Шагнув за радугу

Глава 13. Тени прошлого

Грудь раздирало огнем. Сквозь боль, со стоном приходя в себя, я пыталась вспомнить, кто ж меня так приложил? Память не желала служить своей хозяйке, отчаянно пытаясь спрятаться в самых темных и дальних уголках души. Глаза опухли и не открывались: «Вот это мы укушались винцом на обратном пути!» – вялая мысль проползла, шкрябая, по всему мозгу, прошкрябала по глотке, рухнула в пищевод, вызывая судорожные позывы в желудке.

Руки затекли и почему-то не хотели опускаться. Видимо, снова уснула, лежа на вытянутой левой, а правую завела за спину. (Поза, по словам мужа, называлась «что ж ты, милая, смотришь искоса, низко голову наклоня!»). Ну, вот сплю я так, когда шея болит! Неудобно, но помогает!

И вот теперь обе руки затекли до такой степени, что не опускаются и не поднимаются. Повела головой вправо-влево, попыталась вытащить-выпрямить обе руки. Не получилось. Глаза по-прежнему не открывались, шею что-то обматывало, неприятно царапая кожу.

«Господи! Да что ж такое?!» – заколотилось перепуганное сердце и захотелось пить. Очень. Вместе с жаждой тело окатило жаром, затем холодом: это вернулась память, так и не сумев спрятаться в подземельях моей души.

«Боже мой! Их всех убили! Наташка! Зерг! Фелино! Бедный мальчик!» – заорало сознание, и я вспомнила, что умерла.

Меня убили, насадив, как бабочку на странное обжигающе-острое нечто, что вошло в спину раскаленной лавой, а вышло острым осколком льда из солнечного сплетения. Какая-то мысль дернулась в сознании, но ухватить ее я не сумела.

Послесмертие было странным: руки затекли, телу было холодно, грудь болела, как после встречи с кастетом, глаза открываться не хотели.

«Интересно, в рай или в ад отправили?» – подумала я, с трудом раздирая веки. В полумраке едва просматривались очертания комнаты без окон, дверь напротив, два тусклых светильника. Попытка потереть опухшие глаза закончилась неудачей. Дернувшись, я обнаружила, что руки мои затекли далеко не от сна: были они скованны, а сама я находилась в полуподвешенном состоянии практически голая.

От широких наручников к потолку уходили тонкие цепи. Моя одежда исчезла, тело прикрывало нечто полупрозрачное, едва доходящее бедра. «Спасибо, хоть трусы оставили!» – пронеслась ехидная мыслишка, а я продолжала проводить мысленный осмотр своей обнаженной натуры на предмет поврежденности. Последних вроде не наблюдалось. Нагота раздражала и подмораживала: камином неизвестный хозяин или хотя бы буржуечкой мое подвешенное тело не обеспечил, решив, что моих жировых запасов должно хватить на обогрев.

«Не изнасиловали и на том спасибо», – цинизм и язвительность в стрессовых ситуациях всегда спасали меня от бабских истерик и прочих женских соплей. «Что мы имеем? Дано: одна подвешенная дама бальзаковского возраста в трусах и без одежды. Убитая подруга и попутчики из этого мира…Что еще? Кажется, я разгромила Храм, замочила (точнее, сожгла!) змею и убила кучу народа!»

Прислушалась к себе и поняла, что вот прямо сейчас с удовольствием повторила бы все свои действия. Потом воскресила бы всех участников бойни и снова убила. И так раз пять. А затем нашла бы некроманта в этом мире, заставила поднять всех сдохших от моей руки гадов, и снова еще разочек спалила бы, и убила к чертям собачьим и змею, и похитителей, и балахонистую тварь и…

И тут я вспомнила, что я вроде как дракон, да еще золотой! И плююсь огнем не слабо, да и силой с массой тела в драконьей ипостаси Бог не обидел (или здесь надо говорить Радуга не обделила?). Обрадованно закрыла глаза и начала перевоплощаться. Наверное, минуты через две мой уставший от потрясений организм донес до мозга информацию, что дракон помахал ручкой и вместе с памятью скрылся в подземельях души. Но если разум услужливо вернул все дрянные воспоминания ночи, то ипостась, сделав хвостом, скрылась и возвращаться восвояси не собиралась.

Я открыла глаза и задумалась: «В чем сила, брат? А сила в ипостаси. И если дракона не удается вызвать, значит, есть причина. Какая может быть причина?»

Перед глазами нарисовалась приснопамятная картинка: Храм, удар в спину, боль, чьи-то руки с чашей, собирающие мою золотую драконью кровь. Вот и ответ: получается, с кровью у меня отняли силу, и теперь я – это просто я, барышня слегка за сорок из другого мира, переставшая быть артефактом или кем я тут была до этого момента?!

Открытие было неприятным. «Но тогда какого лешего я все еще жива и даже закована?» – забилась обнадеживающая мысль и я вновь принялась размышлять. «А если предположить, что мою силу просто блокировали? И тогда получается, что вот эти цепи-наручники и есть блокиратор, не дающий дракону вырваться на свободу и уничтожить все… Ну или хотя бы»

Додумать не удалось, дверь бесшумно отворилась, и на пороге появился… балахонистый! Злоба накатила темной, сжигающей разум волной, и я дернулась вперед, забыв про цепи. Хотелось рвать зубами, душить и бить об стену ненавистную тварь, убившую Наташку.

Мою Натаху, у которой там, на родной земле, осталась дочь и мама, и бабушка, и сестра! Наталку, с которой за десять лет дружбы съедены и соль, и сахар, и ложка дерьма далеко не из бочки мёда. Наташку, которая только-только научилась жить и радоваться, и творить, и восхищаться жизнью, впервые за сорок лет полюбив себя, любимую.

Цепи врезались в кожу, но боли я не почувствовала. Красная пелена снова, как в Храме, заволокла разум и залила глаза. Краешек сознания зацепил отступление твари к двери и удивление, с которым убийца рассматривал меня и натянутое до предела моих возможностей черное железо, сковывающее руки.

Затем чужак удовлетворенно кивнул каким-то своим мыслям, сделал несколько шагов вправо, и меня дернуло обратно к стене. Бешенство отступило, и я почти нормально могла воспринимать окружающую действительность. Мой тюремщик что-то делал возле противоположной стены, отчего меня медленно, но верно оттаскивало от него на безопасное расстояние. «Подъемный механизм что ли, – пронеслась возмущенная мысль. А потом я нахмурилась, разглядывая человека (да человек ли он?), вошедшего в комнату. Это был не тот балахонистый, что убивал Наташку. Этот был другой.

Высокий, слегка сутулый, чубатый. Непокорный вихор я не видела за капюшоном, но почему-то была уверена в том, что он есть. Я помнила этот наклон головы к плечу. Только он так делал всегда, прислушиваясь к моим словам. Помнила этот разворот плеч, крупные ладони и длинные чувственные пальцы. Наваждение… Видимо, от потери крови у меня начались галлюцинации, и я вижу то, чего не может быть! Просто потому, что не может быть никогда! Не здесь!

Широко распахнув глаза и прижав скованные руки к груди, я глубоко задышала, пытаясь сдержать глухие удары разбушевавшегося сердца. Мой мозг отказывался воспринимать действительность. Мои глаза с нарастающим ужасом наблюдали, как медленно, очень медленно высокий мужчина поднимает свои красивые руки к капюшону и также медленно отбрасывает его с лица.

Темный непокорный вихор вырывается на свободу и нависает над бровью. Карие глаза насмешливо отражают две меня в зрачках. Чувственные крупные губы кривятся в полуулыбке. Шутливый полупоклон и мужчина делает стремительный шаг вперед. Секунда и он склоняется надо мной, обхватив лицо своими сильными требовательными ладонями.

Я запрокидываю голову (мой маленький королевский рост не позволяет смотреть в упор в темные глаза, обрамленные длинными пушистыми ресницами). Большие пальцы ласково проводят по моим пересохшим губам. Его лицо так близко, что я чувствую мужское дыхание на своих ресницах. Он по-прежнему пахнет кофе и сигаретами с вишней.

В моих глазах потрясение, замешанное на неверии. В его – насмешка и что-то еще. Наверное, абсолютная уверенность в своей безграничной власти надо мной. Так было когда-то. Нет. Что-то другое. Неуловимое. Странное. Страшное.

Длинные пальцы приподнимают мой окаменевший подбородок, и земной мужчина шепчет мне в лицо:

– Сне-е-е-ж-ж-ж-ка-а-а-а… Моя дорогая, всегда рыжая Сне-е-е-ж-ка-а-а… – призрак из прошлого улыбается во все свои тридцать два зуба.

А я вдруг вижу, как смуглая гладкая кожа, словно шкура змеи во время линьки, сползает с его лица, обнажая желтый череп давно умершего человека. Мгновение и… банальный женский обморок второй раз в жизни уносит меня в благословенную темноту беспамятства.

Королевство Элтаннин. Эр Наг-Тэ

Тогда, на Земле, много лет назад он ошибся в выборе. Обознался, решив, что Золотой Дракон, не знающий своей сути, вырастет слабой и глупой женщиной. Способной только рожать. Он приручил и влюбил в себя не ту деву. И сейчас с землянкой, вполне благополучно, живет его иллюзия, воспитывая сына, не обладающего ни магией, ни Золотой Кровью. А он, обнаружив истинного Золотого Дракона в своем Мире, понял, что задача усложняется. Доверия от новоявленной Альфы Драконов он, если и добьется, то с большим трудом.

Пятнадцать лет назад он сам оттолкнул девушку, влюбленную в него до беспамятства, ошибочно решив, что амулет поиска засбоил из-за небольшой примеси иномирной крови в рыжей веселой и юной журналистке, которую прибило к ним в комитет молодежи, где он развлекался, коротая земные годы-дни в поисках Дракона.

Разудалая Рыжесть (как звали ее тогда всей командой) как-то сразу и безоглядно влюбилась в него и даже помогала приручать будущую жену, с которой он по неосторожности и неудержимости своей натуры тогда поссорился. И если бы он послушал свои инстинкты и провел дополнительный обряд Поиска Крови, то истинная принцесса стала бы его прирученной супругой.

А эта девочка (как долгожитель он мог позволить себе роскошь назвать всех женщин младше ста лет девочками), эта девочка любила его безудержно. Так любила, что однажды чуть не пролила свою Золотую Кровь в попытке оставить его рядом с собой.

Не пролила. Видимо, богиня Радуги и на земле охраняла своего Дракона и уберегла от ошибки, иначе он учуял бы запах Золотой Крови, и все потекло бы по-другому сценарию. Он бросил ее в новогоднюю ночь.

Метель заметала маленький провинциальный городок, когда он поднялся на пятый этаж, опоздав на несколько часов. Ему было весело и комфортно в другой компании. Он окучивал (как думал) принцессу из рода Драконов, не ведающую о себе ничего. Злая влюбленная Рыжесть ждала его в комнате с сервированным на двоих столиком, с любовно выбранным для него подарком, с надеждой в глазах и любовью в душе. Хватило секунды, чтобы испарилась ее злость, и глаза вновь засверкали страстью.

Любить она умела. Как выяснилось, ненавидеть тоже. Спустя много лет настала очередь холодного равнодушия. А фраза «ничего личного, просто деловое предложение» заменила общение при редких встречах: ты мне, я тебе (все эти годы он веселился, строя человеческую карьеру и привязывая крепче к себе молодую жену), а потому порой приходилось обращаться к Рыжести с деловыми вопросами.

Манипулировать рыжей, не влюблённой в него Снежкой, оказалось невозможным. Но общение с ней всегда было на грани фола: пикировки, язвительность, атаки и флирт на грани. Все это создавало невероятный коктейль настоящей человеческой жизни, с легким привкусом горечи от того, что в душе его больше нет живого Огня. Ледяное неистовое пламя и жажда власти – единственное, что будоражило его уже практически вымерзшую кровь и черную душу.

Когда родился сын без единой золотой искры в крови, он понял, как ошибался. И ушел в свой Мир, оставив двойника доживать земную жизнь.

И вот она здесь. Снежана. Снежа. Снежка. Все звали ее по-разному. И на каждое имя у нее был свой образ и манера поведения. Она писала потрясающие стихи, обнажающие душу. И неплохие статьи в местную газету. Поддавалась манипуляциям и провокациям. Была чертовски упрямой и одновременно податливой. Жадной до всего нового. Прекрасной и в гневе, и в нежности.

Верила в дружбу и верность, в сказки и магию. При этом старалась казаться циничной и язвительной. Ее глаза меняли цвет в зависимости от настроения своей хозяйки: от темно-зеленой роскоши летней листвы до прозрачно-серого ледяного в гневе и бирюзового морского от переизбытка восхищения и страсти. На самом деле, в свои двадцать четыре была ранима, уязвима, нуждалась в любви и поддержке.

Как просто было приручить ее тогда, в юную пору на земле. И как сложно здесь и сейчас прибрать к рукам попавшего к нему Золотого Дракона. Попавшего не до конца. Всего лишь заплутавшего в сетях иллюзий, За-Гранями сновидений.

Так размышлял Эр Наг-Тэ, ожидая пробуждения Альфы, сидя в кресле напротив кровати, куда уложил после обморока последнюю принцессу из рода Золотых Драконов.