ЛОЛА отвозит меня домой. Мои младшие братья играют в гостиной на «Икс Бокс», а когда я захожу на веранду, отец протягивает мне бокал вина.
– За нашу бриллиантовую девочку, – говорит он, поднимая бокал. Он снисходительно улыбается мне, а потом обнимает маму, и солнце красиво подсвечивает их силуэты. Уверена, он с удовольствием вставил бы этот кадр в рамочку. – Не сомневаюсь, что твои последние сумасшедшие выходные удались, но как твой отец я не хочу ничего слышать об этом! – Он смеется над своей маленькой шуткой, а я думаю, что она бы мне тоже понравилась, не будь моя история такой опасной. – Отныне, я надеюсь, твое будущее – это только стремление к победе и успех.
Я нехотя чокаюсь с отцом и слежу за выражением его лица, пока он оглядывает меня с ног до головы. Я сегодня дважды принимала душ, но в своей черной футболке и рваных джинсах все еще выгляжу как смерть. Его глаза скользят по моим губам, потом по шее, синяки и красные пятна на которой я безуспешно попыталась замаскировать серым шарфом из джерси. Его улыбка быстро превращается в гримасу отвращения, но, он, кажется, не замечает обручальное кольцо на моей руке. И я осторожно прячу ее в карман.
Он ставит бокал на барную стойку и отходит от мамы.
– Успешные бизнесвумен – леди, – цедит он сквозь зубы. И я чувствую странное удовлетворение, зная, как он наслаждается этим моментом. Последние четыре года я была образцом ответственности и амбициозности, у него не было возможности как следует меня покритиковать. А вот сейчас он в своей тарелке – моему отцу гораздо удобнее унижать, чем хвалить.
– Мы поехали в Вегас отпраздновать выпускной, пап. И мы не стали там проститутками.
Нет, Миа, ты просто вышла замуж за незнакомца.
– Тебе придется потрудиться, чтобы заслужить признание в Бостоне. При том, что мне категорически не нравилось думать, что ты до конца своих дней будешь танцовщицей, я по крайней мере восхищался твоим упорством. А сейчас ты только-только окончила колледж, возвращаешься домой и выглядишь при этом так… – Он качает головой. – Я даже предположить не могу, чем ты занималась. Ни один нормальный мужчина не захочет работать на бродяжку, которая приходит на работу с распухшими губами, вся в засосах, воняя прокисшей выпивкой. Приведи себя в порядок, Миа.
Мама задыхается от возмущения и смотрит на него так, словно собирается возразить его нелепой тираде. Но ее решимость испаряется, как только она натыкается на его взгляд. Он уходит в дом, хлопнув дверью и оставив свой бокал на стойке бара. Мама произносит только:
– О, милая…
– Не надо, мам. Я в порядке.
Не хочу, чтобы она вставала на мою сторону. Я скоро уеду, а ее жизнь будет гораздо легче, если она останется в Команде Дэвида. Она бросает на меня растерянный взгляд и следует за отцом в дом.
Стеклянная дверь закрывается не плотно, и я все еще слышу отца: «Она когда-нибудь чему-нибудь научится? Только через мой труп она упустит эту возможность!»
Я смотрю на идеальный садик моей мамы: безупречная лужайка, шикарные пышные клумбы, белоснежный заборчик – и чувствую себя как сорняк посреди всего этого. Мне всегда казалось, что здесь я не на своем месте. И сейчас я ощущаю себя полной неудачницей.
К ОТКРЫТИЮ ЗООПАРКА САН-ДИЕГО обычно не бывает толп. Но за Домом рептилий и Стадионом находятся экспозиции, около которых всегда пусто, даже когда зоопарк переполнен туристами. Я люблю это – искать покой среди хаоса. И здесь мне лучше всего думается.
Утром во вторник я проталкиваюсь сквозь толпу туристов и семей с зелеными пластиковыми браслетами зоопарка, поворачиваю налево сразу за вольером с фламинго и оказываюсь в своем секретном убежище. Мне нужно подумать о том, что взять с собой в Бостон, и о том, как бы мне организовать все так, чтобы уехать отсюда уже на следующей неделе, а не ждать еще три.
Нужно обдумать, какую работу искать: официантка, продавщица, кассирша. Или секретарь. А может быть танцовщицей в ночном клубе, просто чтобы позлить моего папашу с другого конца страны? Мой разум старательно отвергает идею пойти работать инструктором по танцам. Я сворачиваю за вольер и иду к своей любимой скамейке. Сажусь и вздыхаю долго и тяжело.
О чем мне точно НЕ нужно думать, так это о том, что Ансель сейчас наверняка летит в Париж.
– Ты права, – вдруг со стороны дорожки раздается знакомый глубокий голос. – В этой стороне зоопарка действительно на удивление пусто.
Я не верю собственным ушам. Я вижу Анселя, который идет по мощеной дорожке. Он подходит, опускается на скамейку и закидывает руку на спинку, обнимая меня. Пальцы его правой руки пробегают по моему плечу.
Я теряю дар речи.
Знакомое ощущение, но только причины на этот раз совсем другие. Я теряю дар речи скорее от неожиданности, чем от застенчивости.
– Ш-ш-ш… – начинаю я, округлив глаза.
Он ждет. Спокойно скользя теплыми и мягкими кончиками пальцев по моей коже.
– Что ты здесь делаешь? Как ты узнал, что я…
– Ты же сама говорила, что приходишь сюда думать. Говорила, что тебе нравится эта часть зоопарка, я и запомнил, – говорит он, глядя по сторонам. – Я совсем этого не понимаю. Тут же сплошной бетон и спящие ящерицы. Впрочем, может быть, это потому, что я провел здесь всего лишь час? – Он склоняет голову набок и тепло улыбается, будто он никакой не маньяк. – И я здесь потому, что не могу быть далеко от тебя, Миа. Ты же моя жена.
Должно быть, мои и без того выпученные глаза становятся еще шире от ужаса. Он разразился смехом, убрав руку и поставив локти на колени. – Прости. Это было нехорошо с моей стороны. Я в Сан-Диего потому, что вечером улетаю из местного аэропорта. Оливер встречался здесь с архитектором, который будет переделывать его магазин, и это была последняя возможность повидаться перед долгой разлукой. Мы приехали вместе вчера ночью, а сегодня я пришел сюда в надежде, что ты сказала правду и действительно ходишь сюда думать. И может быть, даже придешь подумать немножко обо мне, – добавил он, искоса поглядывая на меня и нежно улыбаясь. – Клянусь, я пошутил.
– И все-таки ты пришел сюда меня искать, – напоминаю я, отодвигаясь.
Он сует руку в задний карман и протягивает мне сложенный листок бумаги. Развернув его, я вижу, что это копия нашего свидетельства о браке.
– У тебя не было копии. Ты даже не знаешь, как пишется моя фамилия, а я об этом не подумал. Конечно, я мог бы тебе позвонить, но мне хватило ума оставить тебе свой номер, но твой я не узнал.
Я чувствую себя совершенной идиоткой. Он действительно проделал весь этот путь, чтобы привезти мне документы, а я ему даже номер телефона не оставила!
– Спасибо, – говорю я тихо.
– Конечно.
Я снова придвигаюсь, кладу ладонь ему на руку, и адреналин в крови снова зашкаливает. И тут я понимаю, как неприлично рада его видеть.
– Подожди-ка, так Оливер открывает магазин в Сан-Диего? – Вот уж не думаю, что Лола знала, что его магазин будет в нашем городе!
Он кивает, берет мою ладонь и целует ее.
– Он переезжает сюда через пару недель. Ну, и потом, мне же надо было быть уверенным, что у тебя есть все, что нужно, пока ты не уехала. – Он показывает на бумагу, которую я держу в руке, и продолжает: – Я не хотел посылать тебе это почтой, не хотел, чтобы твой отец случайно это увидел. – Я сглатываю, пораженная его заботливостью и предусмотрительностью. – Я собираюсь вернуться в отель и немного отдохнуть. Мне предстоит сегодня долгий перелет.
– Во сколько ты летишь?
Он моргает и в задумчивости хмурит брови.
– Около одиннадцати?
Он сует руку в карман, но я замечаю, что обручальное кольцо все еще блестит у него на пальце. Бросив взгляд на мою руку, он видит, что и у меня тоже.
– Адрес моей электронной почты – фамилия и имя слитно, и Хmail, – говорит он. – Мы можем все организовать в сентябре.
– Хорошо, – киваю я в ответ.
Он наклоняется, целует меня в макушку и шепчет:
– Я буду в «Хилтон Бейфронт» где-то до восьми. И я купил для тебя билет с открытой датой в Париж.
Поднявшись, он потягивается и широко улыбается при виде моей отвалившейся челюсти.
– Как видишь, я оптимист. Или безумец. Зависит от точки зрения.
Может быть, он и безумец, но задница у него что надо.
Посидев еще немного на скамейке среди бетона и ящериц, я медленно бреду домой, тщетно пытаясь собраться с мыслями.
Уже надумала сходить к Лоле и пообедать с ней и Грегом, но потом представила, что она как раз выкладывает отцу все подробности наших безумных выходных. Уверена, он смеется как ненормальный, а я вовсе не хочу сейчас быть объектом для насмешек. Было бы здорово поваляться на пляже у Харлоу в Ла-Холья, но искренние любовь и внимание друг к другу в доме Вега напомнят мне о собственных не самых простых семейных отношениях.
Поэтому я еду в центр.
АНСЕЛЬ ОТКРЫВАЕТ ДВЕРЬ и расплывается в широкой улыбке, которая медленно исчезает, когда он видит, что я с пустыми руками, без чемодана. При мне нет ничего, кроме маленькой сумочки, ремень которой перекинут через грудь.
– Я не могу поехать с тобой во Францию, – начинаю я, глядя на него широко распахнутыми глазами. Жилка на моей шее бьется в бешеном ритме. – Но и домой я тоже идти не хочу.
Он делает шаг в сторону, чтобы пропустить меня, и я бросаю на пол свою сумочку и поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него. Есть только одна причина, по которой я пришла сюда, в этот гостиничный номер, и я думаю, мы оба это понимаем. Легко притворяться любовниками в кино, которые встречаются в отеле, чтобы провести вместе последнюю ночь. Мне даже не нужно набираться смелости, потому что я в безопасности: он уезжает. Все это похоже на игру. Игра. Роль.
Не знаю, какая именно Миа завладела моим телом, но я забываю обо всем. Кроме одного – каково быть рядом с этим парнем. Мне нужно сделать всего шаг навстречу, и он уже ловит меня на полпути, запускает обе руки в мои волосы и накрывает губы поцелуем. От его одежды пахнет океаном, свежей зеленью и немножко мной.
О, этот его вкус. Я хочу чувствовать его всего, хочу, чтобы ни одной мысли не оставалось в голове. Хочу, чтобы его губы были везде, чтобы он посасывал меня, да, вот так. Мне нравится, как он ласкает мои губы, как после всего одной совместной ночи его руки хорошо знают мою кожу.
Он ведет меня к постели, его язык, губы, зубы на моих щеках, губах, подбородке. Я опрокидываюсь назад, когда мои колени касаются основания постели.
Он хватается за подол моего платья и срывает его с меня, легким движением пальцев расстегивает лифчик. Он заставляет меня чувствовать, что я открываю что-то, чем можно наслаждаться. Я словно трофей, награда, которую он получает в конце волшебного фокуса, когда падает бархатная завеса. Глаза его скользят по моей коже, и я чувствую его нетерпение: рубашка летит через всю комнату, пальцы дрожат, когда он вцепляется в ремень на брюках, язык щелкает в отчаянном поиске меня и моего вкуса.
Ансель остается полураздетым, опускаясь на колени на полу между моих бедер, он всасывает меня, целует прямо сквозь ткань трусиков. Он нетерпеливо грызет и дергает, сосет и облизывает, прежде чем белье соскальзывает по моим ногам.
Я задыхаюсь, когда он подается вперед и медленно и долго лижет нежную кожу. Его дыхание обжигает крошечными огненными вспышками, когда он целует клитор, лобок, внутреннюю поверхность бедер. Я приподнимаюсь на руках, чтобы видеть его.
– Скажи мне, как ты хочешь, – говорит он хрипло.
Я вспоминаю, что он доводил меня до оргазма руками и телом, но не ртом. И чувствую, что это надо исправить, гадая, как сильно придется ему постараться, чтобы я дошла до точки и была готова к тому, чтобы он в меня вошел.
На самом деле я сама не очень представляю, что мне нужно. Оральный секс для меня всегда был лишь прелюдией, остановкой по пути к чему-то еще. Что-то, что помогало мне возбудиться, стать мокрой, разбудить мое тело. И никогда оральный секс не заставлял меня дрожать, обливаться потом и выкрикивать грязные словечки.
– Соси, – застонала я.
Он открывает рот, всасывая меня вместе с воздухом – слишком сильно.
– Не так сильно. – Я закрываю глаза, чтобы набраться храбрости и сказать ему: – Так, как ты сосешь мою губу.
Это как раз то, что ему было нужно услышать, и я откидываюсь на матрас, в голове нет ни одной мысли, я раздвигаю ноги шире, и это сводит его с ума. Он кладет ладони на внутреннюю поверхность моих бедер, не давая мне их сдвинуть, звуки проникают в меня, проходят насквозь.
Он убирает одну руку, и я чувствую, как он двигается, чувствую, как он надавливает. Приподнявшись на локте, я смотрю вниз и вижу, что он трогает себя, не сводя с меня глаз, он весь горит.
– Дай мне! Я тоже тебя хочу! – умоляю я.
Не знаю, откуда приходят ко мне эти слова. Это не я. С ним я вообще не бываю собой. Он кивает, но не останавливается. И мне это нравится. Нравится, что это не вызывает у меня отвращения или ощущения табу. Он весь во мне, он слишком возбужден, и, доставляя удовольствие мне, он хочет насладиться сам.
Он так страстно целует меня, сосет, лижет, а я боюсь, что не смогу кончить и все его старания пойдут прахом. Но затем я чувствую, как тянет низ живота, и это ощущение с каждым вздохом все сильнее и сильнее растекается по коже. Я хватаю его за волосы, покачиваясь в такт.
– О боже!
Он стонет, рот его горит, глаза широко распахнуты, он весь дрожит.
Я наслаждаюсь тем, как вздуваются мои сухожилия, мышцы, как кровь горячим потоком стучит по венам. Чувствую, как весь этот поток устремляется вниз, к бедрам, и взрывается фейерверком между ног. Я задыхаюсь, хриплю, издаю какие-то несвязные звуки, не в силах произнести хоть одно слово. Эхо моего оргазма еще звенит в воздухе, когда я без сил откидываюсь назад, на подушки.
Я как в тумане, отталкиваю его и сажусь. Он поднимается на ноги, брюки все еще болтаются на бедрах. Я смотрю на него снизу вверх и в свете лампы из ванной вижу, какой влажный у него рот. Он как будто охотился на меня и как будто поймал и проглотил.
Он вытирает лицо рукой и подходит ближе к постели, а я наклоняюсь вперед и беру его член в рот. Он отчаянно кричит:
– Я сейчас кончу!
Это предупреждение. Я чувствую это по тому, как судорожно сжимаются его бедра, как напряжена головка его члена, как он вцепляется в мои волосы, как будто хочет задержаться, продлить этот момент, но не может. Он трахает мой рот, кажется, уже понимая, что все в порядке, и после всего шести фрикций между моим языком, зубами и губами загоняет член мне почти в самую глотку с протяжным глухим стоном.
Я вынимаю его изо рта, и он дрожащим пальцем проводит по моей губе, когда я глотаю его сперму.
– Как хорошо, – выдыхает он.
Я откидываюсь на подушки и чувствую себя так, словно у меня вообще нет никаких мышц. Я тяжелая и неповоротливая, и единственное, что я чувствую, кроме тяжести пережитого удовольствия между ног, что я улыбаюсь.
Комната вся розовая в лучах заходящего солнца, струящихся через окно. Ансель нависает надо мной на вытянутых руках, тяжело дыша. Его взгляд скользит по моему телу, останавливается на груди, он улыбается, когда мои соски вдруг напрягаются.
– Прошлой ночью я оставил следы по всему твоему телу. – Он наклоняется и дует на один сосок. – Прости.
Я смеюсь и игриво ерошу ему волосы.
– Что-то не слишком искренне звучат твои извинения.
Он усмехается и снова любуется делом своих рук (и не только рук!), а я инстинктивно скрещиваю руки на груди, чтобы прикрыться. В танцах моя маленькая грудь была достоинством, никаких излишних подрагиваний. Но в сексе мой 32В вряд ли тянет на то, чтобы считаться козырем.
– Что ты делаешь? – спрашивает он, убирая мои руки и одновременно стягивая с себя брюки. – Поздновато стесняться, тебе не кажется?
– Я чувствую себя… маленькой.
Он смеется.
– Ты и есть маленькая, Сериз. Но мне нравится каждый маленький дюйм твоего тела. Я так давно не видел тебя, несколько часов. – Он склоняется и обводит мой сосок языком. – У тебя чувствительная грудь, как я выяснил.
Мне кажется, у меня чувствительно все, когда он меня касается.
Его ладонь ласкает одну грудь, пока он целует вторую, его язык описывает маленькие круги вокруг соска. И это немедленно отзывается восхитительной пульсацией у меня между ног. Думаю, он это знает, потому что рука его скользит вниз от груди по моему животу, касается пупка и ныряет в промежность, но язык при этом не прекращает вращаться.
И вот его пальцы здесь, два он прижимает к половым губам и повторяет круговые движения языка в том же ритме, как будто между ними и языком натянута тонкая невидимая нить. Движения становятся все настойчивее, все сильнее. Я выгибаюсь на постели навстречу его пальцам и, обхватив его голову руками, хрипло умоляю: «Пожалуйста… пожалуйста… пожалуйста…»
Тот же ритм, пальцы и язык, и я боюсь, что потеряю сознание, сойду с ума или просто исчезну, превращусь в ничто, рассыплюсь на кусочки, когда он всасывает мой сосок, нажим пальцев становится сильнее, а потом он останавливается, чтобы спросить меня:
– Не хочешь еще разок дать мне послушать, как ты кончаешь?
Я не знаю, смогу ли я пережить это. Но без этого я просто умру.
С ним мой голос становится хриплым и в то же время громким, я не сдерживаюсь, не думаю о том, что вырывается из моего рта, я вообще ни о чем не думаю. Я просто отдаюсь ему вся, он страстно ласкает мою грудь, я выгибаюсь и кричу: «Сейчас! Сейчас!»
Три пальца входят в меня, он крепко прижимает ладонь. Наслаждение такое сильное, что даже больно. А может быть, это от понимания, что все так легко и так прекрасно, или от того, что я понимаю, что мне либо нужно бросить его, либо сделать что-то, чтобы заставить его остаться со мной. Оргазм длится так долго, что я, кажется, кончаю не один, а несколько раз подряд. Он такой долгий, что Ансель успевает оставить в покое мою грудь и переместиться к лицу, всасывая мои стоны и крики вместе с поцелуями. И он достаточно долгий, чтобы он успел сказать мне, что я самое прекрасное, что он когда-либо видел в своей жизни.
Мое тело постепенно успокаивается, и его поцелуи становятся все нежнее, пока не превращаются в легкие прикосновения его губ к моим. Я уже не понимаю, где его губы, а где мои, мы становимся одним целым.
Ансель перекатывается на край постели, чтобы достать презерватив из кармана джинс.
– Ты не слишком устала? – спрашивает он, доставая презерватив из упаковки.
Я очень устала. Но я не думаю, что вообще могу так устать, чтобы отказаться от него. Я очень хочу запомнить, каково это. Тех отрывочных воспоминаний, которые сейчас хранятся в моей памяти, будет недостаточно, если мне придется сегодня с ним попрощаться. Я не говорю этого вслух, просто притягиваю его к себе, разводя ноги в стороны.
Он встает на колени, брови его сосредоточенно нахмурены, пока он натягивает презерватив. Мне хочется схватить телефон и сфотографировать его – это тело и это серьезное, сосредоточенное выражение лица. Мне нужна эта фотография, чтобы я могла потом говорить: «Вот, Миа, смотри, ты не ошибалась, эта кожа действительна такая нежная и гладкая, как ты помнишь». Мне хочется как-то сохранить, сберечь в памяти то, как дрожат от возбуждения его руки.
Закончив, он кладет руку мне под голову, а другой направляет член внутрь меня. В ту секунду, когда я чувствую внутри его тяжесть, я вдруг понимаю, что никогда в жизни не испытывала подобного желания, мое тело хочет поглотить его.
– Поехали со мной, – говорит он, медленно двигаясь вперед, а потом назад. Пытка. – Пожалуйста, Миа. Только на лето.
Я отрицательно качаю головой, не в силах найти слова, и он стонет от разочарования и наслаждения, медленно двигаясь внутри. Я не дышу, просто не могу вздохнуть, забываю о том, что мне надо дышать, и обхватываю его ногами, чтобы он мог войти глубже, чтобы я могла почувствовать его всего, везде. Его член тяжелый, большой и твердый настолько, что, когда он входит в меня глубоко и его бедра касаются моих, это почти больно. Он заставляет меня задыхаться, чувствовать, как будто в моем теле недостаточно места для него и воздуха одновременно. Но при этом никогда и ничто не доставляло мне такого удовольствия.
Я бы сказала ему, что изменила свое решение и поеду с ним, если бы могла найти слова, но он заводит мои руки за голову и начинает двигаться, и это ощущение не похоже ни на какое другое. Ни на какое другое.
Мне больно, но так невыносимо сладко, что я даже немного страшусь мысли, что это когда-нибудь закончится.
Он нежно разогревает меня, глаза его не отрываются от моего лица, когда он медленно выходит из меня, а потом еще медленнее входит обратно, накрывая своими губами мои. Но когда я касаюсь языком его зубов, он вдруг подается вперед, резко и неожиданно, и я слышу свой собственный сдавленный вздох, и это словно разбивает какую-то преграду внутри него. Его движения сильные, но плавные, при этом он слегка вращает идеальными бедрами.
Я не знаю точно, сколько раз и сколько времени мы занимались сексом прошлой ночью, но он, видимо, хорошо представляет, что именно мне нужно, и ему, кажется, нравится доставлять мне удовольствие. Он поднимается на локтях, опираясь на колени между моих сплетенных ног, и я заранее знаю: когда я кончу, это будет нечто, чего я никогда раньше не испытывала.
Я слышу его прерывистое дыхание и свои собственные резкие выдохи. Слышу, как хлопают его бедра по моим и как он звучно входит и выходит.
Мне не нужны его пальцы, не нужны мои пальцы, не нужны никакие игрушки. Мы идеально подходим друг другу. Его кожа скользит по моему клитору снова, и снова, и снова.
Лола была права, когда иронизировала насчет моего секса с Анселем. Это действительно миссионерская поза, и зрительный контакт тоже присутствует, но это совсем не то, что она имела в виду. Я представить себе не могу, что могла бы не смотреть на него, это все равно что пытаться заниматься сексом, не касаясь друг друга.
Наслаждение, словно вино, поднимается по моим ногам, превращаясь в румянец, который разливается по моим щекам и груди. Я боюсь, что это закончится, что я потеряю это ощущение, что я предвкушаю что-то, чего не бывает в природе. Но Ансель двигается все быстрее и сильнее, так сильно, что ему приходится держать меня за бедра, чтобы я не упала с кровати. Глаза его не отрываются от моих полуоткрытых задыхающихся губ и груди, которая подпрыгивает в такт его движениям. То, как он трахает меня, заставляет мое маленькое хрупкое тело испытывать такое наслаждение, какого я и представить в себе не могла.
Я хочу сказать ему, что схожу с ума, но не могу вымолвить ни слова, могу только кричать: «Еще! Да! Да! Да! И да!»
Капли пота падают с его лба на мою грудь и катятся вниз по шее. Он так старается, так сдерживается, он ждет меня, ждет меня, ждет меня. Мне нравится это выражение сосредоточенности и решительности на его лице, на его прекрасном лице, и я чувствую, что кончаю.
Я падаю, и через секунду по моему телу растекается тепло.
Он видит, что это произошло. Смотрит на меня с облегченной улыбкой и торжеством в глазах. Оргазм обрушивается на меня с такой силой и мощью, что я больше не я. Я отчаянно прижимаю его к себе, стараюсь врасти в него, руками хватаю его за ягодицы, чтобы он вошел как можно глубже. Я отчаянно извиваюсь под ним, умоляю, кусаю его за плечо, развожу ноги так широко, как только могу.
Моя страсть раззадоривает его. Я слышу, как простыни съезжают с матраса под нами и сбиваются за моей спиной, и он держится за них для устойчивости, двигаясь так сильно, что изголовье кровати бьется о стену.
– О, – стонет он, ускоряя ритм, и утыкается лицом в мою шею. – Сейчас, сейчас, сейчас.
И присасывается к моей шее, а плечи его содрогаются в сладкой муке, когда он наконец кончает. Я глажу руками его спину, чувствуя напряженные мышцы, провожу по позвоночнику, пока он все еще глубоко во мне. Изогнувшись, я прижимаюсь к нему, чтобы чувствовать его кожу на моей, чтобы мой пот смешался с его потом.
Ансель приподнимается на локтях и наваливается на меня, все еще пульсируя внутри, гладит ладонями мое лицо и волосы.
– Это слишком хорошо, – говорит он мне в губы. – Это так хорошо, Сериз.
Затем он просовывает руку между нами, чтобы снять презерватив, стаскивает его и кидает, не глядя, в мусорную корзину около прикроватной тумбочки, откидывается в изнеможении на постель рядом со мной, проводит левой рукой по лицу, а потом кладет ее на влажную от пота грудь, прямо под сердце. Я не могу не смотреть на золотой ободок кольца на его пальце. Его живот сжимается и расслабляется при каждом вздохе и выдохе.
– Пожалуйста, Миа.
Я снова борюсь с искушением согласиться и выкрикиваю:
– Я не могу!
Он закрывает глаза, и сердце мое сжимается при мысли, что я больше не увижу его.
– А если бы мы не напились и не сошли с ума… если бы не поженились… ты бы поехала со мной во Францию? – спрашивает он. – Просто в путешествие?
– Не знаю.
Но на самом деле ответ другой: я бы могла. Мне пока не нужно уезжать в Бостон, я планировала сделать это, но только потому, что мне нужно освободить комнату в кампусе, а проводить лето в родительском доме я не хочу. А лето в Париже после окончания колледжа – это именно то, что нужно девушке моего возраста. С Анселем, в качестве любовника, может быть даже в качестве соседа, это было бы грандиозное приключение, потрясающая поездка. Совсем другое дело, чем если поехать к нему на лето в качестве его жены.
Он улыбается с легкой грустью и целует меня.
– Скажи мне что-нибудь по-французски. – Я слышала его французский уже тысячу раз, когда он бывает близок к оргазму, но это первый раз, когда я прошу его об этом сама, не зная, зачем и почему. Это кажется опасным: из-за его рта, голоса, его акцент похож на горячий шоколад.
– Ты знаешь французский? Хоть что-нибудь?
– Кроме «Сериз»?
Его глаза скользят по моим губам, и он улыбается.
– Кроме.
– Fromage. Château. Croissant[5].
Он повторяет за мной «Croissant» с тихим смешком, и когда он его произносит, это слово звучит совершенно иначе. Не знаю, как должно оно звучать, но в его исполнении оно звучит так, что мне немедленно хочется снова затащить его на себя.
– Ладно, в таком случае я тебе скажу. Je n’ai plus désiré une femme comme je te désire depuis longtemps. Ça n’est peut-être même jamais arrivе[6]. – Он откидывается назад и наблюдает за моей реакцией, как будто это шифрованное послание и я должна его разгадать. – Est-ce totalement fou? Je m’en fiche[7].
Мой мозг не в состоянии перевести это, а вот тело, похоже, прекрасно понимает, что он сказал что-то очень личное.
– Могу я спросить кое-что?
Он кивает.
– Почему ты просто не хочешь аннулировать брак?
Он криво усмехается, в глазах его появляется лукавство.
– Потому что ты записала это в наши брачные клятвы. Мы оба обязуемся до осени не расторгать брака.
Несколько долгих секунд я прихожу в себя от шока. Я умею быть убедительной и требовательной, тут не поспоришь.
– Но это же не настоящий брак, – шепчу я и делаю вид, что не вижу, как он слегка морщится в ответ. – Разве эта клятва имеет значение, если мы все равно собираемся нарушить все остальные, например, «пока смерть не разлучит нас»?
Он разворачивается и садится на край постели, спиной ко мне, ссутулясь и прижав руки ко лбу.
– Я не знаю. Я стараюсь не нарушать данных обещаний. Все это для меня очень странно и дико, пожалуйста, не думай, что я понимаю, что происходит и что нам делать дальше, только потому, что я уверен относительно одного конкретного пункта.
Я тоже сажусь рядом с ним и целую его в плечо:
– Мне кажется, я понарошку вышла замуж за по-настоящему хорошего парня.
Он смеется, а потом встает и уходит.
Я понимаю, что ему нужна дистанция, и чувствую слабый укол боли под ребрами, там, где сердце.
Вот и все.
Теперь мне нужно уйти.
Он одевается и стоит у двери в ванную, глядя, как я натягиваю одежду. Я надеваю трусики, и они все еще влажные от меня, от его губ, но только теперь они еще и холодные. Я бросаю их на пол, надеваю лифчик и платье прямо так и сую ноги в шлепанцы.
Ансель молча протягивает мне телефон, и я забиваю свой номер. Когда я возвращаю его, мы стоим, словно ждем чего-то, не сводя глаз друг с друга.
Я тянусь за сумкой, вынимаю из нее жвачку, но Ансель быстро подходит ко мне и берет мое лицо в ладони.
– Не надо, – наклоняется он ко мне и присасывается к моим губам, что ему, похоже, очень нравится. – Ты сейчас на вкус как я. А я как ты. – Он облизывает мой язык, губы, зубы. – Мне так это нравится. Пусть так останется, хотя бы ненадолго.
Его губы медленно двигаются вниз по моей шее, он покусывает мои ключицы и опускается ниже, туда, где соски натягивают ткань платья. Он сосет и лижет их, втягивая в рот прямо вместе с тканью, пока она не становится влажной. Платье черное, поэтому никто не заметит этого, но я буду чувствовать прохладу его поцелуя даже после того, как выйду из комнаты.
Больше всего мне хочется снова лечь с ним в постель.
Но он стоит неподвижно и внимательно изучает мое лицо:
– Веди себя хорошо, Сериз.
До меня только сейчас доходит, что мы же женаты и я, значит, буду изменять мужу, если в это лето окажусь в постели с другим мужчиной. А мысль о том, что какая-то другая женщина может получить его в свое распоряжение, заставляет мой желудок болезненно сжаться. Мне очень не нравится эта мысль, и я вглядываюсь в его лицо, чтобы понять, чувствует ли он то же самое.
– И ты, – говорю я ему.