Сердце огня и льда. Леди

– Я не хочу только, чтобы ты терзал себя мыслями о других, невыбранных дорогах.

Вздох, глубокий, шумный, заставляет поднять голову, всмотреться в повёрнутое в профиль ко мне лицо.

– Шель, братство убивало веками, если не собственными руками, то чужими, да и свои у нас в крови даже не по локоть – по плечи. Конечно, случаи массовых убийств происходили не так часто, как может показаться, но всё-таки место имели, и неоднократно. И мы привыкли к кровопролитию, привыкли настолько, что оно перестало нас трогать. Если нет необходимости решать дело миром, льстить, умасливать, то мы избавляемся от препятствия, от человека и больше не думаем о нём. Так нас натаскивали первые годы в братстве, так мы сами постепенно привыкли жить, – мужчина глянул на меня искоса, требовательно. – Скажи, Бев выразил хотя бы каплю сожаления из-за гибели города, своей причастности к ней?

Ответить мне нечего, но Нордану и не нужен мой устный ответ. Хватает взгляда, который я отвожу на мгновение.

– Несмотря на вновь обретённую смертность, он во многом ещё один из нас. Если Бев будет думать обо всех отнятых им жизнях, в том числе отнятых просто так, по личному капризу, то рехнётся раньше, чем закончит свою революцию, – Нордан отвернулся. Солнечные лучи путались в ветвях деревьев, пробирались золотыми змейками под яркую молодую листву. – Тебе это вряд ли понравится, но знаешь, что злит меня в этой ситуации? Не бессмысленная гибель несчастных жителей Мейра, не одержимый жаждой мести оборотень, даже не заваленное задание Бева. Мне было плевать на них тогда и плевать сейчас. Но меня злит, что тебе пришлось узнать об этом случае. Не радует, что однажды об этом узнает и Эстелла. И Дирг знает, о чём ещё со временем ей станет известно.

– Я уже слышала о Мейре, о замороженном тобой городе и поэтому не могу сказать, что для меня это большая новость, – собственное равнодушие его тоже злит, пусть он и не признаётся в том, что наверняка считает слабостью. Возможно, такая реакция всё же лучше спокойного принятия равнодушия как данности, как чего-то само собой разумеющегося. И Нордана волнует, что подумаю я, что подумает Звёздочка, когда станет старше.

Совсем немного, лишь капля живительной влаги в бескрайней пустыне чужой боли, вовремя отведённых глаз, грязи в сердцах и помыслах.

Но и немало. Для меня, для наших детей. Для нас самих.

Любая дорога начинается с первого шага, даже маленького, даже только ради близких, любимых.

Я уткнулась подбородком в плечо мужчины, ощутила его дыхание на щеке, тепло тела под моими руками.

– Ты сам расскажешь Эсти в своё время то, что сочтёшь нужным, и теми словами, которые покажутся тебе верными. Уверена, Звёздочка всё поймёт – она же твоя дочь.

– Если Эстелла действительно всё поймёт и примет, то лишь потому, что она твоя дочь, – моей щеки коснулись губы.

Чувствую, как Нордан улыбается, глядя на меня, и улыбаюсь в ответ. Так мы и стоим, погружённые в тепло, запах друг друга, какое-то время, тихое, неподвижное почти, пока в коридоре не зазвучали шаги и голос Лиссет, окликающей меня.

Пора ехать за одеждой для бала.

* * *

Лиссет привычно называет адрес магазина, где мы покупали платья для предыдущего бала, но Дрэйк отвозит нас в другое место. В модный салон в центре Эллораны, элегантный, с маленькими витринами и неброской позолоченной вывеской, при виде которой лисица не сдерживает удивлённого свиста. Внутри три небольших помещения: один общий зал с несколькими низкими столиками, обитыми тёмно-красным бархатом диванами и креслами, гобеленами на стенах, похожий скорее на гостиную в доме аристократов, и два зала с вечерними костюмами, отдельно для мужчин и для женщин. Мы расходимся, и нас с Лиссет сразу окружают приветливые, улыбчивые девушки в строгих форменных платьях, готовые рассказать всё о представленных в салоне платьях, поделиться последними веяниями в моде, помочь советом. Несмотря на услужливые рекомендации продавщиц, я выбираю долго, неуверенно, пытаясь разыскать нечто, подходящее под определение «ярко и сексуально», и борясь с привычкой одеваться скромно. Примеряю по очереди несколько нарядов, разрываюсь между строгим тёмно-синим и элегантным чёрным. Лисица, оглядев внимательно каждое, предлагает что-нибудь красное.

Ещё хуже. Кажется, в Эллоране не продаются красные платья скромного фасона, кроме разве что свадебных. Оголённые плечи, открытая спина, глубокое декольте и подчас – разрез на юбке, тонкая, на грани полупрозрачности ткань. Девушка-продавщица уверяет, что в нынешнем сезоне так модно, что давно уже не считается зазорным появляться на светском мероприятии в наборе ленточек, широких, кое-как скреплённых, словно то не бальное платье, а наряд легкомысленной нимфы. Наконец, утомившись возражать, я выбираю два платья, продавщица приносит мне нужный размер, и я прячусь в примерочной кабинке.

Надеваю первое, рассматриваю себя в зеркале. Алая ткань, лёгкая, струящаяся мягкими складками, скрывающими два разреза на юбке, по одному с каждой стороны, разной длины. Правый выше колена, обнажает ногу почти до самого бедра. Яркий лепесток короткого шлейфа по ковру, устилающего пол кабинки. Широкий золотой пояс под грудью, расшитый кровавыми каплями камней, складывающимися в цветочный узор, и такая же пряжка на правом плече. Левое оголено полностью, продавщица упоминала, что это популярный нынче стиль древних южных богинь, пользующийся особым спросом среди молодых дам.

Придерживая незастёгнутое платье, я повернулась одним боком, затем другим, потом медленно, осторожно, насколько позволяли размеры кабинки, – вокруг собственной оси. Переливы цвета свежей крови поплыли волнами по воздуху, открывая мои лодыжки. Красный мне идёт, к моему удивлению, оттеняет кожу, тёмные волосы, сочетается с редким для империи разрезом глаз, будто я и впрямь сошедшая из небесных чертогов богиня.

И всё же не набор ленточек.

– Лиссет? – окликнула я через занавеску.

Знаю, подруга уже выбрала себе платье – небесно-голубое, закрытое и спереди, и сзади, состоящее из двух частей: верхней, длинной и полупрозрачной, и нижней короткой, из ткани более плотной. И, естественно, с разрезами по бокам.

Шорох металлических колец отодвигаемой занавески, и я повернулась спиной к лисице.

– Помоги, пожалуйста, – попросила я и поймала вдруг запах сандала и лета. Вскинула глаза, рассматривая отражение Дрэйка в зеркале.

Мужчина шагнул в кабинку, задёрнул тяжёлую бордовую занавеску, но через зеркало я успела заметить растерянно переглядывающихся продавщиц, застывших у входа в примерочную. Я подняла волосы и Дрэйк начал застёгивать пуговицы, аккуратно, сосредоточенно. Он едва касался моей кожи, однако тонкая ткань не мешала ощущать его пальцы столь же остро, как если бы никакой преграды не было. И от каждого прикосновения, слабого, вполне невинного, перехватывало дыхание.

Дрэйк закончил, и я отпустила волосы, провела ладонями по платью, расправляя складки.

– Как, похожа я на силу, с которой нельзя не считаться? – спросила я шутливо.

Мужчина посмотрел внимательно поверх моего плеча на моё отражение.

– Ты похожа на силу, перед которой невозможно устоять.

– Ты преувеличиваешь.

– Ничуть.

Я развернулась к Дрэйку. Кабинка мала для двоих, однако в тесном её пространстве, отделённом от соседних лишь тонкими перегородками, близость друг к другу воспринималась иначе, чем-то запретным, манящим. За занавеской не только друзья, но посторонние люди: работники салона, клиенты – я видела ещё трёх женщин в зале, когда уходила в примерочную.

– Тебе оно не кажется слишком откровенным? – говорю чуть слышно, и доносящиеся из зала голоса звучат громче, нежели мой шёпот.

– Нет. Судя по тому, что я вижу на балах, нынешняя мода дозволяет дамам разоблачаться с каждым годом всё больше и больше.

– Тебе не нравятся современные модные веяния?

– Иногда они меня пугают, – усмешка в голосе.

Кончики пальцев коснулись моего открытого платьем плеча, поднялись неспешно на шею. Я потянулась к Дрэйку, охваченная неожиданным порывом, не думая о находящихся рядом людях. Поцелуй полон сладости летнего тепла и радости весеннего пробуждения, непривычного ожидания и желания сдержанного, трепетного. Знакомые и незнакомые полутона переплелись так плотно, что и не разобрать сразу, и я отбросила попытки понять, где заканчивается один оттенок и начинается другой. Пальцы мужчины зарылись в мои волосы, я обняла его за шею, прижимаясь теснее. Мы целовались и целовались, пока хватало воздуха в лёгких и терпения в руках, скользивших легко по телу.

– Прошу прощения, счастливые влюблённые, но у вас ещё не медовый месяц, – прозвучал за занавеской голос Лиссет. – И мы в общественном месте.

Мы отстранились друг от друга медленно, неохотно. Я смущённо улыбнулась, удивлённая немного, что Дрэйк позволил себе подобную вольность в магазине, едва ли не на глазах продавщиц, видевших, как он зашёл в занятую мной кабинку.

– Ты будешь ещё что-то мерить? – мужчина коснулся второго платья, висящего на плечиках на вешалке. На лице обычное невозмутимое выражение, но я заметила в глазах отблеск мальчишеской бесшабашности, что больше пристала Бевану, чем всегда серьёзному, сдержанному Дрэйку.

И, кажется, я открываю его для себя заново, изучаю, знакомлюсь с мужчиной передо мной. Я и знаю его, и будто вижу в первый раз, и хочу узнать лучше, узнать не только надетую для братства и всего мира маску.

– Нет. Я возьму это, – я повернулась спиной к Дрэйку, собрала вновь волосы.

Он расстегнул платье и, бросив последний оценивающий взгляд на моё отражение, вышел из кабинки. Я переоделась, взяла платья, отодвинула занавеску.

– Как ни прискорбно для меня соглашаться с ледышкой, но кое в чём он прав – мне надо срочно что-то делать с личной жизнью, – посетовала Лиссет, ожидавшая меня возле выхода из примерочной. – Мало того, что чрезмерное воздержание вредно для здоровья, так я себя ещё извращенкой и занудной старой бабкой чувствую, ибо без конца вас подслушиваю и прерываю в неподходящий момент.

– Ох, Лиссет, прости, пожалуйста, – смутилась я резко. Собственное счастье так вскружило мне голову, что я и позабыла о подруге, вынужденной быть при мне компаньонкой, слушать нас невольно, наблюдать, как я обнимаюсь со своими мужчинами.

– Это не твоя вина, Шель, а издержки совместного проживания и отсутствия у меня личной жизни.

Обувь – магазин находится по соседству с салоном.

Украшения для нас с Лиссет. Я пытаюсь отказаться, уверяю, что для выбранного мной платья драгоценности не нужны, оно само по себе служит украшением, обрамляет хозяйку тончайшей оправой благородного металла. Что не стоит тратить деньги на ненужные излишества, ведь я понимаю, что за Дрэйком больше нет ордена с его неисчислимыми финансовыми возможностями. Дрэйк выслушивает мои возражения и покупает кольцо.

Золото. Тёмно-красная капля граната, между тонкими гранями которого замирает чёрное пламя. Не говоря ни слова, мужчина надевает кольцо на безымянный палец моей правой руки, прямо в ювелирном, под снисходительным взглядом пожилого ювелира и понимающим – Лиссет. Я тоже молчу, не зная, что ответить на неожиданный этот жест Дрэйка.

За поездкой большая часть дня пробегает быстро. Я решаю не показывать Нордану платье до вечера бала – пусть будет сюрпризом. Кольцо так и остаётся на моём пальчике, и по возвращению домой я сразу понимаю, что Нордан его заметил. Однако, как и я, промолчал, словно не произошло ничего необычного, словно я не ношу теперь второе кольцо как брачное.

Остаток дня проходит за обычными делами, после ужина мы с Дрэйком даже возвращаемся к нашим занятиям. Нордан, к моему удивлению, не возражает, заметив, что благодаря урокам я смогу лучше контролировать силу ребёнка, что новые знания всегда пригодятся. И я всё сильнее убеждаюсь, что мужчины и впрямь успели договориться и всё решить, но, как уже бывало прежде, не стали отчего-то рассказывать об этом мне.

Раньше перед сном я читала Нордану свои письма, но сейчас необходимости в том нет, и я, переодевшись в ванной в ночную сорочку и халат, спускаюсь в кабинет, выбрать себе книгу для чтения. Книг в доме не было, то, что есть сейчас, принесено Дрэйком и Беваном – несколько томиков по магии, истории, обычаях разных культур и видов, чуть-чуть художественной литературы. В кабинете уже никого, бумаги сложены и убраны, свет погашен. Странно. Прежде Дрэйк постоянно засиживался здесь допоздна… хотя прежде он искал способ пробуждения Нордана. И я чувствую, что оба дома, значит, никто никого не выгоняет коротать ночь в ближайшем баре. Но кто где будет спать в таком случае? Судя по тому, с каким хозяйским видом, старательно, неторопливо Нордан раскладывал по ящикам комода и развешивал в шкафу купленную Дрэйком одежду, покидать нашу спальню и перебираться в свободную он не намерен. Более того – что, собственно, и вынудило меня сбежать малодушно в ванную, подальше от недвусмысленных совершенно взглядов, сопровождавших каждое моё движение, – мужчина не стал выходить из комнаты, когда я собралась переодеваться ко сну.

Сняв с полки первый попавшийся роман, я вышла из кабинета и поднялась в нашу спальню. Открыла дверь, да так и замерла на пороге, с книгой в одной руке и домашней одеждой охапкой в другой.

Оба в спальне. Оба одеты лишь в свободные чёрные штаны для сна. Оба невозмутимы, будто всю жизнь встречали меня вдвоём в спальне.

Повернулись ко мне одновременно, с безмятежными зеркальными улыбками, хотя я не сомневалась, мужчины услышали и почувствовали меня задолго до того, как я коснулась дверной ручки. Приблизились ко мне, Дрэйк забрал у меня книгу и одежду, Нордан завёл осторожно в комнату и закрыл дверь. Я вздрогнула невольно, услышав тихий, робкий почти стук створки. Дрэйк положил мою одежду на подлокотник кресла в глубине комнаты, а книгу отнёс на тумбочку возле кровати.

Постель разобрана. И подушка третья появилась.

На мгновение охватывает страх, сжимает в ледяных тисках. Не страх моих мужчин – я верю им и люблю, – но страх перед неизвестным, перед тем, о чём я имею не самые чёткие представления. Страх, что собственнический инстинкт и соперничество склонят всё же чашу весов на свою сторону, отбросив призрачное, хрупкое перемирие.

Щелчок выключателя за моей спиной и верхний свет погас, остались только две лампы на тумбочках. Нордан обошёл меня, потянул за концы пояса тонкого халатика. Слабый узел развязался легко, и я отпрянула резко к двери.

– Тише, котёнок, – Нордан шагнул ко мне, положил ладони на мои плечи, посмотрел в глаза внимательно, ласково. Я отметила вдруг, что он уже не первый раз называет меня котёнком при Дрэйке, а раньше – лишь когда мы были наедине, только вдвоём. – Не надо бояться и вздрагивать. Никто ни к чему тебя принуждать не станет, поняла? Лишь по твоему согласию и с твоего одобрения, когда ты будешь уверена.

Уверена в чём?

Я готова повторить вопрос вслух, но осознаю неожиданно всю глупость его, неуместность.

– А… – я бросила выразительный взгляд на постель.

– Мы посовещались и решили, что нам всем стоит начать с малого – привыкнуть находиться вместе в одном помещении, не впадая при этом в крайности, – Дрэйк по обыкновению спокоен и с каждым словом его страх мой отступал. – Без игнорирования, демонстративного равнодушия и ночей в барах. И без желания вырвать сопернику горло тоже.

Поэтому они так странно вели себя днём, словно неопытные актёры, разучивающие старательно новую роль. Поэтому Дрэйк попросил меня не волноваться о наших взаимоотношениях.

– И с этой ночи, если не возникнет непредвиденных обстоятельств, мы будем спать вместе, – продолжил Дрэйк.

Поэтому Нордан и сказал утром, что это был наш последний вечер вдвоём.

Не будет теперь ночей вдвоём.

Только втроём.

– Просто спать, – уточнил Нордан, наблюдая пристально за моим мятущимся взглядом. – Повторяю, никто из нас ни на чём не будет настаивать, пока ты сама не сочтёшь, что готова к этому этапу.

– Вы посовещались и решили? – повторила я. Выходит, Нордан ещё прошлым вечером знал, что мы будем спать втроём и наступит это время не когда-нибудь, а через сутки? – И… когда вы решили?

– Недавно, – в серо-голубых глазах честность кристалликами льда.

– Вчера, – ответ Дрэйка чёток, краток.

– Пока я спала?

– Да.

Я повела плечами, сбрасывая руки Нордана, прошлась по комнате.

– Значит, вы всё-таки договорились между собой, пришли к соглашению, пока я пыталась понять, как мы будем жить дальше.

Страха нет. Есть растерянность – не думала я, что всё разрешится так быстро, легко, без моего участия.

Есть раздражение – они решили и снова без меня, как уже было когда-то, словно я по-прежнему бесправная, бессловесная рабыня.

Есть жар внутри, не жар желания физического, но усиливающееся тепло, бегущее по телу, раскаляющее знакомо кончики пальцев.

– И когда вы собирались рассказать мне о вашем соглашении?

– Айшель, мы не хотели, чтобы ты напрасно тревожилась и пугалась того, что, возможно, произойдёт ещё не скоро, – пояснил Дрэйк. – Во всяком случае, не сегодня.

– И не говори, что не испугалась в первую минуту, – добавил Нордан проницательно.

– Но я всё равно тревожилась, – возразила я, признавая, тем не менее, свой страх, когда переступила порог спальни.

– Однако, по крайней мере, не воображала невесть что. Шель, хоть ты и провела почти три года в обществе оборотниц, но, судя по нашей прошлой ночи, твоё образование в некоторых вопросах так никуда и не продвинулось, – снисходительные нотки в голосе Нордана кололи иголочками и Дрэйк нахмурился едва заметно при упоминании нашей с Норданом – не его – прошлой ночи. – С одной стороны, меня несказанно радует, что эти поклонницы мужских гаремов не развратили тебя своими наверняка крайне поучительными историями из личного опыта, а с другой, мы находимся там же, где и остановились три года назад.

То есть он полагает, будто я всё та же глупая, наивная девочка, какой была тогда? И что я прошлой ночью сделала не так, раз Нордан решил, будто ничего не изменилось?

– Это потому что я отказалась тебя мыть? – выпалила я.

– Пожалуй, стоит завершить наш разговор, – вмешался Дрэйк. – Мы узнали более чем достаточно и вывели основной тезис. Айшель, ты сразу ляжешь спать или хочешь почитать немного?

– Могу я пойти спать в другую комнату? – я отвернулась от Нордана, чувствуя, как щёки заливает горячая краска смущения.

– Прости, но нет.

– Поэтому мы тебе и не сказали ничего заранее, – Нордан стоял перед дверью, загораживая створку своим телом, подчёркивая, что выйти отсюда мне разрешат разве что утром или по острой нужде.

– Айшель, тебя никто и пальцем не тронет, – повторил Дрэйк мягче.

– На твоём месте я бы не давал настолько невыполнимых обещаний.

– Дело не в том, что мы будет спать втроём или что я боюсь нашей… нашего… – румянец становится сильнее, смущение мешается с праведным гневом, и я продолжаю говорить, выплёскивая обиду, – нашей близости. Вы опять приняли решение за моей спиной, начали претворять его в жизнь, а мне обо всём рассказали по факту. Согласна, три года назад мне было трудно решать что-либо самостоятельно, да и сейчас я не всегда и не во всём бываю уверена, но мы хотя бы можем обсуждать проблемы вместе, советоваться друг с другом, а не только вы вдвоём между собой тайно пошепчетесь? Понимаю, вы меня защищаете и оберегаете, однако я всё же прихожусь вам парой, вашей женщиной, матерью ваших детей и я человек, в конце концов, а не декоративная собачка для переноски на руках, не способная самостоятельно спуститься с дивана.

В ответ молчание, и я сняла халат, швырнула его на спинку стула возле столика, шагнула к кровати. Забралась в постель, устроилась посередине, натянула одеяло по самый нос.

– Предположу, Шель, что читать ты не будешь, – заметил Нордан.

Обменявшись взглядами задумчивыми, исследовательскими, мужчины улеглись рядом со мной по обеим сторонам, погасили лампы. Спальню окутало неверное покрывало сумерек, разбавляемое нитями лунного света, проникающего через неплотно задёрнутые шторы. Я лежала неподвижно, слушая, как каждый укладывается поудобнее, поправляет одеяло, подушку. Впервые чувствовала обоих одновременно, так близко, отделённых от меня лишь тонким, ничтожным слоем лёгкого ночного облачения. Запахи сплетались, кружили шаловливыми бабочками, унимая злость и обиду, возбуждая желание, воскрешая непрошеные порочные фантазии, которым я предавалась иногда ночами в нашем домике в общине. Но мне не хотелось сдаваться так быстро, вот так сразу, не хотелось демонстрировать, что, кроме страха, меня снедало и жгучее, бередящее любопытство, и успокаивающие мысли, что это не должно быть хуже, чем вдвоём.

– Ты так и будешь всю ночь лежать в одной позе и смотреть в потолок? – дыхание Нордана касается моего уха, рука под одеялом скользит по талии.

Не могу ни к одному из них повернуться спиной, потому что в таком случае неизбежно окажусь лицом к другому. Могу лишь закусить губу, гадая, что именно ощущают мужчины через мой запах, о чём он им поведает предательски. Рука же опускается на живот, поглаживает, перебирая складки сорочки.

– Вы обещали меня не трогать и не принуждать, – напомнила я, надеясь искренне, что голос не сорвётся.

– Это Дрэйк обещал тебя не трогать, а я таких опрометчивых обещаний не даю. Я обещал не принуждать и не настаивать. Я и не настаиваю, ты вольна отказаться, – и пальцы, рисуя неведомый узор, словно невзначай обвели низ живота.

– Я отказываюсь. Пожалуйста, оставь меня в покое. Я… не хочу… не сегодня, – прошептала я, понимая отчётливо, что Нордану вовсе необязательно настаивать. Что моё тело откликается охотно на его прикосновения, сердце желает быть с обоими и теперь, когда они рядом, лелеющий обиду разум отступает, уходит с пути инстинктов, стремящихся открыть иную грань нашей привязки.

Я хотела. Но соврала, жалко, неубедительно, поддаваясь вновь страху, и мужчины почувствовали глупую мою ложь.

– Норд, сделай одолжение, хотя бы притворись, что спишь, – произнёс Дрэйк тоном подчёркнуто ровным.

– И полночи слушать ваши… шебуршания? – но руку Нордан всё же убрал.

– В отличие от тебя, я привык держать своё слово.

– Если не собираешься участвовать, то тогда лежи молча и не мешай другим.

– Замолчите вы оба! – огрызнулась я вдруг. – Если вы намерены и дальше вести словесные баталии, то просьба сразу перейти в другое место и дать мне нормально поспать перед балом.

Я вытянула руки поверх одеяла, прижав его к себе по бокам, и закрыла глаза, предвкушая мрачно ночь долгую, бессонную.

* * *

Веледа

Надо вернуть кольцо. Кадиим единственный, кто может рассказать мне если не всю правду, то хотя бы часть её, объяснить, почему сейчас происходит то, что происходит.

Попросить папу отдать кольцо я не решилась – слишком уж резок и непреклонен был тон его, когда отец забрал артефакт. Надеждой, что папа спрятал кольцо где-то в наших апартаментах, я тоже не тешилась. Особенность артефакта такова, что любой завладевший кольцом становится потенциальным хозяином заключенного в нём духа и только хозяин может призвать того, кого давным-давно заперли в этой магической тюрьме. Дух не может причинить прямой вред хозяину, не может ослушаться его приказа и не может ответить на призыв другого человека. Когда-то папа связал меня с кольцом, что позволяло мне в случае необходимости разыскать артефакт и ограничивало возможности того, кто осмелится присвоить Кадиима себе, но полноценное изменение древней магии не по силам даже отцу. Я не могла без кольца позвать Кадиима, а он без веления владельца артефакта не мог ни явиться, ни предпринять что-либо самостоятельно. И почему-то лишь теперь, вспоминая всё, что мне известно об артефактах такого рода, я вдруг задумалась о его свойствах, о подчинении духа хозяину. Кадиим со мной с моих тринадцати лет, он всегда рядом, рассудительный, добрый и немного ворчливый. Он заботился обо мне, учил, везде сопровождал меня, зримо и незримо, следил и управлял домами, в которые меня привозил отец. Дух переносил моё скованное сном тело за грань, я видела его смуглое, обрамлённое чёрными волосами лицо, когда засыпала, падая в небытие, и когда пробуждалась, выбираясь медленно из холодных объятий пустоты. Я никогда не приказывала Кадииму, он просто выполнял мои просьбы, предугадывал желания, делал так, чтобы я ни в чём не нуждалась. Я не призывала его, как было положено, да и сам дух не спрашивал, можно ли ему явиться.

Почему?

Потому что папа истинный владелец кольца, а я – подопечная, вверенная заботам духа. Папа отдаёт Кадииму приказы, я же часть этих приказов, объект, требующий особого присмотра. Я носила кольцо, но каким-то образом не становилась хозяйкой духа.

Странно, что эта элементарная мысль пришла мне в голову только сейчас. Я так привыкла к своему хранителю, к нашему с ним общению, лёгкому, непринуждённому, к его немного покровительственному отношению старшего брата, что не задумывалась прежде, что это не связь хозяина и слуги.

Не сомневаюсь, папа носил артефакт с собой, и я проверила свою теорию той же ночью. Дождалась возвращения отца, дождалась, когда он уйдёт в свою спальню, и достала из ящика комода план наших апартаментов, схематично нарисованный мной ещё днём. Капля моей крови, короткое заклинание поиска. Ждать долго не пришлось, кровь растеклась маленькой кляксой по прямоугольнику, обозначенному на плане как папина спальня. Но как забрать кольцо? Прокрасться в комнату и обыскать отцовскую одежду? А если оно на папе, если он сейчас носит артефакт так же, как и я, – на цепочке или на шнурке на своей шее? В конце концов, карманы ненадёжны…

Я порвала лист с планом и бросила клочки в огонь в камине. Накинула халат поверх ночной сорочки, затянула пояс потуже и вышла из своей спальни в тёмную гостиную. Из-под двери папиной комнаты сочился свет, и я шагнула к створке, постучала.

– Входи, Веледа.

Я приоткрыла дверь, зашла медленно, словно в нерешительности. Впрочем, мне не надо притворяться, играть – я действительно опасалась, не будучи уверенной в собственных действиях.

– Папа, ты ещё не спишь? – я робко улыбнулась.

Отец сидел за небольшим письменным столом возле окна, на полированной столешнице бумаги веером, освещённые лампой. Чёрный пиджак брошен в кресло, галстук ослаблен, но всё же не настолько, чтобы я смогла рассмотреть основание шеи.

– Дела, неспособные подождать до утра, – устало ответил папа и повернулся ко мне. – Ты что-то хотела?

– Я… да. Сегодня утром во время моей игры с Пушком ко мне подошла Её императорское высочество, – наверняка мой сегодняшний охранник уже донёс об этом.

– Да? – в голосе удивление, но в голубых глазах я заметила тень удовлетворения – конечно же, ему о нашей с наследницей беседе доложили ещё до обеда, но в моём добровольном признании отец увидел подтверждение моей лояльности, безоговорочной преданности ему. – И чего же хотела от тебя Валерия?

– Ничего особенного. Расспрашивала о Пушке, сказала, вот на кого он променял свою хозяйку, – стараясь улыбаться беззаботно, я приблизилась к столу.

– Говорил я Октавиану, надо было сразу избавиться от этой твари, пока она была ещё мала.

– По-моему, Пушок хороший и никогда не причинит вреда наследнице.

– Однако если он попытается укусить тебя или напасть, бей не раздумывая, поняла, Веледа?

– Да, конечно, – я остановилась перед сидящим на стуле папой, принялась осторожно развязывать галстук. – Мне кажется, ты слишком много работаешь. С тех пор, как мы перебрались во дворец, ты выглядишь таким усталым, и мы совсем перестали разговаривать и проводить время вдвоём, – я надеялась, что голос не сорвётся, а руки не начнут предательски дрожать. Видит Кара, я никогда не предполагала, что опущусь до обмана, откровенной лжи родному отцу, до столь низкого спектакля. – Я здесь одна и скучаю.

– Фрейлины Катаринны… – начал папа. Взгляд его задумчив, отец смотрел на меня снизу вверх чуть удивлённо, оценивающе, будто заметив нечто новое, прежде не виденное.

И мне этот взгляд отчего-то неприятен. Он скользил холодным угрём по моему лицу, шее, плечам, груди, точно изучая заново.

– Сборище глупых наседок, – перебила я, сняла и повесила галстук на свою руку, чтобы не мешал. Расстегнула верхнюю пуговицу на тёмно-синей рубашке, поправила воротничок. Словно невзначай коснулась кончиками пальцев кожи под воротником, почувствовала металлические звенья цепочки. – Целый день только и делают, что болтают без умолку о моде да сплетничают. Какое мне дело до моды или последних придворных скандалов? И как Её императорское величество их терпит? Вот, так-то наверняка лучше. Доброй ночи, папа. Не засиживайся допоздна, – я наклонилась, поцеловала отца в щёку и, выпрямившись, направилась к двери.

– Завтра тебе принесут платье и туфли для бала.

Я по пути положила галстук поверх пиджака, обернулась к папе.

– Я пойду на бал? Замечательно.

– Разумеется, пойдёшь. Неоспоримую красоту моей розы должны видеть все, – отец улыбался, но мне неожиданно почудилось нечто змеиное, незнакомое в изгибе губ.

– Добрый ночи, папа.

– Доброй ночи, моя роза.

Я выскочила из папиной спальни, закрыла дверь и юркнула поскорее в свою. Застыла перед створкой, чувствуя, как охватывает мелкая дрожь и липкий панический страх. Раньше я не замечала на отце никаких цепочек и сейчас надеялась, что не ошиблась и папа действительно носит кольцо под одеждой. Но как снять артефакт с отца, и желательно так, чтобы он ничего не заметил?

Глава 9

Айшель

Я не могу вспомнить, что мне снилось, но, кажется, что-то хорошее, оставившее воздушное, безмятежное ощущение праздника, каким воспринимаешь его лишь в раннем детстве, когда видишь мир большим, светлым и волшебным, когда веришь, что никто в целом свете тебя не обидит, когда не понимаешь ещё, насколько недобры порой бывают люди.

Не могу вспомнить, когда уснула, когда смежила веки, устав смотреть в потолок. Но проснулась в объятиях тумана, прижатая к мужскому боку, чувствуя взгляд внимательный, ласковый.

– Как спалось? – пальцы Нордана перебирали мои волосы, словно со вчерашнего утра ничего не изменилось.

– Хорошо, – я открыла глаза, всмотрелась в лицо мужчины, спокойное, расслабленное. – А тебе? Вы хоть немного поспали? – или лежали всю ночь, прислушиваясь к моему дыханию?

– Поспали.

– Правда?

– Не веришь?

– Я не знаю, что ещё ты можешь, вы оба можете сказать, только чтобы я не тревожилась. Или не сказать.

– Котёнок, хочется тебе или нет, нравится тебе это или нет, но были, есть и будут вещи, о которых ни я, ни Дрэйк не станем распространяться, о которых ни один из нас не станет предупреждать заранее, обсуждать либо вообще позволять им дойти до тебя, – голос ласков, спокоен. Нордан пропускает сквозь пальцы длинные тёмные пряди, но мне видится вдруг прорубь, старая, затянутая толщей льда, видится бездна, скрывающая надёжно во тьме своей тайны, прошлое, то, что мне знать не позволено, то, что мне не дадут узнать. – Так или иначе, что-то мы будем решать только между собой, не ставя тебя в известность, и не потому, что считаем тебя бесполезной комнатной собачкой, а потому, что ты наша женщина и мы стремимся тебя защитить. В том мире, который ты знаешь, и так слишком много грязи. В нашем её ещё больше.

Я перевернулась с бока на спину и прядь шёлковой лентой выскользнула из пальцев мужчины.

– Будешь возражать, доказывая своё право голоса и женскую независимость? – осведомился Нордан обманчиво лениво.

– Нет.

Треть постели пуста, подушка уложена аккуратно.

– И ни слова против?

– Нет. Зачем? В пансионе нас учили повиноваться мужу во всём, – я приподнялась, села, опершись спиной на свою подушку.

– И где была твоя мужняя покорность накануне? – посетовал Нордан шутливо.

– Спала, наверное. Дрэйк давно ушёл?

– Как обычно, полагаю. Смотрю, он до сих пор верен своим привычкам.

Раннее пробуждение – независимо от того, во сколько он ложился накануне. Медитация в саду, пока в доме все ещё спали, пока на улице тихо и лишь птицы встречали рассвет. Я знала – потому что, просыпаясь с первыми лучами солнца, не раз замечала за окном отблеск пламени, видела выжженный круг на земле в саду.

– Шель, ты хорошо знаешь эту волчицу, Тайю? – неожиданный вопрос Нордана застал врасплох.

– Да, – я посмотрела на мужчину растерянно, непонимающе. – Мы стали настоящими подругами за эти годы, я верю Тай так же, как и Лиссет, как самой себе. Они всё бросили ради меня и уехали со мной в неизвестность.

– У них был не самый широкий выбор. К тому же Лиса всё-таки была с тобой с самого начала, ещё до того, как запахло жареным, а волчица объявилась в последний момент, без моего ведома, – Нордан тоже сел, повернулся ко мне. – Её бегство с вами никто из нас не согласовывал.

– Норд! – возмутилась я. – Ты намекаешь, что Тай может быть… что её к нам подослали или…

– Я пока ни на что не намекаю, – возразил мужчина твёрдо, ровно. – Я лишь говорю, что не уверен ни в волчице, ни в надёжности звериной общины.

– Но мы почти три года там прожили в покое и уединении…

– И всё же Бев вас там нашёл. Можешь не повторять высокопарные рассуждения Бева о его избранности и дружбе с богами, я в эту чушь всё равно не особо верю. Если бы тогда у меня был выбор, я бы тебя не отпустил, по крайней мере, не в звериную общину.

– На самом деле в общине не так плохо, как тебе кажется. Да, она маленькая, закрытая и тихая, там нет городских удобств, магазинов и машин, но поверь мне, пожалуйста, в ней хорошо по-своему и действительно безопасно. И Эсти там нравится, – пытаюсь объяснить, что хоть и не была по-настоящему счастлива в убежище, однако община всё же стала нашим домом на три года, местом, где родилась Звёздочка, где началась её жизнь в этом мире, местом, которое защищало нас, охраняло от бед и преследований. И я знаю, это далеко не самые худшие условия, в которых может расти ребёнок.

– Раньше с нашей дочерью была ты и хотя бы Лиса, а сейчас – только оборотень, которого я не знаю и которому у меня нет причин доверять, – мужчина потянулся ко мне, коснулся моей щеки. – Поэтому я хочу, чтобы ты сегодня же написала Тайе и попросила её привезти Эстеллу к нам, – за внешней снежной мягкостью тона – твёрдая, скованная морозом земля принятого решения, жёсткая непоколебимость.

– Но… – на мгновение охватила радость – я увижу нашу девочку, мою Звёздочку, обниму, прижму к груди. И отступила сразу же – в Эллоране опасно, вдруг о нашей малышке узнают старшие, узнает Рейнхарт?

– Послушай меня внимательно, котёнок, – Нордан медленно обвёл подушечкой указательного пальца контур моих губ, словно останавливая готовые сорваться возражения, протесты. – Магия, скрывающая общину, не всесильна, это не абсолютная защита, а уединённость – не гарант и не панацея. Вас не искали или, во всяком случае, не искали как следует прежде всего потому, что Дрэйк убедил Рейнхарта и остальных в нецелесообразности этой затеи. Поверили они ему или, что скорее вероятно, сделали вид, будто верят – разговор отдельный. И империю вы покинули фактически через портал, а их в разы сложнее отследить, подчас даже невозможно. Вернулись же поездом, нигде не срезая путь через сжатое пространство. Соответственно, можно проложить ваш маршрут в обратную сторону. Ко всему прочему общины не отказывают попавшим в беду женщинам, как оборотням, так и представительницам других видов. Под личиной нуждающейся женщины в общину можно проникнуть кто угодно, лишь бы был женского пола и с убедительной историей. Нынешнее кажущееся бездействие Рейнхарта подозрительно, а у нас, к сожалению, нет возможности следить за ним и предупредить его действия.

– Ты думаешь, он может… – я начала фразу и умолкла. Мне страшно от мысли, что Рейнхарт может найти Эстеллу, использовать нашу девочку в качестве рычага воздействия, забрать её у нас и воспитать, как Веледу, по своему разумению.

– Я ничего не исключаю. И я не склонен доверять ни людям, ни нелюдям. Тех, кому я доверяю, очень и очень мало и ни одного нет рядом с нашей дочерью.

– Норд, я тоже боюсь за Эсти, но мне кажется, в империи будет только хуже…

– Эта диргова община находится слишком далеко, до неё не доберёшься быстро и не проверишь, всё ли на самом деле в порядке с Эстеллой. Если предположить на минуту, что нашу дочь могли забрать оттуда, то мы даже узнаем не сразу, а лишь тогда, когда нам сочтут нужным сообщить. То, что раньше было плюсом, теперь – рискованный, непозволительный в нынешней ситуации минус. Шель, напиши Тайе, пусть привезёт Эстеллу сюда, как только получит письмо. Не упоминай, что это моя идея. Я найду надёжного сопровождающего, который встретит их и поможет срезать путь. Поняла?

Кивнула, не смея возражать. Во мне боролись подозрительность, всколыхнувшаяся в ответ на слова Нордана. Вера в близких, шепчущая, что Тайя не может предать, навредить Звёздочке, не может, не должна оказаться шпионом, подосланным к нам Рейнхартом, следившим за нами все эти годы, выжидавшим удобный момент. Страх за дочь, где бы она ни была, в общине или здесь, в столице империи. Желание увидеть Эстеллу, кажется, прошла вечность, как я видела её в последний раз, спящую мирно в своей кроватке.

– Прости, что напугал, – мужчина придвинулся ближе ко мне, погладил по щеке. – Но ваша с Эстеллой безопасность прежде всего. В крайнем случае мы отвезём её в действительно надёжное место, под защиту, в которой я буду уверен.

– А если её уже… – сердце сжалось от ужаса, ледяного, всепоглощающего, от предположения, что Звёздочку могли похитить, пока я, бросив её в общине, помчалась легкомысленно навстречу другой опасности.

– Тише, не думай об этом, – Нордан поцеловал меня, едва касаясь моих губ.

Отстранился на мгновение и поцеловал вновь, чуть настойчивее, вопросительно. Я ответила – на поцелуй, на невысказанный вслух вопрос, – обняла мужчину, притягивая к себе. Мне всё равно страшно, за прошедшие годы я отвыкла подозревать всех подряд в зломыслии, я верю, что те, с кем дружишь давно, кто не оставил в минуту невзгоды, не могут предать.

Нордан осторожно опустил меня ниже по подушке, откинул одеяло. Поцелуй сдержан, нетороплив, долог. Я позволила себе раствориться в хрупких ощущениях, стараясь и впрямь не думать о плохом заранее, не предполагать худшее, не будучи уверенной, что страшный сценарий действительно воплотился в жизнь. Мне спокойнее в объятиях Нордана, спокойнее, когда он рядом, и даже его недоверие ко всем и ко всему не могло поколебать моих чувств к нему.

Я не сразу поняла, что мы больше не вдвоём в спальне. Не услышала ни шагов, ни тихого стука открываемой и закрываемой двери. Лишь уловила аромат сандала и лета, разом ставший сильнее, проникавший сквозь пелену тумана, и, когда губы Нордана опустились на мою шею, увидела Дрэйка, вошедшего бесшумно в комнату.

Он только-только с медитации. Чёрные брюки и безрукавка – одежда Дрэйка находится в другой спальне, где мужчина ночевал прежде, до пробуждения Нордана. Тёмно-каштановые, растрёпанные ещё волосы. Тень, скользнувшая по лицу неподвижному, ничего не выражающему. Взгляд, напротив, яркий коктейль эмоций, смесь гремучих желаний: ярость, инстинктивное стремление убрать соперника с дороги, выработанный веками привычного следования этикету порыв уйти, отступить, не мешать. И всполох, понимаемый не разумом, но на уровне эмоций – я и женщина Дрэйка тоже, оба мужчины равны в правах на меня. Кто бы что бы ни думал, так решено нами, решено свыше и никому из нас не дано изменить судьбу, переиграть выбор свой и богов.

Всё же я вздрогнула, уперлась ладонями в плечи Нордана в попытке оттолкнуть его. Непросто вот так сразу избавиться от чувства неловкости, смущения, возникающего, когда один целует меня на глазах другого.

– Н-норд…

– Не отвлекайся, – Нордан прикусил несильно кожу на моей шее, опустился ниже, на плечо, стягивая одной рукой широкую бретельку сорочки.

Дрэйк обошёл кровать, присел на край постели со своей стороны. Я следила за ним испуганно, настороженно, опасаясь неизвестности, опасаясь реакции. Нелегко не отвлекаться, когда оба рядом, под взглядом тяжёлым, жарким настолько, что я ощущала нагревающийся стремительно воздух вокруг.

Жду, застыв безжизненной куклой, загипнотизированная потемневшим взглядом Дрэйка. Чувствую губы Нордана на плече, на ключице, чувствую, как отороченный кружевом лиф сорочки скользит вниз, обнажая грудь. Вспыхнув, пытаюсь инстинктивно прикрыться, но не успеваю – Дрэйк перехватывает мою руку за запястье, мягко отводит в сторону, наклоняется ко мне. Касается моих губ поцелуем, столь же вопросительным, осторожным, что и Нордан несколько минут назад. Дрожь прокатывается волной по телу, сердце бьётся отчаянно, взволнованно, и мне кажется, его стук должен оглушать Нордана.

Странно. Непривычно. Маняще. Капля растерянности – я не знаю в точности, что следует делать, как вести себя. Губы Нордана на груди, захватывают в плен напряжённую вершинку и я, высвободив руку, обнимаю Дрэйка за шею, приоткрываю рот, углубляя поцелуй, отдаваясь своим ощущениям, своим мужчинам, запахам, причудливое, яркое сплетение которых становится всё плотнее, гуще. Запускаю пальцы в волосы Дрэйка, чуть выгибаюсь. Рука Нордана скользит по моей ноге, находит край сбившейся во время сна сорочки, поднимает выше, до бёдер, касаясь обнажающейся кожи. Жар контрастом с прохладой, мои неуверенность, смущение мешаются с желанием большего, с желанием прикасаться самой. Лишние сейчас мысли отступают, я чувствую пальцы Нордана на внутренней стороне бедра и сразу же на другой ноге – ладонь Дрэйка, легшую выше колена, поглаживающую неспешно.

Время застывает на мгновение, на доли секунды, не больше, чем разделяющие нажавший на спусковой крючок палец и вырвавшуюся из дула пулю. Ощущаю заминку, острые нотки раздражения в запахах, ещё не понимаю, в чём дело, но мужчины останавливаются, отодвигаются, Дрэйк выпрямляется, Нордан ворчит неразборчиво себе под нос. Оба поправляют мою сорочку – Дрэйк одёргивает подол, Нордан подтягивает спущенный лиф. Затем встаёт с кровати, подходит к двери и распахивает створку прежде, чем невидимый из моего положения визитёр постучит.

– Бев, ты покойник, – в голосе Нордана раздражение, досада.

– Все мы когда-нибудь умрём, – парировал Беван невозмутимо.

– Я с удовольствием организую тебе раннюю смерть.

Я села и заметила, как встал Нордан – не открывая дверь полностью, одна рука придерживала створку, другая упёрлась в дверную раму, не позволяя Бевану войти, хотя я и не думала, что он станет заходить в нашу спальню просто так.

– Надеюсь, Беван, причина достаточно веская, – заметил Дрэйк негромко.

– Лисе прислали цветы, – сообщил Беван.

– Что ты больше предпочитаешь: четвертование или по-простому полюбоваться на собственные выпотрошенные внутренности?

– Норд, – перебил собрата Дрэйк и улыбнулся мне коротко, извиняюще. – Так что необычного в этих цветах?

– В самом букете ничего, – ответил Беван. – Во всяком случае, мы с Лисой ничего подозрительного не насмотрели и не учуяли. Но примечателен отправитель.

– Полагаю, господин Эрин Игнаси продолжает разыгрывать тайного обожателя нашей лисички? – предположил Нордан насмешливо.

– Учитывая, что карточка подписана, сохранять инкогнито он явно не стремится. Кстати, знакомая птичка принесла мне на хвосте ещё один весьма любопытный штришок к портрету кошака. В прошлом году во время приснопамятных событий в Афаллии… Норд, не хмурься так озадаченно, это было без тебя, но Дрэйк обязательно поведает тебе всё в подробностях… господин Игнаси много и активно вращался при тамошнем дворе. В империю он приехал зимой, в начале этого года, когда вопрос с братством в Афаллии был решён не в пользу ордена. Для собрата Френсиса и его партии в Афаллии это был полный и неоспоримый крах.

– Конечно же, подождать до обеда сия ценная информация никак не могла, – пробормотал Нордан.

Я услышала, как Беван усмехнулся, и Нордан захлопнул дверь перед носом бывшего собрата. Прошёлся по комнате, собирая одежду на день, вернулся к кровати и, присев со своей стороны, обнял меня, притянул к себе. Поцеловал, однако не так, как вчера утром. То не лёгкое целомудренное прикосновение к виску, но поцелуй, обжигающий мои губы клеймом собственника, обещанием большего, нежели произошедшее сейчас, нежели хрупкая эта прелюдия.

– Я же говорил, что для уединения в этом доме нужно предварительно всех из него выгнать, – произнёс Нордан, отстранившись от меня наконец.

– Определённый смысл в этом есть, – согласился Дрэйк.

– Письмо, Шель, – напомнил Нордан и, поднявшись, с одеждой в руке, вышел из спальни.

Мы с Дрэйком остаёмся вдвоём. Мне и жаль, что Беван вмешался невольно, прервал нас, и в то же время я испытываю облегчение, что всё откладывается до следующего неведомого раза.

– Что за письмо? – спросил Дрэйк. Поймал мою правую руку, погладил пальцы. Золотое кольцо на безымянном, я не сняла его на ночь, как не снимала и серебряное кольцо с безымянного пальца левой руки.

– Я не знаю, говорил ли Норд тебе, но… – я помедлила в нерешительности. – Он хочет, чтобы Эсти привезли к нам сюда.

– Говорил.

Отчего-то я не удивлена. Похоже, мужчины успели обсудить не только ситуацию в целом и наши отношения, но и вообще каждую мелочь, каждую деталь, всё, что сочли более-менее важным.

– Ты тоже считаешь, что Тайя может… представлять угрозу для Звёздочки?

– Айшель, Норд недоверчив и подозрителен, впрочем, эти черты присущи нам всем в той или иной степени и, хотя я не сторонник крайностей, в некоторых вещах не могу не согласиться с ним, – Дрэйк сжал чуть мою руку, привлёк к себе, и я охотно передвинулась ближе к нему. – Безусловно, меня беспокоит внезапное появление и возможная роль вашей подруги-волчицы. Если бы я знал заранее о том, что она поедет с вами, я бы предварительно проверил её. Ваш с Лиссет отъезд придумывался и продумывался фактически на коленях, с большим количеством неучтённых факторов, что для меня как для члена братства недопустимо, – мужчина усмехнулся вдруг, проводя подушечкой большого пальца по голубоватым венам на тыльной стороне ладони, просвечивающим сквозь мою бледную кожу. – Чем больше неизвестных знаменателей, чем больше случайностей, тем выше риск получить на выходе не совсем то, что планировалось. Разумеется, я учитываю неоспоримый факт, что Тайя благополучно провела с вами почти три года, за этот срок показав себя настоящим другом, и всё же не вижу смысла рисковать безопасностью Эстеллы. Если Тайя действительно та, за кого себя выдаёт, она не будет возражать против сопровождения и без лишних вопросов привезёт девочку к нам.

– А… если нет?

– Беван дал мне координаты общины. В любом случае уйти оттуда незаметно и с ребёнком ей не удастся.

– Вы… уже отправили кого-то в общину? – уточнила я недоверчиво.

– Сразу же, как только забрали Норда из дворцовых катакомб. И не в саму общину, а наблюдать за территорией, где она расположена, за теми, кто туда приходит и кто её покидает.

Я и удивлена, и понимаю, что иначе быть не могло, Дрэйк не мог пустить всё на самотёк и забыть о моей дочери, оставшейся на другом краю континента.

– Норд не упоминал об этом, – прошептала я.

– Это всего лишь наблюдение, мера предосторожности, и она не открывает нам доступ в саму общину, неизвестно, что конкретно там может происходить.

Хочу возмутиться, возразить, что мужчины опять ничего мне не сказали, решили всё за моей спиной и даже хуже – Нордан тогда ещё спал и Дрэйк действовал самостоятельно, не спросив меня как мать Эстеллы, как члена самой общины, которая, возможно, тоже подвергнется риску теперь, когда её местоположение становится известно всё большему количеству людей и нелюдей. А значит, вскоре её обитателям придётся искать другое укрытие. Пока мы жили под защитой лисьей магии, общине не доводилось переезжать, но старейшины рассказывали, что в случае беды, вырубки леса, обнаружения теми, кому о тайном убежище знать не следовало, обитатели собирали скромные пожитки и покидали прежний дом, отправляясь на поиски нового. Уходили глубже в леса, путали тропки за своими спинами и начинали сначала, строили наново укрытие, готовое принять всех нуждающихся.

– Тебе не о чем волноваться, – Дрэйк спокоен, и я вижу по его глазам, полным нежности тёплой, ободряющей, что мужчину не интересует потенциальный риск для всей общины, не интересует, что будет с её обитателями, если информация пойдёт дальше. Как и всегда, члена ордена не волнуют сопутствующие расходы, безымянные случайные пешки на шахматной доске. – Тот, кого я туда отправил, не знает о том, кто Эстелла на самом деле, не знает о тебе, о нас и нашей привязке. С девочкой всё в порядке, и ты скоро её увидишь.

Я киваю, сдерживая возражения. Дрэйк целует меня, касаясь моих губ своими бережно, невесомо, встаёт и уходит.

Несмотря на подозрительность Нордана, несмотря на предосторожности Дрэйка, я не могу просто отринуть три года заботы о нас с Эстеллой, поддержки, тёплого отношения, гостеприимства. Не могу позволить, чтобы из-за меня пострадали невинные, те, кто принял нас, не задавая ненужных, неловких вопросов, кто поделился необходимым, хотя и сам не владел всем в достатке. Можно избавиться от власти круга и старших, вновь стать смертным получеловеком и не называться более членом братства, но нельзя сразу начать мыслить иначе, вести себя по-другому. Братство не вытравить из себя, как не убрать ядовитые клыки, изменённую ритуалами кровь. Не бывает полного возврата к прежнему, лишь открывается новая страница, новая дорога.

Чуть позднее я пишу в письме Тайе, чтобы она привезла Звёздочку к нам. Что подруге лучше не спорить и не возражать сопровождающему, кем бы он ни оказался, что он позаботится о ней с Эстеллой и поможет быстро и безопасно добраться до Эллораны. Что мы намерены устроить не только нашу малышку, но и саму волчицу, если ей некуда будет пойти. И в конце я прошу Тайю поговорить со старейшинами о необходимости переезда общины. Письмо я запечатываю и, никому не показав, сразу отправляю подруге.

* * *

Присланный букет – лилии на длинных стеблях, рыжие с тёмными крапинками – остался в холле, брошенный небрежно на столик. Мне жаль цветы, грустные, медленно умирающие, и я нашла высокую, расписанную голубыми узорами вазу, помыла её, налила воды и поставила туда букет. Лиссет показала мне карточку – Эрин рассыпался в извинениях за недавнее неловкое вторжение и лелеял надежду на скорую встречу и прибережённый для него танец.

– Совсем кошак обнаглел, – посетовала лисица. – Думает, я такая наивная идиотка, будто не пойму, что всё это затеяно ради его возможной мести братству, а отнюдь не ради меня? И я в жизни не стану встречаться с тем, кто будет мне в подмышку сопеть!

Я и Эрин примерно одного роста, но я высокая для девушки, а Лиссет же и вовсе выше меня.

– Не допускаешь мысли, что могла действительно ему понравиться? Едва ли он настолько глуп и самонадеян, чтобы не догадаться, какую реакцию вызовут его попытки ухаживать за тобой.

– Он наверняка провоцирует нас, – подруга забрала у меня карточку, разорвала и выбросила в мусорное ведро. – Знаешь, мне надо срочно и качественно снять стресс. Пёс с личной жизнью, сейчас некогда ею заниматься, но снять-то мужика на одну ночь я могу? Не волнуйся, сюда я его точно не приведу.

– Лиссет…

– Да-да, понимаю, на твой взгляд подобное поведение со стороны девушки несколько аморально, но почему этим кобелям можно сексом без обязательств заниматься, а мы должны всенепременно предварительно замуж выйти? – Лиссет подняла руку, останавливая мои возражения. – Поймаю на балу какого-нибудь симпатичного аристократа. Принца же будет сопровождать его свита, а значит, ожидается куча горячих альсианцев, которые, в отличие от воротящих нос имперских придворных, меня не знают, – на губах лисицы расцвела улыбка мечтательная, предвкушающая.

– Дрэйк намерен провести на балу переговоры с Рейнхартом, – напомнила я.

– Надеюсь, мальчики не превратят бал в кровавую заварушку. И Дрэйк меня заверил, что моего непосредственного участия в чем-то глобальном не требуется, и я могу позволить себе расслабиться и повеселиться немного.

Я знаю, что входит в мои обязанности на вечер: сногсшибательно, по словам Бевана, выглядеть, вести себя так, словно весь мир у моих ног, словно я королева и даже богиня – опять же, по его словам, – и побеседовать с Валерией, по возможности, без лишних ушей поблизости. Я надеюсь, пытаюсь надеяться, что бал пройдёт успешно, что не произойдёт ничего ужасного, не будет жертв, прямых или косвенных. Происшествие на императорском балу, при иностранной делегации и принце другого государства не скроешь, сославшись на неисправность проводки.

– Ах, какие мужчины меня ждут… знойные жгучие брюнеты, вку-усные, пряные, как глинтвейн, м-м, – произнесла Лиссет нараспев и, подмигнув мне, направилась к выходу из кухни.

– И что за крамольные речи ведутся в присутствии любимого цветочка Норда и Дрэйка?

– А ты, Бев, не подслушивай, иначе плохо кончишь, – заметила лисица нарочито нравоучительным тоном и вышла.

Я обернулась к вошедшему Бевану. Ещё день, до вечера время есть, но заняться мне нечем. Письмо отправлено, подготовительная суета начнётся позже. Мужчины уединились в кабинете, но раз Беван здесь, то, выходит, очередное закрытое собрание членов ордена бывших и нынешних окончено.

– Норд тебе ничего не сделал? – удивилась я притворно.

– А должен был?

– Не исключено.

– А-а, ты об этом, – Беван поочередно осмотрел содержимое всех кухонных полок и навесных шкафчиков. – Норд любит поугрожать, но это вовсе не означает, что он на самом деле пойдёт меня убивать. Ну и серьёзно, утро, стены в этой хибаре тонкие, а слух почти у всех хороший. Без обид, Шелли, но сидеть на первом этаже и ждать вас… уж извини.

– Ничего, – я и сама не знала, какое чувство во мне сильнее – разочарование или облегчение. Странно одновременно и страстно желать чего-то, и бояться.

Беван нашёл на одной из полок початую упаковку печенья, открыл, достал и сунул в рот хрустящий кругляшок.

– Хочешь?

– Нет, благодарю. Если ты голоден, я могу что-нибудь приготовить, – предложила я.

– Э, нет, не стоит. Готовить для взрослых ты не умеешь, это я уже понял.

– Я учусь, – пытаюсь, вернее, когда бывает время и возможность. В общине стряпала всегда Лиссет, я же занималась только кашками для Эстеллы, да и те не сразу начали мне удаваться.

– Дрэйку вполне по средствам нанять кухарку.

– Я всё равно хочу научиться готовить сама.

– Необычное желание для леди, – Беван помолчал немного, пережевывая второе печенье. – Валерия написала, что с Веледой всё в порядке, по крайней мере, физически, но морально она явно подавлена.

– Ты переписываешься с Валерией? – теперь я удивлена по-настоящему.

– Ну как переписываюсь – позапрошлым вечером я наведался к дворцу и передал наследнице записку через её милого пёсика. Спрятал под его ошейник. Валерия по вечерам выпускает Пушка на прогулку по парку, там всего-то делов приманить псину, – мужчина усмехнулся невесело. – Вчера Пушок принёс ответ. В общем, всё неплохо, не считая того, что Веледу надо как-то вывести из дворца.

– Собираешься похитить её?

– Почему сразу похитить? Спасти.

– Дрэйк и Норд знают? – уточнила я настороженно. О переговорах мне известно, но о спасении госпожи Ритт слышу впервые.

– Конечно, – ответил Беван безмятежно. – Пока Дрэйк будет отвлекать Рейнхарта возвышенными речами, а вы с Нордом впечатлять общественность своим появлением, я отправлюсь освобождать мою принцессу из лап злодея. Всё в лучших традициях сказок и любовных баллад. Валерия исполнит роль доброй феи, поскольку ей сильно не нравится рожа Рейнхарта. Наша крошка Лера с похвальной в её юные годы твёрдостью и решимостью намерена избавить свою страну от влияния ордена вообще и Рейнхарта в частности. Как сообщили мои источники, девочка даже не скрывает своего недовольства открытым вмешательством Рейнхарта в дела империи. Так что наследница нас поддержит. Из собственных соображений, разумеется, но мы не привередливые.

Я медленно кивнула.

– Беван, ты говорил, что помнишь запах Веледы… что она пахла шиповником.

– Она до сих пор так пахнет, – весёлость, показная, беспечная, исчезла из голоса, уступив место задумчивости. – Шиповником и цветочным мёдом. И, наверное, ещё летом.

– Ты же понимаешь, что это может означать? Рейнхарт не отец Веледы, он не может им быть, у них разный стихийный дар и… Лиссет или Дрэйк заметили бы привязку, буде таковая. Не знаю, что именно их связывает, но это не родственные узы и не парные…

– И Веледа не любовница Рейнхарта, если ты на это намекаешь. И вообще ничья. Как ни странно, я по-прежнему могу сказать, невинна девушка или уже нет. Что до запаха Веледы, то я уже об этом думал и не раз – может ли она быть моей парой. Все эти годы думал, – Беван съел ещё одно печенье и вдруг добавил насмешливо: – Надеюсь, второй мужик на меня не свалится занимательным довеском.

– Зачем же сразу второй? – не представляю Бевана в союзе на троих. Впрочем, когда-то никто из нас не представлял себя в союзе на троих. Разве что Лиссет традициями оборотней положено иметь двоих мужей.

– Сама смотри, вы втроём, Вэйд, Гален и их птичка тоже втроём. Не улавливаешь некоторой закономерности? Надо помедитировать на эту тему, заодно напомнить нашей божественной супружеской чете, что я у них любимчик и избранный, а значит, мне за особые заслуги перед вышестоящим руководством и отечеством нужна девушка без плюс одного в нагрузку.

– А-а, то есть твоим собратьям приходиться привыкать делить одну девушку на двоих, а ты на особом положении? – улыбнулась я невольно. – Вдвоём с девушкой?

– Как же иначе? – удивился мужчина так искренне, что я не сдержала смешка. – Я единственный, неповторимый и великолепный, я первый по-настоящему покинул круг, умер и вернулся к жизни по желанию богов. Вершу революцию во имя высшей цели, разваливаю братство, недоедаю, – в подтверждение Беван потряс пачкой печенья, – недопиваю и ночами недосыпаю. Мне нужны поблажки и премии, иначе я и уволиться могу с почётной должности избранного орудия божественной воли. К тому же, Шелли, это у вас простая совместная ночёвка великий подвиг, а Галену и Вэйду проще, они повадились пользовать одну девицу на двоих ещё со времён нашего тайного сообщества. Хотя, признаться, кутили мы тогда знатно, девицы не то, что по одной на двоих шли – по кругу. Или, наоборот, возьмём сразу по парочке на каждого, надоест кому какая – меняемся… – ностальгическое выражение в глазах появилось и исчезло тенью мимолётной грусти о далёком прошлом, и мужчина, спохватившись, заверил поспешно: – Прошу прощения, Шелли, виноват, ляпнул не подумав. Всё было давным-давно, и Дрэйк ничем подобным не занимался. Мне пора, дела, – и, улыбнувшись извиняюще напоследок, почти что сбежал из кухни.

Вместе с печеньем.

Пытаюсь осмыслить вырвавшиеся у Бевана неосторожные слова. Вспоминаю окутанный вечерними сумерками сад из нашего с Норданом сна, девичий смех бесплотным привидением, что скользит бесшумно по затенённым аллеям. Голос Вэйдалла, замечание Нордана о споре на невинную девушку. Представляю и не могу, не хватает мне ни фантазии, ни знаний. Или сразу две девушки на одного мужчину. Слышала я в общине о подобном виде развлечений, знаю, что так тоже бывает, и всё же с трудом могу вообразить.

Конечно же, Дрэйк в оргиях не участвовал. Но речь и не шла о Дрэйке.

Качаю головой в ответ на собственные мысли и решаю, что не буду думать об этом. Не буду ревновать Нордана к неисчислимым безвестным девушкам, к случайным и продолжительным связям, к прошлому, что остаётся неизменным, о чём бы мы ни размышляли в настоящем, как бы ни хотели переделать давно минувшее. Было бы странно, если бы за столько лет жизни Нордан ограничивался лишь одной любовницей единовременно.

И о каком тайном сообществе упомянул Беван?

* * *

Подобно всякой подготовке к выходу в свет, последние часы перед балом полны нервной суеты. Мужчинам проще, они не тратят время на укладку, макияж и массу совершенно незначительных на мужской взгляд мелочей. Мы с Лиссет уже привычно помогаем друг другу, лисица хочет выглядеть шикарно, интересно, соблазнительно, и я вижу, как подруга захвачена мыслями о предстоящей охоте, как горят хищным изумрудным огнём её глаза, как распускается на губах предвкушающая улыбка. Для меня же бал этот – нечто сродни сражению, раунд в бою, и я собираюсь с особой тщательностью, боясь о чём-то забыть, что-то пропустить, гадая, как пройдёт, каковы будут результаты и последствия.

Беван уходит раньше нас, один, а за нами приезжает присланный Валерией автомобиль. Последние несколько минут перед зеркалом, внимательный осмотр собственного отражения снова и снова. Алая ткань вьётся вокруг зыбкой дымкой, разрезы открывают ноги в туфельках на высоком каблуке. Я провожу ладонями по телу, поворачиваюсь то одним боком, то другим и мысли мои, отвлекаясь от дум о предстоящем торжестве, начинают колебаться между «не слишком ли я худа?» и «может, я несколько поправилась?»

Вскоре я действительно поправлюсь. В прошлый раз я ни на что не жаловалась, только большой живот создавал неизбежные неудобства, но женщины в общине уверяли, что каждая беременность может проходить по-разному. Лишь Серебряной ведомо, как всё будет на сей раз. И тоненький экзотический цветочек отнюдь не то же самое, что женщина на сносях, располневшая, неповоротливая, с животом размером с горку. Я хочу нашего ребёнка, дочку для Дрэйка и сестрёнку для Эстеллы, но сейчас понимаю вдруг, что эта беременность пройдёт на глазах моих мужчин, которые будут день за днём наблюдать, как меняется моя фигура, как теряет она всякую привлекательность. А если я опять начну много есть, часто плакать, срываться из-за любой ерунды? Буду толстой, некрасивой, капризной истеричкой и никакая привязка не удержит мужчин рядом.

– Не знаю, о чём ты сейчас думаешь, но по ощущениям определённо занимаешься самоедством.

Вздрогнув, я обернулась к Нордану, стоявшему на пороге спальни. Фрак. Волосы причёсаны, хотя и не слишком тщательно, впрочем, я уже замечала, что Дрэйк уделяет куда больше внимания причёске, как и остальным деталям безупречного внешнего вида.

– Я не занимаюсь самоедством, – возразила я, отворачиваясь обратно к зеркалу. – Обычные глупые женские мысли.

– И что за мысли занимают твою очаровательную голову?

Чувствую, как взгляд Нордана, пристальный, оценивающий, скользит то по мне, то по моему отражению. Вижу через зеркало, как мужчина приближается, замирает за моей спиной, и запах тумана и мха касается меня ласково, ободряюще. Я вдыхаю его глубоко в попытке успокоиться, расслабиться.

– Бал…

– Должен пройти неплохо, по крайней мере, в теории Дрэйка.

– Рейнхарт…

– Или смирится с неизбежным, или пожалеет, что вовремя не смирился. Из двенадцати действующих членов ордена четверо отказались и впредь считаться частью круга, и Вэйд написал, что они пытаются склонить Марка на свою сторону. Если выгорит, то нас будет пятеро против семерых, что, согласись, весьма и весьма неплохо, плюс на нашей стороне божественный любимчик Бев. К тому же взбунтовалось молодое поколение, а что старшие станут делать без нас, свежей крови? Своя-то у них чересчур стара и прогоркла, им лень лишний раз и пальцем пошевелить. Кстати, есть один забавный нюанс – те старшие, которые ещё сами ведут партии, а не сидят навроде собрата Салливана безвыездно на острове, или ещё где, выбрали для себя страны, где когда-то родились и выросли. И этот факт заставляет их крепче держаться за свои текущие партии. Возможно, в этом есть некий смысл, возможно, таков изначальный план старших, а возможно, таким образом проявляется неизжитая, что бы они там ни говорили, привязанность к месту рождения.

Я помню. Рейнхарт родился здесь, на нынешних территориях империи. Удивительное совпадение.

Если совпадение, разумеется. Которых братство не допускает.

– Беван…

– У него свой план. Разберётся. С божьей помощью, – добавил Нордан насмешливо. – Но под глупыми женскими мыслями ты же не затею Бева подразумевала.

– Это действительно глупо, – голос мой прозвучал неуверенно, неубедительно.

– Что именно, котёнок? – мужчина прижался ко мне со спины, ладони провели по моему телу от груди до бёдер, повторяя путь моих рук. – Тебе идёт алый, – одна ладонь опустилась ниже, нашла разрез на платье, коснулась кожи ноги, проникая под ткань, вызывая волну дрожи. – Не знаю, как насчёт Дрэйка, но меня новые нотки в твоём запахе сводят с ума… почти как в первый раз.

И я решилась.

– И это тоже меня немного беспокоит.

– Первый раз? – пальцы поднимаются по внутренней стороне бедра, и у меня перехватывает дыхание – и от прикосновения через тонкое кружево белья, и от того, что я вижу всё в зеркале, и лишь складки ткани скрывают от моего взора главное.

Лёгкое поглаживание. Плоть, жаждущую большего и не желающую ехать ни на какой бал.

Нордан зарывается лицом в мои распущенные волосы, опаляет горячим дыханием шею.

– Нет. Я не… не это имела в виду, – закусываю губу. Дверь в спальню открыта, на улице ожидает автомобиль, Дрэйк или Лиссет могут войти или услышать, а Дрэйк и почувствовать. – Вернее, не совсем… это. Норд, я беременна и…

– Знаю, – осторожный поцелуй на моём обнажённом плече. – И с каждым днём пахнешь всё привлекательнее. Спать рядом с тобой, такой заманчивой, притягательной, и не трогать тебя – испытание, на которое я не подписывался, тем более после стольких лет, хм-м, воздержания.

– Вскоре ты и сам не захочешь даже просто спать со мной в одной постели, – выпалила я, и Нордан остановился. Поднял голову, во взгляде – снежная пороша растерянности, искреннего непонимания. – Вы оба не захотите. Это сейчас я ещё стройная и привлекательно пахнущая, а через несколько месяцев стану толстой, некрасивой и займу половину кровати…

– Приобретём кровать побольше.

– Да мне даже думать о близости не захочется!

– Исходя из практики моей матери, могу сказать, что не факт, – мужчина убрал руку, развернул меня лицом к себе, посмотрел внимательно в глаза. – Шель, успокойся и не переживай из-за ерунды. Во-первых, тебе нельзя волноваться, это вредно для тебя и для ребёнка, – я хотела было возразить, напомнить, что срок слишком маленький, ничтожный даже, что, по сути, малышки ещё нет, есть только её сила, дар, но Нордан коснулся большим пальцем моих губ и продолжил: – Во-вторых, три года мы перетерпели и ещё год как-нибудь потерпим. Нет, на сторону никто не пойдёт, не надейся, и не только из-за влияния привязки. В-третьих, ты всегда будешь прекрасна, независимо от состояния. Каждый раз иначе, по-другому, но ты останешься красивой, желанной, нашей. Я не говорю о женской красоте в общепринятом смысле, поскольку там чересчур много пустого, показного и переменчивого в угоду новым настроениям. В-четвертых, Тайя тебе уже ответила?

Я моргнула, захваченная, как и утром, врасплох столь резкой сменой темы разговора.

– Да, – ответила, помедлив. – Письмо пришло пару часов назад, Тай написала, что сегодня соберётся и завтра будет готова.

Я молчу о том, что волчица переговорила со старейшинами, что несколько отправленных на разведку молодых оборотниц подтвердили наличие наблюдения за общиной. Мне жаль, что обитателям придётся переезжать из-за меня, искать другое надёжное место, строить убежище заново, и я пишу об этом в ответном, отправленном сразу же послании.

– Замечательно, – Нордан улыбнулся удовлетворённо. – Завтра их обеих заберут и переправят сюда в течение одного-двух дней.

– Ты уверен, что тот человек… или, скорее всего, нечеловек и перемещение через портал безопасны для маленького ребёнка?

– Портал вполне безопасен, а тот, кто заберёт Тайю и нашу девочку, слишком многим мне обязан, чтобы рисковать, предавая меня или подвергая опасности мою дочь. Отвечать будет не только он, но и весь его клан, и он прекрасно об этом осведомлён, – мужчина говорит негромко, и успокаивающие нотки смешиваются с предостерегающими. Не для меня – для неведомого мне существа, на плечи которого легло бремя сопровождения дочери члена братства к её отцу. – Всё будет хорошо, и совсем скоро ты увидишь Эстеллу. Веришь мне?

– Верю, – шепчу я. – Всегда.

Из коридора доносится тихий перестук каблучков, голос Дрэйка, обращающегося к Лиссет. Нордан улыбается мне снова, тепло, ободряюще, берёт за руку и, едва я подхватываю с туалетного столика ридикюль, выводит из спальни. В коридоре я ловлю мягкий, успокаивающий взгляд Дрэйка и мне кажется, что он слышал если не весь наш разговор, то половину наверняка. Понимаю неожиданно – Дрэйк уступает Нордану, не всегда, не во всём, не везде, но делает осознанный шаг в сторону там, где должно быть Нордану, где он, по мнению Дрэйка, справится лучше. Дрэйк остаётся старшим, ответственным за меня, за наших детей, от кого бы из двоих моих мужчин они ни были бы зачаты. Он решает, планирует, сглаживает и предупреждает вероятные конфликты, как, наверное, делал прежде в братстве. Действия Дрэйка порой не видны на первый взгляд, по крайней мере, на неискушённый мой, незаметны, неявны, но он всегда рядом, зримо и незримо, заботится обо мне и обо всей нашей странной немного семье.

Не знаю, что было бы со мной без Нордана, без Дрэйка, без них обоих. Исчезла бы я на конвейере работорговли сошкой мелкой, никому не нужной, одна из сотен безымянных рабынь, что появлялись и растворялись бесследно в недрах империи? Что значила бы тогда моя жизнь? Ничего.

В салоне автомобиля, просторном, с двумя мягкими кожаными сиденьями друг против друга, я сажусь между мужчинами, держа за руку Дрэйка и уронив голову на плечо Нордана. Лиссет устраивается напротив и всю дорогу поглядывает лукаво, но, кажется, впервые в жизни я не смущаюсь, не теряюсь. Знаю, подруга с удовольствием обсудила бы предстоящую охоту, но мы обе понимаем, что это не та тема, которую можно поднимать в присутствии мужчин.

За прошедшие несколько дней императорский дворец не изменился. Дрэйк пояснил, что сожжённый им корпус находится с другой стороны и потому облепленная строительными лесами часть не видна с центрального подъезда. Людей на площади перед дворцом больше, чем в прошлый раз – и зевак, и фотографов разных изданий, и охраны. Нордан, нахмурившись недовольно, напомнил, чтобы я и Лиссет не забывали о присутствии фотокорреспондентов на балу и по возможности не попадали в кадр – члены братства избегали фотографироваться, даже случайно. Досмотр при въезде на территорию дворца строже и, как предсказывала Лиссет, на входе проверяли приглашения. Я под руку с Норданом, Дрэйк и Лиссет на два шага позади, уверенные, надёжные.

Нордан холоден. Холоден взгляд его, насмешливый, высокомерный, полуулыбка с каплей презрения, пренебрежения, рука под моими пальцами, и даже слои ткани рубашки и фрака не способны скрыть исходящего от тела мороза. И в запахе едкая горечь талого снега.

Мы переступаем порог зала, на сей раз украшенного цветочными гирляндами, наполненного негромкой музыкой, и распорядитель при входе вежливо просит нас проследовать к Её императорскому величеству и Её императорскому высочеству. Сегодня распорядок иной, сегодня сначала должно засвидетельствовать своё почтение монархам и уж затем искать столы с закуской и халявной выпивкой. Идём через зал к трону – как и несколькими днями ранее, занято лишь два кресла с высокими спинками, центральное же пустует, – и я замечаю, как люди опасливо расступаются перед нами, словно мы правители или почётные гости, как собравшиеся смотрят на нас, как растерянность и недоверие во взглядах многих сменяются удивлением и настороженностью.

Узнали.

Не меня, не Лиссет с Дрэйком, но Нордана, исчезнувшего почти три года назад. Многим ли ведомо, что стало с членом ордена на самом деле?

– Чтоб я сдох! – Эрин Игнаси бесстрашно заступил нам дорогу, вынуждая остановиться на полпути. – Да это же потерянный собрат Нордан собственной персоной!

– Господин Игнаси, я полагаю? – уточнил Нордан с любезностью ледяной, граничащей с угрозой.

– Он самый, – оборотень не смутился, не испугался, не пошёл на попятный.

– Норди? – прозвенел за спиной Эрина тихий девичий голосок, и обладательница его вышла вперёд.

И я узнала её.

Глава 10

В первое мгновение я не понимаю, откуда мне знаком голос этот. Будто вспышка – знаю.

Секунда растерянности, и я вспоминаю.

Наш с Норданом сон. Бал-маскарад, где Беван встретил Веледу. Девушка в откровенном жёлтом наряде, разве что не висящая на руке сопровождавшего её Нордана.

Имя само воскресает в памяти.

Регина.

Стройная, невысокая, изящная. Длинные тёмно-каштановые волосы. Загорелая кожа, красивое лицо без намёка на экзотические для империи черты, зелёные глаза под длинными чёрными ресницами. Телесного оттенка платье облегает словно перчатка, сплошь расшитое серебряными пайетками-чешуйками. При каждом движении они искрятся, переливаются, ловят и преломляют свет люстр, и впрямь похожие на покров змеи. Наряд обнажает руки и плечи хозяйки, подчёркивает все изгибы, все формы, куда более женственные, привлекательные, нежели мои. И я против воли начинаю нас сравнивать. Не хочу, но не могу устоять перед соблазном раскритиковать собственную фигуру, отметить её недостатки, пусть и мысленно. Понимаю вдруг жалобы Лиссет – я тоже слишком высокая, на каблуках я одного роста с Норданом, дылда и каланча, а Регина так очаровательно хрупка, беззащитна в своей миниатюрности…

– Норди? – ресницы взлетают и опадают подхваченной ветром листвой. На меня Регина не смотрит, лишь на Нордана, а я, в свою очередь, не могу отвести от неё взгляда.

Семьдесят девять лет прошло. И хотя тогда лицо девушки скрывала полумаска, хотя я не рассматривала её как следует, очевидно, что время не коснулось Регины, не обдало дыханием возраста. Она выглядела не старше меня и, значит, вряд ли была человеком.

Нордан не холоден, но подобен ледяной скульптуре, застывший, закрытый, напряжённый. Вокруг нас образовалось кольцо свободного пространства, люди волной отхлынули от нас, от незримой стены холодного воздуха. Я ждала ответа Нордана, его реакции, ждала неизвестно чего, не зная уже, то ли я настолько заворожена красотой Регины, что не в силах отвернуться от неё, то ли страшусь посмотреть на мужчину рядом и увидеть то, что мне не понравится. Слишком велика разница между абстрактными, безымянными женщинами из прошлого моих мужчин и бывшей возлюбленной, стоящей прямо перед нами призраком, внезапно обретшим плоть.

– Норди, разве ты… не помнишь меня? – голос едва слышен, в зелени глаз мольба, надежда, растерянность.

По-прежнему играла музыка, прибывали гости, лились беседы на другой половине зала, но вместе с ощутимым физически холодом вокруг нас копилась тишина, настороженная, тревожная.

– Шерре… ширре… – Дрэйк выступил вдруг вперёд, встал рядом со мной, не отпуская Лиссет. Коснулся ободряюще моей безвольно вытянутой вдоль тела руки, погладил заледеневшие, едва ощущающие что-либо пальцы.

– Шэссе, – поправила Регина, полоснув Дрэйка взглядом быстрым, недовольным.

– Шоссе? – переспросила Лиссет невинно.

– Шэссе, – повторила Регина, даже не пытаясь скрыть своего раздражения. Оно исказило тонкие черты совершенного личика, разбивая магнетическое, волшебное почти очарование.

Неожиданно я заметила смешинки в глазах Эрина, скользнувшую по губам одобрительную полуулыбку. Заметила, как Лиссет нахмурилась мгновенно, избегая смотреть на оборотня.

– Прошу прощения, шэссе Регина, запамятовал, – продолжил Дрэйк спокойно. – Вы должны меня извинить – годы берут своё. Особенно когда полагаешь, что больше не увидишь того или иного человека. Или нечеловека.

– Не стоит зарекаться, лорд Дрэйк, – парировала девушка. – Никому не дано знать наверняка, когда и при каких обстоятельствах могут вновь переплестись тропинки жизни.

– Учитывая обстоятельства нашей последней встречи, я всё же полагал, что более вас не увижу.

– Как жаль вас разочаровывать.

– Я ни в коем случае не разочарован. Благоразумие не отличало вас и прежде.

Нордан молчал, и я тоже не находила ни слов, ни сил, чтобы принять участие в беседе. В горле резко пересохло, язык не слушался, даже открой я рот, не смогла бы выдавить ни звука. Я ненавидела себя за молчание, за улыбку, застывшую на моих губах – и в зеркало смотреть не надо – оскалом нелепым, вымученным, за растерянность, наполнявшую меня и отражавшуюся в глазах. Ненавидела себя за боль в сердце, за сомнения. Не понимала, почему молчит Нордан, но боялась того, что он может сказать, если заговорит.

Позади Эрина и Регины, немного поодаль, стояли Пейтон и темноволосая, одетая в строгое чёрное платье женщина в летах. Перехватив мой взгляд, Пейтон отвернулся поспешно, виновато будто.

Выходит, это Регина? Та, о которой Пейтон предупреждал на прошлом балу, та, кому нельзя знать о наших с Норданом отношениях, иначе не миновать беды?

– Ещё раз прошу прощения, но нас ожидает Её императорское величество и Её императорское высочество, – добавил Дрэйк, кивнул Регине и первым возобновил прерванное движение.

Эрин отступил, провожая внимательным взглядом Лиссет. Нордан последовал за собратом, и я с трудом заставила себя сделать шаг одеревеневшими ногами, осознавая ясно, что Регина даже не посмотрела на меня, словно я для неё пустое место, словно кто бы ни держался за руку Нордана, для неё эта девушка не значила ровным счётом ничего.

– Норди, ты даже не поздороваешься со мной? – прошептала Регина, когда мы проходили мимо неё.

– Добрый вечер, Регина, – наверное, если бы я шла впереди, вместе с Дрэйком, то не расслышала бы ни слова – настолько тихо прозвучал голос Нордана.

– И всё?

– Всё.

Краем глаза я отметила, как Нордан отдёрнул свободную руку, и поняла, что Регина попыталась прикоснуться к нему. Мы поравнялись с Дрэйком и Лиссет. Пейтон и пожилая дама скрылись среди гостей, не желая оставаться на нашем пути.

– Мог бы и предупредить, – процедил Нордан зло.

– Для меня это точно такой же сюрприз, как и для тебя, – ответил Дрэйк спокойно. – Ещё несколько дней назад её при дворе не было.

– А теперь она здесь – к чему бы это? – язвительные нотки осколками стекла.

– Дайте угадаю, – вмешалась Лиссет. – Это и есть загадочная «она», о которой предупреждал господин Лэнгхэм. Пахнет она странно, я так навскидку не определила видовую принадлежность.

– Вряд ли ты встречала ей подобных раньше. Регина – ламия, – пояснил Дрэйк.

Полуженщина, полузмея. Прекрасная ядовитая искусительница, способная, если верить когда-то прочитанным в храме книгам, приворожить любого мужчину одним лишь взглядом.

– Да-да, их же очень мало, буквально несколько десятков по всему миру, и я где-то читала, что готовая к оплодотворению яйцеклетка у ламий созревает всего раз в сто лет. Правда, они и живут по три-четыре века. А что означает это дурацкое слово «шэссе»?

– Обращение к представительницам высшей касты ламий – королевским кобрам. Сродни «Ваше высочество».

– Придворный серпентарий превращается в таковой в прямом смысле слова, – заметила лисица и бросила косой взгляд на нас с Норданом. – Спрашиваю не из праздного любопытства, но чтобы иметь представление о настоящем положении вещей – это была необременительная интрижка или серьёзно?

– Полагаю, это зависит от точки зрения каждого участника, – произнёс Дрэйк.

– И кошак, имеющий счёты к братству, и бывшая подружка члена всё того же братства явно хорошо знакомы. Плюс сосед, скорее всего, следивший за вами ещё три года назад. Совпадение?

– Едва ли.

Мы с Норданом молчим. Смотрим прямо перед собой. Каждый из нас закован в доспехи показного равнодушия, холодные, тяжёлые. Не знаю, что сказать, не понимаю, почему меня так задевает молчание Нордана, почему я боюсь возможных слов его. Как бы там ни было, я его пара, любимая женщина, мать его дочери. Нас держит вместе не только привязка, но и, прежде всего, наши обоюдные чувства друг к другу, любовь, нежность, страсть. Желание заботиться, защищать, дарить радость. Наша Звёздочка. Так почему я не могу избавиться от страха, растерянности, ревности, что разъедает изнутри?

Впереди трон под алым бархатом. Две чёрные фигуры – Катаринна и Рейнхарт, стоящий подле императрицы. Фрейлины и гвардейцы в парадных мундирах чуть в стороне. Среди дам Катаринны я замечаю Веледу с улыбкой ещё более застывшей, вымученной, нежели у меня. Мятущийся, встревоженный взгляд её возвращает вдруг в прошлое, напоминает о юной наследнице, что смотрела когда-то на подданных, кланяющихся своим монархам, искала и не находила того, кто был дорог тогда её сердцу. Как и Валерия три года назад, Веледа всматривается в каждого гостя, подходящего к трону, и отводит торопливо взгляд, убедившись, что это не тот, кого она ждёт, кого ищет глазами. Веледа видит нас, осматривает быстро. Присутствие Нордана, кажется, даже не удивляет девушку. Вопрос в глазах, и, получив немой ответ, Веледа отворачивается, прячет разочарование и страх под опущенными ресницами, за нарочито непринуждённой беседой со стоящей рядом фрейлиной.

Красная фигура. Её императорское высочество. На первый взгляд Валерия не изменилась. Похожее алое платье с открытыми плечами, впрочем, на девушке двадцати лет броский наряд смотрится уже уместнее, нежели на семнадцатилетней. Загорелое лицо с по-детски пухлыми щёчками, каштановые волосы, убранные в причёску. Но в зелёных глазах больше не отражается юная взволнованная девушка, в тревоге и страхе ждущая своего возлюбленного, опасающаяся гнева родителей, случись им узнать о порочащей связи, недостойной леди её положения. Напротив, Валерия спокойна, собрана, кивает, приветствуя гостей, улыбается лёгкой доброжелательной улыбкой. Девушка мила, очаровательна, элегантна, истинная роза Эллорийской империи, дитя своих родителей, скрывающая за маской утончённой прелестной принцессы настоящие чувства. И я отмечаю, с каким почтением склоняются пред наследницей придворные, как улыбаются в ответ чуть искреннее обычного, бросают украдкой полные надежды взоры.

Подле Валерии, как и прежде, никого, лежащий на ступеньках тронного возвышения верный Пушок заменяет хозяйке и фрейлин, и охрану. Пёс поднимает обе головы, принюхивается, правая оглядывается вопросительно на Валерию.

Перед троном Дрэйк и Лиссет выходят вперёд, заслоняя нас с Норданом от цепких взглядов людей, собравшихся возле императорской семьи. Я отпускаю руку Нордана, готовясь присесть в реверансе, но мужчина перехватывает её за запястье, привлекает меня ближе к себе.

– Позже поговорим, – произнёс едва слышно.

– Ты не обязан мне ничего объяснять, – прошептала я.

Что бы ни случилось, я должна вести себя сдержанно, с достоинством. Не устраивать скандалов на публике, не демонстрировать ревность всем и каждому, не требовать от мужчины оправданий за его прошлое. Я сама должна справиться с собственными глупыми мыслями.

– Это не тот случай, когда разумно оставаться в блаженном неведении.

Я видела его прежних женщин раньше, я знакома с двумя из них. Мимолётная интрижка с суккубой Дамаллой, подругой Лиссет. Хейзел, пытавшаяся соблазнить Нордана на спор. И я не ревновала к ним, не считала нужным предъявлять какие-либо претензии или требовать не приближаться к Нордану. Да они и сами явно не строили воздушных замков, не питали иллюзий относительно возможного совместного будущего с членом братства.

Но взгляд Регины был иным. Столько отчаянной мольбы, искренней надежды, тайной радости от встречи, непонимания причин холодности.

– Это было… серьёзно? – почему я спрашиваю? Хочу ли знать, было ли Нордану хорошо с ламией, испытывал ли он к ней что-то ещё, кроме плотского интереса?

Дрэйк назвал нас герольду и тот вернулся на своё место.

– Как верно заметил Дрэйк, у каждого участника той истории своя точка зрения и они могут несколько различаться, – уклончивый, дипломатический ответ.

Действительно, почему я спросила? Почему он ответил?

Ответил так, а не иначе?

Наверное, было бы проще принять простое «да», чем расплывчатую эту фразу, призванную прикрыть правду, смягчить ещё неведомые мне обстоятельства.

Герольд объявил наши имена, всех четверых. Мы с Норданом поравнялись вновь с Лиссет и Дрэйком. Я присела в глубоком реверансе, отметив краем глаза, что Нордан верен себе – его поклон вызывающе небрежен, насмешлив. Ещё немного, и мужчина мог бы ограничиться снисходительным кивком, словно он правитель этой страны и хозяин этого дворца.

Голоса вокруг стихли, даже музыка стала звучать словно издалека, взгляды же, удивлённые, недоверчивые, настороженные, уплотнились, сосредоточившись лишь на нас. По знаку императрицы мы выпрямились, и я посмотрела наконец в глаза Рейнхарту. На прошлом балу я видела старшего собрата и женщин императорской семьи только издалека и теперь, оказавшись лицом к лицу с теми, кто три года назад пытался избавиться от меня, я с трудом сдержала зябкую дрожь. Но Рейнхарт, подобно Регине, едва удостоил меня взглядом. Всё его внимание отдано бывшим ученикам, младшим собратьям, в которых он вкладывал время, силы и знания, которых лепил сообразно своим желаниям. И я вдруг лишь сейчас поняла, что голубые глаза старшего не меняли ни цвета, ни оттенка, не несли в себе отпечаток стихии. Холодные сапфиры, жёсткие, бездушные камни, ярко сверкавшие на испещрённом морщинами обветренном лице.

– Нордан, какой сюрприз! – воскликнула Катаринна нарочито радостно. Фальшь в голосе её, натянутая улыбка, хлёсткий взгляд сочились ядом презрения, скрываемой тщательно ярости. Несомненно, императрице известно о происходящем в рядах ордена, об истинных причинах поджога дворцового корпуса, о Нордане, ещё недавно считавшемся только телом, запертом в ящике, заключённом в ледяной комнате. – Не припоминаю, правда, твоего имени в списке гостей…

– Что поделать, Ваше императорское величество, время никого из нас не щадит, – парировал Нордан и с любезностью неожиданной, почтительной улыбнулся Валерии. – А Ваше императорское высочество, как погляжу, с каждым годом расцветает всё больше и ярче, хорошеет день ото дня. Вашему императорскому величеству не кажется, что обворожительная Валерия похожа на свою двоюродную бабушку в молодости, великую императрицу Анну?

– Благодарю за комплимент, – наследница чуть склонила голову. – В ваших устах он особенно ценен.

Тень в зелёных глазах Катаринны мимолётна, едва уловима, но я вижу, как отражается она в недовольно поджатых губах, в пересекшей лоб хмурой линии. Словно Нордан сделал комплимент не её дочери, а посторонней девушке, сопернице, чья юная прелесть и свежесть лишь подчёркивает, усугубляет признаки собственного неумолимого старения, отвлекает всеобщее внимание и восхищение от главной признанной королевы двора и страны.

– Вам ли сетовать на время? Разве оно властно над вами, бессмертными членами братства Двенадцати? – насмешка в невинном, казалось бы, вопросе.

– Время, Ваше императорское величество, такой же господин над нами, как и над всеми.

– И всякий, кто не глуп и видит дальше собственной вытянутой руки, понимает, что прежние времена давно прошли и их не вернуть, – Дрэйк говорил, глядя на Катаринну, но реплики его адресованы Рейнхарту. – Разумнее принять новое неизбежное будущее, чем сражаться за то, что уже недееспособно и доживает свой век.

Однако лицо старшего осталось бесстрастным, неподвижным. Не проронив ни слова, Рейнхарт коснулся руки императрицы, покоящейся на подлокотнике кресла, и Катаринна кивнула небрежно, отпуская нас. Правая голова пса вновь оглянулась на хозяйку, пока левая, вывалив язык, наблюдала за мной. Валерия наклонилась вперёд, почесала правую голову за ухом, бросив быстрый взгляд на Дрэйка. Мы медленно отступили на несколько шагов назад и лишь затем развернулись и пошли прочь от трона, от вкрадчивых шепотков за нашими спинами.

– Дрэйк, тебе не кажется, что последняя фраза прозвучала… несколько двусмысленно? – уточнила Лиссет.

– Кому надо, те поймут верно, мнение остальных меня мало волнует, – ответил Дрэйк. – На этом условная официальная часть нашего мероприятия окончена. Если желаешь, можно отправиться по своим делам.

– О да, ещё как желаю, – подхватила лисица. – В вашем обществе не покидает мерзкое ощущение мишени на собственной спине.

– Мы на поле боя, а у тебя свои дела? – вмешался Нордан.

– Не драматизируй и не ворчи, как старый занудный дед. Увидимся позже, Шель, – Лиссет махнула мне рукой и отошла, через минуту затерявшись среди гостей.

Без уравновешивавшей нашу группу подруги я осталась одна между двумя мужчинами. Пожалуй, я предпочла бы сейчас смутиться, растеряться, чем ощущать напряжение настороженное, выжидающее, сковавшее моё тело и разум. Рейнхарт ничего не сказал, но молчание его только резче обозначало нежелание обсуждать внутренние дела ордена публично. Внешне всё должно быть ровно, в рамках приличий, лишь пара замаскированных притворной любезностью шпилек, дозволенных этикетом. Однако я не могла не опасаться возможного разговора со старшим наедине, не могла не бояться очередной отравленной иглы в его рукаве.

– Замечательно, – заметил Нордан неодобрительно. – Как только представилась возможность, Лиса сразу же сбежала на б… вспомнила о весне.

– Лиссет имеет право на личную жизнь, – возразил Дрэйк. – После всего, что она для нас сделала, Лиссет может позволить себе передохнуть.

– Где Беван? – спросила я.

– Скоро будет.

Едва мы оказались на достаточном расстоянии от трона, Катаринны и Рейнхарта, как к нам начали подходить люди – да и нелюди, наверное, тоже, – незнакомые мне мужчины и женщины. Здоровались, расспрашивали Дрэйка о происходящем, Нордана – о его отсутствии. Поглядывали осторожно на меня, но сегодня иначе, чем в прошлый раз. На предыдущем балу общество Бевана превратило нас с Лиссет в спутниц предателя, воскресшего нежданно-негаданно из мёртвых, нас сторонились, будто мы двуглавые собаки или неупокоённые духи, что, по преданиям, сопровождали бога смерти. Сегодня же меня приветствовали, порой даже кланялись, обращались почтительно, не рассматривали в упор, словно диковинку. Я улыбалась, кивала, когда Дрэйк представлял мне подошедших, благодарила за сдержанные, особенно от мужчин, комплименты. Иногда то Дрэйк, то Нордан касались моего локтя или клали руку мне на талию, точно стремясь обозначить мой статус для тех, кто не видел и не разбирался в привязках. Время от времени я осматривала видимую мне часть зала, ища Лиссет, и замечала, что Нордан тоже оглядывался, быстро, цепко, но едва ли его интересовало благополучие лисицы.

Искал Регину?

И если да, то зачем?

Она – прошлое, давным-давно минувшее, которому не место в настоящем. Я должна думать не о ней, но о Рейнхарте, о его переговорах с Дрэйком и результатах, о Валерии, чьей поддержкой мне необходимо заручиться ещё раз.

О Звёздочке, которую я, возможно, совсем скоро увижу.

Мои близкие и наше будущее должны иметь значение, а не прошлое Нордана, тёмное, неведомое.

* * *

Наконец поток прибывающих иссяк, музыка стихла, и объявили танцы. Гости привычно расступились, освобождая центральную часть зала. На минуту-другую наступила гулкая тишина, и вдруг её разорвал резкий хлопок дверей. Под удивлённые, недоумевающие перешёптывания собравшихся в зал ворвались несколько человек в костюмах домино и чёрных полумасках на лицах, рассыпались горохом по помещению, выбирая из гостей, сбившихся кольцом вдоль стен, растерянных дам и увлекая их на середину, под сияние хрустальных люстр. Один из визитёров приблизился к трону, под угрожающим взором алых глаз Пушка миновал ступеньки, бесстрашно схватил Валерию за руку и потянул за собой. Шепнув что-то псу – я видела, как шевельнулись губы девушки, – наследница со смешком последовала за незнакомцем. Я повернулась было к Дрэйку, дабы спросить, что означает это представление – вряд ли происходящее не спланировано заранее и не согласовано с императрицей и её дочерью, – но другое домино остановилось перед нами, взяло меня за запястье и повело на середину зала. Ни Дрэйк, ни Нордан не попытались предотвратить «похищение», даже не возразили. Я ахнула возмущённо, подхватила край платья, стараясь не споткнуться. На середине зала нежданный мой спутник повернулся ко мне лицом, обнял, положив ладонь выше талии. В карих глазах в прорезях маски рассыпались золотыми искрами смешинки.

– Беван?

– А кому, ты думала, твои суровые стражи доверили бы свой хрупкий цветочек? – Беван улыбнулся широко, привлёк меня к себе, но не вплотную, соблюдая приличия. – Только мне, и то я выслушал от Норда длинный список того, что мне ни в коем случае нельзя допускать в отношении тебя, если я, конечно, не хочу добраться до Веледы калекой и евнухом.

– Так и сказал? – неожиданно стало неловко. Неужели обязательно всякий раз угрожать Бевану жестокой расправой, пусть и лишь на словах?

– Не обращай внимания. Норд есть Норд и от некоторых своих замашек он вряд ли когда-нибудь откажется.

Зазвучала новая музыкальная композиция, все домино как один повели своих дам в туре вальса.

– Кто они? – спросила я, рассматривая поверх плеча Бевана кружащиеся пары. Их около дюжины, и больше никто из гостей не торопился присоединиться к первому танцу.

– Свита принца Антонио.

Валерия – алый язычок пламени в руках партнёра. Румянец на щеках, смущённая улыбка на губах и уверенная в себе наследница империи отступает, оставляя юную девушку, робкую, теряющуюся немного в обществе галантного молодого кавалера.

– О, так это Его высочество?

– Да. Я уже слышал, что принц хоть и второй сын, но парень не промах и собой недурён. Если малышка Лера не станет слишком сильно выкобениваться… прости, упираться, то, полагаю, дело у них спорится быстро.

– Как ты оказался среди людей Его высочества?

– Ловкость рук, – улыбка сменилась самодовольной усмешкой.

– Ты кого-то убил и занял его место? – предположила я шутливо.

– Что за кровожадные мысли в такой прелестной головке? Не иначе как дурное влияние Норда сказывается, – Беван подмигнул мне заговорщицки и посерьёзнел: – Вы видели Веледу?

– Да, среди фрейлин Катаринны. Удивлена, что Рейнхарт разрешил ей посетить бал.

– Ему сейчас нужны все имеющиеся в его распоряжении козыри, любой, кто сможет в случае необходимости обеспечить поддержку. Собственно, так я и уговорил Норда согласиться с моим планом – объяснил, что, забрав Веледу, мы лишим Рейнхарта его тайного оружия, – Беван помолчал немного, плавно ведя меня под мелодию торжественную, величественную. Валерия и принц в самом центре, два солнца бала, а вокруг яркие пары планетами по орбите. – На том маскараде, где я встретил Веледу, произошёл… небольшой инцидент. Тогдашняя подружка Норда кое-что украла у Веледы, Веледа хватилась пропажи, и мы с ней попытались вернуть эту вещь. Норд вмешался, дело перешло в… хм-м, маленькую потасовку… ты только не волнуйся, никто не пострадал, разве что эго Норда, да подружка его по носу получила… так ей, су… стерве, и надо. В общем, Веледа остановила Норда лёгким движением руки. Конечно, Норд не полную силу использовал, но всё равно впечатляло. Так что понятно, почему Рейнхарт прятал Веледу и почему использует сейчас, когда вокруг становится всё меньше и меньше тех, на кого он мог бы положиться.

– Регина здесь, – прошептала я.

«Впрочем, был на этом балу один весьма забавный момент, эхо кое о чём мне напомнило…»

Фраза сама всплывает в памяти, не надо прикладывать усилий, чтобы воскресить её слово в слово. Полагаю, именно об этом инциденте Нордану напомнило эхо силы Веледы, проникшее даже сквозь паутину сна.

– Эта… змея? – во взгляде Бевана изумление, неприятное, колючее, словно сухие песчинки. – Какого Дирга она здесь делает?!

– Не знаю, – покачала я головой. – Но она с Эрином и Пейтоном.

– Так сосед на неё намекал?

– Похоже. Она… – я не хочу ничего знать, не хочу! – Они с Нордом были… очень близки?

Не хочу.

Но снова и снова тянусь к этим зудящим непрестанно ранам, расчёсываю, тревожу прошлое.

– Они были сумасшедшей парочкой, отвечающей самым безумным прихотям друг друга, – ответил Беван неодобрительно. – Развлечения времён нашего тайного сообщества их проделкам и в подмётки не годились. Они бурно ссорились, бурно мирились, могли с лёгкостью убить кого-то лишь потому, что им не понравилась какая-нибудь мелочь или просто захотелось. Да Регина ему даже девушек несколько раз водила – ей, видишь ли, так больше нравилось. Сначала понаблюдать, затем присоединиться, а потом труп бедняжки на помойку.

– И… и братство не возражало? – такого услышать я не ожидала.

– В некоторых местах ламиям поклоняются как земному воплощению богини-змеи. Как у всякой уважающей себя богини, у неё есть храмы, в основном, в глуши на отшибе, славные своими оргиями, и служители, готовые в любой момент отдать жизнь своей госпоже. У этих дирговых фанатиков смерть от яда ламии или её когтей-клыков даже считается почётной, дескать, после они всенепременно вознесутся прямиком к богине. Всё, что происходит за стенами этих храмов, не касается ордена, пока не затрагивает его интересов, да и остальным, в общем-то, плевать, кто чем у себя балуется. И в конечном итоге Норд и Регина разбежались раньше, чем старшие успели сделать внушение ему или избавиться от неё. Надолго эту парочку не хватило.

Хочу спросить почему, но прикусываю язык.

Музыка заканчивается, и вальс тает вместе с последними аккордами. Пары останавливаются, в наступившей тишине громко объявляют Его высочество принца Антонио, и партнёр Валерии снимает маску. Он действительно недурён – привлекательный молодой человек с тёмно-каштановыми волосами, серыми глазами и трепетной улыбкой на полных губах, что отзывается новым румянцем на щеках наследницы. Несколько спутников принца следуют примеру господина, раскланиваются перед дамами, однако другие остаются в масках и рассеиваются среди гостей. Я ощущаю аромат сандала и лета, и в следующее мгновение Беван отступает от меня, уходит бесшумно. Дрэйк обнимает меня за талию, прижимает к себе, несмотря на людей вокруг, несмотря на чужие взгляды. Впрочем, на нас едва обращают внимание, занятые лицезрением Валерии и принца, наблюдают жадно за только-только познакомившимися молодыми людьми, ловят каждый жест будущих правителей, приветствующих друг друга в соответствии с требованиями этикета. Вижу, как Рейнхарт, склонившись к Катаринне, шепчет что-то императрице на ухо, как поднявший головы Пушок следит настороженно за хозяйкой. Откидываю голову на плечо Дрэйка, мне так нужно сейчас тепло его объятий, его уверенность, спокойствие, надёжность.

– Где Норд?

– Оставил за мной почётное право танцевать с тобой, – усмешка в голосе. Дрэйк развернул меня лицом к себе, коснулся моих губ своими. Поцелуй лёгкий, воздушный, и я улыбнулась невольно.

– С тобой что-то не так.

– Разве?

– Ты стал целовать меня в общественных местах.

– Я не могу поцеловать мать моего ребёнка? – Дрэйк улыбнулся в ответ, и мне захотелось вдруг, чтобы все посторонние люди исчезли из этого зала, чтобы можно было не опасаться чужого внимания, не думать о чужом мнении.

– Можешь.

Перешёптывания, ветерком проносящиеся по залу, затихли под звуками новой композиции. Обернувшись, я заметила, как Валерия, бросив быстрый лукавый взгляд в сторону трона, приподнялась на цыпочки и что-то прошептала на ухо Антонио. Принц тоже посмотрел пристально, оценивающе на императрицу и склонившегося к ней Рейнхарта, улыбнулся понимающе в ответ на слова девушки. На середину зала начали выходить другие пары, кто-то из спутников Антонио остался с выбранной партнёршей, кто-то поспешил отвести даму обратно.

– Позволишь? – Дрэйк чуть отстранился от меня, взял за руку.

– Мог бы и не спрашивать, – я отвернулась от молодых людей, решивших продолжить танцевать, растянуть возможность побеседовать наедине, без ушей, следящих чутко за каждой фразой, за каждой интонацией наследников. – Мне кажется, они друг другу понравились.

– Тем лучше для них, – Дрэйк повёл меня по кругу. Эта мелодия нежнее, мягче предыдущей, словно созданная не для церемонного открывающего вальса, но для свободного танца с любимым. – Валерии сейчас важно заручиться поддержкой сильного и надёжного союзника, с которым Катаринне волей-неволей придётся считаться, и альянс с Альсианой может обеспечить наследнице и то, и другое. По законам империи Валерия уже совершеннолетняя и от вступления на престол как правящего монарха её отделяет лишь жизнь Октавиана.

– Поэтому он так торопился выдать дочь замуж? – я нахмурилась. – Но ведь тогда Катаринна лишится титула, регалий и власти императрицы.

– Да. Большее, на что она могла бы рассчитывать в случае преждевременной смерти супруга – титул регента при наследнице, до достижения той совершеннолетия. И, разумеется, можно на годы вперёд сохранить за собой положение негласного доверенного советника следующей императрицы.

– Но Валерии не нужна мать в качестве советника, тайного или явного, как не нужен и Рейнхарт, а будущему супругу её тем более.

– Правильно. Если будет подписан брачный договор и свадьба состоится, то Антонио станет принцем-консортом при жене-императрице. Фактически он получит серьёзный куш в виде империи, но положение его всегда будет ниже, чем у Валерии, а слово иметь меньший вес. Полагаю, будучи вторым сыном, он готов чем-то поступиться ради будущих возможностей, однако едва ли он стремится стать в империи очередной марионеткой в руках тёщи и братства.

Иногда я замечаю среди пар вокруг нас Валерию и Антонио и не могу не думать о бремени, ложащемся на хрупкие плечи девушки моложе меня годами. Не представляю, каково однажды встать во главе большой страны, истерзанной самой собой же, быть коронованным монархом, править великим множеством людей, её населяющих, принять огромную эту ответственность. Знать, что от твоих решений зависит не несколько близких тебе людей, но целая империя. Страна, рождённая из пепла и на костях поверженных, покорённых народов, сгорающая в разожжённом ею же огне.

Понимаю, почему все эти годы Катаринна тянула с замужеством дочери, почему выбирала жениха столь тщательно, придирчиво. Балансировала, пытаясь удержать своё положение императрицы, не торопясь расставаться с властью, полученной от подточенного болезнью супруга. Что не позволило ей избавиться от мужа – чувства, его важность для ордена, осознание, что Октавиан и так умирает, или неоспоримый факт, что преждевременная смерть императора ничего уже не решит в её пользу? Валерии исполнилось восемнадцать ещё в тот памятный год, рассчитывать на регентство бессмысленно. Тайный советник? Но Катаринна никогда не была близка с дочерью, а нынче и сама наследница не примет советов матери, всегда бывшей в её жизни далёким полумифическим существом. И хватается императрица за единственную возможность оставаться пока на троне, вероятно, даже бережёт Октавиана, понимая, что только теплящаяся в его теле жизнь сохраняет её положение правящего монарха.

– Альсиана поддерживает какие-либо связи с братством? – спросила я.

– Уже нет. Она расторгла все сделки и договоры с орденом ещё полтора века назад, – Дрэйк помолчал. Вопреки нормам приличий его ладонь на моей талии и расстояние между нами меньше, нежели дозволено этикетом. – Куда бы ты хотела поехать?

– Прости? – я не сразу сообразила, что он имеет в виду, сбитая с толку слишком резкой, неожиданной сменой темы.

– Ты прости, я выразился не совсем точно. Где бы ты хотела жить?

– Жить?

– К сожалению, Феоссия ещё несколько лет будет восстанавливаться после войны, а последствия её полностью рассеются и того позже, – по обыкновению, Дрэйк говорил спокойно, каплю задумчиво, пока я смотрела в растерянности на его сосредоточенное, невозмутимое лицо. – Едва ли кто-то из нас захочет оставаться в империи, в Афаллии в связи с недавними событиями нам как членам братства, не суть важно действующим или бывшим, вряд ли будут рады…

Вспоминаются слова Нордана о том, что нам нужен большой дом. Просторная детская для маленьких принцесс. Сердце охватывает вдруг радость, тепло при мысли о детях. О наших детях.

– Ты имеешь в виду, где мы будем жить потом? – догадалась я. – Но не рано ли думать об этом? Мы ведь даже не знаем, что выйдет из революционных идей Бевана.

– Айшель, не стану говорить за всех, но я предпочитаю иметь в запасе время на размышление, планирование и просчитывание вариантов. И мне бы хотелось узнать твоё мнение и твои предпочтения, прежде чем мы примем окончательное решение.

– Чтобы я потом не жаловалась, что вы совсем со мной не советуетесь и ни о чём меня не спрашиваете?

– И это тоже, – подтвердил Дрэйк с напускной серьёзностью. – К тому же я против путешествий женщины на последних месяцах беременности.

– Я подумаю, – пообещала я.

Ещё три танца. Время, что течёт немного иначе, пока играет музыка, пока кружат по залу пары, скрывая нас от чужих взоров. Я позволяю себе отвлечься, забыть о Рейнхарте и братстве, о Регине и прошлом Нордана. Отдаюсь танцу, наполняющим воздух мелодиям и рукам Дрэйка, тёплым, надёжным, улыбаюсь мужчине предо мной, тону в его объятиях, в ответной его улыбке.

Лишь где-то глубоко внутри копится беспокойство, ожидание чего-то плохого, бьющего наотмашь.

Наконец Дрэйк напоминает, что мне нельзя переутомляться, и уводит из круга танцующих. Я оглядываюсь в поисках Нордана, но не нахожу ни его, ни Регину. Конечно же, они могут быть и на другой стороне зала и необязательно вместе… Антонио и Валерия начинают следующий танец, словно намереваясь не покидать центральную часть до самого окончания бала, хотя это и противоречит откровенно всем известным правилам и строгому регламенту официального мероприятия. Катаринна по-прежнему на троне, неподвижная чёрная статуя, однако теперь рядом с ней кто-то из фрейлин, да Пушок терпеливо ждёт хозяйку.

– Шель, Дрэйк, – к нам подошла Лиссет в сопровождении молодого человека. – Позвольте представить господина Юлиана Оррика. Юлиан, это Дрэйк и моя близкая подруга леди Айшель Ориони.

– Миледи, – спутник лисицы церемонно поклонился мне и коротко кивнул Дрэйку. – Наслышан.

– Не сомневаюсь, – ответил Дрэйк, скользнув по мужчине взглядом быстрым, оценивающим.

– Шель, можно тебя?

– Да, конечно, – я отпустила руку Дрэйка и вместе с Лиссет отошла на несколько шагов в сторону. Если господин Оррик действительно человек, услышать нас он не должен, но голос я всё же понизила. – Это и есть твоя добыча?

– Ага. Правда, он милашка? Мы познакомились возле столов с закуской, немного поболтали, и он предложил поехать на закрытую вечеринку для своих, то есть для нашего брата. Я согласилась: и тебе спокойнее, и мне не надо каждую минуту ждать, не отчудят ли что наши мальчики или не объявится ли на горизонте некий наглый кошак.

Я через плечо посмотрела на обоих мужчин, поглядывающих друг на друга с мрачной настороженностью. Юлиан в обычном фраке. Ростом чуть ниже Дрэйка, но выше самой Лиссет, а для подруги фактор это немаловажный. Короткие каштановые волосы, серые глаза, лицо не столь привлекательно, как у Эрина, но приятное, открытое.

– Он не похож на альсианца, – заметила я.

– Он колдун из Афаллии, – пояснила Лиссет. – Родился и вырос, работает в тамошней гильдии магов, вращается при дворе. В Эллорану приехал по приглашению друга, по крайней мере, так он мне сказал. Да мне, в общем-то, без разницы, что он тут делает, главное, что готов продолжить знакомство в более приватной обстановке, если понимаешь, о чём я.

– Вы прямо сейчас уходите?

– Да, сбегаем, пока никто не видит, особенно некоторые мохнатые.

– Что-то ты часто упоминаешь Эрина, – не удержалась я.

– Потому что, не считая его явления с Региной, он уже дважды ко мне подкатывал, – бросила лисица возмущённо. – Дважды! В первый раз я еле сбежала, во второй подошёл, когда я с Юлианом была. Хорошо хоть, увидел, что я занята, и мозгов хватило отойти сразу и незаметно, а не устраивать разборки с выяснениями, чья я самка. Так что нет, лучше мы пойдём.

– Приятного вечера и ночи, – пожелала я искренне, сжав ладонь подруги. – И будь осторожна.

– Постараюсь. Вы тоже не скучайте. Пока-пока, – улыбнулась Лиссет и вернулась к мужчинам. Взяла Юлиана под руку, попрощалась с Дрэйком и ушла вместе с колдуном.

Я тоже повернулась было к Дрэйку, но незнакомый пожилой мужчина опередил меня, завладев вниманием собрата прежде, чем Лиссет и Юлиан скрылись среди гостей. Я замерла, не решаясь подойти ближе и помешать беседе. Беспокойство ворочалось внутри, словно ребёнок, не желающий укладываться спать, и я, вспомнив о предыдущем бале, попыталась сосредоточиться и разыскать Нордана.

Сегодня тяжелее. В прошлый раз запах звал громко, настойчиво, я чувствовала его, несмотря на расстояние, на стены и преграды, что вставали между нами. Сейчас он подобен шёпоту, тихой беседе в соседней комнате, и я не уверена, что всё получится.

Бросаю взгляд на Дрэйка, убеждаясь, что мужчина занят разговором, поворачиваюсь и следую за тонкой нитью запаха, слабого, едва уловимого, ведущего меня через лабиринт людей, разматывающегося клубком. Иду быстро, опасаясь, что Дрэйк хватится меня раньше срока, пересекаю стремительно зал и выхожу через двустворчатую дверь в галерею, длинную, пустынную, незнакомую мне. Должно быть, я случайно воспользовалась другим выходом из зала. Миную и её, но уже медленнее, глядя внимательно по сторонам. Каждый осторожный мой шаг гулко отдаётся под высокими сводами, равнодушные лица на портретах, висящих на стене, провожают меня холодными взорами людей, давно покинувших этот бренный мир. За окнами темнеет парк, и вспыхивают далёкие огни города на другом берегу, музыка за моей спиной становится всё тише. Запах же, наоборот, сильнее, манит ягодными оттенками, тревожит горьким привкусом талого снега.

Голоса возникли неожиданно.

Сначала женский, визгливый, прокатившийся эхом по галерее. Я не успела разобрать слов, как голос стих резко, будто оборвавшись на высокой ноте, и зазвучал другой, мужской, негромкий. Я отошла ближе к стене с портретами, ускорила шаг. В конце галереи лестница, ведущая на нижний этаж, покрытая тёмно-красной ковровой дорожкой. И я остановилась у начала дорожки, увидев на маленькой площадке лестничного пролёта Нордана и Регину.