Серебряные крылья, золотые игры

Шепот становится звуком, словно забытый сон. Слово. Нет, имя. Т?

Не проходит и трех секунд, как он резко останавливается и, взбрыкнув мощными бедрами, перебрасывает меня через свою голову по дуге, пока я не врезаюсь спиной в песок.

Черта с два, ― фыркает он.

Несмотря на боль, пронизывающую мое тело, я ошеломленно улыбаюсь звездам, подмигивающим через открытый люк над головой.

Я сделала это. Мгновение я скакала на нем.

Я смутно осознаю, что в манеж вбегают солдаты и железными копьями загоняют единорога обратно в стойло, слышу торопливые шаги Максимэна, который опускается на колени рядом со мной.

― Проклятые боги, ― бормочет он, нежно ощупывая мое левое предплечье. ― У нее сломана рука ― позовите лекаря!

Последнее, что я помню перед тем, как потерять сознание, ― это абсолютно лишенное выражения лицо Райана, нависшее над моим, когда он говорит:

― Видишь, певчая птичка? Тебе нужна только правильная мотивация.

Глава 22

Вульф

Кирпичные стены. Железные прутья.

Вот он я, в очередной камере, прикованный к прошлому, от которого, как мне казалось, я давно освободился. Тогда я боролся за свой ужин. На этот раз ― за помилование. Я почти слышу гул кровожадной толпы на трибунах над головой, который эхом отдается в моей голове.

Я сжимаю костяшки пальцев, вспоминая старые навыки.

Вот что я скажу о казармах бойцов под ареной Дюрена ― это все еще тюрьма, но еда здесь в разы лучше, чем в подземелье.

Последнюю неделю меня вместе с другими бойцами откармливают тушеной говядиной и хлебом с маслом. Меня лечит поцелованный богом лекарь, которого наняли Валверэи. Со мной обращаются, как с призовым боровом перед закланием. И да, меня не покидает мысль, что именно так мы поступали с Максом, чтобы привести его в достаточно хорошую форму для пыток.

Всего здесь шестнадцать бойцов. Все мы ― «преступники», хотя этот термин трактуется очень свободно, чтобы отобрать сильных бойцов для зрелищности. Есть фермерские мальчишки-близнецы, сложенные как волы, чей дядя не заплатил налоги, а вовсе не они. Целая команда моряков, обвиненных в пиратстве. Капитан Золотых Стражей, который продавал украденную армейскую взрывчатку на Улицах Греха. Проститутка, задушившая жестокого клиента. Пожилой кузнец с кулаками, похожими на наковальню даже в его возрасте. И ― плохая новость для всех нас ― еще два поцелованных богом бойца, мужчина и женщина.

Мужчина ― специанец, наделенный божественной силой. Он и сам по себе достаточно пугающий, но у него еще и стальные пластины на бицепсах, предплечьях, груди и спине, которые буквально прикручены к его костям. Как такое возможно, я понятия не имею.

Но больше всего меня беспокоит женщина. Воровка, которую годами держат взаперти в одном подземелье. Насколько я могу судить, ее дар позволяет ей управлять ветром, включая все, что он может использовать, например землю или воду. Ее родимое пятно было вырезано, а по шее, конечностям и лицу тянутся многолетние шрамы, жутко имитирующие линии богов.

Она не говорит. Никто не знает, кто ее так изуродовал. Есть только предположения, которые передаются между нашими отдельными камерами, как монеты из рук в руки.

Но вот чего я никому не говорил, так это того, что я ее помню.

Мне было шестнадцать лет. Я искал Райана, который опоздал на наш спарринг. Я открыл не ту дверь в восточном крыле Сорша-Холла, не обращая внимания на странные запахи, которые уловили мои органы чувств, не понимая, что это экспериментальная камера лорда Берольта.

Там была она. Без сознания на столе. Я и через тысячу лет не забуду, как увидел ее глаза, открытые, но не видящие. У нее еще не было этих шрамов, но ее крестный поцелуй уже был вырезан.

И это наводит меня на мысль, что я, в конце концов, уже знаю, откуда у этого специанца его поганая броня.

Если мы, пленники, не едим, значит, мы тренируемся. Отжимаемся. Приседаем. Прыгаем. Мы изолированы друг от друга решетками, так что мы не можем спарринговать, и я могу только догадываться, какими боевыми навыками обладают остальные. Я не хочу выдавать свои собственные умения, но я должен тренироваться. Я заржавел как черт.

Каждую ночь, когда я сплю на своей грязной кровати, старый боец во мне, монстр, тень, которой я был, нависает надо мной. Он пробивает себе дорогу назад. На краткий миг мне показалось, что я выбрался из сточной канавы и потянулся к свету. К ней. Потому что любовь к Сабине ― это единственный святой обряд, который может очистить такого ублюдка, как я.

Особенно когда мне приходится иметь дело с такими, как…

― Вставай и иди к ним, Вульф, ― рычит хриплый голос, его горло навсегда повреждено после инцидента пятилетней давности, когда я наткнулся на него в опиумном притоне и попытался задушить, пока меня не оттащили часовые.

Джоки ― постаревший, морщинистый, но все еще крепкий, как чертова дубленая кожа, ― ухмыляется своими кривыми зубами, которые преследовали меня в детстве.

― Пора осмотреть арену. Подготовиться к Турниру. Как в старые добрые времена, да, парень?

Так тому и быть, думаю я про себя. Давай, блядь, потанцуем, в последний раз.

***

― Турнир начнется через неделю. В четыре часа дня. Это значит, что солнце будет там, на юго-востоке. Джоки направляет свой сложенный зонт от солнца на пустые сиденья. ― Еще одна неделя, чтобы придумать, как каждый из вас собирается стать единственным победителем.

Все шестнадцать человек стоят в центре арены Дюрена, окруженные тремя десятками хорошо вооруженных Золотых Стражей, а в дальнем конце команда слуг равняет песок. Хотя технически мы здесь для того, чтобы оценить поле боя, все мы знаем, что на самом деле мы здесь для того, чтобы оценить друг друга.

― Тема этого года ― Яма Секоса. — Джоки направляет свой зонт на большой люк, наполовину засыпанный песком. ― Известная битва между бессмертным Вэйлом и бессмертным Вудиксом. Если вы не слышали об этом, советую срочно подтянуть знания о богах. ― Он сгибается и сплевывает на песок. ― Этот люк будет открыт. Он утыкан кольями ― вы не захотите туда упасть, понятно? Шестнадцать видов оружия будут разбросаны по арене. Разнообразные топоры для тех, кто одет как Вэйл, косы для тех, кто в костюмах Вудикса.

Рука одного из фермеров взлетает в воздух.

― Мы должны использовать оружие, соответствующее нашему костюму?

― Нет, идиот. Не думай о театральности. Используй то, что ближе и острее. ― Джоки щиплет себя за переносицу, прежде чем продолжить. ― Выходят шестнадцать бойцов. Вы бьетесь. Сталкиваете друг друга в яму. Только один побеждает. Трубы. Гребаный парад. Есть еще глупые вопросы?

В ответ на наше молчание он открывает свой зонт и направляется к питьевому пункту с водой, установленной по периметру.

― У вас есть один час.

Мы расходимся небольшими группами, присматриваясь друг к другу, проверяя сцепление с песком и прикидывая, как встать спиной к солнцу во время боя. Пиратская команда сбивается в кучу, перешептываясь между собой, а старый кузнец вышагивает, измеряя расстояние между ямой и стеной.

Два других поцелованных богом бойца стоят в тени, молча наблюдая за остальными.

Я отправляюсь в обход арены, разгребая песок в поисках камней или брошенных из толпы бутылок, которые могли бы пригодиться во время Турнира, когда один из слуг бьет меня граблями по бедру.

― Эй! ― кричу я. ― Осторожнее.

К моему удивлению, Фольк подмигивает мне из-под широкополой шляпы.

― О, тысяча извинений, добрый сэр.

― Какого хрена ты здесь делаешь? ― тихо шиплю я.

― Разве ты не заметил ту симпатичную девушку на питьевом пункте? Или ты теперь смотришь только на одну женщину, а?

Я резко поворачиваюсь в указанном направлении.

― Ферра? ― Я ахаю от неожиданности. ― Как, черт возьми, ты вытащил ее из бального платья?

― О, я вытащил ее из многих платьев, друг мой, ― плутовская ухмылка мелькает на лице Фолька. ― Твоя милая Крылатая Леди попросила добыть информацию о тебе, и, естественно, она обратилась ко мне. Я заплатил нескольким слугам арены, чтобы мы могли убедиться, что у тебя все еще есть все конечности.

Страх скручивает мое нутро.

― Как Сабина?

― Хорошо. Она в порядке. Ходили слухи о сломанной руке, но лекарь ее вылечил.

Ярость вскипает во мне.

― Райан причинил ей боль? Я убью его. ― Мои кулаки сжимаются.

― Полегче, здоровяк. Она не стала рассказывать Ферре, как это произошло, но настаивает, что это был не Райан. Тебе нужно знать, что завтра вечером тебя должны поместить в последнюю камеру барака для заключенных. В ту маленькую, в углу.

Мои глаза прищуриваются.

― Почему? Что ты задумал, Фольк?

― Это была не моя идея. Это придумала твоя Крылатая Леди.

― Что задумала Сабина?

Поцелованная богом женщина-боец в двадцати шагах от меня, кажется, уловила, что я разговариваю со слугой, и внезапный порыв ветра швыряет мне в лицо песок. Она с вызовом поднимает бровь.

Кашлянув, я делаю вид, что возвращаюсь к поискам камней.

Оглянувшись через плечо, чтобы убедиться, что за нами никто не следит, я шиплю Фольку:

― Что бы ни задумала Сабина, это слишком опасно. Скажи ей, чтобы она все отменила.

― Извини, друг. Колеса уже в движении. ― Уходя с граблями, Фольк бросает через плечо: ― Завтра вечером. Последняя камера.

***

Весь этот день и весь следующий я ― клубок нервов. Кровь застывает в венах при одной мысли о том, на какой риск идет Сабина, и меня убивает то, что я абсолютно ничего не могу сделать, чтобы остановить ее. Она должна держать себя в руках и не бесить Райана.

Но я знаю свою маленькую дикую кошечку ― она ни перед кем не опускает голову. И, да помогут мне боги, я обожаю ее за это.

На ужин нам дают редкое угощение ― половину запеченного цыпленка и целую бутылку вина на каждого, что приводит бойцов в достаточно хорошее расположение духа, когда мы возвращаемся после второго дня тренировки на арене. Я проталкиваюсь локтями вперед, чтобы проскочить в последнюю камеру, но меня опережает капитан.

Мне приходится отдать ему бутылку вина, чтобы получить камеру, он соглашается, но в его глазах блестит любопытство.

Я шагаю, бросая взгляды на высокое окно камеры, пока сумерки не сменяются ночью. Затем, когда я уже практически вытоптал дорожку в каменном полу, я чувствую знакомый аромат масла гвоздики, что может означать только одно.

Проведя рукой по лицу, я бормочу проклятия под нос.

― О, черт, маленькая фиалка. Что ты творишь?

Раздается женский смех, и вскоре его слышат и другие заключенные. Они подходят к решеткам своих камер, вытягивая шеи.

― Сегодня мы вас порадуем, мальчики! ― хрипит Джоки. ― Подъем боевого духа в дни, предшествующие Турниру! Вы можете отблагодарить меня, устроив хорошее шоу перед смертью, а?

Моя камера наполовину скрыта за углом, и только часть решетки видна из коридора. Я крепко хватаюсь за нее, пристально вглядываясь в темноту, ожидая увидеть хозяйку шагов, которые я уже узнал.

Мадам Анфрей из «Бархатной лисицы» входит, звеня своей украшенной драгоценностями шалью и обмахиваясь шелковым веером.

― Мои храбрые воины! О, столько здесь тестостерона, я могу кончить от одного глубокого вдоха!

Отвращение поднялось бы по моему пищеводу, если бы я не был так сосредоточен на коридоре за ее спиной.

― Дамы, вперед! ― Мадам Анфрей щелкает пальцами, и парад шлюх входит за ней в зал. Их четырнадцать ― по одной на каждого мужчину, даже на мальчиков с фермы. Похоже, двум женщинам-бойцам не повезло. Не мое дело, но вряд ли это справедливо.

Мои глаза лихорадочно, методично ищут в тусклом свете.

И наконец ― вот она.

Выходит из-за угла, настолько пропитанная гвоздичным маслом, что мне приходится узнавать ее по шагам, а не по запаху. Она одета в костюм крылатой леди, который обычно носит шлюха по имени Матильда. Дешевый светлый парик, пушистые крылья из куриного пера. Платье, открывающее каждый дюйм ее бедер. На ней столько косметики, что если бы я не знал ее лицо наизусть, то принял бы ее за незнакомку.

Спрятана у всех на виду.

Капитан протягивает руку между прутьями, пытаясь ухватить Сабину, но мадам Анфрей плавно проталкивает ее по коридору в мою сторону.

― Ты, Матильда. Последняя камера там, в углу.

Вместо нее она хватает пышногрудую кудрявую шлюху и подталкивает ее к капитану. После двух бутылок вина он с радостью ухватится за любую грудь, которая окажется перед ним.

Джоки отпирает одну за другой наши камеры, одаривая меня дополнительным взглядом.

― Не унывай, Вульф, мой мальчик. Никаких обид, видишь? Посмотри, что я делаю для вас. А ты как-то пытался сказать, что я не похож на отца.

Мне хочется думать, что у моего настоящего отца, каким бы отпетым ублюдком он ни был, хватило бы ума не поощрять своего сына трахаться с проститутками. Но я должен быть честен ― скорее всего, он был кем-то вроде Джоки.

Однако как только Сабина подходит к моей камере, все мысли о Джоки или ублюдке, от которого забеременела моя мать, исчезают.

Потому что, гребанные боги.

После нескольких недель, проведенных в этой адской дыре, не чувствуя ничего, кроме запаха немытых тел, не слыша ничего, кроме хриплого смеха Джоки, Сабина Дэрроу ― это видение.

Отвернув лицо от Джоки, она, словно стесняясь, проскальзывает в мою крошечную камеру. Джоки захлопывает дверь, еще раз подмигивает мне, а затем разражается шакальим смехом.

Мои глаза закрываются, потому что на мгновение я хочу позволить своим чувствам впитать ее.

Затем я прижимаю ее к стене.

― Сабина, ― низко рычу я. ― О чем, черт возьми, ты думала?

Она моргает своими длинными, накрашенными ресницами, и весь гнев вытекает из меня, как весенние ручьи. Я остаюсь обнаженной пустошью, умоляющей о прикосновении теплого солнца.

― Ты думаешь, я просто позволю тебе умереть? ― шепчет она.

― Кто говорил о смерти? ― Мой голос едва слышен, я слишком очарован ее красотой, чтобы думать о чем-то еще ― например, о собственной жизни. ― Ты не веришь, что я могу победить?

― Верю, если бы это был честный бой. Но я не буду ничего оставлять на волю случая. У тебя есть враги, Бастен. Если Райан не хочет твоей смерти, то лорд Берольт точно хочет. Да и этот старик, похоже, неравнодушен к тебе, судя по тому, что я слышала, когда он шептался с мадам Анфрей, пока мы ждали у входа. Любой из них может устроить ловушку.

Мои мысли замирают, потому что никогда прежде никто не беспокоился о моей жизни. В моей груди все смягчается, а в глазах ― щиплет от чертовых наворачивающихся слез. Ради всего святого, что эта женщина делает со мной?

Я-то думал, что мне достаточно лука на спине и эля в руке, но тут появилась Сабина и показала мне, что я жил в пещере, не зная, что солнечный свет всего в шаге от меня.

― Где Райан? ― спрашиваю я.

― Четыре дня назад он уехал в Старый Корос. Сказал, что вернется как раз к Турниру.

― А твой охранник?

― Максимэн сейчас стоит за дверью моей спальни и слушает стук тарелок, пока я ужинаю. Мы с Бриджит обменялись одеждой. Сейчас она в моем домашнем платье, топает и вздыхает, чтобы сбить Максимэна с толку. Ферра использовала свой дар, чтобы изменить мое лицо, и я смогла пробраться через проход для слуг.

― Чертовы боги, маленькая фиалка. С твоими хитростями ты должна была стать охотником.

На ее губах расцветает улыбка.

По коридору разносятся стоны и звуки траха других бойцов-мужчин, использующих дары Джоки. Хотя мы почти скрыты от глаз, я оглядываюсь через плечо и вижу, что капитан стражей все еще с любопытством разглядывает меня, а его шлюха стоит перед ним на коленях.

Сабина хватает мою руку и кладет ее на свою правую грудь. Она приподнимается на цыпочки, чтобы прошептать мне на ухо:

― Прикоснись ко мне, Бастен. А то они что-то заподозрят.

Клянусь богами.

Медленно я провожу рукой по выпуклостям груди Сабины, скрытым под ее тонким платьем, и во рту у меня становится сухо, как в кравадской пустыне. Она прислоняется спиной к стене, предлагая мне свою шею.

Двигаясь, словно под водой, я прижимаюсь губами к ее горлу и шепчу, притворяясь, что целую.

― О Турнире буду беспокоиться я. Твоя единственная задача ― беречь это идеальное горло, пока я не выиграю и не смогу снова быть рядом с тобой.

Она раздвигает ноги, безмолвно приглашая меня. Обхватив за шею, она зарывается губами в мои волосы и шепчет:

― Думаешь, Райан позволит тебе снова охранять меня? Если ты выживешь, он сошлет тебя куда-нибудь.

Я стискиваю ее челюсть и прижимаюсь к щеке горячим поцелуем:

― Тогда мы сбежим, как и планировали. Я отвезу тебя в Саленсу. Перекину тебя через плечо, брошу в море и займусь с тобой любовью в прибое.

Из ее уст вырывается стон, не имеющее ничего общего с нашим представлением.

― О, Бастен.

Я не уверен, где заканчивается наш фарс и начинается настоящий трах, но я обхватываю узкую талию и утаскиваю ее в тень камеры, как можно дальше от посторонних глаз. Мы должны притвориться, будто она моя шлюха на эту ночь, но это не значит, что я хочу поделиться ее видом с кем-то еще.

― Позволь мне помочь тебе, ― говорит она, задыхаясь.

― Как?

― Расскажи мне о своих противниках. Их слабые места. У нас еще есть несколько дней до боя, я могу что-нибудь придумать. — Она медленно обхватывает правой ногой мои бедра, ее сладкая киска прижимается к моему твердому члену под брюками, и я с трудом вспоминаю, как меня зовут.

Мне требуется усилие, чтобы сглотнуть.

― Большинство не представляют угрозы. Есть несколько хороших бойцов ― некоторые даже тренированные, ― но я могу их победить. Меня беспокоят те двое, которых поцеловал бог.

Она откидывает голову назад, чтобы посмотреть в глаза.

― Есть и другие поцелованные богом бойцы?

Я опускаю голову и целую верхнюю часть ее груди, медленно спуская с плеча бретельку платья.

― Мужчина, наделенный силой, и женщина, управляющая ветром. Они были… улучшены.

Она впивается ногтями в мой скальп, пока это не становится почти болезненным.

― Лучше, чем быть поцелованные богом? Что ты имеешь в виду?

― Ты слышала слухи о том, что Берольт ставит опыты над поцелованными богами людьми?

Ее руки замирают, прежде чем продолжить.

― Да.

― Ну, я видел их собственными глазами. Он поработал над этими двумя. Изуродовал их, превратив в лучших бойцов. И в процессе, вероятно, свел их с ума. — Мои губы склоняются над ее родимым пятном. ― Я не знаю, смогу ли я превзойти их.

Она крепко сжимает мои плечи, встряхивая меня.

― Ты не умрешь на арене, Бастен Боуборн. Ты слышишь меня?

Я опускаю голову, стыдясь смотреть ей в глаза.

Она рывком поднимает мой подбородок и прижимает мягкие ладони к лицу, заставляя посмотреть на нее.

― Мы тоже поцелованы богом ― никогда не забывай об этом. Я буду в ложе. Я позабочусь об этом. Райан не сможет удержать меня. Публика требует этого. Они поют о нас баллады на улицах ― мы для них ожившая сказка. Знаменитые влюбленные Дюрена.

Моя ладонь касается ее спины, но близость, которой я жажду, кажется недосягаемой.

― Они никогда не подпустят тебя к тиграм.

― Глупый мужчина, ― ласково говорит она, поглаживая большим пальцем мою скулу. ― Вы всегда думаете, что чем больше, тем лучше. ― Она наклоняется ко мне, и наши губы соединяются в поцелуе. ― Поверь мне, Бастен. Я могущественнее, чем ты думаешь.

― Тогда ты действительно богиня, потому что я думаю, что ты чертовски невероятная.

Я овладеваю ее губами, и в этом нет ничего показушного. Вот уже несколько недель я снова погружаюсь то в одну, то в другую отхожую яму, подобную тем, из которых я годами пытался выкарабкаться. Я бы предпочел подвергнуться пыткам, чем вернуться в то темное прошлое. Единственное, что может спасти меня, ― это она.

Она плотнее обхватывает мою талию, покачивая бедрами. По коридору разносятся стоны и звуки соприкосновения тел, а воздух наполняется терпким запахом секса.

Сабина наматывает прядь моих волос на палец.

― Я должна исполнить роль твоей шлюхи, ― напоминает она мне с придыханием, маня меня взглядом сирены. ― Разве мы не должны сделать это убедительно?

Эта женщина станет моей смертью, и я с радостью подчинюсь. Я хватаю ее за подбородок и провожу языком по ее приоткрытым губам. На вкус она как лаванда, цветочная и такая нежно-сладкая. Она вплетает пальцы в волосы на моем затылке и держит, как жеребца, а я другой рукой обхватываю ее попку и приподнимаю ее ноги вокруг своих бедер.

Ее хлипкое платье задирается вверх над бедрами, гладкими как масло. Кирпичная стена поцарапала бы ей спину и испортила костюм Матильды, поэтому я прижимаю ее к решетке. Она выгибает спину, чтобы прижаться к моей груди. Держа ее одной рукой, другой я хватаюсь за решетку за ее головой, чтобы удержать себя от того, чтобы не взлететь на этой волне удовольствия до самых гребаных небес.

Я впиваюсь в ее губы жарким поцелуем. Наши голодные губы пожирают друг друга до тех пор, пока я не сомневаюсь, осталось ли в моих легких хоть немного воздуха. Она задирает подол платья, словно оно слишком тесное. Ее бархатные поцелуи оставляют влажные следы на сухожилиях моей шеи.

Ее пульс учащается. Ее зрачки огромны. Я прижимаю ее спиной к решетке камеры, вкладывая в поцелуй всю свою любовь к ней, пока ее тело не содрогается, а дыхание не сбивается на неглубокие вздохи.

Затем я разрываю поцелуй. Прикасаюсь лбом к ее лбу. Я закрываю глаза от уродства барачных камер и наполняю свои чувства только ею.

Она гладит меня по шее.

― Бастен? Ты же не хочешь…

Я хрипло говорю:

― Не здесь. Не так. Пусть все верят, что я трахал шлюху мадам Анфрей в этой вонючей камере. Но сегодня я хочу только смотреть на тебя. Чтобы твое лицо запечатлелось в моей памяти, чтобы это было последнее, что я увижу перед смертью.

Она снова сжимает мои щеки ладонями, морщинка появляется между ее бровей.

― Лучше бы этот предсмертный вздох не случился еще много-много лет, Бастен Боуборн.

Я наслаждаюсь ощущением ее веса в моих руках, тем, как наши тела прилегают друг к другу, словно море и берег.

― Когда бы я ни умер ― через пять дней или через пятьдесят лет, ― это не будет концом для нас. Я найду тебя в следующей жизни. Я всегда найду тебя, даже если смерть разлучит нас.

Она снова приникает к моим губам, на этот раз нежно. Давая обещание.

Я опускаю голову на ее шею, вдыхая ее цветочный аромат под слоями нанесенного масла гвоздики.

― В следующий раз, когда мы займемся с тобой любовью, маленькая фиалка, я буду свободным мужчиной, и на твоем пальце будет мое кольцо. Я не знаю как, но я клянусь тебе в этом.

Она крепко обнимает меня за плечи, единственное убежище от бури, которое я когда-либо знал, защищая меня от хищных теней грядущей битвы.

― Еще целая неделя, ― шепчет она. ― Я постараюсь прийти еще раз…

― Не надо, ― говорю я, в последний раз глядя в эти прекрасные глаза. ― Это слишком опасно. В следующий раз я увижу тебя на арене.

Она касается моей щеки.

― Я приколю фиалку к платью, чтобы дать понять, что я и мои животные поддерживаем тебя.

Мы обнимаемся до последней минуты, прижимаясь друг к другу, словно затерянные во времени богов, пока мадам Анфрей не говорит ей, что пора уходить.

Глава 23

Сабина

В ту ночь я не сплю ни секунды. Как я могу? Я боюсь увидеть во сне Бастена на арене, его кровь на песке, свет, исчезающий из его чувственных карих глаз.

Моя кожа все еще поет от его прикосновений, хотя его ладони стали намного грубее, чем раньше. Мозолистые. Грязные. На первый взгляд, он едва ли похож на того спокойного охотника, который вел меня через лес Маг На Тир. С накачанными мышцами, грязными волосами, он выглядит как зверь, готовый разорвать мир на части.

Какой-то скрытой глубоко внутри меня потребности это даже нравится. Видеть его таким. Диким и непобедимым. Часть меня знает, что именно это и нужно, чтобы он остался в живых.

Лежа в постели, я обдумываю все возможные способы дать ему преимущество на арене. Ястребы, слетающиеся к противникам Бастена, чтобы выклевать им глаза, слишком очевидны. Я не могу пронести ничего крупнее мыши. Ворочаясь, я перебираю в уме каждое животное, которое могу использовать, а также риски.

Если меня поймают, это будет означать неприятности и для Бастена, и для меня.

Но ради спасения его жизни я готова рискнуть чем угодно.

***

До Турнира остается пять дней.

Потом четыре.

Весь замок в напряжении. Куда бы я ни пошла, меня провожают любопытные взгляды. Все хотят знать, чем закончится история Крылатой Леди и Одинокого Волка.

Единственное светлое пятно ― сегодня у Сури заканчивается месячный траур. Я с нетерпением жду ее в библиотеке вместе с Бриджит и Феррой, вышагивая под разноцветным светом, льющимся из витражных окон.

Раздается стук в дверь, и все мы оборачиваемся.

― Сабина! ― Сури проносится мимо Максимэна, стоящего по другую сторону двери, и ее смуглое лицо расплывается в ослепительной улыбке, когда она набрасывается на меня с объятиями. Она выдавливает из меня писк. ― О, я так скучала по тебе!

Максимэн ослабляет хватку своего меча, когда понимает, что последнее пополнение в нашей компании женщин не представляет угрозы ― разве что, возможно, для его терпения. Он оставляет нас наедине.

― Мы боялись, что ты станешь призраком из-за этого траура, ― говорит Ферра.

Сури стонет.

― Это было близко.

Я нежно поглаживаю концы черной траурной ленты, завязанной на ее талии.

― Как ты?

Она с тоской касается черного пояса и не спешит отвечать:

― Я не выбирала Чарлина. Мои родители видели в нем лишь возможность обеспечить мне безбедное будущее, ведь у них дома оставалось еще столько голодных ртов. Он пьянствовал от рассвета до заката. Грубил слугам. Боги знают, что его трудно назвать подарком, но бывали и хорошие времена. — Она вздыхает. ― Но как ты? Я знаю, что твои чувства к нему были сложными. Но до Турнира осталось всего четыре дня…

Ее глаза светятся сочувствием.

Прежде чем я успеваю ответить, дверь снова открывается, на этот раз для капитана Фернсби. Мы трое ― женщины и мышка, спрятанная в кармане Бриджит, ― молча смотрим, как капитан подходит к столу. На его лице ― обычная маска безразличия, но в челюсти ― странный тик, который не скрыть никакими тренировками.

В моей груди вспыхивает тревога.

― Миледи. Он смотрит не на меня, а на книжный шкаф. ― Верховный лорд Райан прислал гонца, чтобы сообщить нам, что он вернется завтра. Он приказывает всем в Сорша-Холле приколоть к груди черную ленту…

― Черную ленту? ― Сури тянет за свой собственный черный поясок. ― Неужели кто-то еще умер?

Смятение капитана Фернсби настолько незначительно, что его не заметил бы и меткий стрелок. Официальным голосом он объявляет:

― Король Йоруун, Благожелательный Боров, правитель Астаньона на протяжении семи десятилетий, скончался. Из наших сердец в руки Вудикса.

Сури задыхается, прижимая руку к губам. Новость настолько шокирует, что заставляет даже Максимэна подойти к нашему библиотечному столу.

― Из наших сердец ― в руки Вудикса, ― бормочет Бриджит.

― Из наших сердец ― в руки Вудикса, ― повторяем мы с Сури, и Максимэн тихо вторит нам.

Ферра поднимает чайник, чтобы наполнить наши напитки.

― Ему был девяносто один год, ― говорит она. ― Его смерть так же шокирует, как то, что духовка ― горячая.

Максимэн рычит, как сторожевой пес, а Ферра опускает чайник обратно. — Я, конечно, хотела сказать: «Из наших сердец ― в руки Вудикса».

Максимэн хмурится.

― Его нашли сожженным заживо, ― понизив голос, продолжает капитан Фернсби. ― Предполагается, что в муках пневмонии он попытался подняться с кровати и упал в камин. В Старом Коросе это называют милосердием. Это положило конец его мукам от тяжелой болезни.

Сури отставляет чай так быстро, что чашка дребезжит.

― Он случайно сгорел заживо?

Король Йоруун был для меня таким же чужим, как и сами боги, поэтому я не могу найти в себе силы притвориться, что опечалена, но эта новость доводит мой пульс до безумства, которое я едва могу подавить, сцепив руки под столом.

Губы капитана Фернсби двигаются так, словно он держит во рту пчелу, борясь между своим солдатским долгом и желанием посплетничать.

― Поскольку король так и не объявил о преемнике официально, Королевский совет назначил Верховного лорда Валверэя следующим монархом Астаньона, согласно традиции, как ближайшего кровного родственника. — Капитан склоняет голову передо мной. ― Леди Сабина, я клянусь вам своим мечом и душой, как нашей будущей королеве.

Ферра, Сури и даже старый брюзга Максимэн смотрят на меня так, словно у меня выросло лишнее ухо. В груди образуется пустота.

Королева. Титул, который тяжело ложится на мои плечи.

― Что-то здесь не так, ― бормочу я, глядя в пространство и собирая воедино хронологию событий. ― Райан уезжает в Старый Корос без объяснения причин, а спустя всего несколько дней король умирает, и Райан становится его преемником, в то время как Великий клирик уже полностью обеспечил себе контроль над Астаньоном?

Прежде чем кто-то из нас успевает ответить, дверь снова распахивается.

Леди Руна Валверэй отпихивает Максимэна с дороги, бросаясь к столу напротив Ферры.

― Ферра, ты слышала? Я стану кузиной короля! Райан уже возвращается! Он приказал устроить бал через три дня, чтобы отпраздновать эту новость. Сроки поджимают, так что тебе понадобится как минимум один полный день, чтобы поработать над моим горлом. Эти щеки должны принадлежать бегемоту…

― Три дня? ― пораженно лепечу я. ― Это же вечер перед Турниром!

Леди Руна лишь мечтательно улыбается.

― Я знаю. Представляешь? Бал, потом представление. Мне понадобится два платья. Придется нанять дополнительных швей…

Сури вмешивается:

― Король умер, а Райан хочет устроить бал?

Леди Руна защищается:

― Мы все должны надеть черные ленты, чтобы почтить кончину его высочества.

У меня кровь стынет в венах. Насколько я знаю, Великий клирик почти преуспел в своем стремлении превратить Астаньон в теократию. Райан же, несмотря на свою кровную связь, был недолюбливаемым аутсайдером из провинции.

Так какая же карта была у Райана в рукаве, чтобы переломить ситуацию в свою пользу?

***

В течение следующих трех дней, пока в замке идет подготовка к балу, меня купают, моют шампунем, полируют, натирают лосьоном и прихорашивают слуги, которые беспрерывно падают ниц, чтобы добиться благосклонности будущей королевы Астаньона. Швеи замка протягивают мерные ленты вдоль всех возможных линий моего тела. Торговец духами окунает мои запястья в десятки ароматов, пока не заявляет ― жасмин! Бриджит придает моим ногтям форму идеального миндаля, а Ферра с помощью своего дара покрывает их золотом. Мне подгоняют туфли, подтягивают корсет и дают строгий урок этикета от Серенит.

Верные слову леди Руны, все, от гусыни замка до старой леди Элеоноры Валверэй, надевают черную ленту в честь кончины короля Йорууна ― но ленточки так малы, что едва обхватывают мой мизинец.

Чем мы будем отмечать его без малого столетнее наследие, наперстками вина?

Райан возвращается, но я не вижу его ― и это меня устраивает, ведь в последний раз, когда мы виделись, у меня оказалась сломана рука. По словам лесной мыши, они с лордом Берольтом не покидали своих покоев с тех пор, как он вернулся.

Это не дает мне покоя, и я гадаю, что они замышляют.

В день бала Ферра входит в мою комнату, пошатываясь под тяжестью большого плоского деревянного ящика.

― Вот оно, платье из платьев!

Ферра и Сури, попивая чай, с отстраненным весельем наблюдают за тем, как служанки раздевают меня догола. Они уже одеты и готовы. На Сури ― очаровательное платье цвета желтого одуванчика, лиф которого сверкает золотой филигранью, такой же солнечной, как и ее нрав. Несмотря на сияние Сури, именно платье Ферры, как обычно, самое вызывающее. На ней корсет с глубоким вырезом. Бордово-золотистая парча искусно разрезана сзади, открывая дразнящий вид на шелковое нижнее платье кремового цвета, точно такого же, как ее кожа, и создавая впечатление, что она демонстрирует скандально обнаженные изгибы.

Когда служанки поднимают мое платье из деревянного ящика, звук звенящего металла вызывает вздохи восхищения. У меня перехватывает дыхание, когда я вижу платье в сиянии люстры. Слово «ткань» здесь кажется неверным. Платье, лишенное шелка, хлопка или парчи, полностью сделано из металла. Юбка представляет собой каскад изящных золотых цепей, а крошечный лиф выкован из того же позолоченного металла, что и доспехи стражей.

― Верховный лорд Райан привез это платье из Старого Короса, ― произносит Серенит с благоговением. ― Говорят, что специально для вас его изготовил портной бывшей королевы. Это копия платья бессмертной Алиссанты из иллюстрированного издания «Книги бессмертных».

Служанки натягивают металлическое платье на мою благоухающую кожу. У меня перехватывает дыхание, когда они крутят меня вокруг себя, чтобы закрепить все позолоченные пряжки, затем застегивают сложное ожерелье на шее и руках.

Наконец Бриджит наклоняет зеркало, чтобы я могла увидеть свое отражение.

Все молчат ― я в первую очередь.

Медленно, почти боясь прикоснуться к платью, я провожу ладонями по его контуру. Это не пышное шелковое платье для робкой принцессы. Вдохновленная модными тенденциями Дюрена, металлическая юбка, выполненная из кольчуги, держится на толстом позолоченном поясе, который низко сидит на моих бедрах.

Лиф, прикрывающий только грудь, оставляет открытыми плечи, грудную клетку и пупок. Два золотых браслета ― миниатюрные наручники ― окольцовывают мои запястья.

Но основное внимание привлекает ожерелье: замысловатая сеть инкрустированных драгоценными камнями цепей украшает мою шею и плечи, закрепляя над родимым пятном прозрачный кристалл размером с мою ладонь. Внутри кристалла крошечные обсидиановые вкрапления рассеивают свет. Камень словно рассказывает истории о былых временах, о королевах, которые были до меня.

Любой взглянувший увидел бы королеву, готовую к войне: властную, решительную, несокрушимую. И все же платье обманчиво. Изящная на вид кольчуга на самом деле непомерно тяжела. Манжеты сжимаются слишком туго. Ожерелье, застегнутое сзади, больше похоже на шлейку. Я неловко дергаю его, но оно не сдвигается с места.

Меня помечают как собственность Валверэев. Меня лишили крыльев.

Послание Райана ясно ― я принадлежу ему, и я ― в цепях.

***

Служанкам требуется больше времени, чем ожидалось, чтобы одеть меня. Когда мы покидаем мою спальню, бал уже в разгаре. Тяжелое платье делает меня неустойчивой, и Ферра и Сури сопровождают меня в бальный зал, поддерживая на лестнице. Звуки музыки, льющиеся по коридору, перекрываются пьяным смехом и звоном бокалов.

Когда мы входим в зал, он представляет собой головокружительный контраст светлого и темного, мягкого и жесткого. Новая железная люстра, отлитая в форме королевской короны, озаряет пирующих светом свечей. На окнах висят огромные золотистые занавеси ― цвет Валверэев. Пары танцуют в греховно тесных объятиях. Громкие пари заключаются на то, кто первым потеряет сознание от выпитого. Магистрат из Веззена нацепил на голову ведро из-под шампанского, словно остроконечную шляпу.

Очевидно, что никто не теряет ни минуты, с головой погружаясь в разврат.

Как по-фейски с их стороны.

― Иди быстрее. ― Серенит тыкает пальцем в мою голую спину. ― Верховный лорд собирается произнести речь, и он хочет, чтобы ты была рядом с ним.

Толпа расступается, Серенит расталкивает пирующих, которые глазеют на меня, одетую в уникальные женские доспехи стражника.

― Друзья! Будущие подданные астаньонской короны! ― Раздается откуда-то спереди голос Райана, и Серенит тянет меня еще быстрее. ― Несколько слов в знак скорби о нашем почившем монархе. Покойный король Йоруун, да хранит его душу бессмертный Вудикс, положил начало почти столетнему миру в Астаньоне. Мы чтим его память. Из наших сердец ― в руки Вудикса.

― Из наших сердец ― в руки Вудикса, ― хором повторяет толпа.

Райан преувеличенно вздыхает и возводит глаза к небу.

― И все же в этот вечер, накануне Турнира, я вспоминаю, что у достижений доброго короля есть и другая сторона. Мир означает, что за сто лет астаньонская армия стала слабой. Недостаточно обученной. Ее численность уменьшилась. Наши королевские солдаты тратят больше времени на строительство дорог, чем на подготовку к войне. И это, друзья, сделало наше королевство таким же очевидным для нападения, как завтрашняя битва на арене.

Среди присутствующих раздается ропот согласия.

Он продолжает:

― Я долго предупреждал лидеров нашего королевства об этой уязвимости, вплоть до того, что создал свою собственную частную армию Золотых Стражей, и все же нашлись те, кто захотел встать на моем пути. Кому нужен был слабый Астаньон. Чтобы его защищали молитвы, а не мечи. — Темная улыбка искривляет его чувственные губы. ― Никто из них больше не стоит на моем пути.

По моей коже пробегает холодок, несмотря на тепло, исходящее от толпы.

Он машет рукой в сторону двери. Все головы поворачиваются. Кажется, весь бальный зал задерживает дыхание.

Входит Великий клирик Беневето.

Он ― последний человек, которого ожидали увидеть. На нем элегантный угольно-черный костюм с завязанным на шее платком, но, несмотря на праздничный наряд, он не выглядит радостным. Его волосы не расчесаны. На лбу глубокие морщины. Он входит в бальный зал с энтузиазмом вора, отправленного на виселицу.

По толпе прокатывается громкий ропот.

Встав лицом к лицу с Райаном, Великий клирик сердито произносит, стиснув челюсти:

― Мы достигли соглашения в Старом Коросе. Совет короля, Красная церковь и генералы армии согласны. Сейчас Астаньону нужно единство. Традиции должны быть соблюдены. Мы останемся монархией, и на трон сядет ближайший кровный родственник короля Йорууна.

Судя по тому, как Великий клирик сверкает глазами в сторону Райана, это явно не его решение.

Каким-то образом он проиграл эту битву.

Озноб пробирает до костей. Как, черт возьми, Райан убедил Великого клирика встать на его сторону? Что он мог предложить ему, если не трон? Я бы подумала, что он пытал его, но я не вижу никаких следов.

― Для меня большая честь, Великий клирик Беневето, принять вашу поддержку. ― В голосе Райана звучит полное наслаждения высокомерие. Затем его взгляд находит меня в толпе. ― И вместе со мной из замка Хеккельвельд будет править ваша любимая будущая королева, леди Сабина Дэрроу!

Как только мое имя слетает с его губ, толпа расступается, и Серенит подталкивает меня вперед. Проходя прямо под светом люстры в форме короны, я превращаюсь в сверкающее украшение. Блестящая драгоценность, выставленная на всеобщее обозрение.

Толпа молчит, ошеломленная ослепительным платьем королевы воинов. Никто, кажется, не видит, что под всем этим я ― девушка в цепях.

Я поднимаю глаза на темные, нечитаемые радужки Райана. Он хладнокровно убил Чарлина Дэрроу. Сколько людей в этой комнате подозревают, что он убил и короля Йорууна, чтобы ускорить свое восхождение на трон?

Маленький друг, ― обращаюсь я к мышонку, спрятавшемуся в кармане передника Бриджит. ― Окажи мне услугу? Сбрось ему на голову фруктовый пирог?

Но мышь не отвечает. Должно быть, Бриджит сейчас на кухне. И все же что-то кажется странным. Кроме звуков вечеринки я не слышу никаких голосов зверей. А по всему замку всегда летает хотя бы несколько мух, жалующихся на холод.

Толпа склоняется ко мне почти как одно многоголовое чудовище, кроме человека, идущего ко мне через бальный зал.

― Вы знали ее как Крылатую Леди. ― Голос Райана режет, как нож масло. ― Однако будущая королева Астаньона ― не просто лесное создание. Она ― боец! И она будет сражаться на моей стороне за весь Астаньон!

Вздохи сменяются перешептываниями о схватке с тигром, хотя теперь эта история превратилась в легенду. Я могу поклясться, что слышала, как кто-то сказал, будто видел меня верхом на спине тигра с мечом в руках.

Боги, избавьте меня от сплетен.

Райан протягивает мне руку.

― Потанцуй со мной. ― Это не просьба. Он притягивает меня к себе, шепчет на ухо, проводит пальцами по поясу моего платья в стиле стражников. ― Что ты думаешь о платье? Мне показалось, тебе пора сменить имидж.

Это был его грандиозный план? Изменить представление общественности обо мне с аутсайдера, бунтующего против Валверэев, на преданную воительницу, сражающуюся с ним плечом к плечу?

Я нехотя беру его за руку, готовясь скорее к битве, чем к танцу.

Когда начинает играть музыка, Райан ведет меня широкими шагами, крепко держа руку на моей пояснице, прижимая ближе, чем того требуют правила. Но какое ему дело до приличий? Весь смысл этой вечеринки в том, чтобы отпраздновать его победу в истинно валверэевском стиле: развратно, скандально, о-о-очень в стиле богов.

Я отвечаю на вызов в его темных глазах тем, чего он меньше всего ожидает ― грацией вместо сопротивления. Двигаюсь синхронно с ним, шаг в шаг, мои движения плавные, я не разрываю зрительного контакта. Он хочет превратить меня в нечто жесткое в глазах его подданных. Солдата, а не птицу. Валверэя, а не бабочку.

Но я отказываюсь позволять кому-либо делать из меня то, чем я не являюсь.

Пока мы танцуем, ощущение сотен глаз тяготит меня не меньше, чем золотая кольчуга. Присутствующие шепчут друг другу на ухо, обсуждая, чем обернется для них вознесение повелителя. Когда мы скользим мимо, они кланяются нам, опустив подведенные глаза.

― Настоящий боец, ― бормочет один из них.

― Королева воинов, ― говорит другой.

Они с радостью принимают мой новый образ, созданный Райаном, и все же в кульминационный момент музыки, когда Райан раскручивает меня, я мельком вижу слуг, стоящих по краям комнаты.

Они тихонько изображают руками символ Крылатой Леди ― один мимолетный взмах пальцев, а затем он исчезает, как призрак в уголке моего глаза, ― прежде чем Райан возвращает меня обратно.

Это придает мне силы, о которых я даже не подозревала.

Обхватив Райана за плечи, я тихонько говорю ему на ухо:

― Расскажи мне, что случилось в Старом Коросе. Как тебе удалось победить Великого клирика в его игре?

Рука Райана скользит к моей пояснице, ладонь упирается в позолоченный пояс. Его лицо словно высечено изо льда, на нем нет ни капли эмоций.

― Единственное, что тебе нужно знать, ― я обеспечил тебе все, что только может пожелать любая женщина в семи королевствах. Корона. Трон. Конюшня, полная породистых лошадей. Команда фрейлин. Столько изысканных блюд, сколько смогут вместить десять животов.

Перечисление сокровищ сыплется на меня как пыль. Это не то, чего хотела бы любая женщина, и уж точно не то, чего хочу я. Меня никогда не волновали ни фрейлины, ни богато украшенные кареты. Для женщины, голодавшей двенадцать лет в мрачном монастыре, простое говяжье рагу и теплый очаг, который я могу назвать своим, ― вот мои мечты о богатстве.

Капля свечного воска падает на мое голое плечо, и я вздрагиваю.

Собравшись с силами, я тихо говорю, когда он поворачивает меня к себе:

― Я добровольно отправлюсь с тобой в Старый Корос. Я буду твоей королевой. Сделаю все, что ты пожелаешь, но окажи мне одну услугу.

Его гладкая, свежевыбритая щека прижимается к моей.

― Тогда попроси.

За его спиной моя рука сжимается в кулак.

― Не заставляй меня завтра присутствовать на Турнире.

Я добавляю в просьбу мольбу, позволяя своему голосу сорваться в конце.

Его тело прижимается к моему. Его легкие наполняются воздухом, и он пытается сдержать раздражение от того, что я осмеливаюсь спрашивать о чем-то, связанном с Бастеном.

Но через секунду после того, как его маска сползает, он возвращает ее обратно.

― Будь моя воля, певчая птичка, я бы избавил тебя от наблюдения за смертью твоего любовника. Но, боюсь, толпа требует этого. Вы с Вульфом подарили им историю, и было бы жестоко лишить людей концовки.

Я фыркаю.

― Райан. Если у тебя есть хоть капля милосердия…

― Нет, певчая птичка.

Музыка заканчивается. Вытирая глаза, я резко отстраняюсь от него и исчезаю в толпе, словно убитая горем. Мне трудно скрыть улыбку, растягивающую мои губы.

Нет лучшего способа убедиться, что я получу то, что хочу, чем попросить об обратном.

Всю оставшуюся часть бала я не свожу глаз со свечей, желая, чтобы воск поскорее закончился. Я слишком волнуюсь, чтобы есть. Теряю счет вину, которое пью, пока не напрягается мочевой пузырь.

С большим трудом удается дотащить платье до уборной в коридоре, и только когда я соображаю, как собрать все падающие части кольчуги, я наконец испытываю облегчение.

― …видел решение Совета своими глазами… ― Мужской голос доносится из-за соседней деревянной перегородки, и я зажимаю рот, понимая, что нахожусь в уборной не одна. ― Там было написано ― лорд Валверэй, ясно как день.

― Да, недосмотр, ― отвечает другой мужчина, его голос звучит невнятно. ― Верховный лорд. Лорд. Это всего лишь формальность.

― Совет короля не допускает оплошностей. Неверный титул в документах указан намеренно, а лорд Райан слишком высокомерен, чтобы прислушаться. В документах о престолонаследии указан не его титул, а титул его отца!

Мой металлический лиф вдруг становится таким тесным, что я едва могу дышать. У меня нет обостренного слуха Бастена, но голоса за перегородкой, пьяные и беспечные, я слышу четко.

Разговор продолжается:

― Ты поделился своими опасениями с лордом Райаном?

― Да, и он встретился с лордом Берольтом. Бывший Верховный лорд ― ближайший кровный родственник Йорууна, а не Райана. Берольт настаивает, что это была лишь формальность, и корона перейдет к Райану, как и планировалось.

― А леди Сабина?

Первый мужчина мрачно усмехается.

― На месте Берольта я бы взял этот спелый персик себе в королевы.

Петли перегородки скрипят, когда мужчины уходят, но даже после того, как выйти становится безопасно, я все равно едва осмеливаюсь дышать.

Титул Берольта указан в документе о престолонаследии? Так вот почему он не настаивал на моем браке с Райаном? Может ли он намереваться украсть корону у своего сына?

Даже… украсть невесту сына?

Выйдя из уборной, я вытираю лицо влажной, благоухающей тканью. Мои конечности дрожат, как пудинг, когда я прохожу мимо ряда стражников в коридоре.

Вернувшись в бальный зал, я пытаюсь найти Ферру и Сури, чтобы сообщить им эту информацию, но Сури танцует с графом из Саленсы, а Ферра демонстрирует другим куртизанкам прорезные карманы своего платья.

― Я буду танцевать с будущей королевой Астаньона, ― хрипит низкий голос.

Мой желудок сжимается.

Прежде чем я успеваю отреагировать, лорд Берольт берет меня за руку и тащит за собой в гущу других танцующих, причем, несмотря на его преклонный возраст, он это делает не медленнее пьяных парочек вокруг нас.

Мое сердце колотится, словно по дороге в темницу, пока я беспомощно сопротивляюсь его хватке.

― Л-лорд Берольт…

Он притягивает меня к себе, одной рукой сжимая мою руку, а другой обхватывая мою талию. На секунду я теряю дар речи. Его рост ближе к росту Бастена, чем к росту Райана. Он выше и шире своего сына. В его нетвердых шагах нет той плавной грации, что есть у Райана.

― Не надейся, что сможешь воспользоваться своим даром, чтобы спасти своего охотника на Турнире. ― Горячее дыхание Берольта проникает мне в ухо. ― У меня есть способ взять под контроль твои таланты, девочка.

Его большой палец скользит по моей шее и ложится на хрустальное ожерелье, прикрывающее мое родимое пятно.

― В этот камень вплавлены осколки солариума из рога единорога. Восемь человек погибли, чтобы добыть его. Прошлой зимой в своей лаборатории я сделал открытие: солариум способен блокировать магию поцелованных богом.

Моя кровь вскипает от гнева. Теперь я понимаю, почему не могу услышать голос мыши или других животных ― мой дар замурован, как крепость, этим ожерельем-ошейником.

Меня посадили на цепь.

Я обхватываю кристалл пальцами, пытаясь сорвать его, но ожерелье сконструировано таким образом, что снять его невозможно.

― Это еще не все, ― продолжает Берольт, крепче прижимая меня к себе. ― Если ты решишь отомстить мне, когда твои силы будут разблокированы, знай, что я приказал запереть всех опасных зверей в Дюрене. Надеешься на помощь мелких зверей? Тех, кого я не могу посадить в клетку? Они мне ничего не сделают. Я регулярно принимаю противоядия. Ни насекомые, ни змеи не смогут меня уничтожить. — Его пальцы впиваются в обнаженную талию. ― Теперь ты понимаешь, девочка, кто на самом деле главный?

От этих последних слов, произнесенных угрожающим шепотом, я теряю всякие сомнения в том, что подслушанное в уборной ― правда.

Теперь, я с паникой понимаю, что завтра Бастен будет сражаться не только за свою жизнь, он будет сражаться за нас обоих. Без него мне не выстоять в этой буре. Вот так, одним махом, все мои тщательно продуманные планы рушатся.

Лишенная своего дара, я не смогу призвать на помощь ни одного животного.

Завтра Бастен встретит рев арены в полном одиночестве.

Глава 24

Вульф

― Боги Бессмертного двора, ― объявляю я в тишине своей камеры. ― Слушайте внимательно, остроухие ублюдки. Я двадцать шесть лет верил, что вы больше никогда не проснетесь. Черт, я надеялся, что вы не проснетесь. Но вот я здесь, на коленях, умоляю, как нищий. Не за себя ― я приму свою судьбу такой, какой она будет. Но ради девушки, которая держит мое сердце в своих руках. Если я умру сегодня, защитите ее. Или, да поможет мне Бог, я приползу из подземного царства, срежу эти остроконечные уши с ваших милых черепов и установлю их над своим камином. Аминь.

Меньше всего мне хочется стоять на коленях в промозглых бойцовских казармах под ареной Дюрена, но я здесь. Потолок над головой дрожит от десяти тысяч зрителей, заполнивших трибуны. Пыль осыпается вниз, когда они топают в унисон, призывая начать Турнир самых стойких.

Город уже несколько недель с нетерпением ждет это кровавое испытание. И кто я такой, чтобы отказывать им? Запертый здесь, в темноте, я снова стал зверем. Бойцом, зарабатывающим кровавым спортом. Я против пятнадцати других заключенных, совершивших то же преступление, что и я, ― оказавшихся не в том чертовом месте не в то чертово время, ― и только один из нас выйдет на свободу.

Вы все еще слушаете, боги? Потому что я клянусь ― я совершу любой мерзкий, непростительный, бессердечный поступок, чтобы победить сегодня.

Я не оставлю Сабину одну в логове гадюк.

― Бойцы! ― Джоки входит в казарму, звеня своей связкой ключей, чтобы привлечь наше внимание. ― Последний шанс помочиться, выпить или загладить вину перед богами, с которыми вы собираетесь встретиться.

Зрачки у него огромные, щеки налиты кровью. Под кайфом, как гребаная звезда. Двадцать лет назад он религиозно принимал гашиш перед каждым боем. Я вижу, что ничего не изменилось.

― У нас полный стадион для вашего суда! ― Его язык высунулся, чтобы смочить подрагивающие губы. ― Они даже пустили лишних ― на нижних уровнях только стоячие места. Так что не умирайте там слишком быстро, понятно? Тяните шоу, чтобы они не зря потратили свои деньги. Нам не нужны очередные беспорядки.

Проститутка плюет ему в лицо между прутьями клетки.

― Пошел ты. Почему бы тебе самому не устроить им хорошее шоу?

Джоки настолько под кайфом, что, кажется, даже не замечает плевка на своей щеке, когда отпирает ее дверь и протягивает ей сверток с черной одеждой.

― Бойцы, надевайте те костюмы, которые вам выдали. Вот, Вудикс для тебя, дорогая.

Проститутка осматривает тяжелый черный плащ, черные штаны со стальными черепами на коленях и металлический нагрудник, выкованный из железных прутьев и напоминающий грудную клетку. В конце она достает черную повязку для глаз.

― Что это, черт возьми, такое?

― Никогда не видела изображений Вудикса? ― Джоки протягивает другой черный костюм Вудикса поцелованной богом женщине, которую я прозвал Ведьмой ветра по вполне очевидным причинам.

― Повязка на глаза? ― рычит Ведьма ветра. ― Мы будем полуслепыми на поле боя! А этот нагрудник ― просто фарс, клинок может пройти прямо сквозь щели между металлическими ребрами! Она тычет покрытым шрамами пальцем в сторону охранника, стоящего за Джоки, который раздает свертки с другими костюмами. ― Мне нужен этот. Костюм Вэйла.

Охранник передает один из костюмов Вэйла поцелованному богом гиганту, которого я ласково называю Специанской наковальней. Костюм Вэйла состоит из прочного шлема со стальными рогами, кольчуги с толстым меховым воротником и двух деревянных щитов, которые надеваются на грудь и спину в качестве доспехов.

― Это несправедливо! ― кричит один из пиратов, которому только что вручили костюм Вудикса. ― Половина из нас будет с повязкой на глазах, а другая половина ― в доспехах?

― Предъяви свои претензии судьбе, ― кричит Джоки в ответ, спотыкаясь.

Остальные заключенные продолжают спорить, нехотя одеваясь, а затем одного за другим их выводят охранники. Наконец Джоки доходит до последней камеры. Моей. Ухмыляясь сквозь неровные зубы, он передает мне оставшийся костюм.

К моему полному шоку, это Вэйл.

Теперь, когда нас осталось только двое, он понижает голос до подозрительного отеческого тона.

― Приберег один из хороших костюмов для тебя, мой дорогой. Видишь, что я для тебя делаю? Как я забочусь о своих мальчиках?

От него так воняет гашишем и мочой, что мне приходится закрывать нос рукой.

― Что, шлем выложен битым стеклом? Ты выдернул половину гвоздей из щитов?

На его лице появляется обиженное выражение.

― С чего бы мне это делать? Ты мне как сын.

Да, конечно. Натягивая костюм Вэйла, я проверяю, не спрятаны ли в меховом воротнике нашивки с ядом.

С опаской поглядывая на Джоки, я выхожу из камеры и уже собираюсь направиться по коридору, когда его лицо искажается от смеха.

Он захлопывает металлическую дверь камеры, зажав костяшки пальцев правой руки между прутьями с такой силой, что кости хрустят от резкой боли.

― Черт! ― кричу я, боль пронзает меня до локтя. Моя правая рука изуродована. Кровь сочится из разорванной кожи. Костяшки пальцев явно сломаны.

Джоки сильно хлопает меня по спине и беззлобно смеется.

― Да пребудет с тобой судьба, парень.

Стрела ярости пронзает меня насквозь, грозя вырваться из груди. От боли в руке зрение расплывается. Но боль не проблема ― как, черт возьми, я буду сражаться только одной рукой?

Чертов Джоки!

Солдаты возвращаются за мной, и я понимаю, что мне конец. Как бы мне ни хотелось вбить неровные зубы Джоки в его мозг своей здоровой рукой, если я убью его, то не проживу достаточно долго, чтобы даже добраться до арены.

А Сабина? Ей придется противостоять монстрам в одиночку.

Когда меня ведут по лестнице, я натягиваю одну из кожаных перчаток костюма на сломанные костяшки, сдерживая крик ― но я должен скрыть эту слабость от своих противников. Если они узнают, что у меня сломана рука, то будут охотиться за мной.

Мы проходим через туннель и выходим к арочному выходу для бойцов. Остальные пленники ждут здесь, глядя на толпу. Проститутка, Ведьма ветра, близнецы и четверо пиратов одеты в костюмы Вудикса. Специанская наковальня, капитан стражников, кузнец, четверо пиратов и я одеты как Вэйл.

За пределами арены выровненный песок покрывается волнами, как дюны в пустыне. Тысячи людей заполняют сидячие места амфитеатра, топая под удары барабанов и подбрасывая в воздух ленты бумажного серпантина.

Зрители, в основном, ― простые дюренцы. Лорды и леди расположились в ложе Бессмертных. На стадионе сидят сотни священников Красной церкви в малиновых одеждах и траурных масках на все лицо по королю Йорууну.

Какого черта они здесь делают?

Среди радостных возгласов толпы я слышу самый распространенный: Одинокий Волк! Одинокий Волк! Одинокий Волк!

О, чертовски здорово. Моя звездная история любви с Сабиной сделала меня знаменитостью, что только нарисовало еще одну мишень на моей спине.

Другие заключенные бросают на меня оценивающие взгляды. Я же стараюсь не закричать от боли в правой руке.

После того как Джоки проверяет наши костюмы, он дает охранникам знак начинать. Мы выходим на арену и выстраиваемся в шеренгу, прикрывая глаза от яркого солнца после столь долгого пребывания под землей.

Толпа сходит с ума, вскакивая на ноги. Воздух вибрирует от ощутимого возбуждения, в нем витает запах пота и азарта. Даже сами кирпичи стадиона, кажется, жаждут отведать нашей крови.

Восемь топоров и восемь кос разных размеров и стилей беспорядочно разбросаны по арене ― я приглядываюсь к каждому из них, пробуя согнуть сломанную руку, оценивая, с каким из них я смогу лучше справиться левой рукой.

В центре арены ― открытый люк, как зияющая пасть. Только когда солдаты обводят нас по периметру, я замечаю, что внутри ― заостренные колья.

― Добрый народ Дюрена! ― кричит ведущий представления в свой усиливающий звук рупор. ― Прежде всего, поприветствуйте Верховного лорда Райана Валверэя и Крылатую Леди Сабину Дэрроу ― будущих короля и королеву Астаньона! Пусть их правление будет победоносным!

― Пусть их правление будет победоносным! ― отвечает толпа, бросая новые ленты бумажного серпантина.

Я прислушиваюсь к возгласам толпы, лихорадочно сканируя лица в ложе Бессмертных. Вот. Наконец я замечаю Сабину. Они с Райаном сидят на паре позолоченных тронов, словно их уже короновали как короля и королеву.

Сабина одета в поразительное платье, напоминающее древних воинов: кованый лиф из позолоченного металла поверх бордового атласа, который облегает ее тело драпирующимися складками, создающими впечатление, что она только что выпорхнула из королевской постели.

Мое сердце замирает при виде ее. Черт, ради одного взгляда на ее красоту стоит умереть.

Но тут я понимаю, что к ее платью не приколот цветок. Она сказала ― я приколю фиалку к платью, чтобы дать понять, что я и мои животные поддерживаем тебя.

Черт, что-то не так.

Она старается вести себя спокойно, но даже с такого расстояния я вижу, как дрожат ее губы. Она небрежным жестом проводит пальцами по витиеватому хрустальному украшению, прикрывающему ее родимое пятно. Она слегка тянет его, словно пытаясь поправить, но достаточно демонстративно, чтобы я понял, что она пытается мне что-то сказать.

Райан кладет свою руку поверх ее, и она опускает вторую руку.

Диктор продолжает:

― Сегодня пески нашей большой арены станут свидетелями испытания, назначенного самим богом судеб, бессмертным Мейриком. Приготовьтесь к святому Турниру! Шестнадцать преступников сразятся, чтобы определить, кто достоин прощения. Лишь один останется в живых, но кто это будет? Прекрасная проститутка, взявшая правосудие в свои руки? Добродушные мальчики-близнецы с фермы? Пожилой кузнец, славящийся своим мастерством?

Толпы зрителей кричат:

― Одинокий Волк! Одинокий Волк!

Диктор готов к такому ответу.

― Ах, да, или это будет трагический герой последней сказки, рассказанной за пинтой эля, ― Вульф Боуборн, Одинокий Волк?

Все сходят с ума, и я чувствую на себе жар десяти тысяч глаз. Мой шлем Вэйла нагревается до тех пор, пока пот не начинает течь по вискам. Но меня волнует только один взгляд. Эти бездонные голубые глаза, которые могут тысячу раз разорвать мое сердце и все равно заставить меня умолять о большем.

Диктор поднимает руки.

― О, честные граждане Дюрена, ваш герой ― грешник! Этот человек предал нашего Верховного лорда, возжелав его невесту. Наш Верховный лорд милосерден, он простил свою возлюбленную леди Сабину, будущую королеву Астаньона. Но найдет ли он в своем сердце силы простить охотника, который был рядом с ним с юных лет? Многие ли из вас смогли бы простить такой проступок?

Гул на трибунах то нарастает, то спадает, словно моя судьба ― самое актуальное пари. Специанская наковальня и Ведьма ветра делают шаг ко мне. Ясно, я ― их первая цель. Чертовски здорово.

Пираты перешептываются между собой, глядя на нас.

Диктор продолжает:

― Сегодняшнее зрелище вдохновлено историей о Яме Секоса, где король богов, бессмертный Вэйл, поссорился с бессмертным Вудиксом из-за души последней человеческой возлюбленной Вэйла. Когда ревнивый соперник убил ее, отправив в подземное царство, Вэйл вызвал Вудикса на поединок ради ее возвращения. Поскольку бога нельзя убить, было решено, что победит тот, кто столкнет другого в Яму Секоса ― яму, в которой время исчезает на сто лет.

Я закатываю глаза от всей этой помпы.

Неужели мы не можем уже заняться убийством друг друга?

― И действительно, ― продолжает диктор, ― сегодня на стадионе продолжает жить магия фей! У нас не только три поцелованных богом бойца, но и леди Сабина осчастливила нас своим божественным присутствием. Я слышал ваши опасения! В прошлый раз, когда она была на этих трибунах, ее поцелованная богом способность управляла тигром. В этот раз, чтобы обезопасить нас, наш бывший Верховный лорд Берольт Валверэй придумал, как заблокировать ее способности. Никаких тигров! Никаких волков! Никаких стай саранчи! Как и все остальные наши отважные грешники, Одинокий Волк остался один. Станет ли эта битва его концом или продолжит легенду о Крылатой Леди и Одиноком Волке в анналах нашей истории? Только время покажет, так что обратим свои взоры на арену, где нас ждет судьба!

Подождите, какого хрена? Берольт заблокировал дар Сабины? Вот почему она не приколола фиалку?

Это из-за этого проклятого ожерелья, закрывающего ее родимое пятно, я уверен в этом. При мысли о том, что Берольт прикоснулся своим морщинистым пальцем к ее безупречной коже, у меня в груди закипает ярость. Если он посмеет что-то делать с ней, как с одним из своих мерзких экспериментов, я, мать его, вскарабкаюсь на эти трибуны и вобью косу ему в глотку…

― Да начнется суд!

Мой пульс все еще так стучит из-за Сабины, что я едва слышу стук барабанов, возвещающих о начале боя. Сразу же половина бойцов бросается к самому важному оружию. Парни-близнецы с фермы хватают тяжелые двусторонние топоры и встают спина к спине, готовые защищать друг друга. Пираты полностью отказываются от оружия, предпочитая сразу же сообща напасть на самых слабых бойцов: проститутку и старого кузнеца.

Я едва успеваю сделать шаг к топору, как Специанская наковальня обрушивает свой окованный железом кулак мне на грудь.

К счастью, его броня замедляет его движения, и я успеваю увернуться за секунду до того, как он отправил бы меня в полет прямо в яму.

С ревом он разворачивается и набрасывается на Ведьму ветра, которая уворачивается от удара его железного кулака, но получает удар в плечо и ее отбрасывает на песок, рядом с косой. Она хватает ее и переламывает рукоятку через колено.

Специанская наковальня снова готов к бою и поворачивается ко мне.

― Да, я понял, здоровяк, ― бормочу я, переходя в оборонительную позицию. ― Сначала разберись с другими поцелованными богом бойцами, пока у тебя есть силы.

Он замахивается на меня обеими руками, как тисками, но я падаю в кувырок, боль пронзает мою правую руку, когда она соприкасается с песком, а затем хватаю единственное оружие в пределах досягаемости своей левой ― топор, такой маленький, что им едва ли можно косить траву.

Он снова набрасывается на распростертую Ведьму ветра, пытаясь сражаться с нами обоими одновременно.

И это его первая ошибка.

Песок вздымается на арене, когда ведьма поднимает руки, призывая ветер. Ветер кружится по стадиону, как воронка, подхватывая песок, пока он не собирается вокруг наших голов так плотно, что я не вижу ни фута перед собой.

С одной стороны, спасибо тебе, Ведьма ветра. Песчаная буря означает, что Специанская наковальня не видит меня. Но мои поцелованные богом органы чувств? Те, что дают мне преимущество? Теперь они бесполезны. Я вижу не более чем на фут в любом направлении. Ветер заглушает мой слух и лишает всех запахов.

Лезвие косы внезапно рассекает песок ― я едва успеваю увернуться и слышу крик пирата где-то справа от меня.

Песчаная буря стихает ― видимость улучшается, как и слух, хотя песок все еще залепляет мне глаза и ноздри. Прищурившись, я различаю мертвого пирата возле входа для бойцов с обломанным лезвием косы, впившимся ему в грудь.

Чертова Ведьма ветра метнула косу, чтобы проткнуть его. Что ж, заметка для меня ― нужно опасаться летающего оружия.

Ведьма ветра поднимается на ноги, тяжело дыша, ослабленная потерей энергии, которая потребовалась ей, чтобы вызвать песчаную бурю. Толпа освистывает ее ― им не нравится, что песчаная буря закрывает от глаз кровавую бойню.

Из ямы доносится крик, отвлекающий мое внимание. Я оборачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как пират падает туда, оступившись во время сражения с близнецами.

Времени на план у меня нет: Специанская наковальня несется ко мне, а оставшиеся шесть пиратов начинают атаку на Ведьму ветра, пока она ослаблена.

Правая рука болит ― мне конец, если я не смогу бить ею, а все, что у меня есть, ― это маленький топорик. Специанец тоже одет как Вэйл, но избавился от громоздких деревянных доспехов костюма; полагаю, его собственная армированная кожа ― достаточная броня.

Когда он поднимает кулак, чтобы ударить меня по голове, я приседаю в защитной стойке. Но прежде, чем он успевает нанести удар, старый кузнец набрасывается на него сзади с косой в руках. Раздается металлический визг, когда изогнутое лезвие скребет по обитой железом коже Специанца.

Что, черт возьми, этот старик собирается сделать? Ради всего святого, ему следовало ударить громилу по пяткам.

Специанец отбрасывает кузнеца локтем назад, прямо к яме, но старик успевает зацепиться, прежде чем скатиться в нее.

Я собираюсь воспользоваться случаем и проскочить между капитаном стражников и проституткой, чтобы найти у северных трибун топор потяжелее.

Но кузнец шепчет тихо и настоятельно, когда Специанская наковальня приближается к нему:

― Одинокий волк, если то, что говорят о твоем слухе, правда, слушай! Доспехи специанца ― железный сплав, непробиваемый клинками. Но штифты, крепящие их к костям, ― олово. Слабый металл, его легко сломать!

Старый кузнец пытался не пробить металлическую защиту, а сломать штифты. Без доспехов специанец будет по-прежнему силен, но не непобедим.

Специанская наковальня опускается на одно колено возле старого кузнеца и обрушивает на его грудь железный кулак, но старик откатывается влево, открывая спрятанный под ним в песке клинок косы.

С криком он ударяет лезвием по болту на спине Специанца, выбивая его, как пробку. Край спинного доспеха отходит от плеча, и под ним виднеется сырая, изуродованная плоть, истекающая кровью.

Клянусь богами, под доспехами кожа специанца вообще отсутствует.

― Держись, старик! ― Я бегу по песку, уворачиваясь от топора пирата, летящего мне в голову. Кузнецу удается выбить еще один болт на спине специанца, прежде чем гигант валит его на землю.

Я поднимаю свой маленький топор, готовый нанести удар, когда специанец обхватывает кузнеца за шею своими огромными руками.

― Нет! ― кричу я.

Мутные глаза кузнеца встречаются с моими за секунду до того, как специанец одним стремительным движением отрывает кузнецу голову и бросает ее в яму.

Вздохи зрителей прокатываются по всему стадиону, когда я врезаюсь в спину специанца.

Я поддеваю лезвием топора болт на его правом бицепсе и выдергиваю его ― теперь остался только один.

Он вскакивает на ноги, поднимая меня на своей спине, словно я ничего не вешу. Цепляясь за него правой рукой, я обхватываю его ногами за талию и выкручиваю последний болт на правом бицепсе. Освобожденная деталь падает на песок, обнажая правое плечо.

Кровь стекает по его пальцам.

Краем глаза я смутно замечаю позиции других бойцов. Близнецы убили еще одного пирата, а остальная часть пиратской команды отступила, чтобы атаковать двух женщин-бойцов.

На другом конце арены капитан стражи сражается с близнецами. Он умный ублюдок, хорошо обученный тактическому бою. Он знает, что не сможет победить их вместе, поэтому бросает топор с расстояния в десять футов прямо между ними, заставляя их разделиться. В те несколько секунд, когда они не прикрывают друг другу спины, он бросается на ближайшего из них со шлемом от костюма Вэйла и вонзает металлические рога в грудь мальчика.

Как только один из братьев падает, другой с криком бросается на капитана, но тот срывает железное ребро с костюма Вудикса и вонзает его в шею второму брату.

Я снова обрушиваю топор на последний болт, удерживающий спинной доспех специанца. Он ругается на своем языке и со всей силой сбрасывает меня, как раз в тот момент, когда болт поддается. Мой правый бок врезается в песок, боль пронзает руку до самого плеча.

Зрение затуманивается от боли.

Я смутно вижу, как Ведьма ветра вызывает порыв, который сбивает одного из пиратов в яму. Толпа стонет от его крика, который длится слишком долго ― должно быть, он не приземлился на кол чтобы умереть мгновенно, и теперь будет истекать кровью.

Специанец, спина и рука которого теперь обнажены и из которых текут реки крови, пошатываясь, уходит в сторону от боя, а его кровь растекается по песку.

Я быстро подсчитываю, кто остался:

Специанец. Ведьма ветра. Капитан стражи. Проститутка. И четверо пиратов.

Я нахожу время, чтобы проверить Сабину на трибунах. Я ни на секунду не забываю о том, что ее жизнь поставлена на карту. Даже если это в меня летят клинки, ей тоже грозит бесчисленное множество опасностей. Я не могу позволить Берольту забрать ее в свою лабораторию. Я должен выжить хотя бы для того, чтобы она не оказалась в той комнате.

Полагаю, это означает, что пора переходить в чертово наступление.

Я нацеливаюсь на проститутку, которая борется с одним из младших пиратов, пытаясь столкнуть его в яму. Она царапается и кусается, но у него есть преимущество в виде тридцати фунтов мышц.

В несколько стремительных шагов я сокращаю расстояние между нами, отрываю от нее пирата, хватаю его за загривок и заднюю часть его костюма Вудикса и бросаю его головой вперед в яму.

Его крик заканчивается глухим ударом.

Я успеваю только охнуть, уворачиваясь от удара, когда в мою голову летит топор. Сразу за ним на меня бросается капитан стражей, нанося удар между деревянными щитами моего костюма. Я падаю, воздух вырывается из меня. Он срывает один из своих щитов Вэйла и врезает его твердый край в костяшки моих пальцев.

Ослепительная боль пронзает меня насквозь. Чееерт. В перчатке он никак не мог узнать о моей травме ― наверняка, Джоки сказал ему.

Как будто мне нужен еще один повод, чтобы покончить с Джоки, как только все закончится.

Толпа кричит ― Одинокий Волк! ― призывая меня подняться. Черт побери, если меня не мотивирует то, что мое имя звучит из десяти тысяч уст. Собравшись с силами, я поднимаюсь и обхватываю капитана армии за талию.

― Не стоило снимать доспехи. ― Ухмыляясь, я срываю шлем и вонзаю рога в его незащищенную грудь.

Спасибо за идею, ублюдок.

Сзади раздаются шаги, и в следующее мгновение проститутка толкает меня в спину. Но я слышу ее шаги на песке заранее и упираюсь ногами. Когда я поворачиваюсь, чтобы схватить ее, вокруг нас проносится внезапный порыв ветра. Длинная накидка наряда Вудикса обвивается вокруг шеи проститутки. Она затягивается и не дает ей дышать. Глаза проститутки выпучиваются, и она бесполезно рвет ткань.

Я отступаю назад, подхватывая одну из упавших пиратских кос.

Ветер натягивает ткань все туже, пока красивое лицо проститутки не становится красным, и она не падает на песок.

Мертва.

Я поднимаю косу в сторону Ведьмы ветра, но она машет мне рукой.

― Подожди, Одинокий Волк! Перемирие. Ты и я, мы покончим с этим специанским ублюдком. Потом разберемся один на один.

Перемирие? Леди, я не заключаю перемирий, ― хочу сказать я. Но она права ― остались только мы, трое поцелованных богом бойцов, и трое пиратов. С пиратами будет легко, а вот одолеть Специанскую наковальню даже с половиной доспехов вдвоем будет легче.

Я прижимаю косу к боку и протягиваю ей руку, чтобы помочь подняться. Она с любопытством смотрит на мою правую руку, крепко прижатую к телу.

― Похоже, мой секрет раскрыт, ― бормочу я, поднимая сломанную руку. ― Без моего правого кулака толку от меня как от бойца мало.

― Держись правой стороной к моей спине ― я прикрою тебя.

Я выгибаю бровь и киваю.

На дальнем краю ямы трое оставшихся пиратов дерутся друг с другом. Один из них теряет равновесие и падает в яму. Пока двое оставшихся дерутся за двусторонний топор, мы с Ведьмой ветра встречаемся лицом к лицу со специанцем.

― Болты на его броне уязвимы, ― тихо бормочу я. ― Если мы сорвем их все, нам даже не придется его убивать. Он истечет кровью. Он уже на полпути к этому.

Ее рот складывается в мрачную линию.

― Значит, будем смотреть, как он истекает кровью.

Я киваю, и на счет «три» мы бросаемся на него с двух сторон. Я делаю ставку на левую сторону, используя передний щит костюма в качестве тарана, чтобы врезаться в его незащищенное правое плечо.

Он с невероятной силой отпихивает меня, опрокидывая задницей на песок, но это дает Ведьме ветра возможность оторвать одну из металлических деталей своего костюма в форме ребра и воткнуть ее между его грудной броней и кожей. Она наваливается на него всем своим весом, оттягивая броню от кожи, и тут же она отлетает.

Черт, почему я сам до этого не додумался? Гораздо проще, чем сбивать болты один за другим.

Через секунду я уже на ногах, левой рукой наношу удар в открытую, сочащуюся кровью плоть на спине гиганта. Он с ревом падает на одно колено и выбрасывает руку, которая бьет Ведьму ветра в подбородок.

Она падает и сворачивается в клубок, корчась от боли.

Вдалеке раздаются чьи-то крики ― еще один пират повержен.

Я вырываю плоский металлический кусок, который использовала Ведьма ветра, и засовываю его в шов между его грудной клеткой и железной обшивкой. Его массивный кулак врезается мне в бедро, проникая до самой кости, но я, чертыхаясь, держусь за металлическое ребро, упираюсь левой ногой в его плечо и, используя свой вес, откидываюсь назад.

С металлическим лязгом отлетает его передняя грудная броня.

Его крик достаточно громкий, чтобы на время заглушить весь стадион. На несколько секунд становится достаточно тихо, чтобы я услышал, как над головой кружат ястребы, шелестя крыльями на ветру.

Под его коленями образуется лужа крови. Его глаза стекленеют. Он бормочет молитву на специанском языке, а затем падает лицом вперед на песок.

Стадион сотрясается от внезапного восторженного рева толпы.

Задыхаясь, я поднимаюсь на ноги. Ведьма ветра все еще стонет, пытаясь встать на четвереньки. Я подбираю упавший топор, принадлежавший одному из близнецов, перешагиваю через Ведьму ветра и подхожу к последнему пирату.

Из его правого уха течет кровь. Его плащ Вудикса исчез, половина металлических реберных доспехов отломана. На шее болтается повязка.

Он замахивается косой, но я легко блокирую ее задним щитом костюма, позволяя изогнутому лезвию вонзиться в дерево, а затем делаю рывок в другую сторону, чтобы вырвать оружие из его рук. Он жалобно поднимает руки, но я качаю головой.

― Только один из нас выберется отсюда, а я кое-кому нужен.

Топор слишком тяжел, чтобы держать его только левой рукой, поэтому я бью его ногой в грудь, и он, раскинув руки, падает спиной в яму, где с жутким стуком приземляется на кол.

Теперь остались только я и Ведьма ветра.

Зажмурив глаза, я выискиваю в толпе Сабину. Она уже на ногах, с тревогой опирается на край перил, рядом с ней Райан. К его чести, он выглядит искренне обеспокоенным. Это очень ценно, учитывая, что именно он отправил меня сюда.

Сабина проводит рукой по горлу, пальцы беспокойно дергают застегнутое ожерелье.

― Я сказал, что сражусь с тысячей мужчин за тебя, маленькая фиалка, ― бормочу я себе под нос. ― Пятнадцать ― это только начало.

Песок начинает кружиться вокруг моих коленей еще до того, как я поворачиваюсь. Еще несколько порывов, и песок облепляет все мое тело, ослепляя и оглушая одновременно.

Однако на этот раз я готов к силе Ведьмы ветра. Я срываю плащ Вудикса с упавшего близнеца и обматываю им нос и рот, оставляя лишь небольшую щель для глаз.

Я не могу использовать свои поцелованные богом чувства, но, по крайней мере, могу дышать.

Откуда-то из глубины песчаной бури вылетает лезвие косы, несомое ветром, но я ожидал этого. Я видел, как сражается Ведьма, и теперь знаю ее тактику.

В очередном порыве в мою сторону внезапно летит топор, и я рефлекторно ловлю его. По предыдущей песчаной буре я знаю, что долго она не продержится, так что мне просто нужно ее утомить.

Я перемещаюсь по площадке арены, пока не нахожу еще плащи Вудикса ― павшей проститутки и пирата, ― а затем бросаю их в воронку в качестве приманки. Оружие Ведьмы ветра летит и попадает в шерстяные тряпки.

Я падаю на живот, прижимаясь к земле, и позволяю приманкам делать за меня мою работу. Вскоре ветер становится слабее. Она теряет силы. Но на этот раз, вместо того чтобы обрушить весь шторм разом, она удерживает ветер вокруг нас двоих, образуя стену.

― Только один из нас, Одинокий Волк! ― Она кашляет кровью, указывая на трибуны. ― А они? Они ничего не увидят.

Я киваю.

Я хватаю упавший шлем Вэйла, готовый броситься на нее, но с криком она собирает последние силы и вызывает ветер, который сбивает меня с ног.

Я взлетаю на двадцать футов в воздух, цепляясь руками за пустоту. На страшную секунду я зависаю там…

А потом она отпускает меня.

Я падаю вниз, барахтаясь, но ухватиться не за что. Спина врезается в песок с такой силой, что воздух выбивает из легких.

Ведьма ветра ждет с поднятой над головой косой. Вот и все. Это происходит слишком быстро, чтобы я успел уклониться. В любую секунду ее лезвие обрушится на мою шею.

Сабина, мне чертовски жаль. Я пытался.

Когда Ведьма ветра готова опустить косу, ее глаза внезапно расширяются настолько, что становятся полностью белыми. В уголках ее рта появляются розоватые капельки пены. Ее тело содрогается, коса выскальзывает из руки и падает на землю.

В мгновение ока я перекатываюсь в сторону, приготовившись к бою. Ребра болят. Легкие все еще не могут нормально вдохнуть. Но Ведьма ветра не нападает.

Она хватается за сердце, падает на колени, а затем лицом в песок.

Секунду я не двигаюсь, мышцы напряжены на случай, если это уловка.

Кружащийся песок редеет ― стена, скрывающая нас от толпы, может рухнуть в любую секунду.

Я нащупываю ее пульс. Он угасает… угасает… угас. Ее губы синеют. Ее глаза становятся стеклянными, как замерзшее озеро.

Из-под ее костюма Вудикса выползает крошечный паучок ― такой маленький, что только мои глаза могут его разглядеть, ― и зарывается в песок. Это паук-древоточец. Один укус смертелен.

Понимание поражает меня.

Сабина. Она сделала это. Она спасла мне жизнь. Хрен его знает, как, ведь Берольт блокировал ее дар. Но я уверен в этом, как никогда в жизни.

Пока ветер утихает, я быстро соображаю. Я должен защитить Сабину. Валверэи не должны знать, что она это сделала. Поэтому я опускаю топор в центр ребер Ведьмы ветра, чтобы никто не узнал, что она была убита не мной.

Песчаная буря наконец прекращается, открывая арену, и я остаюсь последним бойцом, а десять тысяч зрителей вскакивают на ноги, выкрикивая мое имя, пока оно не начинает биться в моей голове.

― Вот ваш победитель! ― кричит диктор через свой рупор. ― Одинокому Волку Дюрена отпущены его грехи!

***

Пока я смотрю на скандирующую толпу, у меня болит рука. Ребра тоже. Мои легкие хрипят. Мои чувства вспыхивают и гаснут, как светлячки, подавленные оглушительным шумом. Я мрачно наблюдаю, как над головой кружат ястребы. Или это стервятники? Ей-богу, их, должно быть, сотни.

Их что, привлекла вся эта кровь?

Золотые Стражи выходят на арену и окружают меня широким кругом. Шестеренки люка жужжат, пока он не закрывается, скрывая кровавую бойню под ним. Служители стадиона уже уносят мертвых бойцов, а еще больше людей спешат с граблями, чтобы прочесать окровавленный песок.

Райан не идет к проходу ― не в силах сдержать эмоции, он перепрыгивает через перила ложи Бессмертных, протискивается сквозь кричащую толпу и повторяет прыжок у нижнего барьера, приземляясь на песок.

Он идет по арене мощными шагами, его лицо совершенно ничего не выражает, и на секунду мне кажется, что он вот-вот достанет нож, чтобы закончить дело, которое не удалось пятнадцати другим бойцам.

Он останавливается в двух шагах передо мной.

У меня пересыхает во рту. Я безоружен ― он может это сделать.

― Вульф Боуборн, ты ― крутой ублюдок. — Он внезапно обхватывает руками окровавленные лоскуты моего костюма и обнимает меня так сильно, что выбивает воздух из моих и без того измученных легких. ― Я знал, что ты победишь!

У меня отвисает челюсть, я теряю дар речи. Я потерял чертову уйму крови. У меня синяки в тех местах, о которых я даже не подозревал.

Райан обхватывает рукой мой загривок и говорит голосом, переполненным возбуждением:

― Все прощено. Твои грехи смыты кровью. Мы снова братья, да? Но, Вульф? ― Его голос дрожит. ― Не разбивай мне сердце снова.

Он сжимает мое плечо. Я киваю, ошеломленный, но, возможно, это просто уловка.

Главный вход открывается, и на арену выходит Сабина в сопровождении солдат. Ее глаза круглые, как серебряные монеты. Она выглядит такой же изможденной, как и я, как будто сама участвовала в битве.

Мои глаза впиваются в каждый ее дюйм, отчаянно пытаясь понять, не причинил ли ей вред Берольт, но, насколько я могу судить ― а это платье многое показывает, ― она совершенна, как рассвет.

Она останавливается, чтобы не обнять меня, и сглатывает образовавшийся комок в горле. Ее взгляд нервно мечется между Райаном и мной.

Официальным голосом, который я почти никогда от нее не слышу, она объявляет:

― Вульф Боуборн. Я приветствую твою победу.

Моя челюсть сжимается, когда я киваю, стараясь соответствовать ее тону.

― Миледи. Я не могу мечтать о вашем прощении.

― И все же оно у тебя есть. ― Ее слова звучат скованно, формально, как будто мы читаем по сценарию.

Райан обращается к толпе и, подняв правую руку Сабины и мою левую, кричит:

― Все прощено!

По лицам зрителей текут слезы. Дети обнимают родителей за ноги, а девочки-подростки бросают на арену тюльпаны.

Диктор ловит один из цветков и прижимает его к сердцу, поднимая свой рупор.

― Предательство. Бесчестие. Смерть. И в конце концов ― прощение. Какое завершение истории о Крылатой Леди и Одиноком Волке! Концовка, достойная самих богов! Наш опозоренный охотник поймал величайшую добычу ― помилование от будущих короля и королевы!

Мой желудок сводит. Боль накатывает волнами. Сабина смотрит на меня через плечо, ее взгляд быстрый и нежный, как мотылек. Если бы только люди знали настоящую историю.

Я не получил отпущения грехов ― она убила за меня.

― Склонись передо мной, Вульф Боуборн. ― Райан выхватывает меч. ― Ты восстановлен в рядах Золотых Стражей.

Я опускаюсь на одно колено, но тень падает на меня, когда я склоняю голову. В воздухе появляется странный запах. Старого железа. Запах чумы. Что-то терпкое, похожее на черную вишню. Температура резко понижается ― неужели мои чувства снова сходят с ума?

Однако на этот раз Сабина тоже обнимает себя руками, словно ей холодно.

По мере того, как тень распространяется по арене, энтузиазм зрителей сменяется криками замешательства.

― Что это? Ястребы? ― Райан хмурится, глядя в небо.

Тысячи птиц ― столько, что хватит, чтобы закрыть половину неба, ― кружат над нами, как грозовые тучи.

У меня сводит живот.

― Не ястребы, ― бормочу я, сосредоточенно разглядывая очертания птиц. ― Грифоны.

Более известные как Крылья чумы.

На стадионе раздаются крики. Пыль сыплется с крыльев птиц, когда они машут ими: мерцающий разноцветный порошок, который был бы прекрасен, если бы не нес с собой смерть.

Стоя перед входом для бойцов, Джоки одним из первых попадает под нее. Он с криком хватается за лицо, словно на него напали мошки. Через несколько секунд из его глаз и носа льется кровь. Он падает лицом в песок. Мертв.

Черт возьми.

Мне просто жаль, что я не смог убить его сам.

Еще больше криков раздается вокруг. Люди падают по всему стадиону. Плачут кровью. Врезаются друг в друга в панике, пытаясь спастись бегством. Не остаются невредимыми и высокородные зрители в ложе Бессмертных: леди Солвиг падает на перила, из ее ушей капает кровь, она кричит, а затем опрокидывается через перила головой вниз.

Раздается треск, ее череп раскалывается.

Это чертова кровавая бойня. Но у меня зудит в затылке. Ни один священник Красной церкви не пострадал. Все они спокойно стоят на своих местах. Может быть, дело в их траурных масках? Они защищают их от чумной пыли?

Пока я наблюдаю за ними, они начинают срывать с себя тяжелые малиновые одежды, обнажая висящие на поясах мечи и белокурые волосы, скрытые до этого под капюшонами.

Это не священники.

Это чертовы волканские воины.

Диктор в ужасе поднимает свой рупор, чтобы призвать к спокойствию, но чумная пыль падает на него, и он оседает, как завядший тюльпан. Его рупор падает на один из барабанов, отдаваясь эхом, подобным грому.

Все это происходит в считанные секунды, пока волна чумной пыли приближается к нам.

Райан выхватывает меч.

― Черт! Что это?

― Волканцы. Это волканцы. ― Я выбиваю меч из его руки, обнимаю его и Сабину двумя руками, а затем взмахиваю плащом Вудикса над нашими головами как раз в тот момент, когда дождь чумной пыли достигает нас.

Глава 25

Сабина

Бастен обхватывает меня левой рукой за талию, притягивая к себе под плащом, пока мы втроем вслепую пробираемся к выходу для бойцов. К черту приличия ― это атака грифонов. Никто не осудит его за то, что он прикоснулся ко мне. Райан обхватывает меня правой рукой с другой стороны.

Они оба защищают меня с двух сторон.

Один ― мой меч.

Второй ― мой щит.

Когда песок под нашими ногами превращается в кирпичи, Бастен наконец отбрасывает плащ, и мы вдыхаем воздух. Укрывшись под кирпичной аркой, мы надежно защищены от падающей чумной пыли. Несколько солдат на арене, следуя примеру Бастена, закрывают лица плащами Вудикса или щитами Вэйла, собранными на арене, но на песке, забрызганном кровью, уже лежат мертвые солдаты.

На трибунах большая часть публики укрылась или закрыла лица, но также видно поразительное количество мертвецов.

Налетчики в масках методично расправляются с выжившими, пробираясь к арене.

К нам.

― Чумная пыль смертельна только в том случае, если ее вдохнуть в воздухе, ― кричит Райан всем собравшимся. ― Как только она коснется земли, она безвредна. Она действует только на людей, но не на животных. Так что, если кто-то может спуститься к клеткам с тиграми, сейчас самое время выпустить их на волю.

Но никто из солдат не двигается с места, потому что это означает снова выйти под падающую с неба чумную пыль.

― Сури. ― В горле так пересохло, что я едва могу выговорить ее имя. ― И Ферра. Они в ложе Бессмертных. А Бриджит была где-то на трибунах…

― Я уверен, что Фольк спас их. ― Бастен переводит взгляд на меня. Его левая рука дергается, почти поднимается, но он смотрит на Райана и сдерживает себя. ― Ты цела и невредима?

― Чумная пыль на меня не попала.

― Я не это имел… ― Он замолкает. Его взгляд падает на ожерелье, скрывающее мое родимое пятно. Он снова смотрит на Райана, который спешно отдает приказы полудюжине солдат, отправляя их на трибуны в поисках налетчиков.

Бастен придвигается ближе и тихо спрашивает:

― Что лорд Берольт сделал с тобой?

Темный взгляд его глаз заставляет меня содрогнуться ― такой же взгляд был у него перед тем, как он расправился с целым отрядом волканских бандитов.

― Ничего. ― Мне тоже приходится сдерживать себя, чтобы не прикоснуться к нему, как мне хочется. ― Это всего лишь ошейник. Он блокирует мои силы.

― Но тогда как… ― тихо произносит он, ― …паук?

Я дергаю за облегающий лиф, но, выкованный из металла, он не поддается регулировке, как шелковое платье. Я шепчу:

― Пауки не говорят, они поют. Песни пауков не имеют ничего общего с моим даром. Это просто язык природы. Когда Берольт заблокировал мои силы, я все равно смогла спеть им ― один откликнулся.

Бастен больше ничего не говорит, но я могу прочесть благодарность в его мерцающих глазах.

Райан внезапно хватает меня за запястье и тянет к паре солдат.

― Вы двое. Отведите леди Сабину в безопасное место, пока эти проклятые богами налетчики не добрались до нас. Посадите ее в крытую карету и вернитесь в Сорша-Холл. Я хочу, чтобы у ее дверей стояли двадцать стражников.

― Нет, подожди! ― Я вырываю запястье из хватки Райана, сердце колотится о ребра. Пальцы вцепились в ошейник лорда Берольта, прикрывающий мой крестный поцелуй.

― Райан, я могу помочь. Позволь мне попытаться управлять грифонами, как я управляла тигром.

― Сабина, это чуть не убило тебя, ― возражает он.

― Сотни людей сейчас умирают!

Этот чертов ошейник ― он застегивается и запирается сзади, где я не могу до него дотянуться. Пока я дергаю за золотые цепи, Бастен снимает нож с погибшего солдата и с помощью рукояти раздвигает запертую пряжку.

Она открывается.

― Сними его! ― кричу я. Бастен помогает мне снять ошейник, словно это яд, и засовывает звенящее украшение в карман.

Наконец освободившись от него, я бегу к выходу. Грифоны над головой все еще машут крыльями, роняя ядовитую пыль.

На трибунах десятки Золотых Стражей с завязанными вокруг носа и рта тряпками сражаются с налетчиками в масках. Над головой птицы кружат, как циклон, ― слишком синхронно, чтобы это было естественным.

Кто-то подготовил грифонов к атаке.

Я делаю несколько вдохов, пытаясь сосредоточиться. Я концентрирую свое внимание на стае и твердо приказываю:

Покиньте эти небеса.

Голоса птиц возвращаются ко мне, как камни, падающие в глубины моего разума, но ни одно из их слов не имеет смысла.

Не то, что ты…

…на ветру…

серый, серый, серый

…ДОЧЬ…

Последнее слово так сильно поражает меня, что я дергаюсь, ища опору в кирпичной стене арки. Странный гул в воздухе заставляет мои колени дрожать. Я чувствую влагу под носом и когда касаюсь ее, мои пальцы оказываются в крови.

― Сабина? ― Бастен мгновенно оказывается рядом со мной.

― Птицы, ― начинаю я. ― Тут… тут что-то не так. Они как будто слышат меня, но что-то мешает.

Полная решимости, я снова смотрю в небо. Я управляла тигром ― какая-то глубоко спрятанная часть меня знала, как это сделать, и эта способность никуда не делась.

Расставив ноги, я вкладываю всю свою волю в то, чтобы прокричать одно слово:

Улетайте!

Стая грифонов издает оглушительные звуки, не прекращая своего движения по кругу и игнорируя мою команду.

Сменив позу, я пытаюсь снова:

Кто вами управляет?

Ответы обрушиваются на мой разум, как град:

Он

Он

Единственный

Король

Тошнота накатывает на меня с такой силой, что я сгибаюсь. Я прислоняюсь к кирпичной стене, и боль от ее шершавой поверхности не дает мне рухнуть на землю.

― Рашийон. ― Я прижимаю руку к своему горящему родимому пятну. ― Это Рашийон. Он командует ими.

Райан и Бастен обмениваются напряженными взглядами.

― Они тренируют золотых когтей, ― бормочет Райан себе под нос. ― Почему бы не управлять грифонами?

У меня на лбу выступает пот. У меня кружится голова, я дезориентирована. Волканский рейдер спрыгивает на песок арены, и Райан выхватывает меч, хотя между нами десятки Золотых Стражей.

― Иди! ― Райан подталкивает меня к выходу. ― Сабина, ради…

ВАЛ-ВЕ-РЭЙ

Звук раздается в моих ушах, как раскат грома, и я сжимаю голову двумя руками.

Я протискиваюсь между Райаном и Бастеном и смотрю на небо, где птицы сменили строй. На фоне облаков вырисовывается ужасающее лицо.

Солдаты под аркой вглядываются в крылатых существ. Я с нарастающим ужасом наблюдаю, как небо становится холстом для зловещего лица Безумного короля, созданного из теней и перьев. Его глаза ― темные стаи собравшихся птиц. Его рот открывается вместе с их бьющимися крыльями.

Я не могу не дрожать, когда безмолвный взгляд короля Рашийона скользит по мне. Это не благосклонный правитель, это предвестник тьмы, его послание пронизано угрозами, и я стою, не в силах отвести взгляд от ужасающего зрелища.

От лица моего отца.

Стая слегка сдвигается, и гротескный рот шевелится.

ВАЛ-ВЕ-РЭЙ, ― снова раздается в моем сознании мрачный голос. Птицы говорят со мной все вместе, но через них говорит кто-то еще.

СЕЙЧАС НАША СДЕЛКА ТЕБЯ УСТРАИВАЕТ, ВАЛВЕРЭЙ?

Мои ногти впиваются в руку Райана достаточно сильно, чтобы пустить кровь.

― Рашийон говорит с тобой. Общается через птиц.

Лицо Райана бледное, но глаза горят отвагой.

― И что он говорит?

― Он сказал что-то о сделке.

Лицо Райана мгновенно застывает. Он кладет руку на эфес меча, и его челюсть напрягается.

― Сделка? Что он имеет в виду?

Голос снова звучит в моей голове, так требовательно, что перехватывает дыхание.

СЛУШАЙТЕ, КОРОЛЕВСТВО ЮЖНОГО БЕРЕГА. ИЗБРАННЫЕ ПРОБУЖДАЮТСЯ. ГОБЕЛЕН ТКЕТСЯ ЗАНОВО. СТАРЫЕ УЗЫ СКРЕПЛЯЮТСЯ ВНОВЬ. ВЕРНОСТЬ ВОЛКАНИИ ДЕРЖИТСЯ НА ВЕКОВЫХ ДОГОВОРАХ, ПОТОК СИЛЫ НЕ ИМЕЕТ СЕБЕ РАВНЫХ. СМОТРИТЕ, ЛЮДИ АСТАНЬОНА: ЭХО ВАШЕГО НЕПОВИНОВЕНИЯ ― ЛИШЬ МИМОЛЕТНАЯ ТЕНЬ НА ФОНЕ НЕУМОЛИМОГО ПРИЛИВА. КАК ТОЛЬКО ЗАВЕСА ИСТОНЧИТСЯ, ПРИСЛУШАЙТЕСЬ К ЗОВУ. УСТОИТЕ ЛИ ВЫ, КАК САЖЕНЕЦ НА ПУТИ БУРИ, ИЛИ СДАДИТЕСЬ НЕИЗБЕЖНОМУ РАССВЕТУ?

Я хватаюсь за арку, чтобы не потерять сознание, пока произношу грубый перевод загадочных предупреждений.

― Он предупреждает жителей Астаньона о грядущей борьбе. Боги пробуждаются. Он говорит, что они встанут на сторону Волкании, как предписывает древний договор, и Астаньон должен поклясться в верности или встретить их гнев…

Голос сменяется с рокочущего рева на внезапный зловещий шепот у меня в голове.

Я нашел тебя, дочь. Я всегда тебя нахожу. Скоро ты будешь со мной.

Мои колени готовы подкоситься. На трибунах раздается звон мечей, когда стражи вступают в схватку с волканскими воинами. С неба все еще сыплется чумная пыль.

Все вокруг меня умирает.

― Я. ― Мой голос хриплый, едва слышный. ― Он говорит обо мне. Что он нашел меня. Думаю, налетчики пришли за мной.

― Черт возьми, Райан! ― проклятие Бастена разрывает воздух. ― Разве я не предсказывал этого? Он идет за ней, как я и говорил. Он неумолим, когда дело касается ее!

Маска Райана сползает, выдавая мгновение неуверенности. Но его самообладание тут же возвращается.

― Сабина должна стать моей королевой ― и будь я проклят, если позволю Волкании забрать ее.

Он выхватывает меч.

― Что, черт возьми, ты собираешься делать, рубить чуму? ― рычит Бастен.

― Я начну с нескольких дюжин воинов, ― говорит Райан.

У меня перехватывает дыхание, тиски сжимают грудь, когда слова отца эхом звучат в моей голове. Каждое слово ― это удар молотом по моему рассудку. Ни один человек не способен говорить через грифонов, как это делал Рашийон, ― разве что сами боги ему помогают.

Неужели это правда? Боги уже пробудились? Помогают ему?

С арены хромает солдат, весь в крови и грязи. Когда он откидывает защитную ткань с подбородка, я узнаю Фолька. Его седеющие волосы покрыты песком. На левом виске глубокая рана.

― Лорд Райан. Вульф. ― Он тяжело дышит. ― Нападающих слишком много. Поначалу мы превосходили их числом, но грифоны уничтожили слишком много наших солдат. Мы должны отступить.

― Отступить? ― цедит Райан. ― Похоже, что я знаю значение этого слова?

С ужасом я касаюсь руки Фолька и спрашиваю:

― Ты видел Сури и Ферру в ложе?

Он кивает, кашляя в рукав рубашки.

― Максимэн затащил их в кладовку, я полагаю, они пока в безопасности, но заперты там.

Мои мысли путаются, страх за друзей переплетается с моими личными, темными переживаниями. Меня переполняет желание действовать ― но как? Ощущение беспомощности душит, наваливается неподъемным грузом, грозя утопить меня.

― Что прикажете, милорд? ― Фольк спрашивает Райана. Полдюжины солдат остаются с нами у входа. Если бы мне пришлось гадать, я бы сказала, что на всей арене в живых осталось около трех десятков солдат. Ощущение полной безнадежности ― один камень, сдерживающий бушующий поток.

Могу ли я позволить, чтобы все закончилось вот так? Пленением, похищением в проклятое королевство, в то время как мои близкие лежат павшими или пораженными болезнью?

Когда-то, когда налетчики моего отца схватили меня, я призвала пчел, и они вняли моему зову, став живым щитом против его воли.

Но что теперь? Какую силу природы я могу призвать? Пчелы, тигры, ястребы, волки ― никто не сможет усмирить эту бурю.

Но тут в глубинах отчаяния забрезжил огонек надежды.

Сабина! Я иду!

Огонек надежды вспыхивает и распространяется, как лесной пожар. Тиски на моей груди ослабевают, паника отступает. Когда я, пошатываясь, иду к арене, со стороны сломанных ворот по песку навстречу мне летит знакомая фигура.

Это Мист. Моя прекрасная лошадь. Моя храбрая девочка. Словно белый хвост кометы, она разрывает чумную пыль, которая падает вокруг нее не причиняя вреда, как пушинки одуванчика. Ноги в грязи, одно копыто обломано ― должно быть, она выбила дверь своего стойла, почувствовав мою боль.

В двух шагах от нее единорог несется по арене со всей силой ночной бури, обретшей плоть, и искры летят из-под его копыт.

Я смотрю вверх ― солнце начинает пробиваться сквозь облака.

― Бастен! ― Я протягиваю руку, и он берет ее. Доверяя мне. Поддерживая меня. ― Мне нужно встать на твои плечи. Быстро.

― Маленькая фиалка, ты можешь наступить на мое сердце, если хочешь.

Он формирует руками стремя, и я снимаю туфли на высоком каблуке и босиком забираюсь на него. Другой ногой я упираюсь в его согнутое бедро, а затем поднимаюсь выше. Опираясь на стену, я встаю на ноги, балансируя на его широких плечах.

Он обхватывает мои ноги руками, чтобы удержать меня, и смотрит вверх с напряженным вниманием, как будто скорее умрет, чем уронит меня.

― Когда я скажу… ― я отрываю кусок шелка от платья и завязываю его как маску вокруг носа и рта, ― подбрось меня в воздух.

Я ищу положение, чтобы я могла оттолкнуться, и он вздрагивает, когда моя пятка наступает на его правое плечо. Я бросаю на него обеспокоенный взгляд, но он лишь морщится и кивает:

― По твоей команде.

Райан, Фольк и солдаты в шоке смотрят, как Мист и единорог бегут по арене в нашу сторону. Даже волканские воины, сражающиеся на песке, замирают, не в силах оторвать взгляд от благоговейного зрелища. Может, в Волкании и есть грифоны и золотые когти, но у лорда Райана Валверэя есть единорог.

Существо еще более редкое, чем сами боги.

― По моей команде! ― кричу я Бастену, когда Мист несется ко мне. ― Сейчас!

Он плавно подбрасывает меня к Мист. Его правая рука ― обычно более сильная ― странно дрожит подо мной, и только когда я упираюсь в нее всем весом, я понимаю, что она сломана.

Но уже слишком поздно. Я прыгаю на Мист. Мои пальцы впиваются в основание ее гривы, а правая нога обхватывает ее спину, икры скользят по гладким бокам и прижимаются к ней.

― Ваууу! ― кричу я сквозь повязку на лице, торжествуя, что оседлала свою верную кобылу. Никто не сможет определить ее преклонный возраст по шагу; она скачет уверенно и надежно, как река Иннис.

Мы кружим по арене рядом с единорогом, а волканские налетчики настолько ошеломлены, что на время забывают о том, что должны убивать наших солдат.

Ты уже делала это раньше, Сабина, ― говорю я себе. ― Ты сможешь сделать это снова.

Я взбираюсь на спину Мист и приседаю, цепляясь за ее гриву. Мои волосы развеваются вокруг меня, тяжелая коса грозит распуститься. Я бросаю взгляд на спину единорога. Его мускулы пульсируют, как потоки воды под кожей. Его неземная и ужасающая красота гипнотизирует. На секунду я чувствую себя в ловушке времени ― как будто открылся портал в другой мир, позволяющий мне заглянуть в прошлое.

Загадочный, древний голос из глубины моей души снова шепчет мне.

T…

Грифоны разлетаются над головой, привлекая мое внимание как раз в тот момент, когда я почти уловила таинственное послание голоса. Парящее в небе лицо короля Рашийона распадается на птиц, но чумная пыль все еще сыплется вниз.

Мои ноги напрягаются.

Если я собираюсь это сделать, то это должно произойти сейчас.

С криком я прыгаю с Мист и приземляюсь прямо на единорога. Спина у него широкая, растягивает мои бедра, но я обхватываю его икрами и упираюсь пятками.

― Вперед! ― подбадриваю я его.

Получив свободу действий, он мчится еще быстрее. Мист остается позади нас, а его мощные шаги сотрясают землю. Мир за пределами арены превратился в сплошное пятно. Пот пенится на его шее и плечах, но не от усталости. Острые пряди его гривы режут мне ладонь, но я не обращаю внимания на боль, сосредоточившись только на захватывающей дух езде.

Я не знаю, когда именно это происходит, но мы находим общий ритм. Прекрасный момент, когда его движения и мои идеально синхронизированы, мы словно два танцора, отдающиеся музыке. Всплеск адреналина прокатывается по мне. Я ощущаю его силу, это дикая энергия, требующая уважения. Благоговение охватывает меня, ветер развевает мои волосы.

Это больше, чем просто возбуждение; это связь, которая затрагивает какие-то забытые глубины внутри меня.

Голос шепчет снова: Торр.

Торр, ― повторяю я в голове священное заклинание.

Единорог мгновенно откликается. Его шаг ускоряется, копыта летят над песком, как крылья, когда он обегает дальний конец арены и направляется назад. По мне проносится дрожь, предчувствие какой-то древней магии, которую я только начинаю исследовать, пока лишь прикоснувшись к ней.

Но имя горит во мне с уверенностью утренней звезды.

Торр! ― Кричу я. ― Я нарекаю тебя Торр!

Мышцы единорога вздрагивают подо мной, словно он заново родился. Я тоже чувствую себя изменившейся. В этот момент, сидя на звере, на котором осмеливались ездить только боги, я чувствую себя так, словно открываю величайшие тайны мироздания. Как будто я ― сама бессмертная Солена. Богиня природы. Связанная с магией на таком уровне, который человечество никогда не сможет познать.

Но теперь я знаю. Каким-то образом я чувствую это.

Что-то меняется между нами ― впервые Торр не сопротивляется моим командам. Когда я направляю его влево, он тут же отклоняется. Когда я подбадриваю его, он ускоряет шаг. Мы с ним едины так, как я чувствовала себя раньше только верхом на Мист.

С трепетом я осознаю, что в моем распоряжении оружие, которому нет равных во всех семи королевствах.

Я откидываюсь назад, двигая бедрами, и Торр тут же останавливается. Его легкие вздымаются под моими бедрами. Из его ноздрей вырывается пар. По его толстой шее стекает пена пота; и все же я чувствую, что он использовал лишь малую часть своей силы.

Арена превратилась в поле боя. Мертвые тела лежат на трибунах и свисают через перила. Павшие солдаты истекают кровью на песке. Об этой трагедии будут писать веками ― и она еще далека от финала.

Волканские воины одерживают верх, тесня наших солдат у входа на арену. Райан и Вульф сражаются вместе с ними, но их слишком мало, чтобы победить.

Любой историк сказал бы, что эта битва Астаньоном проиграна.

И все же, если кто-то из налетчиков думает, что увезет меня в замок Драхаллен, он недооценивает волю женщины.

Торр, ― говорю я, готовая отдать приказ, но останавливаюсь.

Я поклялась себе, что не буду принуждать ни одно животное. Я никогда не лишу воли ни одно живое существо. Многие мужчины могли бы посмеяться надо мной из-за этого ― но они не понимают, что настоящая власть устанавливается не силой, а доверием.

Вместо этого я прошу его:

Пожалуйста, сожги всех наших врагов до единого.

Из его ноздрей вырывается струйка пара. Он опускает голову так, что его рог ловит луч солнечного света, пробивающегося сквозь облака, и я чувствую прилив адреналина в его собственных венах. Тысячу лет он был лишен солнечного света, источника своей силы.

До сегодняшнего дня.

Наконец-то, маленькая фея, ― говорит он, ― команда, которая мне нравится.

Когда солнечный свет отражается от солариума в его спиралевидном роге, призма магического света вспыхивает над ареной ослепительным, внушающим благоговение огнем, который поставил бы на колени даже богов.

Глава 26

Вульф

Когда на арене раздается лязг мечей, звуки и запахи битвы лавиной обрушиваются на мои чувства. Металлический привкус крови. Резкие крики сражения. Я поворачиваюсь, когда налетчик замахивается на меня. Мой меч сталкивается с его сталью, от столкновения летят искры. Я парирую еще один удар, сила которого прокатывается по моей руке, и делаю стремительный выпад, который находит свою цель. Еще один налетчик бросается на меня сзади, но я слышу его приближение и уворачиваюсь, а затем всаживаю клинок ему в спину.

Я не могу не ощущать возбуждающего прилива опасности, азарта охоты.

Но это не важно.

Важна только она.

Я поворачиваюсь к арене, и время словно останавливается.

Сабина скачет верхом на единороге, и это похоже на ожившую сказку фей. Даже в самой священной книге боги с благоговением говорят о рогатых лошадях. Во времена расцвета фей существовало лишь несколько единорогов. Даже Бессмертные не могли полностью укротить несгибаемую волю этих зверей.

Единорог ― орудие разрушения. Пороховая бочка во плоти. А Сабина скачет на нем с такой непринужденной грацией, что у меня слабеют колени.

Я мог бы поклоняться ей как своей единственной и неповторимой богине. Отныне и вовеки.

Захватывающая сцена заставляет битву затихнуть ― пауза, которую разделяют и волканцы, и астаньонцы. Я уверен, что воспоминание о том, как Сабина уверенно скачет на единороге навсегда останется в памяти каждого из нас.

Достигнув конца арены, она поднимает единорога в боевую стойку. Трепет восторга от ее победы наполняет мою грудь. Черт возьми, маленькая фиалка, ты сделала это.

И все же, несмотря на благоговение перед прекрасной сценой, в их совместном движении чувствуется ярость, в их грации ― жестокость. У меня большой опыт кровопролитных сражений, но даже я чувствую прилив ужаса перед тем, что должно произойти.

― Райан. ― Я оттаскиваю его от открытого проема. ― Назад. Всем отойти!

По моему призыву наши солдаты, опомнившись, устремляются в безопасное помещение.

Волканские воины медленнее соображают, что происходит.

Вспышка ослепительного света вырывается из единорога, словно рождение звезды. От силы света половина налетчиков падает на колени.

Из безопасного проема арки я в ошеломленном молчании наблюдаю, как его рог ловит луч солнечного света и с точностью стрелы пускает его по полу арены. Голубовато-серебристый огонь расцветает везде, куда попадает свет. Он плавит песок, превращая его в линии расплавленного стекла, которые тут же застывают в причудливые формы.

Огонь фей превращает налетчиков в пепел быстрее, чем они успевают моргнуть.

Единорог поднимает голову, чтобы изменить угол света, и волшебный огонь расходится сияющим веером по небу, испепеляя каждого грифона, которого он касается, пока их пепел не начинает кружить черной метелью над ареной.

Запах горелой плоти смешивается с нотами старого железа и черной вишни.

Волканские рейдеры пытаются укрыться, но благодаря мечу Райана и моему крепкому кулаку мы выталкиваем их на открытую часть арены, где Сабина кружит на единороге, а затем приказывает уничтожить их.

Щелчок пальцами ― и они превращаются в пепел.

На краткий миг мой взгляд встречается со взглядом Сабины. Ее волосы выбились из косы, и она похожа на саму бессмертную Солену, словно она уже не человек, а сила природы.

У меня по коже бегут мурашки от поразительного осознания, что я наблюдаю за рождением легенды, о которой будут писать и через тысячу лет.

― Она рождена быть королевой, не так ли? ― Райан произносит рядом со мной, в его голосе звучит благоговение.

― Не королевой, ― хриплю я, в горле пересохло. ― Богиней.

Райан тихонько фыркает.

― Королеву я могу приручить. Богиню? Некоторые вещи слишком сложны даже для меня.

Слишком? Нет. То, что я чувствую к Сабине в этот момент, не имеет ничего общего с играми во власть; любить ее ― значит танцевать с огнем богов, бесстрашно и навсегда подарив ей свое сердце. Огонь, в который я готов войти, чтобы быть рядом с ней всю жизнь.

Меня не пугает сила Сабины ― я чертовски потрясен ею.

По позвоночнику пробегает дрожь, и я тихо и настойчиво спрашиваю:

― Что Сабина имела в виду, говоря о сделке с Рашийоном?

Райан кашляет в рукав рубашки, затем поправляет лямки жилета, как будто они слишком стесняют движения.