Сердце умирает медленно

-3-

Райану пришло письмо из Дарема. Его зачислили.

Но он мне ничего не говорил. Его мама проболталась. Прибежала к моей, вся такая счастливая, сияющая. Они отослали документы несколько недель назад – сразу после того, как стали известны результаты итоговых тестов. Все произошло еще до того, как Райан решил туда не ездить. И его родители о его решении явно не подозревали.

Я поняла это по тому, как держалась миссис Джонс, сидя за столиком во дворе нашего дома. Они с мамой пили чай на свежем воздухе, пользуясь тем, что весенняя погода давала городу передышку от затяжных дождей, и без умолку болтали. Мне пришлось встать с кровати, чтобы видеть их через окно. Не было слышно ни слова, но по тому, как горели глаза его матери, когда она размахивала письмом из университета, и по ее широкой улыбке можно было догадаться, что давняя мечта дать сыну достойное образование – на пороге исполнения.

Приникнув носом к стеклу, я наблюдала. Женщины сидели друг напротив друга. Худощавая миссис Джонс, прямо державшая спину и манерно оттопыривающая мизинчик. И усталая, с поседевшими, наспех убранными в хвост волосами, моя мать, кажущаяся не в меру располневшей в сравнении со своей стройной собеседницей. Такие разные. Никогда не ставшие бы приятельницами, не будь они соседями по улице и не дружи их дети.

Но, похоже, общение приносило маме хоть какую-то отдушину на фоне постоянных переживаний. Она улыбалась, слушая рассказы миссис Джонс, и кивала, поэтому я была относительно за нее спокойна. Хотя и понимала, как тяжело, наверное, ей слышать об успехах Райана и осознавать, что ее дочери недоступны даже простые радости взросления, такие как пешие прогулки, не то что учеба или планы на будущее.

Я отошла от окна и прилегла на постель. Обвела взглядом розовые обои, призванные поднимать мне настроение своим озорным девчачьим стилем, светло-зеленые занавески с рюшами, разноцветные горшочки на подоконнике и устало закрыла глаза.

Интересно. То, что я задумала проделать… как оно отразится на моем здоровье? Что я буду чувствовать? И действительно ли я так сильно хочу того, что планирую сделать?

В худшем случае умру на несколько дней-недель-месяцев раньше срока, который мне отмерен. В лучшем – попаду в больницу в тяжелом состоянии. Где тоже, вероятно, умру.

Потому что, даже если я поднимусь в листе ожидания, это не означает, что для меня найдется сердце.

Каждый день кто-то умирает, не дождавшись донорского органа. Чтобы кто-то жил, кто-то другой должен умереть, а его родственники должны дать согласие на изъятие. Слишком много условий, слишком мало времени.

Нет, не подумайте. Я не задумала ничего противозаконного. Всего лишь то, чего хочет каждая смертельно больная девочка моего возраста. Хотя бы недолго побыть нормальной и не думать о приближении конца. Хотя бы сделать вид.

Хотя бы раз не думать о последствиях и насладиться одним-единственным мигом своей нормальности.

Это сумасбродно. Опасно. Неразумно.

Знаю.

Но таков мой выбор.

– Хочешь, посмотрим фильм? – предложила мама.

– Давай, – постаралась выдавить правдоподобную улыбку.

Она поерзала в кресле:

– Комедию? Мелодраму?

– Выбирай сама.

Было ошибкой так говорить. Они с папой тотчас переглянулись.

– Ну, в смысле… – мне пришлось сделать усилие, чтобы улыбнуться еще раз. – Не могу решить. И то и другое было бы замечательно.

– Тогда пощелкаем по каналам, – тихо сказала мать, продолжая пронизывать меня взволнованным взглядом.

Ей очень нужно было знать, сильно ли я расстроена, что не могу присутствовать на выпускном. И пусть к ребятам, которые сегодня прощались со школой, я имела весьма опосредованное отношение, но многие из них меня помнили, а некоторые даже интересовались, смогу ли я прийти на торжество. Если быть точной, двенадцать – столько сообщений с вопросами я получила на прошлой неделе.

– Тебе не холодно? – отец потянулся, чтобы подоткнуть мне одеяло.

– Нет.

Он укрыл мои ноги, поправил подушку и, решив, что мать не заметит, быстро глянул на часы.

– Спасибо, – произнесла я.

Папа кивнул.

– Чарльз, – строгим тоном обратилась к нему мать, – если ты куда-то торопишься, то мы тебя не держим.

Он потупил взор:

– Я никуда не тороплюсь.

Мама открыла рот, чтобы опять выплеснуть на него свои обиды, но, заметив мольбу в моем взгляде, сдержалась и отвернулась.

Я считала минуты до того момента, когда можно будет, сославшись на привычную усталость, отправиться спать.

Сообщение от Райана пришло, когда мое волнение достигло предела. Телефон был в беззвучном режиме, поэтому я, сидя на кровати в полной темноте, гипнотизировала взглядом черный экран. Где-то за окном, вдали, послышался ровный шум двигателя, затем дисплей вспыхнул: «Я на месте».

А значит, отступать уже поздно.

Зажав смартфон в руке, я медленно поднялась с постели. Выровнять дыхание не получалось. Сердце в груди прыгало так отчаянно быстро, что кружилась голова. Взяв свободной рукой туфли, я босиком, крайне медленно и осторожно прокралась в коридор и направилась в кухню. Отец спал на втором этаже, он не мог услышать моих шагов, но мама лежала на диване в гостиной. Она всегда так делала, чтобы быть ближе ко мне и прийти на помощь в любой момент.

Я двигалась вдоль стены, ощущая невероятную слабость. Мой безумный план, больше смахивающий на попытку самоубийства, чем на попытку побыть хоть недолго нормальной, могло сорвать в этот момент все, что угодно: от скрипнувшей внезапно половицы до нарастающего гула в моих собственных ушах.

Только подумайте, я собиралась покинуть дом на целую ночь!

И только сейчас ясно понимала, насколько дикой и опасной оказалась идея. Обычно мне и во внутренний-то дворик тяжело выйти, а тут – поездка на выпускной. Теперь прибавьте ко всему невероятное волнение, страх, тревогу. И что получим? Меня – на грани потери сознания, бледной тенью в темноте кухни пошатывающейся по направлению к двери.

Стараясь не выронить туфли, я из последних сил повернула замок и нажала на ручку. Свежий ночной воздух ударил в нос, защекотал ноздри запахом влаги и свежескошенной травы. Мягкий свет фонаря скользнул по моему лицу и заставил зажмуриться.

– Ой, прости, – прошептал Райан, поспешно отводя фонарик от моего лица. – Думал, эта штука пригодится. Мне еще никогда не приходилось врываться в чей-то дом в полночь с черного хода!

Почувствовала, как его сильные руки подхватили меня под локоть.

«Безумие, чистейшее безумие!» – кричал мой разум, когда я переступила порог и оказалась на улице.

– Первый раз вижу тебя в платье, – хрипло сказал Райан, прикрыв за мной дверь. Он взял меня под руку и повел по узкой дорожке. – Ты сегодня очень красивая, Эмили.

– Спасибо, – я смущенно опустила взгляд.

Ступала по холодным камням осторожно. Дышать становилось все труднее. Наверное, так чувствует себя атлет, пробежавший марафон. Грудь давит, она высоко вздымается, вздохнуть практически невозможно, но ты все равно открываешь рот, чтобы протолкнуть воздух в легкие. А через несколько секунд дышишь глубоко и часто и никак не можешь отдышаться. Сердце колотится, большое и тяжелое, по лбу сбегает пот, перед глазами плывет.

– Давай свою обувь, – парень забрал из моей руки туфли.

А мне хотелось отдать ему и телефон тоже. Не была уверена, что не выроню его в следующий момент и не разобью об асфальт. Но сдержалась. Только сжала крепче в кулаке. Так крепко, насколько хватало сил моим дрожавшим пальцам. Не хотелось подавать вида, что мне плохо, чтобы не напугать Райана еще сильнее.

Говорят, что обычный здоровый человек не чувствует своих внутренних органов, пока они не заболят. Свое же сердце я чувствовала всегда. Еще в детстве, лежа на кровати, могла слышать его стук, отдающийся толчками в венах, а при малейшей нагрузке начинало казаться, что оно рвется из груди все настойчивее, все больнее толкается, гудит и даже бьет набатом.

– Карета подана, – Райан открыл дверцу автомобиля своего отца: машина оказалась припаркована в тени дерева через дорогу от моего дома. – Прошу.

– Благодарю, – пробормотала я, опускаясь на сиденье.

Дверь почти бесшумно закрылась. Пока Райан обходил машину, я бросила взволнованный взгляд на дом. Там по-прежнему было темно и тихо. Вот и хорошо. Здесь, полулежа на сиденье, можно немного перевести дух и прийти в себя.

«Только один танец, мне больше ничего и не нужно. Ради такого можно и потерпеть. Да, сердечко? Мы ведь потерпим?»

Телефон перекочевал на специальную полочку на приборной панели, а я положила холодную ладонь на грудь, мысленно призывая бешено скачущее сердце успокоиться хотя бы ненадолго.

– Ваши туфельки, Золушка, – заняв место водителя, Райан нагнулся и поставил мне под ноги мою обувь.

Бережно придерживая за лодыжки, он помог моим ступням устроиться внутри туфель.

– Готова? – спросил он, приподнимаясь и забавным движением сдувая пряди волос со своего лица.

– Вроде того, – улыбнулась я, тяжело дыша.

Говорить получалось с трудом.

– Тогда в путь. К прекрасному замку, – оглянувшись на дом, он завел мотор.

Тот, в отличие от двигателя, бьющегося у меня в груди, работал ровно и четко, не шумел и не грохал на всю улицу.

– Спасибо, Райан, – облизнув сухие губы, чуть громче произнесла я.

Парень кивнул.

Мне просто хотелось сказать Райану о своей благодарности заранее. Пусть он знает, что делает для меня нечто особенное и значимое, на что никто другой никогда бы не отважился.

Автомобиль тронулся с места и понес нас по ночной улице.

Друг бросил на меня беспокойный взгляд и снова улыбнулся. Меня не тревожило, как я выглядела в платье, позаимствованном у Шейлы, в неудобных маминых туфлях, без косметики и без прически, с распущенными прямыми волосами, спутанными, сухими и чересчур тонкими. Мне был важен вот этот самый момент, когда я делала что-то очень неправильное, возможно, последнее в своей жизни, но это было так безрассудно прекрасно.

Салон, наполненный терпким запахом мужского парфюма. Ветер, врывающийся в небольшое отверстие над приоткрытым оконным стеклом. Джаз, тихо льющийся из динамика и заглушающий биение моего сердца. И мальчик, который ни за что не должен был обратить внимания на такую, как я, но почему-то обратил.

И на душе впервые за последние несколько лет стало так спокойно и легко, что ускользающее время отмеренного мне земного пути уже не казалось чем-то несправедливым и жестоким. Одно яркое мгновение стоило тяжких лет борьбы с недугом, операций, череды бесконечных госпитализаций, уколов, капельниц, процедур и долгих-долгих часов забвения на постели со взглядом, направленным в невыносимо белый потолок.

А потом был большой шикарный зал, украшенный шарами и наполненный грохочущей музыкой, куда Райан ввел меня, держа под руку. Там собрались десятки знакомых и незнакомых ребят, каждый из которых спешил поприветствовать меня и перекинуться хотя бы парой слов. Красивые наряды, сверкающие улыбки, круговорот объятий и куча вопросов о том, как мне удалось присутствовать на этом, по сути, чужом, празднике. Кажется, я даже видела кого-то из родителей выпускников. Они тревожно оглядывали меня, перешептывались и искали глазами кого-то из взрослых сопровождающих, которые должны были находиться рядом со мной на мероприятии.

– Можно вас пригласить? – голос Райана вывел меня из состояния шока.

Его ладонь нежно коснулась моей, пальцы сжали руку, и он осторожно притянул меня к себе. Взглянув испуганно в его серые глаза, полные обожания и трепета, я благодарно оперлась на его плечо и позволила закружить себя в танце.

Если это можно было так назвать. Райан просто придерживал меня, не давая потерять сознание, «устроил» мою голову на своем плече и стал плавно покачивать, своим спокойствием снимая напряжение и усмиряя настоящий ураган в моей груди. Подозреваю, он чувствовал, как неровно колотится мое сердце, отдаваясь толчками ему в ребра. Видел чудовищную слабость, охватившую мое тело, и разливающуюся по коже смертельную синеву.

И это был чудесный танец.

Мой первый медленный танец и, наверное, последний. Возможно, и Райан все понимал, потому что после его окончания подхватил меня под локоть и предложил пойти посидеть на диване, чтобы отдохнуть.

– Ты в порядке, Эмили? – спросил он, когда я вместо того, чтобы сесть, увлекла его за собой на улицу.

– Да, мне хорошо.

– Ты очень тяжело дышишь и…

Мы вышли, и Райан пытался в темноте разглядеть мое лицо.

– Я хочу посмотреть на луну, – прошептала я.

– Ладно, – согласился он.

И, поддерживая меня за талию, повел по тропинке от здания вниз к обрыву.

– Подожди, – пошатываясь, я наклонилась, чтобы снять туфли.

Парень помог мне и с этим.

К счастью, идти было недалеко. Мы остановились у самого края, под деревом, и сели прямо на траву. Я приникла к груди Райана, вытянула ноги и откинула волосы назад. Силы постепенно возвращались ко мне вместе с зажигающимися в ночном небе мириадами звезд. Мир словно замер, и посторонние звуки, будь то музыка, смех, гул машин или лай собак, доносились до нас издалека – они стали фоном, который уже перекрывал звонкий стрекот сверчков.

Силуэты домов вдали, деревья и улицы казались покрытыми серебряной краской. Тени на земле отливали фиолетовым, а раскинувшийся внизу город усеивали огни. Будто крупинки бриллиантов, они сияли в отсветах лунного света, прорывавшегося сквозь редкий дым облаков.

Я сидела, ощущая тепло Райана, и любовалась красотой ночи. Мы молчали, да у меня и не было сил разговаривать. Не хотелось думать о том, что всему вот так быстро суждено закончиться. Не хотелось возвращаться домой, чтобы снова вести счет дням, каждый из которых может стать последним.

Когда горячая рука Райана накрыла мою ладонь, ноющая боль сжала мои внутренности. Я с грустью посмотрела на небо и, борясь с подступающей слабостью, усмехнулась.

«Я уйду. Меня не будет. Возможно, все изменится. Возможно, все останется как было. А я исчезну. Точно так же, как и жила, не оставляя ни единого следа. А мир продолжит свое существование. Будет жить, как жил. И это прекрасное мгновение тоже совсем скоро, как и я, растворится в воздухе, потому что ничто не вечно».

Я повернулась и приблизила свое лицо к его лицу. Игнорируя головокружение, ткнулась холодными губами в его горячий рот. Не знала, как правильно это делается, как нужно целоваться, поэтому оставила инициативу ему. И Райан, опешивший от удивления, сначала замер и уставился на меня, хлопая пушистыми ресницами, а затем потянулся навстречу, коснулся моих губ и мягко развел их языком.

Сердце оборвалось. Я сразу почувствовала, как оно остановилось. А потом больно ударило изнутри в ребра. Оно билось. Я чувствовала его. А еще чувствовала себя живой. Дышала. Жила. А в глазах застыли слезы – еще одно доказательство жизни.

Теперь я узнала, как это бывает. Каково это – ощущать себя желанной.

Когда ладони Райана… горячие… были на моей шее, спине, на моих щеках, в спутанных волосах… Когда его дыхание стелилось по моей коже… Когда наш поцелуй наполнил меня теплом и светом от кончиков пальцев до самого сердца, раскрывшегося, чтобы впустить новые чувства. Когда он, ласково улыбаясь, привлек меня к себе, когда мы глаза в глаза, ощущая что-то невообразимое, дышали друг другом, когда я, опускаясь на траву, чувствовала его обжигающие поцелуи на своей шее и груди…

– Эмили! Эмили! Черт… О боже! – донеслось до меня сквозь пелену.

Не понимала, отчего так трясет.

Потом с трудом открыла глаза и поняла, что Райан бежал, держа меня на своих руках. А над нашими головами чернело ночное небо. Что-то обжигало мое лицо… его слезы. Наверное, я потеряла сознание, и его напугали мои синеющие губы и закатившиеся глаза. Мама так же реагировала на мои приступы, она так и не привыкла за столько лет, что я то и дело оказывалась на пороге смерти.

– Эмили, пожалуйста, дыши. Не умирай! – его голос заглушал шелест высокой травы под ногами. – Эмили… – Жалобно, почти как ребенок. – Пожалуйста… Это я виноват! Я! Я тебя убил, прости меня… Кто-нибудь, скорее! «Скорую»! Эмили плохо…