Серебряный ублюдок

Эпилог

Бекка

Шесть лет спустя

— Ты определенно облажаешься, — говорю я Даниэль, ухмыляясь. Она сидит за моим кухонным столом, сжимая чашку чая пальцами, побелевшими от стресса. — Все лажают. Хорошая новость в том, что дети сильные. Все будет хорошо.

— Но я хочу стать идеальной мамой, — говорит она напряженным голосом. — Я всегда думала, что для начала мне нужно остепениться. Я имею в виду, что всё хорошо, но ради Бога. Как я буду работать в баре и ухаживать за ребенком?

— А как я заканчивала школу, начинала встречаться с Паком и родила ребенка? — спрашиваю я, пожимая плечами. — Ты просто сделаешь это, потому что ты должна. Я обещаю тебе — как только этот ребенок родится, ты будешь слишком занятой и уставшей, чтобы беспокоиться о том, как всё сделать правильно. Если ребенок будет ещё живым в конце дня, значит это победа.

Даниэль закатывает глаза, показывая мне средний палец. Она думает, что я шучу, пытаясь заставить её чувствовать себя лучше. Ха… Она еще не знает, что ей предстоит.

— Итак, Реджина хочет знать, какой торт приготовить для праздника в честь рождения малыша.

— Шоколадный, — отвечает она, грызя ноготь. — Я до сих пор не понимаю, почему мы не можем пригласить парней.

— Потому что Блейк заплатил мне пятьдесят долларов, чтобы убедиться, что его не пригласят, — говорю я ей.

Прежде чем она успевает ответить, мой мальчик, Гуннар, врывается на кухню.

— Кэти пытается застрелить меня! — кричит он, его маленький трехлетний язык не успевает за мыслями, коверкая слова. — Она собирается убить меня!

Я ловлю сына и беру на руки.

— Я сейчас вернусь, — говорю я Даниэль.

Она кивает, нахмурившись. Вероятно, не следовало выдавать Блейка.

Выйдя через дверь, я смотрю через маленькую лужайку на свою дочь. Наш дом небольшой — всего лишь две спальни, находится в одном из каньонов, — но нас окружает лес, и детям очень нравится бегать среди деревьев.

— Кэти Редхаус! — зову я. — Иди сюда!

Она бежит ко мне, и я понимаю, что она снова играла в грязи. Ноги ребенка в грязных подтеках. Ох… и руки тоже.

— Почему ты пытаешься застрелить своего брата? — спрашиваю я.

Она посылает большую беззубую улыбку.

— Потому что он разозлил «Серебряных Ублюдков», — гордо отвечает она. — Мы не можем мириться с этим дерьмом, понятно?

Ох, еще как понятно. Я прямо слышу голос ее отца.

— Я уверена, что «Серебряные Ублюдки» смогут сами о себе позаботиться, — отвечаю я сухим тоном. — Скажи, что тебе жаль, и тогда вы, ребята, сможете поиграть со шлангом пару минут. Посмотрим, сколько грязи ты сможешь смыть без моей помощи. Как только ты будешь полностью чистой, сможешь съесть фруктовое мороженое.

Кэти и Гуннар смотрят друг на друга и начинают кричать от волнения. Затем с радостными криками бегут прочь, в поисках шланга.

Отлично.

Направляясь к гаражу, я слышу рёв мотора «Харлея», который после продолжительного ремонта постепенно возвращается к жизни, еще одно инвестиционное движимое имущество Пака. В первый раз, когда он припер что-то подобное домой, я подумала, что он сумасшедший. Но отремонтировав машину, он смог продать его за три тысячи баксов. Внезапно он перестал казаться мне таким уж сумасшедшим.

Постучав в дверь, я толкаю её. Пак сидит рядом с мотоциклом, копаясь в двигателе, пока тот не умирает с громким шипением.

— Как дела?

— Хорошо, — ворчит он. — Должно быть, закончу через неделю или около того.

— Ты знаешь, что твоя дочь планирует застрелить твоего сына?

Пак замедляется и смотрит на меня, подняв брови.

— Какого хрена?

— Да, видимо, он разозлил «Серебряных Ублюдков», так что она собирается буквально убрать его.

Пак встает, отчищая руки. Дерьмо. Шесть лет вместе, а его задница стала еще сексуальнее. Кажется, в этом имеется некая несправедливость, учитывая, что это я пережила две беременности.

Пак, ухмыльнувшись, шагает в мою сторону.

— Вы сегодня выглядите очень сексуально, миссис Редхаус.

— Именно так, мистер Редхаус, и не пытайтесь сменить тему, — говорю я ему, подавив улыбку. — Тебе есть за что ответить. Твоя дочь, кажется, думает, что она крутая байкерша.

Он хватает меня за затылок, впечатывая в своё тело так же, как и тысячу раз за все эти годы, никогда не переставая меня заводить.

— Видимо сказывается плохое воспитание, — бормочет он, целуя меня в подбородок. — Разве она не знает, что девушки не могут состоять в клубе?

— Похоже, она не принимает эту логику, — говорю я ему. — Серьезно, ты не должен позволять детям говорить такие вещи.

— Это то, кто мы есть, — отвечает он.

Я пытаюсь поспорить, но он не дает мне и шанса, целуя меня в губы, настолько разгоряченный, что я забываю, как дышать. Потом его руки сжимают мою задницу, и подняв, переносят меня на верстак.

— Дети снаружи, — шепчу я. — Они могут войти...

— Они играют со шлангом, — отвечает он. — Я слышу их по всему двору. У нас есть как минимум десять минут.

Я обдумываю все. Даниэль всё ещё ждет меня за столом, но она большая девочка. И Пак прав насчёт детей.

— Хорошо, — соглашаюсь я.

Пак просовывает пальцы в мои джинсы, стягивая их к коленям. Я, неловко балансируя, наклоняюсь, чтобы снять ботинки. Он ловит меня и разворачивает, толкнув через стол, из меня вырывается дикий смех.

— Вы должны относиться к этому серьезно, миссис Редхаус.

Его пальцы дотягиваются до развилки моих бедер, гладя вверх и вниз вдоль моей киски. Затем он заменяет их своим членом.

— Бл*дь, — вздыхаю я, когда он толкается глубоко внутрь.

— Теперь поняла в чем заключался мой план? Боже, эти Кегели следует сделать обязательными для всех женщин на Земле, — бормочет он. — Твоя киска туже, чем была до детей, без шуток.

Я сильно сжимаю его, потому что нет ничего лучше лести, чтобы вдохновить девушку.

— Даниэль боится, что испортит жизнь своему ребёнку.

Пак смеется.

— Ты сказала ей, что корабль уже ушел?

Я открываю рот, чтобы ответить, но он вонзается в меня особенно сильно, и мой мозг перестает работать. Ух ты.

Я слышу, как дети кричат на улице. Кэти снова пытается застрелить своего брата? Я решаю, что мне всё равно.

— Ты чертовски горяча, — шепчет Пак, вцепившись пальцами в мои бедра.

Он делает паузу, и я толкаюсь на него, не желая, чтобы он останавливался. Он обнимает меня, чтобы найти мой клитор.

— Ох, дерьмо! — стону я, выгибая спину. — Это так хорошо, малыш.

Поцеловав меня в затылок, он начинает двигаться быстрее. Каждым ударом наполняя меня, и я извиваюсь, желая большего. У меня нет настроения играть или дразнить — я просто хочу, чтобы он трахнул меня. Жёстко.

Не проблема.

Опять же, никогда и не была. Пак всегда точно знал, что мне нравится, и уже вскоре он заставляет меня зависнуть на краю.

— Скажи, что хочешь.

— Я хочу это.

— Что?

— Твой член.

— Ты уже получила его, детка.

Отпустив себя, Пак глубоко толкается внутрь, пока я хнычу, взрываясь вокруг него. Через несколько секунд он присоединяется ко мне, сильно дрожа. Наконец он отпускает меня, и мне удается подняться, покачиваясь на ногах-спагетти. К тому же, мои джинсы все еще обернуты вокруг щиколоток, что не очень-то помогает.

— Ты в порядке?

— Отлично, — отвечаю я, потянув их вверх. — Ты думаешь, что отвлёк меня, но это не так. Мы должны поговорить о любви твоей дочери к насилию.

— Мама! — кричит Кэти.

Стараясь быстрее застегнуть штаны, я упираюсь в дверь.

— Да?

— Почта здесь! Могу я пойти проверить?

— Конечно, детка.

Пак подходит ко мне сзади и оборачивает руки вокруг моей талии, когда Кэти идет к гаражу, размахивая фиолетовым конвертом.

— Смотрите! — говорит она радостно. — Держу пари, что это приглашение на день рождения.

Протягивая руку, я беру конверт, изучая его. Обратного адреса нет, но зато есть почтовый штемпель Чикаго. Хмурясь, я рву его.

Это открытка на День матери, что кажется странным, учитывая, что уже июнь.

«Дорогая Бекка, я недавно узнала, что у тебя появился ещё один ребенок. Ладно, прошло уже три года, но я только узнала. Я просто хочу, чтобы ты знала, что я рада за тебя и горжусь всем, чего ты достигла. Хотела бы я быть лучшей матерью. Береги себя и поцелуй как-нибудь этих малышей за меня. С любовью, мама».

В карточку вложена двадцатидолларовая купюра.

— Чёрт, — ругается Пак, читая через мое плечо.

— Черт, — эхом отзывается Кэти.

Я складываю открытку и сую её обратно в конверт вместе с деньгами. Это четвёртый раз за эти годы, когда она пишет мне, хотя прошло столько времени с момента последнего сообщения, что я уже начала думать, не случилось ли с ней чего. В прошлый раз она послала десятку вместе с засушенной маргариткой.

— Можно мне мороженое? — спрашивает Гуннар, выглядывая из-за двери.

— Конечно, малыш, — говорит Пак.

Он отходит от меня, чтобы подойти к старому холодильнику, который стоит в гараже. Я слышу, как ящик морозильника открывается, и он раздает угощения детям.

— Хочешь, Бекс?

Засунув конверт в задний карман, я качаю головой.

— Нет, я в порядке, — уверяю его я. — Я должна пойти к Даниэль.

Пожимая плечами, он все еще смотрит на меня.

— Люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю.

Оставив их, я возвращаюсь в дом, рассматривая записку своей мамы. Шесть лет, четыре открытки... Наверное, около пары сотен слов.

Так много для этих отношений.

Когда я впервые забеременела Кэти, я потратила месяцы, думая обо всех вещах, в которых боялась напортачить… В конце концов, всё оказалось довольно просто — накормить, поцеловать, убедиться в том, что одежда чистая, ну или не совсем грязная.

Ох, и следить, чтобы они всегда оставались поблизости.

Чтобы еще ни случилось, я знаю, как управляться с детьми.

Наверно, после всего, я все-таки не дочь свой матери.

Примечание автора

Эта бонусная сцена происходит в Академии Нортвудса в ту же ночь, что и рейд в стрип-клуб «Вегас Бэлльс» в «Серебряном Ублюдке».