Сердце зимы

Пролог

1 января, деревня

По традиции, утром после Нового года мне всегда подкладывали новые подарки под елку, поэтому утро я любила даже больше, чем ожидание боя курантов и прихода «Деда Мороза» – я давно раскусила Мартыныча, друга семьи, и его накладную бороду.

Я проснулась, натянула на ноги шерстяные носки, спрыгнула с постели прямо в тапки и сразу поежилась в длинной тонкой ночнушке. Папа всегда говорил, что я в ней похожа на привидение и что пугаю его, когда ночью спускаюсь в туалет и проскальзываю мимо в белой воздушной ткани.

Аромат елки был стойкий, проникал в каждую комнатушку дома. В этом году папа с другом сами спилили ель и принесли домой, а украшали мы ее втроем: я, мама и дедушка, кружащий вокруг нас на инвалидной коляске. Он отвечал за нижние ветви и нарядил их своими любимыми советскими игрушками: бумажными солдатиками, стеклянными фонариками и неваляшками да снегурочками из папье-маше. Мне не терпелось увидеть нашу красавицу – в доме еще было темно, снег завалил окна и не пропускал еле пробивающиеся лучи солнца, а значит, наша гирлянда сейчас особенно красиво сияет в большой комнате, внизу.

Обычно папа вставал раньше меня и делал нам всем праздничный чай собственного приготовления: намешивал все самые редкие травы, добавлял пряности, и чай действительно получался невероятно вкусным. В то утро я старалась как можно тише спуститься с лестницы и услышала, как у печки он ссорился с мамой.

– Ладно я! Но Агата! Ты бросишь дочь прямо в праздник?

– Да, я ухожу сию минуту. И не надо давить на жалость, меня все эти годы никто не жалел!

– Никто не жалел?! – Папа громко зашипел. – Да здесь каждый сдувал с тебя пылинки! А тебе все не так! Устала от хозяйства? Да ведь все старались за тебя делать, лишь бы ты снова не жаловалась на свою несчастную деревенскую судьбу! А чем Агата заслужила такое, а?!

– Можешь что угодно говорить, я все решила. Если так не хочешь расстраивать дочь, говори тише и дай, черт возьми, мне выйти отсюда!

Я тихонько спустилась вниз, не веря своим ушам. Сердце стучало так часто и громко, что казалось, заглушит диалог родителей. Слушать мне его не хотелось, как и верить в то, что мама всерьез решила куда-то уехать, но оторвать себя от стены я не могла – краем глаза заглянула в каморку, где отец преградил маме путь рукой. Он грустно вздохнул и провел ладонью по лицу. Плакал? Не может быть! Папа никогда не плачет! А что же я? Что за влага стекала по моим щекам?

– Умоляю, дождись хотя бы ее дня рождения! Всего две недели! Ты разорвешь ей сердце, мать твою, не будь такой жестокой! Мы только отметили Новый год, представляешь, о чем она будет думать каждое первое января нового года?!

Папа вновь смахнул слезу. Я захлопнула рот ладонью, чтобы удержаться и не издать ни звука, хотя из горла так и рвался вой. Мне хотелось выскочить, броситься к матери, упасть ей в ноги и умолять не уезжать! Или хотя бы взять меня с собой! С другой стороны, хотелось накричать на нее за то, что так расстроила отца – я никогда не видела его таким разбитым!

Да и не могла же мама просто бросить нас, верно? Наверное, они просто поссорились, а маме свойственно психовать на отца по поводу и без. Она просто пугает его. Моя мама не могла уехать навсегда, папа зря переживал!

– И суток не выдержу с вами под одной крышей. И мороз в тридцать градусов меня не остановит. Меня уже ждут, мне пора на вокзал. Агата справится, она всегда была сильнее меня. А теперь отпусти, я не хочу, чтобы она проснулась раньше времени.

Я подумала, отец схватит ее чемодан и швырнет в печь, которую как раз забыл растопить, отчего в доме было жутко холодно – у меня стучали зубы и дыхание вырывалось облачками пара. Однако он еще минуту вглядывался в лицо матери, после чего молча отступил.

Шок лишил меня дара речи. И когда мама, катя чемодан за собой, заметила меня краем глаза и застыла посреди сенцев, я не смогла сказать ни слова – изо рта вырвался лишь всхлип.

– Прости, Агатка! – буркнула мать себе под нос и пошла дальше, больше не оборачиваясь.

Она открыла дверь, впустив вьюгу и порыв снега, который застудил и без того холодный пол. Мама все никак не могла справиться с дверью – ветер не давал ее закрыть. Я не заметила, как подошел папа и крепко, как никогда, прижал меня к себе. Я ощущала лишь кошмарный холод. Не тот, что впустила в дом мать, борясь с непослушным зимним ветром. Его легко прогнать, растопив печь. То был ледяной холод, корка льда, постепенно покрывающая мое сердце и нарастающая с каждым годом.

Глава 1 Агата

15 июля, деревня, спустя 10 лет после событий,

описанных в романе «Сердце лета»

Итак, день не задался с самого начала. Стояла невыносимая жара, но я все-таки обошла весь наш небогатый скот, покормила, напоила животных, вляпалась в коровью лепеху, а пока отмывала шлепанцы у колонки, меня ужалила оса прямо в плечо! После укуса я в бешенстве металась по участку, чтобы задавить злодейку, но та успела свинтить, а я со спутанными волосами и коровьим амбре пошла в курятник за яйцами. Прихватила корзину, тихонько открыла дверь, чтобы не перепугать наседок, и поздоровалась с каждой из семи куриц.

Полную корзину яиц я спрятала на кухне, но, чтобы сделать омлет, нужно было нарвать петрушки с кинзой и пару помидоров. Так он получался сочнее. Пришлось снова выйти из прохладного дома на солнечное пекло. Настроение у меня уже было убийственное. Я шла со сжатыми в кулаки руками и с такой силой дергала зелень, что та вылетала из земли с корнями. Вдох-выдох.

– Агата, успокойся, – сказала я себе, схватила миску с зеленью и овощами и пошла к колонке.

Ледяная вода брызнула на босые, перепачканные землей ноги, и я издала стон блаженства. Омлет можно готовить на раскаленном булыжнике в саду! Вернувшись в дом, я вытерла пот со лба, сполоснула руки ржавой водой и принялась готовить. Стоять у газовой плиты было все равно что у ворот ада, но в последний раз я ела вчера днем, и живот настойчиво скручивал меня в узелок, требуя еды.

Я слышала храп дедушки из чулана – его петухи уже давно не пронимали. Что там, его не пронимал соседские трактор и комбайн. Он мог спать пятнадцать часов кряду. Семь лет назад дедушка решил заменить прогнившую черепицу на крыше, однако не удержался на старинной ветхой лестнице и упал. Тот роковой день приковал деда к инвалидному креслу. И он оглох на одно ухо, неудачно ударившись и повредив барабанную перепонку.

В тот день мне посчастливилось отправиться в погреб за соленьями, был разгар семейного застолья, и гостям приспичило закусить маринованными лисичками. Ведь всего за пару минут до падения я находилась на скамье прямо напротив лестницы, на которой, словно акробат, старался удержать равновесие дед, проводя ремонтные работы. С тех пор думать не могу о лисичках.

Я все равно сделала две порции омлета с горкой, дедушка проснется голодным. Волосы липли к плечам, спине, лбу, и я в сотый раз поклялась обкорнать их до ушей! Поставив на соседнюю конфорку чайник, я нарезала рулет с вареной сгущенкой – свежак, купила вчера у тети Светы в ларьке – и поставила в центр стола. Чайник оглушительно засвистел, я быстро подхватила его с плиты и ошпарилась.

– Что за день такой, е-мое! – пробурчала я и налила чай.

Воздушный омлет и сладкий, пропитанный рулет меня немного утешили. Обеденный стол, покрытый белой клеенкой, располагался прямо у деревянного окна с видом на задний двор – яблони, кусты крыжовника, разгуливающие утки и петухи. Окно было нараспашку, поэтому я прикрыла глаза, наслаждаясь какофонией привычных звуков: плеском рыб в пруду, кваканьем лягушек, шорохом шагов цапли и криком скопы. Отхлебнув чай, я поднялась наверх и заплела волосы в косы, решая, чем сегодня заняться. Встретиться с ребятами? Или почитать под ивой у пруда? Глядишь, и цапля объявится снова.

Наш дом находился на краю деревни, до ближайших соседей нужно было преодолеть участок поля и три оврага. Но я не сильно их жаловала, поэтому радовалась уединенному расположению. Периодически их коровы объявлялись на нашем поле, и поздним вечером я помогала им найти дорогу домой.

Когда мне исполнилось четыре года, так рассказывал дедушка, Игорь Владимирович Титов построил огромный завод близ левой стороны деревни и подарил две сотни рабочих мест жителям окрестностей. Семь лет назад его чуть не уничтожили, но в итоге обвалилась только незначительная часть отсека с хранилищем, который быстро подлатали, и производство запустилось, словно никакого взрыва и не было. Благодаря Титову в деревню вернулись семьи, в ней снова закипела жизнь, но ненадолго. Инфраструктура разрастается, и многие едут за комфортом, деньгами, успехом и карьерой в большие города.

Когда загорелся самый большой деревенский завод, – к тому времени дедушка выехал из больницы в инвалидном кресле, – погиб мой отец, а мать сбежала еще во время попыток реабилитировать дедушкины ноги. Дедушка у меня по папиной линии, и остался бы один, если бы не я. Я не жалуюсь, мы живем нормально. У нас есть скот и огород, а значит, есть еда и возможность заработать на продаже продуктов и урожая.

Никто не обращался в органы опеки. По документам мать остается моей матерью официально, но не фактически. Я могла бы долго описывать свое разочарование и потрясение ее поступком, но уже переросла эти переживания. Пролила достаточно слез. С помощью ребят, которые проводили каникулы в деревне, я нашла ее в социальных сетях (своего компьютера у меня не было) и завалила сообщениями, пока не попала в черный список. На ее странице в «Одноклассниках» я увидела двойняшек примерно двух лет от роду и мужчину, к которому она сбежала. Ни одной моей фотографии или отца. Она начала новую жизнь, перечеркнув старую, вот и я вычеркнула ее из своей. Я могла бы привлечь ее к ответственности, но все силы и время уходили на скот, огород и дедушку, так что мать не была в приоритете.

В деревне есть школа и один-единственный класс, в котором четыре человека – я, Агата Бученкова, Виталик Зеленцов, Дима Сизов и Настя Бозина. Наши с Виталей дома находятся в противоположных концах деревни, но это не помешало нам стать закадычными друзьями. Да и с Настей, и с Димой мы росли бок о бок, поэтому держались всегда вместе, хотя я и не располагала свободным временем для гулянок – в любой момент могла понадобиться дедушке.

Вот и сегодня я решила не уходить далеко от дома, а почитать у пруда. Ближе к Курску находились крупные супермаркеты, магазины одежды и книжные, раз в несколько месяцев я выезжала туда в компании Настиного папы, чтобы закупиться, и обязательно выбирала несколько книг, чтобы хватило надолго. Обычно я читала фэнтези или детективы, но что-то стукнуло в моей дурной подростковой голове, и я выбрала «Вопреки и навсегда» Элис Кларк, остросюжетный любовный роман, от накала страстей в котором даже у меня, холодной и сдержанной, волосы на руках вставали дыбом.

В тени ивы, рядом с водоемом, жара не ощущалась. Я расправила зеленое льняное платье, села на траву и оперлась о ствол дерева. За чтением под размеренное «у-у-у» горлицы пролетел час, из леса показалась лиса, но, увидев меня, испугалась и ускользнула обратно в чащу.

– Нечего тут бродить! Опять кур недосчитаюсь! – крикнула ей вслед я.

Мне было всего пятнадцать лет, а разговаривала я точно семидесятилетняя соседка баба Маша. Издержки жизни в деревне. Отец успел купить нам два огромных современных телевизора и настроить кабельное телевидение, так что у меня была возможность смотреть современные фильмы и знать, как принято общаться в больших городах. Но не буду же я разговаривать с лисицей в таком тоне: «Прошу прощения, уважаемая лиса, не могли бы вы не есть моих кур на завтрак, обед и ужин, иначе мы с дедушкой будем жить впроголодь?»

Я в деревне. И у меня свой язык общения с природой. Заложив страницу засохшей ромашкой в качестве закладки, я закрыла книгу и вернулась в дом.

– Дедуля! – позвала я из сенцев.

– Агата, дочка, налей чайку, будь другом! – послышалось из чулана.

Заскрипел пол, пока я заваривала деду чай, он въехал в кухню и устроился за столом. В старенькой микроволновке я погрела омлет и сняла крышку с рулета.

– Приятного аппетита! Как сегодня себя чувствуешь?

– Не дождешься, – звеня согласными, ответил он и зашелся смехом. – Да ничего, Агаточка, жив и то хорошо. Наверное.

– Что за «наверное»? – возмутилась я, присаживаясь рядом на табуретку.

– Девочка моя, я хоть и старый, но не глупый. Я держу тебя здесь, в этом доме, а если снова и заведу разговор о том, чтобы ты уехала после школы, так ты меня отчитаешь! Пока я не отъеду, ты пленница этих земель…

– Чтобы я больше не слышала этих глупостей! Какой для меня город? Какой университет?! Чему он меня научит?! Считать бумажки, которые завтра обесценятся? Втюхивать бедным семьям товары, которые сломаются на следующий день?! Нет, дедуль, не для меня это. И о тебе некому будет позаботиться.

– Я могу предложить Машке половину пенсии, она будет присматривать…

– А скот? Огород? – Я уже начинала заводиться, жуть как меня бесили эти разговоры.

– Дак я продам, на поступление тебе… – серьезно ответил дед.

Издевается!

– Все, разговор окончен! Давай ешь, остынет. Какие планы на сегодня? – перевела тему я.

– Думаю доехать до Мартыныча. – Дед говорил о кузнеце Андрее Мартынове, живущем на правой стороне. – Вернее, Мартыныч заедет за мной. Съездим до Пасеки, меду купим.

– А у нас закончился, что ли?

– Ага, вчера доел, – улыбнулся дед, сверкая золотым зубом.

– Ладно. Смотри, не буянь там! – наказала я.

Дедушка похлопал меня по голове, и я пошла убирать со стола. Мартыныч забрал деда через полчаса. У дедушки был кнопочный мобильный телефон, потому как пальцы его никак не попадали по нужным буквам сенсора, и носил он его в чехле. На шее.

– Дедушка, следи за телефоном. Если что – позвони. Если не отвечу, напиши сообщение. Они лучше доходят, – попросила я в сенцах.

– Ну что ж я, Агатка, младенец, что ли? Давай не скучай! – Дед сжал мою руку на прощание.

– Андрей Андреевич, день добрый! – махнула я.

Мартыныч поболтал со мной минут десять, потом дед подтолкнул его к машине, и мы вдвоем с Андреем Андреевичем посадили его на пассажирское кресло. Я сложила коляску и забросила в багажник. Внедорожник скрылся из виду, поднимая пыль.

Я осмотрела участок: отпустила Розу, Фаину и Шалунью в поле, чтобы те побродили, пожевали травы и выдали завтра побольше молока. Заперла кур и петуха, двух индюшек, налила ведра у колонки и пошла варить суп. Сегодня решила сварганить щи. Через два часа набежали облака, спасая животных и людские головы от солнечного удара. Я поднялась в комнату, села за стол и расслабилась, наслаждаясь тишиной.

И тут я услышала приближение чего-то. Велосипед? Я выглянула в окно – со стороны сада никого. Послышались странные звуки – будто кто-то карабкался по дому. Выбежать? Швырнуть камень в нарушителя?! А может, Виталик приехал?

Теперь шаги на крыше. Нет, что-то странное творится. Судя по тяжести и грохоту, по крыше разгуливала не птица и не белка. Ходили прямо над моей головой! Я снова подошла к окну и вовремя, в то же мгновение кто-то повис, едва удерживаясь за крышу, – со стороны казалось, будто пацан просто висит на турнике. У него были гипнотические зеленые глаза, цвета сосновой хвои. Нет, пожалуй, больше походили на кленовые листья. Непослушные кудряшки торчали в разные стороны. Он весь покраснел от перенапряжения, хватаясь пальцами за дыры в черепице из последних сил – звук при этом стоял пронзительный и отвратительный.

– О… – беззвучно произнесла я.

– Это разве не заброшенный дом?.. – выпалил парень.

– Вот спасибо. У нас всего лишь временные финансовые трудности. Животных не видел разве?! – зачем-то оправдалась я и протянула руку. – Кажется, тебе нужна помощь.

Рука парня соскользнула, и я молниеносно схватилась за нее, чтобы удержать его на весу и не дать упасть.

– Закидывай ногу!

Он ввалился в комнату, и грязь с его ботинок осыпалась на ковер. У меня задергался глаз, но я все же была рада – лучше грязь на ковре, чем труп под окнами. Я смотрела на него, как на пришельца, скрестив руки на груди.

– Не за что.

– Ага, – кивнул странный тип и пошел на выход.

– Эй! Хотя бы представься! И благодари Бога, что моего отца нет дома, не то бы он тебе за вторжение в мою спальню накостылял хорошенько, – возмутилась я.

– Даня, – бросил он, не оборачиваясь.

– Агата. Совсем не приятно, придурок! – крикнула ему вдогонку.

Даня выбежал из дома. Я немножко затормозила, потом опомнилась и поспешила за ним, но его ноги уже крутили педали велосипеда в направлении левой стороны деревни.

Я ведь говорила, что день не задался с самого начала. А такие дни, как известно, часто меняют вектор жизненного пути в самом неожиданном направлении.

Глава 2 Даня

15 июля, деревня,

десятью минутами позже

– Идиот. Господи, беспросветный идиот! – обзывал себя я, а теплый ветер уносил слова раньше, чем они доносились до моих ушей.

Я ехал так быстро, как только мог, и уже через два оврага перестал чувствовать икры – их свело от напряжения. Как я вернусь домой после этого позора?! Спокойно. Никто, кроме этой девчонки, меня не видел. И вообще, может, и она мне почудилась от страха. Ее длинные светлые волосы и стеклянные глаза вполне подошли бы классическому призраку из легенды о какой-нибудь заброшке. Но она говорила со мной, в конце концов, не мог же я лишиться разума из-за потери отца?

На левой стороне еще три недели назад была вереница автомобилей вдоль погнутых заборов. Родственники со всех городов приехали попрощаться с отцом и выводили меня из себя своими причитаниями и деланым страданием. Все эти сопли и слюни, «он был настоящим героем». Тьфу! Лицемеры!

Через неделю после похорон разъехались все, кроме самого близкого круга нашей семьи. Бабушка Регина и бабушка Олеся стали почти весь год проводить в деревне, и с тех пор мы с мамой, отцом и Сашкой приезжали сюда в каникулы. Мама разрешала мне оставаться у любой из бабушек, а сама предпочла эти недели провести у дедушки Игоря с бабушкой Региной, то есть в деревенском доме отца.

Низкие ветви берез хлестали меня по лицу, но я не уворачивался – пусть хотя бы природа даст мне затрещин и вернет в чувство. Как я посмотрю в глаза матери после того, как решил свести счеты с жизнью и добить ее окончательно? А Сашке? Если бы я не удержался… если бы она не протянула свою тонкую, слишком сильную для девчонки руку… Я встряхнул головой, отбросив видение призрачной красавицы, и влетел в резкий поворот к левой стороне деревни. Оставался примерно километр до дома деда Игоря.

К концу поездки ноги задеревенели настолько, что, прикрепив к забору велосипед защитной цепью, я упал на траву, чтобы отдышаться.

– О! Блудный сын! – воскликнул дядя Вова. – Мама тебя искала, нужно бабушке Олесе на картофельном поле помочь.

Я вырвал траву с корнем и швырнул подальше, выражая радость от предстоящей пытки в поле под палящим солнцем в компании колорадских жуков.

– Где был-то? Ребята все здесь, говорят, ты хотел в одиночестве покататься.

Дядя Вова в ярко-синих шортах и растянутой серой футболке сел рядом со мной. Плохой знак – сейчас начнется речь в поддержку моего скорбного состояния. Мой крестный каждый раз, когда намеревался посвятить меня в какие-нибудь глубокие мысли, долго пыхтел и хрустел пальцами, прежде чем начать разговор. То ли боялся, что я психану, вскочу и убегу, то ли сам не знал, как правильно выразить свои мысли.

– Дань, я понимаю, тебе тяжело. – Вот и включилась шарманка. – Даже невыносимо. Я горжусь тем, как стойко ты переносишь уход Алика и… ты только не держи в себе, ладно? Мы здесь, всегда рядом и готовы поддержать. А если вдруг ты стыдишься слез, то всегда можешь выдернуть меня из компании, мы с тобой обо всем поговорим, и ты сможешь дать волю эмоциям.

– Дядь Вов, все нормально, правда. Я справляюсь, – соврал я, лишь бы этот неловкий разговор скорее закончился. – Где мама?

– В доме, с Аней и Миленой. Сашка с бабушкой в саду, поливают растения.

– Ладно, спасибо, дядь Вов. Пойду в дом. – Я пожал ему руку и поковылял к дому, ноги все еще не разгибались.

Дом дедушки Игоря разительно отличался от домов маминых родственников. Он больше напоминал коттедж: красный кирпич, три этажа, огромная терраса на втором этаже, где в теплые летние дни мы всей семьей садились ужинать. Пластиковые окна, москитные сетки, а не десять клейких лент, облепленных плененными мухами и комарами. Дедушка даже интернет сюда провел, но в деревне было столько работы, что дольше часа за компьютером не посидишь – выгонят лопатой.

На первом этаже была огромная прихожая, стены которой заставлены шкафами – все ненужное и нужное барахло хранилось в них, а дальше мастерская да ванная комната. На втором – широкий зал с тремя диванами и подвешенной плазмой, кухня и выход на террасу. На третьем – комнаты.

Я застал маму в обнимку с подругами и махровыми подушками в гостиной. Они смотрели какой-то древний сериал, который, по-моему, крутили примерно в миллионный раз, – что-то о трех сестрах-ведьмах с ужасными киноэффектами. Тетя Милена была беременна первым ребенком и напоминала большой спелый арбуз. Подруги были так увлечены сериалом, что не заметили моего прихода, и я задержался на лестнице, чтобы оценить состояние мамы: глаза красные, лицо бледное, но взгляд спокойный, носом не хлюпает, иногда даже улыбается комментариям подруг.

Свои пепельные волосы она обстригла под каре, очень сильно похудела, и теперь васильковый сарафан, который был впору прошлым летом, топорщился на талии. Я знал, она держится ради нас с Сашей, но ночами слышал тихие рыдания, доносившиеся из ее комнаты.

Я кашлянул, нарушив идиллию.

– О, Данька! Запрыгивай! – хлопнула тетя Аня по месту рядом с собой.

– Погоди, сгоняй за мороженым, Дань, и прихвати свежую малинку, – попросила, хотя скорее приказала, тетя Милена.

Мама встрепенулась, увидев меня:

– Дань, как дела? Где ты был? Мы уже торт праздничный надкусили, если что, стоит в холодильнике.

Мама в этом году всем пригрозила, чтобы не устраивали ей сюрпризов на день рождения. Она не могла найти место празднику, когда в душе свербело горе.

– Сейчас, принесу мороженое… – Вернувшись с кухни и вручив Милене ее порцию удобрений, я сел рядом с мамой. – Дядя Вова передал, что бабушке нужна помощь.

– Да, зайка, сходишь? – Мама пригладила мои волосы и крепко обняла. – Я тебя очень люблю, ты же знаешь?

– Господи, Гайка, все мы это знаем. Отстань от парня, ему еще в поле горбатиться, – завела Милена.

– Захвати с собой Соню с Пашей, пусть подсобят. Потом зайдете к моей маме за морковкой и свободны, – предложила тетя Аня.

– А они где?

– Были в бассейне, сходи на двор.

Я повиновался. Когда три подружки в сборе – я в меньшинстве, поэтому обычно веду себя прилежно и послушно. Их нападки пострашнее папиного громогласного ора.

– Дань, – мама потянула меня за руку, – поговорим вечером, хорошо?

Мама явно что-то заподозрила. Всю жизнь так – любой косяк учует, даже если никаких доказательств не увидит.

– Конечно. До вечера!

– Вернитесь до полуночи, пожалуйста! – крикнули вслед мама с Аней.

На заднем дворе, у беседки, стоял высокий бассейн. Из него вылетали брызги и слышались крики. Я стянул футболку, залез по боковой лестнице и нырнул бомбочкой.

– Красильников, блин! – пробубнила Соня, вытирая обрызганное лицо. – Где ты был?

– Как раз хотел у вас спросить, вы были когда-нибудь на отшибе в той стороне? – Я указал пальцем за лес.

Пашок отрицательно покачал головой, Соня подхватила. Двойняшки, копии дяди Миши, кинули мне одноместный матрац, на который я облокотился. Пашка побрился под троечку, и теперь черные волосы торчали ежиком на голове. Соня, которой от матери только светлые глаза достались, собрала густые темные волосы в пучок.

– Там вроде заброшенные дома, разве нет? – спросил Паша.

– Я видел там… девчонку, – признался я.

– Может, показалось? Мы же в деревне. По рассказам дяди Андрея, тут тьма всякой нечисти. Например, две Кристины…

– Нет, Сонь, я ее не просто видел, но и трогал, – попытался объясниться я.

– Э-э… – протянул Паша, округлив глаза, – ну, брат, я бы попросил тебя при моей сестре…

– Господи, Добрыдени! Да не в этом смысле! Она помогла мне, когда… – я кашлянул, на ходу выдумывая, – я упал с велосипеда.

– Хорошо, мы поняли. И что?

– Может, как-нибудь сгоняем туда все вместе?

– Ты лучше у бабушки спроси, она точно всех знает. И из соседних поселков тоже, – предложила Соня.

А что, умно! Уговорив двойняшек пойти со мной на огород, я переобулся в кроксы. Дядя Миша подарил Паше на четырнадцать лет мопед, чтобы тот рассекал по деревне, и Пашка предложил поехать на нем. Соня, которая брату свою жизнь не доверила, взяла велосипед. Когда мы приехали на правую сторону, солнце приближалось к горизонту. Хоть здесь повезло – жары не будет.

Бабушка Олеся выдала нам по лопате и ведру, наказав собрать три полных ведра, а совсем мелкие картофелины оставить в земле. К нам присоединились Наташа и Кирилл – дети четы Кузнецовых, единственные, кто был старше меня: Наташке уже девятнадцать, а Кирюхе – почти восемнадцать.

Наташка очень напоминала дядю Степу, особенно фигурой. Массивная, широкая, она зачем-то обрезала русые волосы, и квадратная форма ее лица стала еще заметнее. Но нам-то что до ее внешности? Мы ее обожали и воспринимали как мудрую старшую сестру. А вот Кирюха пошел в тетю Машу – смазливый, худой, уже забился татуировками, светлые волосы отрастил до плеч.

Вместе мы управились за двадцать минут, чем вызвали у бабушки Олеси негодование – она тут же придумала нам еще несколько занятий, чтобы не расслаблялись. Мы с Кирюхой нарубили и перетащили дрова к печке, Наташа с Соней помогли бабушке с лепкой пельменей, а Пашку бабушка почему-то не сильно возлюбила – ему пришлось вымыть корыта у свиней и навалить им еды.

– Ой, детки, спасибо! Что б я без вас делала! А что б вы делали без меня? Небось блуждали бы по лесам, пока какая-нибудь бешеная лисица за задницу не ухватит, – предположила бабушка. – Вижу, вижу, хотите уже свинтить. Идите! Дань, а ты с Сашкой ко мне когда на ночь придешь?

– Давай завтра, ба?

– Буду ждать. Зря, что ли, пельменей налепила! Даня, – бабушка подозвала меня пальцем, – а мать в курсе, что ты на мопеде рассекаешь?

– Ба-а-а-а! – застонал я.

– Ага! Кто тебя из канавы переломанного потом вытаскивать будет?! – прошипела бабушка. – Ведьмы у нас перевелись, пока скорая сюда приедет, ты уже на тот свет отправишься!

– Ба, да брось, Паша едет как черепаха. Здесь столько кочек, что не разгонишься. Не переживай. До завтра!

Если бабушка Олеся и горевала об уходе моего отца, то виду не показывала. Она помогала во всем и забрала нас на несколько дней, чтобы дать бабушке Регине и маме пережить горе, но сама об автокатастрофе и словом не обмолвилась. Шпыняла нас по дому, пока мы с Сашкой его до блеска не натерли, да кормила до отвала. А ночью как заведет свое любимое стихотворение «Утопленник», так хоть в шкафу на ночь запирайся.

– Оно перешло мне по наследству, дети, от вашей прапрабабушки. Слушайте внимательно… – говорила бабушка Олеся.

Бабушка Олеся категорически настояла на сохранении дома на правой стороне в старом виде, позволила только снести уличный туалет и провести канализацию в дом, отстроив кусочек сенцев под ванную. Но мне нравился старинный флер этого дома, и я никогда не брезговал здесь спать – наоборот. Сашке было все равно на удобства, она обожала бабушку.

Пашка сел за руль, я пристроился сзади, ухватившись за багажник, и мы покатили к бабе Лене – бабушке двойняшек.

Дедушка мечтал сделать в деревне асфальтированные дороги, но обстоятельства сложились иначе – начался обстрел области, и многие дела дедушка Игорь отложил, сконцентрировав внимание на заводе. После завода он открыл птицефабрику, надеялся, что отец уйдет с опасной работы и откроет молочный комбинат. Теперь дед пытался подначить меня взять в свои руки бразды правления, а я мечтал пойти по стопам отца. Теперь уж точно.

У бабушки Лены мы забрали морковь и несколько пучков зеленого лука, после чего решили разъехаться по домам – чем раньше приедем, тем спокойнее будут родители. А завтра мы планировали съездить на Пасеку.

Я не совсем понимал, почему все продолжают жить в привычном ритме. Три недели назад мне казалось, что Земля остановилась и перестала вращаться, а вместе с ней замерли и спутники, и солнце перестало греть. И вот я снова на огороде, а завтра буду проводить время с ребятами на речке. Правильно ли это? Не знаю. Но то, что чуть не произошло днем, точно было ошибкой. Глупейшей ошибкой. Если мама способна быть сильной ради нас, то кто, если не я, единственный мужчина в семье, должен взять на себя ответственность за нее и Сашу и оберегать? Да, беспросветный идиот. Я знал одно: если отец видит меня, то счастлив, что я жив. Он бы велел присматривать за мамой и Сашей и никогда не осудил бы меня за то, что я пытаюсь продолжить жить.

Пашка добросил меня до бабушки Регины. Все друзья разошлись, и перед сном я решил зайти к маме.

– Даня? – спросила она, услышав мои шаги у двери. – Заходи скорее, Сашка уже спит.

– Привет, мам. – Я снова быстро посмотрел на нее, но не заметил следов слез или бичевания: она выглядела свежо, разве что сонно и устало.

– Давай садись. – Мама подвинулась, выключила основной свет и включила ночник. – Вижу, что-то тебя беспокоит. Что такое?

– Я сегодня видел девушку. – С мамой всегда было легко говорить, так что я без стеснения все рассказал. – В доме на отшибе. Я был уверен, что там заброшенные дома! Ее зовут Агата. Ты не слышала о такой? Или, может, о ее семье?

Мама призадумалась, закусив губу:

– Я знаю, что там неподалеку живет Андрей Мартынов, кузнец. Хочешь, узнаю у него? Или спроси у дедушки Игоря, он точно знает. А что Агата? – Мама пыталась скрыть улыбку, но не вышло.

– Она… – как бы покрасивее соврать? – …помогла мне. Я свалился в овраг, и она вытащила меня. Но я был уверен, что там никто не живет, потому немного испугался.

Мама приподнялась, и глаза ее наполнились влагой. Что я сказал не так?!

– Однажды и я спасла твоего папу, Дань, знаешь? Он висел на обрыве. Помнишь узкую тропу к плотине? Там еще совсем тонкие деревья растут.

– Конечно. Мы с ребятами называем ее Тропой смерти.

Мама хихикнула, и я сразу оживился.

– Вот там он и повис. – Мама посмотрела куда-то в сторону и улыбнулась. Перед ее глазами сейчас не было комнаты, она видела отца. – Так, и что Агата? Красивая?

– Ну… э-э-э… – замялся я. – Да. Очень.

– Подружись с ней, чего тебе стоит? – подбодрила мама. – Может, она еще и хорошая.

– Спасибо, мам. Я не хочу спрашивать деда, сделаешь это для меня?

– Конечно, солнышко, без проблем. Ладно, значит, глаза у тебя днем бегали из-за Агаты, – мама громко выдохнула. – Иди к себе.

– Спокойной ночи, мам. С днем рождения! – я улыбнулся и вышел.

В комнате было ужасно душно, я направил вентилятор на лицо, но так и не смог уснуть – ворочался и поглядывал на звезды через открытое окно.

Закрывая глаза, видел ее лицо, волосы и зеленый сарафан. Даже во сне она не отпустила меня – я гонялся за зеленым подолом ее юбки среди кукурузного поля, но так и не догнал.

Глава 3 Агата

16 июля, деревня, плиты

Каждые две минуты я стучала пальцем по экрану телефона, чтобы проверить, не звонил ли дедушка. Хоть и знала, что он, даже если распластается посреди огорода, скорее съест собственный палец, чем позвонит мне, и будет усердно пытаться вернуться в кресло и действовать самостоятельно.

Мы с ребятами сидели на раскаленных бетонных плитах. В джинсовых шортах задница горела. Плиты, которые давным-давно оставили после попытки выложить ими дорогу, находились ближе к пруду и правой стороне деревни. Я держала в руках шесть карт и решала, чем лучше пойти – сбагрить шестерки или завалить Бозину козырями. Парни из игры уже вышли, а у моей противницы осталось всего три карты.

– Что-то ты на себя не похожа сегодня, – заявил Дима.

Я удостоила его грозным взглядом. И решила избавиться от двух шестерок, одну из них Бозина покрыть не смогла. Фух! Победа не за горами, буби ей крыть нечем.

– Какие у нас планы? Я сейчас сдохну на этом горячем бетоне, клянусь, – вздохнула Настя, убирая мелированные волосы за уши.

В прохладные деньки мы всегда торчали на плитах. Но в жару здесь не было даже намека на тенек. Плиты были наложены ярусами, и на верхних «этажах» было удобно прятаться от гусей.

– Может, искупаемся? – предложила я.

– Давайте. Мы с Димоном захватим скутеры и поедем, – кивнул Виталя.

– Мы вас с Настей тут подождем.

Виталик улыбнулся мне кривозубой дружелюбной улыбкой, достал пачку сигарет, прикурил, поделился с Димоном и предложил нам. Мы с Настей отказались. Виталику казалось, что с сигаретой в зубах он выглядел крутым, этаким героем из кинофраншизы «Неудержимые», но на деле эффект был обратный.

В целом по меркам общества Виталик считался ни рыба ни мясо. Вроде красивые светлые волосы, большие карие глаза, рост о-го-го, но вот нос и зубы его подвели, да и фигура жилистая – сразу ясно: если намеренно не станет набирать массу, останется дрыщом. Димка же был прехорошенький, но слишком уж слащавый. Пухлощекий, голубоглазый, невысокий и нерасторопный.

Покуривая, вразвалочку парни пошли по домам за своими транспортными средствами, а мы с Настей, превозмогая жар от плит, легли на спину и уставились в небо. Облака сегодня казались карикатурными, словно кто-то слепил их из ваты и подвесил на веревочки – так низко плыли они. В детстве я верила, что на облако можно прилететь и посидеть на нем. Даже мечтала запрыгнуть в вертолет и приземлиться на облако с вещами, да пожить там месяцок-другой. Когда умер отец, я решила, что он там, на облаке, видит меня и машет каждый раз, когда я поднимаю взор к небу. Теперь я знала, что облака – всего лишь часть в цикле круговорота воды. Такие же недолговечные, как счастье или жизнь.

– Смотри, это в форме сердца! – показала пальцем на облако Настя.

Я всю эту романтику не воспринимала, да и фантазия у меня была что у дуба – никакая, но облако и впрямь напоминало сердце. Мысли мои возвращались во вчерашний день, как бы я ни пыталась их прогнать. Лицо того парня, его наглость и внезапное появление – я думала о нем всю ночь, но так ничего и не придумала. С кем не бывает? Каждый день ведь в чьем-то окне объявляется интересный персонаж.

– Агат, о чем думаешь?

Еще одна. Не любила я эти разговоры по душам. Но Настя – единственная, кому я могла доверять в деревне.

– Вчера один тип свалился с моей крыши, – сказала я, и случившееся стало более реальным. Ночью казалось, что это плод моей фантазии.

Настя поднялась на локти и закрыла своими волосами солнце, склонившись надо мной и сверля глазами цвета чистотела.

– Что?!

Пришлось разъяснить.

– Хм… – Настя задумалась. – Наверное, он из тех москвичей, что на левую сторону приезжают.

Мы с Настей скорчили рожицы.

– А он… красивый? – тихо спросила она, будто кто-то кроме птиц или кротов мог услышать нас в этой глуши.

Я посмаковала ее вопрос, воспроизводя образ Дани. В деревне мало было парней моего возраста или старше, в Курск я выезжала редко и ни с кем не успевала познакомиться. Единственным мужчиной, которого я считала привлекательным, был Аарон Тейлор-Джонсон, но вряд ли наши пути когда-нибудь пересекутся. Так бы я научила его жизни в деревне. Но вот проблема – этот Даня был чертовски похож на Джонсона.

– Не урод, – выдавила я.

– Из твоих уст прямо-таки комплимент, – хихикнула Настя. – Ой, какие у тебя сережки красивые! Ты разве их в Курске брала?

Я аж выпрямилась. Дурная голова, совсем забыла снять серьги!

Была у меня отдушина, тайное хобби, которое я лелеяла и берегла от глаз посторонних, и вот, этот Данил совсем с толку сбил! Я увлекалась эпоксидной смолой. Папа как-то закупил смолу и отвердитель, мечтал сделать красивый обеденный стол – да все, что успел, это показать мне, как правильно ее разводить на примере небольшой картинки. Даже дедушка не знал о моем занятии, хоть и постоянно возмущался неприятному запаху. Летом я работала в лесу, а в холодное время – в сарае. Делала сережки, расчески и прочие безделушки с сушеными цветами. Например, сережки, которые на мне, – кружочки-висюльки с незабудками внутри.

– Д-да, в Курске и взяла. Ты тогда в косметическом задержалась.

– Покажи в следующий раз магазин, я тоже такие хочу! Дорогие?

– Не-е-ет, – протянула я и снова стукнула по экрану телефона – никаких сообщений.

Вдали ревели моторы скутеров – ребята возвращались. Купальников у нас с Настей не было, но в такую жару шорты с майками высохнут за несколько минут. Я запрыгнула на скутер Виталика, Настя – к Диме. И мы газанули на Пасеку.

Ожидаемо, но все равно обидно – пляж переполнен. В деревне народ вымирал, но с ближайших селений народ собирался на Пасеку стабильно каждое лето, потому что цивильных водоемов в радиусе нескольких километров не сыскать. Виталик хорошо водил скутер, но я никогда не держалась за его талию – тактильные штучки меня пугали. Если он разгонялся, я начинала орать, а он в ответ хохотал и сбавлял скорость. К пляжу мы подъехали, подняв песок и распугав пчел.

– Блин, тарзанку заняли, – посетовала Настя, завязывая волосы в хвост.

Я прикрыла рукой глаза от солнца, чтобы разглядеть компанию, и сердце мое ухнуло, когда я заметила знакомую макушку. Поглубже вдохнув, я быстро отвернулась. Пальцы подрагивали.

– В очередь встанем. Не их же тарзанка, – раздраженно подметил Виталик.

– Нет! – выкрикнула я громче, чем собиралась. – Мне здесь нравится, не хочу прыгать.

И пока никто не возразил, я побежала к воде и, осторожно ступая по песчаному дну, дошла до глубины и нырнула. Теплая вода окутала меня, захватила и понесла по неспешному течению. Рядом всплыли Дима, Виталик и Настя. Мы с Настей попросили пацанов покидать нас в воду с плеч, и те швыряли нас, пока не устали.

– Мы пойдем перекурим, – тяжело дыша, сообщил Виталя.

Настя плыла на спине, я делала поплавок. Потом решила немного проплыть к глубине, где вода холоднее, – очень уж пекло голову.

– Агата?

Я резко обернулась и увидела его. Влажные кудри свисали ему на лоб, капля упала на губы, и он облизал их. Я застыла, не понимая, что говорить или делать.

– Привет.

– Ты еще кто? – вернулся Виталя.

– Это Даня, – ответила я, когда вновь обрела дар речи.

Теперь вода показалась мне чересчур холодной, захотелось выйти на берег.

– Виталя, – он протянул Дане руку.

Их рукопожатие выглядело жутковато, словно они не знакомились, а соревновались в армрестлинге.

К нам подплыли еще несколько московских. Три девчонки, одной из которых не больше одиннадцати, и двое парней. Мы перезнакомились с ними, выйдя на берег.

– Значит, вы тут живете? – спросил Даня, не сводя с меня глаз.

Я не знала, куда себя деть. Дурацкая ситуация. Надо было на плитах оставаться.

– Да, и что? – сразу встал в оборону Виталик.

– Просто интересно, мы с вами не пересекались раньше, – спокойно ответил Даня.

Я старалась не пялиться на него, но выходило так себе. А потом взглянула на Настю – та словно Иисуса воскресшего увидела. Только взгляд ее был нацелен не на Даню, а на длинноволосого. Кирилл, кажется. Он и предложил сыграть в волейбол. Забавно вышло – Москва против деревни. Виталя чуть не лопнул от радости, когда мы выиграли, и вел себя агрессивнее обычного – так-то его вообще сложно заставить поиграть в волейбол. Я же старалась держаться как можно дальше от Дани и забавлялась тем, что профессионально гасила им мячи под сетку.

Бозина же как только не извернулась, чтобы как можно чаще сталкиваться мячом или телом с Кириллом.

– Ладно, если что, мы на левой стороне обитаем, приходите! Нам пора! – бросил Даня после того, как был подведен счет. – Поехали!

Мы тоже вернулись к скутерам. Я не проронила ни слова, в голове кавардак, причины которого я не могла понять. Взглянув на часы, я попросила отвезти меня домой – пора проведать дедушку и приготовить обед. Мы выехали с Пасеки, сзади послышался рокот мотора – за рулем сидел Даня, а за ним – Паша.

Даня поравнялся с Виталиком. Они ехали по встречке, я хотела наорать на него, сказать, чтобы не глупил и возвращался в свою полосу, но он обернулся – волосы развевал ветер, тоскливый взгляд уперся в мои глаза, и губы его изогнулись в улыбке. Я покрепче сжала пальцы на металлическом багажнике и почти выдавила улыбку в ответ. Виталя газанул так, что я чуть не свалилась. Рефлекторно вскинула руки и вовремя обхватила его талию.

– Виталя, сдурел?! – крикнула ему в ухо я.

Но он словно не слышал, только разгонялся. Я не из пугливых, но быстрая езда на скутере без шлема испугала бы любого здравомыслящего человека. Виталя попытался подрезать Даню, хвост скутера вильнул, и я вместе с ним. Дане это явно не понравилось:

– Эй, ты везешь девушку, придурок, хочешь лбами помериться прямо сейчас?

– Будешь учить меня ездить?!

Виталя снова ускорился, я вонзила ногти ему в бока.

– Тормози, не то я спихну тебя! Что ты творишь?!

Виталик очнулся и начал сбавлять скорость, впереди мелькнули фары встречного авто, и Даня перестроился за нас, но в какой-то момент наш скутер наехал то ли на толстый корень, то ли на кочку, и я подпрыгнула, Виталя резко затормозил, скутер повалился набок, а я колбаской прокатилась по дороге.

– Агата! – крикнул Даня.

Я приподнялась, опираясь ладонями. Дима с Настей затормозили рядом, я услышала топот приближающихся ног. Меня резко приподняли и перевернули. Спина оказалась на коленях у Дани, голова – на его правой руке.

– Жива, – выдохнул он.

Конечно, жива! Вот придумал-то.

– Ноги болят, – прошептала я, от удара ребрами было тяжело говорить.

– Ты содрала кожу в нескольких местах, кровоточит. Паш, достань бутылку воды!

– Убери от нее руки, козел! – Виталик поднял скутер, поставил на подножку и подошел.

– Виталя, отвали от него! – возразила я. – Ты нас чуть не убил, идиот! Какого черта ты выпендриваться решил?! Бери скутер и иди играй в свои деревенские гонки без меня!

Карие, как древесная кора, глаза блеснули по-новому. Никогда еще я не видела в них столько злобы, но проскользнуло и сожаление.

– Давай я отвезу тебя домой? – уже мягче спросил он.

Паша вручил Дане бутылку, и тот вылил мне на ноги все содержимое. Я извивалась и шипела, как демон при виде креста. Даня поставил меня на ноги, но крепко поддерживал за локти. Наши животы соприкоснулись, и я покрылась мурашками, позабыв о боли. Запрокинула голову, чтобы посмотреть на него – а он в это время мягко улыбался. И в груди так защемило, словно откололся кусочек льда от корки, которая годами нарастала, замораживая мое сердце.

– Попробуй сделать шаг.

– Агата, давай отвезу тебя? – снова спросил Виталя.

– Нет уж. Езжай один, – зло ответила я, и уже через пару секунд скутер рванул с места.

– Агата, давай Дима тебя довезет, а? – предложила Настя. – У кого-нибудь есть бинт?

– Сейчас нарву подорожник, подожди, – вызвалась, по-моему, Соня, – сейчас прилеплю.

Я снова зашипела, когда прохладные листья коснулись ран.

– А-а-а-а… – недовольно взяла ноты я.

– Теперь сделай шаг, – повторил Даня.

В принципе, шагала я отлично, чуть прихрамывала на левую ногу, но это оттого, что рана на коленке неприятно расходилась. Быстро заживет.

– Все хорошо, дойду. Спасибо большое.

– Дойдешь? Никуда ты не пойдешь. До деревни несколько километров. – Даня упер руки в бока, нависая надо мной.

Такой тон мне не понравился.

Глава 4 Даня

16 июля, Пасека

Вот это взгляд.

Дикий, необузданный, властный. А если смотреть долго, как это делал я прямо сейчас, со стороны выглядя полудурком, то в ее глазах цвета грозовых туч можно было увидеть боль, нежность и холод.

– Оглох, что ли? – продолжила Агата. – Говорю, сама дойду. И не командуй тут!

– Нет, не дойдешь.

Ее губы сжались. Что-то пробормотав под нос, Агата развернулась и зашагала по дороге. Ее мокрая одежда испачкалась и запылилась, по щиколотке стекала тонкая струйка крови. Приклеенные листья подорожника дополняли образ.

– Дань, что-то она бешеная малек, может, это, поедем? – шепнул Пашка.

– Я ее догоню, – вызвалась сестра.

Сашка была так похожа на маму, что многие их стали путать, как только она подросла. Длинные пепельные волосы, ярко-голубые глаза, как летнее небо, да и фигуры один в один. Она побежала к Агате, а мы с ребятами остались на месте: я убрал пустую бутылку в рюкзак, Наташа с Соней перешептывались, знакомые Агаты укатили за чокнутым дружком.

– Это и есть та самая девчонка, которую ты трогал, да? – спросил Паша.

Я с размаху засандалил ему кулаком в живот.

– Ох, ё! – Пашка закашлялся. – Да шучу я, шучу. Красивая. Но бешеная. А дружок ее совсем того.

– Дань, так мы вернемся на пляж или так и будем тут стоять? – недовольно спросила Соня. – Или поедем к нашим? Можно монополию взять и пойти в лес.

– Погоди, Сонь, – бросил я и побежал за сестрой и Агатой, те прошли уже метров триста. – Саш!

Девочки обернулись – Саша с улыбкой, Агата с гневной физиономией.

– Дань, мы с Агатой пойдем пешком, а ты езжай с ребятами.

– И как ты домой вернешься? Ты ж дороги не помнишь! – воскликнул я.

– Я ей объясню дорогу, неугомонный братик, – рявкнула Агата и взяла мою сестру за руку. Мне это не привиделось?

– Я живу здесь, со мной не пропадет. И дай нам уже поговорить спокойно!

Я отшатнулся, взмахнув руками в знак капитуляции, и вернулся к друзьям.

– Ладно, поехали, – сказал я и сел за руль мопеда.

– А Сашка? – Соня в недоумении уставилась на меня.

– Прогуляется с Агатой.

– М-да… – протянул Паша.

Наташа, Соня и Кирилл сели на велосипеды и последовали за нами. Объехав девочек, я обернулся, чтобы послать сестре улыбку, а когда заметил, что Агата поймала мой взгляд и уголки ее губ дрогнули, чуть не перепутал газ с тормозом.

– Вперед смотри! – проворчал сзади Паша.

Я сконцентрировался на дороге и поехал. Мошки врезались то в лоб, то в щеки, вызывая раздражение. Я думал о Саше и о том, насколько правильно было оставить сестру на временное попечение Агаты. Я ведь ее совсем не знал!

Сашка тяжело переживала уход папы. Мы с мамой долго не могли подобрать слов, чтобы рассказать ей о случившемся, и предоставили выбор: идти на похороны или нет. Саша заявила, что и слышать не желает о том, чтобы остаться дома. Она стала чаще сидеть в комнате и проводить время с бабушками, избегая меня и маму. Ладно, на меня всем тяжело было смотреть, в конце концов, мы с папой практически близнецы, но почему Саша сторонилась мамы?

Может, Саше нужна подруга, которая не знает о горе? С которой можно по-новому им поделиться и получить поддержку? Пусть Агата и оставалась для меня незнакомкой, которую я мог бы описать строками Пушкина (единственными, которые помнил из всего курса литературы):

Что-то подсказывало мне, что у Агаты добрая, мудрая душа. Или я просто пытался найти оправдание ее бешеному нраву. И как она могла жить здесь, в деревне? Конечно, я это место любил. Но жить здесь? Может, ее родители вели хозяйство? Или отец работал на дедушкином заводе?

За раздумьями я не заметил, как мы доехали до дома Кузнецовых.

– Ну, как водичка? – нас встретил дядя Степа, который намывал перед домом из шланга свою новенькую БМВ.

– Теплая! – ответили мы хором.

Наташа с Кириллом завернули к дому, мы договорились переодеться и встретиться в лесу через два часа, чтобы все успели пообедать. Мой дом находился рядом, потому я передал руль Паше и пошел на участок. Бабушка включила радио, которому лет было столько же, сколько и дому, и на всю округу из него хрипела песня, которую я много раз слышал у мамы:

– Дань, где сестру потерял? – спросила бабушка, поднимаясь с грядки.

– Она гуляет. Не переживай, скоро будет, – как можно увереннее сказал я. – А мама где?

– Где-то в доме. Она тебе нужна?

– Нет, просто… она в порядке?

Бабушка Регина подхватила железный тазик и приблизилась ко мне. Она всегда выглядела моложе своих лет, но после смерти сына напоминала свою скелетообразную тень.

– Золотце, мама не будет в порядке уже никогда, – с ходу рубанула бабуля. – Я хочу сказать, что она очень любила папу еще с тех времен, когда была совсем девчонкой, вот как ты. Она привыкла к этому чувству, к папе, и теперь ей очень больно. Но ради вас она держится. Ради вас она будет жить дальше. Твоя мама очень сильная девушка, поверь мне.

Я понял, бабушка намекала на прадедушку, о котором мама всегда упоминала вскользь, зато папа как-то подробно рассказал мне о мамином прошлом. Меня воспитывали иначе, родители никогда не поднимали на меня руку. Решением любой проблемы был разговор, а если я вел себя из ряда вон – то ор, но не более. Когда папа рассказал о следах насилия, которые заставал на теле мамы, внутри все похолодело и одновременно готовилось к взрыву. У меня самого есть сестренка, и, если бы отец поднял на нее руку за какой-нибудь незначительный проступок, я бы ринулся на него не раздумывая. Или на маму. Нет, я такого рода насилие не понимал, не принимал и не видел в своей семье. Так что после того разговора стал смотреть на маму иначе, да и свое поведение пересмотрел.

– Я знаю, бабуль. Просто переживаю за нее.

– Все мы переживаем, дорогой. Я, например, словно начала новую жизнь, позабыв самое ценное в старой. – Бабушка вздохнула, и тут-то до меня дошло, что ее тазик полон яиц.

– Ба, давай сюда, – я выхватил его и спросил: – Куда отнести?

– На кухню, накрой полотенчиком.

Я вошел в дом, сбросил кроксы и поднялся на второй этаж. Поставил яйца и решил подождать, когда все соберутся обедать. В голове беспрерывно крутились десятки мыслей, давя на виски. Мне казалось, что я слышу сразу несколько голосов, а потом понял – голоса звучали наяву, просто доносились с третьего этажа. Я узнал маму и дедушку Игоря.

– Он должен взять управление предприятием на себя, Аглая.

– Он никому ничего не должен, Игорь! Даня пойдет в колледж при МВД. Это его решение.

– На кой черт ему сдалось МВД?! Что он там будет делать, бумажки собирать? Получать дай бог тридцать-сорок тысяч?! Вспомни, как Алик мучился со своей зарплатой на пожарной станции. Ему пришлось перевестись сюда, чтобы прокормить вас, – ворчал дед.

Я затаил дыхание и превратился в слух.

– Игорь. – Эту интонацию матери я знал: хорошего не жди. – Я уважаю и люблю тебя, как отца. Но знай, если посмеешь указывать моему сыну, чем ему заниматься, – будешь иметь дело со мной. Дай ему самому выбрать! Может, он пойдет в колледж и разочаруется. Может, он сам передумает и переведется на предпринимательское дело. Но он сделает это сам. Без давления со стороны.

В этот момент в груди разлилась такая гордость за маму, что я чуть не прослезился. Что со мной творится, черт подери?!

Скрипнула лестница, я дернулся к гостиной и начал громко вышагивать, будто только поднялся на второй этаж.

– Привет! – улыбнулась мама. – Вернулись? А где Сашка?

– Сашка… э-э-э…

– Привет, мам! – послышалось снизу.

Фух, все-таки не заблудилась сестренка.

– Привет, котенок! Ну что, обедать? – хлопнула в ладоши мама.

Я заставил себя врасти в пол, чтобы не спрыгнуть на первый этаж и не расспросить Сашку об Агате. Позже вся семья собралась на веранде, включая бабушку Олесю и деда Леню, который приехал сегодня поездом. На столе из глубокой миски доносился аромат пирожков на любой вкус: с картошкой, зеленью и яйцом, капустой, мясом, даже с вишневым вареньем. Густой, наваристый рассольник, который Сашка терпеть не могла, бабушка Регина разливала по тарелкам. Овощной салат накладывала мама.

Я смотрел на Сашу, но та, перехватывая мой взгляд, закатывала глаза и качала головой. И что это значит?! Пнул ее легонько под столом, на что сестра в ответ наступила на мою ногу.

После обеда, поблагодарив бабушек, я помыл посуду и пошел за Сашкой, которая заперлась в своей комнате.

– Открой! – попросил я.

– Чего тебе?

– Впусти, говорю!

Из-за двери донесся недовольный «ц-цок», затем дверь распахнулась. Не дожидаясь приглашения, я подвинул сестру и плюхнулся на кровать.

– Рассказывай!

– Что? – сестра явно решила поиграть на моих нервах.

– Как прогулялись?

– Дань, я не буду тебе рассказывать, о чем мы с Агатой говорили. Прогулялись отлично. И Агата классная! Мы договорились, что я как-нибудь зайду к ней в гости.

– Как это? Только ты? – зачем-то сказал вслух я.

Брови сестры взлетели вверх, и она снова закатила глаза. Кто бы знал, как меня это раздражало.

– Даже отвечать не буду. Это все? – Сашка кивком указала на дверь.

– Чего сразу выгонять-то? Ты совсем со мной не общаешься в последнее время.

– Дань, не хочу я сейчас общаться. Иди уже. Я порисовать хочу в тишине.

Я вышел и пошел переодеваться, мы ведь договорились с ребятами встретиться в лесу, а я уже запаздывал. Решил пройтись пешком и поразмышлять. Во-первых, сегодня я удостоверился, что Агата – не плод моей фантазии. И теперь меня влекло к ней с еще большей силой, и ничем, никак не мог я объяснить это зудящее под ребрами чувство. Мне всего пятнадцать, в феврале исполнится шестнадцать, я пойду в колледж – вся жизнь впереди. Но что мешает мне подружиться с девочкой сейчас? Летнее развлечение редко перерастает в крепкий союз с намеком на совместное будущее. Или нет? Не знаю, но мама всегда утверждала, что девчонки по-другому оценивают отношения, чтобы я не умудрился разбить кому-нибудь сердце.

Во-вторых, разговор между мамой и дедушкой до сих пор стоял в ушах. Я начал сомневаться в своем решении. Не хотел подвести деда, или отца, или маму. Знал только одно – хочу помогать людям, а лучше спасать и защищать их, как отец. И вряд ли птицефабрика или комбинат мне в этом помогут.

Казалось, еще вчера папа сажал меня на плечи, гуляя вдоль пляжа на Левобережном, и обещал, что если я захочу, то смогу стать хоть космонавтом, хоть летчиком, хоть машинистом, кем угодно. Обещал быть рядом, когда я буду принимать решение, получать диплом. И что теперь?

Папа, почему ты не предупредил, что любое мое решение будет отражаться на близких? И почему нарушил обещание? Сейчас, как никогда, мне нужен твой совет. Мне нужно твое плечо.

Глава 5 Агата

17 июля, дом Агаты

– И потом, вы не видели его глаз. У людей не бывает таких. Разве что у котов… – рассказывала я курам, вычищая курятник. – Нет. Никаких парней. Не хватало мне опять новую боль переживать. Жаль, вас не было, когда ушла мама, вы бы помнили, чего мне стоило превратиться в «Холодное сердце». Хотя, знаете…

Из левого угла донеслось громкое «кудах-тах-тах», и я схватилась за сердце, выдохнула и продолжила:

– Сестра у него классная. Да. Добрая девочка. Ладно, хорошего дня.

На часах – восемь утра, солнце поднимается все выше и выше, готовое дать нам жару. После курятника я вышла потная и вонючая, но смысла умываться не было – меня ждали коровы. С делами я сегодня управлялась медленнее обычного, спасибо разодранным ногам. От пота раны щипало, и я материлась под нос не хуже Мартыныча, когда тот заезжал себе молотком по пальцам.

– Агатка! – позвал дед. – Ты не завтракала, что ль?!

Я вбежала в дом, стряхнула шлепки и прошла в кухню. Дедушка уже шарил под крышечками банок на столе.

– Не успела еще, решила сразу с дел начать.

Дед чуть крутанул коляску, чтобы посмотреть на меня.

– Агатка, – прокряхтел он, придвигаясь ко мне, – губишь ты себя, золотко мое.

– Дед, мы договаривались, никаких разговоров!

Он долго смотрел мне в глаза, я выдержала взгляд его карих, как куриные перья, глаз. Он протянул морщинистую мягкую руку и сжал мою, огрубевшую и мозолистую.

– Я бы многое сказал, но не буду, знаю, начнешь ворчать и топать, а у нас и так полы вот-вот проломятся, – высказался дед, подмигивая. – Давай позавтракаем.

– Тесто на оладьи только поднялось, подождешь, пока нажарю? – спросила я, отмывая руки от куриного помета.

– М-м-м, а то! Осталось еще варенье, которое я варил, с черной смородиной?

– По-моему, только малиновое да с крыжовником, – ответила я, включая газ и заливая сковороду растительным маслом.

– Понял, сейчас принесу. Погодь-ка… – Дедушка присмотрелся к моим ногам. – Что это? Упала?

– Ага, – пробубнила я.

– Чего?! – дед повернулся здоровым ухом.

– АГА! УПАЛА! На тарзанке неудачно повисла!

Я бухнула в сковородку несколько ложек теста, и масло заскворчало, норовя расстрелять меня. Позавтракав, дедушка выехал во двор, скрылся в саду под тенью яблонь и принялся разгадывать судоку. Я похлопотала на кухне и решила все-таки ополоснуться. Выйдя из летнего душа, который представлял собой шторку, кран с минимальным напором и обогревательную байду, которая нагревалась не меньше ста лет, я достала старое белое платье с поясом на талии, расчесала ненавистные волосы, снова поклявшись их срезать, надела сережки с незабудками, раз уж меня с ними видели, и пошла пасти коров.

Уже перед выходом я вспомнила, что сегодня тоже намечалась жара, и взяла соломенную шляпу. Соловьи пели громко, словно сидели прямо на моих плечах, но мне не удалось их разглядеть на ветках деревьев. Выйдя в поле, я периодически опускалась на колени и срывала землянику, тут же кидая ягоды в рот. Коровы медленно топтались, вымя качалось из стороны в сторону. Длинные ресницы хлопали, как только на глаза садилась мелкая мошкара. Я любила своих девочек. Фаину, белую с пятью коричневыми пятнами тихоню, вечно недовольную черно-белую Розу (прямо сейчас она громко мычала, учуяв неприятный запах, как делала всегда) и Шалунью – самую любвеобильную, младшенькую корову.

У каждого свой способ медитации. По телевизору показывали занятия йогой или пилатесом, рассказывали о правильном дыхании и позе, лично я медитировала, выгуливая коров. А что? Вокруг тишина, пустота, километры травянистого поля, местами колосья, цикорий, ромашки. Над головой – небо, беззвучное и чарующее. Слышно только, как коровы хвостом хлещут себя, отгоняя мух. А сегодня им аккомпанировали соловьи.

Дойдя до той точки поля, откуда не видны были дома, уединившись с коровами, пчелами и шмелями, я села на траву. Провела пальцами по расцарапанным ногам и снова подумала о Дане, Витале, скутере. И в это мгновение какая-то падаль решила нарушить мое уединение! Я хорошо отличала звуки, и человеческие шаги, пусть и крадущиеся, не спутать с коровьими. Коровы отреагировали еще раньше: учуяли запах и услышали шорохи. Я резко обернулась, чтобы застигнуть нарушителя врасплох.

– Виталик?! – удивилась я.

Он стоял, держа в руках букет полевых цветов и авоську с двумя пластиковыми упаковками. Вот же зараза, знал, что меня можно подкупить творогом его бабушки.

– Агат, прости меня, а? – сказал он, протягивая букет.

Я приняла его и вдохнула знакомый аромат.

– Давай сюда творог, и я подумаю, – хихикнула я.

Виталик улыбнулся, обнажив кривые зубы, и вручил авоську.

– Надо домой занести, а то на такой жаре закиснет, – между делом сообщила я. – Спасибо.

– Прощаешь?

– Сначала объяснись. Что ты вытворял, а? Знаешь же, что я скорости боюсь! А если бы мы в дерево влетели?!

– Клянусь, больше никогда не превышу пятидесяти, если ты будешь ездить со мной, – Виталик стукнул себя кулаком в грудь. – Меня просто взбесил этот московский придурок.

– Легко же тебя вывести из себя, – хмыкнула я. – И чем же он тебя взбесил?

Слов Виталик не нашел.

– Ладно, Виталь, мы же всю жизнь дружим. Так что я тебя прощаю, но в следующий раз… – я изобразила удар, – тебе кранты. Посмотри за коровами, я добегу до дома, творог оставлю.

И я побежала. Дедушка уже вернулся в дом – со двора было слышно, как орет телевизор. Я крикнула ему, что принесла творог от тети Аллы, и умчалась обратно к Витале и коровам. Виталик сидел в поле, держа в зубах колосок, а за ухом сигарету.

– Ты когда-нибудь думала о том, чтобы уехать в Москву? – спросил он не оборачиваясь.

– У меня дед, какая Москва?! – Я села рядом.

– Вместе с дедушкой.

– Как? Снимать квартиру тысяч за сорок? У него пенсия пятнадцать. Чтобы я смогла работать в Москве, нужно будет нанимать сиделку – это дороже, чем квартиру снимать. Продать дом – ну, проживем полгода, а дальше что?

– Ты могла бы поступить на бюджет и жить в общежитии.

– Виталь, к чему это все? Хочешь, чтобы я уехала?

– Нет, этого я боюсь больше всего, – выдал он.

Я промолчала.

– Я, скорее всего, пойду по контракту служить, как только школу окончим. Хорошо платят, квартиру могут дать.

– Что ж, почему бы и нет? – пожала плечами я.

Неужели мы действительно обсуждаем столь скорое будущее? Еще вчера вопросом дня был выбор между «дураком» переводным или классическим.

– Тебе он нравится, Агат?

– Что? – не поняла я.

– Этот, московский…

– Никто мне не нравится, что за глупости. Виталь, я до двадцати даже не рассматриваю себя в паре с кем-то. Не до того мне, правда. Нужно нас с дедом на ноги поставить, образно выражаясь, – фыркнула я. – И не верю я во все это.

– Из-за родителей?

– Из-за мамаши. Для чего эта «любовь»? Пару раз развлечься, ребенка сделать и свалить, как только надоест?

Виталик повернул голову, солнце светило прямо на наши головы, просвечивало кожу на его больших ушах. Вид у него был странный, и я даже не успела сообразить, когда его губы коснулись моих. Я понятия не имела, как двигать языком и все такое, и вроде как должна была обомлеть от трепета, но в итоге еле сдержала рвотный позыв от его слюны и ядреного запаха табака. Причмокнув, Виталик собрался углубить поцелуй, и я отшатнулась.

– Это еще что?! – воскликнула я, вытирая рот.

– Агат… – Виталик схватился за голову. – Извини. Опять напортачил.

– Виталь, мы – друзья. Почти с пеленок, блин, вместе!!! Не смей вытворять такое без моего разрешения, понял?!

– Да. Да. Прости. Я…

– Давай-ка мы неделю побудем порознь, и ты хорошенько подумаешь о том, что сделал.

Виталик нахмурился, вытащил сигарету из-за уха и закурил.

– Как пожелаешь, – бросил он, затягиваясь.

И все смотрел на меня, словно я должна была пожелать его, передумать. Я скривилась, заметив на его лице следы слюны, а он, уловив наконец мое отвращение, психанул и ушел, не прощаясь.

Я смотрела ему вслед, и все внутри клокотало от бешенства. Хотелось подойти к колонке и подставить рот под мощную струю воды, чтобы промыть как следует. О чем он вообще думал?! Что с ним творится такое?! И как теперь смотреть друг другу в глаза? Нам еще два года за одной партой сидеть, черт возьми.

– Зеленцов, что с тобой такое, а?! – возмутилась я.

Я посмотрела на руки – пальцы тряслись. Щеки горели, и нет, не от солнца, бьющего в лицо. Я была просто в ужасе. Зеленцов украл мой первый поцелуй. Мой лучший друг! Отвратительно!

Я позвала коров, легонько похлопала их по массивным бокам и повела за собой. Нет уж, ни о какой медитации в поле теперь и речи быть не может.

– Простите, девочки, завтра погуляем подольше. Нет, вы видели, что он сделал?! Тьфу! – сплюнула я, разговаривая с коровами.

Мне пятнадцать лет. Я не хотела думать о Москве, будущем, мальчиках и прочей дребедени. Я хотела быть уверенной в том, что завтра мы с дедом будем сыты и одеты. Что зимой наш дом выстоит и хватит дров на отопление. Что дедушка проживет еще много лет, и когда мы поедем на очередное обследование в Курск, у него не найдут никаких новых проблем со здоровьем. Что я продолжу заниматься своим хобби со смолой и, возможно, стану вывозить изделия на продажу. Все!

Я плелась за коровами, спотыкаясь. Я была зла на Виталика не только потому, что он чуть не поставил крест на нашей дружбе. Он вызвал во мне дурные мысли, о которых я не задумывалась и планировала не думать по меньшей мере еще лет пять.

Всегда ли первый поцелуй, да и поцелуи в целом такие мерзкие и безвкусные? Надо будет проверить. Когда-нибудь. И срочно выбросить из головы видение Дани. Загнав коров, я подошла к дедушке.

– Деда! Я прогуляюсь, ладно? Держи рядом телефон!

Нужно было скрыться, пока дед не заметил мое нервное напряжение, иначе снова примется расспрашивать и намекать.

– Давай, Агатка, гуляй, ко мне Машка должна прийти к обеду. Скучать не буду.

– Телефон? – спросила я.

Дедушка показал, что аппарат висит у него на шее, как и положено.

– Хорошо. Как самочувствие?

– Прекра-а-асное, – улыбнулся дед. – Разгадал последний номер судоку, надо б Мартынычу заказать новый журнал.

– Пока не проси, я что-нибудь придумаю. Все, убежала! – крикнула я.

Я пошла гулять, а куда именно – понятия не имела. Со своими видеться не хотелось, особенно после того, что вытворил Виталик. Я просто шла, куда ноги несли, и смотрела по сторонам, пытаясь разглядеть птиц или лис среди деревьев в лесу. За последние три года лис здесь стало очень много. В конце холма показалась правая сторона деревни, дом некогда жившей здесь ведьмы Прасковьи. Без хозяйки он совсем загнулся и выглядел еще страшнее, чем я помнила в детстве. Вдруг между ног что-то пробежало, мягко коснувшись щиколотки, и я чуть не подпрыгнула на месте.

– Боже ж ты мой! – воскликнула я.

Черный кот пробежал вперед и сел, глядя прямо на меня, подвернув хвост под лапки.

– Дружочек, у меня ничего для тебя нет. Ты забегай к нам в гости, на отшиб.

Кот мяукнул и пошел вперед. Я решила, что раз уж компании у меня нет, последую за котом. Хотела проветриться и забыть, навсегда стереть из памяти сегодняшнее утро. Кот сначала медленно вышагивал впереди, иногда терся о ноги. Его не напугали ни соседские гуси (даже я прошла мимо них с опаской), ни проехавшая мимо иномарка. Черный комочек вдруг ускорился и свернул с главной тропы налево. Кажется, он пошел в сторону спортивной и детской площадок, которые отстроил Титов для детей своих сотрудников. Я следила за мохнатым хвостом, пробираясь сквозь деревья.

– Мог бы и получше дорожку найти, кошак, – пробурчала я.

А потом его лапы ступили на прорезиненное покрытие площадки, и он вдруг завалился на бок, глядя на меня, и начал себя вылизывать.

– И это все?

Я услышала стук мяча и звуки, похожие на музыку. В футбольной коробке, где прямо над воротами висели баскетбольные кольца, Данил отстукивал баскетбольным мячом, метя в кольцо. Он был в одних спортивных шортах бордового цвета. Уже почти сформировавшееся мужское тело Дани покрывал пот и легкий загар. Я сглотнула, в ужасе распахнув глаза и рот, а затем обратилась к коту.

– Ну, мохнатый, это настоящая подстава! – прошипела я и тихонько развернулась, чтобы незаметно сбежать.

– Агата?!

Я застыла. Кот мяукнул.

Глава 6 Даня

17 июля, спортивная площадка

Телефон в кармане негромко проигрывал песню «Девятины», пока я бросал мяч в кольцо. В семь лет родители записали меня в баскетбольную секцию, рассчитывая на спортивное будущее. Я обожал баскетбол, но не считал спортивную индустрию делом своей жизни и не представлял, как спорт может стать работой в моем случае. Я не видел себя чемпионом, да и в команде не отличался показателями. Просто хороший игрок, не более.

Стук мяча помогал сконцентрироваться на цели и оторваться от звуков реальности. Я снова сбежал от родни и друзей, так как они обсуждали совместный поход на кладбище. Я предпочитал общаться с отцом наедине, чтобы не суетиться вокруг мамы и Саши, переживая за их состояние.

Песня закончилась, я выронил мяч и начал листать плейлист в поисках нового трека. А еще напомнил себе, что в следующий раз надо не забыть наушники. Остановив выбор на песне «She Knows», я продолжил тренировку.

Высокий женский голос пропел вступление, когда я заметил движение у леса. Зажал мяч в ладонях и прошелся к забору, чтобы разглядеть. Сначала никого, кроме гусей, не заметил. А потом увидел. Ее. И каждый раз органы скручивает в узел, стоит глазам поймать ее образ.

– Агата?! – позвал я, когда та собралась ретироваться.

Она развернулась, а я вышел из калитки и подошел еще ближе. Между нами валялся черный кот Паук, он когда-то принадлежал ведьме и очень полюбил мою маму. Вечно шастал по нашему двору, особенно зачастил после смерти хозяйки.

– Привет, – улыбнулся я, глядя в ее испуганные глаза.

– Э, привет, – кивнула она.

Я осмотрел ее ноги и не потому, что они были стройные и гладкие, и ладонь засвербела от желания к ним прикоснуться. Я изучил затянувшиеся раны и побледневшие царапины.

– Гуляешь? – нарушил молчание я.

Агата кивнула, готов был поклясться, один ее глаз не мог определиться, куда смотреть: на мой торс или в глаза.

– Составишь компанию?

– Я не умею, – ответила она, указав на мяч.

– Научу, – еще шире улыбнулся я, и ей пришлось сдаться.

В белом сарафане она была похожа на ангела, с длинными, растрепанными светлыми волосами. Агата пошла за мной на площадку, и я поставил ее в центр.

– Отсюда я точно не попаду, разве что тебе в глаз. – Она скрестила руки на груди.

– Сейчас покажу тебе, что делать.

Сначала я на своем примере объяснил, как правильно бросать мяч. Затем вручил его Агате – та замахнулась и кинула его прямо в забор, раздался оглушительный звон металла.

– Бесполезно, – пропыхтела она. – И давно ты этим занимаешься?

– С семи лет. Езжу иногда на выездные игры, но не мечтаю о сборной, – ответил я, поднял мяч и дал Агате. – Смотри, слабая рука, в твоем случае левая, должна направлять, придерживать мяч, во-о-от так. Не сжимай его в ладонях, не зажимай пальцами. Растопырь их. Эту руку согни на девяносто градусов. Бросай на выдохе.

Агата внимательно слушала и меняла положение рук, затем подпрыгнула в броске, и мяч попал в обруч корзины.

– Почти! – воскликнула она, и ее улыбка чуть не прострелила мне сердце.

– Иди сюда, – подозвал я, когда Агата подхватила мяч.

Встав сзади, я вложил мяч ей в руки, поставил их в нужное положение и замер, осознав, что всем телом прижат к ней, а ее тонкие грубые пальцы касаются моих. Агата не издавала ни звука, но я ощутил чокнутый ритм наших сердец. Она все не двигалась, и я почувствовал, как похолодели ее пальцы, а я не удержался и провел носом по ее волосам, вдыхая летний аромат с примесью сена и молока.

– Б…бросаю? – выдохнула она.

– Угу… – промычал я над ее ухом.

Я чувствовал, как напряглась ее спина, и она наверняка сопротивлялась желанию запрокинуть на меня голову. Резко двинувшись, Агата бросила мяч и попала точно в кольцо. Я захлопал, улюлюкая, Агата присела в кривом реверансе.

– У меня хороший учитель, – хихикнула она.

Мы продолжили играть. Я научил Агату пасовать, и она с радостью прыгала по площадке, бросая мяч исключительно по моей схеме, а не из-за головы или от груди. Я еле отрывал от нее взгляд, но все же разок засмотрелся и получил мячом по голове, стоя у корзины, когда она промахнулась. Агата попыталась удержать смешок – ничего милее не видел. И чем дольше мы играли, тем меньше мне хотелось домой или куда-либо еще. Через час мы вымотались, волосы у Агаты намокли и слиплись, от меня же разило потом.

– Умираю, как пить хочу, – прохрипел я.

– У дома ведьмы колонка, пойдешь? – повела бровями Агата.

– На слабо берешь? – усмехнулся я. – Пойду.

Я подхватил мяч, и мы наперегонки отправились к дому ведьмы, толкая и пихая друг друга, сбивая с пути. Агата заливисто хохотала, и я пожалел, что не включил диктофон – так бы и слушал ее смех. Но она вовремя поставила мне подножку, я шлепнулся на бок, стукнувшись головой о кочку, и пришел в себя.

«Хорош о ней думать, парень, это уже слишком».

Агата первой добежала до колонки, бесстрашно открыла скрипучую до боли в ушах калитку и надавила на рычаг, подставив лицо под струи воды. Жадно напившись, она умылась, и я сменил ее. Потом набрал воду в ладони и запульнул в Агату, поток попал на платье, прямо на живот, и ткань прилипла, очерчивая плоский пресс. Лучше бы я этого не делал.

– Ах! – вскрикнула она от внезапного холода. – Ах ты…

Она начала озираться в поисках подходящего оружия. И, черт подери, нашла. Старинную кувалду!

– Агат… – я вдруг вспомнил слова Пашки о том, что Агата бешеная.

Я медленно отступал назад, а она неслась на меня, держа эту кувалду над головой. Я готов был заорать, и тут она приблизилась и расхохоталась. Так громко и живо, что я заразился и закатился смехом за компанию.

– Видел бы ты свое лицо, ой, господи, не могу! – всхлипывала от смеха она.

И тут случилось такое, чего мы так и не смогли объяснить. Дверь дома ведьмы распахнулась, с грохотом ударившись о деревянный фасад. Мы застыли в молчании, глядя на это зрелище. От удара взмыли вороны – только здесь эти птицы любили сидеть на деревьях, – и одно из маленьких квадратных стекол веранды разбилось.

Мы схватились за руки и одновременно побежали, так быстро, как только могли, и орали так громко, что наверняка испугали пожилых соседей до сердечного приступа. Мы все бежали и бежали, к влажным ногам липла пыль, грязь, трава. Остановились, чтобы отдышаться, только на плотине, разделявшей деревню.

И, наконец, заметили, что мы все еще держимся за руки, и тут же их расцепили.

– Ты тоже это видел, да? – спросила Агата.

– К сожалению, да.

– Думаю, в следующий раз возьмем воду с собой. Никаких больше колонок на участке ведьмы.

Следующий раз? Возьмем?!

– Ты только что пригласила меня на… встречу? – Я пытался не улыбнуться, но не смог.

– Забудь, – встрепенулась она. – Я имела в виду в целом, гуляя по деревне, надо брать с собой бутылку воды. Особенно в такую жару.

– Обещают похолодание через пару дней. А куда мы идем, кстати? Не будем же на плотине стоять.

– Мы? Я домой иду, а ты – не знаю. Ты же с друзьями приехал, – сказала она, и сразу лицо ее скривилось в сожалении, будто она что-то ляпнула. – Прости, я… Саша мне рассказала. Неправильно я выразилась.

– Забей!

Только этого сейчас не хватало.

– Не бойся, обсуждать с тобой я это не собираюсь, пока сам не решишься. Но сестра твоя очень переживает. Я бы даже сказала – слишком сильно. Иначе бы не выдала всю подноготную вашей семьи незнакомке, не сдерживая слез.

– Доставила тебе неудобства? – вспылил я.

– Чего?! Я с радостью выслушала Сашку и готова в любой момент выслушать еще раз. Мне искренне жаль ее, и я прекрасно понимаю ее чувства, – ответила Агата, запнувшись, явно понимая, что сболтнула лишнего. – Короче, поговори с сестрой. Я, может, и поддержала Сашу, но ты – ее семья. А с мамой она обсуждать это боится до смерти.

Агата развернулась и пошла мимо речки Вшивки. Я нагнал ее.

– Саша избегает меня.

– Да потому, что ты тоже закрылся, разве нет? – спросила Агата, не сбавляя ход.

– Возможно. Я очень хочу ей помочь, но даже не знаю, как помочь себе. Не хочу жалеть себя, правда, но боль такая невыносимая, что иногда просто не выдерживаю. Видеть никого не могу.

Агата хмыкнула.

– Здесь я тебе не советчик. Я испытывала то же самое. Меня переполняли гнев и обида, и ничьи убеждения и соболезнования никак не помогали мне, ведь не было волшебного слова, способного поднять родных из могилы или вернуть в мою жизнь. Я… – она ненадолго умолкла, не обращая внимания на то, что я провожаю ее до дома. – Наверное, была занята. Было много дел, и я просто трудилась на поле и участке, пока не засыпала без сил. Но мне кажется, что Саше важно, чтобы ты был рядом.

Я подумал над ее словами и понял, что краснею от стыда. Я-то спокойно принял забастовку Сашки, вместо того чтобы попытаться помочь ей пережить уход папы. Еще и додумался обидеться.

– Саша сказала, он был пожарным и пасынком Титова. Игоря Владимировича здесь очень уважают, – снова заговорила Агата.

Я рассказал Агате немного о работе отца и о том, как папа стал пасынком Титова. Без подробностей о смерти моей тети Кристины. И без того от разговора позитивом не пахло. Агата слушала, кивала и задавала вопросы, но ни разу на меня не посмотрела. Я подумал – как это просто и привычно, идти с ней по деревне и рассказывать что-то близкое сердцу.

– Не хочу показаться бестактным, но, судя по некоторым фразам, ты тоже переживала потерю. Расскажешь, что произошло? – рискнул спросить я.

Мы дошли до оврагов, отсюда можно было заметить кусочек участка Агаты.

– Нет. Может, в другой раз, – бросила Агата, а потом остановилась. – Подожди-ка, а почему ты до сих пор идешь за мной?! – опомнилась она.

– Провожаю тебя до дома, – хохотнул я. – Мало ли, призрак ведьмы следует по пятам.

Я удостоился удара кулаком в плечо.

– Мне здесь еще жить, прекрати, – хихикнула она. – Ладно. Проводил. Отсюда сама дойду.

И она ускорила шаг, почти перейдя на бег.

– Агата! – окликнул я, и она обернулась, убирая волосы с лица. – Мы еще увидимся?

Она криво улыбнулась и пожала плечами. Что ж, это именно то, что я хотел увидеть. Как я возвращался домой, не следовало видеть никому. Пашка бы поставил на мне крест, Кирилл бы вычеркнул из списка «настоящих мужиков». Летел вприпрыжку, перебрасывая мяч из одной руки в другую. Негоже было так радоваться, но я смотрел в небо и улыбался, надеясь, что отец понимает мои чувства. Раз уж он влюбился в мою мать, когда той было пятнадцать, он бы точно понял.

Успокоившись, я вернулся к дому на правой стороне, чтобы забрать Сашку и пойти с ней на левую. Агата была права, пора браться за сестру. Вечер наступил незаметно, я не успел понять, когда на часах стукнуло восемь – к этому времени мы уже поужинали и договорились с Сашей порисовать в поле. Я спустился в мастерскую за мольбертом и прошелся по участку к забору, чтобы вынести его на поле. Баскетбольный мяч, который я бросил прямо у ворот, лежал сдутый. Положив мольберт, я взял то, что осталось от мяча, в руки и увидел порез – от ножа или осколка, непонятно. Видимо, так он и сдулся. Может, напоролся на что-то, когда я бросил его?

Оглядевшись, я никого не заметил. И черт с ним, в гараже еще парочка валяется.

Глава 7 Агата

22 июля, луговые качели

Прошло пять дней с тех пор, как я виделась с Даней и как Виталя осквернил мои губы. Два дня назад ко мне приходила Саша, и мы вместе с ней прокатились на видавшей виды деревянной лодке по затянутому тиной пруду. Она выглядела спокойнее и поделилась тем, что брат стал больше времени проводить с ней и брал с собой на все встречи с московскими друзьями. Про себя я похвалила Даню за то, что прислушался к моим словам, и пожалела, что он не пришел ко мне вместе с сестрой. Конечно, вслух я этого ни за что не произнесу, но я ловила себя на мысли, что хочу с ним увидеться.

Пока Саша не напомнила, что тридцатого августа они уедут из деревни, вернутся в Москву, к прежней жизни. А я останусь здесь, и поэтому не буду привязываться ни к Дане, ни к Саше.

Саша подарила мне рисунок, который они сделали вместе с братом. Несмотря на свои всего одиннадцать лет Саша смогла почти в точности передать пейзаж на левой стороне: поле, вышка, водонапорная башня, трава, ромашки и другие полевые цветы. Я отучила себя привыкать к людям или хранить подарки на виду. Мама научила меня – все в жизни проходное и вряд ли в ней кто-то задержится. Папа – тому, что, когда смотришь на дорогие сердцу вещи каждый день, можно свихнуться от боли.

Саша сказала, что Даня занят на предприятии дедушки, а свободное время проводит с близкими друзьями матери. Я просто кивнула, улыбнувшись, потому что мне было плевать, чем там занят ее брат, который скоро вернется в Москву. У меня своих дел по горло. Но сегодня дедушку забрала двоюродная сестра в гости на сутки, и я, сотню раз предупредив себя о том, что пожалею о принятом решении, кое-что задумала.

Для начала утро я посвятила хозяйству, а к половине одиннадцатого ко мне пришла Настя. Бозина помогла мне закончить с делами, после чего она сбегала домой переодеться, и встретиться вновь мы договорились у луговых качелей. Даня не соврал – похолодало, причем резко. Я плелась по тропам в джинсах с дырками на коленях, зеленой футболке и джинсовке сверху.

На лугу, окруженном кустарниками и невысокими деревьями (на самом высоком дубе были подвязаны качели), меня уже ждала Настя. Вернее, так я подумала, заметив раскачивающуюся фигуру. Но подойдя ближе, опустив ветки кустарника, я разглядела взрослую девушку с каре. Лицо ее было мне очень знакомо…

Точно! Вылитая Сашка! Я выровняла дыхание и застыла, чтобы разглядеть ее. Неужели это мама Дани? Выглядела она очень молодо и печально. Господи, ну, конечно, она ведь потеряла мужа!

Девушка медленно подняла лицо к небу и что-то зашептала, улыбнувшись. Я почувствовала себя нарушителем, словно смотрела на что-то сокровенное, и мне захотелось провалиться в ближайшую яму. Особенно когда пришла Настя и громогласно крикнула:

– Здорово!

Мать Дани вздрогнула и снова приняла сосредоточенный вид. Я вышла из укрытия и поздоровалась с Настей, боковым зрением наблюдая за девушкой – она встала и направилась к нам.

– Привет, девочки, – кивнула она, я заметила влажные дорожки на ее щеках. – Ой!

Она ненадолго остановила на мне взгляд и вдруг улыбнулась. По-доброму, по-матерински.

– Ты, случайно, не Агата?

– Да, – ответила я, сцепив руки за спиной.

– И правда красавица, – сказала она, и я совершенно не поняла, к чему и о ком. – Я уже ухожу, можете кататься!

И она ушла, а мы с Настей смотрели ей вслед – хрупкой, воздушной, какой-то… неземной, что ли. Под ребром кольнуло, когда я представила, как эта нежная девушка укладывает на ночь спать Сашу и поддерживает Даню. Как обнимает их и признается в любви. Смогла бы она поступить так же, как моя мать? Может, дело вовсе не в ней, а во мне? Сколько раз я думала над тем, что сделала не так, чем я плоха, раз моя матушка решила не иметь со мной ничего общего.

Хотелось остановить мать Дани, обнять и сказать, что все будет хорошо, жизнь вернется в привычное русло, она еще будет счастлива. Но я так и осталась стоять, наблюдая за ней, терзаясь жалостью.

– Агат, алло! – встряхнула меня Настя.

– Ой. Пойдем на качели!

По небу плыли длинные серые облака, медленно, пряча за собой солнце. И вроде день как день, как любой другой в моей рутинной тягучей жизни, но ощущения другие. Только вот я не могла их прощупать, чтобы объяснить.

– Странная ты сегодня, – констатировала Настя, раскачивая нас. – Давно с Виталиком виделась?

Я пересказала случившееся. Настя от удивления шлепнула меня ладонью по ноге. Я громко вскрикнула, но удержалась от рукоприкладства.

– Брешешь!

– Клянусь!

– Поцеловал? Господи! Это же…

– Скажешь «здорово», и я запру тебя в курятнике. Я же только что описала тебе поцелуй. Мерзкий и мокрый.

Настя чуть крутанулась, чтобы видеть меня.

– Все равно я тебе завидую, Агат. Так хочется, чтобы и меня кто-нибудь поцеловал! Ладно, уеду в Москву, нацелуюсь вдоволь! – хохотнула Настя.

Насте через пару месяцев стукнет шестнадцать, совсем скоро она уедет в Москву, будет жить в общежитии университета, короче, начнет ту жизнь, о которой мечтал для меня дед. Мне стало совсем дурно. Присутствие Насти в моей жизни стало настолько привычным, неотъемлемым и обязательным, как утренняя чистка зубов.

– Ой, Бозина, – вздохнула я. – Вот бы мне твои мечты – целоваться.

– Агатка, да не расстраивайся ты! Виталя неплохой парень. Лучше уж он, чем какой-нибудь мужик с завода Титова. В конце концов, тебе же тоже нужно мужское плечо рядом. Только не начинай опять про то, какая ты сильная и независимая, всем и без того известно, что ты коня на скаку остановишь и в горящую избу войдешь. Но позволь себе хоть иногда быть девочкой, а? Позволь себе помечтать об объятиях, поцелуях, свиданиях, семье.

Ветер поднялся, я закрыла глаза и вспомнила, как Даня учил меня кидать мяч. Его торс, прижатый к моей спине. Мурашки пробежали по телу.

– Свидание? Насть, не смеши. Куда мы пойдем? В коровник? – фыркнула я.

– Слушай, надо вам провести интернет. Я вот как погляжу на все эти сентиментальные короткометражные видео, так аж жить не хочется. В деревне, имею в виду. Хочется влюбиться и путешествовать по миру со своим парнем. Романтики охота!

– Никакого интернета, спасибо, – замотала головой я, раскачивая нас сильнее. – Неинтересно мне следить за чужими жизнями. Если мне нужно посмотреть какой-нибудь рецепт или мастер-класс, я всегда могу прийти к вам в гости, – довольно улыбнулась я.

– А мне нравится «подсматривать» за другими. Не потому, что завидно, а потому, что хочется сделать все, чтобы повторить. Или даже жить лучше, – мечтательно высказалась Настя.

Я открыла рот, чтобы выдать очередную язву, но поняла – мне не интересна жизнь других не потому, что я погрязла в своем быту. Я боялась увидеть варианты других жизней и пожалеть о том, что имела.

Мы с Настей побродили по деревне, срывая с чужих кустов ежевику. Даже жимолость удалось урвать. Настя все болтала о чем-то, а я думала о своем. У меня не было детства как такового, мне рано пришлось повзрослеть, да и друзья мои, жившие в деревне, тоже с малых лет помогали по хозяйству и неделями жили одни в глуши. И я никогда не боялась, что так называемое детство уйдет. Я боялась будущего и того, что оно принесет, потому что всегда жила одним днем.

– Агат, а ты с этим Даней виделась еще? – спросила Настя.

– Нет, – зачем-то соврала я. – А что?

– Мне Кирилл понравился… – шепотом сказала Настя, будто кроме птиц и гусей нас кто-то мог услышать.

– И-и?

– Ну, может, как-нибудь встретимся с ними все вместе?

От этой идеи меня бросило в жар.

– Ты же собиралась со всей Москвой перецеловаться! Зачем тебе сейчас этот Кирилл несчастный?!

Настя закатила глаза и скрестила руки на груди.

– Да потому что одиноко мне! Сил нет уже на рожи Витали и Димы смотреть! Так что, поможешь мне? – Настя выпрыгнула передо мной и сложила ладони в мольбе.

– За что мне все это, господи! – застонала я. – Ладно! Если будет возможность – спрошу. Ничего не обещаю.

Подруга кинулась мне на шею, я осторожно разомкнула ее руки и отстранила от себя. Она ничуть не обиделась, зная, что я все эти нежности воспринимала только по праздникам.

Когда Настя отправилась домой, я вернулась к своей затее. Проводила подругу и развернулась, чтобы дойти до дома Дани на левой стороне. Там его не было, и я, то разворачиваясь, то снова делая шаг вперед, пошла на правую сторону. В лесу справа послышался шелест, я резко остановилась, чтобы присмотреться к деревьям. Никого. Ни животных, ни людей. Наверное, птицы перелетели с ветки на ветку.

Я услышала рокот мотора, но не скутера. Должно быть, мопед. Из-за поворота показались Даня и его друзья. Вместо того чтобы махнуть, я сделала вид, что просто прогуливаюсь, но мопед все же остановился возле меня, и я посмотрела в глаза Данилу.

– Агат! – он спрыгнул с мопеда. – Езжайте, ребят. Позже увидимся!

Я была удивлена. Он еще не знал деталей моего плана, а уже был уверен, что раз встретил меня, то друзья ему больше не понадобятся. Товарищи Дани уехали, а я засунула руки в задние карманы джинсов.

– Как дела? Мама сказала, что встретила тебя у качелей. Мы заехали, но тебя там не было, – протараторил Даня.

– У меня есть к тебе предложение, – сказала я, молясь, чтобы щеки успокоились и не горели так сильно. – Ты научил меня своему хобби, а я… хотела бы кое-чему научить тебя.

Даня уставился на меня, не веря собственным ушам. Хотелось сорвать лопух и надавать ему по щекам, чтобы вернуть в чувство.

– Я не ослышался? – наконец спросил он.

Дурацкая затея.

– Все, я пошла, – буркнула я и сделала шаг вперед, но Даня перегородил дорогу.

– Стой! Агат, я с удовольствием. Ты меня заинтриговала, если честно, – сказал он, размахивая руками.

– Ладно, тогда пойдем. Но учти – об увиденном ни слова. Никому! – со всей серьезностью проговорила я.

– Можешь на меня рассчитывать! Ну же, пойдем!

Не знаю, почему я решила разделить свое хобби именно с ним. И почему так хорошо стало на душе, стоило увидеть его на этой тропе. Я просто улыбнулась, глядя под ноги, и повела Даню в сторону своего дома.

– Думала над тем, что произошло у ведьмы? – спросил он.

– Нет и не собираюсь. Поднялся ветер, вот дверь и распахнулась. Да и мало у нас, что ли, бродячих и бездомных, кто мог бы забраться в заброшенный ничейный дом? – ответила я.

Даня скептически посмотрел на меня, но больше ничего не сказал. Мы брели, обсуждая все на свете: от поведения лягушек в естественной среде обитания до любимых сладостей. Даня казался настолько простым, но при этом разговор с ним значительно отличался от диалогов с Виталей или Димой. Я точно не знала, как описать это различие, но с пацанами я чувствовала себя пацаном, а с Даней – девушкой, ведущей приятную беседу.

– Когда у тебя день рождения? – спросила я, хотя и не верила в гороскопы, но дедушка все равно каждый месяц мне озвучивал прогноз Козерогам из сканвордов.

– Двадцатого февраля. А у тебя?

– Пятнадцатого января, – ответила я, проворачивая махинацию с нашей старой калиткой.

– Серьезно?! – удивился Даня.

– А что? В этот день рождаются демоны или типа того? – хохотнула я.

– Не исключаю, – засмеялся в ответ Даня, – но вот какое дело: у моей мамы день рождения пятнадцатого июля, и отец всю жизнь звал ее сердцем лета. И вот, выходит, что ты – самое сердце зимы.

– Хм… – задумалась я. Отчего-то в груди все замерло, а пальцы онемели. – Звучит красиво. И холодно.

– Может, ты такая и есть. Холодное зимнее сердце, – философствовал Даня.

– Подумай над своими словами еще раз и, прежде чем повторить их, повнимательнее приглядись к бензопиле у сарая, – сказала я, впуская его на участок.

– Все, буду хранить молчание, пока Снежная Королева не позволит мне говорить, – склонился он, и я, фыркнув, протолкнула его вперед.

– Пойдем в сад, – позвала я и пробежала под яблонями.

Вывела Даню к своей уличной мастерской. Он огляделся с неподдельным восторгом.

– Вау! Эпоксидная смола? Значит, те сережки ты сделала сама?

Он помнил мои сережки?!

– Да. Хочешь, научу тебя чему-нибудь? – я похлопала по спинке стула, приглашая его сесть.

– Конечно! В Москве много мастерских, которые проводят открытые уроки и позволяют забрать с собой поделки. Кстати, ты покажешь мне свои работы?

– Посмотрим на твое поведение, – вздернула подбородок я. – Что бы ты хотел сделать, можно…

– Часы. Хочу сделать часы, можно? Подарю маме, а то так и не придумал ей подарок ко дню рождения.

Мне так польстило его воодушевление, что я широко улыбнулась и побежала за своими материалами в сарай. Принесла все и выложила на столе.

– Вот, держи этот кусок, – я положила перед ним дерево, – сейчас будем шлифовать.

Покончив со шлифовкой, я расставила краски, Даня выбрал оттенки от синего до бирюзы, и у нас получился плавный переход цветов от темного к светлому. Я выдала ему цифры и стрелки.

– Нужно просверлить дыру, пойдем в сарай, там есть розетка.

Даня проделал отверстие. Работая, он шутил или делился впечатлениями, так что я полностью расслабилась и позволила себе смеяться над его шутками, не думая о том, что сглупила, пригласив его сюда.

– Заливку делаем в два этапа, и обязательно надень маску, – сказала я. – Сначала до середины, потом до верха, чтобы избежать пузырей или вздутия.

Даня быстро схватывал и выполнял все мои указания с точностью мастера. Правда, в какой-то момент смола чуть не скатилась за круг, но я вовремя спасла положение.

– Первый слой засохнет, потом сделаем второй и после его затвердения вставим ось часового механизма. Точнее, тебе придется снова сверлить отверстие. А потом отшлифуем. У меня смола ультрафиолетовая, так что высушим под ультрафиолетовой лампой.

– Понял, – кивнул Даня, разминая руки. – А ты потом покажешь мне свои изделия?

Я засомневалась, но все же решилась. Мы закончили с часами, и я провела его в комнату и вытащила из-под кровати огромную коробку. Внутри нее лежали все мои творения, даже самые первые, кривые и косые, сделанные лет пять назад.

– Я просто… поражен, – сказал Даня, разглядывая вещицы. – Ты ведь продаешь их? Или они пылятся в этой коробке?

– Думаешь, кто-то их купит? – закусила губу я, вытаскивая расчески – мои любимые изделия с засохшими цветами.

– Конечно! Выстави на продажу онлайн, – предложил Даня.

Мы одновременно потянулись за подносом, на котором я изобразила волны и пляж, и вместо того, чтобы ухватиться за поднос, взяли за руки друг друга. Мгновение мы смотрели друг другу в глаза, и казалось, будто я не руки его держу, а оголенный провод ЛЭП и все двести плюс вольт бьют по моему телу. Отдернув пальцы, я достала поднос.

– Я серьезно, Агата, это же шедевр!

Я уже не знала, куда себя деть от смущения. Еще никто не видел моих работ, потому что я жутко стеснялась и боялась услышать критику или что-то в духе: «Тебе что, заняться больше нечем?» Хотя, конечно, в деревне и показывать было особо некому. Коровам? Индюшкам? Так что услышать столько похвалы от Дани было приятно до щекотки и рдения.

Даня добрался до бижутерии.

– За эти сережки моя сестра могла бы и убить, – хохотнул он, выбирая подобные моим с незабудками сережки. В них я использовала засохшие цветы цикория.

– Забери их. Подари Саше, – не раздумывая, предложила я.

– Нет, ты что! – воскликнул он, как ошпаренный.

– Серьезно, Дань, пожалуйста. Пусть они будут у Саши. Все равно пылятся никому не нужные, пусть хоть Сашку порадуют, – улыбнулась я, и он нехотя запихнул сережки в карман шорт.

– Спасибо, Агат. Обязательно ей передам. Так что насчет продажи? – настаивал он.

– Я подумаю.

– Ты могла бы отправлять посылки почтой, сейчас это проще простого! А когда поступишь и переедешь…

– Я не перееду, – оборвала я, заводясь.

– В смысле?

– Я буду жить здесь.

– А как же университет?

– Не все родились с московской пропиской, знаешь ли, – перешла на грубость я, – и не всем суждено стать студентами высших учебных заведений.

– Но… – Даня позволил себе взять меня за руки. – Ты же не можешь жить здесь вечно, в двадцать первом веке.

– А если я этого хочу?! – я начинала выходить из себя. – Ты знаешь, что мой дедушка передвигается в инвалидной коляске? Я не хочу жаловаться и не жалуюсь, но ты должен понимать, что я не оставлю его одного.

Даня умолк, сверля меня взглядом. Может, понял, что выбрал неудачную тему для разговора.

– Прости, – наконец сказал он. – Я уезжаю в конце августа и…

– Что? – тихо спросила я.

Но Даня стушевался, сжав пальцы в кулак.

– Ты все-таки подумай над тем, чтобы продавать изделия. Не лишний заработок, – в итоге сказал он.

Как хотелось выместить всю свою злобу, но, слыша его искренний голос, без издевок и подначек, нотки сожаления и грустный взгляд, я не смогла проронить ни слова.

– Эй! Агата!!! – послышалось с улицы.

– Это Виталик, – в панике прошептала я. – Пожалуйста, можешь уйти? Не обижайся, но не хочу, чтобы он увидел все это и узнал, чем мы занимались.

– Знаешь, обычно люди переживают, как бы их не застукали за другим занятием, – хмыкнул Даня.

– Пошляк! – фыркнула я. – Хватай часы!

Даня прижал часы к груди и следом за мной вышел из дома. Виталик, который сначала улыбнулся мне, а затем, увидев Даню, скривился, стоял у забора в широкой толстовке красного цвета и спортивных штанах. Глубоко затянувшись сигаретой, он выпустил кучу дыма.

– Привет, Виталь! – махнула рукой я.

– Здорово, – поприветствовал его Даня, но руку не протянул.

Виталик промолчал, смерив его взглядом. Слава богу, Даня не стал дожидаться ответа, бегло подмигнул мне с улыбкой и ушел, не оборачиваясь.

– Чего хотел? – спросила я.

– Что он тут делал? И где дедушка?

– Полегче, дружок! Что за допрос?! Даня в гости заходил.

– И чем вы занимались?! – взбунтовался Виталя.

Мне вдруг захотелось сорвать пучок крапивы и заткнуть его наглый рот!

– Тем, о чем вслух не говорят, Зеленцов! – выкрикнула я. – Ты меня довести решил?! Зачем пришел?!

То ли закат так отразил тени, то ли и впрямь лицо его побагровело.

– Хотел погулять позвать.

– Ну, пойдем, что стоишь-то?!

Сложно было назвать это прогулкой. Мы плелись друг за другом, пока не дошли до Димы, а у Димы сели играть в приставку по очереди. И все это время у меня зудела макушка, словно Виталик сверлил в ней дыру своими глазищами.

25 июля, правая сторона деревни

В ту ночь, когда Виталя прервал нашу с Даней встречу, я плакала впервые за семь лет. Не роняла скупые слезы, а рыдала в подушку, хоть в этом и не было необходимости – дедушка все еще был в гостях.

Бывает, ты привыкаешь к той жизни, которая у тебя есть, и не видишь другой. Смирно принимаешь ее, не требуя больше и не прося взамен. А потом появляется кто-то или что-то. И ты осознаешь, что так глубоко зарыл мечты и грезы, закопал и застелил газоном, чтобы больше никогда их не увидеть.

Я старалась быть благодарной и терпеливой. Такой и останусь, но той ночью на меня обрушилось все! Я устала пересаживать дедушку в ванную, заниматься хозяйством все эти годы, у меня в пятнадцать лет уже неистово болела спина, и я видела голую задницу дедушки чаще, чем улыбку на своем лице. Да, дедушка протестовал. Да, Мартыныч и дальние родственники помогли нам установить туалет, которым дедушка мог пользоваться самостоятельно. Да, я любила дедушку больше всех на свете, единственного во всем мире. Но… в ту ночь мне показалось, что у меня опускаются руки.

На следующее утро я все делала чисто механически, но дед перемену в моем настроении не заметил. Я всегда держалась особняком и сохраняла ледяное спокойствие во всех ситуациях. Могла позволить себе побеситься с друзьями, не более. Но чертов Даня пробудил во мне все те смятения, которые я старательно выбрасывала из головы.

Мне не хотелось ни с кем видеться. Двадцать четвертого числа я успокоилась и вернулась к любимому хобби, чтобы не жалеть себя и уж тем более ни в коем случае не сорваться на дедушке.

Сегодня я полностью восстановилась. Лето подходило к концу. Сентябрь вернет жизнь в прежнее русло, Даня уедет, и я больше не буду думать о нем. Возможно, я больше никогда его не увижу – в конце концов, он и раньше не каждое лето проводил в деревне, раз мы друг друга не помним. Но останусь ли прежней я?

Глава 8 Даня

26 июля, участок дедушки Игоря

Я знал, что люди влюбляются. Что почти с каждым это однажды происходит. Знал также и то, что не всегда влюбленность перерастает в более крепкое чувство. Но не знал, что творится внутри, когда безумно тянет к кому-то, когда мысли не выстраиваются в ряд и скачут, словно мячик в аркаде, не давая сконцентрироваться. Я убедил себя в том, что сам придумал эти чувства, и решил не ходить больше к Агате. И вот, как маятник, отстукивающий свой размеренный ритм, имя Агаты стучало в моей голове.

Вернувшись от нее пару дней назад с часами в руках, я вручил их матери. Давно не видел такого восторга и радости в ее глазах! Она засыпала меня поцелуями и благодарностями, спросив, где я взял такую красоту. Так как Агата взяла с меня обещание, пришлось соврать, что я купил их в Новокасторном, на рынке, и подумал, что они идеально подойдут к нашей кухне и заменят часы, которые встали полгода назад, но ни у кого еще не дошли руки, чтобы выбросить их или заменить батарейку. Сашке я подарил сережки. Она сразу все раскусила. Пришлось предупредить ее, чтобы не раскрывала секрета Агаты. Я все чаще думал о том, что нам с Агатой нет смысла сближаться.

Погода стала непредсказуемой, утром мы ехали на Пасеку под ярким солнцем, не прикрытым облаками, а уже через час поднялся холодный ветер и сгустились тучи, так что пришлось возвращаться домой. Мама устроила нам фотосессию на участке, после чего села на качели, вытянув ноги, и начала листать фотографии на экране. Я плюхнулся рядом.

– Показать фото? – спросила она, улыбаясь.

Мама больше пятнадцати лет работала фотографом и видеографом, так что альбомов у нас было столько же, сколько книг в Александрийской библиотеке. И, к всеобщему удивлению, мама все еще горела своим занятием и любила фотографировать с той же страстью, несмотря на то что иногда ей приходилось проводить съемку в экстремальных условиях, принимая такие позы, которые вообще человеку не свойственны.

– Нет, спасибо.

– Чего нос повесил? – мама притянула ноги к себе и подсела ближе.

– Все нормально, правда, – вздохнул я. – Просто готовлюсь к учебному году. Последнему в школе.

Мама пристально посмотрела на меня, но промолчала. К нам подошли Аня с Миленой.

– Гайка, – обратилась Милена. – Андрей хочет с Вовой шашлыки пожарить у нас на участке, ты как? Мишка с Кузнецовыми тоже будут. Детей предлагаем оставить бабушкам.

Мама снова взглянула на меня, словно отпрашиваясь.

– Что тут думать? Иди отдохни, – улыбнулся я.

– Ладно. А у тебя какие планы?

– Прогуляемся с ребятами.

Мама ушла с подругами, я остался на качелях. И только собрался встать, позвать Пашку с Соней гулять, как пришел дед.

– Присяду? – спросил он зачем-то и присел, не дождавшись ответа. – Дань, я хотел с тобой кое-что обсудить.

И когда я стал столь востребованным собеседником?!

– Дорогой мой, я знаю, следующим летом ты будешь поступать в колледж и выбрал для себя МВД. Верно?

– Я бы хотел позже попасть туда, да, – кивнул я, вспоминая подслушанный ранее разговор.

– Вот что, Дань. Я понимаю, ты хочешь быть как отец, хотя, признаться, понятия не имею, как ты будешь спасать людей, сидя за бумажками. Если только опером пойдешь, – хмыкнул дед. – Но у меня здесь есть предприятия. А у тебя есть мама с Сашкой, а потом будут и свои дети. Понимаешь, к чему я клоню?

– Честно говоря, нет.

– Предприятия – это большой доход, но и большая ответственность. Ты думаешь, я открыл их, построил, вложился и все, сижу припеваючи?

– Нет, дедушка, я же знаю, что ты постоянно туда наведываешься, все проверяешь и так далее.

– Знаешь ли ты, что, если этих предприятий не будет, несколько сотен человек потеряют работу, которую им когда-то посчастливилось получить в этой глуши?

– Но почему их не будет? Они же функционируют.

– Дань, я не вечен. Никто не вечен. Вечно одно – мужчина является опорой женщины. И чхать я хотел на эти ваши модные стереотипы, что никто и никому ничего не должен, что все успешны, самостоятельны и независимы! Чхал и на мужиков, которые сидят у баб на шее! Я тебе скажу всего раз, Дань, и не буду настаивать, иначе твоя мать свернет мне шею. – Здесь я усмехнулся, дед подхватил и подметил: – Да-да, она только кажется хрупкой. – Дед прокашлялся и продолжил: – Ты – мужчина. Мечты, желания, все это очень здорово. Но на первом месте у тебя всегда должна стоять семья. Понимаешь? Ты имеешь полное право собрать чемоданы, взять накопленные деньги и отправиться в пешую кругосветку, но при этом ты должен быть уверен, что семья обойдется без тебя и твоей помощи.

– Дед, ты же знаешь, что мама и Сашка для меня самое главное.

– Да? Что-то я не заметил, ты вроде каких-то прохожих спасать хотел.

– Я хочу приносить пользу всем, дед. Не только своей семье.

– Так, а что, руководя предприятиями и даря сотням людей рабочие места, отправляя их на лишние выходные, выдавая в подарок продукцию, ты разве не принесешь им пользу? В стране не только преступность может быть превышена, но и голод, безработица.

– Ты хочешь, чтобы я управлял твоими заводами и фабриками, я понял, – тяжело вздохнул я.

– Нет, внучек. Я хочу, чтобы ты рос настоящим мужиком. И прежде, чем принимать решение, думал не только о своих желаниях, – дед похлопал меня по плечу и встал, качели заскрипели от облегчения.

В этом весь дед – закинул удочку, а ты сиди и думай, что тебе с этой наживкой делать. Мало мне было пищи для размышлений. Я сменил шорты на темно-серый спортивный костюм. Назревал дождь, но Пашка с Соней все равно прислали мне смс с местом встречи – спортивная площадка. Я захватил баскетбольный мяч, примотал его к багажнику велосипеда, позвал сестру, и мы поехали.

Вдали раздавались отголоски грома, скоро гроза дойдет и до нас. А может, и пронесет. Я поставил велик у площадки и поздоровался с друзьями. Пашок скрыл волосы бежевой бейсболкой, длинные худые ноги торчали из черных шорт. Футболки у них с Сонькой были одинаковые – потертые, где-то в дырах, серого цвета. Соня распустила густые темные волосы и побежала вперед, мимо меня.

Оказывается, на площадку уже прибыли Кир с Наташей.

– О, и вы тут! – я хлопнул по плечу Кирилла и обнял Наташку, тут же ощутив влагу на ее открытых плечах.

– Ну что, сыграем? – завертел мяч в руках Пашка.

И пока мы играли, через какое-то время у площадки появились две фигуры. Я не мог отвлекаться, мы с Соней и Сашей почти сделали команду из троих игроков.

– Привет, ребята! – Где-то этот голос я уже слышал.

Все же пришлось остановить игру. Я обернулся и увидел Настю с Агатой. Я должен был кивнуть в знак приветствия и забросить мяч в кольцо, чтобы выбить очки. Но я не мог сдвинуться с места, разглядывая Агату. На ней был легкий джинсовый сарафан и белая футболка, немного заляпанная на груди. Волосы перекинуты на одно плечо, длинные, светлые, так и хотелось коснуться их, заправить за ухо.

Если Настя выглядела возбужденно и радостно в своем малиновом костюме из футболки и шорт, то Агата пинала невидимые камни, словно мечтала поскорее сбежать отсюда.

– Можно поиграть с вами? – спросила Настя, жизнерадостно и звонко, в то время как Агата, испытывая явную неловкость, скучающе осматривала кроны деревьев, которые наверняка могла описать по памяти.

– А вы умеете? – спросил Паша, хватая мяч и прижимая к себе.

– Кажется, дождь вот-вот начнется, – заговорила Соня, – может, чем-нибудь другим займемся?

– Например? – спросил Кирилл.

– Может, в клуб? – хихикнула Настя.

– А он еще живой? – удивился Паша.

Пока друзья решали, куда пойти, мы с Агатой играли в гляделки и отвлеклись лишь тогда, когда Паша вышел из-за ограждения.

– Э, так куда мы? – спросил я.

– В клуб! Настя говорит, там еще проектор повесили для показа фильмов, – ответила Соня.

Я почти застонал вслух, но вовремя закрыл рот. Агату перспектива клуба тоже не обрадовала, казалось, она готовится к побегу. Девочки пришли пешком, а потому Настю мы посадили на скутер к Кириллу, вернее, Агата сама настояла, что поедет с Пашей. Пока мы ехали, начался дождь. По одной капле падало то на нос, то на руки. Я следил за мопедом Паши, за его пассажиркой.

Местные отреставрировали клуб. Заштукатурили и покрасили в ярко-голубой цвет. Переложили крышу, и теперь она не текла, даже окна пластиковые поставили и поменяли дверь. Раньше дверь была тяжелая, металлическая и скрипела так, что слышно было с другого конца деревни. Рядом с клубом по левую сторону находилась территория школы, а по правую – заросший стадион.

Оставив все транспортные средства у входа, мы вошли в здание, пыльное и затхлое, но при этом уютное. Первым делом открыли окна, впуская свежий воздух.

– Блин, мы даже еды и напитков с собой не взяли, – посетовал Паша.

– А тебе без них не танцуется?! – воскликнула Настя.

Я видел Настю второй раз, но уже понял, что это веселушка и легкая на подъем девушка. Она была красива по-своему, с необычным разрезом глаз, пышными женственными формами и заразительной улыбкой. Но я не представлял, на чем держится их дружба с Агатой. Они казались несовместимыми.

– Может, сначала фильм посмотрим? – предложила Саша.

– Я за! – подняла руку Агата.

Итак, было решено: сначала смотрим фильм. Кирилл разбирался в технике. Он подключил телефон к аппаратуре, мы дружно выбрали ужастик – новую часть «Заклятия» – и расположились на пуфах. Конечно же, их на всех не хватило, и Настя быстро приземлилась на кресло Кирилла, Саша к Паше, а я встал над занятым Агатой креслом, не решаясь присесть. Но она все же подвинулась, не глядя на меня, и я упал рядом.

Для полноты картины предлагаю представить тучное небо за окном, раскаты грома, дробь дождя, темное помещение клуба и нас, ютящихся на соседних креслах. В такой атмосфере смотреть ужастик самое то!

По мере развития сюжета становилось жутко, а мы с Агатой, вероятно, думали об одном и том же – распахнувшейся двери дома ведьмы. Она инстинктивно прижималась к моему плечу, и я не мог не наслаждаться этим, несмотря на то что ее волосы лезли мне в нос и глаза, и я то и дело чихал. В очередной момент внезапного появления паранормального существа мы в страхе сцепили руки, но так же быстро разомкнули пальцы и вернули их в исходное положение.

Я подумал, как это здорово, смотреть кино с девушкой, которую хочется прижать покрепче и защитить даже от такой фигни, как ужастик. Но тут же прокашлялся, затыкая свой внутренний голос, и продолжил следить за сюжетом. Агата расслабилась и улеглась мне на плечо. Я понимал, что выхода у нее другого и не было, но все же мне польстила эта близость.

Когда фильм закончился и мы вернулись в реальность, погода успокоилась, а облака расступились, пропуская пару солнечных лучей. Стало светлее, ветер утихомирился. Кирилл пошел к аппаратуре и включил музыку – песню «Starstrukk» группы 3OH!3. Танцевать я не умел совершенно и, пытаясь двигаться в такт, напоминал бревно в пруду. Агата тоже не разделяла всеобщего веселья.

Настя подхватила Сашку и начала кружить ее в танце, а когда поставила, закружила вокруг оси, подпрыгивая. Саша хохотала, чем я не мог налюбоваться, и украдкой заметил, что Агата смотрит на них с улыбкой. Мы покачивались, стоя в стороне от танцпола, напоминая главного алкаша деревни, дядю Саню, наутро после попойки. Следующая песня погрузила в отчаяние. Плейлист у Кирюхи был всех мастей, но ребята быстро подхватили настрой песни «Behind Blue Eyes». Паша взял Сашку для медленного танца, Кирилл не постеснялся протянуть руку Насте, Наташа с Соней исполняли какую-то трагикомедию, а я протянул руку Агате.

– Я не умею танцевать, но не хочу, чтобы ты стояла здесь одна, – сказал я, улыбаясь.

– И я не умею. Кажется, нужно всего лишь качаться из стороны в сторону, – усмехнулась она, вкладывая ладонь в мою руку.

Прижав ее к себе чуть резче, чем планировалось, я начал покачиваться. Весь покраснел от ужаса, но не мог остановиться, слишком приятно было ощущать ладонью изгиб ее талии. Песня отчего-то напоминала мне саму Агату. Агата смотрела на наши ноги, не поднимая головы. И когда заиграл мелодичный проигрыш «Discover, LIMP, say it, discover…», я шепнул Агате:

– Хочешь, сбежим отсюда?

Она наконец подняла свои грозовые глаза, и я увидел ее пунцовые щеки.

– Давай, – тихо ответила она.

Я на секунду подбежал к Сашке и сказал, что мы уходим, чтобы сестра без Паши с Соней никуда не ходила, взял Агату за руку, и мы направились к выходу. Близился закат, и я уже знал, куда поведу ее.

– А велосипед? – спросила Агата.

– Черт с ним, потом вернусь, – махнул рукой я.

– Куда мы пойдем?

– Ты боишься высоты? – улыбнулся я, приближаясь.

Глава 9 Агата

26 июля, наблюдательный пункт в поле

Высоты я боялась до смерти, но Дане об этом знать не обязательно. Я еще не отошла от этого кошмарного фильма и теплого плеча Дани под щекой, а теперь иду с ним через поле в сторону главной дороги, все больше удаляясь от деревни.

Мы шли около двадцати минут и вот теперь стояли у опоры башни наблюдательного пункта, окрашенной в красный цвет в белую полоску.

– Так… и? – Я с недоумением взглянула на Даню.

– Иди за мной, – сказал он, нырнул под металлические прутья и встал на лестницу.

– Шутишь?! – сглотнула я.

– Ты же сказала, что не боишься высоты.

– Да, но я боюсь хилых конструкций и падающих башен.

– Не переживай, она прочно стоит, не первый раз залезаю.

Перекрестившись, я последовала за ним. Если сорвусь, дедушка останется совсем один, поэтому я крепко цеплялась за каждую ступень лестницы. Доверия ни башня, ни ступени не внушали, да и Красильников тоже, но отчего-то я продолжила карабкаться все выше и выше, пока не достигла обзорного пункта, где уже стоял Даня, опираясь ладонями на ограждение.

Я встала рядом, держась за все, что попадалось под руки. Вид заворожил меня настолько, что я непроизвольно задержала дыхание. Мы находились на высоте примерно шестиэтажного здания. Перед нами расстилались поля, леса, деревенские дома и кусочек основной дороги. Небо окрасилось в оранжево-алый оттенок, солнце, не прикрытое облаками, ослепляло рыжим светом, опускаясь за горизонт. У меня подкосились колени от страха и красоты, и я промазала, пытаясь ухватиться за перила, но меня подхватил Даня.

– Красиво, да? – спросил он.

Я не могла подобрать слов, потому просто кивнула.

– Значит, вот как ты высоты не боишься? – подколол он, указывая на мои дрожащие пальцы.

– Еще не поздно сбросить тебя отсюда, так что попридержи подколы, – заметила я.

Он усмехнулся и сделал шаг навстречу, а затем его руки медленно заскользили по моей талии, и он обнял меня крепко и нежно. Одну руку он переместил на затылок, сильнее прижимая мою голову к своей шее, и я впервые так точно уловила его собственный аромат: розмарин, кедр и даже нотки ладана. Я позволила себе провести носом по его шее и прижаться крепче, ответив на объятия. Внутри стало так хорошо, так трепетно и головокружительно, что я ощутила, как очередной осколок отлетел от моего ледяного сердца.

Еще немного, и Даня растопит мое зимнее, холодное сердце, а этого никак нельзя допустить.

Но в ту минуту, глядя на закат, чувствуя надежные объятия Дани, я была самой счастливой девушкой на свете. Еще никто меня не обнимал так. Еще никогда в моей груди не было ощущения, что кто-то старательно надувает под ребрами воздушный шар, и он уже не умещается внутри и норовит вот-вот лопнуть от переизбытка воздуха, как я – от переизбытка неизведанных чувств.

И я позволила этому моменту быть. Позволила памяти запечатлеть его раз и навсегда, чтобы никогда не забыть. Уловила каждую деталь происходящего, чтобы впоследствии воспроизводить горькими одинокими вечерами. Вслушалась в тишину вокруг, нарушаемую лишь бешеным ритмом его сердца.

– Уже не так страшно? – спросил он, поглаживая мои волосы.

– Теперь нет, – спокойно ответила я.

Я не поднимала головы. Чувствовала, он готов поцеловать меня, а вот я к поцелую не готова. Воспоминания о влажном поцелуе с Виталей еще были свежи, и я не хотела, чтобы с Даней случилось то же самое. Или я боялась, что мне понравится и потребуется еще, а потом придется отпустить его в Москву.

– Ой, а что это там? – спросила я, заметив столб дыма неподалеку.

– Где… – Даня отстранился, и чудо исчезло, словно его и не было. – Вот черт! Это же клуб горит!!!

Он с такой скоростью рванул к лестнице, что я еле за ним поспела. Спрыгнув на землю, я чуть не растянула ногу. Даня похлопал по карманам и выудил телефон, набирая номер.

– Паш, вы в клубе?! – Его нервозность передалась и мне, я следила за разговором, навострив уши. – Фух… да он походу горит! Видите? Ага, сейчас вызову.

Даня сбросил звонок и набрал пожарным, чтобы вызвать их на место.

– Побежали! – он схватил меня за руку, и мы помчались к клубу.

Сердце подпрыгивало на каждой кочке. Я благодарила бога за то, что друзья успели покинуть клуб раньше, чем начался пожар.

– Может, – спросила я, запыхавшись, – мы спровоцировали пожар? Проводка старая и все такое?

– В том-то и дело, что проводка меняная, – ответил Даня.

И как ему удавалось так ровно дышать и так быстро бежать одновременно?!

Мы прибыли на место, когда клуб уже охватило пламя. Повезло, что недавно прошел дождь – сухая трава могла бы подхватить огонь и распространить его по полю до леса.

– Беги к соседям, попроси ведра, я попробую забраться туда, – велел Даня, указывая на заброшенную хату.

Мы разделились, старики, которые уже заметили пожар, сами вытащили ведра. Я перехватила их у забора и понеслась, что было сил. У Дани в руках был старинный медный таз, который он наполнил у колонки. Вдали звучала пожарная сирена, а мы тщетно пытались потушить пламя.

Когда взорвалось окно, Даня накрыл меня собой и повалил на влажную траву. Все произошло так быстро, что я не успела сориентироваться. Нырнула под его руки и притихла. Подъехала пожарная машина, начали съезжаться соседи, прибежала мама Дани с друзьями, Настя и ребята. Даня встал, поднял меня, отряхнулся и пошел говорить с матерью. Ко мне же подошел Виталик.

– Жесть, конечно, – высказался он.

– Не говори. Мы были там всего несколько минут назад…

Я заметила след от сажи у него на лице. Все мы провоняли гарью. Пожарные работали над огнем, я обернулась в поисках Дани и его друзей. Настя прижималась к Кириллу, Даня обнимал маму, да и все ее друзья с искренней жалостью смотрели на нее. И дело было явно не в том, что горел сельский клуб, его можно было восстановить всей честной деревенской компанией. Отец Дани был пожарным, и, думаю, им тяжело было наблюдать за их работой со стороны, их грызли воспоминания. Как, должно быть, несправедливо каждый день смотреть на работе смерти в глаза, а погибнуть от случайной безответственности незнакомца.

Я держалась в стороне, чтобы не мешать. Настя оторвалась от Кирилла и бросилась обнимать меня, на этот раз я даже не отрывала ее от себя.

– Слава богу, тебя там не было, – сказала я на выдохе.

– Мы только отъехали, Соня предложила поиграть в мафию у них на участке, если б не Соня… – возбужденно говорила Настя.

К моменту, когда пожар потушили, от клуба осталось огромное черное пятно. Стены выстояли, но внутри все выгорело. Жители деревни договорились восстановить его в течение месяца, а пожарные тем временем составляли протокол. Им не было дела до причины возгорания – деревня же! Так что в отчете они указали короткое замыкание проводки. Загоготали гуси, и все потихоньку расслабились, услышав родные звуки деревни.

– Господи, дедушка! – воскликнула я, опомнившись.

Он ведь точно почувствовал запах гари и мог видеть столб дыма с нашего участка! Потянувшись за телефоном, я обнаружила несколько пропущенных вызовов и отошла, чтобы перезвонить.

– Агатка! Боже, внученька моя, все с тобой хорошо?! Горит что-то! – кричал он в трубку.

– Все хорошо, дедуль, я жива! Клуб горел, но его уже потушили!!!

– А-а-а! Вот те на!

– У тебя как дела?

– Жив-здоров! Ладно, гуляй, Агатка! Только сильно не задерживайся, я ведь тоже переживаю!

– Ты поел?!

– Конечно! Отменный борщ, спасибо, солнышко! Ладно, что-то у меня батарея пищит, пойду подзаряжу аппарат этот окаянный, а то на второе ухо оглохну от писка!

– Скоро буду!!! – прокричала я и повесила трубку.

– Ну что, проводить тебя? – подкрался Виталик.

Я открыла было рот, чтобы ответить, и отвела взгляд в сторону семьи Дани. Они что-то бурно обсуждали и выглядели так… сплоченно, несмотря на то что кроме матери Дани остальные были всего лишь друзьями семьи. Отчего-то я ощутила себя лишней. Даже смотреть на них стало больно.

– Да. Пойдем. Настю с Димой позовешь?

Димка тоже успел прибежать вместе с родителями. Виталик пошел к друзьям, подозвал их и повел за собой.

– Может, на плиты? – предложил он.

– У меня с собой карты, – продемонстрировал Дима.

– Давайте, – с грустью согласилась Настя.

Я запомнила эту интонацию, чтобы потом поинтересоваться ее делами с Кириллом.

– Пошли тогда, – решила за всех я и пошла вперед.

Не стала прощаться с Даней и Сашей. Старалась думать лишь о том, что случилось между нами на вышке в поле, и обняла себя, воспроизводя объятия Дани. Впервые мне совершенно не хотелось разговаривать с ребятами, сидеть на плитах и играть в карты. Только не после того, что произошло. Но если позволить желаниям взять верх, беды не миновать. Такой была моя привычная жизнь – Дима, Виталик, Настя, плиты, карты и я. Изо дня в день. Пока не окончим школу. Пока ребята не разъедутся, и я не останусь одна.

Глава 10 Даня

28 июля, дом Агаты

Прошло три дня с тех пор, как мы встретились со стихией, которую полжизни усмирял отец. Мама почти пришла в себя после смерти папы, но при виде огня снова погрузилась в скорбь на целые сутки. Извинилась перед нами с Сашкой, попросила бабушку Олесю последить за нами, а сама ушла на кладбище и провела там весь вечер. Я не судил ее, ни в коем случае, лишь хотел помочь и разрывался оттого, что не мог ничего для нее сделать, кроме как присмотреть за Сашкой.

Агата в тот день исчезла в компании друзей. Этот стремный тип, Виталик, начинал меня бесить. Во-первых, я заметил сажу на его лице, и если мы с Агатой были перепачканы ею, потому что пытались потушить клуб собственноручно, то откуда она у этого придурка – можно только догадываться. И вот еще что. Внутри сгоревшего здания я нашел тряпку, которой не было, когда мы смотрели фильм. Она почти догорела и воняла керосином. Пашка назвал меня параноиком и сказал, что я вполне мог не заметить злосчастную тряпку, так как все внимание мое было приковано к Агате. И, черт возьми, он был прав.

Помогая бабушкам или гуляя с друзьями, я хоть как-то мог отвлечься от нее. Но стоило Агате мелькнуть перед глазами, и я понимал – она реальна, и я не могу контролировать себя. Вчера я рискнул подойти к участку Агаты, но увидел ее в компании Виталика. Они что-то весело обсуждали, так что я не стал им мешать. Да и дедушка ее тоже там был.

Но вот что я понял, стоя за забором и прячась за толстым кленом (помимо того, что ощутил себя маньяком), – Агата ведь совсем одна следит за хозяйством, домом и дедушкой. Наблюдая за ее жизнью со стороны, я был ошарашен той силой, которую она в себе несет. Стало ясно, почему она так отреагировала на мои слова о переезде в Москву. В общем, на следующий день я предпринял вторую попытку и снова пришел к ее дому.

– Агат! – позвал я.

Она тем временем в перчатках вырывала сорняки с грядок. Услышав меня, Агата вытерла лицо, перепачкав его землей, и выпучила глаза.

– Что ты тут делаешь?

– Я… – а что я тут делал?! – …пришел составить тебе компанию на огороде. Можно?

Агата помедлила, а потом кивнула и открыла передо мной калитку.

– У тебя тут земля. – Я пальцем провел по ее щеке, и та сразу приобрела первоначальный розовый цвет.

– Спасибо, – хрипло сказала она.

– Найдется для меня работенка?

– Непочатый край, Красильников, так что попрощайся со своими нежными ручками, – вернулась прежняя Агата и выдала мне косу. – Нужно перекосить все вплоть до пруда.

– Не вопрос! – с энтузиазмом вызвался я.

У дедушки и бабушки Олеси были электрические газонокосилки. Я не мог опозорить себя и признаться Агате, что в жизни не работал обычной косой в саду. И пока она занималась животными, я пытался приноровиться к деревяшке так, чтобы ненароком не обезглавить кого-нибудь поблизости. Я все же влился в процесс, но, покончив с четвертью участка, понял, что не чувствую рук. Агата же косит здесь все сама?! Уму непостижимо!

Прошел час, я насквозь промок, в Курскую область вернулась жара, так что я стянул футболку и бросил на пень. Я перешел за дом, как раз когда вышла Агата в компании дедушки, держа в руках стакан с красной жидкостью и льдом.

– Вишневый компот? – спросила она, улыбаясь.

– Здравствуйте! Не откажусь, – кивнул я и залпом осушил стакан. – Ого! Божественный! Можно добавки? Неужели сама делала?

– Ой, молодой человек, как звать-то вас? – заелозил в кресле старик. – И да, Агатка у меня кудесница! А варенье какое, ух! Пальчики оближешь! Ну-ка, Агатка, угости парня! И чего ты ему косу-то выдала? Достала б газонокосилку!

Я чуть не выронил стакан.

– Дед, мне же нужно было удостовериться, что он и с косой справится, – подмигнула мне Агата.

Мне хотелось злиться, наорать на нее, но я улыбнулся, глядя в ее хитрые глаза, и усталость как рукой сняло.

– Меня Даня зовут, Красильников.

– А-а, значит, это твоего папку схоронили недавно, – грустно покачал головой дедушка, Агата хлопнула его по плечу. – А меня Евгений Иванович звать.

– Очень приятно.

– Чего?! – выкрикнул Евгений Иванович.

– Он оглох на одно ухо, – пояснила Агата.

– Говорю, ОЧЕНЬ ПРИЯТНО! – я повторил попытку.

– Господь, да не ори ж ты так, не то на второе ухо оглохну! Агатка еще фирменных оладышек напекла, будешь?

– Сейчас вынесу, – тут же дернулась Агата.

– Брось, пообщайся с другом, я сам вынесу, что я, инвалид какой-нибудь, – хохотнул Евгений Иванович и исчез за шторкой, служившей второй дверью в дом.

– Даже не знаю, как мне с тобой быть после такой подставы, – сказал я.

– Хочешь наказать меня?

Я сглотнул, подумав о том, о чем совершенно точно не следовало.

– Я придумаю тебе наказание, но позже.

– Деловой, Красильников. Пойду вытащу тебе газонокосилку, негоже здесь свое тело демонстрировать весь день.

Я улыбнулся так широко, как только мог, услышав этот двоякий комплимент. Пока Агата копошилась в сарае, дедушка вернулся с подносом на коленях.

– Распогодилось, можно и на улице перекусить, – заметил он. – Ты, значит, новый друг моей внученьки, да?

– Надеюсь, что так и есть, – кивнул я, пытаясь подобрать нужную громкость.

– Ты ее не обижай, Дань, хорошо? Как видишь, сдачи я тебе дать не смогу, но с ружьем обращаться не разучился, хе-хе, – загоготал дед. – Она у меня слишком самостоятельная, даже девчонкой не успела побыть.

На деда накатила грусть, я лишь тяжело вздохнул и забрал поднос, предложив переставить его на пластиковый стол у яблонь. На столе лежал раскрытый сканворд, ветер перелистывал страницы. Мимо пролетела ласточка, и Евгений Иванович сообщил:

– Гнездо вьют прямо у нас под крышей, погляди. – Он указал пальцем. Под крышей действительно было гнездышко, из которого торчало небольшое яичко.

Мы сели за стол, Агата принесла кувшин с компотом и присоединилась к трапезе. Мы поболтали о жителях деревни и вчерашнем пожаре, потом я помог Евгению Ивановичу разгадать пару кроссвордов и продолжил косить. Когда я закончил, стоя у пруда, то выключил агрегат и присел на траву передохнуть. Ива склонила свои ветви почти к самой воде, и я представил, как маленькая Агата прячется здесь от родителей. А что же все-таки случилось с ее родителями? И каково это – не чувствовать себя ребенком, которого оберегают, а стать опекуном пожилого человека в подростковом возрасте?

Я встал, собрался в дом, но кое-что привлекло мое внимание – жестяная банка из-под кофе, будто спрятанная в лопухах. В банке было несколько бычков сигарет одной марки. Странно, Агата не курит, может, дед?

– Дань, мы сейчас с дедушкой будем к родственникам собираться, – нагнала меня Агата.

По привычке руки ее были в задних карманах джинсов, я старательно уводил взгляд от короткого топика цвета спелого крыжовника.

– Понял. Давай я газонокосилку уберу пока.

– Дань, – замялась Агата, – мы приедем завтра поздним вечером, если что.

– Хорошо, – улыбнулся я, принимая этот намек в качестве приглашения.

Я поставил газонокосилку в сарай, попрощался с Евгением Ивановичем и предложил Агате помощь в погрузке деда в машину родственников, но она отказалась. Тогда я ушел, настроение было прекрасное, хотя я и устал как пес. Пока шел домой, думал о жизни в Москве и о скором поступлении.

Кипящая, быстрая жизнь столицы не давала минуты на промедление, на то, чтобы остановиться и не гнаться за новомодным успехом, чтобы осмотреться и определиться. Все время чувствуешь, будто кто-то или что-то наступит тебе на пятки, задавит, если будешь стоять на месте дольше принятого. Большинство девушек старается следовать трендам вместо того, чтобы быть собой. Парни, которые строят из себя альфа-самцов, рвутся стать бизнесменами, не меньше. Амбициозный город. И только попадая сюда, в деревню, удается по-настоящему насладиться жизнью.

Агата казалась мне неземным существом. Не только ее хрупкая холодная красота выбивала почву из-под моих ног, но и мировоззрение. Она была чистой душой, если можно так выразиться, и трудолюбивой. Открытой и общительной, но в то же время замкнутой, если дело касалось ее внутреннего мира. Я не знал, встречу ли кого-то, подобного ей, и начинал тревожиться об отъезде в Москву.

Глава 11 Агата

30 июля, участок Титова

Я потеряла бдительность и упустила тот момент, когда мое настроение начало зависеть от присутствия Красильникова. День, проведенный у двоюродной сестры деда, показался адом. Во-первых, у нее пятеро внуков, которые измучили меня хлеще, чем мой дорогой скот. Я даже заскучала по молчаливым курицам и коровам. Во-вторых, у нее трое детей, которые считали своим долгом покопаться в нашей с дедушкой жизни и выдать никому не нужные, непрошеные советы. Если у вас обе ноги функционируют, это еще не значит, что вы умнее и успешнее, – так и хотелось процедить им в лицо.

Благо мучение это длилось недолго, и вчера вечером мы уже вернулись домой, а сегодня с самого утра я только и думала о том, что нужно дойти до Дани. Погода снова испортилась, по телевизору передали дождь и грозы. К двенадцати я решила начать сборы: надела новый велюровый спортивный костюм изумрудного цвета, под низ – белую майку. Волосы тщательно уложила и выпрямила привычные кудряшки. Подвела глаза столетней тушью, которая практически иссохла. Достала из коробки любимый комплект из сережек и подвески, которые сделала около года назад, и посмотрела на свое отражение.

Я не знала эту девушку. Не видела ее раньше. Бученкова Агата Антоновна никогда не красилась и уж тем более не надевала такой хорошенький костюм, даже в школу. У нее никогда не искрились глаза, как у той девушки в отражении, и она не считала себя фигуристой, однако у той, что напротив, оказалась красивая талия, немаленькая грудь и очень даже хорошенькие ягодицы. В отражении стояла девушка, светящаяся изнутри. Золушка, которой позволили до полуночи чувствовать себя принцессой.

– Дедуль, я гулять! Суп в холодильнике, картошка с мясом тоже. Телефон держи при себе! – сказала я деду, который выехал на объезд территории участка.

– Давай, Агатка, не торопись.

Пока я шла через овраги, начала нервничать. Хочет ли Даня вообще меня видеть? Точно ли он сейчас находится на левой стороне? А что, если… и все эти «если» закрутились в голове, отвлекая от дороги, так что я не заметила, как рядом материализовались Димка с Виталей.

– Ого! Агат, куда собралась? На дискотеку? Так клуб сгорел, – рассмеялся Димон.

– Юморист! – похлопала я. – На встречу. А вы куда? Чем занимались?

– По очереди сейчас подсобим друг другу на поле трактором, – ответил Виталик. – Потом рыбачить пойдем, ты с нами?

Рыбалку, как ни странно, я по-настоящему любила. Особенно летними вечерами, когда небо из розового переходит в лиловый, в камышах прячется болотная выпь, стрекозы подлетают к лодке, позволяют полюбоваться собой пару секунд и тут же улетают. Мы с Димой и Виталей безмолвно раскачиваемся в лодке, ожидая, когда дернется леска. А какой вкусной получается рыба на костре! Хоть и неприятно потрошить рыбешек битый час.

– Если меня не будет на участке, когда соберетесь, то не смогу. Не знаю, когда освобожусь. Может, перенесете на завтра? – улыбнулась я, хлопая длинными ресницами.

– Ладно, завтра так завтра, – подчинился Виталя. – А что за встреча?

– Сама пока не знаю.

Ребята скептически осмотрели меня.

– А Настю где потеряли?

– Не поверишь, Агат, – начал Димка, – с волосатым московским типом гуляет или преследует его. Больше похоже на второе.

Я прыснула. Мы дошли до развилки, и я попрощалась с ребятами, продолжая хихикать под нос. Вот Настя дает! Как за парня взялась! Ему теперь не отделаться от нашей любвеобильной пиявки. Так, подождите. А чем я сама не пиявка? Вырядилась и иду к Дане, намереваясь занять весь его день.

Я подошла к участку Титова и в сотый раз восхитилась его домом, облагороженным участком и прочими деталями, которые создавали уют: садовые фигурки в виде ежиков, лягушек и гномов, широкие качели, на которых я бы почитала книгу, спасаясь от солнца, резной амбар, бассейн, беседка. От беседки с моего места был виден лишь столб, но я слышала песню и голоса, раздававшиеся оттуда. Играло старье, но любимое – «Promiscuous» Нелли Фуртадо. Показалась глубоко беременная дамочка восточной красоты, она танцевала с привлекательным мужчиной, по всей видимости, мужем. Из беседки также вышли Даня с Сашкой, и сердце мое словно резко сжали в кулак, попутно перекрыв кислород. Даня бросил сестре летающую тарелку, и Сашка – чудо, а не ребенок! – счастливая побежала за игрушкой.

Появилась мать Дани с подругой-блондинкой и двумя мужчинами. Один из них, с пронзительными синими глазами, с нескрываемой любовью смотрел на мать Дани, второй передразнивал в танце блондинку.

Я смотрела на них и улыбалась, будто очутилась в каком-то добром фильме. Но нет, я была зрителем. Тем, кто по ту сторону экрана. Пока летающая тарелка не просвистела у правого уха.

– Ой! Дань, здесь Агата! – закричала Сашка, и я поняла, что нырять вниз и прятаться за забором уже поздно.

Красильников сначала удивился, потом подошел к забору и несколько секунд разглядывал меня, разинув рот. Но не успели мы обмолвиться и двумя словами, как подошла его мать в компании друзей.

– Агата, солнышко, заходи! Мы как раз собираемся рыбу с мясом делать на гриле, – сказала она, подталкивая меня на участок.

– Вот тебе и наказание, – шепнул на ухо Даня.

Красильников представил меня всем и назвал имена друзей семьи. Меня поразило то, как они общались, – словно были настоящими родственниками. Это никак не вязалось с моей привычной обстановкой у троюродной бабки. Аглая, мама Дани, попросила звать ее по имени. Тот синеглазый мужчина, не сводивший с нее глаз, оказался Владимиром. Блондинка – Анна и ее черноволосый муж – Михаил были родителями Пашки и Сони, которые присоединились к нам минут через пять после моего появления.

Второй счастливый день в моей жизни. Не думала, что в компании старших может быть настолько весело! Мы всей компанией поиграли в кругу в волейбольный мяч, потом Аглая выдала мне свой старый купальник, чтобы я могла порезвиться с ребятами в бассейне. Я впервые плавала в хлорированной воде! В детстве мы с Бозиной купались в миниатюрном бассейне на ее участке, разноцветном, надувном, который ее отец наполнял ледяной водой из шланга. Мы не дожидались, пока она нагреется, и прыгали в крошечный круг. Конечно, к десяти годам мы из него уже выросли.

Сначала мы играли с надувным мячом, потом в осьминога – своеобразные салки, – а потом Паша, Соня и Саша ушли в беседку, так как родители приготовили обед, а мы с Даней остались в воде. В метре от нас находилась его семья, из колонок доносилась еще более древняя песня «Out of Touch». Не знаю, как у Дани было с английским, но, глядя на его мокрые волосы, зеленые глаза, которые смотрели на меня так, словно я самое красивое создание природы, я поняла, как близок мне припев песни:

Даня улыбнулся и начал щелкать пальцами в такт мелодии, подплыл ближе. Я испугалась и стала взбираться по лестнице, громко распевая, но цепкая лапа схватила меня за талию и швырнула в воду. А ведь я не хотела нырять! Столько трудов вложила в эти несчастные волосы и ресницы!

Под водой я распахнула глаза. Даня тоже был здесь, с открытыми глазами. Он обнял меня и коснулся своим носом моего. Солнечные блики играли на поверхности воды, время остановилось, а вода заглушила звуки. Пузырьки медленно образовывались между нами и спешили наверх. Не отрывая взгляда от его глаз, я обхватила щеки Дани ладонями и нежно провела пальцами, хоть из-за прохладной воды он и не ощутит того тепла, которое я хотела ему передать этим жестом. Даня подхватил меня и вынырнул. Мы шумно глотали воздух.

– Эй, молодежь! – крикнул Андрей Кулаков, муж Милены (если я верно запомнила). – Идите за стол!

Аглаи за столом не было, но мы с Даней вылезли, постарались отжать купальники и укутались в полотенца, которые вынесла его бабушка. Что-то я погорячилась, купаясь в такой холод.

– Агата, иди сюда, переоденешься! Соня, Саша, и вы идите! – крикнула бабушка.

Мы с девчонками переоделись в амбаре под хрюканье свиней. Вернулись за стол как раз тогда, когда подошла Аглая. На шее у нее висел фотоаппарат, и она что-то сосредоточенно в нем настраивала. Даня усадил меня рядом с собой, сбоку от Сашки.

– О, Гайка опять за свое! – вздохнула Милена.

– Ничего не знаю, всем улыбаться и позировать! Это же память! – ответила Аглая.

– Гайка?.. – шепотом поинтересовалась я у Дани.

– Кличка с детства. Никто не смог мне ее объяснить, – усмехнулся он.

– Дети, улыбайтесь! – Аглая нацелила на нас с Даней объектив.

Когда Даня успел положить руку мне на плечо и притянуть к себе, я не поняла, но раскраснелась. Последовало несколько вспышек, потом Даня убрал руку, и все принялись за еду. Михаил предложил сыграть в крокодила, и все дружно поддержали затею. Не могу вспомнить, когда я в последний раз столько смеялась.

Паша, на мой взгляд, был профессионалом в игре. А когда Анна загадала Андрею Кулакову слово, тот побледнел, а потом начал изображать нечто, похожее на пузатого демона, – выяснилось, что Анна загадала ему Милену. Бедного Андрея чуть не проткнули шампуром. Мне Милена понравилась своей открытой агрессивностью в совокупности с искренней добротой и любовью к друзьям. Странные чувства овладевали мной в тот день. Будто я попала на телепередачу «Почувствуй себя частью настоящей семьи». Я любила дедушку, и нам хорошо было вдвоем. Мы понимали друг друга с полуслова. Но иногда, особенно в день рождения, Новый год и другие праздники, меня одолевали мечты о такой компании, как у Красильникова. О дружной семье, которую выбрали не по крови.

Завидовала ли я? Возможно. Я была слишком мала, чтобы контролировать избыток эмоций и впечатлений. Слишком юная, чтобы понять, что не все живут так, как им хочется. Многие просто делают то, что должны.

Каждый раз, когда Аглая подходила и заботливо поправляла мне волосы, подкладывала мне что-то на тарелку, когда она собрала здоровенный контейнер с едой, чтобы я поделилась с дедушкой, холод внутри меня, который заморозил чувства после ухода матери, сковывал все сильнее. Я так надеялась, что переросла обиду, но оказалось, что мне все так же недостает ее. Нет, не этой женщины, которая бросила меня и свекра-инвалида. Не хватает тех мелочей, которые способны привнести в жизнь только матери: плетение косичек, сказки на ночь, походы по магазинам, материнские объятия и напутствия, искренняя забота, защита и любовь вопреки всему.

Опустим мои страдания и вернемся к Красильникову. Солнце окончательно спряталось в гуще темных угрожающих туч. Веселье поутихло, но мы с ребятами продолжали играть в вышибалы.

– Так, дождь собирается, – заметил Владимир, – может, в дом пойдем, кино включим? Места всем хватит!

Даня отказался, чем удивил меня. Что-то шепнул Сашке на ухо, отчего та скромно хихикнула и убежала в дом. И вот мы остались одни.

– Ты ведь не хочешь смотреть фильм в компании этой оравы? – хмыкнул он.

– Может, и хочу. Зависит от того, какое у тебя предложение, – я скрестила руки на груди.

– Хотел пройтись, подальше отсюда. Знаю одно место, где мы сможем укрыться от дождя.

Я не знала деревню вдоль и поперек просто потому, что не было надобности обходить каждый ее уголок. Я с детства тот еще домосед. Так что Даня в очередной раз заинтриговал меня.

– Пойдем.

– Я возьму контейнер с едой, секунду.

Даня положил его в пакет и вышел со мной за территорию участка.

Мы пошли в сторону спортивной площадки на правой стороне. По пути обсуждали всякие пустяки, пытаясь узнать друг друга получше, хотя у меня уже сложилось впечатление о Дане, исходя из фактов. Так бы выглядела его анкета:

Возраст: 15

Любимые цвета: красный, черный и синий

Любимое время года: зима, лето

Любимая еда: бабушкины пирожки, мамина паста, борщ и мои оладушки

Хобби: баскетбол, пробежки, спортивный зал

Любимые исполнители: J. Cole

И так далее. Я знала и о его мечте – стать полицейским.

– А зачем идти в колледж при МВД? По-моему, можно отучиться несколько месяцев и сразу работать в полиции, – спросила я, когда мы вышли в поле, разделяющее нашу деревню и соседний поселок.

– Хочется подняться повыше, – повел бровями Даня.

– Если ты хочешь помогать людям, как отец, почему не идешь пожарным?

– Бесспорно, это тяжелая профессия. Но я себя там не вижу. Ведь помимо горящих зданий нас окружают и другие опасности – люди. А ты… – Даня запнулся, подбирая слова. – Ты когда-нибудь думала о том, кем хочешь стать?

Вот оно. Моя «любимая» тема для разговора.

– Не было времени на подобные думы. Я хочу, чтобы с дедушкой все было хорошо. Этого мне достаточно.

Начался дождь, мелкий, но противный. Гром бабахнул так громко, что мы пригнулись. Небо вспыхнуло, и сразу три молнии сверкнули на севере, северо-востоке и север-западе, ослепив розовым светом.

– Ого! – вздрогнула я.

Мы натянули капюшоны, Даня взял меня за руку и повел налево.

– Что там? – спросила я, когда мы подошли к лесной чаще.

– Увидишь.

Мы пригнулись, чтобы пройти под низкими и густыми ветвями деревьев, и нырнули в чащу. Я заметила, что на некоторых деревьях были накарябаны стрелочки, по ним Даня и вел меня. Когда мы подошли к толстому дубу, покрытому мхом, Даня остановился.

– Ты хотел удивить меня дубом? – хихикнула я.

– Посмотри наверх.

Я подняла голову. Кроны деревьев укрывали от дождя, а прямо на дубе, высоко в ветвях, находился шалаш. Обогнув дерево, я увидела прибитые деревяшки-ступеньки, ведущие к небольшому домику.

– Папа сделал нам с Сашкой. Далеко от дома, да, зато дуб очень прочный. У нас там в основном березы, – сказал Даня.

Домик был кривоват, построен из досок, которые покрылись мхом и чуть вздулись от влаги. Даже крыша имелась.

– Поднимемся? – спросил Даня.

– Ты намерен избавить меня от фобии высоты, да?

– Да тут и высоты-то нет! Пойдем.

Я поднялась за ним, и мы ввалились в крохотный домик, в котором можно было только сидеть, приложившись к стене. Внутри лежал сырой плед, потертые игральные карты и настольная игра. Я устроилась у стены так, чтобы видеть «дверь», то есть дыру, через которую мы пролезли. Даня затих, и я тоже молчала, вбирая в себя звуки леса: ливень, бьющий по листьям, шелест травы, побеспокоенной зайцами и лисами, голоса горлицы и кукушки.

– Иногда я думаю, как можно променять это на шумный город? – прошептала я.

Даня сел напротив меня, так что мы видели лица друг друга.

– Кого-то успокаивает шум автомобилей, железных дорог, толпы. Кто-то не может жить без движения и многоэтажек, – пожал плечами Даня.

– Ужас.

– Ты когда-нибудь была в большом городе?

– В Курске.

– Хотела бы увидеть другие города?

– Дань, – тяжело вздохнула я, – мы это уже обсуждали. И вообще, я не представляю себя в большом городе. Меня сразу задавят или собьют.

– А дистанционное обучение ты не рассматривала?

– Оно стоит денег. Скоро мы поедем на обследование с дедушкой, там столько лекарств выпишут, что можно было бы семестр, а то и два оплатить. А еще коляску пора менять, прогнулась уже вся.

– Это сейчас, поступить можно после одиннадцатого. Или выпуститься из школы, подождать годик и подать документы.

– Что ж тебе так хочется из меня ученую сделать?! Смирись с тем, что я деревенщина необразованная.

– Ты очень умная, и тебе это известно. Не дразнись!

Даня положил горячую ладонь на мою щиколотку, и мурашки побежали наперегонки по всей спине.

– Просто я не представляю, как буду уезжать в Москву.

– Что ты имеешь в виду? – Я вся подобралась, но не пошелохнулась, чтобы его рука ни в коем случае не покинула мою ногу!

– Да ничего, забей! – отмахнулся он.

– Какие у вас планы на завтра? – спросила я.

– Завтра мы уедем до четвертого числа в Новокасторное, к маминым родственникам.

У меня не должно было быть эмоций на этот счет. Но разочарование сразу окрасило мое лицо.

– Ненадолго же, четвертого встретимся в церкви. Вы же пойдете на службу в день памяти Марии Магдалины?

Даня сильнее сцепил пальцы вокруг моей ноги, и я схватилась за голову. Это всего лишь человеческая рука на человеческой ноге. Такое не может вызывать мурашек или опалять щеки!

– Да, пойдем. Договорились. Как ты… как справляешься, Дань? – робко спросила я, отводя взгляд.

– С чем, Агата? Со смертью отца? – уточнил он.

Я кивнула, не поднимая глаз.

– Не знаю. Ощущение странное, ты вроде как тоже умираешь вместе с дурной вестью, а потом обнаруживаешь, что продолжаешь жить. Когда есть ради кого жить, ради кого быть сильным, то остается только быть сильным и не показывать слабину.

Я все же посмотрела на него, приподняв бровь. Слабину-то он как раз проявил, на крыше моего дома. К счастью, я заметила его и подала руку. Даня сверкнул глазами, бросая мне вызов, мол: «Хочешь напомнить мне об этом?» – но я, сама от себя не ожидая, приподнялась и потянулась к нему, чтобы обнять. Я не знала, как еще выразить сочувствие. Даня, похоже, был удивлен не меньше меня: задержал дыхание и выпучил глаза, а потом так нахально улыбнулся, прижал к своей груди, и вот я уже лежала сбоку от него, положив голову ему на ключицу.

Он неуверенно гладил пальцами мои волосы, то и дело путаясь.

– Все, о чем я думаю, Агат, это как из пацана превратиться в мужчину за одно лето, – хохотнул он, и мой подбородок запрыгал на его груди.

Я улыбнулась, слыша его смех.

– Мама не позволит тебе взять на себя львиную долю ответственности. Я думаю, она, наоборот, хочет оградить тебя от этой боли, продлить тебе детство… – попыталась объяснить я, а сама закусила губу.

Ведь именно этого я бы хотела от своей матери. Хоть от кого-нибудь. Мне было страшно выполнять роль взрослой, роль опекунши с малых лет. Казалось, я не имела права на ошибку, на оплошность, и страх навредить дедушке, страх не справиться со своей ношей угнетал меня день за днем. Ежедневное выполнение моих задач, как по расписанию, дошло до такого автоматизма, что я переставала ощущать их тяжесть, пока не сталкивалась с кем-то, кто шел по жизни легко.

– Этого бы ты хотела, Агата? Не нести такую ответственность? – спросил Даня, будто услышав мои мысли.

– Нет. Я всем довольна, – резко ответила я, отпрянув.

– Тише, извини.

Обращаться со мной как с какой-то хрупкой, нежной девчонкой просто непозволительно! Но отчего-то я промолчала.

– Может, мама и хочет этого для меня, но я больше не смогу ощущать себя беззаботным. Я хочу, чтобы на меня всегда можно было положиться. Но с самой потерей справляться тяжело. Я думаю об отце каждый день, и каждый раз, когда вспоминаю, что его больше нет, боль пронзает все тело. Вот как-то так.

Я опустила руку и сжала его пальцы в знак поддержки.

Когда дождь успокоился, мы вернулись на участок его дедушки. Стемнело, вдоль аккуратных каменных дорожек включились фонарики.

– Агат, – позвала его мать откуда-то. Я сначала не поняла и стала нервно оглядываться. – Терраса, второй этаж!

– А, ой, добрый вечер. Еще раз, – промямлила я.

– Оставайся у нас, если хочешь! Вон с Сашкой поспишь, – предложила она.

Как бы ни было сложно отказаться, мне пришлось. Я боялась оставлять дедушку в доме одного без присмотра.

– Спасибо большое, не могу.

– Хорошо, но знай, ты можешь приходить на любой из наших участков когда пожелаешь, – улыбнулась она и вернулась в дом.

Подоспел Даня, и мы пошли к моему дому. Между нами висела недосказанность, но никто не начинал разговор первым. Думаю, мы оба понимали, чем чревато наше общение. В конечном счете кому-то из нас будет больно, и, возможно, стоило пресечь его прямо сейчас. Мы попрощались, словно уже стали чужими, и я занялась дедушкой. После ванной угостила его остатками мяса и овощей и не смогла сдержать улыбки, глядя, с каким аппетитом он все уплетал.

А потом, в своей спальне, я нехотя начала переодеваться. Заметила вспышку у окна – похоже, молния еще не успокоилась, – легла в постель и ощутила, как что-то давит на меня. Будто на грудь положили булыжник. А внутри разрасталась, так же быстро, как сорняк, пустота.

Глава 12 Даня

4 августа, церковь у кладбища

На престольный праздник в сельскую церковь съезжаются со всех деревень округи. Десятки разноцветных автомобилей брошены тут и там, о правилах парковки здесь нет и речи. Нас привез Вова, мой крестный. Меня заставили вырядиться в брюки и джемпер, Сашка была в длинном фиолетовом платье, похожем на мешок, с белым платком на голове. Мама не изменила любимому цвету: синее платье, туфли и платок.

Служба началась, из открытых массивных дверей церкви слышалось пение хора. Батюшка в параллель читал Евангелие. Церковь несколько лет назад отреставрировали, и теперь она была красной с белыми колоннами и темно-голубой крышей. Золотые купола ослепляли, ловя солнечные лучи. Мы вошли внутрь, и к нам обратились лики святых со стен; аромат ладана, смешанный с сотней человеческих запахов, ударил в нос.

Слухом завладело небесное пение и монотонный голос батюшки. Я осмотрел толпу – множество знакомых, но Агаты не было. Только через пару минут я обернулся, услышав грохот – она пыталась ввезти коляску внутрь.

– Я сейчас, – шепнул матери, та кивнула.

– Давай сюда!

Я приподнял коляску и ввез Евгения Ивановича в церковь. Агата вновь захватила все мое внимание: бледно-голубое льняное платье в пол, длинные волосы, выглядывающие из-под серой косынки в тон глаз. Героиня народной сказки, не иначе.

Старики в первых рядах опустились на колени. Когда Агата провезла деда вперед, я на мгновение перехватил ее пальцы, и мы обменялись улыбками. Не думал, что буду так скучать, а теперь, прости господи, с нетерпением ждал завершения службы, чтобы поговорить с ней.

Но служба длилась долго. Батюшка ушел за ширму, и все люди пошли за ним в левый угол – начиналась исповедь. Он читал заповедь за заповедью, сопровождая каждую примером из Евангелия. Я обратил внимание, что в церковь пришли и друзья Агаты: Настя, Дима и Виталик. Последний, по традиции, свирепо меня осмотрел и даже в святой праздник заявился в драных шортах камуфляжной расцветки и футболке с не самым православным лозунгом. Зато Бозина выглядела непривычно скромной, спрятав волосы под длинным белым расписным платком, а фигуру в бесформенном, но элегантном кружевном платье ниже колена.

Настя спешно улыбнулась мне и стала выискивать глазами кого-то в толпе.

– Не повинны вы в этом? – громкий голос батюшки раскатился по церкви. – Подумайте.

Некоторые перекрестились, несколько голосов вторили: «Каюсь». Далее толпа вновь переместилась в центр и выстроилась на причастие. Агата встала вперед, придерживая ручки коляски. Я еле удержался от греха обнять ее здесь и сейчас. Мама на ухо прошептала мне инструкцию, что делать, когда подойдет моя очередь.

Батюшка накрыл мою голову епитрахилью, я помолился, перекрестился, слушая молитву из его уст, затем причастился, поцеловал Библию и крест и отошел.

Стало смертельно душно, все собравшиеся обливались потом и дышали друг другу в макушки и спины. Несколько бабуль обмахивались веером, за что были отруганы: создавая движение воздуха, они чуть не погасили пламя свечей.

Я собрался выйти из церкви, когда ощутил жар сзади. И запах гари.

– Даня!!! – раздался крик матери.

Кто-то повалил меня на пол, и я чуть не выбил зубы о кафель. Жар разрастался, и я осознал, что горит моя чертова спина! Вернее, джемпер, но огонь добрался и до кожи, быстро распространяясь по всей спине. Я мало что соображал, глядя в пол и испытывая адскую боль. Кто-то вылил на меня воду, по всей видимости, святую. Агата припала на колени у моей головы и приподняла лицо своими теплыми, шершавыми и влажными ладонями. Потом сильные руки подхватили меня и вытащили из церкви, а я орал от прикосновения кожи к чьему-то телу. Боже, как больно! Перед глазами пелена, голоса смешались в один гул. Я увидел, что несет меня Вова, мама причитает рядом, Сашка в ужасе, Агата вывезла деда и пыталась успокоить мою мать, следуя за моей семьей, небрежно везя коляску по кривой земле.

– Дань, все будет хорошо! – повторял Вова.

Раз я живой, значит, будет, с этим не поспоришь. Пострадала и болела даже шея, видимо, подпалились волосы. Все прихожане выбежали из церкви и перешептывались. Для старушек представление зрелищное: Господь заметил в церкви грешника и подпалил его. Вот слухов теперь будет. Батюшка поспешил к моей семье.

Все суетились вокруг меня, а я от боли потерял сознание.

4 августа, вечер, Курская больница

– Привет, сынок.

Я лежал на животе на больничной койке. Рядом мама поглаживала мои волосы. Глаза ее покраснели, на веках проступили тонкие красные вены. Этого еще не хватало! Только порадовался ее постепенному восстановлению, как сам стал причиной новых слез!

– Никто больше не поранился? – спросил я, вспоминая, как тут очутился.

– Нет-нет, только ты. И в этом тоже нет ничего хорошего.

– Я даже не понял, как это произошло.

– Мы думаем, толпа оттолкнула тебя к стойке со свечами, и от одной загорелся джемпер, а ткань легко воспламеняема. И вот что я тебе скажу – больше никаких служб. Будем слушать снаружи. Еще раз этого я не переживу, – серьезно заявила мать, приподняв указательный палец.

– Похоже, так и было. Я ничего не видел, – вздохнул я.

– Больно?

– Очень. Но уже не так сильно.

– Потому что тебе сделали укол. В основном у тебя ожоги второй степени, и только в одном месте на спине останется шрам. Вовремя потушили.

Мама помолчала и прибавила:

– Не могу поверить, что я все это говорю так спокойно.

– Все хорошо, мамуль, заживет, – выдавил улыбку я. – Когда меня отпустят?

– Думаю, мы сможем забрать тебя завтра утром. Полежи здесь, мало ли боли вернутся. Да и спину нужно обрабатывать. А еще у тебя температура, чувствуешь?

– Ага, как будто голову в кипяток окунул.

– Тебе дать отдохнуть или впустить Агату?

Я подскочил, но мама за голову опустила меня вниз, прижав щекой к кушетке.

– Все с тобой ясно. Сейчас позову, – улыбнулась мама.

Агата уже без платка, растрепанная, вошла в палату. Щеки ее были красные, как от свеклы, но румянец делал ее еще красивее. Панически оглядев палату, Агата натянула улыбку.

– Привет, – тихонько сказала она, махнув рукой. – Я ненадолго, дедушка вот-вот вернется от друга. Хотела удостовериться, что с тобой все хорошо.

– Подойди сюда.

Агата села рядом.

– Дай руку.

Она послушно протянула ладонь, я крепко сжал ее и коснулся губами тыльной стороны. Волоски, вставшие дыбом на ее руках, не ускользнули от моего взгляда. Агата выглядела до того разбитой, что мне захотелось прижать ее к себе, увести отсюда и вернуть присущий ей бодрый, радостный настрой. Но любое движение отзывалось в спине жуткой болью.

– Вот теперь все хорошо, – прошептал я, прижав ее руку к своей щеке.

– Господи, да ты весь горишь! – охнула она и дотронулась до лба. – Я кого-нибудь вызову, ладно?

– Уже убегаешь?

– Скоро выйдешь, не переживай. Вот тебе мотивация для восстановления, – попыталась улыбнуться она. – Поправляйся скорее.

Она едва коснулась губами моего лба, и в этот момент мне показалось, что температура моего тела превысила сорок один градус.

7 августа, правая сторона деревни

Пришлось задержаться в больнице, жар не спадал. Но сегодня я, наконец, вернулся. Спина чесалась невыносимо, но чесать было нельзя – волдырям нужно было лопнуть самостоятельно. Отдельное мучение – носить футболки и рубашки. Пришлось взять у дедушки гигантскую одежду, чтобы не прилегала к коже. Спина у меня теперь была уродская, и оставалось только уповать на то, что кожа заживет.

Я терпеть не мог внимание к себе, особенно в таком количестве, которым меня окружили после возвращения. Бабушки соревновались в том, чьи пирожки, сделанные специально для меня, окажутся вкуснее. Дед не дергал меня с работой на заводе. Мамины друзья надарили подарков больше, чем на день рождения. Я жаждал одного – встречи с Агатой.

Вечером я собрался навестить ее, пошел в комнату, чтобы привести себя в порядок, но постучала мама.

– Входи!

– Зай, – обратилась она и присела на кровать, – мы пораньше уедем в Москву.

– Что?! Почему? – я плюхнулся в кресло.

– Скажу честно – мы бросили много дел в Москве, сам понимаешь почему. У меня работа появилась, да и вам к школе подготовиться нужно. Скорее всего, поедем двадцатого.

– Я ведь могу остаться с бабушками.

– Дань, я понимаю, мне тоже всегда тяжело было уезжать отсюда, но так нужно. Бабушка, кстати, тоже собирается вернуться, она не все вещи перевезла. Не будешь же ты переезжать сюда и жить с дедушкой?

– Да, я понимаю, – невпопад ответил я. – Просто… хотелось бы остаться до конца лета.

Мама поцеловала меня в щеку и заглянула в глаза.

– Это ваше первое лето с Агатой, представляю, что творится у тебя в душе, поверь, – хитрая улыбка превратила маму в девчонку-подростка. – Но вам сейчас по пятнадцать лет. Ты знаешь, я никогда не стояла у тебя на пути и не принуждала к чему-либо, но позволь мне дать совет: подрасти. В пятнадцать мир видится иначе. Ни в коем случае не хочу сказать, что ты глуп или мал, просто недостаточно опытен и чуть более остро все чувствуешь. Ну, знаешь, подростки – как вампиры. Лет до двадцати все чувства и эмоции обострены, как у вампиров слух и обоняние.

Я горько усмехнулся, проведя ладонью по лицу.

– Знаю, мам. И не собираюсь устраивать подростковый бунт, если ты об этом.

– Дань, не обижайся, пожалуйста. Мы всегда готовы будем приютить Агату в Москве.

– Она не оставит дедушку, – твердо заявил я.

Мама закусила губу.

– Значит, она здесь одна? Ухаживает за ним?

– Да. Даже поступать не планирует.

– Может, она и не хочет. Пройдет время, и вы определитесь, чего хотите на самом деле.

– Ладно, мам, пойду я.

– Цветов, что ли, нарви, там ирисы вымахали, иди срежь, – подтолкнула мама.

– Ма-а-а-а-м…

– Давай-давай!

В итоге букет мы собирали всей семьей, и даже мне, человеку далекому от ценителя цветов, он понравился. Хвала господу, намечался дождь и дул сильный, прохладный ветер, остужая обожженную спину, пока я шел к Агате.

Глава 13 Агата

7 августа, дом Агаты

Сегодня мне снова снилось пламя. Огонь преследует меня, напоминая о хрупкости жизни. Зловещее стечение обстоятельств уже начинало пугать. Горящая спина Дани в церкви до сих пор стояла перед глазами, на два дня я превратилась из опытного опекуна в маленькую внучку, которую баловал дед. Кроме пламени я мало что помню. Только как стащила платок с головы и начала лупить им по спине Дани, пока Владимир не вытащил его наружу, пока кто-то не принес воду и не потушил огонь.

– Обошлось, Агатка, обошлось! – шептал дед, сжимая мою руку по пути домой. – Мартыныча попросим свозить нас завтра в больничку-то, не переживай, внученька, выкарабкается паренек.

Но видеть Даню в больнице оказалось еще страшнее. Пусть улыбка озарила его лицо, пусть он, увидев меня, сразу расслабился и просиял, но стоило мне коснуться лба, и я перепугалась до смерти! Такого жара давно не ощущала! Я была беспомощна, боялась притронуться, сделать ему больнее. Ожоги заживают, и смертельной опасности для его жизни не было, но все же. Мне уже доводилось видеть горящих людей, когда пламя охватило завод. И огонь забрал достаточно в моей жизни: отца, мое детство.

Только не Даню. С меня хватит.

Вчера мы с Виталиком и Димой пошли на рыбалку и хорошо провели время. Пока не наступила пора прощаться. Мы наловили два ведра окуней и карасей и поделили их на троих. Виталик провожал меня до дома и на прощание, прямо у калитки вдруг крепко обнял, зарылся лицом в волосы, а я стояла, не зная, куда деть руки.

– До завтра! – сказал он, будто ничего странного не произошло, и пошел себе дальше. Довольный.

Я подумала, что стала слишком восприимчивой. Может, он и раньше меня так обнимал, просто появление Дани и все те чувства, что он пробуждал, создали этот контраст. Черт их разберет!

Утром я пошла медитировать с коровами. Вся пропахла блинами, которые готовила к завтраку с шести до семи утра. Медитация не удалась, так что я вернулась и взялась за книгу – мне осталось прочесть финальные главы Элис Кларк, и я морально готовилась к разбитому сердцу. Не успев прочитать последнюю главу, я вернулась, чтобы разделать рыбу. Пять штук бросила в морозилку, парочку решила засушить и еще несколько пожарить. К вечеру я воняла всем, чем только можно было вонять, потому пошла в душ.

Я каждый день ждала возвращения Дани из городской больницы. Вчера не выдержала и утром пошла выяснять у его родственников, как скоро его выпишут. Аглая сказала, что сегодня, поэтому решено было привести себя в порядок и надеяться, что он придет.

Погода разбушевалась, поднялся такой сильный ветер, что клонило деревья и стучало по окнам. Тучи все никак не могли разразиться, но по их черноте можно было догадаться – если не град, то ливень точно будет. Я спустилась в сенцы и встала в дверях, наблюдая за тем, что происходило снаружи.

Каким я только не видела этот пейзаж. Сейчас вокруг было ярко, зелено, тепло. Осенью картина приобретет желто-оранжевые оттенки, в глубокой яме у забора скопится вода, на улице будет стоять запах гниющей листвы. Зимой на крышах сарая и дома ляжет снежная шапка, снег будет хрустеть под ногами, в пейзаже будут преобладать холодные, ослепительно-белые и голубые оттенки, на фоне которых будут выделяться темные голые деревья. Наступит тишина, никакого пения птиц, только громкие завывания ветра и треск поленьев в печи. Потом придет весна и снова подарит взору яркие краски и умопомрачительные ароматы цветущих деревьев – особенно я любила аромат черемухи.

Да, природа циклична. А мы лишь наблюдатели. Когда нас не станет, сезоны так и будут сменять друг друга, а люди продолжат строить ожидания на каждый из них. Только вот я уже ничего не ждала. Для меня смена времен года превратилась в большой круговорот, в который меня затянуло безвозвратно. Лето, осень, зима и весна – я могла с точностью до минуты расписать, как проведу каждый день.

Но если выбирать из времен года, то я определенно остановлюсь на зиме. Морозные узоры на окнах, тепло печи, высокие валенки и шерстяные перчатки. Снегопад, снеговики, снежные ангелы – одним словом, любимый снег, поблескивающий в вечерней темноте. Холодно, как у меня на душе, и никаких ложных надежд. От зимы знаешь чего ждать и не переживаешь о несбывшихся надеждах.

Я так погрузилась в свои мысли, что не сразу услышала шаги со стороны леса. А потом появился Даня с букетом в руках. И вся грусть улетучилась, как первый снег утром. Я сорвалась с места и побежала ему навстречу. Клянусь, готова была прыгнуть в объятия и кружиться в них, кружиться и кружиться! Но я подошла и лишь сдержанно улыбнулась.

– Привет! – улыбнулся он в ответ и протянул цветы. – Надеюсь, тебе понравятся.

– Они очаровательны, – искренне ответила я. – Как ты себя чувствуешь? Как ожоги, заживают потихоньку?

– Да, все хорошо. Терпимо. Как видишь, приходится носить огромные футболки, чтобы ткань меньше соприкасалась с кожей, – он одернул здоровую серую футболку, в которой могли бы поместиться два человека.

– Это было очень страшно, Дань, – я обняла себя, прикрываясь от ветра. – Просто в один миг вспыхнул огонь! Ты проходил мимо кануна, там было столько свечей, людей, и немудрено, что загорелась ткань. Как мы поняли, так и произошло. Я считаю, что нельзя впускать столько людей в маленькую церковь одновременно. Помимо огня еще и духота – наша соседка свалилась в обморок.

– Согласись, подозрительно, что из года в год в церкви проходили службы, но никто на памяти моей бабушки не воспламенялся, – заметил Даня.

Я призадумалась.

– Тоже верно, – кивнула я. – Значит, только ты такой везучий и невнимательный.

– Вот спасибо! Умеешь поддержать, – усмехнулся он. – Что мы, так и будем стоять посреди дороги?

– Ой! Пойдем ко мне, я цветы пока в вазу поставлю.

Я пригласила его в дом и метнулась на кухню за вазой. Разобравшись с цветами, приготовила Дане чай и выложила печенье с творогом. За чаепитием он рассказал о том, как восстанавливался. Для их семьи травмы от огня не в новинку, по словам Дани, его отец Алик систематически получал ожоги во время тушения пожара, несмотря на профессиональную экипировку. Даже мама его однажды отравилась угарным газом, оказавшись в эпицентре пожара, из которого ее спас Данин отец.

Представляю, как Аглая с годами стала ненавидеть стихию, которая постоянно следовала за ее близкими.

– Слушай, я тут кое-что сделала. Только не смейся, – сказала я, когда мы допили чай.

– Ни в коем случае, – пообещал Даня.

Я сбегала наверх и спустилась с подарком в руках. Эту подвеску я переделывала несколько раз и до сих пор уверена в том, что идея была дурацкой. Но мне так хотелось, чтобы у Дани осталось что-то на память обо мне и этом лете, что я не смогла удержаться. Я нашла каучуковую цепочку с металлической застежкой и небольшую круглую форму для заливки смолой. Внутри я нанесла краску так, чтобы фон напоминал пламя, а на нем выложила крохотный пистолет размером с муравья и две малюсенькие веточки гипсофилов.

– Вот, – я протянула поделку Дане, – надеюсь, тебе понравится. Просто на память. Я подумала, что лето подходит к концу и…

Даня крепко сжал мою руку и перебил:

– Спасибо, Агата. Прекрасная работа. И мне ни капельки не смешно. – Даня произнес эти слова с такой болью, что внутри у меня все свернулось, как молоко из-под коровы. – Мы уезжаем двадцатого числа.

К этому удару я была не готова. Упала на стул напротив и уставилась на свои пальцы.

– Так скоро.

– Да.

Столько всего мне хотелось сказать, и в то же время не говорить ничего, потому что нужных слов все равно не подобрать.

– Можешь застегнуть ее, пожалуйста? – попросил Даня, касаясь моего локтя. Эти мимолетные прикосновения творили со мной невообразимое.

– Правда?

Счастливая улыбка появилась на моем лице, когда Даня кивнул.

– Конечно!

Подвеска отлично гармонировала с его глазами. Довольная, я улыбнулась и прижала руки к груди.

– Я тоже кое-что принесу тебе в следующий раз. А где дедушка, кстати?

– Дед спит, ты разве не слышишь храп из чулана? – хихикнула я.

– Теперь расслышал. Ты когда-нибудь играла на приставках?

– Я, по-твоему, совсем динозавр?

– Хотел предложить тебе пойти в дом на левой стороне. Это дом моей прабабушки, но из-за болезни ей пришлось остаться в Москве, а у меня есть ключи. Погулять, боюсь, не получится, нас ветром унесет.

– Хорошо, пойдем! Только дедушке записку оставлю.

Нацарапав дедушке послание, я прикрепила лист магнитом к холодильнику. Мы с Даней вышли из дома и пошли на левую сторону. Я узнала дом, к которому мы пришли: голубая краска на бетоне облупилась, фундамент был покрашен в черный. Окна закрыты металлическими ставнями. На участке лежал поваленный ствол тополя, а к нему была прибита скамья. Однажды мы с отцом приходили сюда в гости, чтобы продать молочные продукты.

– Внутри могут быть мыши, – предупредил Даня.

– Не самое страшное из того, что можно обнаружить в деревне.

С шумом распахнув дверь, Даня вошел на застекленную веранду. Стекла покрывала паутина, пахло сыростью. На веранде стояли ведра, в которых лежали ковшики, а также сундук и чугунная сковорода. Когда-то ведра наполняли водой из колонки, которая торчала из земли прямо у крыльца. Даня прошел к розетке и подключил переходник, протестировал свет – включился.

– Слава богу! Переживал, что здесь не будет электричества, – выдохнул он.

Я осматривала дом: темно-коричневые деревянные полы в комнатах покрыты небольшими цветастыми ковриками. После сенцев шла комната и чулан с печкой, далее дверь в одну большую комнату с тремя кроватями, в которой был виден относительно новый телевизор и «Плейстейшен» одной из первых моделей. Даня все подключил и вытащил коробки с дисками, предоставляя мне выбор.

– Боюсь, я ни во что играть не умею, кроме «Мортал Комбата».

– А «Резидент Ивл»?

– Это бродилка?

– Да, про зомби. Можем сначала в «Мортал», а потом в зомби.

– Давай!

Даня не стал снимать ставни, а потому мы включили напольный торшер в комнате, для более уютной атмосферы. Если бы я знала, что собой представляет «Резидент Ивл», попросила бы включить основной свет. Так страшно мне не было даже во время просмотра ужастика. Даню забавляли мои крики, но я переживала за свои нервы и попросила вернуться к «Мортал Комбату», так и не пройдя уровень – одной встречи с главным зомби мне было достаточно.

За играми время пролетело быстро, за ставнями невозможно было понять, что творится на улице, а шум игры перебивал звуки снаружи. Когда мы наигрались и выключили телевизор, я достала телефон, чтобы взглянуть на время – уже девять вечера! И как бы мне ни хотелось остаться с Даней, нужно было возвращаться к дедушке, помочь ему с процедурами. Только я поднялась с пола на ноги, как раздался звук разбитого стекла.

– Это где?! – на вдохе выдала я.

– Кажется, веранда.

Даня быстро прошел сквозь комнаты, и действительно, в одном из стеклянных квадратиков веранды красовалась дырка, а на полу лежал камень, булыжник.

– Интересно.

– И странно, – поддержала я. – Может, ветер? Вон как завывает!

Даня вышел на улицу и осмотрелся, обошел дом, вышел за забор – никого. Я исследовала лес вокруг дома, но тоже никого не увидела. К этому времени начался поистине шквалистый ветер и зарядил ливень, а возможно, мелкий град, потому что по голове било будь здоров!

– Пойдем, провожу тебя! – крикнул Даня, возвращаясь на участок.

– Не глупи, как ты потом будешь возвращаться?! Твой дом рядом, а я сама дойду.

– Нет, даже не спорь. Я провожу тебя, – настоял он.

Я закатила глаза, набросила капюшон, и мы перебежками отправились к моему дому. В поле укрыться было негде, поэтому мы старались не останавливаться, лишь изредка, когда ветер не давал идти.

– Агата, тогда, в домике на дереве, я хотел сказать, что мне тяжело будет уехать, потому что… – заговорил Даня, его речь перебивал гром.

Я же, осознав, что он собирается произнести, чуть не споткнулась на ровном месте.

– Дань, ты не обязан.

– Но я хочу сказать! Ты нравишься мне. И ты прекрасна. И, черт возьми, я больше не могу с этим бороться.

Он остановился в поле, на том самом месте, где я обычно медитировала и где Виталик меня обслюнявил.

– Я не хочу, чтобы ты думала, что для меня это просто развлечение. Меня тянет к тебе. Но ты ведь понимаешь, что скоро мы разъедемся, и я больше не могу делать вид, что этого не произойдет.

– Я знаю.

Губы дрогнули, от холода и переживания меня затрясло. Я подошла ближе и посмотрела в его глаза – в них искрилось возбуждение и волнение.

– Поэтому и говорю, что ты не обязан мне ничего объяснять. Я ни на что не рассчитывала. Но я счастлива, что познакомилась с тобой. И ты… – Я закусила губу, подбирая слова.

Кофта вымокла насквозь. По голым рукам Дани хлестал ливень.

– Что-то тянет меня к тебе, и я не могу найти этому объяснения. Но я не могу позволить себе перейти черту, понимаешь? Я останусь здесь, а ты уедешь, и каково нам будет после?

– У нас есть еще двенадцать дней. Давай думать о том, как провести их вместе.

Даня подошел вплотную, прижавшись торсом к моей груди. Я вытерла глаза – дождь безбожно бил по лицу. Над нами сверкнула молния.

– Прости, но если я этого не сделаю, то не сдвинусь с места, – прошептал он и коснулся моих губ своими.

Его руки обвили меня и прижали к себе так, что я ощутила себя единым целым с ним. В первое мгновение я испугалась – что, если этот поцелуй окажется таким же противным, как с Виталей? И каким вообще должен быть тот самый поцелуй, о котором пишут в романах и снимают кино?

Но менее чем через секунду я все поняла. И весь мой прежний мир рухнул. Его губы, влажные от дождя, идеально подошли к моим губам. Он поцеловал меня так нежно, так осторожно, будто боялся, что я убегу или испугаюсь. О да, я испугалась! Испугалась тех чувств, которые подлетели внутри и начали кружиться, как осенняя листва, гонимая ветром. Перестал существовать дождь, прекратились раскаты грома. Меня не волновали порывы ветра, потому что теплое дыхание Дани согревало, как и его объятия. По его движениям, тихим вздохам, по сжавшим мою талию рукам, я осознала, как долго он томился в ожидании. По частому ритму сердца, по головокружению, по взрыву эмоций я поняла и то, что сама ждала этого не меньше.

Даня отстранился, чтобы рассмотреть меня, проверить реакцию, и глаза его выдавали все чувства ко мне. Капли дождя стекали по вискам, я бесповоротно промокла, но не могла отпустить его сейчас. Подавшись вперед, я обхватила его шею, и он, более не сомневаясь в своем решении, поцеловал меня с большей страстью, с напором и желанием. Его руки переместились на мои щеки и смахнули потоки дождя.

– Иди, ты сейчас простудишься, – прошептал он, но поцеловал еще раз, и еще, и я не понимала, как после этого пройти хотя бы метр, не упав.

– Ты тоже, – едва слышно ответила я и прижалась лбом к его подбородку, чтобы перевести дыхание.

– Увидимся, хорошо?

Даня, чьи волосы уже можно было выжимать, поцеловал меня в макушку.

– Угу. Беги.

Молния мелькнула совсем близко, и я подтолкнула его, чтобы он скорее бежал домой. Не помню, как дошла до дома, как поговорила с дедушкой и отвела его в ванную, не помню, как оказалась в постели. Помню лишь, что дрожала под двумя одеялами, вслушиваясь в дробь дождя о подоконник, и касалась горящих губ, вспоминая поцелуй.

Ты спросил, прощу ли я тебя, Даня, за поцелуй. Мой ответ – да. Я не прощу тебе то, что ты своим теплом, внутренним огоньком, искрящимися глазами, добротой растопил мое сердце, которое годами наслаивало лед, которое забыло о человеческом тепле и прикосновениях. Из-за тебя, Даня, я снова стала уязвимой.

Глава 14 Даня

19 августа, луговые качели

Никогда в жизни время не летело так быстро, как в эти несколько дней с момента нашего поцелуя. Я ненавидел свой возраст, ненавидел все обстоятельства, которые были против нас, ненавидел себя за слабость. Не мог противостоять своему влечению к Агате. У меня не было вредных привычек, но, похоже, эта девчонка стала одной из них. И от этой зависимости не приклеишь пластырь! Ее не выведешь жвачкой, как в случае с никотином.

Но вернусь к тем прекрасным дням, которые нам удалось провести вместе.

Я возвратился домой окрыленный и не смог сомкнуть глаз до самого утра, а на завтрак влил в себя две кружки кофе. Я целовался и раньше, с двумя девчонками – первая мне выпала случайно, при игре в бутылочку, и это было странно и неуклюже, потому что мы оба не умели целоваться и не испытывали друг к другу симпатии; со второй у нас отношения продолжались месяц, чтобы перед парнями стыдно не было, но ничего у нас не сложилось. Я тогда понял, что отношения меня вообще не интересуют, что мне нужно проявить себя на вступительных и заняться будущим. Пока не появилась она. Спасла меня и зачаровала.

Агата показала мне, что в первую очередь девушка может быть другом и интересным собеседником. Я готов был целовать ее каждую секунду, но и без поцелуев время с ней пролетало быстро и волнительно.

Я как мог помогал ей на участке, но нагибаться и разгибаться было больно – затягивались ожоги. Агата помогала моей маме – та обучала ее фотографии и отдала свой предыдущий фотоаппарат, который уже не устраивал маму в работе, но мог подойти для любительской съемки. Странно было наблюдать за ними со стороны, так сильно они напоминали друг друга и в то же время были совершенно разными.

Если в моих грезах Агата представала девушкой, взрослой не по годам, то рядом с моей мамой казалась совсем девчонкой, которая внимала каждому слову, млела от любой похвалы, а уходя выглядела сломленной, расстроенной и обессиленной.

Пару дней назад к нам зашли Милена с Андреем. Не знаю, как они еще рисковали оставаться здесь, ведь, судя по размерам живота, Милена могла родить в любую минуту. Но они все же пришли, и Милена села рядом со мной на качели, пока я наблюдал за Агатой в компании мамы. Мама показывала Агате альбомы, а после предложила забрать кое-какие вещи из своего гардероба, которые ей были уже малы.

– Очень они похожи внешне, но мать твоя вся такая воздушная, миролюбивая и тактильная, – Милена передернулась от слова «тактильная», – а Агатка эта сдержанная, серьезная.

– Да. Такая и есть, – кивнул я. – Милена…

– Ты уверен, что хочешь спросить совета у меня? – подловила она. – Потому что для этого больше годится Воронцова. Тьфу, то бишь Анька Добрыдень!

– Я хотел спросить, когда ты влюбилась в Андрея?

Карие глаза Милены метнули в меня вражеские стрелы.

– Я? Влюбилась в него?!

– Ну… вы же женаты уже сколько, – я начал загибать пальцы.

– Ладно, убери свои пальцы! Сложно ответить, Дань, ведь я с Кулаковым с самого-самого детства. Малышами бегали по деревне, отлавливали лягушек, дразнили гусей, бросались репейниками. В общем, выводили друг друга долгие годы.

– То есть вы полюбили друг друга еще в детстве?

– Нет, малыш. – Меня как током ударило, когда она так ласково меня назвала. – Мы любили друг друга, как любят члены семьи. Он всегда был моей семьей, хоть и выбешивал жутко. А когда нам исполнилось по пятнадцать, забушевали гормоны, обострились чувства, и мы поняли, что враждуем и дразним друг друга не потому, что закадычные друзья, а потому, что оба хотим перейти на другой уровень отношений, но сопротивляемся этому и ни за что не признаем. Хотя, ладно, надо отдать Андрею должное – он как раз не сопротивлялся и вытерпел все мои нападки.

– Ты хотела сказать, терпит до сих пор? – я засмеялся, но, поймав ее уничтожающий взгляд, сглотнул и замолчал.

– Так к чему это все, дружок мой?

– Нормально ли это – влюбиться в пятнадцать? Или правильнее думать об отношениях после лет девятнадцати? Сейчас вроде как немодно обрекать себя на брак и прочее раньше тридцати.

Милена полностью развернулась ко мне, испытующе посмотрела и выдала:

– А тебе не насрать?

Я аж покраснел.

– На что именно?

– Что там модно, а что нет? Какая на хрен разница, как живут другие или какие стереотипы теперь в топе?

– Но вы ведь тоже первого ребенка завели, получается, в тридцать с…

– Озвучишь мой возраст, и не посмотрю, что ты сын моей лучшей подруги… – зловеще произнесла она.

Да, Милена всегда была резкой в общении, но преданнее нее я человека не знал, разве что мои крестные – Вова и Аня.

– Дружок мой, Гайка родила тебя в девятнадцать лет. Думаешь, ее не осуждали? Еще как! С пузом на втором или третьем курсе, уже не помню! Но ей было плевать, потому что она хотела, чтобы ты появился, и любит тебя какой-то сумасшедшей любовью, ну, это ты и сам заметил.

– Она просто добрая, ничего в этом сумасшедшего нет, – встал на защиту мамы я.

– Ладно, мне вас не понять. Не это главное. Главное вот что – когда ты принимаешь решение в своей жизни, никогда не думай о том, что модно в обществе. Люди забудут тебя через пять секунд общения и вернутся к своим жизням, которые так же полны ошибок, как и любые другие. Если люди осуждают тебя, помни, скорее всего, они осуждают самих себя! За то, что не решились когда-то на какой-то поступок. За то, что ты рискнул и выбрал себя, а они озлоблены тем, что принесли себя в жертву. Ты меня понял, малыш? Ошибайся, влюбляйся, расставайся, сходись, но только без всяких там мыслей о том, что модно, а что нет!

И вот еще. Есть разница между тем, чтобы поступить так, как хочет твое сердце, или поступить наперекор морали. Ты умный мальчик, ответственный и понимаешь, что если речь пойдет о выборе, от которого кто-то может пострадать (например, если ты решишь обворовать кого-то или поколотить или девушке навредишь), то тут уже подключимся мы и хорошенько надерем тебе задницу.

Надеюсь, ты правильно истолкуешь мою мысль. Но ты должен понимать, что в пятнадцать лет все видится иначе. Дай себе чуть-чуть подрасти.

– Вы с мамой мыслите одинаково, – кивнул я, размышляя над ее словами.

– Если бы, дружок мой, если бы мы мыслили одинаково… – ухмыльнулась Милена.

Вчера мама с Вовой вернулись из Курска. Мама передала мне конверт и три рамки для фотографий из белого дерева.

– Сам решишь, что с этим делать, – сказала она.

Я открыл конверт и увидел несколько фотографий с того дня, когда Агата познакомилась с моей семьей. Мама исподтишка сфотографировала нас в бассейне, еще было две фотографии в беседке. Я решил вставить одну из них, на которой обнимаю Агату, в рамку. Да и фото в бассейне тоже захотелось оставить Агате на память. Третью рамку я оставил себе, чтобы и у меня осталась память об Агате. Мама всегда говорила, что нет лучшего подарка, чем фотография, потому что только фотографии способны заморозить время и напомнить о пережитых эмоциях и людях.

Сегодня мы с Агатой договорились встретиться вечером на луговых качелях. Я не мог найти себе места и пребывал в своих мыслях, не воспринимая разговоры и просьбы, действовал как робот, постоянно поглядывая на часы. Когда, наконец, приблизилось время встречи, я собрал рюкзак и отправился к качелям.

Подойдя к кустам, которые скрывали луг, я увидел Агату. На ней было то самое зеленое платье, в котором я увидел ее впервые. Солнце лупило ей в глаза, а ветер трепал густые длинные волосы, пока она раскачивалась на качелях.

– Можно с тобой? – спросил я, горестно улыбаясь.

Агата, заметив меня, замедлила ход качелей и подвинулась.

– Конечно, садись.

Я снял рюкзак, сел рядом и достал две рамки.

– Вот, на память.

Агата взяла фотографии, пальцы ее заметно дрожали. Она быстро протерла щеки и улыбнулась, вперив влажный взгляд в мое лицо.

– Даже не знаю, смогу ли я видеть их, – губы ее затряслись, и слезы полились беглыми струями.

Лучше бы я снова пережил воспламенение джемпера, чем смотрел на ее слезы. Я прижал ее к себе так крепко, как только смог, поцеловал макушку, затылок, вытер слезы и поцеловал соленые щеки.

– Извини, – сказала она, – очень красивые фотографии. Спасибо большое.

– Тебе не за что извиняться. Я принес еще кое-что.

Вытащил телефон из рюкзака, подключил наушники и протянул один Агате.

– Я не умею красиво говорить, но хочу, чтобы ты услышала одну песню.

Я включил «Whispers in the Dark».

– У тебя хорошо с английским?

– Да.

– Я хочу, чтобы здесь, в деревне, если подумаешь, что я забыл о тебе, ты слушала припев и помнила обо мне, знала, что все именно так, как в этой песне.

Солист пел:

После песни Агата вернула мне наушник.

– Я запомню это, Дань. Но я привыкла к тому, что люди уходят из жизни и не возвращаются. Я хочу, чтобы ты знал, что я ничего от тебя не требую и не беру с тебя обещаний.

– Возможно, следующим летом я приеду в деревню, но мы можем переписываться. Оставь мне свой номер.

Агата вбила цифры в мой телефон.

– Отлично.

– Дань, – Агата больше не плакала и стала прежней: серьезной и непробиваемой. – Жизнь только начинается, да?

– Да, – кивнул я, понимая, что она имеет в виду, – но я навсегда запомню это лето, Агат. Ты важна для меня, и мне нелегко расставаться.

– Мне тоже. – Агата обняла меня за шею и устроилась на плече, ее размеренное дыхание щекотало ключицы.

– Обещаешь, что будешь писать мне? – спросил я.

– Обещаю, – неуверенно произнесла она.

Я коснулся ее подбородка и приподнял голову, чтобы посмотреть в ее глаза. Холодные, как озеро, покрытое льдом. Перевел взгляд на приоткрытые губы. Не удержался. Потянулся к ней и поцеловал, прикусив нижнюю губу. Руками обхватил голову и углубил поцелуй, забывая обо всем на свете, представляя, что Агата – моя и что никакой разлуки не предвидится. Она обмякла в моих руках, но на поцелуй ответила.

Я встал, и она встала за мной, но споткнулась, повалив меня, и мы рухнули на незабудки. Я зашипел от боли в спине, Агата рассыпалась в извинениях, но я прервал ее очередным поцелуем.

– Дань, – тяжело дышала она в мои губы.

– Да?

– Если будешь целовать меня так, я не выдержу… остановись… – попросила она шепотом, целуя в лоб, висок и ухо.

Я лег на бок, и Агата свалилась рядом со мной. Небо было безоблачным, ослепительно голубым, но солнце загораживал дуб, и мы могли смотреть друг на друга, не щурясь. На высокий цикорий около нас приземлилась радужница. Ее черные крылья с белыми пятнами и красивым синим переливом подрагивали. Мы затаили дыхание, боясь вспугнуть ее.

Благодаря Агате я научился подмечать столь исключительную красоту природы. Мама всегда старалась обратить мое внимание на мелочи, которые стали обыденностью, но это ведь мама, и с возрастом я перестал понимать, что может быть прекрасного в обычном дереве, однотипных растениях, в небе, изо дня в день висящем над головой.

Но сейчас, глядя на Агату, ее раскинувшиеся по незабудкам волосы, ее улыбку при взгляде на бабочку на фоне голубовато-сиреневого цветка цикория, я понял – вот красота, которую невозможно назвать обыденной. Этот момент запечалится в сердце навсегда, и я буду вспоминать его всю жизнь.