Серебряные крылья, золотые игры

Мы обмениваемся злобными ухмылками, которые кажутся натянутыми лишь слегка. Колючий терновник, сжимающий мою грудь, ослабевает, и я задумываюсь, не преувеличены ли мои опасения. Мы с Райаном и раньше ссорились из-за женщин, хотя, конечно, не из-за его невесты.

Тем не менее, все, о чем он знает, ― это поцелуй. Что такое один промах против почти двадцати лет доверия?

Во второй половине дня тропа уводит нас глубоко в горы и заканчивается у ветхой деревушки, а дальше нам приходится прокладывать свой собственный путь. На ночь мы разбиваем лагерь на окраине Чернолесья, а на следующий день пробираемся сквозь густую листву и труднопроходимую местность, пока, наконец…

В поле зрения не появляется пограничная стена.

Лошади внезапно останавливаются, не желая продолжать путь.

Грозная громада стены, возвышающаяся на тридцать футов, кажется, пронзает облака. Почти пятьсот лет истории высечены на ее обветренных камнях. Каждый камень покрыт скользким мхом, а в самых глубоких расщелинах выросли целые деревья, их искривленные корни, как виноградные лозы, тянутся к углублениям с дождевой водой.

Стену окутывает плотный туман, но его цвет слишком синий, чтобы быть просто туманом, и он потрескивает каждые несколько секунд от контакта с защитными энергетическими щитами.

Мы приближаемся к основанию стены.

В тени стены холодно и тихо, как в глубокой пещере, куда никогда не заглядывает солнце.

Странный, резкий крик птицы пронзает тишину с волканской стороны, и по моим предплечьям пробегают мурашки.

Из предосторожности я повязываю платок на шею, чтобы прикрыть рот и нос. Предполагается, что древние заграждения не позволяют птицам пересекать их, но тот крылатый грифон из Блэкуотера должен был каким-то образом перелететь стену.

Райан пытается перебросить камень через стену, кидая его так высоко, как только может. Он пролетает футов двадцать и ударяется о камни, но недостаточно высоко, чтобы перелететь через нее.

― Отойди и посмотри, как это делается. ― Я бросаю следующий, и мой камень преодолевает высоту стены, но попадает в клубящийся туман, который отбрасывает его обратно ко мне.

Я замечаю:

― Похоже, старые заклинания все еще действуют. Значит, налетчики не перелезали через стену. Они попали в Астаньон другим путем.

Ветер качает листья вокруг нас в зыбком танце, и мне кажется, что за нами наблюдают.

― Мы разобьем лагерь здесь. ― Райан отбрасывает в сторону ветки и складывает из камней кольцо для костра. ― Утром мы отправимся на восток вдоль стены. До наступления ночи мы сможем добраться до контрольной точки на пике Хавр.

― Нет, если подлесок будет таким же густым, как здесь. ― Я указываю на переплетенные заросли, обнимающие стену, сквозь которые даже собака не протиснется. ― Нам повезет, если завтра мы пройдем пять миль, особенно если будем держаться достаточно близко к стене, чтобы проверять наличие брешей.

Райан стонет, подбрасывая палки в кучу хвороста.

― Завтра будут завтрашние проблемы, Вульф. А сейчас достань хороший виски, разожги костер, чтобы согреть мои яйца, и, как только мы хорошенько напьемся, расскажи мне все грязные подробности о том, как шлюха из «Бархатной лисицы» приручила пресловутого Одинокого Волка Дюрена.

На секунду мне кажется, что между нами все как в старые добрые времена. Мы, будучи своенравными подростками, думали, что несокрушимы, как боги. Мы могли выпить бутылку виски вдвоем и все еще быть готовыми к утренним тренировкам.

Часть меня скучает по тем временам с болью, похожей на старую травму в плече.

Но те времена прошли.

Потому что мы больше не мальчишки, и, несмотря на все его игривые ухмылки, один из нас может не вернуться из этого леса живым.

Глава 11

Сабина

Первый вечер после того, как Бастен и Райан отправились к границе, я просидела за самым ужасным ужином в своей жизни. Присутствие Райана на ужине ― это обычно тупая заноза, а его отсутствие ― более острая. Еда выглядела восхитительно ― сочный жареный кабан, маслянистые овощи с розмарином, миндальный торт ― и, возможно, даже имела такой вкус, но из-за желчи, поднимавшейся по моему пищеводу, все казалось песком на языке.

Старая леди Элеонора была достаточно пьяна, чтобы быть злой, но не настолько, чтобы задремать и оставить нас в покое. Она сыпала оскорблениями в адрес толстеющей талии леди Руны, пока Руна не схватила бутылку с вином и не удрала. Леди Солвиг и лорд Гидеон весь обед поносили бедняков за то, что те не платят недавно поднятые налоги. Но хуже всех, естественно, был лорд Берольт. После каждого укуса мой будущий свекор, приклеившись глазами к моему декольте, облизывал губы.

Поэтому вечером следующего дня я притворяюсь, что у меня расстройство желудка и сбегаю в конюшню к Мист. Максимэн, конечно же, следит за мной, но он дает мне небольшое послабление, стоя на страже снаружи, и я могу почти забыть о его присутствии.

В сарае просто райская тишина. Из кухни Бриджит тайком стаскивает поднос с сыром и вином для нас и яблоками для Мист. Вопреки протестам Бриджит я заставляю ее присоединиться к трапезе. У нас даже есть гость: мой маленький лесной мышонок высовывает нос из кармана фартука Бриджит и набрасывается на сыр.

Мы усаживаемся на охапку мягкого свежего сена в королевском стойле Мист и, потягивая вино и хихикая, коротаем вечер, пока моя голова не начинает кружиться от восторга.

Служанка. Лошадь. Мышь.

Может быть, это и не похоже на семью, но для меня это настолько близко, насколько возможно, с тех пор, как умерла моя мать. Во мне, конечно, течет кровь Чарлина, но между нами нет любви. А монастырь? «Сестры» ― не имели ничего общего с этим словом. Эти женщины обращались со мной хуже, чем с преступницей.

Выпив полстакана вина, Бриджит засыпает на сене, бормоча во сне о мальчике-пастухе, который ей нравится. Мышь тоже сворачивается калачиком в кармане Бриджит и засыпает.

Челюсть Мист растягивается в довольном зевке, ее живот полон яблок.

Лениво собирая солому с волос, я смотрю на потолок из терракотовых плиток, позволяя своим мыслям, одурманенным вином, течь свободно.

Найтхуф? ― Неуверенно спрашиваю я.

Мист поворачивает ко мне свои уши.

Ты что, пьяна?

Я не пьяна! ― Я тычу в нее пальцем, но он слегка покачивается, что не соответствует моим словам. ― Я пытаюсь угадать имя единорога. Как насчет Мадока?

Она фыркает.

Страйкер?

Удар копытом.

Бейн?

Она пренебрежительно откидывает голову.

Ты поймешь, когда узнаешь.

Я вздыхаю, опускаясь обратно на сено. Может ли она быть менее полезной? Я перебрала столько вариантов имен: Шторм. Шэдоуфол. Дарккен. Брим. Ни одно из них не кажется мне подходящим, хотя откуда мне знать?

А что, если я произнесу не то имя? Единорог сожжет меня заживо?

Я выдыхаю, чтобы сдуть волосы с глаз, затем тянусь к бутылке с вином, но обнаруживаю, что она пуста. Бриджит и мышь тихонько похрапывают в унисон. Ночь тихая, городской шум Дюрена не доносится до нас. Мои мысли свободно блуждают, и уносятся за городскую стену, в пограничные земли.

Что сейчас делает Бастен? Я представляю, как он жарит на костре свежепойманную дичь, его чувства умиротворены спокойствием леса. Под пологом раздаются ночные звуки. Запах землистый и мягкий, как раз такой, какой он любит.

Райан, вероятно, разлегся у огня, откинувшись на меховое покрывало, пока Бастен поддерживает огонь и готовит еду, и рассказывает Бастену или кому-нибудь еще о своих планах стать королем.

Они вдвоем как солнце и луна. Бастен, как хранитель ночи, движется с грацией лунного света по опавшим листьям. Тогда как Райан яркий, как полдень, и его амбиции отбрасывают длинную тень до самого замка Хеккельвельд. А еще есть я. Как земля, зависшая где-то между их мирами. Мы связаны, как небесные тела.

Мои глаза закрываются, а мысли уносятся дальше. Солома подо мной теплая и мягкая. Мои пальцы находят соломинку и неспешно крутят ее.

Бастен. Райан. Будет ли один из них прежним без другого?

И буду ли я прежней?

― Леди Сабина. ― Веселый женский голос прерывает мои грезы. ― Прячешься, да? Разве ты не должна быть на ужине?

Я резко вскакиваю, солома разлетается во все стороны.

Ферра Янгблад улыбается мне от ворот стойла, дразняще изгибая свои губы, подчеркнутые золотом.

― Ферра! Я просто решила отдохнуть… ― Когда я пытаюсь встать, мой носок задевает пустую бутылку из-под вина, которая с грохотом катится по полу, разбудив мышь.

А? ― говорит мышь. ― Что? Зззз…

Ферра хихикает.

― Тебе не нужно придумывать для меня оправдания. ― Она опирается локтями на дверь стойла. ― Если тебе удалось избежать этой пытки, которую они называют ужином, то и мне тоже. Но растянуться на сене? Со своей служанкой и полевой мышью? Ты же скоро станешь верховной леди Дюрена! ― Она складывает руки на груди, обтянутой шелком, и дразняще подмигивает, а затем бросает озорной взгляд в сторону двери. ― Ты можешь сбежать от своего телохранителя?

Я настороженно морщу нос.

― Зачем?

Она распахивает дверь и стучит по полу своими изящными, непрактичными хрустальными туфельками на высоком каблуке.

― Потому что я беру тебя с собой, вот почему.

Я сдуваю с лица еще одну выбившуюся прядь волос.

― Куда?

Она презрительно моргает своими лавандовыми глазами, глядя на мой скудный ужин.

― Миледи, ты свободна от Верховного лорда на эту ночь. Ты должна использовать эту возможность, а не валяться в соломе с сыром.

Откусив кусочек, я протестующе восклицаю:

― Но это же бри.

Она фыркает и заговорщически наклоняется ко мне.

― Есть грехи гораздо вкуснее.

Я глотаю кусочек, не зная, как расценить тон Ферры. Для девушки, которая двенадцать лет спала на заплесневелой соломе, сытый живот и тихая ночь с Мист ― греховное наслаждение.

Ферра хлопает в ладоши, как будто все решено.

― Если уж ты станешь Верховной леди Дюрена, самое время выяснить, что на самом деле представляет из себя город под твоим началом. Это ведь практично.

Я бросаю на нее сомневающийся взгляд.

― Райан позволит это?

― Пссс. ― Она пренебрежительно машет рукой. ― Райан находится в двадцати милях, в глубине Чернолесья. Ты здесь ― не пленница, Валверэи постоянно выходят в город. Ты можешь развлекаться самостоятельно.

Что-то подсказывает мне, что Валверэи были бы категорически не согласны, но это правда ― они никогда не запрещали мне покидать Сорша-Холл. Под присмотром телохранителя я могу свободно ходить в конюшни, навещать Мист, даже кататься на ней по лабиринту живой изгороди или по армейским казармам за стенами.

Я пытаюсь протрезветь, размышляя о том, как избавиться от Максимэна. Оглядываю длинный ряд стойл, потом Бриджит и мышь, и по моему лицу скользит лукавая ухмылка.

― Оставь Максимэна мне, ― говорю я, вставая.

Она восхищенно хлопает, затем поворачивает меня за плечи в одну сторону, в другую, хмуро глядя на мое платье.

― Нам придется спрятать твое платье ― вышитые крылья выдадут тебя, и мы не сможем ничего исследовать, если весь город сбежится посмотреть на Крылатую Леди. Плащ должен помочь. А что касается волос…

― Я могу заплести косу, чтобы скрыть длину, ― предлагаю я, уже отделяя пряди проворными пальцами. ― В монастыре я носила их собранными, чтобы было удобно работать на ферме. …Видишь? ― Я закрепляю простую прическу заколкой.

Ферра дергает себя за ухо, как будто не расслышала.

― Ты сказала ― работать на ферме, миледи?

Я небрежно загибаю пальцы.

― Убрать козий сарай. Прополоть малиновые грядки. Надавить яблоки для сидра ― и мне не давали сделать ни глотка!

― Боги! ― Ужас Ферры не притворный, но он быстро сменяется злобной улыбкой. ― Ну что ж, сегодня ты попробуешь сидр, иначе бессмертный Попелин ― не бог удовольствий.

***

Чтобы отвлечь Максимэна, достаточно тихо отпереть стойла, вежливо попросить лошадей выбежать через задний вход, а затем заставить Бриджит кричать о пожаре, пока мышь поднимает пыль, похожую на дым.

А мы с Феррой? Мы просто выходим на улицу среди всего этого хаоса.

Легко.

Ночью Дюрен превращается из пыльного рыночного городка в заколдованное царство. Разрисованные бумажные фонарики покачиваются на ветру на веревках, растянутых через улицы. Их свет танцует на горожанах, выходящих из магазинов и останавливающихся, чтобы поприветствовать друзей.

В лабиринте переулков тени играют в прятки с детьми и собаками, которые бегут домой. В воздухе витает запах древесного дыма и цветущего жасмина. Музыка льется из таверн на каждом углу.

Пока я восхищаюсь аппетитными запахами, доносящимися от тележки с жареным фундуком, Ферра смеется.

― Это твой первый вечер в Дюрене, миледи?

― Райан как-то водил меня в «Гамбит Попелина», ― рассеянно отвечаю я, заглядывая в переулок к гадалке в полном образе феи.

― «Гамбит Попелина»? Пссс. Значит, ты не была в настоящем Дюрене.

Я хмурюсь. Конечно, я понимаю, что большую часть жизни провела в изоляции, но мне показалось, что моя ночная прогулка с Райаном была достаточно непристойной. Шлюхи были высокого класса, но все равно пихали свои сиськи мужчинам в лицо. От стен веяло сладковатым запахом опиума. И боги знают, что Райан держал меня на коленях, шепча мне на ухо всякие гадости…

Я сильнее натягиваю капюшон плаща, чтобы прикрыть разгоряченные щеки.

Лавандовые глаза Ферры загораются при виде деревянной вывески, раскачивающейся над таверной. Свежая красная ленточка завязана бантом на дверной ручке.

Она кричит:

― О! Идеально! Сюда. ― Прежде чем я успеваю возразить, она затаскивает меня в переполненную таверну.

На первый взгляд, единственная скандальная вещь в этом пабе ― это то, что на вывеске неправильно написано ― «Таверна бессмертных». На первый взгляд он мало чем отличается от тех таверн, в которых мы с Бастеном останавливались поесть по дороге из Бремкоута: деревянные столы и скамьи, потрескивающий в очаге огонь и розовощекая трактирщица с волосами, стянутыми в беспорядочный узел.

Когда Ферра усаживается рядом со мной на скамейку у маленькой пустой сцены ― последние два свободных места в этом заведении ― единственное, что кажется мне странным, это то, что подавляющее большинство посетителей ― женщины.

Они одеты в простые домотканые платья, окрашенные растительными красителями, хотя есть и несколько женщин в плащах, как мы, которые, как я подозреваю, являются куртизанками из богатых семей.

Смех и болтовня наполняют уютный общий зал, слышен звон фаянсовых бокалов, а в углу расположился одинокий гитарист.

― Эй! Два сидра! ― кричит Ферра кружащей вокруг трактирщице, обвешанной пустыми стаканами, и, чтобы привлечь внимание девушки, бросает ей серебряную монету.

Выглянув из-под капюшона плаща, я спрашиваю:

― Почему на двери была красная лента?

Глаза Ферры сверкают.

― Это значит, что сегодня в таверне будет драматический спектакль. Вот почему здесь так много женщин.

― Драматический спектакль? Это как пьеса?

На ее губах играет лукавая улыбка.

― Что-то в этом роде. Подождем и посмотрим ― скоро начнется. О! Спасибо. ― Она принимает у трактирщицы два бокала сидра и сует один мне в руки. ― Спускайся с сеновала, фермерша.

Голова все еще кружится от выпитого ранее вина, но я не вижу причин не попробовать. Разве я этого не заслуживаю? Столько лет давить яблоки для сестер, и не выпить ни капли?

Сидр сладкий, шипучий и слишком вкусный. Не успеваю я оглянуться, как половина уже выпита.

Я покачиваюсь, более чем слегка подвыпившая, но для кого я должна вести себя хорошо?

Ухмыляясь, я прижимаю свой бокал к бокалу Ферры.

Вскоре на сцену выходит мужчина. В толпе воцаряется тишина, сопровождаемая пьяным хихиканьем.

Это молодой, мускулистый мужчина, достаточно привлекательный, украшенный тяжелым макияжем фей. Его костюм, состоящий из кожаных штанов и банта на голой груди, безошибочно выдает в нем бессмертного Артейна, бога охоты.

Я отпиваю еще сидра и вытираю подбородок, разглядывая его накачанные мышцы. Становится ясно, почему эта аудитория состоит из женщин.

― Дамы! ― восклицает актер, театрально взмахивая руками. ― Сегодня мы воспроизведем события из «Книги бессмертных» для вашего, ах, образовательного удовольствия. Сначала приготовьтесь к рассказу о ночной охоте!

Вокруг нас раздаются возбужденные визги, а также нервный смех более скромных зрителей.

Мое лицо бледнеет. Все знают историю о ночной охоте. Это история о бессмертном Артейне, который выслеживает лань от рассвета до заката, пока не взойдет первая звезда, и тогда лань превращается в бессмертную Солену, богиню природы. После некоторого робкого сопротивления она готова позволить ему поймать себя, и, надо сказать, в итоге он пронзает ее чем-то, что не является стрелой.

Я шепчу Ферре:

― Из всех историй в «Книге бессмертных» они выбрали эту для всеобщего обозрения?

Она похлопывает меня по колену.

― Миледи, скандал ― это главное.

Я икаю, моргаю, потом ухмыляюсь.

Актер, играющий Артейна, отходит в сторону, чтобы его место заняла полураздетая актриса. Из-за тяжелого грима и парика невозможно определить, молода она или стара, красива или уродлива. С ее головы поднимаются два рога, прикрепленные к ленте, повязанной вокруг подбородка. Коричневая и белая краска на щеках придает ей вид олененка. Когда она перебегает от одного нарисованного дерева к другому, высокие разрезы ее марлевого платья обнажают голые бедра.

Артейн выпрыгивает обратно на сцену, натягивая свой хлипкий бутафорский лук.

― Ей, там! Сдайся мне, лесное создание, или приготовься почувствовать мой наконечник!

Зрители хихикают еще громче.

Актриса задыхается и замирает перед натянутым луком.

― Пощади меня, добрый лучник, ведь я всего лишь олененок, ищущий теплое логово на ночь.

Артейн подходит к ней, опускает лук и берет ее за бедро, прижимая его к своей талии так, что юбка расходится.

― Олененок? ― рычит актер. ― Ты не обманешь меня, моя сестра-фея. А теперь обрети свою истинную сущность!

К счастью, древние феи говорят друг о друге как о «брате» и «сестре» в метафорическом смысле, иначе эта скандальная сцена была бы по-настоящему непристойной.

Актриса визжит, когда он срывает с ее головы повязку с оленьими рогами и отбрасывает ее в сторону. Еще два актера выскакивают на сцену с простыней и, размахивая ею, изображая туман, уводят актрису со сцены.

― Покажись, Солена, богиня природы! ― приказывает Артейн.

Ассистенты бросают простыню, но актриса уже скрылась за барной стойкой таверны. Артейн встает во весь рост, окидывая взглядом толпу собравшихся женщин.

― Ну где же ты в своем девичьем облике, прекрасная Солена? Это ты там, в перистом платье? ― Он направляет свою стрелу на грузную женщину в первом ряду, которая визжит, закрывая рот руками.

― Это ты, хитрый олененок? ― Его стрела поворачивается и указывает на худенькую девушку с заячьей губой, которая краснеет.

Женщины в зале вскидывают руки вверх, восторженно машут.

― Сюда, Артейн!

― Это я, Солена!

― Пронзи меня своей стрелой!

Мои глаза прикованы к исполнителю, но мысли крутятся вокруг Бастена. Другого охотника, который преследовал меня. С пересохшим ртом я делаю еще один глоток сидра, и он начинает бурлить в моем животе. Я почти чувствую, как широкая рука Бастена, такая же голая, как у актера, обхватывает мое бедро. Прикосновение его губ к моей щеке. Стук моего сердца, когда он гнался за мной по лесу…

Вдруг я чувствую неожиданное прикосновение руки. Один из ассистентов, широко ухмыляясь, тащит меня к сцене.

― Сюда, Артейн! ― зовет ассистент. ― Я нашел ее! Солена здесь!

Дезориентированная, я поворачиваюсь к Ферре и протягиваю к ней руку, словно к спасательному кругу.

― Что? Подожди! ― выдыхаю я. ― Я не знаю…

Ферра выхватывает у меня из рук фужер и одной изящной хрустальной туфелькой подталкивает меня к сцене.

― Наслаждайся, миледи!

Когда толпа разражается бравурным свистом, полуголый актер, играющий Артейна, дьявольски ухмыляется, медленно направляя свою стрелу прямо мне в сердце. Подталкиваемая вперед ассистентом, я спотыкаюсь на сцене, пульс стучит в ушах. От сочетания алкоголя и пьянящей толпы в моей голове стоит гул. Смех и одобрительные возгласы зрителей эхом отдаются в моих ушах, но звучат отстраненно, приглушенно.

― Теперь ты у меня в руках, богиня. Подчинись мне!

Артейн притягивает меня к себе, приподнимая, и я оказываюсь верхом на его бедре, как полураздетая актриса рядом. Все, что я могу сделать, когда все глаза в заведении устремлены на меня, ― это не хватать ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.

В конце концов актер подталкивает меня под ребра, пока я не вспоминаю фразу, которую должна сказать. Как и все присутствующие здесь, я знаю эту историю наизусть, бесчисленное количество раз прочитанную на ночь.

― Я… я не согласна, ― заикаюсь я, произнося свои слова.

Зрители испускают коллективный разочарованный вздох по поводу моего ― ну, Солены ― неповиновения, хотя все они слышали эти слова миллион раз.

Актер, играющий Артейна, отвечает:

― Второй раз я говорю, уступи!

― Второй раз отвечаю, ― повторяю я запинающимся голосом. ― Я… я не согласна.

Ферра наклоняется вперед, она грызет жареный миндаль, большие глаза весело сверкают.

Ассистенты выносят на сцену табурет, и Артейн толкает меня назад, пока я не опускаюсь на него. Затем мое колено оказывается у него между ног, а его пах ― в трех дюймах от моего лица, и он начинает медленно снимать с себя хлипкий пояс.

― Тогда, сестра, если я не могу подчинить тебя как охотник, я соблазню тебя как мужчина.

Мои щеки пылают таким румянцем, что, кажется, он освещает всю таверну. На лбу выступают капельки пота, когда актер дерзко двигает бедрами перед моим лицом, задевая кожаными штанами мой подбородок.

Святые боги.

Он срывает с себя ремень и бросает его в зрительный зал, где две женщины пытаются его поймать.

Мужчина двигает бедра к моей груди, и, судя по возгласам и призывам, которые эхом разносятся по таверне, женщинам это нравится. Ферра громко свистит двумя пальцами.

Я еще сильнее натягиваю капюшон плаща на волосы, желая раствориться и исчезнуть.

По рукам бегут мурашки. Мои бедра напрягаются. Моя предательская нижняя половина покалывает, хотя верхняя понимает, что это нелепое представление. Но когда красавец-актер проводит пальцем по моему горлу, поднимая подбородок, чтобы мои глаза встретились с его сильно подведенными глазами, мое сердце все равно замирает.

Он внезапно хватает меня за талию, меняется со мной местами, а затем усаживает обратно на колени лицом к себе. Мои глаза расширяются, когда я чувствую массивную выпуклость, которую видели и все остальные. Он обхватывает рукой мою шею, изображая, что целует мою челюсть.

Рев толпы и действие алкоголя оглушают меня. Голова кружится, я закрываю глаза. Отдаюсь происходящему. Сейчас я могу представить, что нахожусь рядом с Бастеном. Что это его рука обхватывает мое горло. Его мощные бедра под моими. Внезапно я снова оказываюсь в своей спальне, запястья привязаны к столбикам кровати шелковыми завязками, лицо Бастена между моих ног…

Мое дыхание учащается, когда я ерзаю на коленях актера. Его руки поклоняются тем местам, которых он не должен касаться ― моим ребрам, бедрам, горлу.

― Третий раз я спрашиваю тебя, ― громко провозглашает он, обращаясь к зрителям. ― Сдаешься ли ты?

Мои губы раздвигаются. Я знаю, что должна сказать. Я даже слышу, как женщины, сидящие в зале ближе всего, шепчут мою фразу.

Один раз. Дважды. Трижды. И навсегда, я уступаю.

Но слова застревают у меня в горле. Это уже слишком. Я ерзаю на табурете. Смущена, да. Возбуждена, да. Но что-то более глубокое бурлит внутри меня, натягивает кожу, словно пытаясь вырваться на свободу. В голове мелькают и исчезают странные обрывки полузабытых снов. Артейн. Лес. Олень. В моем одурманенном состоянии сказка о богах и время, проведенное с Бастеном, слились воедино, пока все это не стало казаться до ужаса знакомым.

Внезапно я вскакиваю и, спотыкаясь, спускаюсь со сцены. Мои ноги подгибаются. Мои губы дрожат. Крики зрителей преследуют меня, но я словно принадлежу другому миру.

Я толкаю дверь таверны, задохнувшись от прохлады ночи, которая обрушивается на меня, как ведро холодной воды.

Через секунду на улицу на хрустальных каблуках выбегает Ферра.

― Миледи!

Я прислоняюсь спиной к кирпичной стене, делая глубокие вдохи.

― Я в порядке. Мне… просто нужен воздух.

На секунду мне кажется, что я сейчас разрыдаюсь, ― кровь все еще бурлит от этого странного ощущения выхода из тела.

Но тут Ферра восклицает:

― Что ж, неудивительно, что тебе нужен воздух; он практически засунул свой массивный член тебе в глотку!

Ее губы подергиваются, а я вспоминаю, как извивались бедра актера у моего лица, и не успеваю опомниться, как мы обе падаем спиной на стену в приступе смеха.

― По крайней мере, одна его часть была впечатляющей, ― замечаю я.

― Уж точно не его актерская игра. ― Ферра прислоняется ко мне и хихикает. Когда мы вытираем слезы с глаз, она берет меня за руку. ― Пойдем. После такого выступления тебе нужно выпить еще.

Я смеюсь, прижимая руку к животу.

― Еще немного алкоголя, и могут возникнуть проблемы.

Мимо нас проходит пьяный, раскачиваясь и напевая старую балладу фей. При обычных обстоятельствах я бы не решилась показаться пьяной в общественном месте, но все остальные на Улицах Греха ведут себя так же бесстыдно. В воздухе витает смесь густого опиумного дыма, звуков уличных музыкантов и возгласов проституток, поддразнивающих любого мужчину, у которого в кармане звенят монеты. Не говоря уже о стонах, доносящихся из-за занавешенных окон борделей.

― А теперь выкладывай. ― Голос Ферры понижается, когда она просовывает свою руку в мою. ― Стрелу Райана можно сравнить со стрелой честного Артейна?

Я отшатываюсь, пораженная.

― Откуда мне знать?

― Ты хочешь сказать, что не кувыркалась в простынях с мужчиной, которого желает каждая дюренская женщина?

― Я не из Дюрена, ― говорю я.

Она бросает на меня хитрый взгляд.

― Тогда, может быть, ты расскажешь мне все о… кхм… Вульфе Боуборне?

Дыхание перехватывает в горле.

― Ферра!

― О, не надо этого. Я была в ложе Бессмертных во время представления. Я видела, как он перекинул тебя через плечо, словно делал это уже не раз.

Паника поднимается, как прилив, и захлестывает меня. Нас с Бастеном повесят, если об этой интрижке узнают. Не говоря уже о том, что придет конец нашей неудержимой потребности друг в друге. Тайным прикосновениям. Взглядам через всю комнату, которые говорят, что я ― все, о чем он думает.

Но все должно закончиться ― Бастен никогда не полюбит меня так, как Артейн любил Солену.

Ферра внезапно замирает в своих хрустальных туфельках, когда из ее горла вырывается странный, неразборчивый звук. Ее взгляд устремлен на окно, выходящее на улицу. Аляповатая кружевная занавеска указывает на то, что это еще один бордель, но, в отличие от других, эта занавеска распахнута.

Внутри мужчина с короткими седыми волосами нагнул женщину над кроватью и трахает ее сзади, его голая задница сжимается при каждом толчке. Одно это зрелище шокирует, но как только я вижу, во что одета проститутка, я понимаю, почему Ферра побледнела при виде именно ее ― на девушке дешевые крылья из перьев и светлый парик из сплетенного льна, достаточно длинный, чтобы касаться земли.

Крылья? Длинные волосы?

Предполагается, что это я.

В моей голове что-то щелкает, и я спотыкаюсь, зацепившись за деревянный ящик. Я не думаю, что этот момент может стать еще хуже, пока мужчина не шлепает шлюху по заднице, наклоняя голову так, что становится виден его профиль.

У меня сводит живот.

Спасите меня, все десять богов, которые могут услышать…

Этот мужчина в борделе ― мой будущий свекор.

Лорд Берольт Валверэй.

Трахает шлюху, переодетую мной.

Мы с Феррой, потеряв дар речи, смотрим на распахнутую занавеску, пока группа солдат не проклинает нас за то, что мы перегородили тротуар.

Мой желудок сводит судорога ― все выпитое грозит вернуться, ― и странный звук раздается в горле. Ферра внезапно хватает меня за руку и тащит в сторону бодрой музыки ближайшего игорного притона.

― О! Смотри! ― Ее голос высокий, напряженный. ― Мне нравится это место. Я постоянно сюда прихожу. Это… — Ей нужно прочитать название на вывеске. ― «Змея и скипетр»!

Мы заходим в шумное тепло игорного притона, где звон монет и блеск свечей ослепляют мои глаза, но не отвлекают мысли. Все, что я вижу, когда моргаю, ― это отвратительную сцену, как лорд Берольт шлепает женщину, одетую мной, по заднице, пока та не покраснеет.

― Вот! ― Ферра выхватывает бокал шампанского у усатого мужчины, который слишком пьян, чтобы заметить это. Она сует его мне в руки.

Я глотаю шампанское. Что угодно, лишь бы стереть этот образ. Но тут мой желудок решительно возражает. В начале ночи выпивка казалась бодрящей, но теперь она приносит лишь кислые нотки сожаления.

Я сгибаюсь пополам и глубоко дышу, пока Ферра гладит меня по спине.

Я ненавижу этот город. Я ненавижу эту семью. Ненавижу…

Рядом раздается женский щебечущий голос.

― Сабби? Это ты?

Я резко выпрямляюсь. Мое детское прозвище? Никто не использует его уже много лет. Радостная фигурка со смуглой кожей подпрыгивает передо мной, болтая быстрее, чем успевает разобрать моя кружащаяся голова.

Я заикаюсь:

― С-Сури?

Леди Сури Дэрроу приветливо смотрит на меня. Что здесь делает жена моего отца? Трудно поверить, что формально она моя мачеха, ведь она старше меня всего на два года. За то короткое время, что мы провели вместе после моего освобождения из монастыря, мы всегда чувствовали себя скорее друзьями, чем семьей.

Сури сжимает мои руки, подпрыгивая на носочках. ― Это ты, Сабина! О, я скучала по тебе больше, чем по нарциссам весной!

Я опираюсь на игровой стол, так как мои ноги грозят подкоситься. Мой желудок снова скручивает, еще более настойчиво.

― Сури? Что ты здесь делаешь?

― Мы прибыли в начале недели, чтобы навестить тебя и лорда Райана! Мы неоднократно приезжали в Сорша-Холл, но стражники говорили, что мы должны дождаться возвращения лорда Райана из поездки, поэтому мы остались в городе. Здесь, в Дюрене, гораздо интереснее, чем в Бремкоуте!

Я прищуриваюсь, все еще не уверенная, что Сури не является какой-то пьяной галлюцинацией.

― Подожди. Мы?

― Твой отец тоже здесь, конечно же.

Она указывает мне за спину.

Нахмурившись, я поворачиваюсь и оказываюсь лицом к лицу с отцом, сидящим за игрой в Базель. Рядом с ним уменьшающаяся кучка монет. На лице хмурый взгляд. Щеки красные от выпитого джина.

Его слезящиеся глаза смотрят на меня, наполненные лишь ненавистью.

И вдруг мне снова становится десять лет, меня собираются отправить в монастырь, а тело моей матери еще не остыло в могиле.

Не успеваю я опомниться, как желчь подкатывает к горлу, и я выплескиваю содержимое желудка на проигранную отцом партию.

Глава 12

Вульф

На третий день нашего похода я убеждаюсь в своей правоте. Подлесок в лесу ― это сущая ерунда.

Брусничные заросли укрыли крутой склон к югу от стены, словно природа расставила сети, чтобы поймать нас в ловушку. Корни цепляются за копыта моей лошади при каждом шаге. Острые, как клинки Голата, колючки кромсают мою одежду и режут кожу под ней. Через несколько часов каждый дюйм нашей открытой кожи покрывается красными рубцами, и лошади тоже.

Мы распрягаем лошадей, загоняя их как можно ближе к стене, и продолжаем путь пешком.

Несмотря на то что в южной тени стены стоит неестественная прохлада, пробираться через кустарник ― адский труд, и вскоре пот заливает мою рубашку до груди.

Через каждые сто шагов один из нас бросает камень в стену, чтобы убедиться, что защитные барьеры, похожие на туман, все еще держатся. Камни пролетают над стеной, но сталкиваются с голубоватой энергией и падают обратно к нам. Мы устраиваем соревнование, и Райан злится, когда в два раза больше моих бросков попадают в цель.

К наступлению сумерек мы оба выдохлись. Мы не обнаружили никаких признаков проломов. Стена старая, но конструктивно прочная. С нее не свисают веревочные лестницы. Вообще, нет никаких признаков того, что налетчики перебирались через нее.

Мы оба раздражены и на взводе, пока не разбиваем лагерь и не готовим на вертеле кролика, шипящего на огне. Я отцепляю вертел от железной петли, удерживающей его над углями, и по запаху понимаю, что кролик уже готов. Мы отрываем жирные куски мяса голыми пальцами, словно мы снова беззаботные мальчишки. Когда мы, наконец, наедаемся мяса, передавая друг другу бутылку виски, напряжение дня окончательно спадает.

Я ухмыляюсь:

― По моим подсчетам, сегодня твоя очередь развлекать нас рассказами о своих сексуальных завоеваниях. Итак, кто мочит твой член в последнее время?

Хотя я говорю шутливым тоном, я знаю, что ступаю на опасную территорию. Это самое откровенное, что я могу сказать, чтобы узнать о его интимной жизни с Сабиной, не вызвав подозрений в свой адрес.

Он не спешит слизывать жир с кости.

― Кто сказал, что я вообще это делаю?

Я фыркаю.

― Ты? За те годы, что я тебя знаю, ты не провел больше семи часов никого не трахнув.

― Я говорю правду, ― настаивает он. ― Я ни с кем не спал с тех пор, как подписал договор о помолвке с Сабиной. На этот раз я все делаю правильно, Вульф. Я поклялся быть достойным мужем.

Я бросаю на Райана косой взгляд, скептицизм практически сочится из него. Достойным? Райан? Это все равно что сказать, что лиса в курятнике просто любуется убранством. Но, будь я проклят, моя интуиция острее ножа, и она подсказывает мне, что на этот раз он не лжет.

― Тамарак? ― спрашиваю я.

― Тамарак, ― клянется он.

Пока я размышляю над этим, обгладывая кроличьи косточки, в моей груди что-то не так. Не только из-за Райана, но и из-за нашего ужина. Чувство вины? Из-за убийства кролика? Человек должен есть ― это просто природа. Даже Сабина, нежная, как весенний ветерок, ест мясо. Но с тех пор как я узнал ее, мой взгляд на мир изменился. Раньше кролик был едой на ножках. А теперь? Это жизнь. Душа. Фольк назвал бы это слабостью, но в том, как Сабина находит ценность даже в жизни самой маленькой мышки, нет ничего слабого.

На самом деле она, возможно, самая несгибаемая из всех, кого я когда-либо встречал.

Насекомое начинает стрекотать высоко на дереве, прерывая мои мысли. Я бросаю маленький камешек в железную петлю вертела для жарки, но промахиваюсь.

Я спрашиваю снова, на этот раз немного жестче, с натянутой улыбкой.

― Значит, Сабина не станет трахаться с тобой, пока на ее пальце не будет кольца, да?

Я не должен давить на него; если я буду продолжать, то пройду точку, когда еще смогу выплыть обратно на берег.

― А что? Тебе интересно, с кем из нас двоих ей больше нравится целоваться? Как тебе такое ― она была пьяна. Я провел языком по ее горлу и рукой между ее бедер.

Вспышка ревности ослепляет меня, и я кусаю щеку с такой силой, что кровь заливает рот. Я делаю вид, что ищу бутылку виски, чтобы сдержать эмоции.

Райан непринужденно откидывается назад, вытягивая ноги к огню. Он пробует бросить камешек в железную петлю и на этот раз попадает.

― Ты ведь знаешь, как Сабина собирается приручить единорога? ― Его бархатистый, темный голос прорезает дым. ― Она не прыгает на его спину в первый же день. Она дает ему пространство. Она предлагает ему пиршество после того, как его морили голодом. Она переводит его в просторный хлев после того, как он был заключен в тюрьму. Она не торопит его. Дает ему привыкнуть к ней.

Он набирает целую горсть камешков. Когда Райан медленно бросает их в железную петлю один за другим, у меня в животе завязываются узлы ужаса.

В его глазах плещется расчетливая амбициозность:

― Я собираюсь приручить Сабину Дэрроу тем же способом. Подавать ей деликатесы за каждой трапезой. Поселить ее во дворце. Она будет отрицать, что такая роскошь имеет для нее значение, но я гарантирую тебе, что после того, что ей пришлось пережить, ее травма заставляет ее жаждать даже малейшего комфорта. Поэтому я позволю ей постепенно влюбляться в меня. Попомни мои слова: к концу лета единорог будет есть с ее руки, а она сама будет умолять о моем члене.

Мои пальцы глубоко погружаются в опавшую листву, нуждаясь в заземлении, чтобы подавить гнев.

Он думает, что сможет приручить ее? Сломить ее? Он не знает мою маленькую фиалку.

Я бросаю еще один камешек в железную петлю, на этот раз со злостью.

Райан бросает еще один, прикладывая слишком большую силу, и тот улетает далеко влево.

― Раньше ты был более метким, ― язвлю я, шутя лишь отчасти.

― Ну, я не каждый день охочусь на бурундуков. У меня есть настоящие заботы. ― Он улыбается, глядя в огонь. Напряжение между нами горит с той же силой, что и пламя.

Он знает, что я поцеловал ее.

Но это всего лишь поцелуй.

Он поворачивает ко мне свою расчетливую улыбку, и свет костра окрашивает половину его лица в оранжевый цвет, а вторая половина остается в тени.

― Держу пари, ты все еще кое-что умеешь, Вульф. Ну же. Давай поборемся. Как в старые добрые времена.

Я фыркаю.

― Райан, да ладно.

― Боишься, что я тебя побью? ― подначивает он меня. В его глазах есть что-то более темное, чем мальчишеское озорство. Черт, он черен как ночь, этот взгляд. Он взывает к сопернику во мне, мальчишке, который выжил благодаря своим кулакам, который жаждет криков кровожадной толпы.

Он расстегивает кожаный нагрудник, бросает его на землю, а затем стягивает через голову рубашку. Его обнаженная грудь блестит в сумерках. Много лет назад, когда мы ежедневно занимались спаррингом, я знал тело Райана почти так же хорошо, как свое собственное. Но теперь он более подтянутый, закаленный. На месте юношеской пухлости появились рельефные мышцы. Во мне тридцать фунтов мускулов, но я знаю, что не стоит недооценивать его.

Один за другим я сжимаю пальцы в кулак.

― Ты? Одолеешь меня?

О, черт возьми, нет.

Я стягиваю через голову свою рубашку. Разминаю шею, а затем бью себя по груди, чтобы вызвать адреналин. Спарринг прямо сейчас ― плохая идея, но к черту. Напряжение в отношениях с Райаном возникло еще до моего возвращения из Бремкоута.

Оно нарастало годами.

Мы раскидываем листья, чтобы освободить место, и встаем лицом друг к другу. Последние отблески дневного света исчезают за пограничной стеной, которая нависает над нами, как край света. Откуда-то с волканской стороны доносится крик совы.

Не отводя взгляда, мы движемся по кругу. Неважно, что с момента нашей размолвки прошло много лет ― в одно мгновение все стирается. Мое тело принимает привычную стойку, как будто натягивая старые удобные ботинки.

Райан нападает первым, делая выпад правой рукой. Но я уже уловил, что он перенес вес на левую ногу, и легко уклоняюсь от удара, а затем наношу джеб в ребра. Он блокирует удар взмахом руки, смещаясь, чтобы сохранить равновесие.

Мы расходимся, снова кружась.

― Тебе придется двигаться быстрее, ― говорю я с игривой ухмылкой, хотя в ней есть доля злости. ― Может, мне стоит надеть повязку на глаза? Так тебе будет проще.

― Или я могу просто выколоть твои поцелованные богом глаза. ― Он злобно смеется, что совсем не похоже на поддразнивание.

На этот раз я делаю выпад первым, но он уклоняется. В любом случае, это был лишь пробный удар. Чтобы проверить, выдает ли его тело те же знаки, что и много лет назад.

Пока я слежу за его правой рукой ― его доминирующей рукой, ― он внезапно наносит апперкот левой, и удар задевает мой подбородок, прежде чем я успеваю уклониться.

Черт! Где он научился этому приему?

Мой рот наполняется кровью, и мои обострившиеся вкусовые рецепторы взрываются от богатого железом привкуса, под которым скрывается соленый пот Райана.

Я сплевываю в грязь струйку крови и вытираю губу, грудь вздымается сильнее, чем мне хотелось бы.

Райан тоже вытирает пот со лба. Он говорит со злостью:

― Это ведь ты дал Сабине клинок, не так ли?

Мои волосы растрепались, и я убираю их с глаз. Умный человек отрицал бы это, но мне надоела вся эта ложь.

Я рычу:

― Кто-то должен был ее защитить.

Его глаза прищуриваются.

― И что это значит?

Мы продолжаем кружить друг против друга, перемещая свой вес в ожидании удара.

― Это значит, что ты бросил ее в логово гадюк. То, как твой отец смотрит на нее…

Я замолкаю, прежде чем сказать что-то, что подхлестнет мой гнев до неконтролируемого уровня. Страсть лорда Берольта к поцелованным богом людям в сочетании с его вожделением к красивым молодым женщинам ― делает из Сабины пороховую бочку.

Я мрачно продолжаю:

― И не будем забывать о блестящей идее свести ее со смертоносным зверем.

― Сабина справится с единорогом.

― Я знаю, что справится! Эта женщина ― сила природы. Но ты гонишь ее, как породистую лошадь, слишком рано и слишком быстро.

Райан медленно качает головой.

― Ого. Ты действительно хочешь ее трахнуть, не так ли?

От его слов я впадаю в ярость. Ничего не могу с собой поделать. Внезапно я превращаюсь в дикого зверя, бросающегося всем своим весом в его солнечное сплетение. Его легкие сдуваются, как проколотый парус, когда я наваливаюсь на него. Наша влажная арена из грязи и гниющих листьев наполняет мои ноздри первобытным запахом, который разжигает во мне дикую злобу.

Мы боремся в грязи, потные мышцы переплелись, каждый хочет одержать верх. Палки и камни впиваются мне в спину, когда Райан пытается провести захват, но я упираюсь ногой в твердую землю и, используя импульс, поднимаюсь на ноги, увлекая его за собой. Но прежде чем я успеваю прижать его, он бьет локтем мне в челюсть.

Я ругаюсь и выплевываю еще больше крови, отступая в сторону.

Вокруг глубокая ночь. Наша борьба увела нас далеко от света костра. Но благодаря своему зрению я могу разглядеть каждый волосок на коже Райана, как если бы сейчас был день. Это дает мне преимущество, и я с легкостью уклоняюсь от его следующего удара.

Он разочарованно рычит, а затем с новой силой бросается на меня, зажимает мою шею и пытается повалить меня обратно на лесную землю. Пока мы продолжаем схватку, все притворство дружеской борьбы исчезает.

В его глазах угроза. На моем языке ― кровь. Мы оба хотим Сабину, и между нами все сказано.

Я был прав, этот глухой лес ― идеальное место для убийства.

Неужели он привел меня сюда, чтобы сделать это?

Холодный шепот прокатывается по земле, наполняя мою голову запретными мыслями. Может, не мое убийство должно произойти в этом лесу? Что, если план Райана по завоеванию ее расположения действительно сработает? Сабине нет дела до нарядов, но ее могут привлечь его амбиции.

Если я хочу Сабину для себя, он стоит у меня на пути…

Несмотря на ночную прохладу, наши тела пылают и блестят от пота. Когда мы снова сходимся, я заключаю его в медвежьи объятия и валю в грязь, прижав его левую ногу коленом и всем весом наваливаюсь на его грудь, чтобы удержать его на земле. Он борется изо всех сил, но я держу его за бедра. Он не сможет сбросить меня, если не освободит ноги.

― Это все, на что ты способен? ― Я жарко дышу ему в лицо. Дразняще. Угрожающе. Мы балансируем на грани между мальчишеской грубостью и настоящей, кипящей в крови ненавистью. Еще есть шанс, что все закончится тем, что с нами все будет в порядке. Несколько синяков, разбитая губа ― ничего такого, чего бы мы не делали друг с другом сотни раз.

Его глаза прищуриваются. Наша борьба завела нас еще дальше от лагеря, в заросли у основания стены. Древние камни пахнут мшистой сыростью. Туман заклятий мерцает над нами, словно нас поглотили искрящиеся облака. В воздухе так много древней энергии; от ощущения ее мощи у меня сводит зубы.

Райан освобождает одну руку и наносит удар мне в висок, но я блокирую его предплечьем.

― Ты думаешь, что сможешь стать королем с таким слабым ударом? ― усмехаюсь я.

― Мои удары были бы гораздо сильнее, если бы ты не бросил меня, ― выплевывает он. ― Ты должен был всегда держать меня в тонусе. Тамарак, помнишь? Когда я буду сидеть на троне в Старом Коросе, ты должен стоять справа от меня. А не охотиться на гребаных кроликов.

В его словах есть яд, но за ним скрывается боль. О. Так вот в чем, оказывается, дело. Он нарушил все правила, чтобы освободить меня от своей семьи, и чем я отплатил ему за это? Я влюбился в его чертову женщину.

Ну, у меня тоже есть повод для обиды. Здесь никто не герой. Мы ― гадюка и волк, и всегда ими были.

― Значит, я должен продолжать делать за тебя грязную работу, пока твои королевские руки остаются чистыми? ― кричу я.

― Я хотел, чтобы ты был рядом со мной как брат! ― От его крика на мою голую грудь летят капли слюны. Его мускулы напрягаются под моими, пока я пытаюсь удержать его.

У Райана, конечно, есть братья по крови, но тепла в них примерно столько же, сколько в снежной буре. Кендан и Лор не смогли справиться с железным кулаком лорда Берольта. У них был выбор ― либо покинуть Дюрен, либо оказаться не на том конце меча. Райан ненавидит отца так же сильно, как и его братья, но он ведет долгую игру со старым тираном.

Так что я ― единственное подобие семьи Райана, брат не по крови, а по чему-то более сильному.

― Мои руки такие же грязные, как и твои, Вульф, ― говорит он опасно низким голосом.

Ветер шелестит деревьями над головой, осыпая нас дождем сосновых иголок. Если бы туман над стеной был просто туманом, он бы развеялся, но он остается совершенно неподвижным.

Я могу положить этому конец.

Одно извинение, и мы вернемся к тому, что было всегда. Мы снова братья. Я всегда был ему роднее, чем Кендан и Лор. В конце концов, они сбежали и оставили его одного.

Вместо этого в моей душе нарастает противоречие.

― Бастен. ― Мой голос полон эмоций. ― Меня, блядь, зовут Бастен.

Адреналин проносится по моим венам, и я беру его в жестокий захват. Пора с этим покончить, да, но я ни за что не извинюсь. Здесь нет правил. Никаких законов. Побеждает сильнейший, вот так просто.

Райан пытается поднять бедра, чтобы сбросить меня. Он хватает ртом воздух, не в силах справиться с удушающим захватом. Я сильнее прижимаю его к земле, наши головы сталкиваются.

Ему удается сделать вдох, затем он обхватывает мою голову пальцами, тянет меня к себе и кричит во всю мощь своих легких в мое правое ухо.

Черт!

Боль пронзает мой мозг, и я падаю назад, дергая свое ухо, словно там глубоко засела оса. С моим слухом его крик был похож на удар грома по барабанной перепонке. В правом ухе звенит, я оглушен и дезориентирован. Я теряю равновесие, Райан поднимается на ноги и отшвыривает меня в сторону.

― Пошел ты! ― рявкаю я.

Я встаю на четвереньки, трясу головой, пытаясь унять звон в ушах, и тут он врезается в меня всем телом. Мы падаем назад, перекатываясь друг через друга и удаляясь от нашего лагеря. Ветви терновника рассекают наши руки, добавляя кислый привкус крови в потрескивающий туман.

Мы катимся, и катимся, и катимся, продолжая бороться в жидкой грязи…

Пока грязь не исчезает.

Все исчезает.

Мы падаем.

После пугающей секунды невесомости мы падаем в груду костей. Сверху на нас сыплются комья грязи, корни деревьев впиваются в нас, как пальцы скелетов. Моя спина врезается в твердую землю достаточно сильно, чтобы выбить воздух из легких.

Не знаю, сколько времени проходит, прежде чем с моих губ наконец срывается стон.

Райан с проклятием вторит мне с расстояния в несколько футов.

Когда мы поднимаемся на четвереньки, оба с трудом втягивая воздух в свои забитые грязью легкие, я чувствую, что напряжение спадает. Последние остатки адреналина выбило из меня при падении. Грязь притупила его острую ярость.

Поморщившись, Райан выпрямляется. В яме, куда мы провалились, кромешная тьма, но мое обостренное зрение улавливает струйку крови, стекающую по его щеке. Он выкашливает комья грязи и поднимает глаза на тускло освещенный провал над головой. Мы упали, наверное, футов на пятнадцать⁴.

― Что это за дыра? ― Он отрывисто кашляет. ― Гробница? Неужели мы нашли одно из гребаных мест упокоения какого-то бессмертного?

В темноте он не видит того, что вижу я ― это гораздо больше, чем просто дыра.

― Нет, ― мрачно отвечаю я, не сводя глаз с прохода, который такой свежий, что я до сих пор вижу следы от лопаты. ― Это туннель.

Глава 13

Сабина

Застонав, я откидываюсь на подушки кровати и сжимаю свой бурлящий живот.

― Я больше никогда не буду пить.

Сури, сидящая справа от меня на кровати, сочувственно кивает, оставаясь верной своей роли мачехи. Бриджит, сидящая слева от меня, прикладывает к моему лбу прохладный компресс с розовой водой, а на ее плече сидит лесная мышь.

Ферра, напротив, ухмыляется, любуясь сокровищами из шкатулки на моем столе.

― Даю тебе время до следующих выходных, ― говорит она через плечо, поднося к свету изумрудные серьги, подаренные мне Райаном. ― Ты будешь умолять меня снова взять тебя с собой.

Глядя на трех моих подруг, я поражаюсь тому, насколько сильно их характеры напоминают мне животных. Неудивительно, что Бриджит ― тихая, трудолюбивая, замкнутая ― быстро подружилась с мышонком. Сури, напротив, похожа на веселого кролика. Она всегда рада видеть своих близких, радуется солнечным дням и сытому животу. Ферра ― бабочка нашей группы ― внешне ошеломляющая, но скрытая глубина затмевает ее красоту.

― Нет. Никогда больше. ― Я сильно трясу головой, но вынуждена остановиться, так как от этого движения она начинает кружиться. ― Я даже благодарна этим скупым старым Сестрам за то, что они не давали мне сидр все эти годы.

― Это. Не. Изумруды! ― вдруг заявляет Ферра, словно только что обнаружила гробницу одного из Бессмертных. ― Это тарагит!

Сури, Бриджит и я тупо смотрим на нее, это слово ничего не значит для нас. Она вздыхает по поводу нашей неосведомленности в вопросах моды и убирает серьги обратно в футляр, а затем переходит к бархатной стойке для ожерелий, где с одного конца свисает золотое украшение, инкрустированное бриллиантами, а на другом сидит поползень.

На короткое время мое пасмурное настроение улучшается. Я и не мечтала, что найду друзей в позолоченных залах Сорша-Холла. Когда Бастен привел меня сюда, я ожидала только большей жестокости. Жениха с черным сердцем. Скучные политические ужины. Что я буду не более чем украшением, как эти серьги.

Вместо этого у меня появились друзья, люди и животные, и я утопаю в богатстве дружеского общения. Черт, даже Райана можно терпеть, когда он не в кругу своей семьи.

Тепло распространяется от пальцев ног, пробираясь под простынями.

Не обращая внимания на головную боль, я хватаю Сури за руку.

― Я так рада, что ты приехала в Дюрен.

Ее улыбка растягивается, бесхитростная и искренняя.

― Мы скучали по тебе, Сабби.

Тень моего плохого настроения на мгновение возвращается.

― Это ты скучала по мне. Моему отцу на меня наплевать. За двенадцать лет он ни разу не навестил меня в монастыре бессмертной Айюры.

Поползень перелетает на кровать и садится на покрывало, заинтересовавшись миской жареных тыквенных семечек, которые Сури принесла мне, чтобы успокоить желудок. Сури деловито поглаживает хвостовые перья птички, не сводя с меня глаз.

Наконец она признается:

― Ну, это правда, Чарлин хотел встретиться с лордом Райаном. Что-то насчет письма, которое он отправил с сопровождавшим тебя стражником. Чарлин утверждает, что лорд Райан должен ему, и он намерен что-то у него потребовать.

А, думаю. Моему отцу нужны деньги. Это имеет больше смысла…

Но тут мой мозг, все еще затуманенный похмельем, осознает остальные ее слова.

Письмо? Отправленное с Бастеном?

Не было никакого письма…

Покалывание начинается в пальцах и ползет вверх по ногам, пока я едва могу оставаться на месте, ерзая под одеялом, словно оно горит. Бастен ничего не говорил ни о каком письме от моего отца, я в этом уверена.

И все же Мист видела, как он читал какой-то лист бумаги в пещере водопада, пока я спала. Это застряло в моей памяти, как шип, потому что после того, как Бастен прочитал его, он передумал бежать вместе.

Что видела Мист, когда я читал? ― Спросил он. ― Это был список правил лорда Райана для этой поездки. Никакой тайны, уверяю тебя. Это напомнило мне о моем долге, вот и все.

В груди вдруг становится слишком тесно. Я потираю костяшки пальцев о грудину, нуждаясь в боли, чтобы удержать себя от погружения в темноту.

― Сабина? ― спрашивает Сури, наклоняя голову, как и поползень на ее ладони.

Я заставляю себя улыбнуться, отгоняя онемение, стремительно ползущее по шее, требующее выяснить, что было написано в том листке бумаги. Но как? Бастен за десятки миль отсюда ― вряд ли я смогу потребовать от него ответа.

― Ну что ж, ― я заставляю себя говорить бодрым тоном, чтобы скрыть нервозность, ― независимо от мотивов моего отца, я рада тебя видеть. Надеюсь, ты проводила время в Бремкоуте, трахаясь с каким-нибудь лихим молодым конюхом, а не растирала подагрические ноги моего отца.

Рот Сури приоткрывается в ужасе.

― Я бы никогда! Не с конюхом, по крайней мере… ― Она резко закрывает рот рукой, ее глаза расширяются от сожаления. ― Я имею в виду, ни с кем! Я бы не стала спать с другим мужчиной. Я леди Бремкоута!

По лицу Ферры скользит лукавая ухмылка, она подходит и берет из миски тыквенное семечко.

― Слишком поздно, миледи. Ты выдала себя. Кто же согревает твои простыни? Лакей? Доставщик мяса?

― Никто! ― настаивает Сури, глаза у нее большие и круглые. Она поправляет платье и успокаивается, прежде чем ее голос понижается до шепота. ― Даже Чарлин этого не делает, если честно. Он начинает пить за завтраком. К середине дня он уже слишком пьян, чтобы трахаться.

Ферра слизывает соль с пальцев.

― И ты думаешь, мы поверим, что такая красивая молодая девушка, как ты, просто держит целибат?

Губы Сури поджимаются под нашим с Феррой пристальным взглядом. Даже Бриджит бросает любопытные взгляды, складывая мои носовые платки.

Наконец Сури лепечет:

― О, прекрасно! Мы подружились с садовником, но, клянусь, это все! Он из Кравады, как и я. Я почти ничего не знаю о своем родном королевстве. А он рассказывает мне о нем.

Из того, что я знаю о происхождении Сури, следует, что она попала в Астаньон едва вскормленным младенцем, осиротев или разлучившись с родителями в результате гражданской войны в Краваде, которая заставила переехать десятки тысяч людей. Большинство отправилось на юг, в королевства Кларана и Специя, чей теплый климат был ближе к привычным для них пустыням. Некоторые, однако, попали в Астаньон. Сури перевезли через границу по указу короля Йорууна о приюте для сирот, а затем вместе с шестью другими детьми богатая дворянская семья в Старом Коросе удочерила ее.

Ферра опускается на кровать.

― Тебе непременно нужно трахнуть этого своего садовника.

Сури закрывает лицо руками, а затем медленно, с озорством выглядывает сквозь пальцы. Мы все четверо разражаемся смехом.

Стук в дверь заглушает наше хихиканье.

― Это моя доставка. ― Ферра вскакивает, чтобы открыть дверь, и, к моему удивлению, за дверью стоит старый друг Бастена, еще со времен его службы в армии. Фольк ― я помню его. Вблизи его грубые черты выглядят привлекательно, если не сказать красиво. В его темно-каштановых волосах проглядывает седина, но ему идет.

Ферра понижает голос.

― Ты принес его?

Фольк прислоняется к дверному косяку, на его лице появляется улыбка.

― Нелегко достать, но для такой красотки, как ты, я мог бы найти даже богов.

Ферра хмыкает, возможно, протестуя слишком сильно. Она выхватывает сверток у него из рук и выталкивает его.

― Мы договаривались о плате. ― Он обнажает ровные белые зубы. ― В виде поцелуя…

― Позже. ― Ферра выталкивает его хрустальной туфелькой и закрывает дверь перед мужским все еще ухмыляющимся лицом.

Когда она поворачивается к нам, то изображает невинную улыбку, как будто она не флиртовала с известным прохвостом.

― Это для тебя, леди Сабина. ― Она протягивает мне загадочный сверток. ― Бриджит, не могла бы ты принести нам чайник горячей воды?

Бриджит вскакивает.

― Я сейчас вернусь.

Когда она возвращается, Ферра разворачивает ужасно пахнущую гроздь оранжевых грибов. Сури незаметно машет рукой под носом.

― Это грибы, ― объясняет Ферра, аккуратно опуская их в чашку и заливая кипятком. ― Их очень трудно найти, но если у вас есть связи, они мгновенно вылечат похмелье. Она морщит нос, глядя на мутную жидкость, а затем сует чашку мне в руки. ― Пей.

Несмотря на то, что именно из-за уговоров Ферры я испытываю похмелье, я послушно зажимаю нос и глотаю чай. К счастью, его вкус приятнее, чем запах, с глинисто-земляничным послевкусием.

Она машет рукой остальным женщинам, когда я отдаю ей чашку.

― Нам пора идти, дамы. Это усыпит нашу дорогую Крылатую Леди. Когда ты проснешься, Сабина, ты будешь чувствовать себя свежей, как медовый торт прямо из печи.

― Я бы согласилась на торт трехдневной давности, ― говорю я, уже зевая. ― Спасибо. Всем вам. Я серьезно.

Глаза уже закрываются, и последнее, что я вижу, ― это десять Бессмертных над головой, которые смотрят на меня с пониманием в своих нарисованных глазах.

***

По мере того как действие чая усиливается, я то погружаюсь, то выныриваю из сна, как из океанского прилива, и в моменты бодрствования думаю о письме отца. Почему Бастен солгал о нем? Что за тайна могла в нем содержаться, которая заставила его передумать сбежать вместе, и бросить меня в объятия своего лучшего друга?

Как только он вернется, я потребую ответов. Он пожалеет, что подарил мне кинжал, когда я прижму его к бедрам, чтобы отрезать его любимый отросток, если он не скажет наконец правду. Спустя столько времени я узнаю, почему он предпочел жестокость любви.

Но что, если он не вернется?

Беспокойство скребет меня изнутри моей грудной клетки, пока я ворочаюсь и ворочаюсь в забытьи, опасаясь того, что он может обнаружить в пограничных землях. Золотые когти? Грифонов? Волканских налетчиков?

Когда я переворачиваюсь на бок, сердце сжимается от вспышки надежды, что содержание письма каким-то образом заставило Бастена солгать мне. Что иначе он никогда бы не оттолкнул меня, и если бы этой бумажки не существовало, мы с ним грели бы пальцы в песке, а море Панопис омывало бы наши лодыжки.

Но когда я откидываюсь на спину, зарываясь рукой в подушку, мой живот сжимается. Нет ничего, что могло бы заставить Бастена отказаться от наших планов. В моей жизни нет особых секретов ― я дочь провинциального землевладельца, и если бы не мой дар, в котором так нуждался Райан, никто из сильных мира сего не обратил бы на меня внимания.

Даже если бы письмо каким-то чудом освободило Бастена от ответственности за предательство, все равно остается его жестокость. Его ложь.

Как я смогу простить того, кто причинил мне такую боль, как он?

Глубокий сон наконец-то овладевает мной. Благодаря грибам Ферры мне снятся самые фантастические сны. Я снова на сцене в таверне, только ночная охота происходит в реальной жизни. Я чувствую на своей голове рога ― не привязанные лентой, а растущие из черепа. Руки покрыты шерстью — как у оленя. Кожа Артейна светится золотыми линиями фей, когда он сжимает изгиб моей челюсти и низко рычит:

― А теперь ты отдашься мне?

Глава 14

Вульф

За двадцать шесть лет я ни разу не сталкивался с абсолютной темнотой. Я вижу так же хорошо, как рысь в безлунную ночь. Когда света мало или совсем нет, мир приобретает блеклый оттенок, словно Бессмертные лишили землю красок в наказание за наши грехи.

Поэтому в туннеле мои глаза легко различают свисающие корни деревьев, которые, словно паутина, оплетают земляной потолок. Следы от кирки в кусках обнажившейся породы. Голубоватый туман защитных заклятий, покрывающий холодную землю.

А Райан? Райан в полной заднице.

― Ни черта не видно, ― жалуется он, вытряхивая комья грязи из волос. ― Я не могу рассмотреть даже свой нос.

― Поверь мне на слово, ― бормочу я. ― Он уродливый.

Он издает неприятный звук, ощупывая воздух и пытаясь найти стену туннеля. Его ботинки шлепают по лужам грунтовой воды, просачивающейся сверху и капающей где-то вдалеке. Он морщится, когда его рука соприкасается с влажной, покрытой плесенью грязью, но продолжает ощупывать ее, пока не касается гладкого камня.

― Что это? Такое ощущение, что здесь раствор.

Он проницателен для человека, который не может видеть. Вглядываясь в окружающие меня темные цвета, я замечаю, что большая часть туннеля вырыта в почве или породе, но часть его укреплена примитивными гранитными колоннами, которые похожи на камни, из которых построена стена над нами.

Я провожу подушечкой большого пальца по выцветшей надписи на одном из камней, похожей на одну из эмблем фей с топорами бессмертного Вэйла, но это может быть что угодно, даже царапина.

― Это подземные опоры для стены. Тот, кто прорыл этот туннель, должен был знать, что здесь велись древние строительные работы, которые сделали туннель возможным.

― Думаешь, налетчики?

Я углубляюсь в туннель, чтобы осмотреть следы от лопат, наклоняюсь поближе, чтобы принюхаться, как будто там еще может быть запах присутствия землекопов, но чувствую только затхлый привкус пыли и следы минералов из скал над головой.

― Скорее всего, волканская армия, ― говорю я. ― Оставшиеся следы не похожи на следы от обычной лопаты. Это больше похоже на глубокие царапины. Гигантские, от инструмента с металлическим когтем.

Тихие, как шепот, звуки сдвигающейся грязи и дыхания, как будто чего-то живого, эхом разносятся по туннелю. Вокруг нас шуршат невидимые насекомые и паразиты. Слава богам, Райан их не слышит ― он ненавидит пауков.

― А как же заклятия? ― спрашивает Райан. ― Они здесь действуют?

Солдаты, построившие эту стену пятьсот лет назад, не были дураками. Они знали, что вероятность того, что враги проложат туннель под стеной, не меньше, чем вероятность того, что они попытаются перелезть через нее, поэтому они защитные заклятия должны действовать и на сто футов под землей.

Я поворачиваюсь, чтобы сосредоточиться на клубящемся тумане, который сложнее уловить в темноте. Мерцание медленными волнами движется по голубому туману.

― Защита держится. Я не вижу… Подожди.

На глубине двадцати футов туман ведет себя странно. Он разбивается о стенки туннеля, мерцание потрескивает от приливов энергии, которая кажется неправильной.

Почти… сломанной.

Я направляюсь к странному туману, и Райан следует за мной. Еще две колонны возвышаются по обе стороны, указывая на то, что мы находимся прямо под пограничной стеной. Вместо того чтобы образовывать плотный защитный барьер, туман словно разорван на части, открывая жуткую брешь.

Дурной запах, напоминающий давно разложившуюся плоть, заставляет мой желудок вздрогнуть.

Я узнаю этот запах.

Я протягиваю руку, чтобы остановить Райана, как раз перед тем, как он наступит на труп, прикованный к стене.

― Вульф, какого черта?

― Там тело.

Райан вскрикивает, как будто паук ползет по его лицу.

― Ты сказал, гребаное тело?

― Тело старое, ― говорю я. ― Наверное, пролежало здесь два-три года. По одежде я бы сказал, что это волканский священник. Шерстяная ряса темно-синего цвета.

― Священники не могли вырыть этот туннель, ― замечает Райан. ― Не с их нежными руками.

Я киваю в знак согласия. Покопавшись в рваной мантии трупа, я морщусь. Хотя человек давно мертв, запахи все еще резкие. Его плоть в основном истлела, но мое острое зрение улавливает слабый след у основания его шеи.

Я вытираю руки о штаны, словно он заразен.

― Он поцелован богом. Наверное, заклинатель, и, судя по его положению, я думаю, что они убили его и повесили тело здесь, чтобы снять защиту.

Райан ёжится от холода.

― Очаровательные люди, волканцы. Если мы его снимем, это восстановит действие заклятия?

― Есть только один способ выяснить это. Я отрубаю трупу запястья и оттаскиваю его на двадцать футов по туннелю, но с брешью ничего не происходит. ― Это не работает.

― Естественно, ― бормочет Райан. ― Это было бы слишком просто. ― Он смотрит в ту сторону, откуда мы пришли, потом в противоположную. С волканской стороны снова ухает сова. ― Что ж, посмотрим, куда ведет туннель.

Мы медленно пробираемся к дальнему концу туннеля, шаги Райана становятся все увереннее при свете луны. Наконец туннель наполняется свежим воздухом. Деревянная лестница прислонена к стене и ведет в Волканию.

По какой-то причине мои ноги не хотят двигаться дальше. Здесь странные запахи. Ближайшие сосны пахнут металлом. Почва дымится. В воздухе чувствуется привкус крови.

Райан, однако, не разделяет моей осторожности и тянется к одной из перекладин лестницы.

Я стремительно протягиваю руку, хватаю его за ближайшее место ― пояс его брюк ― и рывком отбрасываю назад. От силы рывка штаны впиваются ему в задницу.

Он вскрикивает от боли и трет свой зад.

― Ты, ублюдок, это чертовски больно! Моя задница ― это не лошадь, чтобы так тянуть!

Я указываю на тонкую металлическую проволоку, которую он не заметил у основания лестницы.

― Растяжка. Я только что спас тебе жизнь, ублюдок. Отойди.

Я отталкиваю его от лестницы, осматриваю ловушку, а затем кончиком ботинка нажимаю на проволоку. С порывом воздуха из щели в грязи вылетает копье и вонзается точно в то место, где находился позвоночник Райана.

Лицо Райана бледнеет.

― Черт возьми.

Десять минут назад мы с Райаном хотели убить друг друга. У меня до сих пор болит голова от его крика. Мое больное плечо чертовски сильно ноет. Я не знал, убьет ли он меня за желание заполучить Сабину, или я покончу с ним, чтобы он не стоял на моем пути.

Но, думаю, найденный проход в запретное королевство способен отсрочить наше соперничество.

В лунном свете, проникающем сюда между корнями деревьев, глаза Райана встречаются с моими. В них витает знакомое напряжение, когда для пожара нужно только поднести спичку, но сейчас он себя сдерживает.

Он проводит рукой по синяку на челюсти.

― Вернемся в Сорша-Холл и разберемся с этим спарринг-матчем, да? Проигравший лижет сапоги.

Наши проблемы, конечно, не растворились в воздухе. Мы были на волосок от того, чтобы задушить друг друга. Но я киваю. Какой, блядь, у меня выбор?

Проверив все возможные ловушки, Райан поднимается по лестнице. Ухватившись за примитивные перекладины, я выбираюсь в залитый луной лес, наполненный странными запахами и звуками. В голове всплывает воспоминание ― история из «Книги бессмертных», которую рассказывал один из мальчиков Джоки. Человеческая пастушка, неосознанно пройдя через портал в заброшенном сарае, попадает в царство фей бессмертного Попелина. Очарованная его магией, чувственностью и чарующим танцем самого Попелина, она теряет счет времени. Когда она наконец возвращается, прошли годы, от ее овец остались одни кости, а издевательский смех Попелина преследует ее издалека.

Когда я выхожу из туннеля, я наполовину уверен, что окажусь в проклятом царстве фей. Но мои страхи ослабевают, когда я вижу, что это всего лишь лес, такой же реальный, как и любой другой.

Правда, он более дикий, чем на астаньонской стороне. Вечнозеленые деревья вдвое выше тех, что мы оставили позади. Густые лианы плотно переплетаются с мертвыми кустами. Пульс учащается, и рука сама тянется к охотничьему ножу.

Но, черт возьми, если мое горло также не сжимается от благоговения.

Ни один астаньонец не ступал на эту землю уже пятьсот лет. Мы с Райаном оказались в королевстве, враждующем с нашим миром. Месте, овеянном легендами и кошмарами.

Райан прищурившись осматривает темный лес. Не думаю, что он видит какие-то отличия.

Но я?

Черт, какое странное место.

Серебристо-зеленые сосны покачивают шапками с позвякивающими иголками, от которых исходит запах яда. Ветви осины растут неестественным геометрическим узором.

Мои чувства перемешиваются, сбиваясь с ритма. На секунду я чувствую запах темно-зеленого цвета сосен. Я слышу запах дыма в воздухе. В голове все перевернулось почти так же, как когда Райан крикнул мне в ухо.

― Здесь есть магия. ― Райан медленно поворачивается вокруг себя. ― Кажется, она распространяется на меня. Вульф, я могу видеть в темноте! Этот фиолетовый цветок ― я вижу каждую деталь!

― Это не ты. ― Я сдерживаю желание назвать его идиотом. Лоза с нежно-фиолетовыми бутонами светится в темноте фосфоресцирующим светом. ― Цветок каким-то образом излучает свой собственный свет. Смотри, этот жук тоже светится.

Из панциря лесного скарабея исходит яркий зеленый свет. Я слышал рассказы моряков о странных светящихся огнях в море Панопис ― что-то вроде естественного излучения света водорослями, но никогда не слышал ни о чем подобном.

Разочарование Райана от того, что это не боги вдруг благословили его, сменяется интересом, когда он срывает засохшие лианы со старой статуи у входа в туннель.

― Бессмертная Айюра. ― Он освобождает статую в натуральную величину от лиан, а затем отступает назад, чтобы полюбоваться ею. Статуя такая же древняя, как сама стена, если не старше. Ее волосы укрывает скромный плащ, а в сложенных в молитвенном жесте руках зажат ключ. ― Должно быть, ей поклоняются в этой части Волкании.

Внезапно мимо нас проносится призрачная белая фигура. Размером она с небольшую собаку, но движется с грациозным, невесомым проворством, невозможным для любого земного существа.

Райан выхватывает меч.

― Что это было, черт возьми?

Мой охотничий нож уже в руке.

― Черт его знает.

Мы гонимся за белым существом, которое с неестественной грацией движется сквозь густые заросли, заставляя нас ругаться и доставать колючки из одежды. Мои легкие напрягаются уже через несколько минут, но существо не проявляет никаких признаков усталости. Оно ведет нас прочь от пограничной стены, вверх по скалистому обрыву, где можжевельники цепляются за неглубокие ямки в камне, затем спускается по осыпающемуся склону к другому выступу, и исчезает за краем.

Райан резко останавливается, вытягивая руки, чтобы сохранить равновесие. Я скатываюсь по осыпи к нему, бесполезно пытаясь ухватиться за куски сланца, и все, что я могу думать, это ― о, черт.

За секунду до того, чтобы врезаться в него, что сбросит нас обоих с обрыва, я упираюсь ногой в гребень и падаю влево, цепляясь за ствол можжевельника.

― Черт, ― ругается Райан, когда падает обратно на твердую землю.

Я только стону в ответ. Моя спина разодрана острым краем сланца. Вкус моей собственной крови наполняет воздух.

Через мгновение я осторожно наклоняюсь над обрывом, осматривая контуры долины внизу. От существа не осталось и следа, как будто оно уплыло по воздуху.

― Что это было? ― Райан рассеянно пытается зачесать волосы назад, потому что, конечно же, для него на первом месте его внешний вид. ― Потому что я расскажу тебе, что я видел. Я видел…

― Облачную лисицу, ― прерываю я его.

Он хмыкает в знак согласия, и на секунду мы оба замолкаем. Веками ходили слухи, что на волканской стороне границы осталось гораздо больше магии, чем на астаньонской. Макс утверждал, что это правда. И после того, как я увидел грифона в Блэкуотере, возможно, мне не стоит удивляться.

Но, черт возьми, это же облачная лисица.

Легенда.

Зверь фей из забытой эпохи.

Черт, никто даже не знал точно, реальность это или миф…

А мы с Райаном только что гнались за одной из них.

Это почти жутко, благоговение бьется за моими ребрами, словно трепещущие крылья мотылька. Я снова чувствую себя мальчишкой, свернувшимся калачиком в своей камере и слушающим сказки. Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, нуждаясь в отрезвляющей боли.

Я ожидал встретить опасность за границей… но не магию.

Райан бормочет:

― Просто подожди, пока я расскажу…

― Тихо. ― Я прерываю его, мотнув головой в сторону долины, и напрягаю слух. Не более чем в полумиле от нас я слышу людей. Уверенный стук молотка. Грохот металла. Кто-то играет на лютне.

Мое сердце подпрыгивает в горло, и я хватаю Райана за плечо, жестом показывая ему молчать и следовать за мной. Мы обходим обрыв и пробираемся через небольшую рощу деревьев, обдуваемых ветром, пока не выходим к выступу, обращенному к восточной долине.

Я нюхаю воздух, улавливая запах жарящегося мяса и костров. Также чувствуется запах человеческого и животного пота. К небу поднимаются клубы дыма.

Деревня? Застава?

― Идем. Нам нужно посмотреть поближе, ― говорю я.

Пробираясь сквозь густую листву, мы идем около часа, пока не достигаем очередного выступа ― на этот раз достаточно близко, чтобы даже Райан увидел, что всю долину занимает военный лагерь. По обеим сторонам ручья возвышаются сотни брезентовых палаток. Лагерь разделен на четыре части, каждая из которых отличается цветом палаток и эмблемой.

К северу от ручья стоят палатки ярко-оранжевого цвета с символом стрелы ― я полагаю, это подразделение лучников. Чуть восточнее ― палатки цвета индиго с рисунком в виде звездочек. К югу от ручья ― красные палатки с символом топора. Последнее палатки ― коричневые, с изображением оленя. Судя по запаху полированной кожи, это, должно быть, кавалерия.

Судя по запахам и веселой музыке, сейчас время ужина. Солдаты в доспехах снуют вокруг, Я слышу их голоса, они смеются, болтают и спорят, но я не понимаю ни слова ― они говорят на волканском.

Мой пульс так громко стучит в ушах, что мне трудно что-либо расслышать. Но ясно одно ― это не просто деревня.

Это целая гребаная армия всего в миле от пограничной стены.

Райан высовывает язык, чтобы облизать губы, его глаза горят.

― Здесь, наверное, тысяча солдат?

― Больше. ― Я молча произвожу расчеты. ― Четыре части, тридцать пять палаток на лагерь, примерно по десять солдат на палатку. Итого, скажем, тысяча четыреста солдат. Не считая офицеров в центральных палатках. Кроме того, где-то должны быть лошади, которых мы не видим, а значит, может быть еще больше солдат.

Райан бормочет проклятие.

Воздух кажется напряженным, живым. Ветерок приносит запах джина, стук оловянных тарелок, восклицания во время чьей-то игры в кости. Какими бы невинными ни были эти звуки, я слишком хорошо понимаю, что перед нами огромная угроза.

― Это эмблемы на палатках? ― спрашивает Райан, напрягая зрение.

― Красные ― это топоры. Фиолетовые ― звездочки. Оранжевые ― стрелы. Коричневые ― олени.

― Эмблемы Бессмертных. Его рука тянется к волосам, поправляя локон, словно если он вернет его на место, то обретет контроль. ― Но ни один из них не является символом Айюры, чью статую мы видели.

― Я не думаю, что их армейские подразделения имеют какое-то отношение к той старой статуе. Думаю, у их легионов есть боги-покровители. У кавалерии ― Солена, у лучников ― Артейн, у пехоты ― Вэйл.

― А звезда ― Фрасия?

Я снова фокусируюсь на палатках цвета индиго, где даже мое исключительное зрение не может разглядеть лица отдельных людей, но воздух там кажется другим, тот же треск, который я почувствовал, когда мы пересекли границу. ― Фрасия ― покровительница магов. Так что я бы поставил на то, что это часть поцелованных богами.

Райан крепко сжимает мое предплечье, пальцы неосознанно впиваются в еще не затянувшуюся рану от моего падения с горы.

― Целая армия магов? Четырнадцать сотен воинов? Вульф, в армии Старого Короса в лучшем случае есть дюжина воинов, поцелованных богами. И это только один лагерь в сотнях миль от волканской столицы. По всему королевству могут быть еще тысячи солдат.

Мой кулак сжимается, отчасти от боли в руке.

Он продолжает:

― Это намного больше, чем все думают. Их армия… их магия… Старый король Йоруун не имеет ни малейшего представления о том, с чем он столкнется, это я могу тебе обещать.

Я опускаюсь на пятки, чувствуя, что немею.

― Думаю, никто не знал.

Через секунду он тихо говорит:

― Это неправда. Ты знал. Ты воспринял эти слухи о золотых когтях всерьез. Ты хотел провести расследование ― я должен был тебя послушать.

Я вздрагиваю, выходя из ступора. В его словах звучит странное, горькое признание ― оправдывающее все эти бессонные ночи, бесконечные поиски, часы, проведенные над картами.

Однако сейчас все кажется пустым.

Я не хотел быть правым. Я никогда не собирался быть тем, кто прислушается к безмолвным предупреждениям у границы. Всю свою жизнь я был одиноким волком, предпочитавшим покой леса, а теперь оказался в самом эпицентре бури, которую не могу игнорировать.

― Нам нужно вернуться в Дюрен. ― Я затягиваю шнурки на своих ботинках. ― Сменим лошадей на свежих и поедем прямо в Старый Корос, чтобы поговорить с королем. Скажешь ему, чтобы он прислал сюда своих лучших шпионов…

― Шпионов? ― Райан сплевывает. ― К черту. Мы здесь. Сейчас. Кто может быть лучшим шпионом, чем мы?

Я ругаюсь, когда он выхватывает меч и начинает спускаться по склону горы в сторону лагеря. Меня убивает мысль о том, что он может быть прав ― и что у этого изнеженного, рожденного третьим сына, может быть больше яиц, чем у меня.

― Подожди, боги, черт возьми!

Он уже на подступах к палаткам магов, когда я догоняю его и шиплю, что нам следует быть осторожнее. Он лишь нюхает воздух, морщится от запаха человеческих испражнений и пробирается к участку кустов, отведенному под уборную и место для мытья. Там, на ветках, висят несколько плащей и шлемов. Он подбирает пару и бросает мне шлем.

― Мы серьезно это делаем? ― спрашиваю я.

Он подмигивает.

Мое сердце колотится, когда переодетый Райан ныряет в ряд палаток цвета индиго с уверенностью, которая принесла ему прозвище Лорда Лжецов. Воздух наполнен этим странным потрескиванием. Мы проходим мимо палаток, в которых сильно пахнет щавелем и огуречником, и внутри я вижу целителей, склонившихся над перевязанными солдатами, их мундиры распахнуты у шеи, демонстрируя их поцелованные богом родимые пятна.

В конце ряда палаток Райан резко оборачивается. Все происходит как в тумане; все эти новые виды и запахи переполняют мои чувства. Голос в моей голове напоминает мне, что если нас поймают, то убьют.

Черт, да я и сам могу убить Райана за его безрассудство.

Я вглядываюсь в происходящее через прорези шлема. Мы проходим мимо поцелованной богом женщины, которая вытягивает влагу из воздуха, чтобы наполнить ею бочки, в которые солдаты опускают свои оловянные кружки. Поцелованный богом кузнец сгибает металлические прутья своими кулаками. За некоторым исключением, у большинства солдат белокурые волосы и светлые глаза, характерные для волканцев. Невольно задумываюсь, как органично вписалась бы Сабина в их ряды со своим цветом волос и кожи.

Райан поворачивает за угол и натыкается на громадного мужчину, который бормочет что-то враждебное на волканском. У меня кровь застывает в венах. Одно слово по-астаньонски, и нас поджарят на этих гигантских вертелах.

Быстро сообразив, Райан пренебрежительно отмахивается от мужчины, словно у него нет на него времени, и поворачивает влево, направляясь к лесу. Я следую за ним, не осмеливаясь оглянуться через плечо, но прислушиваясь к возможному преследованию.

Мы выходим к лесу перед палаткой, установленной вдали от остальных. Судя по всему, она не охраняется. Здесь тихо. Возможно, это кухня, устроенная в стороне от других палаток, чтобы не привлекать диких животных.

― Мы видели достаточно, ― бормочу я. ― Нам пора возвращаться к лошадям.

Он тихо усмехается:

― Киска.

― Как ты меня назвал? ― Я надуваю грудь, потому что даже под угрозой многочисленной армии волканцев Райан Валверэй не назовет меня киской.

Хитрая улыбка появляется на его лице.

― Ты меня слышал.

Я прищуриваюсь, затем распахиваю незакрепленный край палатки и затаскиваю нас обоих внутрь.

― Отлично. Хочешь шпионить? Мы будем шпионить.

Глава 15

Сабина

Когда я просыпаюсь, то чувствую себя дезориентированной, запыхавшейся, будто пробежала через всю долину. В воздухе витает запах призрачного леса. Я смотрю на пустую чашку с грибным чаем на прикроватной тумбочке, а затем глубоко вздыхаю.

Медленно я прижимаю руки к щекам, груди, животу. Ферра не врала насчет грибов ― голова и желудок чувствуют себя лучше, но это не то, что я могу сказать о своем сердце.

Мне снился Бастен. Этому хмурому грубияну не место в моей голове и уж тем более в моих снах. Он был в мифическом лесу, нарисованном на моем потолке, с густыми лианами и деревьями с острыми иглами. Пушистая белая облачная лисица пробежала мимо, и во сне я пыталась убедить его не следовать за ней ― это приведет к опасности.

Но он не услышал меня.

Поползень садится на ободок чашки и наклоняет голову.

Проснулась? ― Спрашивает он. ― Чувствуешь себя лучше?

Я киваю, спуская ноги с кровати и стряхивая с себя последние остатки сна.

Да, друг. Ты можешь узнать, где сейчас находятся члены семьи Валверэй?

Он вылетает в окно, через несколько секунд возвращается и садится на столбик моей кровати.

Не в замке. Уехали в город.

Что ж, в этом есть один плюс. Если бы лорд Берольт, леди Элеонора и прочие шастали по коридорам, я бы осталась в кровати ― меньшее из двух зол, правда.

Тут мне в голову приходит идея, и я бросаю взгляд туда, где под ковром спрятана книга. У меня редко бывает возможность исследовать замок. Мое сердце ускоряется до решительного ритма. Опустившись на колени, я вытаскиваю из тайника древний экземпляр «Последнего возвращения фей».

Если и стоит искать пропавший второй том, то сейчас.

Максимэн следует за мной в библиотеку, но я делаю вид, будто просто ищу занимательную книгу, чтобы занять себя на время отсутствия Райана, и он послушно стоит на страже у дверей.

Оставшись внутри в одиночестве, я снова любуюсь возвышающимися полками и ощущаю прилив магии, когда провожу пальцем по деревянной раме стола с картой.

Окруженная этими древними книгами, я погружаюсь в мир, где знания шепчут из каждого угла, секреты витают в воздухе, а истории разворачиваются, как бесконечные гобелены фей.

Для начала я опускаюсь на колени и обыскиваю все столы, но если второй том и был здесь, то слуги давно его убрали. Затем я перебираю стопки бумаг, оставленных Берольтом вместе с чашей пепла от его трубки. Ничего. Я быстро обхожу полки, приглядываясь к большим томам в поисках более мелких книг, которые кто-то мог просунуть между ними, но и тут ничего не обнаруживаю.

Наконец я замечаю высоко на полке богато украшенную деревянную шкатулку. Я взбираюсь по одной из библиотечных лестниц и снимаю ее, а затем просматриваю то, что, судя по всему, является перепиской между Берольтом, Лором и Кенданом, старшими братьями Райана.

Я слышу, как хорошо смазанные петли двери со вздохом открываются, но я настолько поглощена письмами, что звук доходит до меня лишь через секунду.

Хрипловатый голос говорит:

― Твоя мать зря научила тебя читать.

Я резко поворачиваюсь, запихивая письма в коробку.

― Отец? Ты меня напугал!

Чарлин Дэрроу стоит рядом с Максимэном, который смотрит на него с отвращением, словно тот только что выполз из болота.

― Леди Сабина, ― говорит Максимэн. ― У вас гость, но я могу его выпроводить…

― Нет. Пусть остается. ― Отец не сможет причинить мне больше боли, чем он уже сделал.

Максимэн опускает руку на эфес своего меча.

― Я буду здесь, если понадоблюсь.

Когда мы остаемся вдвоем, отец смотрит на меня с той же отстраненной холодностью, с какой он смотрит на хромого козла, предназначенного на заклание. Его гулкие шаги эхом разносятся по библиотеке, когда он направляется к ближайшему столу, и каждый его шаг наполнен презрением к книгам, стоящим на полках.

Порывшись в кармане куртки, он достает свою флягу, толстые пальцы возятся с крышкой. Он заглядывает в ее горлышко с гримасой, словно ища ответы на дне.

― Удивительно, что ты все еще называешь меня отцом, девочка. ― Он отпивает большой глоток джина.

Клянусь богами, ― думаю я. ― Неужели он должен быть таким драматичным? Я всего лишь выхожу замуж. Я стану Валверэй, а не Дэрроу, но это не отменяет наших отношений.

Я возвращаю остальные письма в коробку.

― А почему бы и нет?

Он издает невнятный смешок, переходящий в кашель.

― После письма, которое я отправил твоему Верховному лорду? У него должны быть железные яйца, чтобы не отменить свадьбу. ― Он делает еще один глоток, не потрудившись вытереть рот от джина, стекающего на его неухоженную бороду. Он бормочет себе под нос: ― Должно быть, ты его околдовала. Как и твоя мать. Вы обе ведьмы.

Когда я закрываю коробку с корреспонденцией, мои руки лежат совершенно неподвижно. Я боюсь даже дышать.

Все, о чем я могу думать ― письмо?

Я переминаюсь с ноги на ногу, быстро соображая. Отец думает, что я уже знаю содержание письма. Как я могу заставить его рассказать? Он, как всегда, пьян до беспамятства. Если я правильно разыграю карты, то узнаю, что там было написано.

Я непринужденно подхожу к столу с картой и провожу пальцем по извилистой синей линии реки Иннис.

Я заставляю свой голос звучать спокойно, даже непринужденно.

― Да, о том письме. К счастью для меня, мой будущий муж не разделяет твоих взглядов на женскую грамотность. Лорд Райан дал мне прочитать то, что ты написал. Мне бы хотелось узнать, что ты думаешь о его содержании. ― Я стараюсь говорить безразличным тоном, как будто меня больше интересует карта.

Позади меня я слышу звук крышки и причмокивание, когда он снова отпивает из своей фляги. Затем он говорит:

― Твоя мать была на восьмом месяце беременности, когда главный священник Бремкоута послал за мной. Она стучалась в дверь церкви, отчаявшаяся, но слишком гордая, чтобы просить милостыню. Я не дурак, заметь. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что женщина с ее красотой и положением не крестьянка, как она утверждала; ее шкатулка с вещами и прекрасная лошадь доказывали это.

Воздух застывает у меня в горле, словно глыба льда. Медленно, один за другим, ледяные осколки вонзаются в мою грудь.

Восемь. Месяцев. Беременна?

Это значит…

― Я предположил, что она была замужней женщиной, бежавшей от жестокого мужа, ― продолжает отец, не обращая внимания на мой растущий шок. ― Или изнасилованная дочь лорда. Я не дурак, совсем не дурак. Я увидел возможность ― такая прекрасная женщина никогда бы не вышла замуж за мелкого деревенского лорда, если бы не была в отчаянии. Она заставила меня пообещать, что, когда ты родишься, я поклянусь, что ты моя родная кровь. Нам пришлось разогнать всех слуг и нанять новых из трех городов, которые не видели ее беременной на нашей свадьбе.

Мои руки дрожат так сильно, что я сжимаю края стола с картой, наклоняюсь над ним и ненадолго закрываю глаза.

Чарлин Дэрроу… не мой отец.

Неужели Бастен узнал этот секрет? Неужели он так жесток со мной, потому что узнал, что я не благородной крови?

Невозможно. Бастен может быть кем угодно, но только не человеком, волнующимся о происхождении.

Это бессмысленно.

От ледяной боли в сердце все тело содрогается, и эта боль служит напоминанием о том, что мое тело никогда не было моим. Оно всегда принадлежало мужчинам, которые владели мной, и женщинам, которые меня били.

Моя старая мантра возвращается, как раскат грома ― они могут завладеть моим телом, но мой разум принадлежит мне.

Эти слова дают мне силы провести пальцем по карте до границы между Астаньоном и Волканией, следуя по пути Бастена.

― А… мой настоящий отец? ― спрашиваю я. Мой голос дрожит, сердце сбивается, но Чарлин слишком пьян, чтобы заметить это.

― Королевская шлюха, ― бормочет отец про себя, словно и не слышит моего вопроса. ― Так написала Изабо в своей книге. Двадцать два года лжи. Обо всем. О ее крестном поцелуе. О ее гребаном лице. О том, что она отдалась этому безумному королю Рашийону!

На карте моя рука замирает у контрольно-пропускного пункта пограничной стены у пика Гавр.

Чертовы боги.

Я медленно повторяю в голове слова Чарлина, сомневаясь, что мой паникующий разум ничего не перепутал. Мой пульс болезненно стучит в висках. Сердце мечется туда-сюда, как попавшая в ловушку синица, изнывая от страха.

Он говорит, что моя мать была наложницей короля Рашийона из Волкании. Поцелованной богом наложницей. Должно быть, она забеременела от короля, поэтому выкрала Мист и сбежала через границу.

Это значит, что я не дочь лорда. И не крестьянка.

Я…

Я опираюсь на карту, собирая все свои силы, чтобы не закричать и Чарлин не узнал, что эта новость перевернула мой мир.

Я не та, кем себя считала. Если бы стало известно, что я ― дочь Рашийона, меня, скорее всего, бросили бы в тюрьму как предательницу.

Какая-то крошечная часть меня считает, что эта новость может быть приятной. В конце концов, что хорошего Астаньон когда-либо сделал для меня? Это королевство, где девушек держат взаперти, бьют, а потом продают. Может быть, я не хочу быть родом из этого развращенного места. В Волкании я могла бы найти любящего отца. Справедливое королевство, где девушки могут быть свободными. Дом, где меня примут не за мои способности, а просто за то, что я такая, какая есть.

Но жестокий голос в глубине моего сознания смеется над этой мыслью.

Ты же знаешь, что это глупость ― волканцы прокляты не просто так.

Я тихо говорю:

― Удивительно, что весь Астаньон еще не знает об этом, учитывая, насколько ты болтлив, когда пьян.

Он усмехается.

― Я знаю, как хранить секреты, когда речь идет о деньгах. Если твой прекрасный Верховный лорд не хочет, чтобы об этом узнал весь мир, он должен заплатить мне. Чарлин Дэрроу не дурак, не дурак… ― Его бредни вымогателя продолжаются, но я больше не прислушиваюсь.

Сквозь слезящиеся глаза мой взгляд падает на карту Волкании. Столица, словно ночная летучая мышь, парит в тени Дармарнахских гор.

От начертанных там слов у меня по позвоночнику бегут мурашки:

Норхельм.

Замок Драхаллен.

Спутанные мысли разрывают мой разум. Должно быть, именно поэтому Бастен солгал мне.

Райан всегда был подходящей парой для тебя, ― сказал Бастен. ― У него есть армия, которая сможет защитить тебя в случае опасности.

Тогда, разъяренная и уничтоженная, я не могла понять, какую опасность имел в виду Бастен, если только она не исходила от того самого будущего мужа, к которому он меня вез.

Теперь я все понимаю. Бастен прочитал в этом проклятом письме, что я дочь вражеского короля. Того самого короля, который только что послал четырех налетчиков, чтобы найти и увезти обратно в Волканию. Он знал, что их будет больше ― возможно, даже целая армия.

Мой разум внезапно запирается, как дверь, захлопывающаяся перед ураганом, словно защищая немногих выживших внутри. Удар холода пронзает меня до копчика. Я сгибаюсь пополам, сдерживая крик.

Боль пронзает слишком глубоко: ложь отца, Бастена, даже матери. По сути, единственный человек, который может дать мне прямые ответы в этой извращенной драме, ― сам Лорд Лжецов.

Какая гребаная ирония.

Я ― потерянное перышко в океане. Тону, опускаюсь вниз. Водные глубины затягивают меня в спираль, и я лечу вниз, вниз, вниз к мутному дну ― туда, где мне предназначено быть.

Опираясь на стол с картой, чтобы не рухнуть, я копаюсь в себе, позволяя своему гневу захватить меня, укрепить мои силы. Потому что сейчас гнев ― единственное, что позволяет сохранить мне рассудок.

― Чарлин? ― Сжав челюсти, я поворачиваюсь к нему лицом. ― Ты дурак. Ты дурак, потому что никогда не понимал, кем на самом деле была моя мать. Ты был дураком, когда бросил меня. И ты дурак, если думал, будто лорд Райан заплатит тебе хоть одну медную монету за твое молчание.

Я уверенными шагами пересекаю библиотеку, подхожу к нему вплотную и смотрю прямо в его глаза-бусинки ― темные глаза, совсем не похожие на мои светлые.

― Единственное, что будет хорошего в моем браке, это то, что, когда лорд Райан будет коронован, и я стану королевой, я лишу тебя титула, земли и всех монет, которыми ты владеешь, а потом ты будешь просить милостыню у дверей церкви.

Глава 16

Вульф

В палатке с кухонными припасами на окраине лагеря армии волканцев царит кромешная тьма, и последнее, чем там пахнет, ― это овощи. Затхлый и странный металлический запах больше напоминает мне шкурки, развешанные для вяления в домике чучельника.

― Оставайся здесь, ― негромко рявкаю я на Райана. Из-за его задницы у нас уже достаточно неприятностей. ― Я найду фонарь.

Мое ночное зрение устремляется к тяжелым моткам цепей, бочек и продовольствию кавалерии. Я роюсь в нескольких ящиках: сливы, упакованные в солому. Мешки с неочищенными черными грецкими орехами. Обугленные кости, оставшиеся от солдатских обедов.

Это чертовски странно.

Наконец, на столе, покрытом округлыми лезвиями, прикрепленными к кожаным ремням ― такого оружия я никогда раньше не видел и не могу понять его предназначение, ― я нахожу ржавую масляную лампу рядом с несколькими картами и потрепанным экземпляром «Книги бессмертных» на волканском языке.

Я ударяю по кремневому стержню, высекаю искру и регулирую пламя лампы.

Первым делом я подношу светильник поближе к таинственному оружию, чтобы рассмотреть его поближе.

― Райан. Как ты думаешь, для чего это?

Оружие лязгает, когда я поднимаю его кожаные ремни, местами напоминающие лошадиную сбрую. Принюхиваясь, я хмурюсь. Запах определенно животный, а не человеческий. Но, черт возьми, он не принадлежит ни одному животному, которого я знаю.

Ближайшее, к чему я могу его отнести, это…

Райан осматривает оружие, не менее озадаченный, затем присматривается к одной из карт. Я сразу же узнаю ее. Это карта расположения храмов Красной церкви Астаньона.

― Это наши храмы Бессмертных. ― Я потираю подбородок, сбитый с толку. ― Зачем волканцам нападать на них?

― Они бы не стали. ― В глазах Райана появляется странный, темный взгляд. ― У Красной церкви нет официальной политической принадлежности. Они поклоняются только самим богам. Я не удивлюсь, если Великий клирик сотрудничает с Рашийоном, чтобы обеспечить себе захват нашего трона. Эта карта показывает, насколько велика его власть в Астаньоне.

Я выхватываю карту и хмурюсь, не в силах поверить в это.

― Ты думаешь, это ее прислал Великий клирик? Как он мог связаться с Рашийоном?

― Понятия не имею. Туннель? Поцелованный богом посланник? ― Он просматривает карты и достает одну с изображением Волкании. Около дюжины точек обведены красными чернилами. На первый взгляд, я не вижу никакой связи между этими местами. Большинство из них находятся в лесах или полях. Некоторые ― в маленьких городках. Одно находится здесь, в излучине реки через границу.

Внизу карты ― надпись на волканском языке и символ, похожий на отпечаток лапы.

― Карта аванпостов, подобных этому? ― спрашиваю я.

Райан качает головой.

― Большинство из этих мест не имеют стратегической ценности. И посмотри… ― Его губы шевелятся, когда он читает иностранный шрифт. ― Золотой коготь. На астаньонском звучит так же.

Мой желудок сжимается от резкой боли.

Глаза Райана загораются, когда он бросает карту.

― Это карта мест упокоения золотых когтей. Их могилы, Вульф. Этот ублюдок Рашийон не так уж и плох ― его крестный поцелуй действительно может воскрешать фей. Должно быть, он похитил достаточно следопытов, чтобы обнаружить места захоронения зверей. Вот почему армия здесь, чтобы воскресить золотого когтя!

Я выхватываю карту, а сердце колотится как таран.

― Погоди, так Рашийон здесь?

― Здесь или на пути сюда.

Все происходит слишком быстро. Мои чувства все еще не в порядке ― клянусь, я чувствую железный привкус зверя фей. Мысли разбегаются, и я провожу пальцами по волосам. Слухи правдивы? Черт возьми. Если так, то это все меняет.

Это касается и самих богов?

Он нашел их?

Пробудил их?

Нет, уверяю я себя, пока мое сердце не выскочило из груди. Этого не может быть. Если бы боги ходили по земле, мы бы, черт возьми, знали об этом.

Обойдя стол, Райан наступает на брезент, покрывающий пол. Но его нога проваливается ― брезент не просто лежит на полу, он закрывает яму.

Он тут же падает в нее.

В воздух поднимается облако соломы и пыли. Упав на десять футов вниз, Райан пытается выпутаться из брезента, борясь с веревками, которыми тот был закреплен. Его голова бьется о твердую землю.

― Оу.

В дальнем конце ямы раздается какой-то звук.

Мгновенно мое тело каменеет. Внизу Райан застыл еще больше, став похожим на статую Айюры в лесу ― если бы она собиралась описаться.

В двенадцати футах от нас, на другом конце ямы, просыпается медведь ― золотой коготь, и шерсть его встает дыбом, когда он стряхивает с себя дремоту. Кости устилают дно ямы, и теперь все приобретает смысл.

На языке появляется металлический привкус. Все, что я могу сделать, ― это ощущать, как запах существа ― тот самый, что исходит от оружия из ремней, ― обдает меня словно холодной водой. Его золотистый мех ловит свет фонаря, искрясь, как призма, и отбрасывает мерцающие блики на потолок палатки. Вокруг его морды затянут недоуздок, а на туловище застегнута кожаная сбруя. В грудную сбрую вварены железные крюки, словно готовые к креплению седла.

На мгновение я настолько потрясен тем, что вижу золотого когтя во плоти, что забываю испугаться. Он прекраснее и ужаснее облачных лисиц. Единственное, что может соперничать с ним, ― это единорог, скрываемый в подвале Райана.

― Вульф? ― Райан произносит слова медленно, размеренно, сквозь сжатые челюсти. ― Вытащи. Меня. Блядь. Из. Этой. Ямы. Сейчас же.

Разум возвращается ко мне, выводя из ступора.

Мне нужна одна из этих цепей…

Пока я пытаюсь схватить цепь, медведь издает сотрясающий землю рык. Это все предупреждение, которое мы получаем, прежде чем он бросается на Райана. Инстинкт подсказывает Райану перекатиться в тот момент, когда медведь врезается в стену ямы, сотрясая землю настолько сильно, что фонарь теряет равновесие и падает внутрь.

Стекло разбивается вдребезги.

Свет гаснет.

Мир снова становится серым, все цвета исчезают, а ночное зрение активируется.

― Вульф! ― кричит Райан, его голос звенит от паники. Воздух вибрирует, когда он выхватывает меч и машет им вслепую.

Он ничего не видит.

Но золотой коготь видит, если он хоть чем-то похож на обычных медведей. Он разорвет его на куски.

Мышцы напрягаются, и я забываю о цепи. Времени нет. Медведь кружит в яме, готовясь схватить Райана сбоку, пока его меч направлен вперед.

Черт!

Прежде чем я успеваю принять решение, мое тело делает это за меня. Выхватив нож, я прыгаю в яму, оказываясь между Райаном и золотым когтем. Он стремительно приближается ко мне, обнажая зубы.

Я ударяю ножом по его рылу.

Зарычав, он запрокидывает голову, и вместо крови из раны капает золотистая жидкость.

― Вульф? ― кричит Райан. ― Возьми мой меч и убей его!

― Мы не можем! ― кричу я через плечо. ― Если солдаты найдут мертвого золотого когтя, они узнают, что мы были здесь. Мы не можем рисковать тем, что эта армия нападет на Астаньон раньше, чем мы будем готовы.

― Ну, мы же не собираемся кормить его сливами!

Я быстро думаю, просчитывая варианты. Если я смогу отрезать одну из брезентовых веревок и перекинуть ее через главный опорный столб палатки, есть шанс использовать ее как шкив, чтобы вытащить одного из нас.

Но сначала…

Из кромешной тьмы доносится еще одно рычание. Прежде чем я успеваю среагировать, золотой коготь бьет левой лапой по моей голове. Я уклоняюсь от сильнейшего удара, но кончик его когтя задевает мою правую щеку. Теплая кровь льется мне на челюсть.

Выхватив нож, я отступаю назад, чтобы схватить Райана за плечо, и мы встаем спина к спине с клинками, направленными в ту сторону, откуда медведь может напасть в первую очередь.

― Делай, что я говорю, ― рявкаю я.

Позади себя я чувствую, как он кивает головой.

Медведь встает в боевую стойку, больше похожий на тренированное военное животное, чем на дикого зверя, и бросается в атаку.

― Девяносто градусов влево, два шага, низкий замах! ― кричу я.

Мы расходимся в стороны, и, когда медведь бросается на нас, мы оба встречаем его и наносим удары ― мы не промахиваемся, но наши клинки лишь отскакивают от его лохматого металлического меха.

Черт возьми, эта тварь сделана из настоящего золота. У него есть природная броня.

Отлично.

― Три шага назад! ― кричу я Райану. ― Спиной к стене, меч наготове!

Он следует моему приказу как раз в тот момент, когда медведь замахивается лапой на Райана. Если бы это было возможно, я бы сказал, что медведь намеренно нацелился на Райана, как будто он чувствует, что Райан слабее из нас двоих, потому что не видит в темноте.

― Он нацелился на тебя! ― кричу я. ― Ты должен отвлечь его, чтобы дать мне время отрезать веревку от брезента.

― Отвлечь его чем, песней и танцем менестреля? ― кричит Райан.

― Просто следуй моим командам. Медведь справа от тебя. Сделай три шага вперед, затем удар вниз!

Райан двигается вперед с отработанным солдатским послушанием и опускает меч вниз, когда медведь смещается настолько, что клинок отскакивает от его шипованной сбруи, рассыпаясь искрами.

― Теперь он присел. ― Я перевожу взгляд между Райаном и веревкой, которую перепиливаю. ― Готовится к нападению. Похоже, что он будет бить левой лапой. Так что беги влево, чтобы ему пришлось тебя преследовать.

Райан нащупывает одной рукой стену, а другой машет мечом по широкой дуге.

Я продолжаю пилить, пока, наконец, веревка не освобождается. Вскочив на ноги, я обматываю конец веревки вокруг кости и подбрасываю ее так, чтобы она пролетела вокруг толстого деревянного столба палатки. У меня нет возможности привязать ее, чтобы закрепить, ― веревка болтается с обеих сторон.

Это значит, что одному из нас придется держать ее, пока другой будет выбираться.

Я кричу:

― Три шага вправо, один назад. Нащупай веревку. Я буду держать другой конец ― вылезай!

Райан не спорит: он вонзает меч в стену ямы так высоко, как только может, а затем использует его как ступеньку вместе с веревкой, чтобы подтянуться.

Вот так, держась обеими руками за веревку, я превращаюсь в свинью, которая так и просится на заклание. Мышцы горят, когда я напрягаюсь, чтобы удержать вес Райана.

Пот заливает глаза, затуманивая зрение. Я стискиваю зубы. Проклятье. Я не могу отпустить веревку, иначе Райан упадет. Но даже с нечетким зрением ясно, как день, когда золотой коготь видит свой шанс и бросается на меня.

Он быстро приближается. Восемь футов. Я не могу достать нож, держась за веревку. Шесть футов. Черт, я не могу бежать, не отпустив руки. Четыре фута…

Райан подтягивается на последнем участке и тянется назад, чтобы схватить меч.

― Чисто! ― кричит он.

Я бросаю веревку, словно это живая змея, и ныряю в сторону за секунду до того, как медведь почти врезается в меня, низко наклонив голову. От столкновения со стеной палатку сотрясает грохот.

Я лежу на животе, запутавшись в брезентовых креплениях, сбив дыхание.

К горлу подкатывает стон.

Слава богам за мою подготовку, благодаря которой моя рука инстинктивно тянется к ножу.

Райан шагает по верху ямы, дыхание сбивчивое, волосы всклокочены, он бесполезно ищет меня в темноте. Веревка лежит у его ног. Все, что ему нужно сделать, ― это подхватить ее и вытащить меня.

На секунду меня охватывает страх.

Он может оставить меня здесь.

Райан обижен на меня уже много лет ― я ушел из бизнеса его семьи. Он подарил мне свободу не быть Валверэем. И теперь он знает, что я хочу Сабину.

Правда заключается в том, что я для него ― обуза.

Ключ к его будущей короне ― это дар Сабины разговаривать с единорогом. Если он увидел во мне помеху в своем стремлении занять трон, я не сомневаюсь, что он убьет меня. Оставив меня в яме, он может назвать это простым несчастным случаем, и его руки останутся чистыми.

Валверэю не впервой стоять перед таким выбором. Когда я еще мальчишкой сражался за Джоки, одного из деловых партнеров лорда Берольта «случайно» засунули на бойцовский ринг с дикими собаками. Пока тот молил о помощи, лорд Берольт бесстрастно наблюдал за тем, как собаки загрызают его до смерти.

Воспоминания давят на меня.

Насколько Райан похож на своего отца?

Но как только этот страх захватывает мои мысли, Райан хватает веревку и бросает ее конец в яму.

― Быстрее, ты, задница! Ради всего святого, почему тебя нельзя было благословить скоростью?

Из меня вырывается вздох облегчения.

Ошеломленный золотой коготь приходит в себя и поднимается на ноги, с его металлического меха падают комья грязи.

Я хватаюсь за веревку и, перебирая руками, карабкаюсь вверх так быстро, как только Райан может меня вытащить. Как только я преодолеваю край ямы, он вцепляется в мое предплечье, а я ― в его, и он прикладывает все свои силы, чтобы скорее вытащить меня.

Мы вместе падаем беспорядочной кучей грязных, пропитанных потом, покрытых кровью конечностей.

― А теперь давай, мать твою, вернемся в Дюрен, ― говорит Райан.

Обратный путь до туннеля проходит как в тумане. Кровь стекает по моей спине и руке. Странные птичьи крики преследуют нас. Мы карабкаемся по осыпям, прорываемся назад через лес с ядовитыми соснами, бежим, как испуганные кролики.

Я никогда не просил об этой войне, но теперь я на переднем крае.

И не я один. Это открытие означает, что семь десятилетий мира короля Йорууна подходят к концу. Публично короля называют Благожелательным Боровом за его устойчивое правление, как у крепкого дикого животного. А вот за спиной? Скорее, Благожелательным занудой. В свои девяносто с небольшим лет это не тот король, который поведет нас в бой.

Не против оседланных золотых когтей. Армии поцелованных богом. Короля, который пожертвует собственным жрецом, чтобы взломать заклятие, превратив его в чертов дверной упор.

Ах, да, ― безжалостного короля, который к тому же является отцом Сабины.

Идя за Райаном, прихрамывая от боли, я не могу не проклинать его за безрассудство, из-за которого мы едва не погибли. В то же время в моей голове рождается мысль, что, возможно, Астаньону нужен кто-то безрассудный во главе. Лидер, смелый и решительный, такой же безжалостный, как сам безумный король Рашийон. Король, который без колебаний бросится прямо в лагерь врага.

Черт. Никогда не думал, что скажу это, но, возможно, Райан должен быть королем.

Мы не возимся с лестницей, а просто прыгаем ко входу в туннель и падаем в грязь. Пока мы ковыляем по проходу, из рубашки Райана выпадает звенящий клубок ремней и лезвий.

Он наклоняется, чтобы поднять его, и я узнаю блеск перчатки с пятью золотыми когтями.

Черт бы его побрал ― я-то думал, что Райан искупил свою вину после того, как спас мне жизнь, но Лорд Лжецов не может не украсть что-нибудь по дороге, верно? Хотя он прекрасно знает, что, когда волканские солдаты обнаружат пропажу, это вызовет подозрения.

― Что? ― В его голосе звучат защитные нотки, хотя я ничего не сказал. ― Я должен был забрать его. Доказательства очень важны, друг мой. Без них кто поверит в нашу историю?

Его глаза сверкают озорством, яркие, как полированные грани его голатского десятицентовика, когда мы вылезаем на астаньонской стороне и направляемся к нашим лошадям.

Глава 17

Сабина

Дни с ливнями в середине лета превращают улицы Дюрена в непроходимую грязь. Я отвлекаюсь, помогая Бриджит со стиркой и ухаживая за животными в замке. Мы по локоть погрузили руки в грязную воду, борясь с ворчливым, насквозь промокшим котом, когда раздается стук в дверь.

― Не откроешь? ― спрашиваю я, поскольку у меня больше шансов не дать кошке вырваться из моей медной ванны и испачкать бесценный ковер грязными отпечатками лап.

Бриджит вытирает руки о фартук, направляясь к двери. Кошка хмуро смотрит на меня:

Отцепись от меня, ведьма! Это же пытка!

Это ты упала в бочку с медом, ― говорю я. ― Повезло, что я успела добраться до тебя до того, как кухарка поднесла мясницкий нож к твоей шее.

Кошка ворчит, прикрыв глаза, в которых все еще горит ненависть ко мне, словно я каким-то образом сговорилась против нее с шаткими полками в кладовке.

― Леди Сабина. ― Настойчивый голос Максимэна заставляет меня опустить мыло. ― Вы необходимы. Это срочно.

Он без шлема, седые волосы взъерошены, пот заливает лицо…

― Это кровь? ― спрашиваю я, вытирая руки об одолженный фартук.

― Это… ― Его настороженный взгляд переключается на Бриджит. ― Картошка. Поторопись.

Картошка. Наше кодовое слово для единорога. Я тут же стягиваю с себя фартук и сую его в руки Бриджит.

Ты еще не смыла мед! ― Возмущается кошка, но ее жалобы остаются без внимания, когда Максимэн кивает головой, приглашая меня следовать за ним по коридору.

Его шаги стремительны, он идет очень быстро. Мне приходится почти бежать, чтобы не отстать. Мой пульс учащается вместе с шагами, я беспокоюсь, потому что никогда не видела Максимэна таким взволнованным, даже когда я натравила тигра на стадион с десятью тысячами зрителей.