Шесть месяцев спустя (ЛП)

— Так как у вас с Блейком? Вы ещё вместе?

— Эмм… конечно, — лгу я, потому что не хочу говорить о разрыве. Не здесь. И не с ней.

— Я как-то встречалась с ним, знаешь. В самом начале старшей школы. Но могу сказать, что со мной он никогда не был таким внимательным. Ты, должно быть, оказываешь волшебное влияние.

— Наверное.

— Думаю, я оденусь в красное на выпускной. — Джулиен смотрит на нас, кусая губы. — Думаете, только шлюхи носят красное?

Миссис Миллер появляется с кружкой чая, и не знаю насчёт Мэгги, но я так рада видеть её, что готова броситься в её объятья.

— Как дела, девочки? Джулиен, вот твой чай. Такой, как ты любишь.

Она протягивает ей его передо мной, и до меня доносится аромат. Лимон, травы и что-то очень знакомое в самом плохом смысле. Я отшатываюсь назад и задерживаю дыхание, не желая снова это вдыхать. И я понятия не имею, почему так странно себя веду.

— У-ужасно жаль, н-но мне придется прервать нашу встречу, нам действительно нужно идти, — говорит Мэгги, смотря на меня. Она обеспокоена.

Я прижимаю руки к щекам и пытаюсь успокоиться.

— Верно. Я совершенно забыла. Твоя мама ждёт нас на станции.

Джулиен возвращается к бессмысленному взгляду. Её мама замечает это и подходит ближе, нежно поглаживая её волосы.

— Джулиен? Твои друзья уходят, милая.

Её лицо искажается, и на одну секунду я вижу ужасный беспорядок, в котором она живёт. Глаза дикие и обыскивают комнату.

— Подождите, я не сделала… здесь что-то…

Она замолкает и спрыгивает с дивана. Начинает метаться, отшатываясь от усилий матери, которая пытается успокоить её.

— Не надо! Я должна сказать… я должна вспомнить…

— Она просто немного расстроена. Я уверена, она рада, что вы заехали, — говорит миссис Миллер, но её пластиковая улыбка тает под очевидно проступающим дискомфортом.

— Нет! Я должна сказать им!

Миссис Миллер смотрит на нас немного отчаянно.

— Знайте лишь, что это не из-за того, что вы сказали. Это просто болезнь.

— Я не больна! — В одно мгновение миссис Миллер становится бледной и напряжённой. — Я не больна, и ты знаешь это! Я… Я… — Джулиен замолкает, прижимая пальцы к вискам. Она выглядит потрясённо. А затем находит мои глаза. — Помоги мне, Хлоя. Пожалуйста.

Моё сердце пропускает три удара. А может, четыре. Какое бы за ледяное чувство ни сковало меня сейчас, оно намного больше, чем страх. На порядок больше.

— Девочки, спасибо большое, что пришли. Сможете найти дорогу до двери?

Пытаюсь кивнуть или заговорить, но ничего не выходит. Я не могу оторвать свои глаза от Джулиен. Её взгляд будет вечно преследовать меня, если я ничего не сделаю. Но я понятия не имею, что делать. Или как.

— Спасибо за то, что приняли нас, — тихо говорит Мэгги.

Я не могу даже помахать. Вместо этого я позволяю Мэгги вытянуть меня из этого странного, неподходящего дома. Крепко держусь за её руку, благодарная, что она знает дорогу.

Глава 23

Небо снаружи всё такое же голубое. А мы с Мэгги не принадлежим этому солнечному дню. Бледные как простыни, мы спускаемся вниз по лестнице, ведущей от передней двери, и останавливаемся на улице, выглядя немного потерянными.

— Что теперь? — спрашиваю я. Наше такси давно уехало.

— Теперь, м-мы уберёмся к чертями отсюда. Мы пойдем назад к г-главной дороге и поймаем такси.

Над нашими головами счастливо кричит чайка. Я чувствую, как на глаза наворачиваются слёзы, в горле пересыхает.

— Вот что произойдет со мной?

— Нет. — Мэгги рассерженно поворачивается ко мне. — Т-ты не станешь такой. Даже на секунду. С-слышишь меня? Джулиен больна, Хлоя. По-настоящему больна.

— Знаю. Я это знаю. Но когда она схватила меня за руки, я вспомнила, о чём она говорила. Доктор Киркпатрик была в той учебной группе, она говорила нам, как дышать.

— И что из этого? Я понимаю, что это ненормально, и да, все вы п-превратились в чокнутых роботов…

— Что, если каким-то образом эти ненормальные вещи превратили Джулиен в это? Если я вспомню, что они делали, то, возможно, смогу помочь ей. Я должна вспомнить, Мэгз.

Она кладет прохладную руку мне на плечо.

— Нет, не должна. Хлоя, это шизофрения, понимаешь? Это не твоя вина. И не чья-либо.

Не могу в это поверить. Я возмущённо взбрасываю руки.

— Вот оно что. Джулиен больна, и каким-то образом это делает доктора Киркпатрик невиновной?

— Я этого н-н-не говорила. Я просто хочу сказать, что она н-ничего не смогла с этим п-поделать. И мы тоже не должны.

Знаю, Мэгги права. Ни у кого нет ни одного логического объяснения причин возникновения шизофрении. Но всё равно, я не могу перестать думать о её проблесках здравомыслия. Иногда створки безумия приоткрываются, и за ними я вижу абсолютно нормальную девушку.

— Давай просто вернёмся, — говорит Мэгги, прерывая мои мысли.

Я киваю, вытирая глаза тыльной стороной руки. Мы только спускаемся вниз по тротуару, когда до меня доносится слабый звук из дома позади нас. Мэгги озирается вокруг, и я понимаю, что она тоже это слышала. Мы ищем неухоженный двор с пальмовым деревом и, наконец, сам дом.

Джулиен.

Она стоит возле одного из окон на верхнем этаже, совершая движения руками.

— Она что-то рисует? — спрашиваю я. — Почему бы ей просто не открыть окно?

— Может, они не открываются, — отвечает Мэгги. — Может, они подумали, что это будет слишком р-рискованно.

Я игнорирую Мэгги и качаю головой.

Стараюсь выглядеть настолько обескураженно, насколько это возможно, надеясь, что Джулиен каким-то образом сможет прочесть язык моего тела.

— Давай п-просто пойдем.

— Нет! Она просила меня о помощи, Мэгз.

В окне Джулиен перебрасывает свои волосы. Думаю, она расстроена. А затем она просто исчезает. Может, она присела или ушла, но это неважно. В окне пусто, и сейчас никто никому не поможет. Не сегодня.

Я поворачиваюсь обратно к дороге, вслед за уже шагающей Мэгги, когда стук повторяется. Джулиен, конечно. Она просто смотрит на нас, прижимая ладони к стеклу, с отчаянным выражением в глазах. Как будто она хочет, чтобы я что-то сделала.

— Что она х-хочет? — спрашивает Мэгги.

Я вздыхаю и убираю волосы за ухо.

— Не знаю. Ты была права. Мы должны уйти.

***

— Понятия не имею, что она имела в виду под всей этой чертовщиной про Злую Ведьму, — говорю я, рисуя мультяшную фигуру на метле на участке бумаги между бургером и картошкой фри.

Мэгги тянет еду со своей тарелки и хмурится.

— Может, всё это просто ничего не значит. Я не понимаю, почему ты пытаешь п-придумать этому объяснение, Хло.

— Потому что это не поддается объяснению. Шизофрения не случается вот так. Она начинается медленно, по крайней мере, в течение нескольких месяцев или даже лет. Она не может просто взять и случиться в конце лета. — Я отодвигаю тарелку, мой аппетит пропал. — Не знаю. Может, они уехали по другой причине.

— Или, как я и сказала, это т-тупик. У Джулиен проблемы, Хло. Не знаю, нужно ли нам и д-дальше копаться в запутанных процессах её семьи.

Оставшаяся часть нашей поездки на поезде проходит в молчании. Мэгги слушает музыку, а я смотрю на линию горизонта, на здания, одно за другим проплывающие перед окном. Пытаюсь не думать об Адаме и терплю полное поражение.

Я хочу позвонить ему. Действительно хочу. Но могу думать лишь о нашем последнем телефонном разговоре. И его внеурочном визите в местную аптеку.

Что за чушь.

Я хочу услышать его версию истории. Потому что знаю, он не плохой парень. Его комната, заявления в колледжи, сумасшедшая архитектурная стенка — это всё должно иметь смысл.

Но другая часть меня знает, что объяснение ничего не исправит. Мои родители уже думают, что я сумасшедшая. А теперь я собираюсь встречаться с преступником, которого моя мама заштопала в отделении скорой помощи? Они отправят меня в школу-интернат для трудных детей.

Боже, хотела бы я не чувствовать себя так правильно… так легко с ним. Если бы было трудно, я бы ушла. Но нет. Это настолько просто, как и мои собственные инстинкты, и это значит намного больше, чем какая-то глупость, которую он совершил два года назад.

Придется задуматься о последствиях перед родителями, но это позже. Сейчас я должна позвонить ему.

Как будто по команде мой телефон звонит. Я вскакиваю со своего места в проход, делая знаки Мэгги, давая ей знать, что отхожу. Отвечаю, даже не смотря на экран, полностью уверенная, что это Адам.

— Алло?

— Привет, Хлоя. Это Блейк.

— О. — Мой голос звучит настолько же разочарованно, как я себя чувствую. Пытаюсь снова, прочищая горло. — О, привет!

Не намного лучше, но мне плевать. Я не была готова к этому звонку сегодня. Или когда-либо. Прислоняюсь к стене позади, прежде чем поезд дёрнется на дороге. Почти уверена, он слышит фоновый шум, поэтому я не могу просто повесить трубку.

— Так как у тебя дела? — спрашивает Блейк.

Его голос кажется нормальным, но у меня такое чувство, будто крошечные невидимые насекомые взбираются вверх по моим рукам.

— Прекрасно, — отвечаю я, сохраняя нейтральный голос. — Что-то случилось?

Он слегка посмеивается.

— Нет, все нормально. Я только что думал о тебе и решил, что надо тебе позвонить. Канун Дня Благодарения и всё такое.

— Точно. — Я покачиваю головой. — Счастливого Дня Благодарения.

— И тебе того же. Хотя твой будет, наверное, более интересным, чем мой, так как ты проводишь его в Сан-Диего, лучшем из мест.

Моё сердце перестаёт биться. Я уверена в этом. Мой рот открывается, но я не могу сформулировать ни единого верного слова, потому что совершенно парализована.

— Извини? — наконец выдаю я, потому что думаю, что мне послышалось. Я просто зациклена, устала или ещё что-то.

Он смеётся, как будто всё это очень смешно.

— Твоя мама рассказала мне, когда я позвонил ей этим утром. Я спросил, могу ли принести пирог, и она сказала, что ты в Сан-Диего.

Нет, она этого не говорила. Она не могла этого сказать, потому что понятия не имела, что я в Сан-Диего. Для моей мамы я в отеле Ритц-Карлтон в Лос-Анджелесе, и мы сказали маме Мэгги, что направляемся в ботанический сад. Ни единого слова о Сан-Диего.

— Так как погода? — спрашивает он.

— Тепло, — проквакиваю я, несмотря на скрутившийся живот.

Меня не стошнит. Меня не стошнит, я не упаду в обморок и не начну кричать. Телефон в руке скользит из-за пота. Кто-то приближается ко мне в узком коридоре, так что я должна убраться с пути.

— Звучит круто. Мне никогда не удавалось провести День Благодарения в Калифорнии.

Я выдавливаю смех, но он хуже, чем та запись, которую проигрывают в ситкомах. Его настолько же фальшивый и наигранный, как и мой, и всё, о чём я могу думать — как? Как он узнал, где я нахожусь?

— Так чем ты там занимаешься?

Мой инстинкт самосохранения вступает в игру, и ложь просто сыпется из меня.

— О, разными делами. Хожу на пляж. Возможно, я вернусь с убийственным загаром.

Он согласно бормочет что-то, и это ужасно и неловко. Не могу поверить, что каждый из нас ведёт себя так, будто это не абсолютно очевидно.

— Ну, мне действительно пора, — говорю я. — Мы собираемся пообедать.

— Конечно. — Я понимаю, что он не поверил мне. — О, и счастливого Дня Благодарения, Хлоя. В этом году ты сделала много того, чем можешь гордиться, верно?

— В этом году?

— Ну, для тебя теперь всё по-другому, не так ли?

Что-то в его тоне мне не нравится. Черт, да мне ничего не нравится в этом телефонном звонке, но этот немного нравоучительный подтекст выводит меня из себя.

Наверное, он думает, что прошлый год был слишком трагичным. Что с моими посредственными социальными и академическими рейтингами я должна была просто вскрыться и сделать миру доброе дело.

— О, слава Богу, всё хорошо, — отвечаю я. Мой голос настолько приторно-сладкий, что я могла бы сойти за стюардессу. Продолжаю тем же убийственно-сладким тоном, когда мы прощаемся.

После того, как он отключается, я долго смотрю на экран своего телефона. Одна из проводниц просит меня занять место. Я указываю на туалет, словно немая, и ковыляю к нему на вареных, как лапша, ногах.

В туалетной комнате тесно и шумно, и я знаю, что не могу скрыться здесь на весь остаток пути обратно. Но я не могу рассказать Мэгги. Наш обед абсолютно ясно показал, что она думает насчёт моих теорий о заговоре.

Достаю телефон, осознавая, кому хочу позвонить. Я не могу выкинуть эту идею из головы. Мне нужно две минуты, чтобы набраться смелости. Я почти жду от себя, что наберу номер и сразу же повешу трубку, но это не в моем стиле. Набираю номер, прижимаю телефон к уху и расправляю плечи.

Телефон Адама переключается на голосовую почту после четырёх гудков. Жду минуту, затем набираю снова. На этот раз меня сразу же отправляют на голосовую почту. И я не настолько глупа, чтобы не понять, что это значит. Звонок отклонён. Хлоя отклонена.

Я думаю о том, что именно так чувствуешь себя после пощёчины.

Возвращаюсь на своё место, чувствуя огромную зияющую дыру на месте жизненно важных органов. Мэгз кратко поднимает на меня взгляд, возвращаясь к своим записям, даже не замечая моего выражения и не спросив, где я была.

Не имело бы значения, если бы она спросила.

Даже если попытаюсь объяснить ей, она лишь подумает, что я сошла с ума. А может, я уже сошла с ума.

Может, сейчас я настолько же потеряна, как и Джулиен.

Глава 24

После огромного количества еды, которое ощущается как двенадцатичасовой День Благодарения, мы садимся на ночной рейс. Приземляемся в несусветную рань в пятницу. И вместо того чтобы поспать, как нормальный человек, я переодеваюсь, чищу зубы и трачу час, чтобы рассказать родителям о забавных происшествиях во время нашей поездки.

Затем я выхожу за порог под предлогом того, чтобы отпраздновать своё раннее приземление «чернопятничным» шоппингом.

Естественно, я не собираюсь шопиться. Разве что куплю упаковку жвачки из универсама напротив дома Адама.

Кошка миссис Корвин, вероятно, срыгивает что-то более милое, чем то, как я сейчас выгляжу, но моё самолюбие потерпит. Как и все мои невразумительные доводы «за» и «против» того, что мне делать с Адамом. Не в этом дело. А в Джулиен.

Ей нужна помощь, и она попросила меня. А значит, я должна вспомнить. Аналогичный тому краткому мгновению просветления момент, когда мы держались с Джулиен за руки в Калифорнии, был у меня только с тем единственным человеком, который сейчас сидит внутри этого дома.

Я стучу и жду, по меньшей мере, минуту, после чего стучу снова. Адам отвечает примерно через полсекунды после того, как я теряю терпение и начинаю громыхать. Даже если бы меня волновало то, как я выгляжу, мне не стоило беспокоиться. Он не брился четыре или пять дней, а его глаза настолько красные, что я спрашиваю себя, спал ли он с тех пор, как я уехала.

— Ты заболел? — спрашиваю я.

— Нет, — коротко отвечает он. Он ведёт себя невыразительно. Холодно. И вместе с тем чертовски напряжённо, обшаривая глазами всё вокруг своей квартиры, как будто ждёт появления киллера.

— Я ездила в Калифорнию, — говорю я, но на самом деле не думаю о своей поездке. — И видела Джулиен Миллер.

Он вздрагивает, и на мгновенье я вижу прежнего Адама. Того, который беспокоился обо мне.

Затем он исчезает, на лицо возвращается безразличная маска.

— Калифорния. Звучит круто. На самом деле я немного занят.

Ложь. Он не занят. Он просто хочет, чтобы я ушла. И это чертовски ранит меня, но я чувствую, что тут попахивает ложью.

Я должна подумать о Джулиен и рассказать всё то, о чём она говорила или намекала, но не могу заставить свой мозг переключиться. Я не могу думать ни о чём другом, кроме того, что ужасно стоять здесь и ссориться с ним.

— Она больна, Адам. Боже, она невероятно больна. — Я перевожу дыхание, потому что не хочу показывать эмоции. Хочу, чтобы мой голос звучал спокойно и уверенно, но не получается. — Она больна, а я напугана, и я скучала по тебе. Я всё ещё скучаю по тебе.

Его глаза находят мои. Он останавливает меня этим взглядом. И он не скажет мне того же, я знаю, но ему и не нужно это делать. Его глаза говорят за него.

Сжимаю пальцы в кулаки на талии, потому что желание прикоснуться к нему почти причиняет боль.

— Я видела все эти здания. Номер в нашем отеле выглядел как Бальбоа Парк. Дома и витрины — всё выглядит одинаково, как будто в одном стиле.

— Испанское Возрождение, — произносит он, и я практически ощущаю, как его глаза ласкают моё лицо. Он подходит ближе, затем снова отступает. Это убивает меня.

— Адам…

Он тяжело сглатывает и качает головой, словно не может понять, как я здесь оказалась или почему не ухожу. И веду себя подобным образом.

— Хло, нам нужно покончить с этим. Тебе нужно держаться от меня подальше.

— Ты не веришь в это. Я знаю, ты не веришь в это.

— Нет, я верю. Потому что это — правда. — Он говорит так, будто кто-то клещами тянет из него слова.

Я чувствую жжение от слёз, застилающих глаза.

— Может, мне наплевать на правду.

Адам судорожно выдыхает.

— Ты понятия не имеешь, насколько всё усложняешь.

— Это не сложно. Ты знаешь.

Я уже почти плачу. Адам прикасается рукой к моей щеке, его пальцы забираются в мои волосы. Всё во мне плавится от прикосновения его руки, под мягким, тёплым давлением его пальцев.

— Хотел бы я, чтобы всё было по-другому, но это не так. Твоя мама была права, Хло. Я ворвался в ту аптеку.

— Нет. Должно быть что-то ещё. Я знаю тебя, Адам. — Он вздрагивает, и я понимаю, что права. Но он всё равно качает головой.

— Это произошло. Я ворвался в аптеку, и она права насчёт того, что тебе следует держаться от меня подальше.

Такое чувство, будто меня затягивает в зыбучий песок. Или, возможно, я сама превратилась в песок, и вся эта темнота и страх затягивают меня вовнутрь.

— Расскажи мне почему.

Он отводит взгляд и переминается с ноги на ногу, пожимая плечами.

— Деньги.

— Лжец.

Это заставляет его обратить на меня взгляд. Он поднимает руки, сдаваясь, и я чувствую холод, когда он отпускает меня.

— Прекрасно, тогда наркотики. Как насчет того, чтобы просто принять это?

— Что принять? Здесь нечего принимать, потому что ты ничего мне не говоришь! А я знаю, ты не наркоман, Адам. Назови мне другую версию.

— Какое это имеет значение? Я сделал именно то, чего ты так боялась.

— Да, я поняла эту часть. Чего я не понимаю, так это «почему».

— Тебе не понравилось моё «почему».

— Потому что это чёртова ложь! Просто расскажи мне!

Адам отчаянно рычит, пропуская руку сквозь волосы. Он знакомо пахнет, голос звучит так же, и я хочу, чтобы меня беспокоил вопрос о шраме на его руке, но этого не происходит. Больше нет.

— Скажи мне, почему ты это сделал.

Он поворачивается, бормоча что-то о том, что он занят, но я не могу больше ждать и прикасаюсь к нему. Касаюсь лишь его руки, но и этого достаточно: он вздыхает и задерживает дыхание. Закрывает глаза, когда я касаюсь его лица. Я и сама задерживаю дыхание, потому что очередное воспоминание проходит через меня.

Я на грани нервного срыва, пока Адам помогает мне расшатать замок на двери в школьную столовую. Чувствую, как он поддаётся моим пальцам. Несмотря на волнение, я закатываю глаза.

— Всё ещё не понимаю, почему мне нужно проникнуть сюда.

— Чтобы заниматься, — говорит Адам, пожимая плечами. От моего взгляда он ухмыляется. — Ну, здесь гораздо тише, чем в моём доме.

Я убираю руки, чтобы вернуться в настоящее. Адам тоже здесь, на его губах нет ни намека на улыбку. Но его глаза заставляют меня желать использовать красивые, поэтичные слова. Лазурные. Небесно-голубые.

Прекрасные.

— Я не сдамся, пока ты не расскажешь мне.

Он смотрит в сторону, и я понимаю, что он обдумывает. Может быть, проверяет мою решимость. Наконец он кивает и отступает на шаг назад, нуждаясь в пространстве, как я полагаю.

— У неё Альцгеймер. У моей бабушки.

— Как давно?

Адам пожимает плечами и просовывает руки в карманы.

— Около трёх лет. Ты знаешь что-то об этом заболевании?

— Достаточно, чтобы сказать, что мне жаль, что с ней это случилось, — отвечаю я.

Он ничего не отвечает, просто продолжает, как будто рассказывает о погоде.

— Она многое забывает. У неё был период, когда она всё время смывала свои таблетки в туалет.

— Почему?

Он пожимает одним плечом.

— Иногда она думала, что это яд. Иногда, что они были моими — украденными или что-то вроде того.

Отмахивается, как будто всё это неважно и неинтересно.

— Сначала врачи помогали, но это случалось всё чаще. В тот месяц они отказали. Сказали, если с ней настолько трудно, нам следует подумать о предоставлении ей проживания с уходом.

— Что это значит? Дом престарелых?

Он кивает.

— Вроде того. Я сказал социальному работнику, что нашёл лекарства, и ей уже лучше. У нас не было денег на большее. Я наивно полагал, что аптекарь не заметит недостающую баночку таблеток от кровяного давления.

— Но ты поранился. Твоя рука.

— Я собирался выскользнуть в окно подачи для машин. Аптека была закрыта, но хозяин был внутри. Он опустил окно прямо на мою руку. Стекло разбилось… — Адам замолкает, неопределённо показывая на белый шрам на внутренней стороне предплечья.

— Мне жаль, — снова повторяю я.

Это вызывает смех. Циничный.

— Не стоит. Это было глупо, и мне чертовски повезло, что он не пристрелил меня.

— Адам, все люди совершают ошибки.

— Ага, но большинство людей не совершают краж со взломом.

Я хочу опровергнуть это, но понимаю, что не сработает. По каким-то причинам он хочет помнить о том, что сделал. «Что за чепуха» тут не прокатит. Но будь я проклята, если он будет справляться с этим в одиночку.

— Да, это было глупо, — соглашаюсь я, поднимая руки. — Прекрасно. Ты был дураком. А теперь двигайся дальше. Попроси помощи, чтобы помочь ей. Ты вообще рассматривал этот вопрос?

Адам усмехается, расслабленно прислоняясь к закрытой двери.

— Посмотри вокруг, Хло. Мы тут не разбрасываемся деньгами и альтернативами.

— Но ведь существует огромное количество социальных программ для пожилых. Так почему бы и нет? Она что, нелегальная иммигрантка или что-то вроде?

— Ты не понимаешь, верно? — Он поднимает голову и прикрывает глаза. — У меня нет другой семьи.

— Знаю, ты заботишься о ней…

— Забочусь о ней? — Адам практически смеётся над этим. — Да, Хлоя, забочусь. Но я не Мать Тереза, и здесь речь идет не о семейной преданности. Если они узнают, насколько она плоха, мы оба закончим в Системе.

Качаю головой, всё ещё не понимая. Он наклоняется ближе.

— Дом престарелых для неё. Приемная семья для меня. Прощай, Риджвью Хай и её достаточно приличная академическая программа. Привет, приемные семьи и школы с металлоискателями.

Я сглатываю комок в горле, который собирается вырваться из моей груди.

— Ты украл лекарства, потому что не хотел, чтобы тебя отдали в приёмную семью.

— Да. И потому что я не хочу, чтобы моя бабушка умерла. Она неидеальна, да. Но я — всё, что у неё есть.

Он, должно быть, принимает моё молчание за осуждение, потому что скрещивает руки на груди и лицо становится непроницаемым.

— Это не круто, Хло. Но это так, как есть. И неправильно втягивать в это тебя.

— Я понятия не имею, что правильно.

С усилием тяну его за полы пальто, потому что он настолько высокий, что просто подняться на цыпочки будет не достаточно.

Я целую его, и поначалу его губы напряжены и неподатливы. Я знаю, что это только попытка сопротивления, и поэтому игнорирую ее. Отличный выбор, потому что через пару секунд руки Адама падают на мои плечи, и он целует меня так, как будто изголодался. Вскоре я чувствую, что лекарства понадобятся именно мне.

Когда мы наконец отстраняемся, его глаза закрыты, а дыхание выходит маленькими судорожными вздохами. Не могу до конца поверить, что я одна способна сделать такое с ним. Это ошеломляет.

— Я пытаюсь сказать, что не лучшая компания для тебя, — выдыхает он низким и хриплым голосом.

— Ну, я никогда не была хорошим слушателем.

Его губы изгибаются в ухмылке.

— Мило. Но, Хло, это нечто большее. Есть вещи…

— Мне плевать, — обрываю я, качая головой. — Ничего из сказанного тобой не заботит меня. Не сейчас.

— Думаю, тебя обеспокоит это.

— Нет. — Я прижимаю пальцы к его губам. Я делаю это, потому что мне всё равно. Или, возможно, я просто не готова услышать от него что-то ещё.

Я вижу боль в его глазах, но, в конечном счёте, он смягчается. Целует подушечки моих пальцев, прежде чем взять мою руку в свою.

— Ты всегда всё делаешь по-своему, да?

— О да. — Я прижимаюсь к нему.

Руки Адама сжимаются вокруг меня, и я чувствую себя замечательно. Стресс и страх покидают меня, как песок сквозь решето. Я прижимаю лицо к его груди, и его подбородок легко прижимается к моей голове.

— Ты хотела ещё чего-то добиться от меня? — спрашивает он, его дразнящий голос мурлычет возле моей щеки.

Вздыхаю в его объятьях, мечтая, чтобы этого было достаточно. Если я останусь здесь, в его руках, мне будет достаточно. Но вокруг целый мир, с которым нужно иметь дело. Школа, родители и…

— Вообще-то, есть одна вещь, которая мне нужна.

— Назови её.

— Мне нужна твоя помощь, чтобы спасти Джулиен Миллер.

Глава 25

Я объясняю всё за огромным куском пиццы с сыром. Это место я помню из момента с газировкой Ред Поп. В перерывах между жирными укусами я рассказываю ему обо всём. О нас с Мэгги. О Блейке и его выслеживающем телефонном звонке. Дополняю всё рассказом о Джулиен и даже о нашей так называемой Злой Ведьме, докторе Киркпатрик.

Наконец я останавливаюсь, чтобы перевести дыхание, хватаю ещё один кусок пиццы и жду, что ответит Адам. Жду некоторое время, но вижу, что он ещё обдумывает мой рассказ. Я сама до сих пор не разобралась в этом, а у меня было несколько дней.

Но, в то же время, ожидая его ответ, я спрашиваю себя, что за выражение написано на его лице. Шок? Отрицание? Страх? Последнее кажется верным, но не имеет никакого смысла. Чего бы ему, чёрт возьми, бояться?

— Может, хоть что-нибудь скажешь? — спрашиваю я, ударяя случайные кубики льда соломинкой.

— Не уверен, с чего стоит начать, — отвечает он, и я слышу жужжание входящего сообщения на его телефоне.

— Полагаю, что-то вроде «Боже, Хло, я не верю тебе» может сработать. — Мой голос звучит не так легко и беззаботно, как я думала.

Адам отталкивает тарелку и откидывается назад в кабинке. Его телефон жужжит снова, и он раздражённо что-то нажимает, чтобы убрать звук.

— Ну, я не думаю, что ты можешь помочь Джулиен. Шизофрения никуда не денется, Хло. И это не сибирская язва. Ты не можешь использовать её как оружие.

— Может, это и правда, но откуда мы знаем, что это шизофрения? Откуда нам знать, что это не одна из тех странных штук с гипнозом, которые доктор Киркпатрик проделывала с нашей группой?

— Я знаю, потому что был в группе. И ни разу она не просила нас лечь на кушетки и начать обратный отсчёт.

Медленно киваю, очищая руки салфеткой.

— Ты не веришь мне. Я поняла.

— Это не вопрос доверия к тебе, Хло. Я знаю эту женщину. Она немного зациклена на глубоком дыхании, но она не второе пришествие Чарльза Мэнсона.

— Ладно, господи, я надеюсь, она в курсе, что может позвонить тебе для показаний в суде присяжных.

Его выражение лица меняется. Он снова выглядит напряжённым. Может, нервным. Боже, это не может быть правдой. Если он нервничает, значит, я выставила себя полным психом. Я вздыхаю и переплетаю свои пальцы с его на столе.

— Прости. Я знаю, это несправедливо. Мне просто нужны ответы.

— Знаю. Но я не хочу видеть, как ты выдумываешь то, что не сможешь проверить.

— Что это значит?

— Это значит — будь осторожна и не кидайся обвинять невинных людей, потому что уже отчаялась найти причину всему происходящему.

— Этому есть причина, Адам. И Джулиен думает, что я знаю эту причину.

— Джулиен — шизофреничка, которая, вероятно, верит во множество разных вещей, Хло.

— Ты начинаешь говорить как Мэгги.

Он смотрит вниз на свои руки.

— Есть ли вероятность того, что мы оба правы?

Нет. Смешно это или нет, но я абсолютно уверена, что Джулиен не просто шизофреничка. Но знания об этом недостаточно. Мне нужны доказательства.

***

— Спасибо, что согласились принять меня почти без предупреждения, — говорю я, устраиваясь на кушетку.

Доктор Киркпатрик улыбается и открывает свою записную книжку.

— К счастью, у меня было свободное время. Ты казалась такой расстроенной по телефону.

Хорошо. Именно к этому я и стремилась. А если удача будет сопутствовать мне, мама будет дома вовремя, чтобы увидеть безумную записку, которую я оставила на кухонном столе. Я отчаянно взываю к небу, чтобы сегодня мне благоволили мои звёзды, потому что это самая великая вещь, которую я когда-либо хотела провернуть. Самая великая.

— Я ездила в Калифорнию с Мэгги, — говорю я, хотя чувствую сильное подозрение, что она уже знает об этом. Что-то подсказывает мне, что она знает обо всём, что я пытаюсь от неё скрыть.

— Это большой шаг по сравнению с нашей прошлой встречей. Вы двое тогда вообще не разговаривали.

— Ну, я постаралась выстроить мостик, но теперь не думаю, что это сработало, и я просто не знаю, что делать.

Как, чёрт возьми, она воспримет это? Должно быть, у меня сдали нервы от того, что нахожусь здесь, раз я так начала. Но она отъезжает на своем стуле на колёсах и задаёт мне, по меньшей мере, дюжину наводящих вопросов, чтобы помочь лучше понять ситуацию.

Я кое-как отвечаю. Возможно, это выглядит вдумчиво, но на самом деле я не могу перестать смотреть на часы. Прошло четырнадцать минут. Почему, чёрт побери, моя мама не нашла записку? Она была на пути к дому. Значит, у неё не должно было занять много времени, чтобы примчаться сюда.

Естественно, она бы, по крайней мере, позвонила, верно? Когда ваша дочь оставляет записку, полную душевной драмы, заканчивающуюся как: «Если ты хочешь узнать, что со мной происходит, ты можешь позвонить моему психотерапевту. Она знает, насколько всё на самом деле плохо».

— Хлоя, должна отметить, ты держишься очень отстранённо.

— Простите. — Это всё, что я могу из себя выдавить. Я становлюсь полностью опустошённой.

Боже, не знаю, кого я хочу обмануть. Это смешной план, и он никогда бы не сработал.

Я слышу звонок во входную дверь и делаю над собой огромное усилие, чтобы не усмехнуться. Вместо этого я хлюпаю носом и смотрю вниз на руки. Возможно, мне следует что-то сказать? Что, чёрт побери, она у меня только что спросила?

— Я просто хочу, чтобы всё снова стало нормально. — Надеюсь, такой ответ прокатит.

Я слышу снаружи мамин голос. Даже несмотря на то, что он приглушён стенами, различаю в нём командные нотки. Я была по ту сторону этого тона, поэтому моё сердце ноет за бедную маленькую секретаршу, которой он предназначен.

Взгляд доктора Киркпатрик быстро переключается на дверь, недовольная гримаса на мгновение морщит её губы перед тем, как она снова смотрит на меня.

— Возможно, для тебя настала пора переосмыслить «нормальность», чтобы прийти к пониманию того, что происходит сейчас.

— Не понимаю, почему всё просто не может быть как раньше.

— Есть времена, когда перемены неизбежны.

— Я не хочу перемен!

Мой голос звучит как у двухлетнего плаксивого ребенка, но мне плевать. Её взгляд снова переключается на дверь, за которой голос моей мамы становится громче, словно в театральной постановке. Секретарша отбивается, как может, но моя мама — это сила, с которой нужно считаться.

Я строю озабоченное выражение лица.

— Там всё в порядке?

— Уверена, что да.

Мама кричит что-то очень похожее на «я засужу тебя», и мои плечи сжимаются.

— Вам точно не стоит проверить?

— Это поможет тебе расслабиться?

Тяжело сглатываю, сгорбив плечи.

— Определённо.

Она выскальзывает наружу, забирая свой блокнот с собой. Я срываюсь с кушетки, как только слышу щелчок закрывшейся двери. На её маленьком столе скудно, в верхнем ящике маркеры и зажимы для бумаги. Большинство закрыто. Проклятье.

Я вздыхаю, прислонившись к столу. Краем глаза замечаю кожаный ремешок. Её портфель.

Через дверь я слышу, как доктор Киркпатрик пытается успокоить мою мать. Возможно, она ничего не скажет про то, что я здесь. Тот факт, что в этот момент она спорит с моей мамой, является нарушением врачебной тайны. Но, думаю, этот спор будет безуспешным.

Я откидываю тяжелый кожаный полог её сумки и пролистываю многочисленные счета и образовательные статьи. Есть несколько файлов с незнакомыми именами пациентов, но больше ничего. Нет, это не может быть очередным тупиком. Просто не может.

Я снова пролистываю файлы, и мои пальцы цепляются за тонкую обёрточную бумагу, которую я прежде не заметила. Заголовка нет.

Тяну её наружу и просматриваю бумаги. Это записи по медитации. Записи по учебной стратегии. Я просматриваю бумаги, скрепленные вместе и это… о, боже. О, боже, это не может быть правдой.

Но так и есть.

Мои колени опасно слабеют. Я заставляю их держаться только силой воли, мои пальцы крепко зажимают скрепленные бумаги.

На первой странице список исследовательской группы. На второй список химических побочных эффектов. Я вижу маленькие красные пометки точками напротив каждого из имён на первом листе. Своего рода код. Или перечень проверочных операций.

Я слышу звон дверного колокольчика и бросаю папку обратно в её сумку, держа в руках эти документы. Кровь стучит в ушах, пока я закрываю сумку и засовываю её обратно под стол. Дрожащими руками складываю документы и глубоко засовываю их к себе в сумку. Я всё ещё вожусь с молнией, когда доктор Киркпатрик возвращается, качая головой.

— Приношу извинения за то, что нас прервали. Хлоя, ты в порядке?

Сомневаюсь. Моё сердце бьётся со скоростью, наверное, три тысячи ударов в минуту, а дышу я чаще, чем колибри. Говорю только то, о чём могу думать:

— Это же была моя мама?

Это… о, боже, это блестяще. Я даже не думала об этом, когда вынашивала свой план, но моя мама вмешалась в этот внеплановый сеанс. Да, это, безусловно, является уважительной причиной для паники.

Доктор Киркпатрик садится в кресло и смотрит на меня так, будто вычислила весь план.

— Да, это была она. Что-то подсказывает мне, что ты не удивлена её приходу, учитывая тревожную записку, которую ты оставила на кухонном столе.

Я опускаю взгляд и кусаю нижнюю губу, надеясь, что моя лишающая трудоспособности паника пройдет под влиянием стыда.

— Хлоя, возможно ли, что какая-то часть тебя хотела, чтобы твоя мать пришла сюда и доказала твою значимость?

Единственная вещь, которую моя мама доказала, появившись здесь, — это то, что контроль нужен ей так же сильно, как большинству из нас — кислород. Но этого я не говорю. Я делаю уязвлённое выражение лица и поднимаю на неё глаза.

— Возможно, — говорю я слабым голосом.

Доктор Киркпатрик наклоняет голову и ждёт какое-то время. Оно тянется слишком долго, так долго, что я начинаю думать, насколько близко сижу к женщине, которая похитила мою память. Думаю о маленьких красных пометках рядом с нашими именами, и это всё, что я могу сделать, чтобы не сорваться с кушетки и не выбежать за дверь.

— Хлоя, это понятно, что ты жаждешь внимания от мамы, нуждаешься в доказательствах её любви. Но, возможно, нам стоит поговорить о более конструктивных способах для удовлетворения твоих потребностей?

Я киваю, и это легче, чем должно быть, учитывая, с кого началось всё дерьмо, которое происходит сейчас. Но ничего. Она может проповедовать всё, что захочет. Если у меня в сумке именно то, что я думаю, уверена, что в следующий раз, когда я услышу её слова, она будет держать руку на Библии, а справа от неё будет сидеть судья.

Глава 26

Адам паркуется на школьной парковке через пять минут после того, как сказал, что подъезжает. Я выбираюсь из своей машины и забираюсь к нему на переднее сиденье. Он переоделся и принял душ, но по-прежнему выглядит ужасно расстроенным. И даже когда он пропускает пальцы сквозь мои волосы и шепчет «привет» возле моих губ, я не могу поцелуем стереть это выражение с его лица. Не в этот раз.

— Так что случилось? — спрашивает он.

Я не отвечаю и не спрашиваю, из-за чего он расстроен. Позже для этого будет время. Расстёгиваю сумку и даю ему бумаги с названиями химикатов и побочными реакциями. Перемещаюсь обратно на свою сторону машины, потому что мне не нужно читать это. Я знаю каждый из побочных эффектов.

Реалистичные сновидения. Повышенная способность к обучению. Сухой язык. Полидипсия. Лунатизм. Головные боли. Параноидный бред. И мой любимый — нарушения памяти.

Адам просматривает страницу, нахмурившись.

— Что это?

— Ну, они ещё не придумали этому громкое название, но я уверена, что это разновидность бензодиазепина. Ну, что-то вроде… Рогипнола.

Он смотрит на меня широко распахнутыми от шока глазами.

— Хлоя, каким образом у тебя появилась информация о дозировках и побочных эффектах Рогипнола?

— Это не совсем Рогипнол. Вдобавок ко всем этим треклятым эффектам, Рогипнол вызывает вялое, пьяное состояние. Не очень благоприятное, согласно некоторым исследованиям.

— О чём ты вообще говоришь?

Я протягиваю вторую бумагу, на которой написаны наши имена и маленькие пометки красной ручкой.

— Смотри, это новые добавки, которые снижают психотропное воздействие, но, боже мой, они на самом деле делают из тебя губку, впитывающую информацию. До тех пор, пока ты не лишишься огромного куска своих воспоминаний, ты бесценен.

Его глаза находят мои, и становится ясно, что до него дошло. Он понижает голос. Я никогда не слышала у него такого тона. Листок трясётся в его руках, я вижу, как он дрожит. Это наводит меня на мысли о том первом разе, когда я посмотрела на него. Я думаю о Мэгги, стоящей перед всем классом, и о себе, потянувшей за пожарную сигнализацию.

— Хлоя, откуда у тебя это? — спрашивает он. Его голос тихий, лицо побледнело.

— Это файлы доктора Киркпатрик. Не беспокойся. У тебя и Блейка нет никаких пометок напротив имени, так что тебя это не затрагивает. Но напротив оставшихся имён имеются пометки. У меня всего две, поэтому я должна чувствовать себя счастливчиком, да?

— Ты думаешь, нашей учебной группе давали наркотики. — Его голос как у робота, будто он не может поверить в это, не может даже допустить в своих мыслях такую возможность.

— Тут нечего раздумывать, Адам. У тебя в руках доказательства.

Он снова и снова качает головой.

— И ты нашла это в папке у доктора Киркпатрик? Ты уверена?

Я округляю глаза.

— Ну, если только она не поменялась своим кейсом с другим человеком, который стоит за потерей моей памяти, то да, я чертовски уверена.

Адам выглядит настолько бледным, что я спрашиваю себя, не станет ли ему плохо. Его телефон жужжит в кармане, и он с гримасой отключает его. Потирает дрожащей рукой над своими налитыми кровью глазами.

— Что ты собираешься делать?

— Пойти в полицию. Что ещё я могу сделать?

Он качает головой.

— Ты не можешь этого сделать.

— Прости, что?

— Что, если ты ошибаешься? Что, если ты просто неправильно всё поняла? Знаю, это выглядит ужасно, Хлоя, но вещи такого рода могут разрушить её карьеру, даже если она докажет свою невиновность.

Я ощетиниваюсь на его слова, смотря через сиденье.

— Ты в своём уме? Эти файлы были соединены вместе! Она делала пометки на них, Адам!

— А может, она так же нашла их! Такого ты не предполагала? Хоть на секунду задумалась о том, что можешь натворить, даже не доказав её причастность к этому?

Я не думала об этом. Я вообще много не думала, так что просто молчу и смотрю на него так, будто он горящая бомба.

Он немного откланяется от меня, его лицо становится непроницаемым, когда он протягивает документы обратно мне.

— Я просто думаю, что тебе следует поговорить с ней.

— Поговорить с ней? Поговорить с женщиной, которая давала наркотики восемнадцати школьникам?

— Да, поговори с ней! Потому что, если она нашла это, идя против чьей-то воли, это может раскрыть всю картину. В числах есть сила, Хло.

Адам, должно быть, видит, что получил поддержку от меня, потому что склоняется, прикасаясь к моему лицу.

— Я пойду с тобой, но ты должна поговорить с ней. Дать ей шанс объяснить всё.

Тяну документы из его рук и трясу ими, акцентируя внимание.

— Я не отдам ей их обратно.

Он лишь пропускает дрожащую руку сквозь волосы и вздыхает.

— Прекрасно. Давай просто поговорим с ней. Когда она заканчивает работу?

— Два часа назад.

— Встретимся с ней завтра? Когда она не работает?

— Завтра суббота. Думаю, она принимает последнего пациента в четыре, — отвечаю я.

— Эй, — говорит он, касаясь меня. — Мы пройдём через это. Мы докопаемся до истины.

— Хорошо, — снова говорю я, но сейчас мне некомфортно чувствовать его руку на своём лице. Потому что могу думать лишь о его дрожащих пальцах возле моей кожи.

***

Я кидаю ключи на столик возле двери. В доме тепло и тихо. Иду на кухню на запах и шипящий звук бекона. Папа склонился над сковородой, клетчатая рубашка натянулась на его широких плечах.

— Ну, как оно? — спрашивает он.

— Мне лучше, — признаюсь я, проверяя часы на микроволновке. Ещё двадцать один час до того момента, как я смогу что-то сделать. Или я могу пойти прямо сейчас. Если я права, то смогу раскрыть заговор уже сегодня вечером.

А если ошибаюсь, карьера доктора Киркпатрик будет разрушена.

Я смотрю, как папа тянет полоски бекона со сковородки. Он выкладывает их рядом на бумажных салфетках, вместе, по меньшей мере, с дюжиной других.

— Знаешь, твоя мама сегодня как с цепи сорвалась из-за эпизода с доктором Киркпатрик.

Дерьмо. Я совершенно, абсолютно об этом забыла.

Великолепно. У меня двадцать один час до того, как я буду противостоять женщине, которая давала мне наркотики. И, вероятнее всего, я проведу двадцать с половиной из этих часов в разборках над своим поведением.

— Мама сорвалась бы с цепи, даже если бы я просто опоздала в школу, — отвечаю я, цепляя кусок бекона с папиной тарелки.

Он выключает конфорку и ставит сковородку обратно на плиту. Он рассержен. Это редкое зрелище, и я стараюсь не связываться с этим.

— Какова причина, Хло?

— Что?

Папа в раздражении разводит руками.

— Это всё равно, что лить бензин в лесной пожар. Ты же знаешь её.

Я в молчании грызу бекон и смотрю в пол. Что ему ответить? Не могу же я сказать, что на самом деле да, я это знала, и весь смысл был в том, чтобы вывести её из себя, пока я пыталась придумать, как стащить файлы у моего психотерапевта.

Честно говоря, думая об этом сейчас, я осознаю, насколько расчетливая.

— Ты собираешься хоть что-то сказать? — спрашивает он.

— Не знаю, что сказать, пап. Понимаю, это было неправильно, но я устала. Мы никогда не могли договориться.

— Да, с тех пор, как ты начала ходить, — издевается он. — Но это другое. Ты напугала её, ребёнок. И ведешь себя так, словно для тебя это неважно.

Я чувствую укол вины. Откладываю бекон, аппетит исчез.

— Это важно. Я не могу всё это объяснить.

— Ну, это твоя новая тенденция. И мне очень сложно не связывать это с Адамом…

— Папа…

— Не «папкай» мне, Хлоя. В данном случае, я на её стороне. Мне вообще-то никогда не нравилась мысль, что ты с кем-то встречаешься, но с кем-то, у кого есть судимость?

— Есть многое, чего она не знает в этой истории, и ты тоже.

— Мне не хочется узнать что-то ещё об Адаме, Хлоя, и правда в том, что и тебе это не нужно. Ты хоть представляешь, насколько безоблачно теперь твоё будущее? Ты хоть представляешь, какие возможности тебе доступны?

Я округляю глаза, прислоняясь к стене.

— Да, пап, представляю. Знаю, потому что у меня есть родитель, который пилит меня важностью моего будущего каждую минуту, каждый день на протяжении последних семнадцати лет. — Затем я симулирую испуганный вздох. — Ох, посмотри! Теперь у меня двое таких родителей.

Он опускает взгляд, очевидно задетый. Боже, что со мной не так? Что, чёрт возьми, я делаю? Чувствую себя как верёвка, скрученная в несколько узлов, как выжатый лимон.

— Прости. Я уже не понимаю, что со мной не так.

— Почему ты так уверена, что с тобой что-то не так? У тебя открытые приглашения практически в любой колледж, который ты хочешь, а родители готовы за него платить. Как это может казаться мрачной перспективой?

— Она не мрачная. Но иногда всё это кажется нереальным. Я даже не понимаю, кто я или чего хочу, пап. Я не могу просто взять и прыгнуть высоко, потому что я потрясающая ученица. Для меня это гораздо больше.

Слова вылетают из моего рта, и я чувствую себя сильнее от того, что произнесла их.

Прежде чем он успевает что-то ответить, открывается входная дверь.

— Привет! Ребята?

— На кухне! — Папа вытирает руки кухонным полотенцем и ставит сковородку в раковину.

Заходит мама, на ней серый пиджак и улыбка в сто киловатт. Что-то случилось. Я могла бы ожидать от неё ледяного взгляда, но она предназначает свою улыбку и мне, хотя и довольно натянутую.

— Привет, — говорю я. — Я правда очень сожалею о том письме. Знаю, оно было…

Мама поднимает бровь, заполняя мою паузу.

— Драматичным? Жестоким? Разрушающим моё доверие к тебе?

— Наверное, всего понемножку, — признаюсь я, выдыхая. — Прости. Я виновата.

Она смотрит на меня, и я чувствую, что она едва сдерживает себя, чтобы начать копаться во мне. На этот раз, думаю, я заслужила это. Именно поэтому, когда она качает головой, я чувствую, как будто меня ударили подушкой.

— Мы отложим этот разговор. Тебе пришла почта. — Она держит конверты вне пределов моей досягаемости, и на её губы возвращается широкая улыбка. — Но прежде чем ты откроешь их, я хочу, чтобы ты знала, что у нас есть ещё очень много вопросов, которые нужно обсудить, и я всё ещё очень зла.

— Ты выглядишь взбешённой, — соглашаюсь я. Тяжело принимать её в серьёз, когда она выглядит так, будто вот-вот запляшет и споёт.

— Прекрасно. Открой их.

Я просматриваю обратные адреса на конвертах, когда она протягивает их мне. Нотр-Дамм и Колумбия. Письма из колледжей. Из крупных колледжей. Из двух самых уважаемых и обсуждаемых университетов во всём мире для тех, кто изучает психологию. Я переворачиваю их, немного ошарашенная тем, что собираюсь сделать.

— Хватит тянуть резину, открывай их! — просит отец. Он никогда не отличался терпением.

Я быстро стреляю в него глазами, а затем одновременно надрываю оба конверта, потянув за слабый конец. Я даже не дышу, пока вытаскиваю письма. Такое чувство, будто эти руки чьи-то ещё. И чьи-то глаза. Чья-то другая жизнь.

И этого человека только что пригласили поступать в Нотр-Дамм и Колумбию.

В оба колледжа.

Что предельно ясно означает, что я в деле.

Я чувствую, как моё тело становится таким лёгким, как будто его наполнили гелием. Цепляюсь за спинку кухонного стула, отчаянно желая ухватиться за что-то, что вернёт меня в «здесь и сейчас».

— Вот и всё, — говорит мама, сияя. — Это начало твоего будущего, Хлоя. Ты сделала это.

Они сжимают меня в объятиях, и мы все начинаем смеяться. Они продолжают повторять это снова и снова. Ты сделала это. Ты сделала это

Кто-то сделал всё это. Не уверена, что это была я.

Смотрю на свою сумку, в которой содержатся разные варианты будущего. Будущее в полицейских залах и судебных разбирательствах. Все эти танцы и смех на кухне резко оборвутся, когда будут проверять наши оценки и успеваемость. Возможно, даже проведут повторные тесты.

В этом другом будущем моим родителям напомнят, кем я являюсь на самом деле.

Глава 27

Я встречаюсь с Адамом в одной улице от офиса доктора Киркпатрик в пять. Он молчит, когда я сажусь в машину, и срывается с места прежде, чем успеваю поцеловать его. Удерживаюсь на краешке кресла, шокированная скоростью.

Такая быстрая езда для него не типична. И такая молчаливость.

Он выглядит бледно и изможденно, вокруг глаз залегли чёрные круги. Уверена, он совсем не спал. Вообще.

— Эй, ты в порядке? — спрашиваю я.

Он не отрывает глаза от дороги. Только кивает и проверяет телефон. Минутой позже он снова проверяет его. И затем ещё раз.

— Ждешь звонка от президента? — спрашиваю я, пытаясь смягчить обстановку.

Он лишь смотрит на меня.

— Следи за временем.

— Хорошо.

Но всё не «хорошо». Что-то серьёзно держит его в напряжении. А у меня нет ни одной долбанной идеи, что это и почему он ведёт себя так. Разве сейчас не я должна быть единственным человеком на взводе?

Сейчас не время для этого. У нас крупная рыба на крючке — чёрт, да это целая белая акула.

Адам заезжает на парковку, а я ищу машину доктора Киркпатрик.

— Вот. Эта. Я уверена, эта её.

— Здесь ещё кто-нибудь работает?

— Администратор, но она уходит после того, как приходит последний пациент за день.

— А что насчёт её последнего пациента?

— Сеанс заканчивается без десяти, так что мы должны успеть. Она, скорее всего, занимается бумажной работой.

Адам паркуется не возле офиса, а через одну улицу, где его машина не будет заметна. Опускаю глаза на бумажную папку в своих дрожащих руках и желаю не быть такой безропотной.

Я должна была позвонить в полицию. Чёрт, что, если она позвонит в полицию?

Отталкиваю эти мысли и следую за Адамом в офис. Звук электрического звонка на входной двери вызывает во мне всплеск адреналина.

— Доктор Киркпатрик? — зовет Адам.

Тишина. Я прочищаю горло и машу рукой перед потрескавшейся дверью в офис. Мы подходим ближе, но всё ещё не слышим ни звука. Мне это не нравится. От тишины покалывает пальцы и шею. Я начинаю дрожать, хотя мне и не холодно.

— Доктор Киркпатрик? — Адам стучит в дверь, и она со стоном приоткрывается под его ударами. Он толкает появившийся зазор и захлёбывается при вдохе.

— Что там? — Встаю впереди него, чтобы увидеть.

Но лучше бы я этого не делала.

Доктор Киркпатрик распростёрта на столе. Гигантская тёмно-красная лужа скопилась под ней, прямо сверху органайзера. Какая-то крошечная, отстранённая часть меня понимает, что это кровь.

А другая вопрошает, может ли это быть чем-то другим. Столько крови означало бы, что она… нет. Это невозможно.

Но она вообще не двигается. Я вдыхаю и чувствую отчётливый медный запах в воздухе. И правда ураганом проносится сквозь меня.

Доктор Киркпатрик мертва.

— О, Боже. — Мой голос надтреснут. Расколот на части. — О, Боже, Адам, нам нужно позвонить 911.

Он не просто испытывает шок и отвращение, как я, а почти впадает в ступор. Как будто не может поверить в то, что видит. И кто может винить его? Потому что никто не поверит в это. Никто не должен видеть это.

На полу перед столом валяется сумка. Как я понимаю, принадлежащая ей. Содержимое раскидано по всему ковру, кошелек явно отсутствует.

Её из-за этого убили? Из-за кошелька? Тошнота накатывает волной, поэтому я отворачиваюсь от этой картины. От тела. Чёрт, это тело.

Что мне делать? Что мне делать?

Отхожу назад, вытаскивая телефон. Внезапно Адам оживает, выхватывая его из моих рук.

— Нет. Кто-то другой должен позвонить туда.

— Что? О чём ты говоришь?

Он берёт меня за руку и быстро движется, вытаскивая нас из офиса назад под лучи исчезающего солнца. Немного притормаживает, чтобы протереть ручку двери своим рукавом. Я хочу возразить и вырваться, но правда в том, что я вообще плохо понимаю, что происходит. Маленький пузырь шока удерживает меня вне реальности, притупляя чувства.

— Мы должны позвонить в полицию, — снова говорю я, но голос как будто принадлежит другому человеку.

Он продолжает идти, освободив мою руку и предполагая, что я последую за ним. И я следую. Потому что не знаю, что ещё делать. Эта ситуация далеко за пределами тех, с которыми я способна справиться.

Чувствую тошноту и тяжесть. Я уже не просто дрожу, а практически бьюсь в конвульсиях.

Адам вынимает свой телефон и начинает писать сообщение. Яростно.

— Ты пишешь в полицию?

Это вообще возможно?

Он озирается вокруг, его взгляд безумен, а лицо бледное.

— Садись в машину, Хлоя.

— Кто-то ограбил её! Кто-то… — я прерываюсь, решаясь сказать это слово. — Кто-то убил её.

— Никто не грабил её.

— Я видела её сумку на полу…

— Никто не грабил её, — повторяет Адам, и от уверенности в его голосе я холодею.

А ещё я чертовски уверена в том, что он прав, и от этого содрогаюсь сильнее. Это было не какое-то случайное преступление. В этом нет ничего случайного.

Моё лицо горит, а челюсть сводит, мне нужно перестать думать. Кусочки встают на место слишком быстро, и формирующаяся картина пугает меня до смерти.

Я сажусь в машину, потому что если не сяду, то просто упаду. Упаду прямо здесь. Я больше не могу здесь находиться, зная, что внутри тело и так много крови… о, Боже, меня сейчас стошнит.

Адам включает зажигание, и я подпрыгиваю от этого звука. Затем появляется другой звук, от которого ребра болят, а горло сжимается. Сирены. Две полицейские машины, сверкая голубым и красным, влетают на парковку.

Адам чертыхается себе под нос, трогая Камаро прочь.

— Это ты им позвонил? — Хотя я знаю, что он этого не делал. Не знаю, зачем вообще спрашиваю.

Он выезжает, не сказав ни слова, потом неловко закрепляет телефон на руле, снова набирая сообщение. Он не просто напуган. Он взбешён, смущен и в ужасе одновременно: в нём сейчас намешано столько эмоций, что моя голова идёт кругом.

— Что с тобой такое? — спрашиваю я, а моя грудная клетка болит. Действительно болит. Это плохо.

Он не отвечает, и я прижимаю руку к своей груди, заставляя себя дышать глубже. Но не могу. Дыхание слишком прерывистое, слишком быстрое. Это не хорошо. Совсем не хорошо.

Мой телефон жужжит, и я судорожно достаю его.

— Алло?

— Хлоя, эт-т-то я. — Мэгги. Она плачет. — Ты была права.

— Права в чём? — спрашиваю я. Задыхаюсь и борюсь с тошнотой, сжимая своё кресло, когда Адам мечется сбоку.

— Положи трубку, Хлоя, — говорит Адам. И это не просьба.

Бросаю на него взгляд и пододвигаюсь ближе к окну со своей стороны. Мэгги делает судорожный вдох.

— Я посмотрела на генеалогическое д-д-древо Миллеров. И т-там отсутствуют случаи шизофрении в семье Джулиен. Ты была права, Хлоя. Она в оп-пасности.

— Как и я, — отвечаю.

— Положи трубку, — снова повторяет Адам, почти крича. А затем не оставляет мне выбора, просто вырывая телефон из моих пальцев.

Я слишком шокирована, чтобы пошевелиться. Чтобы заговорить.

Думаю о том, как он писал сообщение в пиццерии. Проверял свой телефон ранее этим вечером. А затем я вспоминаю ту первую ночь вместе, когда мы ехали на башню в Корбине. Когда он сказал мне выключить телефон.

Не может быть. Только не это.

Смотрю на Адама краем глаза, когда мы с визгом останавливаемся на красный. Он снова чертыхается, опуская своё окно вниз. Высовывает запястье, и я подпрыгиваю на своём месте, когда слышу, как сначала один телефон, а потом и другой разбиваются о землю.

— Что ты сделал? — спрашиваю, зная, что он не ответит.

Я чувствую удушье и холод, как будто медленно гаснет солнце. Темнота надвигается. Меня как будто затягивает в ледяной водоворот. Я понимаю, что это значит.

— Адам, — говорю я, зная, что мой голос отражает все мои страхи. Удерживаю себя от крика. Я знаю, что если начну, то уже никогда не остановлюсь. Никогда.

Он сворачивает вниз на узкую улочку рядом с моим домом. Ставит машину на парковку и закрывает лицо руками. Шрам на его руке смотрит на меня, зубчатый и белый, как жестокая улыбка.

— Я не могу сделать это, — говорит он. Его голос тихий, слабый и дрожащий.

Хочу, чтобы он заткнулся. Прямо сейчас. Мои пальцы сжимаются на дверной ручке, потому что я хочу убежать.

— Даже не знаю, что сказать или с чего начать, но я не могу сделать это с тобой, — говорит он. — Не важно, что они сделают со мной, я не могу. Больше не могу.

Я слышу звон в ушах, пальцы начинают неметь. Как будто манжета для измерения давления затянута посередине моего тела. Каждый вздох даётся всё труднее, чем предыдущий.

Адам смотрит на меня, его глаза блестят в преддверии слёз.

— Ты была права. Отчасти, но всё же. Твоя потеря памяти была случайностью, но не была естественной. Дэниел Таннер тестировал химические вещества на нашей учебной группе. Не знаю, как или почему, но он хотел продавать их. И мы, очевидно, были подопытными кроликами.

Я словно покинула своё тело. Как будто плыву где-то снаружи, в миллионе миль от этих слов. Обретаю голос, но он слабый и тихий.

— Откуда? Откуда ты знаешь?

Боль в его глазах очевидна.

— Потому что я работаю на них. Дэниел нанял меня, чтобы вести мониторинг группы. Он сказал, что хотел собрать информацию о техниках релаксации.

— О техниках релаксации, — невозмутимо повторяю я, а мои лёгкие сжимаются с каждым вздохом.

— Он кормил меня кучей дерьма о подсознательных сообщениях и медитации, но он никогда… Я не… чёрт, это даже не важно. Он продал всю эту фигню. Продал это школьному совету, как большой общественный проект, и продал мне, как единственный вариант для меня выбраться из этого дерьмого городка, а я купился на это, Хлоя. Я заглотил крючок, леску и грёбаную наживку.

Кусочки соединяются. Вставая на место. Как я сидела напротив него во время первого теста по математике. Комментарии Блейка в туалете. «Я её парень, помнишь?»

Блейк. Блейк, который целовал меня… Я не могу. Не могу поверить в это.

Качаю головой, а слёзы прочерчивают горячие следы вниз по моему лицу. Как я могла не обращать на это внимания? Как?

Все эти смс-сообщения… сегодня, перед тем, как он выбросил наши телефоны. Да даже до этого.

— Ты писал Дэниелу сегодня?

— Да. Я понятия не имел, что он может быть причастен к чему-то такому, но знал, что это должен быть он, сукин сын.

Снова качаю головой, не желая больше слушать. Больше ни единого слова.

— Мне нужны были деньги для колледжа, — горько говорит Адам. — Я не знал… никто не говорил мне о наркотиках. Никто не говорил мне ни о чём таком.

Я толкаю дверь, и его рука мягко оборачивается вокруг моей.

— Хлоя, пожалуйста.

— Отпусти меня! — Вырываю руку и шире открываю дверь.

— Хлоя, я рассказал тебе, потому что люблю тебя! Я был влюблён в тебя с той самой секунды, когда ты разбила пожарную сигнализацию, а может, даже с четвёртого класса.

— Прекрати! Просто прекрати!

Я давлюсь всхлипом и выхожу в холодный тихий вечер. Слишком много. Или слишком мало. В любом случае, слишком поздно.

— Подожди…

— Держись от меня подальше, Адам. Я серьёзно.

Я хлопаю дверью и оказываюсь на холодном ноябрьском воздухе. Бегу по соседнему двору и каким-то образом переношу себя через проволочный забор, игнорируя голос зовущего меня Адама.

Через двор к следующему забору. Я не останавливаюсь. Не думаю. Просто бегу.

Глава 28

Я пойду домой.

Пойду домой и поговорю с родителями, мы пойдем в полицию, и всё будет в порядке. Но когда я заворачиваю за угол на свою улицу, мой дом абсолютно чёрен. Крыльцо не освещено. Лампы внутри не горят. Нет даже бледно-голубого света от телевизора.

Субботний вечер. Вечер свиданий. Наверно, они на ужине, в кино или ещё где-то. И это чертовски плохо. Это чрезвычайная ситуация.

Я сразу вспоминаю про свой разбитый телефон. Психотерапевта в луже крови.

Что, если он вернётся за моими родителями? Что, если я вмешала их в это, и они закончат, как доктор Киркпатрик? От этой мысли желчь подступает к горлу. Боже, что, чёрт возьми, я собираюсь делать?

Этим вечером у холода острые зубы, они вгрызаются сквозь пуховик и превращают джинсы на моих ногах в ледяные лоскуты. Я больше не могу находиться на улице. Но куда мне пойти?

Внутри дом странно тихий, что заставляет меня нервничать и подпрыгивать от каждого звука. Я просматриваю мамину записку на столе и нахожу тарелку, которую она оставила в холодильнике. Ужин и кино. Они будут дома к полуночи.

Долго и пристально смотрю на телефон на кухонной стене, но, в конце концов, ухожу. Я не могу потерять их. Если знание об произошедшем подвергнет их опасности, тогда им лучше не знать. Но я не могу оставаться здесь. Не могу сидеть на кухне в окружении еды на вынос и использованных чашек для кофе и делать вид, что весь мой мир не разлетелся на осколки, а мой почти-парень не один из тех, кто причастен к этому.

Мне нужна помощь.

Мэгги.

Я набираю её номер, но попадаю сразу на голосовую почту. Они отключили её телефон? Или, Боже, они следят и за ней тоже?

Набираю её домашний, но он занят. Мой желудок стучит где-то в коленях. Я представляю Мэгги, распростертую на столе, как доктор Киркпатрик. Нет! Нет, она в порядке. Должна быть.

Часы в гостиной пробивают шесть часов, и я съёживаюсь. Час назад у меня были ответы. Ответы, парень, а лучшая подруга была в безопасности. Шестьдесят минут не должны иметь достаточной силы, чтобы всё это изменить.

Я бросаюсь обратно в темноту, отчаянно желая найти Мэгги. Убедиться, что с ней всё в порядке.

Падает снег, тонкие белые хлопья цепляются за мои волосы и пальто. Рождественские огни сияют сквозь окна соседних домов, насмехаясь надо мной своим мирным посланием.

Я прохожу через двор Кэмпбеллов, мои глаза сканируют яркий свет из окон, как символ жизни. Медленно подхожу к крыльцу, которое видело мои ободранные коленки и святочные похождения за конфетами. Это место наполнено приятными воспоминаниями. Каждый сделанный шаг сопровождает тень воспоминаний об однажды сыгранной игре, брошенном мяче. Это самое родное мне место, словно священная земля для меня.

Поднимаюсь по знакомым ступенькам, сердце грохочет под ребрами. Надо сначала обойти дом спереди, но я не могу. На ногах как будто подвешены свинцовые гири. Во мне больше ничего не осталось.

Я громко стучу в дверь и звоню в маленький звонок рядом с ручкой. Даже зову Мэгги по имени, но окна остаются пустыми, а дверная ручка не поворачивается.

Я одна. Не знаю, где все и в порядке ли они, и мне так холодно. Так ужасно холодно.

У меня вырывается всхлип, и я скрещиваю руки под подбородком. Сейчас я не лучше, чем Джулиен. Если пойду в полицию, они подумают, что я страдаю лунатизмом. Бедная, сумасшедшая девочка с выдуманными историями и разрушенным будущим.

Паника, которая зарождалась внутри в течение последнего часа, захватывает меня в железный кулак, тяжело сдавливая грудь. Мне больно дышать. Боль, как лезвия, скользит между ребрами. Пытаюсь вспомнить слова доктора Киркпатрик, но всё, о чем я могу думать, — это кровь на её столе. Столько крови.

Мои ноги и руки немеют, а зрение затуманивается. Я чувствую, как падаю, руки хватают воздух, прежде чем я тяжело оседаю на землю.

Смесь боли и страха накатывает волной, закручивая и утаскивая меня в море. Глаза закрываются, и я уже не могу этому сопротивляться. Я больше не могу ни с чем бороться.

***

— Хлоя!

Моё имя как стереозвук, возвращающий меня в реальность. Два голоса: один высокий, другой низкий. Они снова кричат друг на друга, слова летают между ними так быстро, что я не могу собрать их воедино. Они не имеют для меня смысла… только шум.

Я чувствую, как моё тело поднимают, безжалостный холодный бетон уступает место чему-то теплому. А затем я двигаюсь. Наверное, меня несут. Воздух меняется. Я чувствую, как жестокий ветер сменяется спокойствием. Чувствую, как тепло проникает под мою одежду, растворяя снег на лице и в волосах.

— С-скажи мне, что он-н-а дышит.

Мэгги. Поворачиваю лицо к ней, но, кажется, я не способна открыть глаза. Хотя я знаю, что она не одна несла меня. Она не такая сильная.

— Она дышит, — говорит Адам.

Адам. Адам нёс меня. Я вдыхаю запах корицы, мыла и кожи. А затем открываю глаза.

— О, слава Г-Господу, — говорит Мэгги. Я слышу её всхлип.

Адам ничего не говорит. Он просто поднимает голову к небу и дышит с трудом. Тонкая кожа под его глазами слишком тёмная и как будто в синяках. Знаю, что должна на него злиться, но мне больно видеть его таким.

Прикасаюсь к его лицу, даже не осознавая этого. Он смотрит вниз, на меня, боль застыла в чертах его лица.

— Я сделал это с тобой, — говорит он.

Его слова колют меня в самое сердце, вызывая слёзы на глазах. Кусаю губы и отворачиваюсь от его лица, но каким-то образом оказываюсь ближе к его груди. Не знаю почему.

Я думаю, что могу возненавидеть его.

И знаю, что люблю его.

Не знаю, какой из этих вариантов лучше

Мэгги появляется в поле зрения, её глаза опухшие и красные.

— Т-ты напугала меня д-до смерти.

— Прости, — говорю я. Голос сильнее, чем я думала, но мозг всё ещё затуманен. — Как ты здесь оказалась?

— Я здесь живу, — произносит Мэгги с невозмутимым видом.

— А я был отчаянным и убедительным, — добавляет Адам.

Мэгги кивает, соглашаясь, и это кажется невероятным. Она говорила мне не доверять ему. А теперь они лучшие друзья?

Кажется, она читает мои мысли, потому что пренебрежительно отмахивается рукой.

— Мы обсудим это позже. Давай п-поставим тебя на ноги.

Адам отстраняется от меня, давая себе пространство, чтобы встать. Я дрожу на полу. Без него тут холодно. Когда я смотрю вверх, вижу их обоих, их руки протянуты, чтобы помочь мне встать.

Беру Мэгги правой рукой, а Адама левой. Наши пальцы соприкасаются, и это вызывает воспоминание.

Мне не стоит быть за рулём. Даже не знаю, почему я в машине или куда направляюсь, я чувствую одновременно головную боль и головокружение, мне трудно следить за дорогой, когда так сильно падает снег.

Облизываю губы и чувствую едкий, лимонный привкус во рту. В голове всплывает лицо Блейка. Мы у него дома. В офисе его отца. Мы кричим друг на друга, а потом успокаиваемся. Я кладу что-то в свою сумку, пока он не смотрит. Пытаюсь вспомнить, что именно, но всё рассыпается на мелкие кусочки.

Я в ужасе. Борюсь с кем-то. Нет, всё в порядке. Я в порядке. Блейк целует меня в машине. Улыбается и говорит мне позаботиться о моей голове.

Нет, в этом нет смысла. Я была у Блейка… но. Я не помню ничего, только пустоту. Чувствую, как будто застряла, как плохо записанная музыкальная дорожка. В моём вечере есть неясные события.

Нет. Не может быть. Как же болит голова. И мне так холодно. Где, чёрт возьми, моё пальто? Почему я за рулём?

Мою машину ведёт, когда я подъезжаю к красному сигналу светофора. Пытаюсь нажать на тормоза, но заднюю часть машины ведёт из стороны в сторону. Я чувствую, как сумка падает с сиденья, ударяясь об пол. Машина останавливается, и я вслепую ощупываю беспорядок на пассажирском коврике: помада и кошелёк, мой айпод и… что за чёрт?

Пальцы смыкаются на чёрной коробке. Что-то гремит внутри, звеня как стекло. От звука мне сводит живот.

Нужно спрятать это.

Падает снег, а моя голова кружится. Всё размыто. Заснеженные улицы. Затем я иду. Смотрю, как тонкий наст ломается под моими ногами. Слышу, как рычу, и чувствую мучительное жжение от снега, который гребу голыми руками.

Моя голова всё кружится. Она болит, и меня тошнит. Только тошнит. Я открываю глаза и возвращаюсь в свою машину. Снова еду. Вижу грязь под своими ногтями. Коробка пропала. Не знаю куда. О Боже, я не знаю.

Я чувствую, как рыдания сотрясают плечи. Так холодно. Меня так тошнит. Вынимаю телефон и с трудом смаргиваю, пытаясь сфокусировать зрение. Я набираю всего один номер, о котором могу подумать, и жду, пока пойдут гудки.

— Не говори, что ты случайно набрала 29, — отвечает Адам вместо приветствия.

Пытаюсь говорить ровным голосом.

— Ты можешь встретить меня?

— Да. Что случилось? Судя по голосу, ты не в порядке.

— Я в порядке, — говорю, сворачивая за двойной желтой линией. Я не в порядке. Далеко не в порядке. Смотрю вокруг, осознавая, где нахожусь. Справа от меня расплывается школьный автобус. — Может, нам лучше встретиться возле школы.

— Буду через пятнадцать минут.

Засовываю телефон глубоко в карман джинсов. Затем паркуюсь на передней парковке. Я дрожу в своём свитере, поэтому больше не могу здесь оставаться. Засов на кафетерии ледяной, но я сдвигаю его вверх и влево, сильно надавливая, как учил Адам.

Захожу внутрь и чувствую, как тишина окончательно захватывает меня.

Здесь темным-темно. Я прохожу через ряды столиков, мои глаза сосредоточены на красном знаке выхода, сияющем в темноте над задней дверью. Мне нужно присесть. Прямо сейчас.

Не понимаю, почему я здесь, почему здесь так темно и чем я так напугана. Мне просто нужно немного отдохнуть. Я хочу закрыть глаза. Останавливаюсь в первом же классе, который нахожу — это прошлогодний учебный кабинет. Слава Богу. Я могу просто поспать. Минуточку.

Всё замедляется и становится спокойным. Мои веки смыкаются, и я скольжу на своё место с прошлого года. Ложусь на стол, наблюдая, как падает снег, похожий на крошечных белых бабочек. Это последнее, что я вижу.

Глава 29

— Хлоя!

Голос Адама возвращает меня в реальность. Его ладони на моём лице. Мэгги сжимает мои руки. Я вроде как зажата между ними, но наполовину приподнята.

Глотаю воздух, заполняя лёгкие сладким дрожжевым ароматом с кухни Кэмпбеллов.

— Я вспомнила. Вспомнила ночь, когда очнулась.

— Какую н-ночь? О чём ты вообще г-говоришь?

— Ночь в классе? — предполагает Адам. — Когда я встретил тебя там?

Киваю, чувствуя себя уютнее и сильнее, находясь рядом с ними.

— Я была у Блейка. Нашла что-то. Они что-то со мной сделали, но не забрали то, что я нашла. Я спрятала это.

Моё сердце всё ещё бешено стучит. Чувствую руку Мэгги на плече, и это успокаивает. Но Адам буквально впивается в меня глазами.

— Я помню, как звонила тебе, Адам. Помню коробку, но не знаю, что в ней было. Но я спрятала ее. Это должно быть нечто важное.

— Они никогда бы не позволили тебе уйти с каким-либо доказательством. Чёрт, после сегодняшнего вечера… — Он замолкает, делая резкий выдох. — Боже, после сегодняшнего вечера, кто знает, что они могут сделать с тобой.

Я вспоминаю себя, вспоминаю, кому позвонила той ночью, и всю ту ложь, которую он с тех пор мне говорил. Отстраняюсь от его прикосновения.

— Они?

Он смиренно отстраняется, бросая руки по швам.

— Я никогда не был одним из них. Я был парнем, который работал на них.

— А откуда мне знать, что ты не работаешь на них прямо сейчас?

— Может, ты этого не знаешь, но я з-знаю, — говорит Мэгги. — Он позволил мне записать его признание на диктофон, со всеми деталями, которые он знает. Оно на моём телефоне.

— Это ничего не исправит, — говорю я ему. — Доктор Киркпатрик мертва. Ты не можешь исправить это, да?

Адам вообще ничего не отвечает. Он просто кивает, а затем отходит назад на несколько шагов, где они, должно быть, нашли меня. Я почти ожидаю, что он продолжит идти, но он останавливается. Просто стоит в ожидании, его профиль застыл в лунном свете.

— Это по-настоящему, ты знаешь, — тихо говорит Мэгги. — То, что он к тебе чувствует.

— Забавно, я думала, ты была в команде «Держись-на-хер-подальше-от-Адама» всего пару дней назад.

— Была.

— И что? Ты обнаружила, что он действительно такой плохой, как ты и думала, — чёрт, да даже хуже, — и внезапно ты считаешь его героем дня?

— Я этого н-не говорила. Я до сих пор не уверена, что думаю насчёт него.

Снова бросаю взгляд на заднюю дверь. Он всё ещё там.

— Зато я знаю, что думаю. Думаю, он предал меня.

Мэгги садится на стул, вздыхая.

— Да уж, только н-не начинай бросаться камнями в свой маленький дом из с-стекла.

— Что это значит?

Мэгз сурово смотрит на меня.

— Это значит, что ты тоже п-предала меня.

Вздрагиваю от её слов, разрываясь между страхом и любопытством.

— Что случилось, Мэгз? Расскажи мне, что с нами случилось.

— Они случились с тобой, Хлоя.

Её лицо становится тёмным и грустным.

— Я г-говорила тебе, что эта группа была ошибкой. Это была почти что секта. Вы тусили в одних и тех же местах, носили похожую одежду. Ради Бога, вы начали в-встречаться друг с другом.

Качаю головой.

— Это всё ещё не имеет смысла, Мэгги. Мы не переставали быть друзьями, когда ты была одержима своим Дэнни или когда я была в волейбольной команде и практиковалась десять тысяч раз в неделю.

— Потому что это не оскорбляло меня! — Она делает судорожный вздох, и я вижу, что её глаза блестят. Её подбородок дрожит, когда она снова заговаривает: — Когда я с-сказала тебе, что что-то не так, ты ответила, что у меня паранойя. Время от времени ты сторонилась меня, а когда игнорирования стало недостаточно, ты устроила стычку. Ты у-унизила меня на пару со своими учебными сучками и с-сказала, что хочешь помочь. Ты сказала мне, что, может, мне стоит больше в-времени посвящать медитации, и тогда возможно я н-не буду, в-в-возможно не буду…

Я заполняю паузу севшим голосом.

— Заикаться.

Этого не может быть. Я не могла такое сказать. Но её слова вызывают покалывание в моих мыслях, всплывая из памяти, которая только и ждёт, чтобы вернуться.

— Ты всегда з-защищала меня, — говорит она, сердито вытирая слезы со щёк. — Даже во втором к-классе, ты никогда не п-поступала со мной по-другому. До того д-дня.

Я откидываюсь к стене, моё сердце разлетается на осколки.

Теперь мы обе плачем, и тихие всхлипы периодически нарушают тишину кухни. Наконец я обретаю голос, столь же дрожащий и слабый, как и я сама.

— Даже не знаю, что тут сказать. Знаю, «прости» недостаточно. И я не знаю, чего было бы достаточно. Не понимаю, как я вообще могла поверить…

Она продолжает там, где я остановилась, придвигаясь ближе.

— Они заставили тебя поверить. Ты в-верила этим людям и всему д-дерьму, которым они тебя пичкали, Хлоя. Возможно, не настолько сильно, как другие, но ты верила им.

Я подавляю дрожь, всё ещё возмущаясь от идеи, что могла сказать такие слова. Мэгги не готова продолжать эту тему. Она смотрит за меня, на заднюю дверь, где всё ещё ждет Адам. В лунном свете я вижу его резкий профиль, его острый подбородок и тонкий нос.

— И он им тоже поверил.

***

Выхожу наружу, и он поворачивается ко мне. Он симпатичнее, чем любой парень имеет право быть, и слишком красив для тех уродских поступков, что он совершил.

— Я не верю тебе, — говорю я.

Он не смотрит на меня, но вздрагивает, как будто это ранит его. Таким образом я понимаю, что он принимает это.

— Это не меняет того факта, что я хочу помочь, — отвечает он.

— Может, я не хочу твоей помощи.

Адам поворачивается ко мне с каменным выражением лица.

— Тогда я пойду в полицию и расскажу всё, что знаю.

— Что?

— Ты слышала меня.

У меня внутри разгорается ярость, посылая жар, несмотря на снег.

— Если ты сделаешь это, у нас ничего не останется. Мы можем никогда не найти доказательства, которые у меня были.

Адам пожимает плечами, и я чувствую, как сжимается моя челюсть.

— Адам, против Дэниела Таннера будут только мои слова! Ты хоть понимаешь, что единственное доказательство, которое у меня есть, я украла у недавней жертвы убийства? Он выйдет из этого дерьма, даже не запачкавшись, а вот меня, возможно, сочтут убийцей!

— Мне плевать.

— Тебе плевать? Тебя не волнует, что меня, возможно, начнут подозревать в убийстве?

— Вот именно, не волнует! Потому что ты будешь жива! Если я пойду в полицию, они откроют расследование, и ты будешь находиться под наблюдением. Под защитой. Он будет слишком умён, чтобы преследовать тебя, потому что тогда след снова вернётся к учебной группе, и, в конце концов, к нему самому.

— И ты позволишь ему уйти после всего, что они сделали с Джулиен? Ты просто позволишь ему?

Он отворачивается от меня, его голова опускается вниз, пока лицо не скрывается в тени. Его рука прикасается к моей щеке, и я задерживаю дыхание. Когда он снова начинает говорить, его голос настолько тихий, что я скорее ощущаю его, нежели слышу.

— Ты ведь даже понятия не имеешь, на что я способен, чтобы ты оставалась в безопасности?

Задняя дверь открывается, выходит Мэгги. Я почти раздражена, когда поворачиваюсь к ней, но один взгляд на её лицо заставляет меня промолчать. Она бледная, а глаза влажные. Слишком влажные.

— Что случилось? — спрашиваю я.

— Посмотри, — говорит она, слепо указывая назад на дом. Её ноутбук раскрыт на кухонном столе. — Я п-просто проверяла почту и…

— И что? — спрашивает Адам. Он поворачивает голову, как будто хочет увидеть монитор. — Они ищут нас?

Мэгги качает головой, и я вижу влагу на её щеках. Она плачет. Протягиваю к ней руки. Она холодная. Дрожит.

— Что такое, Мэгз?

— Джулиен. Она м-мертва.

***

«Светлое будущее бывшей местной студентки трагически оборвалось, когда она покончила с собой…»

Перестаю читать. Я уже прочитала эту статью раз шесть. Все мы. Не знаю почему. Как будто мы думаем, что если читать её снова и снова, то она перестанет быть правдой.

Но это правда. Джулиен мертва. Миссис Миллер нашла её повешенной в своей комнате два дня назад.

Пытаюсь представить Джулиен мертвой, но правда в том, что я на самом деле не знаю, как выглядит смерть, если не считать мимолетного взгляда на доктора Киркпатрик. То есть, я видела дедушку на похоронах, но мне было восемь, и тогда я думала лишь о том, что он выглядит немного оранжевым и что ему, возможно, не понравилась бы шёлковая наволочка на подушке под его головой.

Но он был старым, а Джулиен нет.

Она была совсем молодой.

Боже, это не должно было случиться. Уверена, что должна чувствовать себя как-то по-другому, а не так. Потому что я вообще ничего не чувствую. Я просто… онемела.

Адам тяжело вздыхает и запускает пальцы в волосы. Мэгги сморкается в платок, и я вздрагиваю. Её сморщенное лицо причиняет мне боль, но из-за Джулиен или из-за Мэгги?

И что насчёт миссис Миллер? Я так чётко помню, как её мягкие руки сжались на пакете с кленовыми орешками. Помню её усталые глаза и идеальную улыбку. Она нашла Джулиен.

Она нашла свою дочь повешенной в её комнате.

— Мы должны что-то сделать, — говорю я. Не то чтобы у меня есть какие-то идеи. Но я должна была что-то сказать. Потому что не могу думать о миссис Миллер. Ни секунды больше.

— Н-например? — спрашивает Мэгги.

— Мы не сможем вернуть её, — говорит Адам. Он выглядит слишком потрясённым. Ошеломлённым.

А я всё ещё сижу здесь, замерзшая и оцепенелая, как камень, в то время как где-то в Калифорнии Джулиен мертва. Она убила себя, и это произошло не из-за какого-то отморозка или плохого расставания. Это произошло не из-за глупости или незрелости. Это случилось из-за Дэниела Таннера.

— Мы не можем позволить ему выйти сухим из воды, — говорю я.

— Нет, — соглашается Мэгги, и её глаза становятся жёсткими.

— Как? — Адам откидывается на своём стуле, его плечи опущены. — Я сделаю всё, что ты захочешь. Ты это знаешь. Я сделаю всё. Но у нас нет доказательств.

— У меня есть доказательства! — говорю я и вздрагиваю. — Были. У меня они были.

— Ты что-нибудь помнишь? — спрашивает он.

Метель. Шины скользят по мостовой. Грязь засохла на моих полуотмороженных пальцах. Я столько всего помню. Но этого недостаточно.

Качаю головой, и Мэгги прикасается к моей руке.

— Всё нормально.

— Нет, не нормально. Мне нужно всё выяснить.

— Это заперто где-то в твоей голове, — говорит Адам. — И ты не сможешь принудительно ускорить подобный процесс.

Ничего не отвечаю, но знаю, что он ошибается. Они уже принудили меня забыть. И если они смогли сделать это…

— Пойдёмте, — говорю я, вставая.

— Ч-что? Куда мы пойдем?

— Мы возвращаемся обратно в школу.

— Зачем? Для чего? — спрашивает Адам, хотя поднимается вместе со мной.

Я знаю, что мне нужно сделать. Идея того, что кто-то снова будет копаться в моей голове, пугает меня до смерти. Но я не могу всё так оставить. Я должна попробовать.

Отбрасываю страх и расправляю плечи.

— Что вы, ребята, знаете о гипнозе?

***

Мы решаем встретиться в школе. Мэгз должна отметиться у матери, которая до сих пор в булочной, а мне нужно взять пару справочных книг из дома, включая ту, которую я вынесла из библиотеки. Не знаю, почему позволяю Адаму везти меня, ведь я не совсем доверяю ему. Но мир всё ещё кажется более прочным, когда он рядом.

И хорошо, что мне не нужно объяснять это Мэгги, которая смотрит на нас из переднего окна, пока мы отъезжаем.

Адам переключает радио на станцию, где играет рождественская песня, а я смотрю в окно. Дома, украшенные хвойными венками и гирляндами, проплывают мимо. На мгновенье я могу вообразить, что это свидание. Что мы два обычных человека, растягивающие мгновения великолепного вечера.

— Теперь всё по-другому, — говорю я, возможно, чтобы напомнить об этом, прежде всего, самой себе.

— Может быть, — отвечает он. — Но это ничего не меняет. Не для меня.

Он останавливается возле бордюра напротив моего дома, а затем обходит машину, чтобы открыть мне дверь, и всё будто бы как раньше. Разве что за исключением прикосновений. Мы не держимся за руки и не закидываем руки друг другу на плечи. Мы просто идём рядом, протаптывая тропинку в снегу, пока не оказываемся возле ступенек на крыльцо.

— Хлоя, — говорит Адам, вставая передо мной.

Внезапно чувствую себя так, словно пробежала марафон. Не хватает дыхания, голова лёгкая, и я не могу ничего сделать, кроме как смотреть, как он протягивает руки к моему лицу.

— Я лжец, вор и ещё тысяча разных дерьмовых определений, но я никогда бы не причинил тебе боль. Я хочу, чтобы ты знала это.

Киваю, потому что знаю, он бы не сделал этого. И, по правде говоря, не думаю, что он мог бы кому-то сделать больно. Разве что себе.

— Я не достоин тебя. — Он пододвигается ближе, а я скорее перестану дышать, чем смогу приказать своим рукам не цепляться за его пальто, притягивая его, пока не начинаю чувствовать жар от его груди и его запах, знакомый мне так же хорошо, как и мой собственный.

Мои руки трясутся от холода, когда я прижимаю их к его щекам. Он не отодвигается и не отходит назад, вместо этого его дыхание становится тяжёлым, как будто малейшие движения моих пальцев волшебны.

— Больше никакой лжи, — говорю я.

Он кивает, но ничего не отвечает. Знает, что я ещё не закончила.

— Не знаю, что это значит, — продолжаю я. — Теперь я тебе не доверяю. И не знаю, буду ли когда-нибудь доверять снова.

— Я буду ждать, — отвечает он, и я думаю, что так и есть. Думаю, он будет ждать вечность, если потребуется. И, может, так оно и будет.

Но я притягиваю его и целую, пока холод не исчезает. Его руки запутались в моих волосах, а мир превращается в крошечный ничтожный кусочек, проплывающий рядом с моими ногами. Эти чувства больше, чем хорошие. Они правильные.

Когда мы отстраняемся, снег уже перестает падать. Луна в звёздном небе яркая и полная. Я смотрю на бледное кольцо вокруг неё, припоминая, что это является предвестником чего-то в будущем. Хотела бы я вспомнить, что это за предзнаменование.

Глава 30

Мы сидим на парковке перед школой, ожидая, пока появится Мэгги. Мои родители в кои-то веки будут так поздно, что вряд ли заметят моё отсутствие.

Приглушаем радио и читаем разделы в моей книге, относящиеся к гипнозу. Я выделяю раздел и показываю Адаму.

— Ладно, здесь есть место воображению. Зачастую использование воображения помогает ввести людей в гипнотическое состояние.

Он хмурится.

— Что за воображение?

— Не могу сказать. Мы делали такое на занятиях, но это не то, что я могу повторить. Если начну рассматривать всё с твоей точки зрения, то ничего не получится. Сохраняй ровный, спокойный голос.

— Мне это не нравится, Хло. Похоже на «Психологию для Чайников». Уже достаточно людей, которые покопались в твоей голове.

— Всё нормально, — говорю я, но это, конечно, не нормально.

Эта сумасшедшая идея родилась из голого отчаяния. В таком напряжённом состоянии, в каком я сейчас нахожусь, будет чудом, если опытный гипнотолог сможет ввести меня в транс, не говоря уже про пару любителей с учебником. Но мы должны попробовать.

По лицу Адама ясно, что он с этим не согласен.

— Это опасно, Хло. Мы не знаем, что делаем.

— Ну что ж, этого не знала и доктор Киркпатрик. Очевидно, её убили из-за какой-то причины, и я думаю, что она, возможно, связана с неудачной попыткой скрыться.

Он проводит рукой по моей щеке.

— Я просто хочу, чтобы ты как следует подумала. Всё может пойти не так.

— Я только и могу, что думать об этом, — вздыхаю. — Хватит раздумий. Мы справимся, Адам. Мы обязаны. Это просто. Ты создашь мне какую-нибудь расслабляющую картину и начнёшь обратный отсчёт, возвращая меня в дом Блейка.

Его скулы затвердевают.

— И что, если ты вспомнишь? Ты готова к тому, что можешь вспомнить всё о той ночи?

— Да, я готова ко всему. Почему ты… ох. Ох.

Всё, что могло произойти звучит как секс, который мог быть.

В моём животе появляется тяжёлое чувство. Задерживаю дыхание и сжимаю губы. Я смогла бы забыть что-то такое? Думаю о фамильярности Блейка в моей комнате, о том, как он отодвинул в сторону наши учебники, как будто у нас были дела поинтереснее.

Нет, я никогда бы не сделала этого с ним. Но дьявольский голос напоминает мне, что не так давно я бы сделала ради Блейка Таннера что угодно. И я просто обманываю себя, пытаясь думать, что «что угодно» не включало секс.

Поворачиваюсь к Адаму, кусая губы.

— У нас всё было… серьёзно? У меня и Блейка?

Адам медленно качает головой, с выражением боли.

— Не заставляй меня проходить через это.

— Ты говоришь это потому, что не знаешь, или потому, что не хочешь говорить об этом? — спрашиваю я.

— И то, и другое, если честно, — отвечает он.

Я отшатываюсь от него.

— Потому что от этого твои чувства ко мне могут измениться? Ты отлично воспринимал всю эту подработку с фальшивыми свиданиям, пока не начал думать обо мне как об остатках с чужого стола.

— Во-первых, ты не чьи-то остатки. Во-вторых, до того дня в обучающем центре я понятия не имел, что ваши с Блейком отношения на самом деле новая бредовая идея его отца, чтобы контролировать тебя.

— Ты думал, он был искренним? Да как вообще кто-то подобный Блейку может встречаться со мной?

Адам сужает глаза, его голос слишком громкий.

— Не знаю, Хлоя, может, дело в том, что он познакомился с тобой?

Этот комплимент не затрагивает меня. Насколько я помню, у меня еще ни с кем не было секса. Так что да, я немного озабочена тем фактом, что это произошло с кем-то, кто получал почасовую оплату.

Мэгги стучит в окно, и мы оба смотрим вверх. Я выбираюсь из машины, стараясь принять безразличный вид.

— Где твой грузовик?

— Я пришла пешком. У меня б-была паранойя, что кто-то может увидеть меня, — говорит она. Её брови сведены вместе, и я понимаю, что её не убедила моя напускная беззаботность. Она знает, что я расстроена.

Адам идет первым, и Мэгги хватает меня за рукав возле двери.

— Что не так?

Я делаю глубокий вдох.

— Давай начнём с того, что так? Этот список гораздо короче.

***

Часом позже Мэгги кусает губы, оглядываясь в тихом учебном классе.

— Ладно, ничего не получается, и у меня уже кончилось терпение. В какое время, ч-чёрт возьми, приходят уборщицы?

— Они не приходят по выходным. Мы в безопасности, — отвечает Адам.

Она была на нервах с того момента, как мы попали сюда. Может, школа не была самой лучшей идеей, но нам нужно было уединение, и я подумала, что пребывание в месте, где всё началось, поможет подтолкнуть мою память.

Открываю глаза и качаюсь на стуле, мой взгляд перемещается к окну передо мной. Так странно думать о последнем разе, когда я смотрела в этот стеклянный прямоугольник. Если я сейчас засну, то проснусь весной?

Адам приводит в порядок своё пальто, и я хмуро смотрю на него.

— Прости. Думала, всё будет намного быстрее.

— Не будет, — говорит он. — Наверное, я что-то делаю не так.

— И я тоже, — поддакивает Мэгги.

Я передёргиваю плечами и прочищаю горло.

— Давайте попробуем ещё раз. Мне просто нужно быть более восприимчивой.

Мэгги цинично смотрит на меня, словно уверена, что я даже близко не стану более восприимчивой, что бы они ни делали. Она обменивается взглядами с Адамом, подтверждая, что это их общее мнение.

— Мы можем снова попробовать воображаемое озеро. Это было приятно. — Мой голос звучит неубедительно. Даже для меня.

— Возможно, Адам прав. Мы м-можем пойти в полицию, — говорит Мэгги.

— Мы это уже обсуждали, — отвечаю я. — Мне нужна та коробка. Я бы не спрятала её, если бы она не была по-настоящему важной. — Их молчание является для меня согласием, поэтому я убираю волосы за уши. — Мы должны сделать это.

Адам кивает и придвигается ближе, прикасаясь к моей руке. Я чувствую шершавость его подушечек на своей ладони. Проблеск воспоминаний о нём, идущем вниз по школьной лестнице, пробегает сквозь меня. На полпути вниз он поворачивается одним плечом и улыбается мне улыбкой, от которой всё внутри плавится.

Задыхаюсь, сильнее сжимая его ладонь.

— Подожди. Я знаю, что мне нужно. Мне нужно, чтобы ты прикасался ко мне.

Он странновато улыбается, и я ударяю его по руке, краснея до корней волос.

— Не так. Я имею в виду…

— Ты вспоминаешь, когда я касаюсь тебя, — говорит он, заполняя мою неловкую паузу.

— Да. Именно. — Я поворачиваюсь к Мэгги, желая, чтобы мои щёки перестали гореть. — Так я вспомнила ту ночь у Блейков. Когда ты держал меня за руки, чтобы помочь встать, это воспоминание вернулось ко мне.

— Как? — спрашивает Мэгги.

— Не знаю, — признаюсь я, переплетая свои пальцы с пальцами Адама. — Может, это из-за нашей связи.

— Она с-сильнее, чем наркотики?

— Возможно, — мягко говорит Адам, и я сжимаю его руку, слишком ошеломлённая, чтобы озвучить собственное мнение. По правде говоря, моя связь с ними обоими, возможно, самая сильная из всего, что я имею. И, возможно, это самая сильная связь, которая когда-либо будет в моей жизни.

— Ладно, мы п-попробуем снова. Держитесь за руки, — говорит Мэгги.

Она придвигает свой стул ближе ко мне. Её рука маленькая и прохладная, а рука Адама широкая и тёплая. Они абсолютно разные, и оба так хорошо подходят мне.

— Закрой глаза, — говорит Мэгги.

Часть меня сопротивляется, всё ещё боясь того, что будет ждать меня, когда я открою глаза. И больше всего я боюсь узнать правду о тех шести месяцах, которые не могу вспомнить. Зная, что, возможно, будут те вещи, которые я бы предпочла не помнить.

Нет. Это не я. Я прыгаю с мостов. Срываю пожарные сигнализации. Во мне нет места подобным страхам. Я отбрасываю их, прячу глубоко внутри и сосредотачиваюсь на словах Мэгги.

— Нам начать с озера? — спрашивает она мягким голосом.

Чувствую, как паника поднимается во мне, когда неизвестное подступает ближе. Я думаю о том, какой была. О тех вещах, которые могла сделать или сказать. Затем я чувствую приятную мягкость губ Адама возле моего виска. Она едва ощущается, не в его обычном стиле жаркой напористости.

Чувствую его губы возле моего уха, а затем тихий шёпот:

— Мы узнаем, что должны узнать. И будем двигаться дальше.

— Мы оставим всё это в прошлом, — шепчет Мэгги.

Издаю вздох, который идёт из самой глубины моей души. Мэгги начинает отсчёт, и они оба крепко держат меня. Наконец я начинаю уплывать.

***

Оглядываюсь в размытых закоулках памяти и смотрю вниз, на свой чёрный свитер и джинсы. Мокрый снег липнет к моим ботинкам. Что-то чёрное выглядывает из моих сжатых пальцев.

— Я держу коробку, — говорю я, но мой голос исходит откуда-то ещё. Я здесь, но в то же время и не здесь. Как будто смотрю плохой фильм, где не видно цветов из-за помех.

Двигаюсь по двору, с каждым шагом проваливаясь в снег и ощущая траву под ним. Знакомый дом стоит на моём пути, крыльцо покрыто снегом.

— Это дом Мэгги.

Иду прочь от дома, мои ступни скользят по мокрой земле. Я иду домой? Нет. Не домой.

Я знаю, куда иду. Обхожу компостную кучу и иду к подножию дерева. Опускаюсь на колени и расчищаю снег голыми руками. Мои пальцы болят и горят от холода. У дерева стоит лопатка, но я ей не пользуюсь. Просто отодвигаю комья земли в стороны, пока не появляется металлический прямоугольник.

Коробка Не Для Сокровищ.

— Я нашла её.

Резко достаю её и рывком открываю. Браслеты и книжные закладки, закодированные письма с почерком Мэгги и моим. Слёзы обжигают глаза, но я не даю им пролиться. Кладу новую пластиковую коробку внутрь, тяну за защёлку, чтобы открыть и взглянуть на содержимое.

Четыре шприца уложены в ряд на дне. Я защёлкиваю замок и заворачиваю контейнер в старую футболку с Тинкер Белл. Затем кладу всё это в землю. Сгребаю холмик из наполовину замерзшей земли, закрывая дыру, и притаптываю его ногами. Снег превращает землю в грязь, но это вроде как хорошо. Должно быть.

— Ты всё ещё в доме Мэгги? — Голос звучит из ниоткуда и как будто отовсюду одновременно.

— Да. — Мой голос всё ещё ясно слышится из другого места. — Теперь я ухожу.

Я нахожу свою машину криво припаркованной через две улицы. Поворачиваю ключ в замке зажигания трясущимися руками и вывожу машину обратно на главную дорогу.

Светофор переключается с зеленого на красный. Не знаю, остановилась ли я. Даже не знаю, собиралась ли остановиться. Я еду на автопилоте, без конкретного назначения, слепо сворачивая с одной улицы на другую. Это бессмысленно. Мне нужно прекратить это.

Достаю телефон, набирая только один номер, о котором могу подумать.

— Не говори, что у тебя палец застрял на 29, — отвечает Адам вместо приветствия.

Я стараюсь говорить спокойно.

— Можешь встретиться со мной?

— Да. Что случилось? Твой голос звучит странно.

— Хлоя, ты готова вернуться сейчас?

— Да.

Отдаленный голос начинает отсчёт. Он тащит меня прочь от холода и снега, притягивая ближе к звуку. Затем он оказывается рядом со мной. Всего в нескольких дюймах от моих ушей.

Я возвращаюсь.

Слышу мягкий гул радиатора и шарканье ботинок Адама по полу. Всё нормально. На этот раз всё нормально.

— Я знаю, где спрятала наркотики, — говорю я.

Открываю глаза.

Смотрю на окно, которое вижу первым, когда просыпаюсь. И на этот раз там, под снегом, за стеклом стоит мужчина. Он высокий, седой и, похоже, может читать по губам или обладает экстра слухом. Потому что улыбка на его лице говорит, что он слышал всё, что я сказала.

Глава 31

— Адам?

Ужас, наверное, также ясно написан на моём лице, как и слышится в голосе. Адам тихо чертыхается себе под нос. Он стоит спиной к окну, но знает, кто там. Я уверена в этом.

Дэниел Таннер.

Ни с того ни с сего, Адам подскакивает со стула, его руки хватают наши. Его стул опрокидывается на пол, и одновременно я слышу его шёпот, он цепляется пальцами за мою рубашку.

— Бежим!

В шоке отдёргиваюсь, и он пинает стул, как будто он попался ему под ноги. Я лишь стою с бессмысленным взглядом, мой ум слишком расшатан, чтобы сосредоточиться. Он нащупывает мой рукав, но Мэгги резко освобождает меня, волоча к двери.

Дэниел смотрит на нас. Адам кивает и машет ему по направлению к кафетерию, а потом снова тянется ко мне.

— Ты не уйдешь отсюда, пока не скажешь, где они! — кричит Адам, но его резкий тон не согласуется с обеспокоенным выражением на лице.

Моё лицо горит, челюсть сжата. Нет, этого не может быть. Он не мог так долго дурить меня. Но он сказал мне бежать. Я слышала это. Уверена, что слышала.

Что-то пролетает мимо меня. Мэгги бросила стул. Он попадает в плечо Адама, и я не знают, кто из них играет. Не знаю, что происходит, но я бегу. Мы бросаемся в коридор и за угол, Адам наступает нам на пятки.

Он хватает нас обеих за плечи, с легкостью таща назад. Я задерживаю дыхание, чувствуя, как внутри поднимается крик, но Адам накрывает мой рот рукой и прижимается сбоку к моей щеке.

Его голос тихий.

— Я задержу его, но вам нужно поторопиться.

Облегчение накатывает на меня. Киваю и оборачиваю пальцы вокруг его запястья, когда он убирает руку.

— Ч-что? Куда мы п-пойдем? — спрашивает Мэгги.

— Достаньте наркотики и идите в полицию. — Адам удерживает взгляд на мне. — Ты сможешь.

В отдалении я слышу скрежет. Дверь кафетерия со стуком распахивается. Дэниел внутри.

— Ладно, мне нужно, чтобы ты ударила меня и побежала, — говорит Адам.

В моей голове пусто и расплывчато, как будто через мозг проходят помехи.

— Нет! Мы не можем просто оставить тебя.

— Нет, можете. Выйдете через заднюю библиотеки, а потом быстро смывайтесь прочь от школы. Теперь ударь меня.

Я качаю головой.

— Адам…

Я вижу, как что-то пролетает мимо моего лица, затем слышу отвратительный звук удара плоти о плоть. Челюсть Адама сминается, и я кричу, когда вижу кровь на его нижней губе. Мэгги хватает своё запястье другой рукой, потирая костяшки, красные пятна появляются на её щеках.

— Мэгги! — кричу я.

— Хороший удар, — говорит Адам.

Я слышу шаги из ближайшего коридора. Этот звук замораживает мой позвоночник. Поворачиваюсь к Адаму, чувствуя, как сердце встаёт в горле. Я не хочу идти. Не хочу оставлять его.

Он прикасается к моей щеке своими тёплыми пальцами

— Будь осторожна, — тихо говорит он. А затем ударяет рукой по шкафчику. От грохота я подпрыгиваю. — Прекрати, ты, маленькая сучка!

Мы бросаемся назад по коридору, слыша отдалённый звук шагов и мужской голос впереди в кафетерии. Мы сразу же подаёмся назад и бежим к лестнице, где обычно обедаем, а затем в школьный офис. Друг за другом бежим в библиотеку, наши глаза распахнуты, мы задыхаемся.

Здесь очень темно. Запахи старинных книг и новых текстовыделителей наполняют мой нос.

Мэгги работает волонтером в библиотеке, поэтому она знает здесь всё как свои пять пальцев, слава Богу. Она скользит вдоль южной стены, я за ней, примечая приглушённый красный свет аварийного выхода в конце ряда с полками.

Старая дубовая дверь, школьная реликвия, на ремонт которой отсутствует бюджет. Я нажимаю на ручку и с усилием толкаю. Ничего. Снова нажимаю, кряхтя от напряжения.

Рука Мэгги тисками сжимает моё плечо. Я хочу завизжать, но тут слышу громыхание шагов, приближающихся к библиотеке.

Застываю на месте, боясь отпустить ручку. Боясь вздохнуть.

— Наверное, они уже снаружи. — Это Адам. Я уверена в этом.

— Тебе лучше знать, Рид.

Шаги проходят мимо, и дрожь в плечах ослабевает. Я делаю один судорожный вздох, и Мэгги тоже прижимает руки к двери. Наши глаза встречаются, и мы обмениваемся медленными кивками.

Я выгибаю пальцы вверх. Один, два, три. Мы одновременно врезаемся в дверь, и она распахивается.

Мы снаружи.

Мы летим на всех порах на парковку. Мои ноги скользят по асфальту, но взгляд Мэгги останавливает меня на полпути.

— Что случилось… — Я обрываю себя, потому что вижу, что. Черный Мустанг с горящими фарами. Блейк.

Мои глаза приковываются к машине, к той чёрной части стекла, которая скрывает лицо Блейка. Мои руки слепо ищут Мэгги, пока не находят рукав её пальто, и тянут.

— Бежим, — говорю я.

— Куда? — спрашивает Мэгги резким голосом. И она зрит в корень. Высокие ограждения и плотные кусты окружают газон школы. С этой точки зрения единственный выход — это выезд для машин, что означает, что нам надо двигаться прямо на парковку. У нас также есть шанс снова спрятаться от Дэниела в школе… или мы побежим туда.

— Мы должны попытаться, — говорю я.

Мэгги следует за мной, когда я начинаю наполовину бежать, наполовину скользить на гладкой белой парковке. Вряд ли это можно назвать бегством. Конькобегство гораздо ближе к правде.

Я не смотрю наверх, но слышу, как Блейк открывает дверь и его ноги ступают на землю.

— Хлоя, остановись! Никто не причинит тебе вреда.

Я лишь начинаю двигаться ещё быстрее, так, что ступни скользят, а холодный воздух врывается в лёгкие. Мы можем это сделать. Мы должны это сделать.

Блейк прямо за нами. Звук его шагов заставляет меня ускориться, но с каждым шагом есть шанс упасть. А мы не можем позволить себе упасть. Я слышу шарканье и оборачиваюсь посмотреть, как Блейк в неуклюжей позе, с широко разведёнными руками, пытается сохранить равновесие. Я выпрямляю плечи. Мы почти на обочине.

И в этот момент Мэгги падает, ударяясь коленками о землю, и всхлипывает. Я поднимаю её и смотрю на дорогу за школой. Мы близко. На улице и тротуарах чисто, вероятнее всего, благодаря последней чистке с солью.

— Ну же, — говорю я.

Мы направляемся к дороге и слышим отчаянный скрежет ботинок на льду. Я бросаю взгляд назад и вижу, что Блейк, матерясь, валяется на земле.

Больше я не оглядываюсь. Не тогда, когда слышу, как он, прихрамывая, возвращается обратно к машине. И даже когда я слышу скрежет шин на свежем снегу. Он едет за нами.

— Хлоя? — голос Мэгги слабый.

А всё, что я могу — это кивнуть. На тротуаре лучше, поэтому мы набираем скорость. Но Блейк прямо позади нас, громкий мотор его машины ревёт, когда он едет в том же темпе, что и наш бег. Не знаю, почему он не останавливается. Думаю, ему не о чем беспокоиться. Не похоже, что мы сможем обогнать его.

По крайней мере, на улице.

Подталкивая Мэгги, я поворачиваю на поле, срезая дорогу в узком пространстве между двух домов рядом с нами.

Слышу звук опускающегося стекла и голос Блейка.

— Не глупи, Хлоя. Мне позвонил отец. Просто покажи, где они, и ничего плохого не случится.

Я игнорирую его, мои лёгкие горят. Мы взбираемся по сетчатому забору и движемся по диагонали через заснеженный двор. Блейк набирает скорость, очевидно пытаясь подрезать нас. На середине двора мы меняем направление и попадаем на Бич вместо Мэпл.

Но это не важно. Здесь не Манхэттен. Он может кружить по улицам, пока не найдет нас. Мы как крысы в лабиринте.

Мэгги держится рядом, когда мы снова попадаем на дорогу, стараясь держаться в тени. Мы в шести домах от её дома, мои ботинки промокли насквозь. Я слышу, как стучат зубы Мэгги. Чёрт, как нам попасть туда так, чтобы он нас не заметил?

— П-п-почему он остался в машине? — спрашивает она.

— Потому что знает, что так легче преследовать нас.

— Так он просто ждёт, к-когда мы выбьемся из сил?

— Ему не нужно ловить нас, Мэгги. Он просто хочет узнать, куда я направляюсь. Давай срежем здесь.

Мы быстро и тихо пересекаем улицу, наши глаза смотрят в обоих направлениях, но никого нет. Ни дальнего света, ни шума мотора. Тишина почти убеждает меня, что мы оторвались от него. Мы пересекаем полдюжины дворов, зигзагом передвигаясь по растущему слою снега.

Временами я слышу звук машины, который напоминает его Мустанг. Но я ошибаюсь. Нам везёт. На Главной улице мы, наконец, останавливаемся. Мэгги упирается руками в колени, а я утираю пот со лба.

— Нам нужно продолжать двигаться, — говорю я, слишком нервничая из-за того, что мы остановились здесь.

— П-полиция, — выдыхает она, кивая влево.

— Твой дом близко. Вот где находятся наркотики.

— Ты ничего н-не приносила мне, Хло. У м-меня их нет.

— Коробка Не Для Сокровищ, — говорю я, и она понимает.

Мы начинаем пересекать пустынную улицу, когда я слышу его. Шум двигателя, проникающий в мои кости, в самом неприятном смысле. На мгновение я думаю вернуться назад, в тень сосен.

— Бежим! — говорю я.

Но слишком поздно. Двигатель ускоряется, и я знаю, он увидел нас.

Мы с Мэгги бросаемся наперерез, он должен выехать прямо на нас. Отсюда прямая дорога к её дому. Он знает, что отсюда нам некуда податься.

Я передумываю и хватаю Мэгги за руку.

— Давай сделаем ещё один круг. Мы пройдем мимо магазина с пончиками.

Блейк находится на перекрестке, когда мы меняем направление. Машина начинает поворачивать, но она движется слишком быстро. Шины скользят, и я слышу быстрые глухие удары от действия блокировки тормозов. Он пытается подать назад и вправо, но Мустанг заносит на скользком асфальте. Заднее крыло виляет влево. Слишком сильно.

Он может врезаться во что-нибудь.

Я толкаю Мэгги, чтобы пройти оставшийся путь через улицу, мои пальцы крепко держат её куртку. Я вижу Блейка через лобовое стекло, его лицо бледное и напряжённое от страха. И в этот момент он врезается. Правым крылом он въезжает в телефонную мачту. Звук удара металла о дерево похож на крик.

А затем всё смолкает.

***

Все тихо и спокойно. Единственная вещь, которая движется — это воздушная подушка, выползающая из-под переднего стекла. Я задерживаю дыхание, высматривая Блейка.

— Всё в порядке?

Мы с Мэгги отпрыгиваем в стороны, поднимая взгляд. Пожилой мужчина смотрит на нас сверху вниз. Он продолжает застегивать своё пальто, надетое поверх пижамы. Должно быть, он услышал звуки аварии.

— Вы в порядке? — повторяет он. — Вы пострадали?

— Да, — говорю я, автоматически показывая на аварию. — Нет, мы в порядке. Там…

Скрежещущий звук дверцы Блейка, открывающейся наружу, останавливает меня. Я вижу его ногу, ступающую на землю перед машиной. А затем вторую. Мэгги крепко хватается за меня.

— Блейк? Это ты?

Кто-то появляется в поле зрения. На ней накинуто пальто, на шее узлом завязан шарф. Я не знаю её, но она выглядит как чья-то мама. За ней я вижу серый Минивэн, из которого она, видимо, только что вышла.

— Милый, ты в порядке? — спрашивает она, осторожно пересекая дорогу.

— Я уже позвонил в полицию, — говорит парень. Мы и забыли про него, он выходит на улицу, изучая машину Блейка с тихим свистом. — Я также позвонил эвакуаторам.

Затем Блейк выходит из машины, но его взгляд не останавливается на спасителях. Его взгляд не задерживается на покореженной машине, падающем снеге и людях, которые собрались рядом. Он смотрит на меня. Его взгляд такой же тяжёлый, как и Мэгги, вцепившаяся в мою руку.

Женщина-мамочка прикасается к его рукаву.

— Дорогой, давай я позвоню твоей маме.

Я вижу смирение в его взгляде. Потому что он не может просто оставить покорёженную машину и броситься за мной. Он остаётся там, с обеспокоенными соседями и полицией, которая уже в пути. И я не могу не бросить ему самодовольную ухмылку, перед тем как поворачиваю прочь.

— Пошли, — говорю я, дергая Мэгги за собой.

— Погоди, — тихо говорит она. — Полиция.

Я продолжаю идти, и она тащится за мной, вопрошая.

— Куда ты с-собираешься пойти? Полиция уже едет.

Я не отвечаю до тех пор, пока не уверена, что никто нас не услышит.

— Мы что, просто подбежим к ним посередине несчастного случая? Они подумают, что я сошла с ума, Мэгз. Честно, пока я своими глазами не увижу наркотики, я не буду уверена в том, что они ошибаются.

Я слышу тихий вой сирен с противоположного конца улицы. Мэгги тоскливо оглядывается через плечо, а затем прибавляет скорость, чтобы поравняться со мной.

Когда мы подходим, во дворе Мэгги пусто. Никто не скажет нам ни слова. Разговор о Коробке Не Для Сокровищ похож на разговор о том, где мы собираемся пообедать. Но мы не собираемся. Она хватает лопату из сарая, и мы бежим к дереву, где провели бесчисленные летние дни, закапывая различные романтичные записки или разрывая их обратно.

Она должна была стать капсулой времени. Во втором классе мы собрали несколько записок, вырезок из газет и тому подобные вещицы. Я положила свой любимый карандаш, а Мэгги — розовое пластиковое кольцо, которое она носила весь год.

Она плакала ночами об этом глупом кольце. На следующее утро я проснулась пораньше и потащилась по росе, покрывающей двор. Вернулась с грязными ногами и куском бижутерии из розового пластика. После этого, технически, коробка перестала быть капсулой времени. Но она была чем-то большим. Чем-то хорошим.

Земля с трудом поддается лопате в моих руках, но здесь не глубоко. Я отбрасываю комья земли до тех пор, пока лопата не натыкается на что-то твёрдое. Вот она.

Я достаю её, нащупывая ржавые замочки с чувством дежавю. Открываю и прикасаюсь к чёрной коробке внутри. А затем кусочки моего прошлого лета встают на место.

Я вспоминаю, как была здесь. Вспоминаю, как зарыла эту коробку и позвонила Адаму. Вспоминаю всё до этого момента. Месяцы сортируются, вставая на место как ключ, вставленный в замок. Дни в учебной группе. Вечера с Блейком. Всё на месте. Дыра в моей памяти исчезает. Сеансы гипноза доктора Киркпатрик. Новые друзья. Чашка за чашкой этой дрянной лимонной…

Моя голова дёргается, слёзы затуманивают зрение.

— Чай. О, Боже, они клали наркотики в чай.

Мэгги просто смотрит на меня, её рука на груди.

Оставляю коробку и сажусь на пятки, выдыхая. Воздух обволакивает моё лицо и смешивается со слезами, когда я вспоминаю свои слова Мэгги, такие жестокие и снисходительные. Я вижу её, будто это было вчера, спина прислонена к шкафчикам, на лице выражение жестокого предательства.

Я делаю вдох… воздух настолько холодный, что жалит мои лёгкие.

— Мэгги…

Снег падает всё также сильно, но я вижу выражение осознания, появляющееся на её лице.

— Ты вспомнила, д-да?

Я киваю, тяжело сглатывая, и желаю вырвать ужасные картины из моей памяти. И, может, даже Блейка. Его язык у меня во рту, а руки под моей футболкой. Чувствую, как сжимается горло, тошнота прокатывает сквозь меня.

Мэгги хватает меня за плечи и трясёт. Совсем не деликатно.

— Н-нет!

Я отчаянно отползаю прочь от неё, от маленькой черной коробки и от всех тех месяцев, которые желаю снова забыть.

— Мэгги, я говорила такие вещи… я делала такое… ты, Блейк, я… — останавливаю себя, потому что даже не могу говорить об этих безобразных картинках, пробегающих перед глазами. Безобразных по моей вине.

— Ты делала это, Хло. В прошлом.