Сезон ведьмы

Среди чародейства

Мы встретили эту девчонку в начале сентября на опушке леса. Под деревьями стоял ее красный спорткар, а на ней самой было зеленое пальто. Таких красавиц снимают в рекламе машин – они способны раскрутить любого парня на покупку.

Я и сама не уродина. Тетя Хильда говорит, я красива, как букашкино ушко, а уж она-то знает толк в букашках. Я бы порадовалась за эту девицу и прошла мимо, не удостоив более ни единым взглядом, если бы не мой парень. Он с нее глаз не сводил.

Харви провожал меня домой из школы. Шагали мы быстро, потому что поднимался сильный ветер. Вокруг нас завертелся настоящий круговорот, будто невидимый хлыст сорвал с деревьев первые осенние листья. Они закружились ярким зеленым вихрем, засверкали, как россыпь изумрудов, и меня внезапно кольнула грусть. Лето идет к концу.

Над деревьями плотным одеялом клубились серые тучи. Гриндейл кутался в тенях и тосковал без солнышка. Скоро опустится ночь.

Тут-то Харви и заметил ее.

Я ткнула его в бок и беззаботно бросила:

– Она, конечно, хороша, но тут холод собачий.

– Да она тебе и в подметки не годится, – откликнулся Харви. – А вот машина крутая.

– Ну да, тебя, конечно, интересует только машина.

– Конечно! – подтвердил он. – Брина, ты чего?

Ветер настойчиво дернул меня за куртку. Я побежала сквозь вихрь опавшей листвы, как будто вдалеке меня манили призраки. Харви погнался за мной, протестуя и хохоча. Девчонка в зеленом осталась позади.

Харви, Роз, Сьюзи и я – мы подружились с самого первого школьного дня. Как это обычно бывает у детей – при первом звонке мы еще незнакомцы, а к обеду уже лучшие друзья. Все говорили, что рано или поздно мальчишка не захочет играть с девчонками и когда мы подрастем, то он от нас отойдет. Этого не произошло.

Харви мне всегда нравился, а со временем я в него просто втюрилась. С ним я впервые поцеловалась и никогда не хотела повторить это с кем-то другим.

Помню, однажды в школе мы пошли в поход по Гриндейлскому лесу и нашли у речушки заброшенный колодец. Харви, радуясь открытию, сразу уселся на берегу и стал набрасывать эскиз. Я украдкой посмотрела на его темную голову, склонившуюся над блокнотом, и загадала за него желание. У меня не было монетки, поэтому я бросила в колодец камушек, но промахнулась.

А зимой Харви пригласил меня в кино. Перед самым началом сеанса я с восторгом и ужасом обнаружила, что мы идем только вдвоем. От радости до сих пор понятия не имею, о чем был тот фильм. Помню только, как мы соприкасались руками, доставая попкорн из пакета. Такая простая вещь, но обжигала, как электричество. Он дотронулся до моих соленых пальцев, переплел их со своими, и мне подумалось: вот так горят на костре ведьмы.

Самое яркое воспоминание того вечера – как он проводил меня домой, а у ворот поцеловал, да так ласково! Я закрыла глаза и удивилась, почему яблоневый сад не превратился в пламенные красные розы.

С тех пор мы с Харви в школе держались за руки, он каждый день провожал меня домой, мы ходили на свидания. Но я никогда не задумывалась, можно ли считать наши отношения такими уж официально-серьезными, а нас – неразлучной парой. Да, другие называли его моим парнем, но я нет, даже мысленно. До этой самой минуты.

Мне было страшно потерять то, что между нами зародилось. Родные постоянно твердили мне, мол, это не продлится долго.

И я боялась, что он не разделяет моих чувств.

Я знаю, что нравлюсь Харви. Знаю, что он никогда меня не обидит. Но хочу, чтобы при виде меня его сердце колотилось, как будто кто-то хочет проникнуть к нему в душу. И боюсь, рано или поздно найдет себе девушку попроще. Привычную, надежную. Обыкновенную, а не такую, которая навсегда.

Иногда хочется, чтобы он смотрел на меня, как на волшебницу.

А я и есть волшебница. Наполовину.

Харви, как обычно, поцеловал меня у ворот и распрощался. Время от времени он, конечно, заходил поздороваться, но я стараюсь держать друзей и родственников отдельно. Захлопнула дверь и пошла на чудесный сладкий запах, струившийся по коридору.

– А вот и ты, зайчонок, – окликнула меня из кухни тетя Хильда. – А я варю варенье! Собрала в саду все, что ты любишь. Клубнику, чернику, беличьи глазки…

– Только не это! – вскинулась я. – Тетя Хильда! Мы же с тобой говорили!

Я остановилась в дверях и с ужасом воззрилась на тетю. Она стояла у черной чугунной плиты и помешивала в огромной кастрюле кроваво-красное варево. На ней был розовый фартучек с надписью «Поцелуйте кухарку!».

– Вот увидишь, будет вкусно, – подмигнула она мне.

– Я-то увижу, – согласилась я. – А вот увидит ли варенье? Вот в чем вопрос.

На мягком добром лице тети Хильды отразилось мягкое доброе огорчение.

Моя семья ничего не понимает в человеческих вкусах. Когда я была маленькой, тетя Зельда читала мне долгие пустые лекции о том, как питательны червяки и как в Швейцарии голодают юные ведьмы.

У тети Хильды характер гораздо легче, чем у тети Зельды. Она запросто мирится с моими простыми земными запросами, лишь плечами пожимает. Вот и сейчас она подошла ко мне и одной рукой ласково дернула за волосы (а в другой держала деревянную ложку в кроваво-красных пятнах).

– Непослушница моя. Вечно не хочешь есть ничего полезного. Может, переменишься, когда войдешь в полную силу.

Даже в уютной кухне, в тепле, пропитанном сладкими запахами, меня передернуло.

– Может быть.

Тетя Хильда просияла.

– Даже не верится, что тебе скоро шестнадцать. Кажется, только вчера мы с тетей Зельдой помогли тебе появиться на свет. Ты была такая миленькая: вся в крови, в слизи, а плацента была такая вку…

– Прекрати, пожалуйста.

– Ой, я тебя смущаю?

– Да нет, тошнит просто.

– Это было так красиво и торжественно. Твоя бедная мама непременно хотела рожать тебя в больнице. Представляешь? – Тетя Хильда содрогнулась. – В больницах такая антисанитария! Я бы ни за что и близко не подпустила тебя к подобным местам. Ты с самого начала была моей любимицей, и я дала себе слово, что позабочусь о тебе. И только посмотри, какая ты стала теперь! Моя крошка выросла совсем большая и скоро посвятит свою душу Сатане!

Тетя Хильда ущипнула меня за щеку и вернулась к варенью, весело напевая, будто считала мою участь самой чудесной на свете.

Вот она какая, моя семья. Души во мне не чают, а еще больше любят вгонять меня в краску, без конца обсуждая, хорошо ли я поела и выучила ли уроки. Желают мне только добра и ждут от меня очень и очень многого.

В общем, примерно как в любом другом семействе, если не считать преданности Темному повелителю.

Тетушкино мурлыканье смолкло.

– У нас тут тишина. Тетя Зельда поехала посоветоваться с отцом Блэквудом, так что за обедом нас будет всего трое. Как поживает твой милый?

– Он мне формально не парень, – ответила я. – И не милый, говоря твоими словами. Но все хорошо.

– Вот и чудненько, – мечтательно произнесла Хильда. – Он хороший мальчик. Я волнуюсь за Харви и этого его брата. В доме, где нет матери, где правит холодная мужская рука, ребенку плохо.

Обычно мысль о Харви приносила мне успокоение. Но не сегодня.

Я кашлянула.

– Где Эмброуз?

– На крыше, – ответила тетя Хильда. – Ты же знаешь, как твой кузен любит летнюю грозу.

Я полезла на чердак искать своего кузена, точнее, дальнего родственника. Обычно я называла его попросту братцем, а он меня – сестренкой.

Над головой чернело ночное небо, в воздухе кружились листья. Эмброуз стоял на самом краю нашей покатой крыши, пел и танцевал под рев последнего летнего ветра. Вокруг пояса была обмотана кобра, ее голова с капюшоном лежала на месте пряжки, а золотые глаза поблескивали, как самоцветы. Вторую кобру братец держал вместо микрофона, обернув чешуйчатый хвост вокруг запястья, и пел прямо в раскрытую клыкастую пасть. Он вертелся и покачивался, представляя, наверно, что скользкая крыша с водосточным желобом по краю превратилась в танцпол. Эмброуз танцевал под кружение листьев, под шелест ветра, под всю ночную тьму. Листья порхали вокруг него, как конфетти, а ветер шипел громче тысячи змей.

Я сложила ладони рупором и крикнула:

– Мне знакомы слова «змеиная талия», но, кажется, они не об этом!

Мой братец обернулся, и при этом движении ветер утих где-то вдалеке. Иллюзорные кобры поблекли и растаяли. Эмброуз подмигнул мне.

– Обожаю иносказания, – ответил он. – Буквально. Рад тебя видеть, Сабрина. Как поживает треклятый внешний мир?

В детстве я часто спрашивала, почему Эмброуз не может выйти и поиграть со мной в лесу. Тетя Хильда объясняла мне, бестолковой шестилетке, что он заперт дома, потому что наказан.

– Знай, Сабрина, наказание это незаслуженное, и поэтому мы должны еще сильнее любить нашего дорогого Эмброуза, – говорила она. – Пылким юношам простительны мелкие шалости, например дразнить девчонок, сталкивать повозки, топить моряков, сжигать города, губить цивилизации и тому подобное. Мальчишки – они всегда мальчишки.

И только через много лет я узнала, что же на самом деле натворил братец.

Тетя Хильда всегда была снисходительна к Эмброузу. Она ему не мама, а очень дальняя родственница, но переехала в Англию и воспитывала его с раннего детства, когда он был мал и беспомощен. Они прожили там так долго, что до сих пор, по прошествии сотни лет, у тети Хильды еще сохранился британский акцент. Легко могу представить себе, как она спешит на помощь малышу Эмброузу, полная магии и материнской заботы, спускаясь из поднебесья, точно сатанинская Мэри Поппинс.

Заклятие, не выпускающее Эмброуза из нашего дома, было наложено за десятки лет до моего рождения. Сколько себя помню, он всегда был здесь, бродил по дому, словно дружелюбное привидение. В детстве я обожала с ним играть – мои куклы ходили сами по себе, а игрушки летали по комнате. А теперь я стала старше, и он для меня как будто добрый, но немножечко вредный старший брат, всегда готовый посплетничать со мной о мальчишках. Или о девчонках, если мне захочется. Эмброузу все равно.

Я пожала плечами, осторожно спустилась по крыше и встала рядом с ним.

– Внешний мир примерно такой же, как обычно.

– Неужели? А я слышал, он вроде бы меняется. Изменение климата, борьба за права чародеев… Ужас какой-то. – В голосе Эмброуза слышалась грусть. – Как я хотел бы посмотреть на это своими глазами.

– Выше нос. Наш городишко каким был, таким и остался. В Гриндейле ничего не меняется.

Эмброуз хмыкнул. Потом спросил:

– Что тебя беспокоит?

– Ничего.

– Не ври мне, Сабрина, я тебя слишком хорошо знаю. А кроме того, – нахально заявил братец, – я наложил на тебя чары. Если будешь врать, у тебя нос станет красным.

– Смеешься!

– Ты так думаешь? – ухмыльнулся Эмброуз. – Поживем – увидим. А теперь расскажи, что тебя тревожит. Выпусти всех пчел из-под чепца. Я полностью обратился в слух.

Я заколебалась. Отсюда, с крыши, был виден почти весь наш городок, окруженный деревьями. Дремучие темные леса тянулись, сколько хватало глаз. Я вздрогнула, и Эмброуз положил руку мне на плечо.

– Дело в твоем темном крещении? Или в твоих друзьях среди людей? Нет, погоди-ка… Спорим, это из-за Харви!

– С чего ты взял? – Мой голос предательски дрогнул.

Пальцы Эмброуза плотнее сжали мое плечо.

– Да так, наугад ляпнул. Я всегда ляпаю и всегда угадываю. И знаю, как сильно он тебе нравится. Обрати внимание, я не говорю, что понимаю твои чувства. Лично я предпочитаю, чтобы золотые мальчики были подернуты легкой патиной.

Я ткнула его в бок. Эмброуз рассмеялся.

– Так что там с твоим мальчиком? Он вступил в период артистической печали? Клянусь бальным платьем Сатаны, надеюсь, он не решил сделать тебя своей музой.

Я ответила не сразу, сначала задумалась. Иногда в Харви чувствовалась усталость, как будто у него слишком много забот и неприятностей.

– Временами он грустит. Его отец и брат работают в шахте, и отец то и дело просит его спуститься на смену-другую. Отец много говорит о семейном деле и семейном наследии, но Харви совсем не хочет проводить всю жизнь в глубине и темноте.

– Правильно делает, шахтерство – умирающая отрасль, – одобрил Эмброуз. И задумчиво добавил: – Хотя в нашем городе мертвое недолго остается мертвым.

– Мы видели… Понимаю, это глупо, но на опушке мы встретили очень красивую девушку. И по-моему, Харви подумал, что она красивее меня.

– Этого не может быть, – отмел братец. – Глупости. Погоди, ты сфотографировала сие необычайное явление? Покажи, и я поведаю тебе правду, не сомневайся. Ну… не хочешь – не верь. Но все равно покажи.

Я оттолкнула его.

– И на том спасибо. Утешил, называется.

Мы сели рядышком на покатую крышу. Эмброуз вытянул ноги. Я поджала колени.

– Тебе кажется, он может быть неверным? – спросил братец. – Хочешь, я наложу на него такие чары – если он хоть посмотрит на другую, ему покажется, будто глаза вытекают?

– Нет, Эмброуз, не надо!

Я метнула на него пылающий взгляд. Темные глаза Эмброуза полыхнули черным огнем, но тут же стали прежними.

– Нет, конечно, не буду. Шучу. Я наложу веселые и абсолютно безвредные чары, потому что я такой добряк. Я похож на добряка?

Я выгнула бровь. Эмброуз ухмыльнулся. Я выразительно резнула себя пальцем по горлу, и братец с видом оскорбленной невинности прижал руку к сердцу.

– Просто… Мне хочется в него поверить, – сказала я. – Мне всегда хотелось найти большую любовь, такую, как у мамы с папой. Но чтобы любовь получилась такая большая, тебе должны отвечать взаимностью.

Моя мама была обыкновенным человеком, а папа – один из могущественнейших чародеев Гриндейла. До чего же сильно он, наверное, любил ее, раз решил жениться и появилась я.

– Для этого тоже есть заклинание. У тебя есть волосок с головы Харви?

– Нет у меня его волос! И послушай, Эмброуз, я не желаю, как последняя дура, накладывать приворотные чары на моего парня и лучшего друга с самого детства, понятно?

В моем голосе послышались суровые нотки тети Зельды. Эмброуз легкомысленно махнул рукой. Опавшие листья порхнули к нему, как бабочки, и сели на ладонь.

– Я говорил не о приворотных чарах. Я их и сам терпеть не могу. С ними все легко и просто, а я люблю побороться. Мы с тобой, Сабрина, такие лапочки, даже сама мысль о привороте для нас оскорбительна. Но есть чары, которые откроют ему глаза на то, какая ты чудесная. Мальчишки иногда совершенно слепы. Поверь, я знаю, о чем говорю. Сам когда-то таким был.

Я и сама бы справилась. Я умею накладывать простые чары. Тетушки и Эмброуз всегда готовы помочь. С самого детства они учили меня всему, что знают о магии. Еще совсем маленькой я выучила латынь и множество заклинаний, проводила ритуалы, чтобы призвать удачу и найти потерянные вещи, с ранних лет понимала, что надо бояться демонов и призывать на помощь добрых духов. Я знала свойства лесных растений, умела стряпать из них зелья и снадобья. Но сколько бы я ни старалась, они всегда говорили – это капля в море по сравнению с тем, чему я научусь после темного крещения, когда поступлю в Академию невиданных наук.

– Соблазнительно, – признала я.

– Соблазны – они такие.

Если наложить чары, которые предлагает Эмброуз, мне не о чем будет волноваться. Я представила себе, как Харви восторженно смотрит на меня широко распахнутыми глазами, забыв обо всем на свете, и идея мне понравилась. Нам не так уж долго осталось быть вместе, но все это время я буду в него верить. Усилием воли я отогнала манящее видение.

– Не знаю, – проговорила я наконец. – Как-то неправильно это – накладывать чары на Харви ради моего собственного блага.

– Как хочешь. Хорошая ты девочка, – отозвался Эмброуз. – Иногда я даже понять не могу, как ты собираешься стать злой ведьмой.

– Я тоже, – шепнула я ветру так тихо, что не услышал даже Эмброуз.

Он встал, стряхнул с черных джинсов опавшие листья и обрывки блестящей змеиной кожи.

– Ладно. Время позднее, пора на боковую, а мне еще надо навестить покойную миссис Портман. Она меня ждет в бальзамировочной. Припозднилась слегка.

Наша семья содержит похоронное бюро. Даже ведьмам надо чем-то зарабатывать на жизнь.

Эмброуз легонько потрепал меня по щеке и улыбнулся.

– Выше нос, Сабрина. А насчет чар – если передумаешь, дай мне знать.

Я кивнула и осталась сидеть на крыше, наедине с грозой и со своими мыслями. В ушах звенело слово «поздно». Время позднее. Покойная миссис Портман припозднилась. «Поздно», пожалуй, самое страшное слово.

Стоит холодное позднее лето. Осталось всего несколько недель – и для меня будет уже поздно.

Я всю жизнь знала, что, когда мне исполнится шестнадцать, я пройду темное крещение, запишу свое имя в волшебную книгу и как полноправная ведьма пойду учиться в Академию невиданных наук. В детстве я не могла дождаться, когда же наступит этот день. Мне не терпелось исполнить предназначение, какого желали для меня родители, стать настоящей ведьмой, чтобы тетушки гордились мной.

Мой день рождения приходится на Хеллоуин, а лето уже идет к концу. В детстве мне и в голову не приходило, что стать ведьмой – значит отказаться от своей земной жизни. А теперь я только об этом и думаю: потерять подруг, расстаться с Харви, даже забросить математический класс в Бакстерской школе. С каждым днем мне все сильнее кажется, что мир, каким я его знаю, утекает сквозь пальцы.

И все-таки мне нравится магия. Нравится чувствовать, как в крови нарастает волшебная сила, и хочется получить ее как можно больше. Нравится видеть, что задуманные чары складываются как надо, и ужасно не хочется разочаровывать родных.

Выбрать что-то одно? Немыслимо. И тем не менее вскоре мне предстоит выбирать. В детстве, мечтая о магии, я об этом не задумывалась. И когда Харви поцеловал меня у калитки – тоже.

В глубине души мне до сих пор кажется, что этот день никогда не наступит.

Я так много думала о будущем, которое далеко-далеко. А когда оно стало совсем близко – мне не хочется его встречать.