Серьёзные отношения

4

При этих словах Тина замерла, чувствуя, как бледнеет. Ее колотило, словно в лихорадке. Так Дьюк знает об их отношениях с Эйнджелом Брейди! И он избегал женщин, пока не узнал об их связи! Нет, не может этого быть, это пустые, лживые слова!.. А его злой, ревнивый тон… это — голос собственника… Он желает знать, что было у нее с Эйнджелом.

Ее полные страдания глаза устремились на Дьюка. За что он ее так мучает, в чем она виновата перед ним?

— Если ты так хотел меня, почему же тогда не вернулся?

Он насмешливо поглядел на нее, ухмыльнулся:

— Мне не было места в твоих мечтах, Тина.

— В каких мечтах?

— О замужестве, своем доме, ребятишках. О спокойном семейном счастье. Когда я узнал о Брейди, то даже порадовался. Я считал, что он может дать тебе все это.

— Ах, какое замечательное бескорыстие, какое самоотречение! Ты просто герой душеспасительной книжки, Дьюк Торп, образец добродетели!

Он вздрогнул.

Тина с яростью продолжала нападать на него, выплескивая всю тоску и досаду долгих восьми лет, всю боль от его самоуверенности, горькую обиду на этого человека.

— А может быть, ты и места себе не находишь, потому что не смог получить то, чего добился кто-то другой?

— Места себе не нахожу? — Он саркастически расхохотался. — Только потому, что не подходил на роль респектабельного супруга миленькой юной дурочки, чего ты так жаждала всей душой?

И, не давая ей времени возразить, он с усмешкой процитировал из «Гамлета»:

— «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам.» Или ты забыла это, Тина?

— Но ты, конечно, все это «многое» превзошел, — поддела она, ненавидя его за барственную снисходительность: он говорил с ней как с неразумным ребенком!

— Да, представь себе, я многое узнал на своей шкуре… и никому этого не пожелаю… — Он пристально смотрел на нее, точно видел все ее тайные мысли. — Но ты тоже кое-чему научилась за эти годы, Тина. Ведь недаром ты так оформила мою пьесу, правда? Ты отлично поняла, о чем там идет речь, каков ее смысл. Или это Брейди сделал тебя такой?

«Нет, это ты, только ты сделал меня такой!» — едва не крикнула Тина, но вовремя сдержалась. Какой смысл говорить об этом, ведь все равно он никогда не оценит ее чувств, силу ее любви. Конечно, сам он тоже определенно что-то к ней испытывал, иначе почему же избегал женщин, пока не узнал о ее связи с Эйнджелом?

И почему тогда он отказался от нее? Неужели это произошло только потому, что он считал ее слишком юной и наивной, мечтательной девчонкой, соблазнить и потом оставить которую было бы непорядочно?

— Ты любила его, Тина?

В отчаянии она посмотрела ему прямо в глаза.

— Ответь мне, ведь я отвечал на твои вопросы, — мягко, но настойчиво напомнил он.

Она через силу выжимала из себя слова, принуждала говорить всю правду — правду, которой стыдилась.

— Нет, не любила.

— Но ты отдалась ему.

— Да.

Ее слова падали, словно капли в гулкую тишину. А Дьюк, по всей видимости, был даже доволен. Если женщина так легко пошла на связь с нелюбимым, значит, с ней можно, не раздумывая, закрутить кратковременную интрижку без всяких последствий. В конце концов, она откликнулась на его зов, без колебаний пошла с ним в номер, прекрасно понимая, что может за этим последовать.

— Ты решилась на это от одиночества? — поинтересовался он.

— Оттого, Дьюк, что я нормальная женщина. Ты ведь тоже сказал, что ты нормальный мужчина. Чем я хуже тебя? — сухо отвечала она.

— В таком случае, — удовлетворенно произнес он, — мы квиты.

Он нежно провел пальцами по ее щеке. От прикосновения кожа запылала, ноги задрожали, а сердце часто и беспорядочно застучало. Страх, любопытство, предчувствие опасности, желание боролись в ее душе. Несмотря на оскорбительные слова, что она наговорила Дьюку, ее влечение к нему становилось все более сильным и властным.

Его взгляд гипнотизировал ее, приковывал к месту, не давая уйти, пальцы скользили по гладкому изгибу щеки, вдоль скулы, вниз по шее к золотым цепочкам. Он медленно обмотал их несколько раз вокруг своих пальцев.

— Ты желаешь того же, что и я, — прошептал он хриплым от желания голосом. — Наше влечение не умерло, правда? Как только я взглянул на тебя, а ты на меня, мы все поняли.

Неужели все этим кончится? — подумала Тина. Неужели вся тоска, вся боль долгого одиночества, все горячечные сны и мечтания кончатся только маленькой, быстротечной интрижкой?

По ее телу проходили волны возбуждения. Опытная мужская рука, ласкавшая ее шею, заставила Тину замереть. Она вся трепетала от предчувствия наслаждения. Вот он подобрался к заколкам, удерживавшим прическу.

— Твои волосы так прекрасны. Слишком хороши, чтобы их прятать…

Так всегда говорил Эйнджел. Эйнджел… Он любил ее, по крайней мере, в начале их связи. Но человек, который сейчас ласкал ее, зажигая в ее истосковавшемся теле неукротимое желание, был другим. Он не любил ее, никогда не любил. Он просто хотел добиться того, чего добился его более удачливый предшественник.

Тогда он отказался от нее просто потому, что боялся всякой ответственности, ну а теперь… Теперь все очень просто — она первая попавшаяся привлекательная женщина, с которой можно переспать. Она рванулась из рук Дьюка, еще сама толком не представляя, что ей делать, куда идти.

Взгляд ее упал на кровать. Охваченная диким, бессознательным желанием отомстить мужчине, когда-то отвергшему ее любовь, она шагнула к ней.

Сейчас она рассчитается с ним за все, постарается навеки разрушить его власть над собой. Так думала Тина. Теперь ему больше никогда не удастся ее обмануть, она больше не глупая романтическая девчонка!

Воспоминания! Будут ему воспоминания, да такие, что хватит до конца жизни! Невинная мечтательница повзрослела. Никаких романтических грез, все будет просто и понятно!

Тина поставила бокал с шампанским на прикроватный столик и, повернувшись, уставилась на Дьюка яркими от безумной ненависти глазами.

— К чему этот маскарад, Дьюк? Хватит притворяться. Ты меня хочешь? Ты меня получишь. Бесплатно, без особых усилий. Прибереги твое кривляние для других дурочек!

Она встала в зазывную, откровенную позу, расстегнула блузку и бросила ее на пол.

— Подходи и бери, Дьюк, — вкрадчиво приглашала она. — Возьми же то, что хочешь. Получи то, чем обладал Эйнджел.

Глядя на ошеломленное лицо Дьюка, Тина испытала приступ какого-то яростного и мрачного удовлетворения.

— Так у тебя «пунктик» насчет волос, Дьюк? — дразнила его Тина, потянувшись к заколкам в прическе. — Может, тебя это особенно заводит?

Его лицо напряглось, словно от пощечины, на скулах проступили красные пятна. Он, без всякого сомнения, был страшно разгневан. Конечно, еще бы, какая-то жалкая особа вдруг отважилась над ним насмехаться — над ним, Дьюком Торпом!

Тине теперь было на все наплевать — пусть думает и говорит все, что ему взбредет в голову. Ею владело только одно чувство — жажда мести.

Она вытащила из волос шпильки и встряхнула головой.

— Ну что, так лучше? Тебе так больше нравится, дорогой? Ты ведь предпочитаешь чувственных и доступных женщин, а?

Он плотно сжал губы, точно боясь сорваться и выкрикнуть что-нибудь неподходящее, но глаз так и не отвел.

Тина расстегнула юбку, нарочито медленно стянула ее с ног и бросила к блузке. С жестоким ликованием она заметила, что Дьюк смотрит на ее полускрытую кружевным лифчиком грудь. По его руке текло шампанское из накренившегося бокала, но он ничего не замечал.

— Перестань! — хрипло выдавил он.

— Ты сам начал, Дьюк. Я же делаю все то, чего ты сам так желал.

— Бога ради, Тина! Не надо!

— Или тебе больше по душе жеманство, а, Дьюк? Ну-ка, скорее отвечай! — Она отстегнула чулки, спустила их с ног, сбросила на пол. — Почему бы тебе не подойти поближе и тоже не начать раздеваться? Или ты желаешь досмотреть сеанс стриптиза до конца?

Не отрывая от него презрительного взгляда, она перешагнула через съежившиеся на полу чулки. В ее душе не осталось больше ни тени чувств к этому человеку — только гнев, ненависть и яростное желание отомстить.

— Тина! — Это была уже мольба.

— Я все порчу? — Она ядовито ухмыльнулась. — Ты бы предпочел что-нибудь более романтическое? Ну, скажи, разве я не волную тебя? Почувствовать шелк и кружева…

Ее пальцы медленно скользнули снизу вверх по гладкой ткани бюстгальтера и обхватили груди.

— Может, предпочитаешь, чтобы я осталась в белье?

— Прекрати немедленно, Тина! — В его голосе звучала ничем не прикрытая страсть.

Она скинула туфли и повернулась к кровати, собираясь устроиться там и расстегнуть лифчик. Но ее остановил звон разбитого стекла.

— Я сказал, прекрати!

Пораженная командным тоном, она резко повернулась к человеку, отдавшему приказ. Он уже не держал в руках бокал. Стиснув кулаки, сжав зубы, он наступал на нее, пожирая ненавидящим взглядом.

Тина не на шутку испугалась. Она еще никогда не видела Дьюка таким. Ее гнев поутих.

— Что-то не так, Дьюк?

Тут он взорвался, словно уже давно копил в себе гнев и отчаяние.

— Что сделало тебя такой? Кто тебя такой сделал?

Выкрикивая эти слова, он быстрыми шагами шел к ней. Тина попыталась отшатнуться, но он схватил ее за обе руки, глубоко впившись ногтями в нежную кожу, и сильно встряхнул.

— Это Эйнджел Брейди?

От этой фразы Тину точно подбросило на месте. В голове словно что-то щелкнуло, она заорала, срываясь на визг, едва не плача:

— Не смей обвинять в этом Эйнджи! Для него я была человеком, а не просто… — Она замолчала, почувствовав, что еще одно слово — и она разрыдается.

— Если не Брейди, тогда кто же?

«Это ты! Именно ты сделал меня такой!» — захотелось крикнуть Тине. Но она почему-то не могла заставить себя произнести эти слова.

— Тина, расскажи мне, кто так сильно тебя обидел?

Тину била неутихающая дрожь. Господи, что же она наделала?

— Тебе не стоит этого знать, — выдавила она.

— Почему?

Внезапно Тина зарыдала. По щекам потекли слезы, горло сжал спазм. Она не смогла произнести ни слова, лишь покачала головой.

— Тина…

Он обнял ее, прижал к себе, окутав теплом своего тела, укачивая словно ребенка. Он поглаживал спину Тины, перебирал ее волосы. Каждая его ласка приводила ее во все большее смятение. Это жалость к ней, именно к ней, Кристине Форрест, или точно так же он пожалел бы любую плачущую женщину?

Дьюк принялся нежно целовать ее волосы. Ласковые прикосновения волшебным образом пробуждали воспоминания о прошлом. Ведь когда-то он уже целовал ее так. Она удовлетворенно вздохнула, ощущая, как учащается его дыхание, а по телу пробегает дрожь. Затем его ладонь скользнула к бедру Тины, потом еще ниже. Ласки его становились все настойчивее.

Но не успела она сообразить, что делать, как он оторвался от нее и резко отступил назад, словно испугался чего-то.

— Одевайся! — угрюмо приказал он. Лицо его застыло маской, в глазах билась тоска неутоленного желания.

— Дьюк… — В звенящем голосе Тины была мольба, но Дьюк, казалось, ничего не услышал или не понял.

— Ради бога! Я ведь только человек, Тина! Оденься, прежде чем я… — Он замолчал, глотнув воздух, резко повернулся и быстро ушел в другой угол номера.

Она смотрела, как он подошел к бару, сорвал пробку с бутылки виски и, наполнив стакан, заметно дрожащей рукой поднес его к губам. Он сделал несколько небольших глотков, потом покачал головой и залпом, в один прием, допил остатки.

— Вот эта дверь ведет в ванную. Можешь ею воспользоваться, не стесняйся. — Эти слова он произнес каким-то бесцветным, мертвым голосом, стараясь не глядеть на нее.

Что же, такой исход дела, пожалуй, лучший из возможных. Теперь Дьюк ни за что больше не получит ее, как бы ни старался добиться этого. Зато у него будут новые воспоминания на всю жизнь, воспоминания, обжигающие болью, словно раскаленный уголь. Все кончено, между ними ничего нет…

Тина одевалась механически, словно заводная кукла. Взяв сумочку и заколки, она вошла в ванную, чтобы навести последние штрихи. Выйдя оттуда, она чувствовала себя живым манекеном, ее янтарные глаза угасли. Чувства вспыхнули и сгорели дотла, оставив лишь горстку серого пепла. Прах, и больше ничего. Больше здесь ей ждать нечего.

Дьюк, ссутулившись, молча разглядывал вид из окна. Его глаза тоже потускнели, словно глаза мертвой рыбы, он как будто постарел сразу на много лет.

— Прости меня. — Эти слова сорвались с губ Тины безо всякой задней мысли. Да и вообще, почему она должна просить у него прощения? И, главное, за что?

Он обернулся. У нее болезненно сжалось сердце, едва она увидела его опустошенный, застывший взгляд. Побледневшие губы Дьюка дернулись в попытке иронически улыбнуться.

— Тебе не за что просить прощения. Ни о чем не жалей. Я просто лишний раз убедился в том, что знал уже давно. Мы с тобой не пара.

— Но тогда зачем ты все это затеял?

Он пожал плечами.

— Нетрудно самому себя обмануть… особенно когда чего-то очень сильно желаешь.

Она покачала головой.

— Я не понимаю тебя, Дьюк.

— Я и сам порой себя не понимаю.

Вот так ответ! Тина состроила гримаску недоверия. Дьюк помрачнел и поглядел на нее с откровенной ненавистью.

— Ладно, покончим с этим, — хрипло сказал он, но по выражению его лица было понятно, что бы он хотел сказать на самом деле. Он махнул рукой в сторону накрытого стола. — Может, хочешь перекусить?

— Нет уж, спасибо, не надо. — Оставаться на ланч после того, что произошло, казалось Тине совершенно невозможным. Да и в тоне, которым Дьюк сделал это приглашение, звучала только формальная вежливость, и ничего больше. — Нам больше нечего друг другу сказать, Дьюк. Я, пожалуй, пойду.

Он не стал спорить. Все было кончено, и продолжать высекать искры не имело больше смысла.

— Я провожу тебя до такси, — предложил он.

— Нет. Этого совсем не нужно. — Тина почувствовала, как в уголках глаз закипают дурацкие слезы. — Я сама дойду. Прощай, Дьюк.

— Что ж, финита ла комедиа, — тихим голосом произнес он.

Это была цитата из оперы Леонкавалло «Паяцы» — слова из финальной сцены, где главный герой, шут, своей рукой убивает любимую, но неверную жену.

Тина подумала, что и Дьюк по натуре убийца, разрушитель. Он убил ее чувство. Или, может быть, он имел в виду, что это она убила его чувство?

Тина глядела на него еще одно мгновение, но, что ни говори, а правда есть правда. Пьеса закончена. Драма — с ней и Дьюком Торпом в качестве главных героев. Пора опускать занавес.

Она вышла, не сказав ни слова, громко хлопнув дверью, словно отрубив за собой все прошлое. Однако ее преследовало ощущение, что до конца жизни ей так и не удастся избавиться от воспоминаний об этом страшном дне.