Сестра мисс Ладингтон

Глава тринадцатая

И верно, ухаживания Пола за Идой начались лишь в тот вечер, когда он смог обнять ее в качестве обрученной невесты. Если она и прежде называла его своим любимым, то, несмотря на это, он со своими знаками внимания всегда держался вдалеке от нее. В проявляемом им внимании было достаточно страсти, но все же в его отношении к ней было слишком много немого обожания, для того чтобы можно было говорить о настоящем ухаживании. Однако в ночь их обручения его любовь несколько утолила жажду, испив с ее губ тот жар, что, без сомнения, имел чисто земное происхождение. Теперь рядом с ним было уже не то полумистическое существо, которое он обожествлял. Под одной крышей с ним жила женщина, и эту женщину он мог целовать. Он мог целовать ее хоть тысячу раз на дню, абсолютно открыто, и это не было святотатством. Теперь он мог целовать не только ее руку, рукава или подол платья — он мог целовать ее в нежные, горячие губы.

В результате превращение восторженного воздыхателя в близкого влюбленного вызывало в отношении к нему Иды соответствующее изменение. Модель художника, освободившись от неестественной и напыщенной позы, не смогла бы продемонстрировать радость своего освобождения так, как это сделала женщина, которой наконец-то удалось спуститься с пьедестала, на который ее подняло обожание любимого, чтобы позволить целовать и ласкать себя. И если прежде казалось, что любит лишь он один, то теперь об этом не могло более быть и речи.

— А знаешь, — сказала она однажды, — я так рада, что ты наконец-то перестал обожествлять меня. Подумай сам, как ты мог так принижать себя передо мной? Как это мог делать ты, который в тысячи раз лучше, умнее и красивее меня? О Пол! Ведь это мне следовало бы преклоняться перед тобой и обожествлять тебя. Ведь я даже недостойна одного твоего поцелуя!

И прежде чем он успел воспротивиться этому, она схватила его руку и, склонившись вперед, поцеловала ее. Когда он заставил ее выпрямиться, лицо девушки было залито слезами. Был поздний вечер, а потому он видел ее не очень четко.

— Солнышко мое, — воскликнул он. — Что с тобою случилось? Что угнетает тебя?

— Ничего, не обращай внимания, — ответила она. — По всей видимости, это оттого, что я люблю… Мне так кажется.

Была ли настоящей причиной ее любовь или, скорее всего, отговоркой, но фактом остается то, что в эти дни она очень часто плакала. Да и по отношению к своему любимому она демонстрировала теперь частую смену настроений. То она была лихорадочно весела, то, к его удивлению, вновь начинала плакать. И при этом она каждый раз убеждала Пола, что не чувствует себя ни в коей мере несчастной. А так как у него не было никаких оснований сомневаться в ее искренности, то Пол счел за благо относить эту неуравновешенность на счет повышенной нервозности.

Совместные выходы влюбленных в общество имели следствием то обстоятельство, что мисс Ладингтон теперь приходилось чаще, чем прежде, оставаться в одиночестве. Но при этом никак нельзя было говорить, что Ида пренебрегала ею ради своего жениха. Тревога, которую Ида испытывала со времени перенесенной мисс Ладингтон болезни, была сродни опасениям дочери по поводу здоровья любимой больной матери. Ида давала ей внимание и заботу, которых одинокая старая дама была лишена в течение всей своей жизни и которые были ей так нужны теперь. Она была бы в высшей степени признательна, оказывай их ей любой другой человек, но насколько же ей было приятнее получать это все от Иды!

В таинственном свете луны деревенская улица представляла собой весьма романтическое место для прогулок. Теперь весьма часто со ступеней молитвенного дома, который стал для влюбленных любимым убежищем, вплоть до полуночи разносились звуки гитары, на которой играл Пол. Во времена юности мисс Ладингтон эти ступени также были любимым местом сентиментальных парочек, и она хорошо помнила быстро завершившийся роман из первой земной жизни Иды. Тот роман также имел отношение к этим ступеням.

Однажды вечером, когда молодая пара задержалась на любимом месте дольше, чем обычно, мисс Ладингтон взяла свою шаль, тщательно закуталась в нее и пошла к ним через луг, дабы напомнить молодым людям, что даже влюбленным пора уже дать себе отдых.

Когда она подошла к ним, Пол сидел на нижней ступеньке и играл на гитаре, поглядывая на Иду, которая сидела выше, откинувшись на основание колонны. Луна освещала ее поднятое к небу мечтательное лицо. Одна рука покоилась на коленях, в то время как пальцы другой рассеянно играли прядкой волос, которые несколько растрепались и теперь выглядели особенно пышными. Как же хорошо помнила мисс Ладингтон эту позу и эту свою привычку играть волосами! Ведь они были свойственны ей много-много лет тому назад.

Она задержалась в тени до того момента, как Пол кончил играть. После того как струны стихли, она вышла и сказала, обращаясь к Иде:

— Я тут стояла некоторое время, наблюдая за тобою, сестра. Я пыталась представить себе, насколько это тронет тебя, когда ты вспомнишь, что уже сиживала некогда на этих ступенях. И было это около сорока лет тому назад. Ты сидела тогда в той же позе, что и теперь. И была так же хороша и молода, как и сейчас. А вот Пола даже еще не было тогда на свете. Да и его родители в то время были почти что детьми.

Ида опустила голову и едва слышно заметила:

— Мне не очень приятно вспоминать о тех временах.

— Мне тоже не хотелось бы думать об этом, — сорвавшиеся, как эхо, с губ Пола слова выдавали своим возбужденным тоном его ревность, которую он испытывал не впервые, думая о прежней жизни своей любимой. — У меня нет ни малейшего желания узнать, кто тогда сидел у ее ног. Так что и я с удовольствием забуду о тех временах.

Ида опустила голову еще ниже и ничего не сказала. Мисс Ладингтон была первой, кто нарушил молчание:

— У тебя нет оснований для каких-либо подозрений, — заметила она, обращаясь к Полу. — Я могу засвидетельствовать это. И, думается мне, тебе трудно представить себе лучшего свидетеля, чем я. Поверь, в той жизни она не знала, что такое любовь. Хотя это правда, она сиживала тут и в те давние годы. Привлекаемые этой красотой, которая так очаровала тебя, тут сидели у ее ног другие. Но ни один из них никогда не взволновал ее сердце. Так что ей пришлось вернуться на Землю еще раз, чтобы узнать, что же это такое — любовь.

Полный раскаяния, Пол склонился и поцеловал ножку Иды, сидевшей несколько выше. При этом он прошептал:

— Прости меня!

Ида нашла его руку и судорожно сжала ее.

Они поднялись и молча направились к дому.

Смущенная мисс Ладингтон шла следом, внутренне упрекая себя за неудобное положение, в которое, судя по всему, поставили Иду ее слова. Она попыталась вновь вызвать воспоминания о том времени. Это было много лет тому назад. С тех пор она успела состариться, и ее память наверняка утратила былую четкость. Кто знает, может быть, некоторые из поклонников и были в те далекие годы несколько ближе и дороже для Иды, чем это теперь представляется мисс Ладингтон ее стареющей памятью? Может быть, она сделала непростительную глупость, намекая на события тех лет?

Несмотря на то что, как казалось, обстоятельства складывались самым благоприятным образом и должны были вроде бы оставлять девушку в отличном настроении, обещая ей скорое счастье, склонность Иды к меланхолии заметно возросла, что наконец начало серьезно беспокоить мисс Ладингтон и Пола. Собственно, Ида с самого начала отличалась задумчивостью, но в последнее время выражение ее лица в моменты, когда, как она полагала, никто ее не видит, выдавало глубочайшую подавленность. То выражение уныния в ее глазах, от которого хозяевам дома так никогда и не удалось ее избавить, теперь превратилось в привычную печаль. Как мисс Ладингтон, так и Пол неоднократно заставали ее в слезах, если неожиданно входили к ней в комнату. И каждый раз она или не могла, или не хотела объяснить причину этих слез. Не один раз бывало, когда они оставались вдвоем с Полом и возникала неожиданная пауза, Пол вдруг поднимал на нее взгляд и, к своему удивлению, замечал, что в устремленных на него глазах стояли готовые вот-вот пролиться слезы. А порой, едва Пол собирался приласкать ее, она вдруг начинала плакать, и ее рыдания не прекращались даже тогда, когда он обнимал ее.

Судя по всему, ее необъяснимое нежелание наконец-то определить сроки свадьбы со столь нежно любимым ею мужчиной было следствием каких-то нарушений в ее нервной системе.

С тех пор как она обещала Полу стать его женой, прошло приблизительно три недели. Несмотря на многочисленные просьбы назвать день свадьбы, Полу так ни разу и не удалось получить желаемый ответ. Если он проявлял особую настойчивость, то единственным результатом этого были слезы, как если бы он своими требованиями определенности разбивал ее сердце. Пол чувствовал себя абсолютно беспомощным. Ведь если бы она не любила его, то ее поведение было бы более чем понятным. Но в том, что он был любим, и любим бесконечно, у него не было ни малейших сомнений. Ежедневно он имел доказательства этой любви.

Она никак не хотела признаться, что именно мешает ей назначить день свадьбы, хотя в качестве отговорки она часто говорила о том, будто еще не готова к этому дню и будто в ближайшее время свадьба все-таки должна состояться. В тех же случаях, когда Пол напоминал ей о чрезвычайных обстоятельствах, не терпящих дальнейшего промедления, — о ее двусмысленном положении в доме, о далеко небезупречном состоянии здоровья мисс Ладингтон и особенно о страстном желании последней видеть Иду как можно быстрее замужем, — даже тогда она не пыталась дать сколь-нибудь вразумительный ответ. Просто начинала рыдать, не оставляя Полу иного выхода, как переключиться со своих вопросов на заботу о ней и на стремление любыми средствами успокоить девушку.

Когда однажды мисс Ладингтон поинтересовалась, что же молодые люди решили между собой, и Пол был вынужден рассказать ей о странном поведении Иды, оба они долго ломали себе головы, пытаясь найти выход из создавшегося положения.

Поскольку было очевидно, что она переживает острое нервное расстройство, именно этому обстоятельству приписали и ее поведение. Принимая во внимание выпавшие на ее долю в последние месяцы переживания, а также естественное возбуждение, связанное с необычным для нее положением, нечего было удивляться тому, что она находилась в состоянии крайнего нервного истощения.

— Не следует ее более поторапливать, — решила мисс Ладингтон. — Она обещала стать твоей женой. К тому же ты хорошо знаешь, что она любит тебя. Поэтому ты можешь себе позволить запастись терпением. Ты же, Пол, любил ее всю свою жизнь, даже не общаясь с нею. В течение последнего месяца ты довольствовался лишь тем, что видел ее. И ведь ты не думал о том, что время тянется слишком медленно.

— Ты забываешь о том, что как раз ее постоянные уходы от ответа и делают ожидание столь невыносимым.

Через день или два, когда во второй половине дня мисс Ладингтон оказалась с Идой наедине, старая дама спросила:

— Когда вы с Полом решили сыграть свадьбу?

— Мы пока еще не определили срок, — запинаясь, ответила девушка.

— Пол говорил с тобой на эту тему?

— О да!

— Откровенно говоря, я очень надеялась, что к сегодняшнему дню вы уже будете семейной парой, — после короткой паузы заметила мисс Ладингтон. — Ты знаешь, почему я так озабочена этим. Мне бы хотелось без проволочек обеспечить тебе надежные позиции в обществе. Я понимаю, что время, в течение которого вы оставались обрученными, очень коротко, однако и причины, исключающие излишнее промедление, слишком основательны. Так что, если ты любишь его, я не вижу причин для долгих отсрочек. Может быть, ты еще не очень уверена в своей любви к нему? Это, несомненно, тот момент, в котором у девушки должна быть полная ясность.

— О нет! В этом я абсолютно уверена! Я всем сердцем люблю его, — воскликнула Ида и тут же разразилась слезами.

Мисс Ладингтон уселась рядом с нею и, положив головку девушки себе на плечо, начала успокаивать ее. Однако все ее усилия не имели успеха — Ида всхлипывала все громче и громче.

Внезапно старая дама сказала:

— Ты очень нервный человек, моя маленькая сестричка. Но прошу — не нужно более плакать. Не будем продолжать разговор на эту тему. У меня нет ни малейшего желания хоть одним-единственным словом побуждать тебя к чему-либо против твоей воли. Мне просто хотелось выяснить, что ты думаешь по интересующему меня поводу. Так что ты можешь откладывать свадьбу на столько, на сколько сочтешь необходимым, и Пол не должен торопить тебя. А я меж тем приму все меры к тому, чтобы в случае моей смерти ты осталась обеспеченной и независимой даже в том случае, если ты никогда и ни за кого не выйдешь замуж.

— Что ты этим хочешь сказать? — спросила Ида, подняв голову с плеча старой дамы и проявляя внезапный интерес к разговору.

— Я подумываю о том, чтобы сделать тебя моей приемной дочерью, — веселым голосом сообщила ей мисс Ладингтон. — Ну разве это не чудесно — утверждать, будто ты являешься моей дочерью? И это при том, что ты появилась на свет тогда, когда меня еще не было. Но, к сожалению, это единственный путь для того, чтобы официально оставить тебе имя Иды Ладингтон, хотя твои права на него существенно старше и основательнее, чем мои. Конечно, я предпочла бы передать тебя под защиту Пола в качестве его жены. Однако я готова пойти и на этот шаг, чтобы гарантировать тебе спокойствие и уверенность в завтрашнем дне. Ты же понимаешь, до тех пор, пока ты не имеешь официального имени перед лицом закона, я не могу назначить тебя своей наследницей и оставить тебе ни доллара.

— Так ты полагаешь, что необходимо назвать именно меня в качестве твоей наследницы? — воскликнула Ида.

— Ну конечно же, — подтвердила мисс Ладингтон. — Что же иное я могу иметь в виду? Не думаешь ли ты, что я хочу видеть тебя зависимой от Пола даже в том случае, когда ты выйдешь за него замуж? Ну нет, я просто завещала бы тебе — миссис де Ример — весьма приличное состояние. Ну а при теперешних обстоятельствах я оставлю наследство своей приемной дочери, Иде Ладингтон. В этом и состоит вся разница.

— А как же Пол?

— Да не беспокойся ты о Поле, — улыбнулась мисс Ладингтон. — Я не забуду о нем и не оставлю его на произвол судьбы. У меня очень много денег. Так что я в состоянии с избытком оделить ими каждого из вас.

— О Господи! Только не делай этого! — сжимая руки мисс Ладингтон и глядя на нее почти безумными глазами, воскликнула Ида. — Мне не нужны твои деньги. Прошу тебя — не делай этого! Я не вынесу! Ты дала мне так много и была так добра ко мне!.. Так что же, мне ко всему прочему теперь еще обкрадывать Пола? Только не это! Ты не сделаешь так! Я не потерплю этого! Ты не должна!

— Но, дорогая моя… — успокаивающе начала мисс Ладингтон. — Вспомни о том, кем ты мне приходишься и кем — я тебе. Конечно, в отличие от меня, ты можешь не столь остро чувствовать особенность наших отношений хотя бы потому, что я-то сохраняю в памяти почти все то, что ты пережила в своей жизни. Я в состоянии на основании фактов очень убедительно доказать, кем я являюсь для тебя и кем тебе прихожусь. Да я уже доказала тебе это, и у тебя нет никаких оснований для сомнений. Подобные сомнения с твоей стороны были бы просто ужасны. Так вот — кому же, как не тебе, должна я оставить свое состояние? Разве мы не являемся с тобою более близкими родственниками, чем любые другие когда-либо существовавшие на Земле два человека? Ну что могут представлять собою притязания на наследство других людей? Ну что они такое в сравнении с тобою, с твоими правами? Разве же я не наследовала от тебя все, включая мою собственную личность? И теперь ты не хочешь быть моей наследницей?

И обрати внимание, — продолжала она, — ты имеешь права не только в качестве моей наследницы. Твои права были бы почти столь же велики даже в том случае, если бы ты не была близка и дорога мне. Не забудь, что твое появление здесь было следствием моей инициативы и произошло при моем участии. При этом не потребовалось даже твоего желания или нежелания возобновить жизнь, некогда начатую и завершенную на Земле. Правда, наше начинание привело к успеху, на который я, откровенно говоря, не рассчитывала и которого совсем не ожидала… Да, честно говоря, не ожидала. Но, как ты понимаешь, это не уменьшает меру моей ответственности за случившееся. Так что уже поэтому я ответственна за тебя и твое будущее. Уже одного этого было бы достаточно, чтобы я считала себя обязанной обеспечить тебе соответствующие условия жизни и необходимую опеку даже в том случае, если бы ты была не моим собственным «я», а полностью чужим мне человеком.

Пока мисс Ладингтон говорила, Ида начала постепенно успокаиваться и наконец перестала плакать. Судя по всему, красноречие старой дамы было не напрасным. Во всяком случае, Ида более не возражала против предложенного плана.

— С некоторых пор я очень боюсь упустить время, которого, может быть, осталось у меня не так-то много, — после короткой паузы заметила мисс Ладингтон. — И мне кажется, что лучшее, что мы можем предпринять, это поехать завтра утром в Бруклин, дабы оговорить со специалистами в юридических вопросах все необходимые и предусмотренные для этой цели законом шаги.

— Пусть будет, как ты хочешь, — сказала Ида и, сославшись на сильнейшую головную боль, отправилась наверх, в свою комнату, где и провела всю вторую половину дня.

Между тем Пол заглянул к мисс Ладингтон, и та рассказала ему о разговоре с Идой и о конечном его результате. Молодой человек был вне себя от огорчения. Он чувствовал себя униженным, поскольку решил, что Ида обманывала его, говоря о своей любви. С точки зрения Пола согласие Иды на удочерение со всей очевидностью свидетельствовало о ее нежелании стать его женой. Для него уже не оставалось сомнений в том, что в ближайшее время, а может быть, и вообще никогда она не выйдет за него замуж.

Но почему она так странно вела себя по отношению к нему? Почему она позволяла себе эти жестокие капризы? Можно ли представить себе другого мужчину, к которому любимая женщина относилась бы столь капризно-пренебрежительно? Мисс Ладингтон только и могла, что качать головой, когда Пол обрушил на нее поток своих жалоб. Противоречивое отношение Иды к замужеству было для старой дамы не меньшей загадкой, чем для него. Так что она воспринимала происходящее не менее болезненно, чем Пол. Но, несмотря ни на что, она взяла с молодого человека обещание не беспокоить Иду очередными вопросами и выяснениями отношений, поскольку это могло бы только усугубить обстоятельства и привести к дополнительным душевным переживаниям.

И все-таки, даже если бы Пол и собирался разыгрывать из себя роль оскорбленного и обиженного, то всякая мысль об этом тут же улетучилась бы после того, как он встретился с девушкой за чайным столом. Вид ее припухших и покрасневших глаз и молящие о жалости нежные взгляды, которые она время от времени украдкой бросала на него, не оставляли в его сердце ничего, кроме всепоглощающей любви и искреннего сочувствия.

И что бы ни было причиной ее странного поведения, речь не могла идти о проявлении дурного характера. Было очевидно, что и она сама страдает от происходящего не меньше, чем Пол.

Он искал возможности поговорить с девушкой наедине, однако внезапно мисс Ладингтон неважно себя почувствовала, и Ида сразу же после чая пошла провожать старую даму в ее комнату. Ей необходимо было проследить за тем, чтобы больную обеспечили необходимым уходом, а также помочь ей лечь в постель. После того, как Пол некоторое время безрезультатно прождал возвращения Иды, он решил, что она не намерена в ближайшее время спускаться вниз. Поэтому он вышел из дому, чтобы прогуляться и найти тем самым душевное равновесие.

Домой Пол вернулся около десяти. Когда он приблизился к дому, то по отражающемуся в окнах комнаты для посетителей свету понял, что кто-то находится в галерее. Подойдя ближе, он увидел Иду. Она сидела несколько в стороне на плетеной кушетке. Девушка забросила за голову руки, которые заменяли, таким образом, подушки подголовника. Шаги Пола по траве были беззвучными, поэтому Ида не видела и не слышала его. Она не подозревала о его появлении до тех пор, пока он, легко поднявшись по ступеням, не остановился, слегка склонившись перед нею.

Однако девушка плакала столь горько, что просто не могла видеть происходящего вокруг. За всю его жизнь Полу никогда не приходилось видеть столь печальной картины — перед ним жалобно плакала любимая женщина. Ему никогда не приходилось иметь дела с женскими слезами, и он не мог вынести вида содрогавшегося от переполнявшего горя нежного тела девушки, не мог не почувствовать всей глубины этой печали, и, по всей видимости, она могла бы просто убить мужчину, будь ему дано воспринять ее в полной мере. Эти перемежаемые всхлипываниями вздохи следовали один за другим, как волны на поверхности моря, перекатывающиеся через голову борющегося с ними пловца. Периодически девушка издавала стоны, свидетельствовавшие о жестокой внутренней борьбе и глубочайших переживаниях. Казалось, что они вызываются неким неспешно вращающимся пыточным инструментом. За стонами следовал обычно глубокий вздох, который теперь звучал почти музыкально и в котором, казалось, уже не оставалось и следов горя. Однако затем все повторялось вновь.

Вместе с тем складывалось впечатление, что пик «приступа» уже миновал и девушка постепенно начинает приходить в себя. Она делала глубокие, неровные вдохи и явно пыталась взять себя в руки. Но потом сердце ее начинало биться все быстрее и быстрее, и она вновь сотрясалась в конвульсивных рыданиях, уподобляясь трепещущему в бурю листку.

В неком почтительном страхе перед непонятной ему глубокой печалью Пол в течение некоторого времени стоял перед девушкой молча. У него самого на глазах выступили слезы и потекли по щекам. Но он не замечал этого. Почти так же, как теперь, хотя и не так долго и не столь горько, она плакала и прежде, когда он особенно настойчиво просил ее назвать наконец-то день, в который она выполнит свое обещание выйти за него замуж.

И вот теперь, когда перед его глазами разворачивалась эта раздирающая душу сцена, Полу вспомнилось его первое восприятие Иды. Тогда ему подумалось, что, несмотря на свое воплощение в форму земной женщины, она является чем-то большим, чем обычная смертная. Глядя на нее, он все более утверждался в этой мысли. Именно поэтому он казнил себя за то, что постоянно забывал об этом и настаивал на скорейшем бракосочетании, как если бы она была самой заурядной женщиной, ничем не отличающейся от прочих смертных. Сама она могла и не подозревать, что все эти ужасные рыдания означали не что иное, как ту борьбу, которая шла между любящей женщиной, стремящейся к единению со своим земным любимым, которого она хочет видеть счастливым, и небожительницей. Ведь ясно же, что на небесах могут быть обручения, но никак не свадьбы. Так что скорее всего именно в этом была разгадка непонятной печали, в которой она пребывала в последние недели. Именно это обстоятельство давало объяснение тем мукам, которые охватывали девушку при мысли стать его женой, — и это при том, что она нежно любила Пола.

Скорее всего все так и было. По своей природе она просто не может опуститься до него. Но он-то, он должен подняться до ее уровня. Необходимо, чтобы прошли эти короткие мечтания земной страсти. Насколько же лучше, что это он обманулся во всем, что переполняет мысли и желания каждого мужчины, чем если бы подобная печаль обрушилась на нее. В тот момент Полу казалось легким пожертвовать надеждами здорового мужчины в пользу обожания любящего сердца. Сделав над собой усилие, он вновь поднялся до высоты того обожания, той аскетической страсти, которые освещали всю его жизнь, за исключением последних нескольких недель. Любимая превратила для него землю в небо, но это небо должно было оставаться не оскверненным ничем земным, поскольку этого требовала ее любовь.

После того, как он в конце концов принял решение, Пол легко коснулся Иды, поскольку слезам, казалось, не было конца, и ему хотелось каким-то образом уменьшить ее печаль. Ида была напутана и тут же устремила на него свои переполненные слезами глаза. Едва она поняла, что перед нею стоит Пол, то обняла его за шею и, когда он уселся рядом, положила голову ему на плечо и судорожно прижалась к нему.

— Ты не веришь, Пол, что я люблю тебя, и я не могу поставить тебе это в вину, — всхлипывая, сказала она. — Но я люблю тебя, люблю. Я действительно люблю тебя.

— Я верю. Я знаю это, — прошептал Пол. — Не думай, что я сомневаюсь. И прошу тебя — не плачь. Я обещаю, что начиная с этой минуты я удовлетворюсь лишь мыслью, что ты любишь меня. Я не буду более мучить тебя упреками и настаивать, чтобы ты стала моей женой. Я понимаю, что был по отношению к тебе просто жестоким.

— Как раз моя-то любовь и является причиной того, что я не хочу становиться твоей женой. — И она снова всхлипнула. — Обещай, что ты никогда не усомнишься в моей любви. Не проси, чтобы я тебе что-то еще объясняла. Только верь мне.

— Мне кажется, что я уже понял, почему все так происходит, — мягко и очень по-дружески сказал Пол. — И с моей стороны было крайне глупо не догадаться об этом прежде. Приди мне эта мысль в голову раньше, я не доставил бы тебе столько огорчений.

Ида подняла свою головку с его плеча и быстро спросила:

— Так что же ты понял, скажи, пожалуйста?

Очень уважительно и мягко Пол начал объяснять ей, что в ней скрывается таинственная, по всей видимости, непонятная даже ей самой причина того непреодолимого внутреннего сопротивления малейшей мысли о возможном браке с ним. При этом он еще раз подчеркнул, что нимало не сомневается в ее любви. Он упрекал себя в том, что не сразу распознал тот святой инстинкт, который удерживал ее от брака, и все это время в своем слепом самолюбии не прекращал настаивать на том, чтобы она пошла против своей природы и приняла угодное ему решение. И вот теперь, когда у него наконец-то открылись глаза на правду, он не будет более огорчать ее своей настойчивостью. Ее любовь сама по себе уже достаточна для его утешения и счастья. Так пусть отныне земная страсть не тревожит святое спокойствие ее души!

Когда Пол начал излагать свою теорию, Ида смотрела на него с нескрываемым удивлением. Когда же ей стал ясен смысл сказанного, она отвернулась и закрыла лицо руками, как это делается, когда человека переполняет жгучий стыд. Она не отнимала рук от лица до тех пор, пока он не кончил говорить. Затем внезапно поднялась.

Из расположенных у них за спиной окон комнаты для гостей падал скудный свет. Но этого света было достаточно, чтобы увидеть, что ее щеки и лоб прямо-таки горели.

— Я полагаю, что теперь мне лучше всего уйти к себе, — заметила она. — Будь здоров!

Уже в следующее мгновение Пол остался в одиночестве, удивляясь ее столь поспешному уходу.