Сердце зимы

Глава 1 Агата

4 года спустя, Москва

Три с половиной года как в тумане.

Когда Даня уехал, я думала, все, мое юное сердце разорвется от очередной потери. Но буквально через неделю мы с дедушкой поехали на обследование, и врачи выявили у него прогрессирующий цирроз печени (притом что дед пил исключительно редко). С того дня Даня практически выветрился из моей головы, как паппусы одуванчика, и его место занял дед. Я посадила дедушку на диету, но уже через полгода кожа его стала желтоватой, как и белки глаз. День превратился в неделю, а неделя – в вечность. Я не помнила, как менялась погода, пропустила месяц школьных занятий. Дедушка настоял, чтобы я занималась дома, и я пыталась подтянуть знания, хотя и так преуспевала и готова была уже в десятом классе сдавать ЕГЭ.

На следующее лето Даня вернулся. Он приехал на три недели после сдачи всех вступительных экзаменов, в конце июля, вместе с матерью, Сашкой и друзьями семьи. Я должна была радоваться. Должна была бежать ему навстречу через поле, как бывает в фильмах после долгой разлуки влюбленных, но я испугалась. Настя дергала меня каждый раз, когда Даня находил ее в социальных сетях и пытался выяснить, все ли у меня в порядке и почему я не отвечаю на сообщения.

Во-первых, через два месяца после отъезда Дани, – тогда мы еще вели активную переписку, – во время вылазки на рыбалку в компании Виталика и Димы мой телефон утонул. То ли я забыла, что он лежал у меня на коленях, то ли выпал из кармана. В общем, симке пришел конец, как и аппарату, а все деньги уходили на дедушкины лекарства и продукты. Не до телефона было первое время.

В те три недели мы виделись, даже поцеловались несколько раз, но уже не верили в силу отношений на расстоянии. Ведь если ты заводишь подобные отношения, то должен быть уверен – однажды вы воссоединитесь. В один прекрасный день вы съедетесь, будете жить вместе, позабыв о разделявших километрах. А я больше не верила.

При виде него все во мне замирало, время словно замедлялось, позволяя мне ощутить каждый импульс, переданный нервными клетками по моему телу от любого его прикосновения. Но разум взял верх, ему удалось заморозить сердце и вернуть холодный рассудок. У Дани начинается новая жизнь, а еще он мальчик-подросток, у которого шалят гормоны, – я боялась, что теперь ему стало важнее наличие сексуального тела, а какая у этого тела душа, перестало иметь значение. Возможно, я сама старалась оттолкнуть его, эгоистично, не спорю, но если он жил в будущем, то я застряла где-то «между», и проще было отпустить, чем изнывать. Так я считала в тот год. Его обещания и ласковые слова казались чем-то напыщенным, не совпадающим с реальностью, и я заставила себя увериться в том, что любой может навешать на уши подобную красноречивую лапшу, а жить с ней предстояло мне.

Через год летом Даня снова приехал. Он поступил, выглядел еще красивее, мужественнее, а я чахла на глазах и уже окончательно потеряла ту наивную веру, которой жила пару лет назад, влюбившись в него. Он проявлял внимание, приходил ко мне, а я избегала, скрывалась, отнекивалась, пусть касания его все так же обжигали, а воспоминания о нашем лете были самыми чувственными, лучшими в моей скромной, тихой жизни по расписанию в глуши, я отвернулась от него. Пропасть, разделявшая нас и раньше, теперь, казалось, окончательно рассекла между нами земной шар.

Зачем мне мешать его столичной перспективной жизни? Зачем лелеять мечты, которые, как и все прочие, снова разобьются, раскрошатся и будут унесены ветром?

А зимой, во время каникул, я сломала руку. Вышла проверить животных, а зима была лютая, морозная, и вытоптанная тропинка от дома до сараев покрылась льдом. Перелом оказался со смещением, и фактически я не могла вести хозяйство в деревне. Вот тогда меня и накрыл страх волной, подобной цунами.

Дедушка чувствовал себя нормально, болезнь приостановила ход, но с одной рукой делать всю работу было трудно, да и боль преследовала. Но пришел Виталик и помог мне пережить те жуткие полтора месяца. Он являлся почти каждый день, помогал по хозяйству и в конце февраля сказал мне кое-что, глядя на фотографию с Даней, которую я хранила на самом видном месте в спальне.

– Я здесь, а он в Москве, Агата. Он найдет себе еще десяток девиц, успеет наделать детей, пожениться, развестись, покутить, при этом останется в выигрышном положении и с приличной карьерой. А что будет у тебя? Он может позволить себе повзрослеть годам к тридцати, а ты стала взрослой с того дня, как осталась одна с дедом. Я хочу, чтобы ты была моей. После службы мне дадут квартиру, подумай над этим.

Я бы наорала на него, если бы правда едкой кислотой не обожгла сердце. В моем представлении Даня не был типичным парнем, которому от жизни кроме кутежа ничего не нужно. Но он рос вдали от меня, и я не знала, как он меняется. Начала убеждать себя в том, что, насмотревшись на жизнь там, в городе, он со смехом вспоминает девчонку, по уши обляпанную землей и навозом, потную и неопрятную, не такую образованную, как его сверстницы. Да и мое поведение в те редкие летние дни, когда мы виделись, оставляло желать лучшего. Я сама отталкивала его каждый раз.

От необдуманных поступков меня спасло отсутствие интернета. Я не следила за Даней в социальных сетях и наказала Насте не показывать мне его фотографии. В закромах души я надеялась, что Даня еще что-то чувствует, надеялась увидеть послание, письмо, хоть что-то! Глупо, эгоистично. Я заслуживала то, что было под носом. Он – лучшего.

– Агата, – говорила Бозина тем летом, – уже весной мы сдадим экзамены экстерном, и я уеду. Пожалуйста, не обижайся, но, боюсь, Евгению Ивановичу осталось немного, да ты и сама это видишь. И что будет потом? Ты действительно хочешь быть с Виталиком?!

Она не понимала, до чего я страшилась этого «потом». Дедушка – все, что у меня было. Единственный, кто по-настоящему любил меня и кого любила я. Я жила сегодняшним днем. А Виталик… я просто сдалась, наверное. Подумала, что мне действительно нужно чье-то плечо, опора, которая помогла бы мне разделить беды. А кому я нужна была, кроме Витали? Мне казалось, что только с ним мне и суждено быть до конца дней, что я не героиня удачного романа со счастливым концом. Я просто тащила бремя и принимала любые неприятности, не бунтуя. Я не чувствовала к нему ничего, кроме благодарности. Ложась с ним в постель, я представляла другого. Целуя его, я тихо плакала о другом. Но холодное зимнее сердце смирилось, билось спокойно, я думала лишь о дедушке. И в этом была только моя вина, ведь перед экзаменами, перед тем летом, когда я ждала Даню и решила, что, может, пора показать ему настоящие чувства, Виталя принес мне короткое письмо, пришедшее на мой абонентский ящик из Москвы.

«Агата, привет!

Ты всячески игнорируешь меня, хотя я и пытался писать тебе через Бозину. Наверное, я погорячился. Хватит с меня этой выдуманной любви. Надоело видеть твою кислую мину каждое лето. Я начинаю новую жизнь и тебе желаю того же.

Прощай!

Даня».

Короткое и разрушительное послание.

Только вот Виталик, похоже, не ощущал от меня никаких флюидов любви (да и откуда им было взяться?), и это ему не нравилось. И если поначалу, то есть первые полгода отношений, я его ревности не замечала, то потом она стала бросаться в глаза. Он не просто убрал фотографию с Даней, а разорвал ее и выбросил. Это не должно было ранить меня, но в тот момент показалось, что мне сломали вторую руку. Следил за письмами и новым телефоном, хотя номер мой никому не был известен. Однажды Виталя напился и схватил меня за шею, да так сильно, что я начала задыхаться. Он говорил, что не чувствует моей любви и что я все еще думаю о своем смазливом москвиче. А я просто висела над полом с выпученными глазами, смотрела на его кривые зубы, с возрастом лишь пожелтевшие, и недоумевала.

Он, конечно, долго извинялся и клялся, что подобного не повторится. Но я знала его семью. Из такой семьи, по статистике, редко выходят смиренные мужчины. Отец безбожно лупил Виталю все детство, как и мать, и, кажется, стал для него примером, а не антипримером. Виталик сдержал слово. Остался подозрительным, но больше не поднимал руки. А потом ушел в армию. Настя уехала в Москву. Дима вышел на работу к Титову. Тогда чувство беспросветного одиночества впервые завладело мной. Вроде я и привыкла быть одна, но всегда знала – пару раз в неделю Виталя с Димой зайдут узнать, как дела, пригласят погулять, позовут на рыбалку, помогут. Настя прибежит, пригласит в Курск или позовет смотреть романтические комедии. Но они разъехались. И во мне поселилась пустота.

Виталик должен был вернуться через год и поговорить со мной о переезде. Я же с каждым днем все сильнее переживала за дедушку. И не зря. В июне его не стало. Тем летом Даня не приехал, не приезжала и его семья, а к Титовым я идти не решалась.

Когда Настя узнала о смерти дедушки, то сорвалась и приехала в деревню на неделю, чтобы помочь мне прийти в себя. Но я была безутешна, и сейчас, вспоминая, сожалею о своей сварливости и несговорчивости. Я не привыкла лежать пластом даже в худшие дни, даже с температурой под сорок или переломом, но та неделя прошла в настоящем бреду.

Похороны проходили на деревенском кладбище у церкви, где когда-то воспламенился Даня. Тогда я глазами нашла могилу Алика Красильникова и подумала о нем с горечью, и скорбь моя увеличилась вдвойне. Мартынов на всю громкость включил в машине «Кольщика», и мы будто не тихого дедулю-инвалида хоронили, а закоренелого зэка. Но дед обожал Круга, и его любовь передалась мне. На похоронах-то и людей особо не было, лишь ближайшие друзья дедушки, то есть деревенские соседи, Настюха, двоюродная сестра со своей четой, я и Дима.

Виталя накатал безграмотное письмо из армии, которое не тронуло ни одной струны моей души, хотя я и испытывала благодарность. Зато я с удивлением обнаружила, что почтовый ящик мой пустовал. Совсем. То ли Мартыныч почту забирал, то ли терялась где-то.

На следующий день после поминок я лежала в постели, пока Настя суетилась по дому. Смерть дедушки выбила меня из жизненной колеи. Не только горем, которое принесла, а в целом, ведь моя жизнь полностью зависела от его жизни и наоборот. Сбился ритм, курс, я превратилась в судно, застрявшее где-то посреди океана, без связи, компаса, радаров. Тем же вечером пришел Мартынов и поднялся на второй этаж, в мою спальню.

– Э-э, Агатка, – постучался он, тихо прошел и сел на стул возле окна. – Не буду распинаться с сожалениями, ты знаешь, Женька мне был как старший брат. Я пришел волю его исполнить.

Я наконец обратила на Мартынова затуманенный взгляд.

– Женька просил передать, что в сарае, в старом сундуке, он спрятал банку с добром накопленным. Найди ее и используй с умом. Дед строго-настрого запретил использовать ее в деревне.

– Ладно… – прошептала я. – Спасибо вам, Андрей Андреевич.

– Брось, Агатка. Ты для меня как родная, так что не бойся обращаться, коль станет тяжело. Обещаешь?

– Конечно, – вымучила улыбку я.

Школа закончилась. Я сдала экзамены по пяти предметам, но не подавала документы на поступление, так как не собиралась уезжать от дедушки, а перевозить его из деревни в столицу было страшно. Да что там, мне страшно было даже в поле отлучиться, так плох он был последние месяцы. И вот после похорон стремительно приближался сентябрь – первый за долгие годы сентябрь без учебы и без дедушки.

С тех пор как уехал Виталик, я уже точно поняла, что ни за что не свяжу с ним свою жизнь, но и бросить, пока он служит, не могла. Он ведь как мог помогал мне. Безграничная свобода, которая открылась мне летом, вызывала отторжение и панику. Насте не удалось вывести меня из хандры, но она продолжала звонить мне через день после возвращения в Москву.

В августе я вспомнила про слова Мартыныча о банке. Да и пора было закрывать летний сезон и полностью разобраться в сараях и закутках дома. Еле нашла сундук, о котором говорил Мартыныч, – тот был завален древними бабушкиными и прабабушкиными верхними одежками, в которых, дед был уверен, что я буду ходить. Кому интересна шуба в деревне? Да мои животные осудили бы за такой хамский жест.

В общем, в сундуке том я нашла банку. Достала, взглянула на нее и расплакалась. Плакала так долго и громко, как не смогла даже на похоронах. Дед просто убил меня, и я просидела в обнимку с банкой пару часов, пока не начала напрягать коров своим воем. Банка была доверху заполнена крупными купюрами, а посередине была свернута записка:

«Агатка, дочка!

Если ты читаешь это, то помер я, а Мартыныч нет. Хе-хе. Шутки в сторону, сокровище мое. Не сердись на меня. Знаю, тебе очень больно, хотя вряд ли ты кому-то покажешь свою боль. Я жалею, что был не лучшим дедом. Жалею, что тебе пришлось тащить меня на себе. Так что знай – если я ушел из жизни, то с радостью, потому как освободил тебя. А ты ведь упрямая, Агатка, и никак не хотела свою жизнь строить.

Короче, доченька, скопил, сколько смог. И только попробуй потратить даже треть на деревенский дом! Продай его и найди лучшую жизнь! Не то найду я на том свете Прасковью Павловну и явлюсь тебе злым духом!

Крепись, мое золотко, о лучшей внучке я и мечтать не мог».

Чуть ниже приписано другой ручкой, будто недавно:

«P. S. Агатка, ну его, этого Виталика, ты знаешь, батек у него законченный тип. Найди себе хорошего мальчика. Вон, письмецо я видел от внука Титова, и то получше экземпляр. А этот Виталик… боюсь я за тебя, золотко. Ну все, бывай!»

Осенью Виталик вернулся и стал более ревнивым. Подозревал меня в том, что летом я крутила шашни с Даней, что он приезжал.

– Я похоронила деда. Этим летом мне не нужен был никто и ничто. Если ты мне не доверяешь, катись вон отсюда и оставь меня в покое, – сказала я тогда.

Виталя рассыпался в извинениях и зацеловал меня. А я надеялась, что он все же согласится оставить меня в покое, потому что чувствовала – он хочет, чтобы наши отношения приобрели еще более серьезный характер, а я к этому не готова. Виталя сказал, что ему выдали квартиру в Коммунарке, и предложил переехать вместе с ним. Я обещала подумать, а потому попросила его некоторое время дать мне пожить одной.

– Ты год была одна, мало, что ли? – спросил он.

Я проигнорировала этот выпад и стала думать над тем, что делать с деревенским домом. Слишком больно было в нем оставаться, но еще больнее – расставаться. Я продала скот, слезно распрощавшись с каждым животным, заранее собрала достаточно яиц и молока, чтобы сделать впрок масла и сметаны. Двух индюшек и пару куриц пришлось зарезать и заморозить мясо. Весь урожай ушел на консервы и заморозку. Я затарилась на несколько месяцев вперед, чтобы не жить впроголодь.

Потом обратилась к Мартынычу за помощью с продажей участка. Позвонила Насте и попросила завести мне аккаунт в социальной сети, чтобы я могла выставить на продажу поделки из эпоксидной смолы. Как она радовалась!

– Конечно, Агата! Но мне нужны фотографии. Ты сможешь их прислать?

– Я позову внука соседки, он сейчас гостит здесь с новым смартфоном. Вроде как немодно выкладывать фотографии с моей древней мыльницы, – ответила я, а потом вспомнила о подарке Аглаи. – Ой! У меня ж самой фотоаппарат есть! Пришлю. Цены я тебе тоже распишу.

– Я даже не знала, что ты занималась эпоксидной смолой! Тихушница! Ты ведь могла уже столько денег на продаже сделать! – кричала она в трубку.

– Я стеснялась, но сейчас пришло время, и мне нужны деньги.

– На что? – тут же спросила Настя.

Мы обе затихли.

– Подожди-ка, ты хочешь переехать?

– Пока не знаю, – вздохнула я.

– Господи, Агата! Я тебя очень-очень жду! Надеюсь, ты выберешь Москву! Как заживем… – мечтательно протянула Бозина. – Подожди, а Виталик?

Я рассказала ей все. И про ревность, и про выданную квартиру. Настя долго меня материла и велела уходить, начать новую жизнь, полную «совместных приключений». Фантазией Настя обладала богатой, оттого она и была всегда романтичной, сентиментальной натурой и уже представила, как мы покоряем столицу нашей страны, а после и соседние страны.

В декабре я договорилась о продаже участка за небольшую сумму, продала половину изделий, немного консервов и плодов, проверила свой личный счет, на котором также копились деньги с детства, и поняла, что мне хватает на однушку в Москве, пусть и на окраине, но в пределах МКАДа.

И вот я здесь. Вспоминать первые две недели жизни в большом городе страшно. Я до сих пор трясусь, спускаясь в метро, плохо сплю от грязного воздуха и шума. Квартира у меня хорошая, сорок четыре метра с большим балконом. Виталику я все выложила уже в день отъезда. Мы крупно поссорились, подрались, но вовремя появился Андрей Андреевич, который должен был помочь мне с коробками.

– Эй, Виталя, тебя, что ли, на машине переехать?! Ты чего тут руки распустил, а?! – завопил он, выходя из машины.

Виталик, словно внутри него был какой-то автомат, резко переключающий режимы настроения, тут же извинился и превратился в улыбчивого доброго старого друга. Я предложила ему переписываться, он согласился, но настоял, чтобы мы встречались и в Москве. Я снова обещала подумать.

Знаю, многие мои решения можно счесть глупыми, но ведь все испытывали когда-нибудь страх перемен? Не просто сменить работу, переехать, а кардинально изменить весь жизненный уклад! Я боялась города, людей, будущего, пустой квартиры, высоты двенадцатого этажа, лифтов, метро, автомобильных сигнализаций и гудков – всего. Как дикий зверь, случайно набредший на населенный пункт.

Спасала меня, как всегда, Бозина. Заставила меня купить относительно новый смартфон, дала доступ к профилю моих поделок, создала мне личную страницу в социальной сети и в сервисе для поиска вакансий.

– Без опыта сейчас трудно найти работу, так что на нормальную должность не надейся. Да и не студентка ты пока, – сетовала она. – Без опыта и образования разве что в сферу услуг идти.

– Я возьмусь за любую работу, ты же знаешь.

– Кстати, ты ведь можешь и мастер-классы по эпоксидной смоле проводить!

– Попробуем когда-нибудь организовать, а пока притормози, мне все еще страшно выходить из подъезда.

15 января, Парк Горького

В мой день рождения, как выразился когда-то Даня, в самое сердце зимы, Настя разбудила меня звонком с поздравлением:

– У меня на тебя сегодня грандиозные планы! Выбирайся из своего панциря, будешь смотреть Москву!

– На-а-а-асть…

– Все, никаких возражений! Собирайся, доеду до тебя через два часа, а то ж ты в своих дворах заблудишься!

И бросила трубку. В этом вся Бозина. Что было делать? Я собралась, надела колготки, на них теплые спортивные штаны изумрудного цвета и худи, которое шло в комплекте. На улице было минус пятнадцать градусов, я достала белый пуховик, обмоталась шарфом, нацепила шапку, перчатки и вышла по Настиному звонку. Подруга стояла с букетом красивейших ирисов и каким-то навороченным тортиком. К нам в деревню завозили выпечку и кондитерские изделия с ближайших производств, однако такого минималистичного и при этом навороченного творения мне видеть не доводилось.

– Занеси и поедем! – буквально всунула мне в руки подарки Бозина.

– Спасибо, Насть! – я поцеловала подругу, забежала домой и спустилась снова.

Облачко пара вырвалось изо рта, как только я открыла рот:

– Куда пойдем?

– Сначала посидим в одном месте, потом поедем в Парк Горького.

– О-о-о… – только и протянула я.

В кафе мы сидели часа два, не меньше. Если Настя заводила разговор, заткнуть ее было невозможно, разве что перерывами на еду. Но я любила ее голос, истории, поэтому слушала с интересом, время от времени смеялась над казусами, о которых она рассказывала. Но вот пытливые вопросы я не любила.

– Ты ведь не говорила Витале, где теперь живешь?

– Нет, не говорила, – выдохнула я, отодвигая пустую кофейную чашку.

– А сегодня он тебя поздравил?

– Конечно, поздравил.

Настя кивнула сама себе и о чем-то задумалась.

– Даня передает тебе поздравления. Как ты и просила, я ничего ему не рассказываю о тебе. Даже когда сильно наседает.

Упоминание Дани согрело изнутри так, что к щекам прилила кровь.

– Спасибо.

Мне хотелось спросить: «Как наседает?», «Что говорит?», но я обещала себе оставить эту тему в прошлом. Или… чего же я боялась?

– Тебе звонят. – Настя показала на светящийся телефон, прыгающий по столу.

Я извинилась, схватила трубку и вышла на улицу, чтобы поговорить в тишине. Если в Москве вообще есть «тишина», потому что, куда бы я ни шла, везде преследовали шумы.

– Да?

– Агат, я хотел предложить тебе встретиться вечером, – весело говорил Виталя.

– Слушай, сегодня я обещала Насте погулять по Парку Горького вечером, в другой день, ладно?

– Эх… – вздох на том конце, – все-таки хотелось поздравить тебя лично.

– Да ладно тебе, мне достаточно слов, я ведь знаю, что ты искренне.

Он замолчал, замолчала и я, вглядываясь в архитектуру окружающих зданий. Кажется, мы были где-то на Белорусской. От метро Настя шла так быстро, что я успела рассмотреть лишь перекрытый фонтан и храм.

– Я пошла, Настя ждет, – прервала молчание я.

– Как знаешь.

Закатив глаза, я вернулась к Насте. Она так на меня посмотрела, словно осуждала за то, что я вообще подняла трубку. Чем ей так не угодил Виталя? Да, навязчивый, но он всю жизнь такой. И дружим мы всю жизнь. Все вместе.

– Ладно, поехали, – подорвалась Настя.

Расплатившись, мы вышли из кафе. Пошел снег, маленькие снежинки кружились в свете фонарей, падали на шарф и шапку, щекотали кончик носа. В деревне под ногами бы хрустело, но здесь все тротуары были истоптаны, а на дорогах снег превращался в мокрую грязь.

Мы добрались до парка, когда уже стемнело. Сложно передать мои чувства при виде множества инсталляций и интересных новогодних декораций парка. Раньше я такое только по телевизору видела. Вся эта новогодняя красота вызвала детский трепет в груди, и я покрепче сжала руку Насти в перчатке. Она перехватила мой восхищенный взгляд и улыбнулась, довольная собой. Впечатлила меня и елка, сияющая огнями, высоченная! Как-то я была в Курске на новогодних каникулах и впервые увидела высокую, нарядную ель в центре города. Но в московском парке реквизита было в разы больше: мерцающие цифры нового года, тоннель из огоньков и снежинок, к которому выстроилась очередь для фотосессий.

– Это еще не весь сюрприз, – заявила Настя, как всегда торопливо вышагивая. Не пугало ее и то, что она скользила на каждом шагу.

– Боюсь представить…

Шарф уже намок от снега, но холод переносился терпимо. Как ребенок, я шла, озираясь по сторонам и задерживаясь у каждой красивой игрушки и статуи. Подойдя к выстроенным в ряд лавкам-закусочным, я захотела попробовать все! Корн-доги, азиатская лапша, бургеры с неординарными наполнениями, шаурма на тарелке и многое другое – ничего из этого я в жизни не пробовала! Кроме, пожалуй, бургеров, но и их употребляла пару раз в классическом виде или делала нам с дедушкой сама, если в деревенский магазин завозили булки с кунжутом.

По всему парку разносилась песня «Last Christmas», которая с годами не надоедала, а, наоборот, вызывала теплые воспоминания. Настя подвела меня к каким-то шатрам. Я услышала звук, похожий на скольжение лезвия, и увидела людей, которые резво двигались по кругу. Каток?!

– Да, мы будем кататься. – Похоже, Настя прочла выражение моего лица. – Давай, сейчас как раз следующая сессия откроется после чистки льда!

– Ну, Бозина! Хочешь из меня калеку сделать?! Да я на коньках стояла два раза, вернее не так, первый раз постояла, а второй провалилась под лед на деревенской речке Вшивке! – ругалась я, но все равно следовала за подругой.

– Ага-ага, побурчи, может, легче станет. Пошли, нам в прокат.

Мы переобулись, Настя помогла мне совладать со шнуровкой на коньках, и вышли на лед. Я сразу схватилась за подругу, и та тащила меня за собой. Я не гнулась, не шевелилась, плыла по накатанной, крепко держась за Настину руку.

– Расслабься, е-мое! Колени всегда должны быть согнуты при разгоне. Можешь распрямлять ноги, только когда наберешь скорость, если едешь ровно.

В общем, мы недалеко отъехали от главного входа, но желание осмотреть все лабиринты катка (судя по всему, он был длинным и петлял) превысило страх. Медленно, но верно мы двинулись вперед и добрались до зоны кофе, покрытой искусственным газоном.

– Потом заедем за кофе, когда замерзнем, – бросила Настя и потащила меня дальше.

Казалось, она тут не в первый раз. Целеустремленно вела нас по всем дорожкам, пока я путалась и старалась не потерять Настю в толпе – хоть это было и сложно с ее неоново-розовым пуховиком. Однако в какой-то момент Настя все же исчезла из моего поля зрения, а я, как назло, разогналась. Тормозить я умела, только влетая в бортики. В панике я постаралась сменить курс и попала на перекресток, где в меня на скорости кто-то влетел, повалив навзничь.

– Господи! – выкрикнула я, падая.

Удар пришелся в бок и коленку, чужое тело придавило меня, и я не могла вдохнуть.

– Простите, – запыхавшись, извинялся парень, – сейчас!

Мимо нас проезжали люди, коньки царапали лед, и крошки сыпались прямо в лицо. Повернувшись, я увидела протянутые руки в черных спортивных перчатках. Вложила в них свои, пушистые и белые. Чужие руки дернули меня вверх, и я легко поднялась, а потом наши взгляды встретились.

– Агата?

И ему снова пришлось поднимать меня со льда.

Глава 2 Даня

15 января, Москва, Парк Горького, каток

Такого быть не может. Я обознался. Наверняка.

Три года ожидания. Три года в неведении. Пока моя жизнь кардинально менялась, неизменным оставалось одно – мысли о ней. И вот, стоило поклясться себе больше не думать о ней, забыть, оставить, как случай столкнул нас снова.

Агата всегда была замкнутой. Тяжело было понять, что у нее на уме. Все равно что копать землю в поисках артефактов, долбиться в мерзлую почву, пытаясь копнуть глубже, и каждый раз натыкаться на земляные барьеры. Но после того лета, казалось, она намеренно решила закрыться от меня.

Следующее лето стало тяжелым испытанием. Все силы я вложил в поступление. Готовился и тренировался без продыху, чтобы сдать вступительные по физкультуре и другие экзамены. И вот, к закрытию приемной комиссии узнал, что поступил в полицейский колледж. Стал курсантом. Щеголял в форме. Мое окружение сразу разделилось на тех, кто был рад за меня и поддерживал, и тех, для кого я стал «мусором» или ментом. Вторые, конечно, подумали, что сразу после посещения первой пары я буду уполномочен закрыть их по двести двадцать восьмой статье. Но плевать я хотел на них, с возрастом окружение всегда частично отсеивается, и остаются лишь те, с кем суждено пройти бок о бок все этапы взросления. Я был слишком поглощен новыми дисциплинами и прямо-таки горел идеей закрывать все сессии на отлично.

Мама никогда не подгоняла меня в учебе. Нет, бывало, что сердилась и заставляла сидеть за учебниками полночи, но только после пары двоек и замечаний от учителей. Давить у нее никогда не получалось, зато она умела быть слишком доброй. Такой доброй, что самому становилось стыдно за собственное поведение. В колледже маме и вовсе не требовалось напоминать мне о важности учебы, наоборот, она уговаривала меня отдохнуть хотя бы в выходные.

Короче говоря, с той самой минуты, как я вошел в двери колледжа и стал курсантом, ни разу не пожалел о своем решении.

Учеба и практика помогали избавиться от назойливых мыслей. Сначала друзья не сдавались и звали меня тусоваться или прогуляться каждую неделю. Потом предпринимали попытки раз в пару недель. Осознав, что я погряз в себе, Кирилл написал:

«Короче, Дань, как будешь свободен, пиши. Всегда готовы встретиться».

Отбиваться от девушек было труднее. Я чувствовал себя говнюком, когда расстраивал их отказом или когда сливался в последний момент. Год назад Настя мне ясно дала понять – Агата не желает со мной общаться. Я пошел на крайние меры – начал писать ей письма и отправлять по почте. Она не ответила ни на одно. Твердил себе, что надо было приехать, найти время, но каждый чертов раз что-то останавливало меня: обстоятельства, болезнь, Сашка, за которой надо было приглядывать, пока мама на съемках. А потом пришло одно-единственное письмо.

«Даня,

Оставь меня. Живи своей жизнью. В отличие от тебя, Виталик помогает мне каждый день, а не строчит письма, тратя драгоценную бумагу.

Всего хорошего! Пожалей деревья.

Агата».

Письмо меня шокировало. Совсем оно не в духе Агаты, но, может, я и впрямь настолько достал ее за эти годы своим вниманием и попытками напомнить, что я все еще чувствую, что Агата просто не нашла более культурных слов, чтобы послать меня. Вот так и закончилось наше общение.

Оправдания, оправдания… какой в них толк, если прямо сейчас ее руки в белых шерстяных перчатках спрятались в моих крупных лапах? Если ее серебристые, с легкой голубизной глаза сейчас смотрят на меня так, будто я чертов Дженсен Эклс или кого там сейчас любят женщины. Ее алые от холода губы приоткрылись, но вместо слов вырвался лишь пар.

– Это правда ты? Или я ударился головой об лед? – криво улыбнулся я.

– Даня?..

Тут образовалось розовое пятно, в котором я признал Настю, присмотревшись к единственному, что торчало из пуховика, – глазам. Кирилл тоже подъехал, и они с Настей так переглянулись, что на секунду я задумался – а почему Кирилл вообще так настаивал на том, чтобы пойти на каток именно сюда? Ведь он знал, что я терпеть не могу Парк Горького, уж лучше ВДНХ или Сокольники.

– Ого! И вы здесь! Вот это встреча! – громко воскликнула Настя с чрезмерным энтузиазмом.

Да, Бозина, ты просто прекрасная актриса.

Агата смотрела то на меня, то на Настю и молчала. Я даже испугался – может, она хочет поскорее уехать? Может, у нее внутри сейчас не дрожит все и не кружится перед глазами, как у меня, от этой неожиданной встречи?

– Слушайте, если так и будем стоять, нас снесут! Давайте проедем еще несколько кругов и, может, посидим где-нибудь, поболтаем? – предложила Бозина.

– Отличная идея! И день рождения отметим! – как-то чересчур весело подхватил Кирилл.

Постановщики хреновы. Стоп. День рождения?!

Я на автомате поднял руку и взглянул на смарт-часы – 15 января. Самое сердце зимы. Оно стояло передо мной, сжавшись, испуганно поглядывая по сторонам. Как же мне разговорить ее? А хочу ли я этого? Может, сразу начать с наездов: «Какого черта ты не соизволила прямо отвергнуть меня, а не динамить, как последняя с…»? Но потом у нее зазвонил телефон. А на рингтоне стояла «Whispers in the Dark». И как наяву я увидел Агату, лежащую на траве в моих объятиях, и ту самую бабочку. Внутри что-то надломилось, и я скуксился от странного чувства.

– Одну секунду! – Агата сняла перчатку, приняла звонок и отвернулась от нас, отвечая.

Я же сверлил глазами двух режиссеров.

– Какая удача, что мы встретились! – зловеще улыбнулся я.

– Чудо, не иначе! – кивнула Настя.

Агата договорила, и мы, наконец, двинулись с места. Настя с Кириллом предложили проехать еще несколько кругов, прежде чем уйти. Вчетвером в одну линию мы не влезали, а потому ехали по парам, друг за другом. Впереди – Настя с Кириллом, мы в неловком молчании с Агатой сзади. Несколько раз Агата спотыкалась, и я успевал подхватить ее до падения.

– Это мой третий раз на коньках за всю жизнь, – оправдалась она зачем-то.

– Не переживай, все мы когда-то стояли на коньках впервые. Вот, посмотри, как проще всего ехать.

Я прокатился, показывая, как следует разводить ноги, сгибать колени и держать корпус.

Агата двинулась и отлично проехалась, но мы свернули к слишком людной дорожке, и я бессознательно взял Агату за руку, чтобы повести за собой. Обернулся, чтобы подсмотреть за ней, рассмотреть. Румяные от мороза щеки, бледное лицо, мокрые от снега пряди волос. Взгляд сосредоточен на льду, но стоило ей поднять голову и встретиться с моими глазами, как он стал рассеянным. В этот момент я ощутил мощный удар и полетел на лед.

Засмотрелся, черт подери. Резкая боль в плече – снесли так снесли.

– Дань! – воскликнула Агата.

Я открыл глаза, моргая – снег и волосы Агаты так и норовили в них попасть.

– Ты в порядке? – беспокоилась она.

– Да, да, – прокряхтел я и поднялся, шевеля больной рукой. – Вот, видишь, неважно, как часто стоишь на коньках, важно смотреть перед собой.

– Ты так подлетел, господи… – Агата схватилась за сердце и тяжело выдохнула. – Можешь идти? Вернее, ехать?

– В самом деле, Агат, со мной все в порядке. По сравнению с тем, как мы играли в салки на льду дворовой спортивной коробки в школьные времена, – а уж там мы летали так, что приземлялись в травмпункте, – это так, легкое столкновение. А где наши друзья?

– Я потеряла их из виду. Позвонить Насте?

Я кивнул и подождал, пока Агата поговорит.

– Они у кофейного автомата, поехали.

Мы совершили еще несколько кругов, так и не завязав разговор. Зато Настя и Кирилл заполняли тишину и почти не давали нам провалиться в ту неловкость, что образовалась между нами с Агатой с момента падения.

Да и зачем нам общаться? Встретились. Бывает. Каждый из нас уже живет своей жизнью, верно? Тогда почему у меня жар, почему от желания дотронуться, поговорить с ней по телу бегут чертовы сколопендры и вызывают дрожь?! Ну, Кирилл с Бозиной у меня отхватят за этот чертов спектакль!

– Ну что, пойдем в кафе? – спросила Настя.

Щиколотки уже болели, стянутые коньками. Я был только за.

– Да, пойдемте переобуваться, – кивнул Кирилл и повел нас за собой.

Все мы испытали облегчение, расшнуровав коньки и переобувшись в родные мягкие ботинки. В парке, как и всегда, была куча народа. Пока мы шли к выходу, я продолжал бросать взгляды на Агату. Каково ей здесь, в Москве? И как она вообще здесь очутилась? Страшное предположение как током ударило, я отвернулся, чтобы перевести дыхание. Настя возглавила шествие, держа Агату под локоть.

Устроившись в кафе, мы сделали заказ и в тишине ожидали блюд.

– Рассказывайте, как дела-то?! – потребовала Бозина.

Кирилл поведал о своей новой работе. Устроился разработчиком в крупную фирму пару месяцев назад, после того как поработал на себя. Слушая о его прекрасном офисе, в котором предусмотрена комната для сна и кабинки для интровертов, я улыбался, думая о своей будущей профессии. Настя спросила, как дела у Сони и Пашки, я вкратце рассказал, что Паша учится на втором курсе в Плешке, а Соня – в первом меде. Соню после поступления в медицинский выцепить стало невозможно. А если и бывал редкий свободный день, выглядела она при встрече не лучше зомби. Агата слушала истории молча, мне казалось, ей неуютно, и она все время подскакивала, когда снаружи доносились гудки или громкие звуки.

– Как дела у Саши? – спросила Агата, не поднимая глаз от кружки.

Мы с Кириллом сидели напротив девушек, так что я прекрасно видел каждое движение Агаты.

– Какие могут быть дела у девочки четырнадцати лет? Ведем себя с мамой тихо, стараемся лишний раз ее не трогать. Сашка занимается в художественной школе и мечтает стать дизайнером, непременно уедет за границу, как только ей исполнится восемнадцать, – усмехнулся я, вспоминая, как Сашка куксится, отстаивая свои права.

Агата нежно улыбнулась. Впервые за сегодня.

– Я на секунду, – извинился я и пошел к официанту, чтобы кое о чем попросить.

Уже через десять минут молодой человек в компании девушки вынес морковный торт с огромной искрящейся свечой. Они громко пропели «С днем рождения тебя!», посетители захлопали, Агата превратилась в клюкву от смущения. А я не сводил с нее глаз.

– С днем рождения! – провозгласили мы втроем, поднимая полупустые кружки кофе, чтобы чокнуться.

– Спасибо, ребят. Спасибо! – от души поблагодарила Агата.

Вечер подходил к концу, на лицах друзей читалось смятение – все хотели вернуться домой, но не хотели никого обидеть. Да и мне завтра на учебу, понедельник в конце концов. А впереди наверняка ждала бессонная ночь. Мы с Кириллом оплатили счет, вышли из кафе и направились к метро. Нам нужно было в разные стороны кольца: Кирилл, Настя и Агата в одну, я – в другую.

Вот и все. Случайный совместный вечер завершен. Можно спокойно вернуться к жизни. Пока я проговаривал все это в голове, мои руки, не слушаясь, схватили за руку Агату. Она обернулась и… что? Что было в ее глазах? Надежда или мольба? Сожаление или облегчение?

– Агата… – я кашлянул, чтобы продолжить чуть тише, – мы можем встретиться на этой неделе вдвоем? То есть я просто хотел…

– Да, можем. Я никуда не уезжаю.

Интересно почему? Она ведь так ничего и не рассказала, лишь слушала нас весь вечер и изредка комментировала.

– Как я могу связаться с тобой?

– Продиктуй свой номер, – попросила она и разблокировала телефон.

Записав, она позвонила и сбросила.

– С днем рождения!

Я нависал над ней, чувствовал ее теплое дыхание своим подбородком.

– Агата! Поезд! – крикнула Настя.

Мы резко отпрянули друг от друга и дежурно попрощались. Мой поезд тоже подъехал, я забился в вагон, достал телефон и сохранил номер Агаты. Закрыл глаза. Я пожалею об этом. Чертовски пожалею.

Тогда почему я улыбался, как идиот, зажатый десятками людей в вагоне?

Глава 3 Агата

16 января, квартира Агаты

Без работы по участку я совсем расклеилась. Слишком много свободного времени. Раньше я концентрировалась на задачах, теперь мой мозг волен плести клубок из тысячи мыслей. На часах двенадцать двадцать, а я все еще лежу в постели. Решительно невозможно так жить. Я должна была привыкнуть к жизни без деда за эти полгода, но все еще жду, что вот-вот услышу скрип колес коляски. Должна была благодарить судьбу за то, что переехала в столицу, но мечтала вернуть дом в деревне и скотину. Установить хоть какой-то режим, потому что без расписания и четких дел сходила с ума.

«Это пройдет, Агата. Все однажды проходят через подобные трудности. Ты сильная».

Да, я была уверена в своей силе, пока чертово прошлое не снесло меня с ног на катке. А какую взбучку я вчера устроила Бозиной, как только мы распрощались с Кириллом!

– Настя… – прорычала я полушепотом ей над ухом.

– Что? Что такое? – точно сова хлопала глазами она.

– Думаешь, я поверю в то, что мы встретили их на катке случайно?!

– Э-э… Кирилл спрашивал, чем мы будем заняты в воскресенье, я ответила.

– Конечно, ты же так часто общаешься с Кириллом! Ты хоть подумала о том, каково мне будет после этой встречи?!

– Только о тебе я и думала, Бученкова! – хлестнула словами Бозина.

Мы еще долго спорили, но Настя перла тараном, поэтому пришлось прекратить препираться и остаться каждой при своем мнении. Вернувшись домой, я вовсе не ощутила, что «наконец дома». Комнаты, стены и интерьер все еще казались чужими. Сбросив одежду и приняв душ, я свернулась калачиком на мягком матрасе и смотрела на телефон. На новый созданный контакт под именем Даня. Заблокировала смартфон, закрыла глаза, прижала ладони к лицу. Сердце неистово забилось, когда видение его глаз промелькнуло в сознании.

Я начала дубасить подушку и пыталась думать о чем угодно, кроме Дани. Тщетно. Как же он возмужал! И вроде не так уж повзрослел, еще очень юн, как и я, однако изменился. Стал выше, шире, лицо потеряло прежнюю юношескую припухлость, очертились скулы.

«Хватит! Все! Перестань думать о нем!»

Дзыньк. Сообщение. В порыве ярости я так взметнула одеяло, что телефон свалился на пол, и, нагнувшись за ним, я свалилась тоже.

Даня: «Во вторник я могу заехать за тобой в 17:00?»

Сердечный кульбит – оно подлетело, казалось, к самому горлу. Я задохнулась, схватила телефон и выпрямилась.

Агата: «Конечно».

Написала адрес и отложила телефон. Пошла на кухню, чтобы заварить ядерную смесь из трав: таволга, душица, мята, мелисса и лист ежевики, которая просто обязана успокоить мои нервы. Лучший способ не думать о Дане – найти работу. Все равно долго я без денег не протяну. Но на что я способна здесь, в огромном городе, где есть любые специалисты, которые бьются за рабочее место не на жизнь, а на смерть?!

Что я умею? Грести лопатой? Ухаживать за скотом?

– Что я забыла в этом чертовом городе?! – взвыла я на всю кухню.

Утром после дня рождения я пальцами раскрыла опухшие глаза и долго-долго умывалась под ледяной водой. Каждый раз порывалась выйти во двор, к колонке, забывая о цивилизованном водопроводе и прочих удобствах. Да что там вода, я могла заказать еду и получить ее через десять минут! Теперь ясно, отчего люди в больших городах такие ленивые и беспомощные.

Хотя, по-моему, беспомощной здесь оказалась я.

Пора строить будущее, а не пугаться всего подряд. Найти работу, выбрать университеты, в которые подать документы летом. Довольно страданий, я не из того теста слеплена, чтобы нюни распускать. Я ведь… сердце зимы, сам холод, мороз, непотопляемый айсберг!

Пока я завтракала, предаваясь собственным мыслям, зазвонил телефон. Я покрылась мурашками от одной мысли, что звонить может Даня, но на экране высветилось «Виталик».

– Алло?

– Привет, Агатка. Как дела?

– Все хорошо.

Я допила остатки чая и поставила посуду в раковину.

– Как вы погуляли на катке?

– О, отлично! Настя напомнила мне, как кататься, – я взглянула на синяк на коленке от падения. – Конечно, пару раз свалилась, но в целом успешно.

– Ты была только с Настей?

Я нахмурилась, глядя в окно. Снег продолжал засыпать город.

– Да. Только с ней.

– Хм, – Виталик затих.

– Как у тебя дела?

– Нормально, только очень уж я соскучился. Ты еще не… ты не готова встретиться?

– Я… – я зажмурилась, пытаясь что-нибудь придумать на ходу. – Сейчас я занята поиском работы. Если не найду в ближайшие дни, умру с голоду.

– Не умрешь, ты ведь знаешь, я ни за что не оставлю тебя голодной.

– Спасибо, Виталь, но ты меня знаешь, я должна зарабатывать сама. Тем более, не умею я бездельничать.

– Можем встретиться сегодня, обсудим, какие есть варианты работ. Я могу к тебе заехать?

– Виталь, – я вздохнула, – я не думаю, что это хорошая идея, потому что ничего не могу дать тебе взамен. Я хочу сказать, ты и я…

– Дружеская встреча, Агата, я ничего от тебя не требую. Ты теперь будешь меня избегать?

Я закатила глаза и сдалась.

– Ладно, можем сегодня увидеться.

– Где?

Лучше не говорить ему свой адрес. Но и на метро я боялась ездить одна. Черт!

– В парке каком-нибудь… – А если предложит заехать?! – В Сокольниках.

Уж по прямой ветке я должна доехать.

– Хорошо. Во сколько?

– В пять подойдет? Пока я соберусь…

– Отлично. До встречи.

Следом позвонила Настя.

– Что?! – рявкнула я.

– И тебе привет, Бученкова. Все еще злишься?

– Собираюсь на встречу с Виталей.

До взрыва три, две, одна…

– С Виталей?!!

Я пересказала наш с ним разговор.

– Ишь какой герой, а! Голодной не оставит! Ну, смотри, Агатка, чтобы руки не распускал!

Настя немного помолчала, привыкшая к тому, что я чаще всего отмалчиваюсь на ее высказывания.

– Слушай, а ты сама, может, что-то чувствуешь к нему? А-то я так наседаю, – серьезно уточнила она.

– Нет, Насть, к сожалению, я не чувствую к нему ничего, кроме… привязанности, что ли.

– А как ты это поняла? То есть ты с чем-то сравниваешь, верно?

Вот же коза Бозина, любит выводить меня на чистую воду!

– Я опоздаю на встречу, Насть, мне пора собираться.

– Ага, велика беда…

– Все, перезвоню!

16 января, вечер, парк «Сокольники»

Я не переставала удивляться удобствам города. Удовлетворить любую потребность можно было почти на каждом шагу! Я старалась не паниковать из-за множества людей, которые шли быстро и целенаправленно, в то время как я постоянно сверялась с картой и указателями, дабы не заблудиться. Наконец Виталик встретил меня у входа в парк с двумя красивыми расписными стаканами кофе в руках.

Я приняла напиток, он потянулся за моей рукой, но я увернулась и зашагала вперед, предлагая войти в парк. Виталя рассказывал об армии, о том, как служил, несколько раз похвастался своим заработком. С одной стороны, мне было радостно гулять и слушать кого-то знакомого, кого-то, с кем я росла бок о бок, а с другой – мне было неловко. Я все кивала, смеялась там, где нужно, а сама густо краснела каждый раз, когда вспоминала нашу «совместную жизнь».

– Как в деревне дела, не знаешь? – спросила я.

– Батя мой помер на той неделе.

Я аж споткнулась, пролив кофе на снег.

– Что?!

– Да, случается, – вздохнул он. – В остальном у всех все без изменений. Заводы исправно работают, Димка трудится, зарабатывает довольно неплохо.

– Спасибо Титову, – улыбнулась я, думая о его внуке, вспоминая несколько потрясающих дней в окружении его семьи.

Но Виталик почему-то весь скривился и отвернулся.

– Подумала насчет работы? – сменил тему он.

– Присматриваюсь к кондитерской, которая рядом с домом. Что-что, а готовить я умею. Если график будет сменный, то планирую пойти уборщицей на подработку.

Виталя отрицательно покачал головой, усмехаясь, но не высказался.

– А завтра ты что делаешь?

– Я… вот как раз поисками работы буду заниматься. Пройдусь по району, поспрашиваю. Или как тут принято? – замялась я, кусая губы.

– Ясно. Может, я заеду вечером?

– Нет-нет! Завтра никак, в другой день.

Иногда Виталя смотрел на меня так, что… душа в пятки уходила. Не знаю даже, как описать этот взгляд вожделения. Глаза его были пустыми, как у людей, не сильно расположенных к эмпатии, юмору и благодетельности. И так глубоко они проникали, не оголяя, а словно телепатически обвивая невидимой рукой вокруг горла, лишая воздуха и мыслей.

– Мне надо в сортир, подождешь? – спросил Виталя, указывая на мужской туалет справа.

– Конечно!

Я принялась нарезать круги вокруг деревьев и лавочки, крепко сцепив пальцы вокруг стакана кофе. Порывалась достать телефон, проверить, нет ли сообщений от Дани, но все же сдерживала себя. Вдруг кто-то коснулся моей руки, и я резко обернулась.

– Привет! – улыбался симпатичный парень, блондин чуть выше меня, одетый по столичной моде.

– Привет, – ровно ответила я, приподнимая бровь. Мы совершенно точно не были знакомы.

– Просто не устоял. Захотел познакомиться. Красивым девушкам грустить не положено.

Это был первый «подкат», или как их там называют, в моей жизни, поэтому я не сразу сообразила, что на подобное нужно как-то ответить.

– Как тебя зовут? Я могу угостить тебя пончиком? – незнакомец кивнул на трейлер слева, от которого умопомрачительно пахло выпечкой.

– Э-э… спасибо большое…

Я не успела договорить, незнакомец полетел в сугроб.

– Виталя! – воскликнула я.

Виталик отряхнул руки, в то время как незнакомец вытащил голову из сугроба, выплюнул снег и убрал снежинки с волос и шарфа.

– Он приставал к тебе?!

– С ума сошел! – рявкнула я, оттолкнув его, и пошла поднимать бедолагу из снега. – Прошу прощения.

– Понял, ты занята! – вскинул руки парень.

– Двигай отсюда! – грозно заявил Виталик.

– Да что, черт возьми, такое?! – повернулась я к Витале, когда бедняга убежал.

– Что такое? Он хотел тебя, вот что! Мало ли где бы он мог взять тебя, ты подумала об этом?

– Слушай, у тебя паранойя, – я скрестила руки на груди, выбросив стакан кофе. – Тебе во всех насильники видятся? И с чего ты решил, будто я не могу за себя постоять?! Я не какая-нибудь неженка городская, знаешь ли, и ты тоже не нарывайся.

Виталя расхохотался, я же пыхтела, выпуская облака пара, словно бык.

– Хорошо, Агата, прости. Хотя и хочется нарваться, – проговорил медленно, растягивая слова.

Все настроение испортил, придурок. Весь вечер я продолжала дуться, как бы Виталик ни старался подластиться. В итоге мы криво попрощались и разъехались по домам в девятом часу. Виталик жил в Москве на несколько месяцев дольше меня – успел обустроить предоставленную квартиру и теперь неплохо ориентировался. Мне предстояло еще долго познавать способы передвижения и интересные места столицы.

Москву окутала темнота, дорогу подсвечивали фонари и сверкающие сугробы. Я вслушивалась в хруст под ногами, укутав подбородок в шарф. Остановилась у подъезда, подняла глаза к небу. Снежинки медленно падали на мой лоб, нос, губы.

А если… если бы губы Дани коснулись сейчас этих мест? Вздрогнув, я поспешила в подъезд.

Глава 4 Даня

17 января, машина Дани

Отсидев на криминалистике, я попрощался с ребятами и пошел к машине. Еще подростком я мечтал, что однажды сяду за руль папиного «Вольво», когда он решит обновить транспорт, а я получу права. Однако после аварии от «Вольво» осталась только задница. У мамы выпрашивать машину я не собирался, копил потихоньку, думал, к восемнадцатилетию смогу позволить себе девятку или двенашку. В итоге дед решил сделать мне сюрприз: год назад, на совершеннолетие, подговорил всех, и семья скинулась и подарила мне «Тойоту». К ней я и подошел, открыл дверь и сел в салон. Придется ехать на встречу к Агате в форме, нет времени возвращаться домой.

Снег шел уже третьи сутки. Дороги убирать не успевали, оттого в пробках мне предстояло стоять минимум час. Я подключил музыку с телефона и поехал. Пальцы подрагивали на руле. Левая рука жила своей жизнью – от нервов я то постукивал по окну, то тер лоб, то барабанил пальцами по ноге.

На светофоре остановился и на всякий случай написал Агате.

Даня: «Все в силе? Я уже еду».

Агата: «Да, конечно».

Ответила так быстро, словно ждала моего сообщения. Я потер веки и двинулся на зеленый. Заиграла песня «The Beach», и мне стало еще хуже. Да что со мной такое, черт возьми?! Парень под два метра, почти с ксивой, жесткий с преступниками, борец за справедливость, трясется перед встречей с девчонкой?! Единственной, которой удалось нанести моему сердцу ножевое дурацким письмом. Так какого черта я вообще ей написал? Да потому, что мозги вылетели на лед при нашем столкновении, осталось только глупое сердце, ведомое старыми чувствами.

Дорога оказалась слишком долгой. Стоя у ее подъезда, я засмотрелся на детишек, прыгающих по сугробам. Пару раз они запульнули снегом с лопаты прямо на мой капот. А потом вышла она. В шерстяном темно-синем пальто с меховым воротом, которое подчеркивало ее женственную фигуру. Шапка и перчатки в руках; почти белые длинные волосы развевались от метели. Я моргнул фарами, и Агата быстро запрыгнула на пассажирское сиденье.

– Привет! – улыбнулся я, губы дрогнули.

– Привет! Куда поедем?

– А куда ты хочешь?

– Я, если честно, кроме главных достопримечательностей не знаю, куда еще поехать в Москве. Только не в центр, пожалуйста.

– Можем поехать в Царицыно, там по будням немного людей, да и погулять есть где.

– Как скажешь, – кивнула Агата с улыбкой и сразу отвернулась. Она вообще избегала смотреть мне в глаза.

Я выехал со двора и подумал, с чего начать разговор. Играла песня «Sure Thing», на припеве мы с Агатой одновременно переглянулись.

Тут взгляд Агаты похолодел, она метнула в меня ледяные стрелы и быстро отвернулась. Ох, Господи, дай мне сил!

– Жарко? – спросил я, просто чтобы хоть что-то сказать.

– Немного, – ответила она.

Я сразу выключил печку.

– Ты надолго в Москве?

– Надолго, – отрезала она.

Отлично, значит, придется вытягивать щипцами. Я полицейский, а не чертов дантист! Навигатор показывал еще час пути.

– Как ты… решилась приехать сюда?

Вот еще один ядовитый взгляд в мою сторону.

– В деревне у меня больше нет дома, он продан.

– Что?! – слишком громко воскликнул я. – То есть как? А как же Евгений Иванович?

– Дедушка умер.

Сердце бухнулось куда-то вниз. О том, что Евгений Иванович умер, я начал подозревать еще в момент нашей встречи в парке. Бозина, конечно, умудрилась скрыть столь важную и страшную новость, но другой причины, по которой Агата могла оказаться в Москве, я сразу не придумал.

Но услышать об этом из уст самой Агаты оказалось больнее, чем я ожидал.

– Агата, мне очень, очень жаль, – я напрочь позабыл все подходящие слова.

– Спасибо, – дежурно ответила она.

Хорошо. Она злится, я вижу. И что же прикажешь мне делать, а, Агата? Разве я не отвечал на твои письма?! Нет! Это ты отшила меня парой строчек! До конца маршрута сорок пять минут, так что я продолжу мучить тебя.

– Я могу узнать, что случилось с Евгением Ивановичем?

– Сначала обнаружили цирроз, – Агата рассматривала пальцы, словно думала, рассказывать ли мне подробности, – и вроде мы справлялись, дедушке становилось лучше. Но я ошибалась. Удалось приостановить распространение болезни ненадолго, но сердце его не выдержало и сдалось. Слава богу, во сне.

– Как ты… как справилась с этим?

Я знал, как много для нее значил дед. Но не понимал, почему Настя ничего не сказала?! И мой дед молчал, а ведь в деревне слухи расползаются быстрее, чем тараканы в подъезде.

– Справилась? – усмехнулась Агата.

И тут ее прорвало. Агата рассказала о дедушке от и до, дрожащим голосом, перебирая пальцами рукава. Но ни одна слезинка не упала из влажных глаз. Она избегала говорить о себе, своем состоянии той поры, описывая лишь все усилия, которые прилагала для того, чтобы дедушка выздоровел. Рассказала о похоронах и том, как Мартыныч сообщил о банке с накоплениями. Пока Агата рассказывала, я представлял, как тяжело ей пришлось за последние три года. Поборол желание с размаху стукнуться головой об руль, чтобы проучить себя за трусливость.

Мы подъехали к парковке. Выровнявшись, я взял ее руку и сцепил наши пальцы, сжав покрепче. Ее – такие холодные, бледные и мои – горячие, смуглые. Агата чуть надавила своими пальцами на мою руку, как бы говоря «спасибо, что выслушал».

– Пойдем? – спросил я.

Она кивнула и отдернула руку. Пока мы ехали, снег закончился, но оставил после себя непроходимые тропинки и сугробы. Агата шла за мной, когда я направлялся к нужному входу. Войдя в парк, мы одновременно взглянули наверх, на густо покрытые снегом деревья.

– Обожаю зиму, – выдохнула Агата.

– И я. Неудивительно, мы ведь родились зимой. Нам, кстати, направо. Знаю здесь одно место, где открывается красивый вид.

– Надеюсь, на вышку залезать не придется? – наконец искренне улыбнулась Агата.

Кажется, мой пульс подскочил до двухсот.

– Нет, к-хм, сегодня самое экстремальное – это возможное падение на льду, – усмехнулся я. – Возьмем кофе и пойдем?

– В жизни столько кофе не пила, сколько после переезда в Москву. Это что-то вроде эликсира здесь, да? Без кофе город замедляется?

– Да, кофеин в нас все равно что тромбоциты – всегда в крови, – хмыкнул я. – Тебе что?

– Мне помягче, некрепкий.

Я заказал Агате арахисовый раф, а себе карамельный капучино. Пока Агата рассматривала природу вокруг, я прихватил ей круассан с ванильным кремом.

– Ой, спасибо! – улыбнулась она. – А тебе идет форма!

Так, полегче, Агата, не то я перестану ее снимать вовсе. Скрыв покрасневшие щеки, я принялся пить кофе.

– Ты, значит, все же последовал за мечтой? – спросила Агата, когда мы ступили на непротоптанную дорожку.

– Да. Стараюсь быть полезным обществу. Чем разочаровал большинство знакомых со школы, – хмыкнул я, вспоминая подколы пацанов.

– Такие знакомые потом первыми будут звонить тебе, чтобы уладить свои проблемы. Главное, чтобы ты не утратил энтузиазм к профессии, когда погрузишься в нее официально.

Я удивленно взглянул на нее.

– Думаешь, что я слишком смышленая для деревенщины? – фыркнула Агата, и я тут же покраснел.

– Господи, нет же! Я никогда не воспринимал тебя как «деревенщину».

Мы взобрались на снежную горку.

– Хочется верить, что именно у меня все получится, что благодаря мне не единожды восторжествует справедливость.

– Я в тебя верю, – едва улыбнулась Агата и замерла, стоя на вершине крутого склона.

Отсюда были видны деревья, небо насыщенного синего цвета, огни панельных домов и горы выпавшего снега. Картина сверкала и искрилась.

– Расскажи о своих впечатлениях от Москвы, – попросил я почти шепотом.

Стояла глухая тишина, было слышно лишь ветер.

– Новый год ты отмечала здесь?

– Ох… – Агата скрестила руки на груди и устремила взгляд на город. – Знаешь, вот вроде красивый вид, да? Даже очень. Но так не хватает родных мест! Ты когда-нибудь был зимой в деревне?

– Мне кажется, один раз, и то в далеком детстве. Я плохо помню.

– Тебе стоит увидеть деревню зимой. Селение, сошедшее со страниц антиутопии. Глушь тихая, снежная, но невероятно красивая. Я постоянно сравниваю город с деревней, потому, что еще не готова ее отпустить. Я боюсь Москву, боюсь новой жизни, Даня. В деревне я была уверена, что выживу в любых условиях, просто потому что этим я и занималась с детства – выживала и поддерживала дедушку. Да, мне временами было одиноко и многого не хватало… – Агата всего на секунду покосилась на меня. – Но я была нужной. Бесстрашной. А теперь…

– Это просто новый этап твоей жизни. Ты привыкнешь, я уверен. Однажды страх пройдет, и ты будешь вспоминать о нем с улыбкой. Вольешься в ритм, так сказать, – улыбнулся я, представив Агату деловой женщиной, спешащей на работу в бизнес-центр.

Она промолчала. Все мое тело еле сдерживало порыв прижать ее к себе и поцеловать в алые, потрескавшиеся губы.

– Насчет Нового года, – тише заговорила она, жмурясь от потока снежинок, летящих прямо в глаза. – У меня с этим праздником плохие ассоциации с некоторых пор. Не думаю, что когда-нибудь мне удастся поверить в новогоднее чудо, тем более не горю желанием отмечать что-либо в этом году после ухода дедушки. Одна. Какой же это праздник?

– Поделишься тем, что случилось? Почему ты разлюбила праздник?

– В другой раз, – кивнула Агата, снег под ее ногами хрустнул, когда она шагнула в сторону.

– Я рад, что ты здесь, хотя и сожалею об обстоятельствах, которые к этому привели.

Агата резко обернулась и посмотрела на меня. Было темно, но все же я заметил слезы, стоявшие в ее глазах. Она, не изменяя себе, не позволила им пролиться, а я… коснулся замерзшими пальцами ее пылающих щек, и тут же зазвонил ее телефон. Агата дернулась, как от ожога, и принялась рыться в сумочке.

– Да, Виталь…

Она жестом показала мне, что скоро договорит, я кивком предложил двинуться дальше.

Разговор длился недолго, но быстрым шагом мы успели вернуться к бело-красному дворцу, который должен был стать загородной резиденцией Екатерины II, если бы императрица не скончалась в год окончания строительства. Когда Агата наконец положила трубку, я рассказал ей немного об истории построек, встречающихся на пути. Мама обожала этот парк и десятки раз таскала меня с собой на фотосессии, не имея возможности оставить дома одного.

Агата в ответ рассказала мне о своих планах в Москве. Нет, она не трещала без умолку, мне пришлось снова вооружиться клещами и вытягивать из нее информацию, попутно я старался придумать, куда бы мог ее пристроить в качестве сотрудника. Может, ассистенткой маме? Нет, заработка хватит лишь на оплату коммуналки.

А потом я заслушался. Спокойный, баюкающий голос Агаты и слова, произносимые ей, так разительно отличались от привычных речей одногруппниц и других знакомых девчонок. В речи ее проскальзывал «деревенский акцент», если его можно было так назвать, однако слова она подбирала исключительно литературные. Разговаривать с Агатой было не просто привычно, а правильно. Мы понимали друг друга с полуслова. Бывают люди, в обществе которых весело и интересно, но по прошествии часов хочется поскорее вернуться домой и завершить встречу. А бывают такие, как Агата для меня, – те, с кем комфортно и не хочется расставаться. Не только потому, что меня влекло к ней, манило, и я всеми силами держал себя в руках, но и просто потому, какая она. Мой человек, что ли.

– Замерзла? – спросил я через час прогулки.

– Честно говоря, есть немного. Надо было пуховик надевать, – посетовала Агата.

– Хочешь, в кафе погреемся?

Агата принялась оттягивать рукава пальто и закусывать губы. В принципе, ответ она уже могла и не озвучивать.

– Давай в другой раз, хорошо? Думаю, мне пора домой.

– Как скажешь.

Никогда не понять мне ее, черт подери. Не подступиться. Да и зачем я вообще пытаюсь? Я ведь так и не решился спросить о том, в отношениях ли она, а Агата эту тему мастерски обходила. И Виталик этот, вероятно, тот лопоухий и кривозубый тип со стремным взглядом, когда-то был лучшим другом Агаты, а сейчас?..

Агата ускорилась и опередила меня, встав у пассажирской двери «Тойоты». Почему она так резко занервничала?! Всем видом я пытался сохранить сдержанность. Вырулил с парковки, включил музыку на нейтральной громкости – играла песня «Прощание», как назло.

Нет, полтора часа дороги в молчании я не выдержу.

– Агата, если тебе неприятно, некомфортно было проводить со мной время, ты знаешь, я навязываться не буду, – начал я.

– О-о-о, это я знаю наверняка, не беспокойся, – ядовито ответила она.

– Что ты хочешь сказать?

– Я?! Даже не знаю. Для чего это все?

– Что – все?

– Эта встреча…

– Чтобы увидеться, провести время вместе, прогуляться, – перечислял я.

– Ты понимаешь, о чем я, – отрезала Агата.

– Если ты соизволишь наконец высказать все прямо, не хмурясь и не закатывая глаза, я, может, и пойму! – взорвался я.

Агата сжала пальцы в кулак и хмуро посмотрела на меня, резанув льдистым взглядом. Она готовилась к атаке, отбросив неловкость и смущение. Да, теперь передо мной настоящая Агата.

– Я не собираюсь тебе ничего объяснять. Мне не привыкать к тому, что меня бросают. Просто не нужно встречаться со мной из чувства вины или подобного. Я не твоего поля ягода, и мы знали это с самого начала. Мы просто диаметрально противоположны, нет, вернее, наши жизни абсолютно разные! Я не та девушка, к которым ты привык. Я не та, кто снова пройдет через все эти… – Агата сморщилась, словно ей попался хрящ, и выплюнула: – Чувства!

– Что?! К каким девушкам я привык?! Ты думаешь, что, если бы ничего не значила для меня, я бы стал тебе звонить? Писать? Ждать звонка? А более сотни писем, которые я отправил после того, как ты утопила телефон?! Ты меня сама отшила двумя строчками!

– Каких писем? – ошарашенно выдохнула Агата.

– Обыкновенных, черт подери! И хотя бы на одно ответила! – я повысил голос. – В конце концов, я пытался, старался поддерживать связь между нами, потому что… я не мог просто отпустить.

– Нам было по пятнадцать лет! И я все еще не понимаю, о каких письмах ты говоришь? Мне пришло только одно, где ты сообщил о своем решении двигаться дальше. Не волнуйся, я тебя не осуждаю, мне было не до выяснения отношений.

– Когда Настя перестала мне рассказывать о тебе и передавать весточки, я решил писать напрямую тебе, посылал письма. Теперь ты будешь говорить, что не читала ни одного из них? Раз уж ты говоришь, что «нам было по пятнадцать», тогда в чем сама меня обвиняешь?! И о каком, черт подери, решении ты говоришь?

– Нет! Я не получала никаких писем! – Агата в ужасе вжалась в сиденье. – Я не…

Агата громко выдохнула. Довольно искренняя реакция, может, она действительно не видела моих писем. Но адрес-то я указывал верный.

– Не понимаю, где же тогда… – прошептала она самой себе.

– Уже неважно, Агата. Важно то, что мы имеем сейчас. Ты оттолкнула меня.

– Потому что… что я могу дать тебе, Даня? Думаешь, я знала, что дедушка умрет так скоро? Если ты хоть немного знаешь меня, то представляешь, как по мне ударил его уход.

– Я представляю. И мне безумно жаль, что меня не было рядом, чтобы поддержать тебя. Но ты оттолкнула меня.

Мы почти доехали до ее дома, оставалось пятнадцать минут. Агата молчала, а я ждал. Да, мы были малы. Да, то и любовью сложно назвать, так, притяжение, взрыв приятных и нежных чувств. Но если между нами на самом деле все закончилось, почему мы сидим в одной машине? Почему воздух звенит, как на гидроэлектростанции?

Глава 5 Агата

17 января, около дома Агаты

Письма? Какие письма? Если бы я прочла их, вела бы себя по-другому? Господи, столько мыслей одолевало меня, что я просто молчала, пытаясь разгрести их. Одно я решила точно – как только приду домой, позвоню Мартынычу и узнаю о письмах. Возможно, он забирал их у тети Клавы, сотрудницы почтового отделения. Тогда почему то самое, жестокое письмо все же смогло до меня добраться?

Даня писал мне. Он думал обо мне. Да что там, я ведь знала об этом, сколько раз Настя передавала мне его вопросы. Только в последний год он перестал допытываться, и я сама в этом виновата. Но могла ли я знать, что судьба сведет нас в столице, городе, от которого я открещивалась всю жизнь?! И ведь если я была ему нужна, разве не приезжал бы он тогда при каждой возможности в деревню?! И что вообще я могла требовать от пятнадцатилетнего подростка?!

Он был в деревне на каникулах, а я намеренно избегала его, не позволяя развиться большему, думая только о дедушкином здоровье.

– Спасибо за вечер, – тихо сказала я, когда Даня остановился у моего подъезда. – Я…

– Ничего, Агата. Мы можем не говорить об этом. Я не собираюсь превращаться в навязчивого поклонника, ни с того ни с сего вновь объявляясь в твоей жизни.

– Спасибо, Даня. Правда, – кивнула я и вылетела из машины, а потом дрожащими руками пыталась попасть магнитом по домофону, чтобы не обернуться.

Я горела изнутри, мне было мало воздуха в лифте, и когда я ворвалась в квартиру, сбросила обувь и пальто, то сразу направилась в ванную. Позвонила Мартынычу после того, как умылась прохладной водой.

– Андрей Андреевич, ничего, что так поздно? – протараторила я.

– Ну что ты, Агатка! Что стряслось?

– Андрей Андреевич, скажите, а вы забирали нашу почту? В деревне.

– Бывало, конечно. Иногда Женька просил заехать, иногда вместе с ним. А что такое?

– Дело в том, что мне писали письма, а они до меня не доходили, ни разу, – я смотрела на свое отражение в зеркале, покусывая палец.

– Агатк, ей-богу, не видел никаких писем, кроме тех, что забирал и привозил. Что ж ты думаешь, я б их не передал?

– Нет, конечно. Просто… куда же они делись тогда?

– Могу у Клавки завтра узнать, но не раньше полудня.

– Давайте, спасибо большое! – взбодрилась я. – Как у вас дела?

– Да у нас-то что, Агатк, мы люди деревенские, по одному расписанию всю жизнь живем. Лучше ты расскажи, как там, в столице?

Я рассказала Мартынычу, как обстоят дела, приукрасив действительность, чтобы не разочаровался во мне и не расстроился. Договорившись о созвоне после полудня, мы попрощались, и я приняла душ. Даня, Даня… только мне удалось отвлечься от тебя. И вот ты снова всполошил мою жизнь.

В постели я обнимала подушку, глядя в темноту. Только не комната передо мной была, а мгновение, когда Даня коснулся своими холодными пальцами моих разгоряченных щек в парке. Когда мы были в секунде от того, чтобы бросить зажженную спичку на сухой вереск.

Многие поддаются чувствам, отдавая себя целиком, не боясь потом собирать себя по кусочкам. Как-то прижилось во мне убеждение, что любовь обязательно несет с собой боль, опасность быть покинутой, брошенной. Жизнь научила быть осторожной. Я не умела бросаться в омут с головой, одергивала себя, умела быть холодной и спокойной. Но из каждого правила есть исключения, и мое дурацкое, непослушное сердце выбрало того, кому отдать власть над собой.

Хорошо, что мой разум всегда одерживал верх. А может, на самом деле правильнее прислушиваться к своим истинным чувствам, нежели анализировать исход любого выбора?

Утром мысли немного прояснились. Я выпила крепкий черный чай, оделась и спустилась вниз, в кондитерскую, о которой рассказывала Витале. Помещение было небольшим: справа стояло всего два столика и четыре стула, слева – игровая зона для малышей: деревянный домик, стул, листы для рисования и пара игрушек. По центру разместились витрины с изделиями и касса. На одной половине витрин были выставлены соленые пироги, мини-пиццы, сосиски в тесте, киши, пироги с мясом, луком, беляши, на другой – сладкие слойки, меренговый рулет, эклеры, круассаны, тортики. Аромат здесь стоял такой аппетитный, что желудок заскулил от досады.

Я обратилась к женщине за прилавком. Продавщица пообещала связаться с главным менеджером точки. Мне повезло, у Татьяны Олеговны, продавщицы, как раз неделю назад уволилась сменщица.

– Вот тебе номер главного менеджера, и продиктуй мне свой, чтобы я ей отправила. Есть резюме?

Я рассказала Татьяне Олеговне о своем опыте в обхаживании коров и куриц, та понимающе кивнула.

– Жди звонка. Тебя пригласят на собеседование, хотя я уверена, что ты сразу сможешь заступить на смену. Не боись, я тебя всему обучу! – добродушно улыбнулась Татьяна Олеговна.

– Огромное вам спасибо!

Приободрившись, я вернулась в квартиру и продолжила поиск подходящего университета. Сузила выбор до Тимирязевской академии и МГЛУ. Насчет второго меня терзали сомнения – вряд ли удастся набрать столь высокие баллы для бюджетного места. В принципе, если посвятить ближайшие полгода учебе и работе, можно будет забыть о Дане и погрузиться в дела с головой, как я умела делать в деревне.

Как по заказу, от Дани пришло сообщение.

Даня: «Агат, прости, если обидел тебя вчера. Я бы хотел снова увидеть тебя, но настаивать не буду. Может, в субботу?»

Прежде чем мозг успел подумать, пальцы настрочили ответ:

Агата: «Конечно. Давай».

Нажала «отправить» и несколько раз прокляла себя. Следом позвонил Мартыныч.

– Агатк, слухай, Клавка говорит, что никому письма не отдавала, но не раз замечала, что у нее крали корреспонденцию. Говорит, приходила иногда, а на чистом полу – клянется, что мыла в конце смены, – чьи-то грязные следы. Кому ж понадобилось бы воровать письма, е-мое?!

Я застыла посреди комнаты.

– Действительно…

– А там что-то важное было, а?

– Да. Важное. Но что уж, их уже не найти. Спасибо большое за помощь.

– Было бы за что! Звони!

Час от часу не легче. Что же это такое происходит?! Кому могли понадобиться мои письма?! Я написала Насте с вопросом о письмах, может, она что-нибудь знала об этом. Потом поговорила с главным менеджером кондитерской и прошла собеседование в онлайн-формате, предварительно раз десять вылетев из приложения. Несчастные технологии! Мы договорились, что завтра я пройду медкомиссию, и если успешно пройду все инстанции и получу медкнижку, то послезавтра выйду на смену, и если покажу себя в хорошем свете, то меня оформят официально.

Медицинская книжка была оформлена, и на следующий день, до рассвета, я собралась на новую работу. Внутри зародилась крошечная надежда на счастливое будущее в Москве и огромный страх перед взаимодействием с большим количеством людей. Не сказать, что в деревне я одичала, но из года в год видела одни и те же лица, поэтому скопления людей и новое общение меня пугали. Я решила накупить книг, чтобы пополнить словарный запас и знания. Школьную программу я знала на отлично, но для жизни этого было мало. Дед всегда говорил: «Не в золотых медалях счастье, солнышко, а в опыте и знании жизни как таковой. Не гонись за оценками, а запоминай то, что к жизни пригодно».

Я надела свои лучшие классические брюки и бледно-зеленый пуловер, угомонила дрожь в пальцах и спустилась в кондитерскую. Татьяна Олеговна встретила меня с распростертыми объятиями, чем немного успокоила разыгравшиеся нервы.

– Агата, ты не переживай, сегодня я буду весь день с тобой и всему научу, – подбодрила она. – Скоро еще Валя придет, повариха, она тебе покажет, как обращаться с кухней.

Все оказалось проще, чем я думала. Торты в кондитерскую завозили замороженными, от меня требовалось лишь красиво расставить их на витрине, научиться управляться с кассой, широко улыбаться каждому посетителю и постараться втюхать затвердевшую к вечеру выпечку со скидкой. А еще помогать поварихе, если требовалось. Валя пришла ближе к десяти утра с недовольным видом. По взгляду было ясно – плевать ей хотелось на нового сотрудника, и уж тем более она не собиралась распинаться в знакомстве. Что ж, я была не против.

Татьяна Олеговна оказалась сборником крылатых фраз и выражений. Например:

– Я думаю… – начала было я.

– Пусть лошадь думает, у нее голова больше. Просто сделай, – прерывала меня она.

Когда зависала касса, она на всю забегаловку возмущалась:

– Едрить твою мать, козлиный череп! Запускайся!

В общем, Татьяна Олеговна производила впечатление доброй юморной женщины, которая готова относиться к тебе как к родной внучке. Мне даже стало грустно оттого, что, пока не найдут еще одну сменщицу, мы не будем с ней пересекаться.

21 января, квартира Агаты

Все же труд помог справиться с апатией. Я нередко уставала в прошлом, а потому отлично выдерживала тринадцатичасовую смену в кондитерской. График три через три давал слишком много свободы – снова приходилось размышлять над тем, как провести целых три дня с пользой. Над второй подработкой я еще раздумывала. Но знала, Бозина не даст мне скучать, у нее часто подворачивались для меня предложения. Например, через неделю она попросила помочь ей с подбором гардероба, и ее не волновало, что я в моде разбираюсь так же, как в деталях автомобиля. То есть никак. Последний раз я покупала одежду пару лет назад. Мой максимум в стилистике – это выбор украшений. За ними я бы и сама с удовольствием съездила. Так давно не делала новых сережек, что хотелось рассмотреть современный рынок натуральных камней и смолы.

Насчет писем Настя ответила так:

– Мутная ситуация, Агата. Кому понадобились твои письма? Но, судя по ответу Мартыныча, у других тоже тырили корреспонденцию.

Сегодня, в субботу, я уже шестой раз вычистила квартиру, хоть убирать было и нечего, но унять свою тревогу другим способом я не могла. За час до встречи с Даней я уложила волосы, нанесла легкий макияж и переоделась в приличный спортивный костюм. Побродила из комнаты в кухню и обратно. Вышла на балкон и вдохнула табачный дым из соседнего окна. Откашлялась и зашла обратно, так и не найдя себе места. Господи, надеюсь, наша встреча пройдет на улице. Холод как-то сковывает тело, и мозг контролируется. Здесь, в тепле и уюте (который, надеюсь, мне удалось создать), я боялась растерять все свое хладнокровие.

На экране высветился звонок от Дани, и сердце отправилось в забег.

– Да? – ответила я дрогнувшим голосом.

– Агат, я у подъезда. Спустишься?

– Конечно, – облегченно выдохнула я, – уже иду!

Я надела пуховик, обула сапоги и вышла на улицу. Машина Дани стояла у кондитерской, так что я сразу пошла в ее сторону и устроилась на пассажирском. Погода сегодня была приятная, теплая, хотя и пасмурная. Мы с Даней невпопад поздоровались.

– Знаю, ты не хотела в центр, но я придумал кое-что. Может, получится все-таки окунуть тебя в новогоднюю атмосферу. – Даня с такой надеждой улыбнулся, что я не решилась протестовать.

– Проверим, – подмигнула я и отвела взгляд.

Что-то продолжало стоять между нами, и я никак не могла расслабиться.

Даня был в хорошем настроении, и, несмотря на собственную нервозность, я старалась сохранять позитивный настрой. Мы подъехали к Красной площади. Успело стемнеть, и передо мной открылись сотни ярких новогодних декораций. Даня оставил машину на парковке и повел меня за собой, держась довольно близко, и все же не нарушая мои личные границы. Интересно, боялся ли он так же, как и я? Понимал, что дружба между нами будет несуразной – друзья не хотят целоваться ночи напролет.

– Знаю, ты не умеешь кататься, но здесь довольно маленький каток, тебе понравится!

Вот черт, опять каток! Но стоило увидеть его и новогоднюю ярмарку, раскинувшуюся по территории площади перед храмом Василия Блаженного, как разочарование улетучилось. Ель, огни ГУМа, праздничные ленты, ароматы трдельников, пирожков, чаев и прочего – Даня привел меня в сказку.

Даня робко взял меня за руку, и я уверенно сжала его пальцы. Он тихо выдохнул и решительно повел меня к катку. Переобувшись, мы вышли на лед. Даня не отъезжал от меня дальше, чем на метр, инструктировал и поддерживал, тактично сдерживая смех при моих падениях. Иногда я утаскивала его с собой, в отместку. В какой-то миг я настолько погрузилась в катание, что забыла о том, что не умела ездить на коньках. Лед ощущался иначе, движения стали плавнее, точнее, мы с Даней проехали несколько кругов, ни разу не упав. Он держал меня за руку, и мы рассекали лед, глядя то друг на друга, то на блики огоньков. От ледяного ветра перехватывало дыхание, ресницы слипались. Но мне было не холодно. Совсем. Мне было так хорошо.

Пока время не истекло, и нам не пришлось уйти с катка.

– Предлагаю выпить чай, чтобы чуть согреться, пирожок будешь?

– С картошкой, – довольно улыбнулась я.

Щеки у Дани были ярко-розовыми, то ли от мороза, то ли от жара, и делали его совсем юнцом, похожим на того, с которым я целовалась в поле… Встряхнув головой, я сжала губы и пошла за Даней.

Когда мы прошли мимо церкви, сквозь своды арок, которые вели к другой новогодней выставке, я замерла. Напротив отеля возвышалась карусель. Она неспешно кружилась, сияя на фоне темного вечернего неба. Как завороженная, я гипнотически рассматривала детей, с восторгом оседлавших игрушечных лошадок, которые несли их по кругу в компании родителей, в основном мам. Ноги двигались по инерции, мне хотелось смотреть еще и еще! Карусель была украшена советскими открытками, так напоминающими о дедушке, о последнем Новом годе…

– Агат? Что с тобой? – Даня сомкнул руки на моих локтях, стоя сзади, так что моя спина соприкоснулась с его животом, и затылок обдало горячим дыханием.

– Карусель… просто я… не знаю, как сказать, – закусила губу я. Что бы я ни сказала, это будет чересчур неловко. По-детски.

Даня развернул меня к себе лицом и приподнял голову за подбородок.

– Ты хочешь прокатиться?

– Да что ты, она же детская! Просто я никогда не каталась на такой… и здесь так красиво… – забормотала я.

– У карусели нет возрастных ограничений. И раз ты ни разу на такой не каталась, мы прямо сейчас это исправим!

Даня потащил меня к карусели, хотя я и отнекивалась по пути. Очереди почти не было, и уже через круг меня запустили наверх и попросили выбрать лошадь. Я остановилась у белой, с красным блестящим седлом. Она была похожа на елочную игрушку, которую дед всегда вешал рядом со снегурочкой. Даня остался в толпе, сказав, что будет меня фотографировать.

Пошел крупный влажный снег. Он падал на ресницы, от него быстро намок шарф. Я сидела на лошади, рассматривая Москву вокруг, вслушиваясь в мелодию карусели, кое-как сдерживая слезы при виде дочерей и мам, счастливо катающихся вместе со мной.

Но вот Даня махнул рукой, привлекая мое внимание, и я обернулась, подарив ему широкую улыбку, полную благодарности. Пальцами крепче сжала поручень, к которому была прикреплена лошадь, и, вращаясь, улыбалась в камеру, которую направил на меня Даня. На последнем круге он спрятал телефон и просто смотрел на меня. Всякое может выражать взгляд человека. Но Даня смотрел на меня такими глазами, словно я была его самым долгожданным подарком, словно милее и роднее для него не было ничего вокруг, и так сверкала его радужка в отсвете новогодних огней, что я бы все отдала, чтобы сохранить этот миг навсегда.

Но карусель остановилась, и я отругала себя за излишние фантазии. Навоображала себе невесть что. Я вдруг ощутила себя очень глупо, оказавшись единственной взрослой тетей, сходящей с детской карусели.

– Ну что? – радостно воскликнул Даня.

Он так быстро оказался возле меня, что я не успела проглотить слезы.

– Агат, что-то все же не так, я вижу. Из-за меня?

– Нет, что ты! Из-за… – Слова не поддавались, вцепились в язык и отказывались слетать с него.

– Это связано с Новым годом, о котором ты говорила, да? Пойдем, расскажешь. Извини, что я тебя притащил сюда, наверное, всколыхнул воспоминания и все такое…

– Все хорошо, Дань, помолчи, – усмехнулась я, легонько толкнув его.

Мы пошли в сторону театра, где расположилась еще одна безумно красивая декорация в сине-голубых тонах, похожая на высокую беседку. Люди стояли в очереди, чтобы сфотографироваться внутри. Не знаю, почему вдруг стало легко, почему я решилась, но рассказ о детстве полился из моих уст сам по себе. Даня молча слушал, и в моменты, когда ощущал, что рассказ мне дается все труднее, крепче сжимал руку.

– Каждое первое января я вспоминаю их ссору. Я так отчетливо помню диалог, каждое слово, каждое их движение, которое мне удалось увидеть. И взгляд матери перед уходом. Полный облегчения и безразличия, – завершила я. – Увидев эту карусель, я словно снова стала семилетней девочкой, которая осталась без мамы. Мне так многое хотелось бы разделить вместе с ней. Нет, не так, не с той личностью, которой она оказалась, а с мамой. Понимаю, я уже взрослая для таких обид, но это такое лишение, которое просто невозможно восполнить… если только перестать чувствовать, отказаться от эмоций.

Даня кивнул, и мы остановились посреди безлюдной аллеи, вдоль которой стояли невысокие елки, украшенные однотонными желтоватыми гирляндами. Снег намочил волосы, спутав их и слепив. Даня притянул меня ближе к себе за ладони. И я ощутила, как что-то очень тяжелое понемногу сдвигается с груди, как чувство легкости после высказанного постепенно распространяется по телу. Я приняла правильное решение. Даня не осудит меня. Я уже предвидела это.

– Агат, послушай меня. – Даня переложил пальцы на мои замерзшие щеки, слегка коснувшись губ, отчего я забыла, как дышать. – Ты одна из самых сильных девушек в мире. Запомни это, ты – настоящий герой. Но при этом, несмотря на всю свою силу и стойкость, ты – человек. Удивительно, правда? – Даня усмехнулся, и несколько хлопьев снега упали на его выбившуюся челку. – Любой нормальный человек будет разбит из-за ухода матери. Это ужасно. Мне даже в страшном сне такое не представить. Я еле справился с потерей отца, в то время как ты с семи лет была наравне со взрослыми. Ты уже узнала, что такое утрата, и не раз. Ты заслуживаешь целого мира, Агата. Но также ты заслуживаешь материнской любви и семьи. Я не вправе осуждать твою маму как человека, но как мать она поступила непростительно. Это был ее выбор, а раз уж она его совершила, то вряд ли оказалась бы хорошей матерью, если бы осталась.

Агата, не все люди такие, как она. Не все близкие бросают. Если ты позволишь кому-то любить себя, позволишь себе любить, это не значит, что ты сдашься, что покажешь себя слабой, что тебе точно разобьют сердце! Это не так. Не греби всех под одну гребенку.

Я жадно впитывала его слова, мечтая услышать их еще раз и еще. Никогда бы не подумала, что мне не хватало похвалы, не хватало простого человеческого: «Ты сильная, ты молодец». Одно дело слышать это от дедушки, который безоговорочно меня любил, а другое – от постороннего. Ну, не такого уж постороннего.

– Я боюсь того, что осталась одна, Даня. Вот о чем я всегда молчу. Все так уверены в моей силе, что просто не видят, насколько я сломлена одиночеством, – прошептала я.

– Ты не будешь одна, если сама того не захочешь, – шепнул он в ответ, приближаясь к моим губам.

Он поцеловал меня небрежно, а из-за снега наши губы вовсе оказались холодными, влажными. И накрыл мои губы своими снова. Я потянулась, чтобы ощутить его как можно ближе. Это было так непохоже на наш первый поцелуй, и в то же время это было так… естественно. Никакой страсти, лишь нежное обещание, немой вопрос, предложение.

– Спасибо, – сорвалось с губ, когда он отстранился и уткнулся носом в мой лоб.

Глава 6 Даня

27 января, квартира Агаты

Я жил отдельно от мамы с Сашей уже год, но Саша часто оставалась у меня на выходные. Слава богу, в эти я был один, иначе сестра задергала бы меня своими шутками и подколами, глядя, как я ношусь по квартире.

Вчера вечером мама звонила мне, чтобы узнать о планах на выходные.

– Я встречаюсь с Агатой завтра, – до этого я не рассказывал ей, что Агата переехала в Москву.

Мама ненадолго замолчала, как делала всегда, чтобы подобрать слова.

– Агата в Москве? – уточнила мама.

Я рассказал ей о дедушке, встрече на катке и немного поделился своими переживаниями.

– Пожалуйста, только не говори, что я слишком молод, чтобы думать о любви.

– Балда! – хрюкнула в трубку мама. – Уж кому-кому, а точно не мне судить тебя за раннюю влюбленность.

От этого слова разыгралась невралгия.

– Я просто не знаю, как мне быть. Но отпускать ее снова не хочу, не смогу, хотя пообещал ей не навязываться.

– Дань, что мешает тебе быть счастливым? Тебя пугает юность? Золотце, не всем суждено дожить до сорока, даже до тридцати, понимаешь? Конечно, я говорю не о тебе, с тобой ничего не случится, пока я жива, но все же подумай об этом. Да, не модно сейчас в таком возрасте о семье задумываться. Но кто запретит тебе любить? Думаешь, что у любви свое расписание? Она приходит, когда посчитает нужным, и уж будь добр принять ее.

– Просто боюсь, что все повторится по новой. Она отдалится, а я не смогу не думать о ней.

– Сделай все, что в твоих силах, чтобы ни о чем не сожалеть, вот и все.

– Ладно. Вова к вам приедет?

Каждый раз, стоило мне спросить про Вову, мама тушевалась. Скоро минет четыре года со смерти отца, и ей кажется неподобающим принимать ухаживания от Вовы, который влюблен в нее с детских лет, но я сотню раз ей говорил, что если уж кому и доверю ее, если и есть человек, который любит ее так же сильно, как любил отец, то это Вова. И крестному плевать, что мать никогда не сможет полюбить его в ответ с той же силой, с которой любила и любит отца.

– Ну… м-м-м… возможно.

– Мам! Прекращай это, хорошо?

– Все, мой слишком умный мальчик, иди занимайся своими делами! И без цветов к Агате не вздумай прийти!

– Ма-а-а-м!

В трубке послышался громкий «пук» языком, ну чистое ребячество! Так еще и трубку бросила! Клянусь, иногда у меня складывалось ощущение, что мне не без месяца девятнадцать, а все шестьдесят, и я дед двух маленьких блондинок!

И вот я с букетом кустовых малиновых роз перед входной дверью квартиры Агаты. Долго размышлял, смогу ли бороться с этим чертовым притяжением, чтобы не давить на нее лишний раз. Хотя Агата из тех, кто запросто стукнет сковородкой по голове. Да, если что, она вразумит меня. После ее откровений в парке я не удержался, поцеловал ее, но затем мы вполне сдержанно завершили вечер, обсуждая все на свете: от потери родителей до будущего.

– Фух! – громко выдохнул я и сделал шаг вперед, как раз когда Агата распахнула дверь.

– Привет! – воскликнули мы одновременно.

– Проходи! – улыбнулась Агата, дергая рукава своей кофты, а потом заметила протянутые цветы. – Ой! Спасибо огромное!

Агата глубоко вдохнула аромат роз и прижала их к себе, пока я раздевался.

– Ты прям в деревню меня вернул ненадолго. Помнишь, у сарая я выращивала розы, очень похожие на эти?

– К сожалению, я смотрел только на тебя, – усмехнулся я.

Агата мгновенно покраснела.

– Хотя, знаешь, помню! Однажды мне пришлось древней косой несколько часов рубить траву под палящим солнцем. Я старался эти розы обойти.

Агата хохотнула, и смех ее сразу сделал обстановку теплой и уютной. Она показала мне квартиру, мило, со вкусом обставленную. Ничего общего с ее деревенским домом – пестрым, заваленным и разномастным. Но в нем было свое очарование и чувствовалось присутствие души, здесь же Агата как будто не собиралась жить долго. Никаких близких сердцу деталей на виду не стояло. Только в комнате у кровати фотография с дедушкой.

– Ты отлично все оформила! Говоришь, кроме краски на стенах ничего не было при заезде?

– Не-а, я жила у Насти первые несколько дней, пока проводили основные работы, потом она помогала мне все обставить. Наверное, в такое время года ожидаешь увидеть в квартире елку или огоньки, но… это мой первый Новый год без дедушки. Я решила, что нет смысла украшать для себя одной. – Агата с такой горечью произнесла эти слова, что ее одиночество вновь показалось почти осязаемым. – Тем более Насте и в праздник удалось утащить меня к себе.

– Я рад, что у тебя есть Настя. Она хорошая девчонка, и, думаю, ты ей близка, как родная сестра.

– Раньше мне казалось, что я вообще не создана для дружбы, – хмыкнула Агата, опираясь на дверную раму. – Настя всегда была инициатором встреч, готова была обсудить со мной все на свете, помочь во всем, а я как-то… ну, знаешь, есть и есть, но мне лучше одной. Составить компанию – не проблема, но вот эти тактильные штучки и разговоры ни о чем – я никогда не была в них сильна. И вот мы повзрослели, и теперь я не представляю своей жизни без Насти. Пусть хоть сутки мне над ухом прожужжит, я просто буду смотреть на нее с улыбкой и радоваться, что однажды она выбрала меня.

Агата растрогалась и закусила губу.

– Наверное, ты всегда был душой компании, ведь друзья твоей мамы считаются…

– Да, мы как одна большая семья, – перебил я, рассмеявшись. – Прости, но я чувствую этот божественный аромат оладий и не могу больше думать ни о чем другом.

Агата рассмеялась, запрокинув голову, и светлые пряди рассыпались по спине. Я не соврал, что голоден. И речь не только об оладьях. Дважды я видел ее в пуховике и оверсайзе, и теперь, увидев в обтягивающем спортивном костюме, сильно засомневался, что смогу себя контролировать.

Фигура Агаты преобразилась, стала более женственной, изящной, изгибы – точеные, притягательные, каких не было видно под слоями зимней верхней одежды. В росте она не сильно прибавила, зато волосы уже почти прикрывали зад. Не смотреть на зад, Даня! Оладьи, думай об оладьях!

– Есть сгущенка обычная, есть вареная, какую? – спросила Агата, вставая на цыпочки у холодильника.

В следующий раз нужно встречаться в многолюдном кафе. Но сегодня, как назло, объявили самым холодным днем зимы за последние десять лет – на улице минус тридцать два градуса, не погуляешь.

– Обе, пожалуйста.

Поставив передо мной банки и кружку ароматного чая, Агата села рядом и схватила оладушек.

– М-м-м… – простонал я, – клянусь, не пробовал оладий вкуснее.

– Льстец, – усмехнулась Агата.

– Как с работой дела? Ты в итоге устроилась куда хотела?

– Видел кондитерскую в пятом подъезде? Вот туда устроилась. Уже отработала первые несколько смен, – гордо сообщила она. – Мне очень нравится! К офисной волоките я еще не готова, а здесь чувствую себя в своей тарелке. Разве что… общение с людьми, – сморщилась Агата. – Но вроде контингент терпимый, почти все – ближайшие соседи и постоянные покупатели.

– Умница. Вот увидишь, скоро вольешься в городскую суету, – кивнул я.

– А ты, кстати, подрабатываешь? Или все дни за учебой?

– С нашим расписанием… – закатил глаза я. – Несколько вечеров в неделю беру доставки, развожу в качестве курьера. Не сказать, что много выходит, но жить можно. Летом хорошо зарабатывал.

– Кстати, ты сегодня у меня до вечера? – вдруг спросила Агата.

– В принципе, я свободен весь день, так что, если ты меня не выгонишь… – заиграл бровями я.

Агата легонько толкнула меня и улыбнулась. По-доброму так, словно прочла мои мысли.

– Тогда обед будем вместе готовить.

– Готовить? Мы можем заказать все что угодно, доставка десять-пятнадцать минут…

– Чего?! – округлила глаза Агата. – Вот еще, руки есть, продукты есть, значит, будем готовить сами. Совсем обленились, москвичи!

После вкуснейшего полдника мы решили посмотреть фильм. Я убедил Агату посмотреть «Властелина колец», что оказалось сложной задачей. После первого фильма она чуть не уснула, но все равно сказала, что ей было интересно. Ладно, спишем на усталость. Вторую часть мы смотрели бодрее. В какой-то момент у Агаты затекли ноги, и она подвинулась на диване так, что мы соприкоснулись плечами.

– Иди сюда, – решился я, приобняв ее и уложив голову на свое плечо.

Агата прижалась, словно замерзший котенок. К третьему фильму наши пальцы переплелись, и я позволил себе медленные поглаживания. Нежно касался ее маленьких рук, второй рукой разминая хрупкое плечо. Мне вспомнилось, как мы смотрели ужастик в клубе. Еще детьми мы тянулись друг к другу. Как и тогда, я ощущал, что хрупкое, сногсшибательное тело Агаты идеально подходит моему. И речь не столько об интиме, сколько о комфорте и нежности, которые Агата несла в себе.

Когда мои пальцы случайно скользнули по ее бедру, она вздрогнула и дыхание ее сбилось, участилось. Я тут же убрал пальцы, но понял – мы оба на пределе, осталось только ждать, кто сдастся первым.

– Может, сделаем ужин? Боюсь, я не дотяну до конца фильма, – попросила Агата хриплым голосом.

– Конечно!

На кухне Агата с присущей ей серьезностью и скоростью вытащила гору продуктов и раздала задания.

– Сделаем салат, мясо я замариновала, его только запечь, и картошку пожарим. Ты тогда помой и почисть картошку, а заодно овощи, я займусь остальным.

Через двадцать минут кухня заполнилась ароматами еды: жареного лука и картошки, свежих нарезанных овощей, маринованного в паприке и других специях мяса. Агата ловко ухватилась за противень и запульнула его в духовку. Картошка почти дожарилась.

– Так, ставлю таймер на семьдесят минут, мясо должно подоспеть. Последи за картошкой, я достану деревенские запасы соленых огурцов.

Агата скрылась в коридоре, а я улыбался, как дурачок, помешивая картошку. Сердце стрельнуло, когда в голову закралась мысль: «А если проводить вот так каждый вечер?»

Приходить домой, обнимать Агату, говорить по душам, вместе готовить, строить планы. Показывать ей Москву и другие города, открывать для нее все новое, чего она была лишена долгие годы.

– Малосольные или соленые? – донеслось из коридора.

– Чтоб хрустели! – крикнул я в ответ и осознал, что картошка чуть не сгорела, пока я предавался мечтам.

Агата вбежала в кухню, открыла банку и быстро организовала стол.

– Так, все готово, давай я выключу картошку и переложу на тарелки. Все равно мясо ждать еще час.

Я оперся на кухонный стол, наблюдая за Агатой. Она потянулась за солью и вдруг зацепила муку, мы вдвоем быстро потянулись за завалившимся мешком, но поздно – он рухнул между нами, и облако муки накрыло нас с ног до головы. Глядя на случившееся недоразумение, мы громко рассмеялись. Я потянулся чистой рукой, чтобы стереть муку с щеки и губ Агаты, но непослушные пальцы медленно коснулись ее губ.

Агата словно дыхание задержала, будто и не смеялась секунду назад. Замерла и смотрела во все глаза.

Агата

Мука была везде – на полу, на нас, на мебели. Даня потянулся, чтобы стереть ее с моего лица, а потом словно… впал в гипноз. Его пальцы проделали дорожку до моих губ, и у меня закружилась голова. Я смотрела на него, ища в глазах подсказку, пытаясь предугадать следующий шаг. Я одна чувствовала, что атмосфера вокруг нас вот-вот взорвется? Только мне казалось, что если наши губы сейчас не соприкоснутся, то я уже не сделаю следующий вдох?

Еще секунда, и Даня обхватил ладонями мое лицо, приникнув к губам. Мука скрипела под пальцами, но нам было все равно. Все вдруг встало на свои места. Наши сплетенные руки, рваные вдохи. Мне хотелось коснуться каждой частички его тела, и я шарила руками по спине Дани, прижимая его к себе, хотя, казалось бы, ближе некуда – так сильно он сжал мою талию в своих руках. Легким движением он подхватил меня и усадил на столешницу, тоже припыленную мукой.

Глаза в глаза – нерешительно и в то же время уверенно я трясущимися пальцами сняла с него кофту и задохнулась вновь, увидев обнаженное, смуглое, идеальное спортивное тело. Кончиками пальцев ощутила неровность на спине – след от давних ожогов. Даня нетерпеливо стянул с меня кофту и бросил в коридор. Он пальцами надавил на голую кожу вокруг талии, отчего перед глазами заплясали звезды. Я положила руки ему на грудь и, увидев, каким взглядом он осматривает мое тело, затряслась еще сильнее. Не похоть искрилась в его глазах, а восхищение, страсть, опьянение. Радужки потемнели, а пальцы до боли впились в тело, и тогда он снова потянулся за поцелуем. Его губы касались моих плеч, щек, шеи, медленно опускались к груди – тогда я подумала, что не выдержу таких ощущений.

Даня вдруг остановился прямо у лифа и посмотрел на меня, словно прося разрешения. Моим ответом стали впившиеся в его спину ногти. Не мешкая, Даня расправился с лифчиком и провел пальцами по набухшим от желания соскам. Я опрокинула голову в стоне, и он коснулся их языком, отчего я готова была закричать что есть сил, но удержала порыв, яростно воткнув ногти в его спину.

Опустив мои брюки, он принялся за свой ремень. И в тот миг, когда наши тела соединились, когда я ощутила его внутри, тело мое испытало столько чувств, сколько, мне казалось, не переживет ни одно сердце. Сжав мои ягодицы, Даня ускорился, не отрываясь от моих губ, а я отстранялась, только чтобы повторять его имя, покусывая шею от переизбытка эмоций.

Когда все закончилось, я не могла стоять на ногах. Я не ощущала пола, а тело казалось тяжелым, точно бочка с водой. Как раз, когда Даня ушел в душ, прозвенел таймер. Я уже и забыла о мясе. Забыла о том, что до смерти проголодалась, потому что аппетит пропал, а сознание и каждая клеточка тела наполнились новыми блаженными ощущениями.

– А вот и ужин, да? – криво улыбаясь, вернулся Даня.

– Ты еще голоден? – еле дыша, спросила я.

– Ох, как голоден, – томно ответил он, увлекая меня в объятия.

– Дай мне отдышаться, пожалуйста, не то у меня случится инфаркт.

– А что я? Я и говорю, пора бы поужинать!

Ужин, кстати, получился вкусным, как никогда. А может, дело в обостренных чувствах. Мне даже лампа кухонная светила ярче обычного. При беглом взгляде на Даню живот скручивало от неугасавшего желания. Он, в отличие от Витали, который после секса предпочитал повернуться на бок и храпеть, поглаживал мои бедра под столом и активно рассказывал об учебе. Жаль, что в этот момент мой мозг с трудом воспринимал услышанное.

Виталя. Он украл мой первый поцелуй и первый раз. До случайной встречи с Даней я была уверена, что у меня нет другого выбора, кроме как остаться в итоге с Виталиком и стать женой военного. Нарожать лопоухих детишек и ждать его из очередных командировок. Слушаться, лелеять, обхаживать. Короче, быть деревенской девчонкой с типичной для деревни судьбой. Дед пару лет назад признался, что мать выдали замуж за моего отца, потому как она все ходила в девках. В деревне так было не принято, а в город она уехать не могла – у нее семья была бедная настолько, что даже скотом толком не обзавелась. Ее отец все пропивал, а мать терпела побои и не в состоянии была ухаживать за хозяйством.

Но мой отец любил ее по-настоящему. Может, у него не сносило крышу при виде нее, но он честно заботился о ней и обо мне, дал ей все, на что только был способен. Но, видимо, это оказалось не тем, что было нужно матери. Пока отец строил жизнь вокруг нас и планировал общее будущее и второго ребенка, мать искала пути отхода. Она стремилась обрести свободу, новую жизнь вдали от деревни.

Когда наблюдаешь за такими семьями, когда растешь в таком обществе, сюжеты фильмов и книг кажутся сказочными. Мысли о столице, о мужчине, которого выберет сердце, а не деревенская община, кажутся нереальными.

И вот я смотрю на Даню, и сердце мое заходится от счастья. Страх наступает на пятки. Имею ли я в конечном счете право на то, чтобы быть с ним, любить его? Готова ли я рискнуть и отбросить мысли, что меня снова бросят?

Но пути назад уже нет. Даня поймал мой пристальный взгляд, не смутился, а крепко сжал руку, лежащую на столе. Да, пути назад нет. Только что я отдала свое сердце в последний раз.

Глава 7 Даня

28 января, квартира Агаты

– Думаю, тебе потребуется помощь с уборкой, – наевшись, я обвел глазами кухонную вакханалию.

– А я тебя и не выпущу, пока не уберем все вместе, – серьезно заявила Агата.

Она сидела справа от меня в спортивной кофте и нижнем белье, покрытая мукой и легким, здоровым румянцем. Волосы разметались, как после бури, и в этой естественной позе Агата была прекрасна и сексуальна. Впрочем, как и всегда.

– Сейчас принесу тряпки, – вскочила она и убежала в ванную, а потом вернулась с ведром и тряпками.

Мы начали оттирать полы и полки, обмениваясь колкостями и шутками. Происходящее казалось сюрреалистичным – так хорошо было на душе, что даже страшно. Тяжело удержать в руках счастливое мгновение.

– Нас бы тоже следовало отмыть, – заметил я, лукаво ухмыляясь, за что получил шлепок тряпкой.

– Ладно, ты прав, у меня все волосы извалялись и превратились в тесто.

Тут зазвонил телефон Агаты, мне было проще до него дотянуться, поэтому я успел прочесть имя «Виталик» на экране.

– Прости, я быстро! Не обижусь, если ты тут без меня все закончишь, – подмигнула она.

Я продолжил водить тряпкой, но тихо и медленно, чтобы подслушать разговор. Да, мне любопытно, и что с того?!

– Привет, Виталь! Все хорошо. Да…

Я грел уши, пытаясь оттереть забившуюся в щели муку.

– Может, завтра? Потом я выхожу на работу. Да, о которой говорила. Сегодня я…

Что-то во мне взбесилось и укололо, так что я поступил по-детски, крикнув:

– Милая, а где у тебя кофе?

Агата, словно фурия, выглянула из спальни и угрожающе сдвинула брови.

– О, это Даня. Ага… Виталь? Хорошо.

Когда Агата вернулась, я закончил с полом и поменял воду. Оставалось совсем чуть-чуть, если не считать нашу одежду, тела и волосы.

– И что это было?

– Так, где кофе? – парировал я.

Пробормотав что-то нечленораздельное, Агата включила чайник и достала банку кофе.

– Вы… дружите? С Виталиком? – спросил я как бы невзначай.

– Все сложно, – Агата увидела мой удивленный взгляд и тут же исправилась: – Нет-нет, мы не вместе, если ты об этом!

И она поведала мне обо всем, что произошло между ними за последние годы. Сказать, что я был зол – ничего не сказать, но показывать это было ни к чему – мы жили своими жизнями. Узнав, что этот Виталик помогал Агате, когда та сломала руку, я даже испытал благодарность и чуточку уважения. Может, не такой уж он и мудак, каким показался на первый взгляд. Но слушая Агату дальше и прибавляя в уме количество его звонков, я понял, что никогда не был навязчивым. Виталя – олицетворение навязчивости. Неужели Агата этого не замечала?

– В общем, мы друзья, и я очень благодарна ему за все, что он сделал, – подытожила Агата. – Ура! Мы все отмыли!

– Кроме себя, – игриво подметил я.

Агата, улыбаясь, как довольная, сытая кошка, взяла меня за руки и дернула с пола, а потом молча повела за собой в ванную. Мы разделись и встали под струи теплой воды, изучая друг друга. Я вымыл ей волосы, массируя голову, Агата же легкими прикосновениями растерла мое тело. Смывая ягодный гель для душа с ее тела, я позволил себе размять ей шею, а затем ладонями накрыл пышные груди и тут же напрягся, услышав ее тихий стон. Она прижалась ко мне спиной, бедрами давя прямо в промежность, и я не смог противостоять этому натиску.

После, когда мы вышли из запотевшей ванной комнаты, Агата вручила мне фен.

– Когда теперь увидимся? – спросил я.

– Спишемся, хорошо? Я почти привыкла к этим частым сообщениям. Пришлось смириться с тем, что я больше не могу дойти до соседнего участка, чтобы позвать Настю на прогулку, – вздохнула Агата.

– Технологии поработят тебя, не сомневайся, – фыркнул я, одеваясь. – Ладно, тогда мне пора, иначе усну за рулем. Разморило меня.

Мы переминались с ноги на ногу, а потом одновременно рухнули друг другу в объятия. Я запустил пальцы в ее влажные волосы и глубоко вдохнул их аромат. Хотелось помнить его как можно дольше. Прямо сейчас расставание, пусть и всего на пару дней, казалось противоестественным, несправедливым.

– Это нормально, что я уже скучаю? – прошептала Агата, и я чуть не лопнул от прилива нежности. Что со мной стало?!

– Более чем.

Спустившись, я побрел по сугробам к машине. И обомлел, увидев ее.

Все четыре колеса были спущены.

Агата

Проводив Даню, я испытала дикую тоску, но не решилась предложить ему остаться. Квартира показалась еще более пустой, чем прежде, но я обняла себя за плечи, вспоминая наши объятия, и закружилась по комнатам, как ненормальная.

А потом меня напугал звонок в дверь.

– Даня?! – ахнула я, увидев его, присыпанного снегом, на пороге.

– Эти десять минут разлуки оказались слишком тяжелыми, – как-то натянуто улыбнулся он.

– Что-то случилось? Проходи скорее.

Даня рассказал про колеса, и мне потребовалось присесть.

– Не переживай, я вызвал эвакуатор, но во сколько он приедет – не знаю. Конечно, если хочешь, я могу подождать в машине и…

– Еще чего! Холодно там? – Я схватила его за руки и отпрыгнула. – Ух, ты весь промерз! Сейчас заварю чай.

– Спасибо. Извини, что беспокою.

– Дань, прекрати. Ничем ты меня не беспокоишь. В конце концов, это я тебя зазвала в такую даль, а ты еще и без колес остался. Страшно подумать, сколько денег с тебя сдерут. Значит, ты поедешь в шиномонтаж?

– Нет, ты что, бессмысленно. Они отгонят машину к моему дому, нужно колеса менять.

– О-о-о… тогда, останешься?

– Если ты этого хочешь, – улыбнулся Даня, ехидно, как лис.

Итак, не день – а воплощение мечты. Я даже задумалась над тем, чтобы обвести эту дату в настенном календаре. Ведь, может, она станет нашей с Даней годовщиной. Все. Влюбленность завладела мозгом. Распространилась быстро, как опухоль, и теперь путала мысли. Тяжело разрешить себе радоваться, когда привык ждать подвоха.

Ночью мы болтали обо всем, лицом к лицу под одеялом. С Даней не просто легко и комфортно. Я пока не нашла объяснения этому чувству, но оно заполнило меня целиком. Когда мы наконец устали от разговоров и решили уснуть, Данины руки заскользили по моей талии, бедрам, юркнули к тыльной стороне бедра, вызвав волну мурашек и громкий вздох.

Бессонная выдалась ночь. Такая запоминается на всю жизнь.

28 января, торговый центр

Утром Даня быстро выпил кофе, зацеловал мои губы, извинился и уехал решать дела с машиной. Проводив его, я села у окна и наблюдала за бегущими облаками, солнце заглянуло на кухню, и я разместилась прямо под его лучом. Медленно пила кофе и приветствовала новый день новой жизни, пока не зазвонил телефон.

– Через час выходить, ты помнишь? – пыхтя, спросила Настя.

– Что? Ой, блин!

– Ага, значит, не помнишь. Надеюсь, у тебя достойное оправдание.

Я широко улыбнулась, закусив губу.

– Слушай, только я с тобой до четырех максимум, – вспомнила я о Витале.

– Хорошо. Давай, собирайся!

Собралась я быстро и даже не стала краситься – так свежо выглядела этим утром. Написала Виталику, что смогу встретиться только ближе к пяти вечера, он ответил: «Ок ☺». До торгового центра доехала быстро и ни разу не заблудилась, правда, пользовалась картой в мобильном приложении. Окрыленная, я не замечала всего того, что раньше напрягало меня в Москве: людей, очереди, шум, спешку.

Настя кружила вокруг входа, выглядывая меня, а потом понеслась мне навстречу, задушив в объятиях. Впервые в жизни я ответила на них так, как должна была – крепко и с улыбкой, без стонов и желания поскорее вдохнуть полной грудью. С ходу подруга начала рассказывать о последних событиях своей жизни, ведя меня по лабиринтам магазинов. После дня, проведенного на катке, Кирилл стал писать ей чаще, а потом и вовсе пригласил на свидание.

– Помнишь, как я мечтала с ним поцеловаться в деревне? – хихикнула подруга, прикладывая к себе изумрудный свитер на вешалке, чтобы примерить. – Вот и осуществилась мечта. Вспомнили былые времена, посмеялись. Не знаю, что будет дальше – Кирилл ведь занятой парень, весь в работе. Слушай, что-то с тобой сегодня не то.

От резкой перемены темы улыбка сползла с моего лица.

– В смысле?

– Ты улыбалась и комментировала мой рассказ. Выкладывай, что-то случилось?

Я побагровела и перевела взгляд на свои ботинки.

– Та-а-ак, Бученкова! – громко потребовала Настя. – Пойдем перекусим, все расскажешь.

Настя ускорила темп и растолкала всех посетителей, таща меня за собой. Мы взяли по салату и кофе и сели за один из немногих свободных столиков.

– Посмотри на себя! Твое лицо переливается всеми оттенками красного. Да что с тобой, Агата?!

Пришлось выложить все в мельчайших деталях. Кажется, никогда в жизни еще я не докладывала так подробно. Настя светилась и обнимала меня, будто я «Оскар» получила, не меньше!

– Агатка, какое счастье! – продолжала Настя. – Я знала, что только Красильников способен вернуть тебя к жизни. Как сложно мне было игнорировать его, когда он расспрашивал о тебе. Да, Агата, не обижайся, но после встреч с Виталей ты никогда так не сияла. И я уверена, никто другой кроме Дани не смог бы вызвать на твоем лице эту глупую счастливую улыбку. Еще в то лето заметила, но чего с нас было взять, мелкие были.

– Надеюсь, ты права. Мне еще страшно поверить в то, что мы реальны. Я все еще не уверена в правильности…

– Господи, да можешь ты хоть раз не думать о том, что правильно, а что нет?! Тебе хорошо? Ты счастлива прямо сейчас? Поймай этот момент, схвати его, насладись и не отпускай. Кто слишком много думает, тот многое додумывает. А ведь все намного проще.

Следующие два часа Настя подбирала мне новый «московский» гардероб. Видите ли, все мои вещи вышли из моды более десяти лет назад. А как она скривилась, увидев заштопанные дырки… короче, потаскала Бозина меня знатно, и в четыре часа мы спустились в метро с кучей пакетов. Я все думала, куда мне этот новый гардероб носить, если работала я в соседней кондитерской, где любую одежку прикрывал фартук, а гуляла в пуховике, который закрывал тело до пят.

– Мужиков надо подстегивать, знаешь ли. Насмотрится он на тебя в этих средневековых вещах, наскучит ему. Надо уметь удивлять, – советовала Настя по пути к эскалатору.

– Мне кажется, Дане на такие вещи все равно. Не о том он думает.

– Вот именно, тебе кажется, – поставила точку в разговоре Настя.

Придется гулять с Виталей в компании трех пакетов. Класс. Друг встретил меня у метро и повел к набережной. День выдался солнечный, но очень морозный, руки без варежек покраснели и моментально покрылись цыпками. Я спрятала их в карманы и уткнулась носом в шарф. С замерзшей реки дул сильный ветер и бил в лицо колючими снежинками.

– Долго я так не прохожу, Виталь, что-то холодновато сегодня.

– Да ладно, неужели холоднее, чем в деревне? Помнишь, как мы в минус тридцать нараспашку бегали по льду, на пруду? – усмехнулся он.

– Стареем, – тяжело вздохнула я.

– Не переживай, недолго гулять будем. Я завтра в очередную командировку отбываю. Месяца на два-три.

– Ого! В какой город?

– Секрет, – улыбнулся Виталя, обнажая желтый клык. Потянулся за сигаретами и прикурил. – А ты вся светишься. Как вчера день провела?

– Мы ведь разговаривали. Даня в гости заезжал. Готовили с ним… мясо, картошку. Вот, – невпопад отвечала я. – А потом, представляешь, кто-то проколол ему все четыре колеса!

– Да ладно?! – У него чуть сигарета изо рта не выпала. – Бедолага. И как же он до дома добирался? Небось целое состояние отдал за эвакуатор.

– Да никак, у меня остался, не дам же я ему через весь город ночью тащиться.

– Кхм. Понятно. Да, молодец он, нашел дурочку.

– О чем это ты? – я остановилась и сурово посмотрела на Виталю.

– О том, что для него ты – дурочка, которая будет идти на поводу. Очнись, Агата, мы выходцы деревенские!

– И что?! Разве моя жизнь похожа на «Доярку из Хацапетовки»?! Разве я приехала сюда за миллионером?!

– У него таких, как ты, здесь десяток, доярка ты моя. Мы в перенаселенном городе, где на одного парня десять девушек живет. К тому же он молодой еще, нагуляется дай бог к тридцати.

– Зачем ты так говоришь, а? По себе судишь, тоже оттягиваешься с разными девками? – В глазах защипало, но слезы я удержала, хоть слова Виталика и ранили меня.

– Жалко мне тебя, Агата, вот и говорю правду. Ни с кем я не оттягиваюсь, я однолюб.

– Почему ты тогда судишь Даню? С чего ты взял, что он не такой? – злость кипела во мне, бурлила и брызгалась горячими каплями.

– С того, что он бросил тебя, а я нет.

– Он не бросал меня. Это я его оттолкнула, – встала в оборону я.

Какого черта Виталя вообще завел этот разговор!

– Думай, как хочешь. Только не будь такой наивной ради своего же блага.

– Я что, не заслуживаю любви, по-твоему? – взъелась я.

Прохожие обходили нас с недовольным видом, а я боролась с желанием схватить Виталю за шкирку и швырнуть в реку!

– Как раз наоборот, красавица, ты заслуживаешь ее больше, чем кто бы то ни был. – Виталя взял меня за руки.

Надо же, от потока ярости даже не заметила, как размахивала заледеневшими руками в воздухе. Виталя потянул меня на себя и прижал к своей груди.

– Прости, не хотел тебя обидеть. Только вразумить. Будь осторожнее. Не хочется, чтобы ты участвовала в сценарии «наиграется и бросит».

– Но ты обидел, – тихо ответила я.

Слеза скатилась и мгновенно замерзла на щеке. А что, если Виталя прав? Ведь он озвучил все мои страхи. Больше мы не поднимали эту тему на прогулке, и в целом Виталику удалось меня рассмешить своими армейскими байками. Только зернышко сомнения уже было посеяно, и то безоблачное счастье, которое окутало меня с утра, бесследно рассеялось.

Глава 8 Даня

20 февраля, в гостях у матери Дани

Сегодня мне девятнадцать.

Мы собрались у мамы: Пашка, Соня, Кирилл, Настя, Агата, все друзья мамы, Сашка, мама с Вовой. Агата жутко стеснялась, но ее быстро привели в чувство и подключили к празднику – она участвовала во всех играх, которые выдумало старшее поколение. Мы столько смеялись, что к вечеру уже болели мышцы живота. Определенно, это был мой лучший день рождения, если бы не одно но – отец. Да, прошло почти четыре года, а я все так же скучал и представлял, а что было бы, будь он здесь? В день рождения его отсутствие ощущалось особенно остро. Ведь он всегда поздравлял меня первым, придумывал развлекательную программу и делал праздник незабываемым.

– Дань, какая же она красивая, – шепнула мне мама за столом, глядя на Агату.

– Знаю, – улыбнулся я.

– У вас все хорошо?

– Я думаю, да, – кивнул я.

На самом деле, я думаю, что у нас все просто потрясающе. Месяц прошел с тех пор, как Агата пригласила меня в гости и нас настиг ураган долго сдерживаемых чувств. Виделись мы редко, так как жили в разных концах Москвы. Агата работала, а я учился и подрабатывал, так что изредка нам удавалось пересечься в ее выходные. Но какие это были дни! Казалось, что до этих пор я жил в доме со скошенной крышей, и вот, наконец, она встала на место, и теперь в жизни, в моем воображаемом доме, все встало на свои места. Но вот беда – я понятия не имел, чувствовала ли то же Агата. Она умело скрывала все сокровенное, и я довольствовался лишь искренними улыбками и ее ненасытностью.

Поздним вечером гости начали расходиться, а мы с Агатой договорились поехать ко мне. Дома я решил сделать Агате рискованное предложение, как только мы затащили в квартиру подарки и контейнеры с остатками еды:

– Агат, а почему бы нам не съехаться?

– А? – испуганно взглянула на меня она.

– Нет, если ты не готова, так и скажи, просто… с нашими графиками мы так и будем видеться дай бог два раза в неделю. А я бы хотел, чтобы ты была рядом. Я не подразумеваю женитьбу и прочие обязательства, просто хочу, чтобы ты не чувствовала себя одиноко.

– Даже не знаю… ты уверен? – Агата присела на стул.

– Уверен. Если я тебе буду надоедать, к примеру, ты всегда сможешь устроить себе отпуск и вернуться в Саларьево, – усмехнулся я.

– А почему это именно мне к тебе переезжать, а не наоборот? – задумалась Агата, задав вопрос без наезда, а с натуральным интересом, пока разувалась и освобождала пакеты.

– От моего дома до центра пятнадцать минут. От тебя почти час.

– Но работаю я в своем доме, ты ведь знаешь.

– Необязательно же прям завтра переезжать, в течение месяца можем решить все вопросы. Или двух. Мм?

– Я подумаю. Но идея мне очень нравится, – Агата улыбнулась, глаза ее действительно светились радостью.

Той ночью мы строили глобальные планы. Я мечтал показать Агате мир и хотел начать хотя бы с собственной страны – съездить летом на море.

– Я никогда не видела море… – прошептала она мне в шею. – И горы не видела. Даже не верится, что теперь у меня появился шанс путешествовать.

– Потом съездим в Питер, в Карелию, на Алтай. А через лето можно задуматься о загранице.

– А разве госслужащим можно выезжать из страны?

– Честно говоря, не задумывался над этим вопросом. Я уточню.

Агата рассмеялась, уткнувшись носом в ямочку между плечом и ключицей. Я прижал ее обнаженное тело к себе и поцеловал в кончик уха.

– Чего смеешься?

– Да просто поверить не могу. Ты – мой. Лежим в твоей постели и планируем будущее. Ты называешь такие места, о которых я почти ничего не слышала, зато видела много картинок. Знаешь, раньше были такие доски желаний? Я как-то делала подобную, только не могла повесить на стене – стыдно было. Вдруг дед или Мартыныч увидят, поднимут на смех. Там были фотографии римского фонтана, Черного моря, Кафедрального собора и наш с тобой рисунок. А еще собака мопс и набросок магазина с моими рукодельными штуками.

– Что нам мешает воплотить эту доску в жизнь, а?

– Ничего? – с придыханием спросила Агата, приподнявшись на локтях.

– Ничего, – твердо ответил я.

– А не надоем я тебе, Дань?

– А ты не забегай вперед, – хохотнул я.

Агата громко шлепнула меня по голой груди, и я шикнул от боли.

– Давай просто жить, хорошо? Без всяких «а если».

– А если… – завела Агата с игривой улыбкой.

Я схватил ее за талию, повалил на спину и накрыл своим телом. Восхищался ее нежной кожей, округлыми формами как в первый раз. Ее податливости и ласке. Я оставил по поцелую на каждом сантиметре ее плоского живота, дошел до груди и, чувствуя нестерпимое возбуждение, провел по ней языком. Агата извивалась подо мной и повторяла мое имя.

О лучшем дне рождения я действительно не мечтал.

Агата

30 марта, парк

Ладно, пожалуй, я готова признать, что Москва не так плоха, как я о ней отзывалась. Во-первых, этот город не перестает удивлять. Здесь столько разных развлечений, что все и не испробуешь! Заскучать здесь невозможно, тем более мне, девчонке, которая кроме дойки, уборки и готовки ничего в жизни не видела. Даже взять церкви – у нас в деревне одна на три села, а здесь почти на каждом углу храмы сказочной красоты. Недавно, кстати, в одном из них поставила свечи за упокой и «рассказала» дедушке о том, что я послушалась его. Поблагодарила за возможность, которую он предоставил мне, ограничивая себя в средствах.

Грандиозные планы, которые мы построили в день рождения Дани, начинали осуществляться. Признаюсь, сначала мне было забавно обсуждать наше будущее. Мы с Настей в детстве любили развалиться на бетонных плитах и мечтать. Смотрели в небо и с непоколебимой уверенностью считали, что увидим мир, встретим любовь, вместе отправимся на море (до того, как я осознала, что вряд ли выберусь из деревни). Обсуждая это с Даней, я воспринимала все так же, как и разговоры с Настей на плитах, – приятно иногда помечтать, но на этом все. Поболтали, напредставляли себе красивых картинок будущего, а потом вернулись в реальность. Каково же было мое удивление, когда Даня всерьез занялся поиском тура на море.

Я чувствовала себя самозванкой. Не заслужила я такого! Может, это сон? Не могла же жизнь так круто повернуться ко мне лицом, после того как столько лет показывала зад.

Слова Виталика продолжали свербеть в голове. Я постаралась прислушаться к Насте и Дане, жить сегодняшним днем и наслаждаться тем, как этот день проходит. А дни и правда были хороши. Только тревожность подкрадывалась, нападала со спины, хватала за голову и нашептывала угрожающе: «Скоро, скоро твое сердце снова разобьют!» В такие моменты я замыкалась, бродила одна по незнакомым улицам, изучая район, где жил Даня.

Я знала, что неоправданно подозрительна к близким из-за матери. Мне удалось проглотить детские обиды, но с переездом все чаще появлялось желание узнать – почему? Почему ты бросила меня, мама? Почему ты посчитала, что я не заслужила новой жизни вместе с тобой? Почему взвалила непосильную ответственность на маленького ребенка? Почему заставила его поверить в то, что он и любви не заслуживает?

Наверное, стоило поделиться этими мыслями хоть с кем-нибудь, так они изъедали меня изнутри. Но уже на завтра мы запланировали мой переезд к Дане, поэтому придется отложить самокопание на неопределенный срок. Как и договаривались, в течение месяца мы обсуждали возможные варианты моего трудоустройства, и вот крестный Дани, Владимир, неделю назад сообщил об открытии вакансии администратора в автосалоне. Автомобили куда сложнее выпечки, но Даня обещал помочь мне разобраться в азах, чтобы я не хлопала глупо глазками за стойкой.

Татьяна Олеговна, конечно, расстроилась из-за того, что я ухожу, но, по ее словам, в таких предприятиях постоянная текучка кадров, никто, кроме нее, долго не задерживается.

– А ты еще к тому же молодая, Агаточка, тебе нельзя сидеть на одном месте! Нужно пробовать новое, пока не найдешь то, что тебе по душе. Да и глядишь, выйдешь замуж за своего малого офицера, вообще не до работы будет, – обняла меня на прощание Татьяна Олеговна, напутствуя.

Так глобально я, конечно, не мыслила, но согласилась с ней – пока есть время, лучше попробовать себя во всем. Помимо новой работы, Даня напомнил мне о моем хобби – эпоксидной смоле.

– Агат, а ты изделия свои распродала? – поинтересовался он однажды за ужином.

– Да, чтобы скопить на переезд, – грустно признала я.

– А давай мы с тобой поищем мастерские? У нас их должно быть много. Или хотя бы студии, которые в аренду сдаются.

– Давай!

Помимо того, что нас с Даней тянуло друг к другу с каждым днем все сильнее, я впервые ощутила себя «как за каменной стеной», как бы банально это ни звучало. Ведь раньше этой стеной была я сама. Приятно было ощутить себя девушкой под мужским крылом, а не гибридом мужчины и женщины.

В конце марта из командировки вернулся Виталя. Он сразу позвонил мне и предложил встретиться. Голос у друга был странный, вроде и удрученный, и в то же время нервный. Чего он, наверное, только не насмотрелся в своей армии. Мне вдруг стало так стыдно за то, что я мало интересовалась его делами, а ведь он со всеми ужасами справлялся в одиночку. Уже и не злилась на его ядовитые высказывания.

Утром Даня собрался на учебу.

– Ты поедешь вещи паковать? – спросил он.

– Не то чтобы там было, что паковать. Коробки три, не больше. Да и квартира же останется, я в любой день смогу заехать и забрать то, что нужно.

– Да, конечно, просто не хочу, чтобы ты сама все это везла через город. Дождешься меня? Я приеду часам к семи.

– Конечно, – улыбнувшись, я прижалась щекой к его щеке и смачно чмокнула.

– До вечера, – Даня крепко обнял меня и поцеловал в губы, подбородок, шею…

– Так, ты опаздываешь! Увидимся вечером, – нехотя оторвалась от него я.

Оставшись одна, я начала собираться. В обед мы с Виталей договорились встретиться в каком-то лесопарке, я уже забыла название. Нужно будет проверить станцию метро. Весна пришла, но зима не давала ей вступить в права – снег местами еще лежал и лениво таял на солнце. Однако в воздухе уже чувствовалось приближение тепла, в утреннем пении птиц, в пробивающейся траве. По пути в свою квартиру я вспоминала деревенскую весну: кругом потопы, дороги размыты, но как красиво оттаявшее поле! Какое разнообразие птичьих голосов!

В половине двенадцатого позвонил Виталя:

– Агат, ты где? Я за тобой заеду. На машине поедем.

– Хорошо, я дома.

– Буду через двадцать минут.

– Угу, – я отложила телефон.

А потом задумалась: разве я говорила Витале когда-нибудь адрес своей квартиры? Наверняка говорила, просто забыла.

Вещи у меня влезли в три коробки, как я и предполагала. Я решила оставить их в прихожей, а сама спустилась в кондитерскую в надежде застать Татьяну Олеговну, поболтать до встречи с Виталей. Отчего-то мне совсем не было тоскливо покидать свою квартиру. То ли я к ней не привыкла, то ли чувство «дома» и правда зависит лишь от того, кто в этом доме живет.

– Агатка! – широко улыбнулась Татьяна Олеговна при виде меня. – Как дела, моя хорошая?

– Потихоньку. Вещи вот перевозить собираюсь.

– Пойдем-ка выйдем, пока никого нет, я перекурю.

Я расстегнула короткую куртку цвета синий металлик – распогодилось. Под ногами ручейком бежал тающий снег.

– Смотрю на тебя и себя вспоминаю. – Татьяна Олеговна одну руку спрятала под грудь, второй приложила к губам сигарету. – Скоро тебе двадцать, да? Лучший возраст. Тебе кажется, что ты уже достаточно опытная и взрослая, веришь в добро, светлое будущее, а потом тебе исполняется двадцать пять.

– И что в двадцать пять?

– Узнаешь, – хихикнула Татьяна Олеговна. – Просто скучаю по юности, желанию горы свернуть. Я, Агат, очень надеюсь, что этот мальчик подарит тебе здесь лучшую жизнь. Ты это заслужила.

Упоминание Дани заставило меня покраснеть, так что я сунула руки в карманы и отвела взгляд.

– Он тоже заслужил, Татьяна Олеговна. Вам не кажется странным, что из всех он выбрал меня?

– Смешная ты, Агатка! А как, по-твоему, бывает? Вот так люди и выбирают себе одного, того самого из семи миллиардов.

– Боюсь, я никак не могу поверить в то, что действительно могу быть… нужной, – призналась я и взглянула на собеседницу.

У Татьяны Олеговны сразу сделался жалостливый вид. Не на то я рассчитывала.

– Значит так, Агата. Ты нужна сама себе, этого недостаточно? Когда ты научишься ценить себя, наслаждаться своим обществом, ты поймешь, что совсем необязательно «быть кому-то нужной». Нужно быть собой, все. Не ломать свою натуру ради того, чтобы кто-то в тебе нуждался. А что до твоего мальчика, то он просто любит тебя, девочка. Вот тебе и решение задачи.

Любит меня. Почему же мы никогда не говорили друг другу о чувствах? То есть я ему не безразлична, это факт, но Даня еще ни разу не признавался мне в любви. Может, он боится, как и я? Ведь это я однажды положила конец нашим отношениям. Почему же я не рассматривала эту ситуацию с Даниной точки зрения?

Пока я размышляла, подъехала машина. Стекло опустилось, и вылезла голова Витали.

– Агат! – окликнул он.

Я сделала шаг вперед, но Татьяна Олеговна меня резко перехватила за руку.

– Ты знаешь его?

– Конечно. Это мой друг детства, мы вместе перебрались в Москву из деревни.

– Хм, – Татьяна Олеговна нахмурилась и перешла на шепот, – мне кажется, этот тип здесь несколько раз околачивался. Подозрительным показался. Ты береги себя, хорошо?

– Конечно, – улыбнулась я, приятно было найти в Москве человека, который заботился бы обо мне так же, как деревенские соседи. – До свидания, Татьяна Олеговна! Я еще забегу!

Когда я села в машину, Татьяна Олеговна продолжала стоять у входа, наблюдая за машиной. Авто дернулось, и мы поехали вперед, к выезду со двора.

– Привет! Виталь, а ты уже был здесь?

– На твоем районе то есть? Однажды бывал, по делу. А так нет. А что? – он обернулся в поисках ответа на моем лице.

– Да просто, уточнила. Как командировка?

Последовала долгая история, полная незнакомых терминов и понятий, шуток, смысл которых, вероятно, предназначен военным. Но я старалась поддерживать разговор, а временами даже искренне смеяться. Потом Виталя мельком пробежался по ужасам, которые застал в командировке. Видимо, боялся травмировать мою психику. Сам Виталя выглядел непривычно уставшим, осунувшимся. Круги залегли под глазами темными пятнами, как от пролитого кофе.

– А у тебя как дела? Уже получила повышение в кондитерке своей? – усмехнулся Виталя.

– Я вообще-то уволилась. Даня предложил съехаться, помог найти работу у себя на районе. Вот как раз приезжала вещи собирать, нужно перевезти…

Мы чуть не въехали в машину, я вскрикнула, зажмурилась и схватилась за поручень.

– Ты чего?!

– Я… прости, отвлекся, – еле слышно отозвался Виталя. Лицо его позеленело. Наверное, и сам перепугался, а я давай наезжать.

Внезапно он резко развернулся на перекрестке, шины засвистели.

– А куда мы едем? Ты так и не сказал.

– В парк, неподалеку от моего дома. Погуляем.

– Хорошо, только мне к семи нужно уже вернуться. Ладно?

– Конечно. К семи вернешься, – Виталя улыбнулся одними губами. Что-то в его взгляде заставило меня вздрогнуть.

Виталик притих, и всю оставшуюся дорогу мы слушали громкую музыку. До парка добрались за полчаса.

– Выходи! – резко сказал он, как только заглушил машину. – Пожалуйста.

– Ты сегодня странный какой-то, Виталь. Что случилось? В командировке что-то, да? – спросила я уже на улице.

– Типа того, – он зубами вытащил сигарету из пачки и прикурил. – Пойдем. Хочется пройтись.

Я нагнала его размашистый шаг.

– Если я могу чем-то помочь, скажи, а то ведь ты ничем не делишься.

Виталя горько и громко хохотнул, отмахнувшись.

– Помочь ты можешь, Агата, можешь. Попозже тебе скажу чем. Значит, ты решила переехать к этому… Дане? Ты вроде говорила, что хочешь жить самостоятельно здесь, в Москве.

Укол совести воткнулся куда-то под ребра.

– Да, но… – Я кусала губы, подбирая слова. – Просто мы почти не видимся из-за его работы и учебы. А из его района до центра ехать намного ближе. Ну, ты ведь видел, где я живу.

– Видел. – Он громко затянулся и выпустил дым наверх, задрав подбородок.

Парк оказался не самым привлекательным, напоминал деревенскую лесополосу. Еще голые деревья вырисовывали унылую картину, дополненную набежавшими серыми облаками. Ноги застревали в грязи, стоило наступить мимо единственной расчищенной тропы. Стаи галок гаркали и обвивали острые ветви, кружили над парком. Насколько я поняла, парк граничил с железной дорогой, по которой следовали электрички – периодически до нас доносился гул поезда. В будний день здесь было пусто, мы встретили лишь пару собачников да бабулю на скамье у входа.

– Так чем я могу помочь тебе? – напомнила я.

– Быть моей. Ты можешь быть моей, Агата.

Виталя остановился меж деревьев и посмотрел на меня. Явно не шутил.

– Виталь, но я же…

– Нет, замолчи, – огрызнулся он и вцепился в мои локти. – Почему он, мать твою?! Всю свою жизнь, всю жизнь я посвятил тебе! Я был рядом! Не он! Мы ведь были вместе, все было хорошо!

– Ты делаешь мне больно, – хрипло произнесла я, борясь со страхом. – Виталик, что с тобой такое? Да, мы были вместе, но разошлись. Так случается, когда люди не подходят друг другу или когда лучше просто сохранять дружеские отношения, – как можно спокойнее объяснила я.

– Ты мне подходишь, Агата! Только ты, черт возьми! – он снова уцепился мертвой хваткой.

Теперь паника охватила меня целиком. Я начала озираться в поисках людей, но, как назло, ни души вокруг.

– Что мне сделать, чтобы ты выбрала меня? Что он предложил тебе такого, на что не способен я?!

– Виталь, пожалуйста, остынь и убери руки. Ты меня пугаешь.

В ужасе я заметила слезы, бегущие по его узкому лицу. И сердце мое готово было ему посочувствовать, но инстинкт самосохранения пока одерживал верх. Я осторожно вырвала руку и вытерла его слезы. Пальцы тряслись, но я постаралась улыбнуться, утешить его.

– Если бы я могла выбирать, Виталь.

– Ты можешь! МОЖЕШЬ! Но ты решила уничтожить меня, унизить! – выплюнул он громко, так, что сорвался на хрип.

Я отдернула руку.

– Господи, да никогда я подобного не делала! Я тоже всегда рядом с тобой, Виталя, но в качестве друга! И раз уж на то пошло, нет, я не могла выбирать! Разве можно приказать сердцу любить другого?!

– Значит, все мои подозрения оказались правдивы! Ты лгала мне! Ложилась со мной, а сама любила его все это время?! – его голос срывался, Виталик размахивал руками перед моим лицом.

– Я не…

И почему слышать это так больно? Почему потекли слезы?

– Это не так. Я всегда уважала тебя.

Глаза Витали сделались стеклянными. Он приоткрыл рот, словно задержав дыхание, а потом схватился за голову, истерически смеясь.

– Уважала? – хихикал он, а я в свою очередь пятилась назад. – Вот спасибо, крошка, это именно то, что мне было нужно. Что, боишься? Иди сюда, девочка моя, не уходи.

– Я не хочу продолжать этот разговор, – ответила я, отдаляясь. Я повернулась к выходу и торопливо зашагала вперед, хотя колени уже дрожали от страха.

– Но ты его продолжишь, – зловеще приказал он, догнав меня и развернув к себе. – Выбор у тебя невелик. Я не могу жить без тебя. Я не отдам тебя ему. Не могу.

– И что? Убьешь меня или его? – усмехнулась я, но, когда губы Витали не дрогнули, когда до меня дошло, что он действительно что-то задумал, я сделала шаг назад, споткнулась о корень дерева и рухнула вниз. – Ты болен, Виталь.

– Болен тобой, Агата, с самого детства. Ты всегда была рядом. Крошка с длинными белыми волосами, огромными глазами цвета озерного льда. Помнишь, когда нам было по пять лет, ты заставляла нас играть в «свадьбу»? А Бозину и Диму делала свидетелями. Бабки-соседки пророчили нам брак. А как ты боялась страшилок о привидениях и грома! К кому ты бежала, чтобы укрыться? Ты всегда говорила, что со мной тебе не так страшно!

– Нет, не приплетай меня! – Я ползла на локтях и пыталась подняться, Виталя же медленно шел следом, жутко, надменно глядя на меня. – Я не виновата в твоей одержимости и никак не способствовала ее развитию. Ты всерьез вспоминаешь события пятнадцатилетней давности? Да я еще умножать не умела, когда играла в эти игры!

– Не ты ли трахалась со мной несколько ночей кряду?

– Да, это было ошибкой. Но тогда таковой не казалось, потому что я даже в мыслях представить не могла, что однажды…

– Таки потрахаешься с Красильниковым? Да. Точно. Надо было поджечь ему не джемпер, а брюки, чтобы он забыл про секс. Или откинулся вовсе, – фыркнул Виталик.

Поджечь джемпер?

Я все же поднялась на ноги, пошатываясь. Руки были перепачканы в грязи, как и вся одежда. Встав напротив Виталика, я осознала, что страх потихоньку улетучивается и нарастает ярость. Это он поджег Даню в церкви!

– Так это был ты?! Господи, а клуб? Тоже ты? – Я вторила его повышенному тону.

– И еще много чего я, и что? Теперь путь к твоему сердцу точно закрыт?

Безумная улыбка на его лице. Виталик чуть нагнулся, зацепившись жадным взглядом о мои губы.

– Оно никогда не принадлежало тебе. Ты чертов псих! Маньяк! Я ведь старалась быть верным, чутким другом! Я не бросала тебя и не давала обещаний! Не вредила тебе и твоим близким, черт подери! А ты украл мой первый поцелуй, мой первый раз… я не виновата, что не люблю тебя, я люблю Даню! – проорала я. Галки над нами взмыли в небо и раскричались. – Да. Я люблю его, – увереннее и спокойнее заявила я.

– А он тебя любит, Агата? Что он делал без тебя все эти годы? Жил себе спокойно, вот что! Строчил брехню в письмах, чтобы ты, наивная девчонка, продолжала верить в то, что нужна ему!

– Ну, конечно! Это ты крал письма? – я истерически хохотнула, куртка и штаны чуть намокли, отчего стало холодно и застучали зубы.

– Поверь, ничего интересного ты бы в них не нашла. Да и одно письмо до тебя все-таки дошло, – Виталя ухмыльнулся, и тут до меня дошло.

– Почему, почему ты так поступил со мной?! Может, эти письма помогли бы мне выжить?! Ты задумывался о том, что я чувствовала, когда лишал меня возможности увидеть эти письма? Это ведь ты сочинил то письмо от Дани? Он бы не сдался. Это я сдалась.

– Конечно, лишал тебя ложных надежд.

Я что было силы оттолкнула Виталика, но он, чертова машина, лишь покачнулся. Очевидно, что военный будет сильнее худощавой девчонки. И ничего в этом хорошего не было. Виталя, недолго думая, схватил меня за подбородок и сжал так сильно, что я ожидала услышать хруст челюсти. А потом он впился, как пиявка, губами в мои губы, не давая вдохнуть. Я стучала ладонями по его громоздким плечам – без толку. Пришлось прикусить губу.

– Ауч! – прошипел он, отстраняясь. С губы по подбородку текла тонкая струйка крови. – Поигралась и бросила?

– Я не игралась. – голос мой стал хриплым, низким. – Мы расстались. Люди расстаются. Это жизнь. Смирись и живи дальше.

– Я не могу, как ты еще не поняла? Я хочу тебя. Хочу, чтобы ты была со мной! Я готов положить мир к твоим ногам!

– Не нужно таких жертв, Виталя! – Ярость растворялась, я сделала несколько глубоких вдохов, вытерла слезы и продолжила: – Прости, но я люблю Даню и не смогу полюбить тебя так, как ты того хочешь.

– Хорошо, значит, не люби меня. Просто будь моей.

Я готова была с разбегу удариться головой о дерево! Какого черта, Виталик?!

– Я не буду с тобой. Никогда. Все, баста! Я даже не уверена, что мы останемся друзьями после всего, что ты сделал! После всего, что я услышала! – взмахнула руками я, изобразив крест.

– Боюсь, ты не права. Я не оставлю тебе выбора. Услышь меня, наконец, я не собираюсь жить без тебя. Я больше не выдержу. А когда ты сказала про переезд, господи, да я чуть сознание не потерял!

– Виталя, очнись! Как ты сам говорил – вокруг тысячи, миллионы девушек и женщин! Неужели весь мир клином сошелся на мне?!

Я не понимала, какими словами донести ему простую истину. Почему он отказывался прислушаться ко мне? Неужели его одержимость переросла все границы?!

– Мой мир – да.

Я снова осмотрелась – не парк, а пустошь какая-то, хоть бы один человек мимо прошел! Пора было заканчивать разговор. Я закрыла глаза, думая о Дане, о том, что он скоро приедет за мной, что я обниму его, расскажу все и попрошу защитить. Да, теперь я по-настоящему боялась Виталика, но говорить ему об этом не собиралась.

– Мне жаль. Я ничего не могу изменить. И, пожалуй, пойду, – хладнокровно высказалась я и развернулась, но рука Витали мгновенно крутанула меня обратно.

– Ты не уйдешь.

– И что ты сделаешь? Убьешь меня? Давай! Попробуй! Я никогда не вернусь к тебе, Виталик. Никогда.

– Пожалуйста… – Слезы сыпались из его глаз, и я не смогла сдержать свои.

– Нет, прости, Виталь. Нет.

Он держал меня двумя руками за воротник, а потом медленно разжал пальцы и отпустил. Взгляд его бешено метался по моему лицу, словно он искал что-то – кусочек надежды? Долю иронии? Никогда в жизни я не видела таких безумных грустных глаз. Кровь на его губе засохла. Виталик зажмурился и шумно выдохнул.

– Прости, – шепнул он, срываясь на плач.

Я только открыла рот, но из него вырвался хрип. Холодное лезвие вонзилось в мой живот так быстро, что я не успела моргнуть. Медленно опустила глаза вниз и увидела руку Витали, дрожащую – он крепко сжимал рукоятку ножа. Я попыталась вдохнуть, но боль сковала легкие. Тогда Виталя обнял меня свободной рукой и прокрутил лезвие внутри. Я заскулила.

– Пожалуйста. Остановись.

– Прости.

Он резко вытащил лезвие, оно вылетело почти со свистом, и с ним же вонзилось в меня второй раз. Кровь окрасила проталины, рьяно капая из раны. Новый пуховик можно было хоронить вместе со мной – по нему расползлось здоровенное алое пятно. Не было сил на слезы, крики, я взялась за руку Виталика, рефлекторно, чтобы вытащить нож, но боль стала невыносимой, холод проворно распространялся по телу, и я упала на колени, а Виталя опустился следом.

– Моя или ничья, девочка. Что же ты наделала? – шептал он, губами касаясь моего виска.

Говорят, перед смертью вся жизнь пролетает у человека перед глазами. А у меня мелькали кадры из будущего, которое не наступит. Я завалилась набок, когда Виталик вытащил лезвие, закрыла глаза и представила нас с Даней на берегу Черного моря: морская пена шипит, ноги по щиколотку в песке, солнце светит лишь нам двоим. Мы ныряем прямо в волну и оказываемся в Петербурге! Фотографируемся на фоне Кафедрального собора, едим шаверму, культурно просвещаемся. Вот мы снова в Москве: я получила диплом, а Даня в полицейской форме громко хлопает мне из зала. Я бегу к нему, и он покрывает меня поцелуями, попутно говоря, как сильно мной гордится. Потом самолет, да, я, кажется, даже слышала его шум в ушах, держась за живот. Мы едем из парижского аэропорта прямо к Эйфелевой башне, Даня встает на одно колено, протягивает коробочку с кольцом, и я, конечно, кричу «Да!».

Только твоя.

Годы летят перед закрытыми глазами, пропорционально крови, пульсирующей, бьющей из раны. Вокруг нас с Даней бегают мальчишка и девчонка. У мальчика белесые волосики и серые, льдистые глаза, точь-в-точь мои. А девчонка с темными кудряшками на руках у Дани кричит: «Мама! Мама, не уходи!» Но я ухожу. У меня больше нет сил. Я захлебываюсь. Не зря я боялась счастья, мне попросту не суждено его познать в полной мере.

Кто-то попытался перекричать темноволосую девочку. Какой-то грубый мужской голос орет:

– Отошел от нее, гнида! Галя, вызывай мусоров! И скорую! Все в крови, мать твою!

А потом ласково, прямо над ухом произносит:

– Господи, только держись! До чего ж ты холодная, девочка! Только живи!

Глава 9 Даня

30 марта, квартира Агаты, вечер

Неужели Агата переедет ко мне уже сегодня? С довольной улыбкой я преодолел пробку, планируя вечер. Перевезем вещи, закажем роллы – по-моему, Агата их еще никогда не ела, – вино, отпразднуем. К чему это приведет – кто знает? Но в правильности решения я был уверен.

С пар нас отпустили пораньше, так что я успел приехать в Саларьево к четырем. Позвонил Агате, но та не взяла трубку. Поднявшись на двенадцатый этаж, я несколько раз нажал на кнопку звонка, но дверь мне так и не открыли. Нехорошее предчувствие зародилось в центре солнечного сплетения, но я отмахнулся от него и начал барабанить в дверь.

Не открыла. Это мне уже не понравилось. Торопливо дойдя до лифта, я начал долбить по кнопке первого этажа, параллельно набирая номер Агаты – тишина. Тогда я позвонил Насте.

– Нет, мы не встречались. А что случилось?

– Она поехала собирать вещи в Саларьево, договорились, что я заберу ее вечером. На телефон не отвечает, дверь никто не открывает, – ответил я, выходя из подъезда.

– Давай я пока попробую ей дозвониться? – взволнованно предложила Настя.

– А мне что делать?

– Подожди у дома, вдруг она в магазин отошла, а телефон забыла.

Я провел ладонью по лицу и осмотрел двор.

– Ладно, договорились.

Несколько раз я прошелся взад-вперед вдоль дома. Волнение нарастало, но я пытался успокоить себя. В конце концов, что могло с ней случиться за пару часов? Никаких инцидентов в метро не было, я читал новостную сводку днем. На пятом или шестом круге меня подловила темноволосая, пышная женщина в фартуке.

– Тебя не Даней случайно зовут? – спросила она.

– Даней. А вы Татьяна Олеговна? – предположил я, увидев вышивку с названием кондитерской.

– Чего это ты тут круги наматываешь? Агатку ждешь? – по-доброму улыбнулась она, подмигнув.

Я объяснил ей, почему брожу по двору. Татьяна Олеговна схватилась за грудь и широко распахнула глаза.

– С ним она уехала! – воскликнула она, явно напуганная.

– С кем «с ним»?!

– Заходила она ко мне сегодня, после того как вещи собрала. А потом подъехал этот, такой лопоухий, в военной форме! А ведь я говорила ей, что он и раньше здесь ошивался. Но, как я поняла, Агатка его не боялась, знакомы были.

Меня жутко напугала бессвязная речь Татьяны Олеговны, а еще больше нервировало то, что, как я понял, Агата уехала с Виталиком.

– Давно это было?

– В двенадцать точно, обед у меня начался.

Хоть какую-то информацию выведал. Если Агата с Виталиком, то почему не берет трубку? Чем они заняты? Не сказать, чтобы я слыл ревнивцем, да и Агате доверял, но все же отчего-то мне стало обидно, что она уехала с ним неизвестно куда, так еще и звонки игнорировала. Знала же, что я заеду.

– А какая у него машина, не помните?

– Темно-зеленая такая, длинная. Точно не «Лада». «Хендай», что ли, – пожала плечами Татьяна Олеговна. – Меня пугает этот тип, как бы он Агатку не обидел.

От такого предположения я покрылся гусиной кожей, поблагодарил даму и отошел, чтобы позвонить Насте, но она меня опередила. И что еще хуже – Настя плакала.

– Дань…

– Говори, Насть! – телефон трясся в дрожащей руке.

Но она так и не сказала, продолжила плакать. Господи, я уже сам готов был разрыдаться, так страшно стало от этих всхлипов.

– Настя!

– Дань, он зарезал ее. Зарезал! – диким воплем раздалось в трубке.

Свободной рукой я автоматически попытался найти опору, но провалился в пространстве и осел на колени, согнувшись пополам. Слова лезвием вонзились в тело. В динамике раздавался громкий плач Насти, а я надавил на веки до боли и попытался вдохнуть, но никак не мог, мне не хватало воздуха.

– Настя, Агата, она жива? Она жива?!

Вдруг я ощутил на плечах чьи-то руки – Татьяна Олеговна ухватилась за меня, чтобы поднять на ноги. Увидев мое лицо, она схватилась за рот, заглушая рвущиеся звуки.

– Я не знаю, Дань. Телефон взял мужик какой-то, сказал, что выгуливал собаку с женой в парке. Собака как с цепи сорвалась, побежала куда-то, они за ней. Она привела их к Агате, мужик говорит, кровь почуяла. Агатка в луже крови лежала, белая вся, а этот… – Настя не выдержала и снова разревелась, я же перестал понимать и видеть окружающий мир. Вокруг – тьма, ноги не держали, я повис на плече Татьяны Олеговны, как младенец.

– Мужчина сказал, Виталик бред какой-то нес, даже замахнулся на себя ножом, но его вовремя выбили из его рук.

– Где? Где они?

– Мужик с полицией общается, Агату забрали. Мужик говорит, что даже пульс ее нащупать не смог, а в кабину скорой его не пустили.

– Где этот мужик, Настя?! – слишком грубо оборвал я.

– Я тебе сейчас отправлю локацию. Что мне делать?!

– Ты в больницу звони, уточняй, куда ее забрали, делай все, что можешь. Я поеду к мужику.

– Дань, ты только не убивай его, а?..

И как это она мои мысли прочла?

– Как только найдешь больницу, пришли адрес.

Настя бросила трубку, а я продолжал слушать гудки, пока не почувствовал вибрацию – Бозина прислала локацию мужчины, который ответил на телефон Агаты. Татьяна Олеговна ничего не спросила, быстро скрылась за дверью кондитерской, а я еле доплелся до машины. Нужно держаться. Нужно быть сильным. Агата может быть жива, она должна быть жива, другого я не приму!

Стук в окно заставил вздрогнуть.

– Попей водички, не то не доедешь до нужного места, – сказала Татьяна Олеговна, протягивая бутылку воды.

Язык не слушался, я просто кивнул ей и поехал по указаниям навигатора. Меня бросало то в жар, то в холод, чудом я ни в кого и ни во что не врезался, глаза застилали слезы. Что произошло?! Почему эта мразь напала на Агату?! Я как представил свою девочку там, на холодной земле, истекающую кровью.

– Боже! – я стукнул по торпеде кулаком.

Около парка криво припарковалась полицейская машина. Я и сам заморачиваться не стал, терпения не хватило, просто вытащил ключ из зажигания и побежал. Заметил оградительную ленту и свернул, не глядя по сторонам.

– Эй, сюда нельзя! – крикнул полицейский.

– Где она?! Где она?! – орал я, сам не зная кому.

– Так ты знаком с девчонкой? – мужчина смягчился и жестом показал коллегам, что те могут продолжать работу, а сам подошел ближе.

Я не мог отвести взгляда от места преступления. Кровь, повсюду кровь! Ноги снова подкосило, но полицейский меня перехватил, встряхнув.

– Забрали девчонку твою. Телефон у нас, свидетеля уже отпустили.

– А он? Где Виталик?

– Ведут его вон, увозим в отделение.

Я проследил за направлением его руки.

Все, меня сорвало. Я побежал, почти полетел над землей в погоне за ублюдком. Его вели двое. Ноги его заплетались, он постоянно спотыкался и, кажется, ревел. Издалека видел руки, сцепленные наручниками, покрытые засохшей кровью. С разбегу я врезался ему в спину, тем самым выбив Виталика из рук служителей правопорядка и повалив в грязь. Озверевший, я бил его по лицу, бокам, пока полицейские не стукнули меня дубинкой.

– Угомонись, придурок! – наорали на меня мужики.

Тот полицейский, с которым я общался на месте преступления, догнал меня сзади.

– Пацан, не порть себе карьеру! – прокричал он, видимо, распознав мою форму. – Или поедешь в отделение следом за ним!

Я часто дышал, стискивая зубы и пальцы. Полицейские подняли Виталика – у того из носа сочилась кровь, сам он плакал.

– Я убил ее, убил… – ныл он, сопли текли по губам.

– Заткнись! – заорал я.

– Да мать вашу, уводите его быстрее! – мужик встал передо мной, уперев руки в бока. – Меня Денис Владимирович зовут, парень. Знаю, что ты чувствуешь. Остынь. Похоже, парень болен. Нам пришлось сдерживать его, чтобы не убился и не зарезал себя. Пытались допросить на месте, а он все повторял: «Она только моя, только моя, я убил ее, убил». И все в этом духе. Ладно, мне нужно ехать.

– Денис Владимирович, в какой больнице Агата? И разве вам не нужны сведения о ней?

– У девчонки с собой паспорт был, мы уже все пробили, – полицейский попыхтел, подумал и потянулся за телефоном. Сделал короткий звонок и снова обратился ко мне: – Увезли в ближайшую, седьмую клиническую.

– Спасибо!

Я с визгом выехал с парковки, попутно прокладывая путь до больницы в навигаторе. Пальцы не слушались, и я еле удержался, чтобы не выбросить телефон в окно, а вместе с ним и себя. Посмотрел в зеркало и испугался своего вида – бледный, глаза раскраснелись, следы крови Виталика на лице. Да и на руках. И какой из меня полицейский, если мне доставило удовольствие выбивать этой твари зубы? Заслуживал ли я будущего в этой профессии, если мечтал устроить самосуд и повторить с Виталиком все то, что он посмел сотворить с Агатой?

Агата. Моя девочка. Живот скрутило при мысли о том, какую боль она испытала. Лужа крови на земле застыла перед глазами, и от этого видения сносило крышу. Только живи, моя хорошая! Умоляю, борись! Я не чувствовал рук от дрожи, они замерзли и покалывали, хотя температура в машине поднялась до двадцати восьми градусов. На полпути к больнице позвонила Настя.

– Дань, она в седьмой клинической.

– Я знаю, уже еду. Ты там?

Я услышал свое эхо – Настя поставила меня на громкую связь и с чем-то возилась.

– Собралась, выхожу. Тогда до встречи.

До больницы пятнадцать минут. Девятьсот секунд в страшных догадках и предположениях. По радио Крис Мартин пел «Yellow», словно намеренно добивая меня. Ударом я вырубил магнитолу и старался глубоко дышать, чтобы лучше соображать.

В приемном отделении я долго спорил с врачами, объясняя, что, если девушка – сирота, это не значит, что о ней никто не волнуется! В конце концов, я пытался узнать, жива ли она, а не украсть ее историю болезни! Я даже предложил неплохую сумму денег, но мне лишь пригрозили охраной. Однако через минуту кто-то дернул меня за рукав и вывел на улицу. Девушка лет тридцати завела меня за угол.

– Девочка в реанимации, тебя не пустят, что ни делай. Тем более ты не член семьи.

– Да нет у нее семьи! Кроме меня и подруги у нее вообще никого нет! – разорался я.

– Не кипятись! – шикнула она. – Я и так ничего не должна тебе говорить.

– Она жива, раз в реанимации, верно?

– Не могу сказать о ее текущем состоянии, но… – Светло-голубые глаза девушки потемнели. – Когда ее привезли, она была при смерти. Ее пришлось реанимировать на ходу, в скорой, сердце останавливалось. Больше никакой информации у меня нет.

Я облокотился о стену больницы, чтобы не свалиться. Остановилось сердце. Господи, прости за грешные мысли, но как я пожалел, что не прикончил этого лопоухого ублюдка в парке!

– Когда и как я смогу узнать, что с ней? У нее даже вещей нет, если… – я сглотнул. – У нее здесь ничего нет.

– Запиши мой номер, я тебе позвоню, если что-нибудь узнаю. Эти сутки дежурю я, а потом попробую договориться с коллегой, – милостиво предложила девушка.

– Огромное спасибо. Спасибо! – пробубнил я, протягивая телефон.

– Было бы за что. Тебе остается только ждать. Надеюсь, она выкарабкается, – с сочувствием кивнула девушка и вернулась на пост.

А я остался ждать Настю. В ушах звенела весенняя капель, редкие голоса птиц и шум разъезжающих по территории больницы скорых. Воображение неустанно выдавало кошмарные картинки, сводившие с ума. В груди неистово закололо, так что пришлось сесть на корточки.

Девочка моя, я снова оставил тебя одну. Я снова не защитил тебя. И я не прощу себе, если ты уйдешь.

Глава 10 Даня

3 апреля, квартира Дани

– Дань, хочешь не хочешь, а пюре с котлетами поесть придется, – нахмурилась мама, стоя у изголовья кровати. – Я все понимаю, но какой от тебя толк, если ты погрузишься в голодный обморок?!

– Я не хочу, – отрезал я, глядя в никуда.

Мама посетовала на жизнь и пару раз нелестно высказалась, после чего схватила меня за руки и потащила вверх.

– Живо вставай! Ты мужчина или кто?! Лежит и грустит вместо того, чтобы делом заняться!

Я сопротивлялся, но в итоге сел на постели. В глазах сразу потемнело. Я сфокусировался на стуле, поморгал и, заметив на спинке стула кардиган Агаты, чуть не расплакался. Слизняк.

– Каким делом?! – громко, безнадежно уточнил я, потирая глаза. – Надо было идти в медицинский. Сейчас бы от меня был хоть какой-то толк.

– Са-а-ша-а! – крикнула мама.

В комнату ворвалась сестра. Подросшая, с копной белесых волос, в модных свисающих джинсах и короткой футболке. Старший брат во мне протестовал, но знал – сестра люто меня отчихвостит за замечание. Господи, чем я думал, когда давал им ключи от своей квартиры?

– Саш, бери его за ноги, бросим на пол, чтобы в себя пришел, – мама хлопнула в ладоши.

– Все! Я встаю! Когда вы уже домой вернетесь?!

– Когда точно убедимся, что ты взял себя в руки. Когда ты скажешь, чем мы можем помочь Агате.

– Я уже сделала несколько постов по сбору средств, – сообщила сестра, поразив меня, – реквизиты указала твои, Дань.

Телефон. Точно. Я не брал его в руки уже сутки. На экране высветилась сотня сообщений о переводе разных сумм: от пятидесяти рублей до десяти тысяч. Конечно, если, то есть когда Агата очнется, потребуются средства на ее восстановление. Но мне было ужасно неловко от того, что приходится просить денег у незнакомцев.

– Меня к ней даже не пускают, – не выдержал я и уронил голову в ладони. – Вы понимаете, что даже некому будет решать, отключать ее от аппарата ИВЛ или нет? Они просто отключат! Саш, отмени сбор. Одолжу у деда нужную сумму.

– Тогда нужно найти ее мать, – предложила мама, – она имеет право продлить ее нахождение в больнице.

– Настя пытается, пока безрезультатно. Обещала созвониться с деревенскими. А ты, мам, не знакома с мамой Агаты?

– Нет, к сожалению. Я вообще редко ходила к их домам, и наши семьи не общались. Знали друг друга заочно, – ответила мама и присела рядом. – Ешь и подключайся к поискам.

– Я хочу хотя бы увидеть ее, мам. Как она там, одна, в этой тьме… ни о чем другом думать не могу, понимаешь?

– Еще как понимаю, солнышко мое. Но грустью делу не поможешь. Мы с Сашкой поедем на съемку, а ты поешь и помоги Насте, – мама похлопала меня по коленке, взяла за руку сестру и вышла с ней из комнаты.

Да, она права. Двое суток я не вставал с постели, доходил только до туалета. Какой толк в этом лежании? Может, я и не врач, не господь бог, чтобы заставить Агату очнуться сию минуту, но ведь должен принести хоть какую-то пользу!

Агата впала в кому. Прогнозы неутешительные. Врач так и сказал:

– Я бы посоветовал вам просто смириться. – Интонацией он попытался передать сочувствие, но не вышло.

Смириться – это же так просто! Пока есть шанс, я буду бороться. Хватит лежать и думать о худшем. Я решил для начала съездить в колледж, поднять все имеющиеся связи для того, чтобы таки добиться посещения Агаты.

На следующий после нападения день я с самого утра дежурил у больницы. Удалось добиться нескольких невнятных ответов благодаря тому, что врач, которая дежурила в тот день, попросила своих коллег не отсылать меня. Агате сделали переливание крови, ее состояние стабилизировали, однако оно оставалось тяжелым. Потом она вовсе впала в кому. Мозг не был поврежден, однако из-за нехватки крови могли произойти нарушения, которые выявятся, только если она очнется. Тогда я понял, для чего все же нужен чертов штамп в паспорте – чтобы вот в таких критических случаях тебя могли банально пустить к близкому человеку!

В колледже я еле усидел на парах. Повезло, что не было никаких заданий и тестов, иначе я бы их точно завалил. К моменту, когда мне позвонила Настя, я уже обошел всех офицеров и попросил помощи у кого только смог.

– Да, Насть.

– Я нашла ее! – воскликнула она так громко, что пришлось убрать телефон от уха. – Она живет в Подмосковье, я уже написала ей целую поэму. Не дай бог эта кукушка откажется, Дань. Боюсь, я нарушу закон.

Я невольно усмехнулся.

– Ох, Бозина, я за эту неделю столько раз от него отклонялся, что уже не чувствую себя достойным своей профессии. Ладно, свистни, когда она ответит. Если пойдет в отказную, я с ней переговорю.

– А ты чем будешь заниматься? Я видела, Сашка открыла сбор. И вообще, Дань, как ты сам-то? – в голосе Бозиной сквозило беспокойство.

– Как я? Насть, как зомби. Ни жив, ни мертв. Но по сравнению с Агатой, считаю, у меня все прекрасно. Поэтому хочу сделать все возможное, чтобы помочь ей и увидеть ее.

– Конечно, Дань, никто не спорит, что нам повезло – мы не в коме. Но мы тоже люди. И я знаю, что ты любишь ее, а потому представляю, каково тебе. Хочется поддержать как-нибудь. Кирилл, кстати, очень помог в поисках, – последнее Настя произнесла явно с улыбкой.

– Насть, ты и так оказываешь колоссальную поддержку, даже сейчас, просто говоря со мной. Мне пора! Пиши, когда мать объявится.

– Держись, пока!

Вечером я получил сразу три радостных известия: узнал дату слушания по делу Виталика; договорился о том, что меня смогут провести к Агате в палату завтра днем; Настя написала, что мать Агаты готова приехать и подписать документы.

4 апреля, ГКБ № 7

Я был готов и совершенно не готов одновременно. Больше всего на свете я хотел увидеть ее и одновременно страшился того, что увижу. Нет, не того, как выглядит Агата. Одно дело хранить воспоминания о здоровом, активном, улыбчивом человеке, другое – увидеть его в предсмертном состоянии. Усомниться в хорошем исходе. Разрыдаться и умолять всех святых, в конце концов, чтобы они вновь вдохнули в нее жизнь!

Медсестра, недовольно фыркая, подвела меня к палате.

– Двадцать минут, не больше, – строго сказала она и быстрым шагом преодолела коридор.

Потная рука дважды соскользнула с ручки, но я все же открыл дверь и вошел внутрь. Я взрослый парень. Я не буду плакать. Не буду. Я настраивал себя всю ночь и все утро, но в итоге, как только увидел все эти трубки, светлые волосы, разметанные по подушке, бледное лицо с синюшным оттенком, безжизненные руки по бокам от укрытого белой простыней тела, – сдался. Смахнул слезы и присел рядом, продолжая рассматривать Агату. Я боялся дышать рядом, чтобы не повлиять на работу аппаратов, как бы глупо это ни было. Но терять время, тупо сидя и глядя на Агату, тоже было нельзя.

– Кхм, – прокашлялся я, – Агата, это Даня. Я здесь. Если ты вдруг подумала, что я бросил тебя, – это не так. Мне запрещали навещать тебя. Если бы ты только знала, как напугала всех нас, особенно меня. Нам сказали, ты не выживешь. Тот мужчина, который нашел тебя, который отогнал этого… – я протер ладонями лицо, – Виталика, он сказал, что не смог прощупать твой пульс. Но ты сильная, девочка моя, ты справилась. Пожалуйста, не сдавайся, милая. Я знаю, что никогда прямо тебе не говорил и очень жалею об этом, – я люблю тебя. Люблю вопреки всему. Я не могу ничего с собой поделать. Иногда это чувство кажется настолько большим, что пугает своими масштабами. И если я потеряю тебя, Агат, я…

«Прекрасно, очень по-мужски сидеть здесь и сопли на кулак наматывать!»

– Ощущение, что я несу полную чушь, – усмехнулся я. – Мне столько всего хочется сказать тебе! Но больше всего мне хочется, чтобы ты нашла в себе силы проснуться. Не смей оставлять меня! Ты ведь помнишь, мы договорились: Черное море, Питер, Европа. А оладьи? Таких больше никто не сделает!

Я взял ее маленькую ладонь в свои руки и поцеловал.

– Вернись ко мне, Агата.

Я, конечно, верил в чудо. Думал, как только Агата услышит мой голос, веки ее дрогнут, пальцы дернутся, и она очнется ото сна, иначе какого черта нам в детстве постоянно крутили добрые сказки о силе поцелуя любви?! Жаль, жизнь не похожа на сказку. А ведь я готов подарить ей миллиарды поцелуев истинной любви, только бы она осталась со мной.

– Помнишь: «Когда наступит ночь, я зажгу звезды в небесах. Только услышь мой шепот во тьме…»? Надеюсь, ты слышишь меня. Мне так хочется понять, что произошло в тот день. Почему он так поступил? Он бредил тобой, когда полицейские скрутили его. Что между вами произошло? И в то же время каждый раз, когда я вспоминаю тот день, мне невыносимо думать о том, что чувствовала ты, когда он… когда… – я снова не смог подобрать слов, они лились сами по себе. – Я уже слышу шаги медсестры, пора уходить.

Я встал, нежно пригладил ее волосы и убрал их со лба. Осторожно коснулся губами ее щек, макушки, носа. Взял в ладони лицо так, чтобы не касаться трубок.

– Вот бы снова услышать твой смех. А помнишь, ты мечтала завести собаку? Даю тебе задание! Поправишься – и мы вместе поедем за псом! А что, он будет с нами путешествовать, как тебе идея?

– На выход! – противным гнусавым голосом приказала медсестра.

– До встречи, моя хорошая. Помни про пса! – Я снова поцеловал руку Агаты.

– Оглох?!

– Да иду я, господи! Бесчеловечная! – буркнул я и вылетел из палаты.

19 апреля, квартира Виталика

– У тебя получилось их убедить? – спросила мама.

– Еще бы, – усмехнулся я в трубку.

– Весь в отца. Нас точно не пустят к Агате?

– Точно, правила не изменились.

Я подъехал к дому, в котором жил Виталик, одновременно со следственным комитетом. Еще неделю назад я умолял подключить меня к расследованию, а когда узнал, что следователь намерен провести обыск в квартире по постановлению суда, то вызвался быть кем угодно: стажером, практикантом или понятым, лишь бы меня тоже пустили.

И мне удалось.

– Мамуль, мне пора.

– Не наделай глупостей. Пока!

Квартиру открыли изъятыми у Витали ключами. На допросе в отделе он признался в одержимости Агатой. Конечно, звучало это иначе: он долго и упорно доказывал, что всю жизнь ее любит и не мог позволить встречаться со мной. Из него даже выбили признание в поджоге моего джемпера. Врачи при этом установили, что он совершенно здоров и адекватен, просто помешан на Агате, но без признаков психического заболевания.

Сказать, что я был в ужасе, – ничего не сказать. Сколько подобных Виталику разгуливает по улицам, одному богу известно.

Внутри квартиры царили чистота и порядок, чему я удивился. Да и на первый взгляд квартира казалась совершенно непримечательной, пока мы не дошли до алтаря – как это иначе назвать, я не знал. Стеллаж, посвященный Агате, располагался в спальне.

– Так, фотографируем, – велел следователь.

Я застыл с раскрытым ртом, изучая увиденное. Здесь были десятки фотографий Агаты, причем сделанных, судя по всему, втайне от нее. Вот она в нижнем белье в своей старой деревенской комнате. Чтобы сделать это фото, нужно было взобраться либо на крышу, либо на высокий дуб по соседству. Куча записок, несколько украшений из смолы, которые когда-то Агата показывала мне в деревне. Он их купил или украл, интересно?

Большую часть полок занимали их совместные фото. Совсем детские, в компании Димы и Бозиной, и старше, в отношениях. Я мысленно сравнил фото, где Агата была со мной, и эти – убедился, что со мной она явно чувствовала себя счастливее. Или я пытался себя в этом убедить, глядя на этот кошмар.

– Да, паренек и впрямь помешан на этой девчонке, – фыркнул мужчина.

На нижней полке я заметил несколько конвертов. Мои письма! Господи, этот психопат сохранил их? Выкрал и перечитывал?! Как только все покинули комнату, я незаметно стащил конверты и спрятал во внутренний карман куртки.

Вечером, ожидая судебного заседания, назначенного на двадцатое число, я сидел на постели, держал в руках письма и думал. Думал о том, как проглядел неуравновешенные повадки Виталика. О том, каково быть одержимым кем-то. Каково быть причиной одержимости. И ведь прослеживалось в нем что-то подозрительное, неправильное, мутное, но я все списывал на воспитание – о его семье ходили разные слухи.

А как это могла проглядеть Агата? Да очень просто. Она-то считала его лучшим другом. Она, которая осталась одна, просто не могла потерять одного из самых близких друзей. Скорее всего, Виталик рядом с ней вел себя как обычно, ничем не выказывая своей… помешанности.

Уже в ночи, когда спина затекла от сидения, я продолжил размышлять, лежа на кровати. Меня не покидало чувство вины. Хреновый из меня полицейский, хреновый парень. А потом меня накрыла другая мысль: а как вообще отличить любовь от одержимости?

Да просто. Если Агата решит уйти от меня, я отпущу ее, потому что люблю. Потому что не хочу видеть ее несчастной, каким бы тяжелым для меня ни стало расставание.

20 апреля, районный суд

– Прошу всех встать, суд идет! – сказал секретарь суда, и судья шагнул за кафедру.

Я сидел в заднем ряду и не сводил глаз с подсудимого. Виталя выглядел хуже некуда, и это доставляло мне удовольствие, как бы стыдно от этого ни было. Пустой взгляд, исхудавшее тело. У него и раньше были выражены скулы, теперь они стали острые, как болгарка. Пока судья, адвокат и прокурор обсуждали дело, вызывали свидетелей, предъявляли доказательства, Виталик беззвучно плакал. Потом ему дали слово, вернее задали вопрос.

– Вы признаете вину?

– Да, я все признаю, – с каким-то благоговением высказал Виталик.

– Вы сожалеете о содеянном?

– Больше, чем о чем-либо. Я счастлив, что она осталась жива.

– Нельзя назвать состояние пострадавшей как «осталась жива», человек в коме почти месяц. И учтите, если пострадавшая скончается, дело будет пересмотрено.

У меня затряслись колени от слов судьи.

– Суд удаляется для принятия решения.

Я придвинулся ближе к клетке, за которой сидел Виталик. Журналисты сыпали ему вопросы, будто он восходящая звезда. От их вопросов мне стало плохо, но еще хуже было от ответов Витали. Какой должна быть справедливость, подскажите на милость? Разве справедливо, что этот конченый тип может самостоятельно дышать, ходить, говорить, чувствовать, пока девушка, на которую он напал, находится на грани жизни и смерти?

Журналисты сместились, и я подкрался к решетке. Виталя, узнав меня, исказил лицо в злобной гримасе.

– Доволен, ублюдок?

– Я рад, что она жива, и осознаю свою ошибку, – ухмыльнулся этот гад, – ошибку, которую совершил, когда не сжег тебя.

Я резко просунул руку сквозь прутья и вывернул ему запястье. Тот завопил, и полицейским пришлось оттащить меня, сделав первое предупреждение. Судья тем временем вернулся и огласил вердикт.

– Шесть лет?! – не выдержал я.

– Молодой человек! – прикрикнул судья. – Еще одно нарушение, и вы получите штраф!

Виталик таки расцвел. А что, выйдет из тюрьмы в двадцать семь лет, продолжит жить своей жизнью. Конечно, если Агата выживет, ведь иначе я заставлю ее мать подать апелляцию и упечь эту гниду лет на двадцать. Я с такой силой сжал края скамьи, что услышал хруст и ощутил боль в ладонях. Виталик поймал мой пылающий гневом взгляд и ухмыльнулся. Господи, как мне хотелось прибить его на месте! Я каялся, испытывая подобные мысли, и мучился оттого, что не мог их осуществить.

– Скоро я найду ее, – шепнул он мне, когда я проходил мимо.

Тогда я не выдержал.

Как только полицейские вывели эту гниду из кабины для подсудимых, я с разворота замахнулся головой и ударил его по лицу – кровь у нас обоих хлынула мгновенно. Я успел еще только раз нанести удар в живот, когда меня схватили представители порядка. Я ничего не слышал, только смотрел в его безумные глаза и кричал:

– Только подойди к ней, и ты труп!

Отчитывали меня долго. Штраф все-таки выписали, но своеобразный – с оплатой на месте. Кое-как удалось договориться с капитаном, чтобы мою выходку нигде не пометили, дабы не испортить дело и будущую карьеру. Хотя после оглашения приговора я сильно засомневался в том, что выбрал правильную профессию. Никакой справедливости в том, что Виталику скостили два года за раскаяние и военные заслуги, я не обнаружил.

Вытащив из ноздри окровавленную вату, я вышел на улицу и вдохнул теплый, весенний воздух. Каблуки прохожих стучали по сухому, чистому асфальту. Вот бы Агата увидела Москву весной. Мне сразу несколько мест пришло на ум, которые стоило показать Агате: Абрамцево, Левобережный, Ботанический сад.

Спустившись по ступенькам, я оглянулся на здание суда. Дворец справедливости. Множество чувств обуревали меня, грызли, рвали на части. Но ни одно из них не решило бы проблему – не пробудило бы Агату. Разве что… любовь. Нет смысла бороться с системой и желать кому-то расквасить рыло. Зато есть смысл в том, чтобы быть рядом с Агатой.

23 апреля, ГКБ № 7

Я думал, что шторм почти утих, что я близко к берегу и смогу выплыть, ступить на сушу и облегченно вздохнуть. Но волны несчастий не отставали, набирали высоту и укрывали с головой, не давая сделать вдох, топя и топя в своем мраке. Я спрашивал себя – не проще ли сдаться? Позволить течению унести меня, перестать сопротивляться. Потом избивал манекен на тренировках в колледже, выбивая дурь из головы.

Стоило мне выйти из суда пару дней назад, как позвонила медсестра, которая продолжала информировать меня о состоянии Агаты. Врачи решили, что Агате необходима срочная операция, какой-то орган дал сбой, в медицине я был не силен, поэтому все термины слушал вполуха, не понимая, к чему ведет девушка.

– Нам нужно согласие на медицинское вмешательство от ее матери, вы сможете сделать так, чтобы она приехала сегодня?

И понеслось. Я позвонил Бозиной, та связалась с матерью-кукушкой. За три часа я успел привезти Ирину Михайловну из Подмосковья в больницу к дочери.

Нервозная выдалась поездочка. Полпути мы проделали молча. Я даже как будто заметил на лице Ирины Михайловны следы переживаний и страха, но, может, показалось. Кстати, сильного сходства с матерью у Агаты я не заметил. Агата выше среднего роста, стройная девочка с бледной кожей, в то время как ее мать оказалась невысокой и довольно полной женщиной. Она даже дышала тяжеловато, словно ей мешал лишний вес. Но кто знает, какие болезни могли быть у этой дамы, я лишь пытался сравнить их со стороны и понял – если бы встретил их вместе, ни за что бы не решил, что они родственницы. Морщины чуть тронули лицо Ирины Михайловны, но она была красива: густые, хотя и короткие вишневые волосы открывали пухлые щечки, темные глаза с интересным разрезом привлекали внимание.

– Знаете, на днях Агата впервые прокатилась на детской карусели. В центре, – не выдержал я. Мне хотелось наговорить ей столько гадостей, хоть я и не имел на то права.

– Ох… – вздохнула мать и отвернулась к окну, прикрыв рот ладонью.

– Да, Агата и дети с мамами на лошадях. Но с ней-то мать не каталась на каруселях. Она решила бросить ее в Новый год, – охамел я.

– Перестань, – всхлипнула Ирина Михайловна, – я хорошая мать, но не для Агаты. Прошлого не вернуть. Я живу с этой болью каждый день. Тебе не сделать больнее.

– А то, что Агата может умереть в любую секунду, вам тоже больнее не делает? Простите, но моя мать скорее умерла бы, чем бросила меня.

– Ты любишь ее, – тихо сказала Ирина Михайловна, – поэтому так говоришь. И я рада, что у Агаты есть кто-то, кто по-настоящему ее полюбил.

В общем, беседа у нас не клеилась. Слава богу, она не решилась говорить о своих «новых» детях при мне. Бумаги Ирина Михайловна подписала, но ждать результатов операции не стала, спешила к детям. Скольких же усилий мне стоило не отчитать Ирину Михайловну на месте и не высказать все, что я о ней думаю. Она даже не взглянула на дочь. Не взяла за руку. То ли боялась увидеть, то ли принципиально не желала посмотреть в глаза прошлому, которое оставила, ребенку, которого бросила.

– Если все пройдет хорошо, Агата должна очнуться через пару дней после операции. Если же нет… мы боимся, как бы кома не перешла в третью или, того хуже, четвертую стадию, – сказал врач, когда я достал его мольбами. – Вы можете прийти послезавтра, навестить ее.

Я заплатил медсестрам и врачам из собранных денег, чтобы были внимательны к Агате и чтобы периодически пускали меня к ней в палату. А еще за операцию, ведь мать Агаты не готова была выложить необходимую сумму.

Перед тем как ехать в больницу, я зашел в книжный и взял роман, о котором когда-то рассказывала Агата, – «Вопреки и навсегда». Подумал, ей приятно будет услышать текст любимой книги, так как иногда я нес несусветную чушь, держа ее за руку в палате. Книга поможет сконцентрироваться и, может, отголосками отразится в сознании Агаты.

Сегодня дежурила добрая медсестра, которая позволяла мне находиться в палате целый час. Я вошел к Агате и закрыл глаза от отчаяния, снова увидев ее бледной, едва живой, а вокруг аппараты. Витавший в палате запах медикаментов вызывал тошноту и вводил в уныние.

Девочка моя, ты должна проснуться. Тебе должно было стать лучше. Не позволяй дурным прогнозам сбыться.

– Привет, моя хорошая! – поздоровался я, присаживаясь рядом и целуя холодную руку. – Я был в суде. Ты бы меня отругала, я знаю, ты слишком добрая и не одобрила бы мои мстительные выходки, но я просто не мог смотреть на его счастливую рожу. Помнишь, ты как-то говорила, что не каждый готов мириться с системой? Что она ломает всех, кто горит мечтами о доблестной службе и справедливости? Кажется, теперь я понимаю.

А еще я виделся с твоей мамой, Агата. Вы не сильно похожи. Но я благодарен ей за то, что она согласилась приехать и подписать бумаги.

– Агата… – я тяжело вздохнул, поцеловал кончик ее носа и продолжил, – мне так тебя не хватает. Нам всем. Настя с ума сходит. Ты не говорила мне прямо, но я знаю, тебе кажется, что ты никому не нужна, что ты сама по себе. Девочка моя, это не так. Мы очень-очень любим тебя. Соня ведет твою страницу с изделиями, чтобы увеличить охваты; Мартыныч переводит деньги и звонит Насте почти каждый день, все зарекается приехать, но мы отговариваем – к тебе ведь просто так не пустят. Мама с Сашей уверены, что ты проснешься, и они будут рядом, я знаю. И я. Иногда боюсь, что не выдержу этой боли, с которой просыпаюсь каждый день, но не оставлю тебя ни за что. Как всегда, я говорю бессвязно. Прости. Давай лучше почитаю тебе книгу, я тут принес один из романов, о которых ты рассказывала мне тем летом.

Я открыл книгу и постарался читать с выражением, предварительно прокашлявшись:

– Пролог. Огонь. Повсюду огонь…

Глава 11 Агата

23 апреля, ГКБ № 7

– Не боишься волн? – спросил Даня.

Мы стояли на нагретой солнцем гальке, переминаясь с ноги на ногу.

– Нет, если ты поплывешь со мной, – подмигнула я.

Взявшись за руки, мы разбежались и нырнули прямо в набегающую волну. Нас сбило с ног, бросило вперед и подобрало назад. Медузы касались рук, море грозилось утащить в глубину, но Даня крепко держал меня за руку. Вынырнув, мы рассмеялись и вытерлись от воды. Даня плавно провел руками по моим бедрам, поднял и прижал к себе, чтобы поцеловать, но вдруг нас накрыла новая высокая волна. Мы потеряли друг друга в водовороте. Я не могла вынырнуть. Тьма вокруг, гулкий шум, плеск, холод пребывающей воды.

Легкие горели, мне так хотелось вдохнуть, всего один глоток воздуха, необходимый! А Даня? Где же он? Неужели волны забрали его блуждать по темному, глубокому морю?! Я падала и падала, солнечный свет отдалялся и казался недосягаемым. Даня, где ты? Я не собиралась закрывать глаза. Рассматривала морских существ, выискивала Даню и шла на дно. Вдруг вода окрасилась в красный, почти алый цвет. Я судорожно замотала головой и увидела свой вспоротый живот, из которого сочилась кровь. Я была слишком шокирована, чтобы кричать, да и какой толк – услышат меня только рыбы и медузы.

Кажется, я уже переживала этот момент. Отчетливое чувство дежавю смутило, взбодрило. Я приложила руку к ране и расслабилась. Должен же этот кошмар когда-нибудь закончиться.

– Иногда боюсь, что не выдержу этой боли…

Что? Даня? Что-то с силой потянуло меня к свету. Быстро, рассекая воду, тело устремилось наверх. Голос Дани продолжал эхом раздаваться вокруг, словно он был везде и нигде одновременно.

– Пролог. Огонь. Повсюду огонь…

Я вынырнула наружу, жадно вдохнув, и сразу скрючилась от боли в груди. Вдруг море исчезло. Я чувствовала, что лежу, но не могла пошевелиться – ни пальцем, ни ногой, ничем. Огромных усилий мне стоило моргнуть. Раз. Два. Слишком яркий свет резанул по глазам.

– Глава вторая… – звучало на фоне.

Даня. Это Даня! Как же заставить себя открыть глаза?! Спустя несколько попыток мне это все же удалось. Я окинула взглядом место, в котором находилась: бледная плитка на стенах, огромное пластиковое окно, удушающий аромат хлорки и медикаментов. Тело прикрыто жесткой простынкой. Слева сидит Даня, увлеченный книгой. Я поняла еще по прологу, но обложка подтвердила мои догадки – «Вопреки и навсегда». Я бы улыбнулась, если бы могла, но вместо этого дернулся рот и челюсть, несколько раз.

А еще боль накатила, да такая жуткая, что хотелось выть. Но все потом – я хотела рассмотреть Даню. Это очередное мучительное дежавю? Или он взаправду сидит рядом со мной? Я не умерла?

Слезы скатились по щекам, я ощутила их влажные дорожки. Нужно попытаться сказать что-нибудь, но пока никак. Даня иногда хмыкал в процессе чтения, с серьезным видом переворачивал страницы. Красивый, зеленоглазый, волосы отросли, и вьющаяся челка теперь прикрывала лоб. Только будто похудел – джемпер, который я дарила ему на день рождения, складками собрался на руках.

– Д… – попробовала я, но он не услышал, увлекся чтением.

Я шевелила пальцами снова и снова, но они никак не поддавались. Тогда меня накрыла паника – что, если я парализована? Что, если я уже никогда не встану на ноги, не пробегусь по полю, усеянному ромашками, не нырну в море, держа Даню за руку? От страха подскочил пульс, и датчик пискляво завизжал над ухом. Теперь-то Даня услышал.

– Агата?!

Книжка прилетела на кушетку, Даня подорвался. Я не сводила с него слезившихся глаз, он и сам расплакался. Интересно, сколько же он ждал моего пробуждения? Да и неважно, главное, что он рядом сейчас.

– Девочка моя, сейчас я вызову кого-нибудь, – Даня раз сто нажал на кнопку вызова врача.

– Да…нь… – вышло у меня. Уголки губ снова дрогнули в попытке улыбнуться.

– Я здесь, здесь, – смахнув слезу, Даня погладил меня по волосам.

Ощущение оказалось настолько реальным, что у меня защекотало под ребрами.

– Выйдите, живо! – в палату ворвались медсестра и врач.

– Я никуда не уйду, Агат, я буду внизу, не бойся! – крикнул Даня, пока мощная, хоть и низкая медсестра вытолкнула его за дверь.

– Агата, дышите, все хорошо, – заговорил врач, мужчина с проседью и блеклыми голубыми глазами, – следите за фонариком, вот так.

Далее последовала тьма мучительных процедур. Помимо того, что меня ощупали, осмотрели, осветили (фонариком то есть, хотя и батюшка бы не помешал), мне задали еще тысячу вопросов, проверяя, все ли я помню или какие-то фрагменты вылетели из памяти. Говорить мне было тяжело, врач ждал по несколько минут, пока я выговорю ответы, а потому старался задавать вопросы, на которые можно было ответить кратко: да или нет.

– Вы помните, что с вами случилось, прежде чем вы сюда попали?

– Да, – к сожалению, подумала я.

– Человек, который был в вашей палате, вам знаком?

– Да. Да… ня, – прохрипела я.

– Хорошо. Агата, нам нужно как следует обследовать вас, чтобы понять, как функционирует организм. Через некоторое время придет медсестра, возьмет анализы и поможет вам подняться.

– Спас… – не договорив, я кивнула.

Даня

23 апреля, ГКБ № 7

– Сынок, иди домой. Завтра сможешь передать ей вещи, если захочешь. До семи часов через главный вход, – сказал врач, застав меня в коридоре.

– С ней все в порядке? Она… не могла говорить…

С тех пор как я увидел родные серебристые глаза, сердце гулко грохотало в ушах, не зная, куда ему падать, вверх или вниз.

– Она почти месяц была в коме, конечно, ей тяжело говорить, двигаться. По первому осмотру могу сказать, что все рефлексы в порядке, насчет ног пока прогнозировать не буду, пальцами ей удалось пошевелить, на ноги она еще не вставала.

Я кивнул. Слишком много слов и вопросов крутилось на языке, но я решил, что лучше не доставать врача раньше времени. Агата очнулась – этой информации мне достаточно. Выйдя из больницы, я улыбнулся, так широко, как не улыбался вот уже несколько недель. Удержался от того, чтобы вприпрыжку добраться до машины, но шел, приплясывая и улыбаясь.

Когда датчики запищали, я чуть не умер от испуга, думал, состояние резко ухудшилось. А потом увидел ее полные слез глаза. Первая мысль – я уснул во время чтения. Но нет, Агата робко улыбнулась, и я наконец понял – проснулась! Моя девочка вернулась!

По дороге домой я обзвонил всех знакомых. Как же приятно было слышать облегченные вздохи и всхлипы родных и близких, которые искренне волновались за Агату, за меня. Бозина так заорала, что я испугался за сохранность своей перепонки. Мартыныч заявил, что уже заводит свою таратайку и движется в направлении Москвы. Сашка села рисовать Агате картину, мама начала собирать сумки и гостинцы в больницу.

Через некоторое время, когда я уже вернулся в квартиру, мне позвонила мать Агаты.

– Данил, здравствуй, – нерешительно поздоровалась она, – мне позвонили из больницы, сообщили об Агате. Я просто хотела поблагодарить тебя за то, что… как бы сказать…

– Я вас понял. Благодарить меня не нужно, как еще я мог поступить? Бросить ее? – громко уточнил я.

– Не суди меня, Данил. Ты ведь не знаешь всего.

– Того, что я знаю, – достаточно. Вы бросили ее, и оправдания этому нет. Вы даже не остались, чтобы узнать, как прошла операция! – Я чуть повысил тон.

– Я не знаю, как снова войти в ее жизнь! Она не простит меня, я не прощу себя. Я ничего о ней не знаю, как и она обо мне! – раздраженно воскликнула Ирина Михайловна.

– Вкратце: Агата самая добрая, ответственная и сильная девушка из всех, кого я знаю. Она с семи лет ухаживала за дедом и очень тяжело пережила его уход – дедушка умер полгода назад. Агата никогда не жаловалась и делала все потому, что искренне любила дедушку и не могла его бросить.

На другом конце прозвучал долгий, протяжный вздох.

– Мне жаль.

– А вот и нет. До свидания, – я положил трубку.

Еще секунда разговора, и меня бы прорвало. Я не имел права судить эту женщину, факт, однако жгучая обида за Агату и за все, что ей пришлось пережить, рвалась наружу. За этот тяжелый месяц я многое познал и усвоил. Опыт, который я пережил с отцом, чуть не повторился снова.

В тот момент, когда тьма рассеялась, впустив лучи света в мою жизнь, я сделал основной вывод: не имеет значения, сколько тебе лет, откуда ты родом, сколько у тебя денег. Абсолютно неважно, кто и что говорит о тебе и твоих близких. Самое главное – ценить то, что имеешь сейчас, беречь то, что или кого любишь, наслаждаться тем, что есть. Оставаться человеком, верным и сильным.

Взросление, как и любовь, не приходит по расписанию. Жизнь сама распоряжается, когда поставить подножку и посмотреть, встанешь ты после нее или нет.

Агата

30 апреля, ГКБ № 7

В палате уже места не осталось, каждая полка, даже подоконник были заполнены цветами, подарками, новыми вещами. Холодильник в общем коридоре трещал от угощений, пришлось делиться с соседними палатами. Передвигаться было тяжело, но я старалась, опиралась о стену, спотыкалась, терпела боль и шла.

Сколько потребуется времени на восстановление – неизвестно, но прогресс был налицо, и мой лечащий врач не уставал хвалить меня за успехи и упорство. В первые дни я передвигалась на костылях, и то с невыносимой болью и трудом, а теперь могла обходиться без них, хотя и без легкости. Врач обещал выписать меня через неделю при сохранении положительной динамики, но с условием, что я буду посещать физиотерапию и заниматься по два-три часа в день со специалистом.

Мне было плевать, я готова была сделать что угодно, чтобы уверенно стоять на ногах и не нуждаться в посторонней помощи. В моменты бессилия я вспоминала дедушку. Сколько раз я думала о том, как мне сложно за ним ухаживать, не задумываясь о том, что гораздо сложнее было ему. Такие простые вещи, как прогулка по ночному городу, поход к соседу, да и вообще шаг как таковой стали для него недоступны навсегда, и он жил с этим, терпел и мирился.

Находиться в коме было страшно. Ведь ты и не осознаешь того, что находишься в ней. Сейчас, когда луна сменяет солнце и ярким белым светом освещает палату, воспоминания бьют неудержимым потоком. Я помнила холодное острие лезвия, помнила горячую кровь на руках, на снегу, на Витале. Помнила его лицо, его слова, его бредовый шепот над ухом. О Виталике я думала каждый день, хотя Даня уже рассказал мне, что с ним сталось, и признался в том, что не раз разбил ему нос. А вот я не могла понять, что испытываю к Виталику: жалость или ненависть?

Находясь в коме, я переживала потерю раз за разом. Теряла Даню, дедушку, мать и так по кругу. Я думала, что умерла и прохожу что-то вроде кругов ада или верчусь в чистилище, пытаясь найти выход. Обдумывая все, что видела в коматозном состоянии, я решила, что на самом деле теряла себя.

Очнувшись, я испытала животный страх, как новорожденный, только-только выбравшийся на свет, потерявший тепло материнской утробы. Страх остаться брошенной, прикованной к постели. Но оказалось, что здесь, в реальности, я была нужна. За меня боролись, обо мне заботились, меня ждали. Оказалось, что не только родная мать может не спать ночами и безусловно любить, но и люди, не связанные одной кровью. Столько теплых слов и подарков я получила от Дани и его семьи; Мартыныч преодолел километры ради встречи со мной, Бозина чуть не ввела меня обратно в кому своими крепкими объятиями.

Да, я жива. Живее, чем была. Я любила и люблю, я нуждаюсь и нужна. А еще я сильнее и спокойнее, чем когда-либо. Конечно, я думаю о том, что Виталик выйдет на свободу уже через шесть лет, а, может, за хорошее поведение его отпустят еще раньше. Но я ничего не боюсь, пока Даня рядом со мной. Вру, кое-чего я все-таки боюсь. Утром Даня сообщил, что ко мне заглянет мать. Если бы год назад мне кто-нибудь сказал подобное, я бы впала в такой стресс, что получила бы инсульт, не меньше. Но теперь я стояла у окна в палате, наблюдая за начинающими зеленеть деревьями и вдыхая аромат цветущей черемухи через форточку, совершенно спокойная.

– Агата? – тихо позвала она, и я обернулась.

Я совсем позабыла ее голос. Даже лицо ее в воспоминаниях осталось смазанным пятном. И вот она, женщина, из-за которой я всю жизнь чувствовала себя той, кого нельзя полюбить, той, которая не заслужила любви родной матери. В общем, ненормальной. Я знала о своих плюсах, знала, какой могу быть: ответственной, доброй, несмотря на ледяное сердце (этот недостаток Красильников уже исправил), ранимой, чуткой, способной, но не была довольна собой, ведь этих плюсов для моей матери оказалось недостаточно.

С нашей последней встречи мама набрала килограммов двадцать – явно не от плохой жизни, – сделала короткую модную стрижку и покрасила светлые волосы в цвет спелой черешни. Ростом я пошла в отца, а потому чуть возвышалась над мамой.

– Привет, мама, – вслух слово прозвучало как нечто чужеродное.

– Привет, – ей явно было неловко, она теребила ручку от сумки, избегая моего взгляда. – Я принесла тебе яблочек и конфет. Твоих любимых – грильяж с белочкой.

– Мои любимые уже давно «Золотая лилия», – поправила я. Мать тут же покраснела, и я поспешила исправиться. – Но грильяж я ем, спасибо.

– Ты, наверное, ненавидишь меня. Я это заслужила.

– Ты за этим пришла? – улыбнулась я. – Я тебя не ненавижу. Я тебя не понимаю. Просто скажи – почему?

Раскрывать вопрос было не нужно, мама сразу все поняла.

– Я не любила твоего отца. Ненавидела деревню, не ладила с соседями. Боялась, что не справлюсь с тобой, ты ведь была неугомонная, как юла вертелась, редко слушалась.

– Я была ребенком, – мне хотелось это прокричать, но слова вырвались надрывным шепотом. – Неужели твои новые дети – пример воспитания?

– Нет, конечно, нет, – вздохнула она, слеза упала на грудь. – Это я не умела быть мамой. Не готова была к этому.

– Хорошо, допустим. Но почему ты не писала мне? Не приезжала?

– У меня нет ответа на эти вопросы. Я просто хотела оставить прошлое, сделать вид, что его не было вовсе.

Я горько усмехнулась, закусив губу.

– И что теперь? – поинтересовалась я.

– Мы могли бы… – запнулась мать, – созваниваться, ты бы познакомилась со своими братьями.

Все во мне кричало: «Нет! Не могла бы! Катись к чертям, и я тоже сделаю вид, что тебя никогда не существовало, что этого разговора не было! Ты мертва для меня вот уже несколько лет!» Но я глубоко вдохнула и заставила себя ответить ровно, по-взрослому:

– Пожалуй. У нас ведь теперь есть номера друг друга.

Вряд ли она когда-нибудь позвонит мне, а я ни за что не напишу первая. Но я уважала мать за то, что она решилась прийти и посмотреть мне в глаза после стольких лет.

– Данил твой – очень хороший мальчик.

– Я знаю. Лучше и быть не может, – честно призналась я.

Мама кивнула и махнула рукой на прощание, не рискнув обнять меня или тронуть. Я смотрела на закрытую дверь, позволив, наконец, пролиться слезам. Из тумбочки я достала письма, которые мне вчера передал Даня, и вскрыла одно из них:

«Милая Агатка!

Пишу тебе, по-моему, двадцать второе письмо, но не отчаиваюсь! Мало ли, что там с вашей почтой. Это письмо будет коротким, потому что в предыдущих я рассказал тебе все, что мог: и про колледж, и про Сашку, и про маму с друзьями. Ничего не меняется.

Я думаю о тебе каждый день. А ты? Бозина отмалчивается, не рассказывает о тебе, отвечает короткими «норм, все ок», а мне хочется знать, как у тебя дела на самом деле. Может, я кажусь навязчивым, но мне не хочется терять тебя даже как друга. Если ты хочешь, чтобы я отстал от тебя – скажи прямо, не мучай, я перестану писать и беспокоить тебя. А пока ты игнорируешь меня, я не знаю, что и думать.

Ты в обиде? В предыдущих письмах я рассказал тебе, почему не смог попасть в деревню. Прости.

Знаешь, я чувствую себя глупо. Прилип, как банный лист к одному месту, все пишу и пишу. Друзья за спиной надо мной смеются, говорят, чтобы я забыл о тебе, что ты «кинула меня», если так можно выразиться в нашей ситуации.

А мне все равно. Я скучаю по тебе. Попытки «забыть» успехом не увенчались. Я жду тебя, и, похоже, всегда буду готов принять. Не хочу тебя обижать, но ты, как паразит, плотно засела в моем организме, и тебя уже не вывести. Ха-ха-ха.

Заканчиваю письмо, Агатка! Даже если ты не ответишь, для меня это отличный способ выговориться.

Однажды мы снова будем вместе, я знаю.

Твой Красильников».