Качаю головой, сжимая пальцы в кулаки.
— Нет.
— Слушай, это не было милым, н-но там был замешан чай с наркотиками и стрёмный гипноз. — Она прерывается, убеждаясь, что привлекла моё внимание. — Слушай, для тебя настало время отпустить это. Слышишь? Тебе нужно двигаться дальше. Н-нам обеим.
Она кладет чёрную коробку мне в руки, и я чувствую её грани, чистые и гладкие. Гладкие, как и речь Мэгги, обращённая ко мне. Если подумать, всё довольно гладко сейчас. Неужели так просто? Меня вот так просто простят?
Я тяну щеколду и нахожу четыре шприца, такими, как я и запомнила. Ярлычок на шприце гласит «Высокая концентрация — тест номер 1». Мои пальцы покалывает, когда я читаю это. Боже мой, неужели имеющейся концентрации было мало?
Не важно. Важно то, что они использовали это на нас. Они испытывали на нас наркотики. Они клали яд в наш чай, а может, вводили иглами прямо в нас. И теперь я могу доказать это.
— Давай покончим с этим, — говорит Мэгги, доставая телефон из кармана. — Мой телефон разрядился. Мы п-позвоним из дома.
Я киваю, закрываю коробку и кладу её в карман, не доверяя своему голосу, когда встаю. Мы идём назад по двору и поднимаемся по ступенькам. Мысль о тёплой кухне подобна небесам. Только одна вещь может быть лучше, чем оказаться в тепле — знание того, что Адам в безопасности.
Но он же в безопасности. Должен быть. Я не могу подойти так близко к раскрытию всего и проиграть.
Мэгги заходит в заднюю дверь, я наступаю ей на пятки. Здесь идеально тепло. Я вдыхаю и… Мэгги кричит.
Что-то двигается ко мне. Ударяет тяжело и быстро, и затем нет ничего, кроме темноты.
Глава 32
Я просыпаюсь от боли. На мгновенье думаю, что просто заснула. Или, может быть, приняла что-то в кабинете медсестры, потому что моя голова как будто разрывается изнутри, а живот крутит в плохом смысле.
Чувствую запах дрожжей и корицы, что говорит о том, что я не дома. Я в доме Мэгги. На полу, если быть точной.
Воспоминание о том, как кричала Мэгги, возвращается ко мне, и я пытаюсь вытянуться. Но моё тело не подчиняется. Стону и пытаюсь открыть глаза, но зрение суживается до размера маленьких щёлок. О Боже. Меня сейчас вырвет. Я уверена. Глубоко дышу, желая, чтобы тошнота улеглась. Вокруг меня мутный туман, я пытаюсь сфокусировать взгляд.
Вижу фрагменты. Ботинки Мэгги. Мои серые штаны. Адам, лежащий на диване.
Адам?
Я снова сажусь. Слишком быстро. Комната вращается, и я падаю обратно.
— О, думаю, вам нужно ещё немного полежать, мисс Спиннакер.
Этот голос вызывает во мне отвращение. Тело напрягается, я осторожно приподнимаюсь на локтях.
И то, что я вижу, заставляет меня желать снова оказаться в отключке. Мэгги с кляпом во рту, привязанная к кухонному стулу. Адам на диване, его глаза полузакрыты, руки раскинуты. Дэниел сидит между ними, вгоняя шприц в руку Адама. Ампула, прикрепленная к шприцу, пуста.
— Знаешь, за что я люблю эти наркотики? — спрашивает Дэниел, закрывая шприц и убирая его в кейс, который держит. — Я называю их «жидкое согласие». Немного этого наркотика, и ты будешь счастлива сделать или помнить то, что я скажу тебе.
— Как? Он никогда бы не позволил тебе. — Я прерываюсь, ошарашенная тем, что Адам просто сидит там, закатав рукава и позволяя Дэниелу вкачать изменяющий сознание яд в свои вены.
— Ну, я не спрашивал разрешения, когда в первый раз делал ему укол, — говорит он с самодовольной улыбкой. — Но твой маленький дружок взбрыкнул. Большая доза сыграет другую роль, не так ли?
Адам сонно моргает, он выглядит потерянно.
Я раскорячиваюсь на ногах, дергаясь, как марионетка. Дэниел смотрит на меня с дивана. Он знает, что справится со мной, если захочет. Пытаюсь продумать варианты, но он не маленький. Плюс его не ударяли по голове.
Сжимаю пальцы в кулаки и пытаюсь выглядеть выше, чем я есть.
— Что ты хочешь от нас?
— Я хочу, чтобы вы показали мне, куда спрятали наркотики.
— Ни за что.
Он вздыхает, как будто для него это неважно. Затем снова открывает кожаный кейс и вынимает новый шприц. Мои глаза приковываются к этому шприцу, к прозрачной жидкости внутри.
— Знаешь, этот наркотик может изменить мир. Представь себе искоренение убийств. Учеников с отличными отметками. Бесстрашных солдат. Знаешь, сколько заплатит правительство за нечто подобное?
— Так вот чем это является для тебя? — Я чувствую ужас, сковывающий лицо в отвратительную маску. — Вот почему ты убил доктора Киркпатрик? Из-за денег?
Дэниел смотрит на меня.
— Убил её? Кто поверит в то, что я убийца? Это преступление спишут на кое-кого с тёмными прошлым. Возможно, с судимостью. На кого-то вроде твоего парня.
— Ты лжешь, — говорю я, качая головой.
— Разве? Он же уже преступник, так? Преступник и лжец. Что ещё он скрывает? Кто знает, не сознается ли он в немыслимых преступлениях?
Его улыбка, предназначенная мне — это проявление самого абсолютного зла, которое я когда-либо видела.
— Ты был там, возле тела доктора Киркпатрик? — спрашивает Дэниел Адама.
— Да.
— Ты видел её на том столе, верно? Так много крови, Адам, — говорит Дэниел, качая головой. — Как ты мог?
— Я сделал ей больно? — спрашивает он, нахмурившись в замешательстве. — Я не…
— Ты не сделал никому больно, Адам, — говорю я. А потом сердито поворачиваюсь к Дэниелу. — Ты законченный ублюдок.
— А ты связана, — лицо Дэниела искажается, и он вскидывает руку, ударяя Мэгги по рту.
Я не уверена, кто кричит громче — я или она.
Адам делает слабые попытки подняться, но Дэниел толкает его обратно.
— Ты никуда не пойдешь. Ты будешь сидеть здесь и думать обо всех причинах, по которым с тобой что-то не так.
От его слов Адам оседает обратно, я пытаюсь броситься к нему и слышу, как шприцы ударяются друг о друга в кармане. Дэниел берёт руку Мэгги в свою и приставляет иголку к коже прежде, чем я успеваю сделать шаг.
— Очень хорошо подумай о том, хочешь ли ты, чтобы это произошло, — говорит Дэниел. Затем он несильно втыкает иголку. Мэгги тихо всхлипывает, и мой живот сворачивается, как прокисшее молоко. — Ты покажешь мне то, что я хочу, или мы увидим, насколько много ей нужно, чтобы отключиться на месяц.
Адреналин пробегает сквозь меня, горячий и злой. Мой мир сужается до этой иголки возле руки Мэгги.
— Наркотики, мисс Спиннакер!
— Ладно, я покажу, где они, — говорю я, засовывая руку в карман. Чувствую кончик одного шприца и думаю о той жизни, которая не должна была быть у доктора Киркпатрик. И о жизни Джулиен, которую та также не должна была иметь.
— Они у тебя с собой? — скептично спрашивает он.
Да.
Они у меня, но я не могу дать этому произойти. Я не позволю ему выиграть.
Пытаюсь сформулировать слова губами, но глаза Мэгги умоляют меня. Не за себя. Она умоляет меня решиться. Осмелиться сделать всё правильно.
— Покажи, что у тебя! — кричит он, проталкивая иглу глубже.
Я вынимаю одну руку.
— Это лист испытаний, окей?
Я достаю его.
Но не вынимаю. Я вынимаю шприц. И я не знаю, как мне это сделать, когда он смотрит прямо на меня, но я не могу не попытаться. Я должна.
Пока я упорно пытаюсь найти способ, хоть малейшую возможность, Мэгги внезапно движется. Она сильно накреняется, отклоняясь от него, пока стул не опрокидывается набок.
— Ты коварная маленькая сучка! — говорит он, наклоняясь, чтобы схватить её.
Вот он.
Мой единственный шанс.
Я снимаю наконечник и бросаюсь вперед. Наношу удар туда, куда могу достать, и нажимаю на поршень быстрым сильным движением.
За доктора Киркпатрик. За Джулиен. За всех нас.
Он рычит и ударяет своей рукой по моей, отбрасывая меня прочь. Игла всё ещё болтается в его шее, когда он снова ударяет меня. На этот раз я быстрее. Уклоняюсь влево.
Дэниел отрывает шприц от кожи, читая наклейку с очевидным ужасом. Я хватаю ближайший тяжелый предмет, до которого дотягиваюсь — вазу с кофейного столика.
Размахиваю ей как летучая мышь, готовая ударить. Но мне не нужно бить его. Он тянется ко мне и спотыкается, падая на одно колено перед диваном. Он бледен и задыхается.
— Ты и понятия не имеешь, что ты наделала, — говорит он, глотая слова. — В этих шприцах такая концентрация… — Он прерывается, шатаясь на одной ноге. — Его так не тестировали.
Я заполняю воздухом легкие и добавляю смелости в голос.
— Ну, будем считать это моим экспериментом. Вот чем мы были для тебя, да? Экспериментами?
Он смотрит сначала на меня, а потом на свои ноги. Качает головой и оглядывается вокруг. Я представляю оленя в свете фар. И решаю использовать его же приемчики против него.
— Вы выглядите таким усталым, мистер Таннер, — говорю я, с усмешкой наклоняя голову. — Я слышала, вы сказали, что хотите присесть.
— Я не говорил… — Он прерывает себя, смотря на Адама на диване и Мэгги перед собой. Пытается сделать шаг, но его колени подгибаются. Наблюдаю, как он тяжело садится на диван, его длинные ноги согнуты под странными углами.
— Вы хотите отдохнуть, — говорю я. — Вы так устали. Так ослабли. Вы хотите поспать.
Его взгляд стекленеет, зрачки расширены. Я вижу, что он встряхивается, пытаясь прочистить голову.
— Я не… я устал.
— Вы устали, — говорю я, ощущая безучастное наслаждение силой. — А теперь вы закроете глаза, пока я не скажу вам снова открыть их.
Мэгги распутывает веревки вокруг ног, когда освобождаю ее руки. Она связывает Дэниела, а я звоню в полицию.
Когда заканчиваю, я иду к Адаму.
Подхожу к нему на ватных ногах, он смотрит на меня через полуприкрытые веки. Он выглядит так, будто находится в агонии. Мне больно видеть его таким.
— Полиция едет, — говорю я.
— Полиция, — повторяет он. Затем он напрягается, смотря встревожено. — Тебе надо убираться отсюда. Ты не должна иметь дело ни с чем подобным, Хлоя.
Пытаюсь прикоснуться к его руке, чтобы успокоить.
— Адам…
— Иди, Хлоя! Ты слишком хороша, чтобы быть замешанной в этом. Это моя вина. Моя проблема. Пожалуйста. Просто иди. — Он толкает мои руки, и довольно сильно, даже в таком состоянии. Всё, что я могу — это быть рядом с ним.
Смотрю на другой конец дивана, где в отключке лежит Дэниел. Чувство, которое проходит через меня, слишком сильное, слишком яростное, чтобы принять его за гнев. Я напоминаю себе, что полиция в пути, что этот мужчина покинет это место в наручниках и отправится в тюрьму.
Но мне этого не достаточно.
Я могу навредить ему так же, как он навредил нам. С помощью этого мерзкого наркотика, который бежит по его венам, я могу заставить его проснуться и сказать то, что похоронит всю его оставшуюся жизнь. Я могу почувствовать вес правосудия над ним в своих руках.
— Ты слишком хороша для меня, — говорит Адам, отвлекая меня.
Я не слишком хороша для него. Но я слишком хороша, чтобы поступить так с Дэниелом Таннером.
Проскальзываю в промежуток между Адамом и подлокотником дивана. Касаюсь его лица, и он хмурится, всё ещё выглядя заторможенным и смущенным.
— Ты заслуживаешь лучшего, Хлоя. Я пытаюсь убедить тебя в этом.
— Значит, хорошо, что я никогда не слушаю.
Когда он пытается отклониться, я целую его. Он делает неубедительную попытку остановить меня, но я усиливаю напор. Когда мы отстраняемся, я вижу, что его взгляд стал более осмысленным. Его прикосновения вернули мою память. Может, мои делают с ним то же самое. Это смешная идея, но она вызывает у меня улыбку.
— Знаешь, я всё вспомнила, — говорю я. — Всё пропущенное время вернулось.
Замечаю обеспокоенность на его лице прежде, чем он пытается скрыть её.
— Да? Какие-то большие сюрпризы?
— Ничего стоящего упоминания. Тем более я уже знала, что люблю тебя.
Он наполовину склоняет голову в согласии, когда до него доходит смысл. Я вижу его сомнение, чувствую, как напряжение в его взгляде сменяется мягкостью, его лицо расслабляется.
— Хлоя, ты не можешь…
— Ну да, могу. И я довольно упряма, поэтому тебе придется с этим смириться.
Вижу лёгкий намек на улыбку, прежде чем он притягивает меня. Его поцелуй сладкий и глубокий, его руки поднимаются по моей спине к волосам. Он стирает весь холод и страх этого вечера, наполняя меня теплом и силой.
Когда мы отстраняемся, Адам улыбается с закрытыми глазами.
— Упрямство мне нравится.
Я смеюсь, первый раз за целую вечность. И эти ощущения даже приятнее, чем поцелуй.
Глава 33
Лицо репортера на экране очень сосредоточенное.
— Как вы отнеслись к предложению школьного совета о добровольном ретестировании?
Прикусываю губу. Лучше бы я этого не делала. Это и в жизни-то не особо приятно, но с моей головой, заполняющей весь телеэкран — напомните мне поблагодарить оператора за это, — я выгляжу как будто на грани нервного срыва. Но, в принципе, я и была на грани нервного срыва.
— Я не очень много думала на эту тему.
— Так вы до сих пор не приняли решение о том, как вам поступить?
— О, нет. Я приняла решение. Я пересдам тест.
Репортер наклоняет голову в этой репортерской манере, когда ответ, который они получают, не соответствует ожидаемому.
— Как и у большинства других студентов, вовлечённых в скандал, ваш результат Академического теста был особенным, верно? Некоторые внесли предложение, что это может стать единственным преимуществом ваших испытаний.
На экране я качаю головой. Я выгляжу возмущенной.
— Не думаю, что были какие-то преимущества. В этом не было ни малейшей положительной стороны. Не для меня.
— Вы почувствовали удовлетворение от того, что были той, кто призвал его к ответу? Ваша смелость в раскрытии этой истории дала другим жертвам силы также сделать свои заявления.
Она кладет восемь фотографий на стол между нами. Они все фальшивки — хитрость новостей, чтобы визуализировать величину воздействия Дэниела. Как будто число фотографий на столе прямо пропорционально тому, какой великой героиней я являюсь.
Но я вообще не героиня.
— Ты дала право голоса студентам. Это уже что-то.
Они были моими друзьями. А теперь мы нечто большее. Мы связаны таким образом, что никогда не распутаемся.
На экране я закрываю глаза и вздыхаю. Здесь и сейчас я чувствую, как рука Адама прикасается к моей, его пальцы придают мне сил.
— Этого явно недостаточно. Но это всё, что я могу сделать.
Репортер заканчивает напоминанием о предстоящем судебном заседании Дэниела и расследовании, которое всё ещё ведётся над двумя неназванными причастными несовершеннолетними. У несовершеннолетних есть имена: Блейк Таннер и Адам Рид.
Я до сих пор не знаю, что с ними будет.
— Не беспокойся об этом, — говорит Адам, читая мои мысли.
Мэгги, свернувшаяся с другой стороны от меня, отворачивается от телевизора.
— Она н-не единственная, кто беспокоится об этом.
— Добро пожаловать в мой фан-клуб, приму это как комплимент, — отвечает Адам, по большей части дразнясь. Эти двое, возможно, никогда не будут делиться секретами или заплетать друг другу косички, но они любят меня. И, кажется, для них этого достаточно.
— Ну, лично я горжусь тобой, — говорит мама со своего любимого места. Её улыбка слегка дрожит, что говорит о том, что она сказала не всё, что хотела. — Я всё ещё надеюсь, что ты передумаешь насчёт теста. Никому не будет хуже, если ты сохранишь этот балл…
Я округляю глаза.
— Мам. Мы это уже обсуждали.
Она с резким вздохом уступает. Похоже, она приняла это, но мы обе знаем, что это не так. Позади неё папа крутит пальцем у виска.
— Не слушай её. Ты, возможно, получишь ещё лучший результат.
— Сомневаюсь, — говорю я.
— А я нет, — отвечает отец. — И как ты знаешь, я всегда прав.
Я смеюсь.
— Ладно, тебе придется смириться с реальностью.
— Однажды ты поймешь, насколько на самом деле умная, — тихо говорит Адам.
— И тогда смириться придётся тебе, — замечает отец.
Он делает это заодно с Адамом. Вставляет замечания.
Всё ещё немного странно, что я встречаюсь с парнем, у которого есть судимость. Совсем не то, о чём они мечтали, я понимаю. Чёрт, Адам похлеще их. Сначала он даже не хотел переступать порог дома. Но однажды мы с Мэгги затащили его внутрь и заставили всех смириться с происходящим.
Не то слово, как неуклюже всё было. Но сейчас мы здесь. И всё нормально.
Даже хорошо.
— Когда у тебя следующая встреча с детективом? — спрашивает отец.
Мэгги смотрит прямо на меня, её брови подняты. Я заставляю себя прикусить язык и посмотреть на Адама, опустившего взгляд. Он задерживает дыхание перед ответом.
— В пятницу.
— Твоя бабушка там будет?
— Ей не очень… хорошо, — отвечает он, и я сжимаю его руку. Он явно чувствует себя некомфортно, делая глоток содовой из холодильника. Вероятно, он не горит желанием впутывать свою дряхлую бабушку-алкоголичку в это.
— Если ты не против, я мог бы позвонить ему, — говорит отец.
Мы с Мэгги одновременно поворачиваем головы и смотрим на него. Мама тоже таращится.
— Что? — спрашивает он, смотря на нас, как на сумасшедших. — Это так странно, что я хочу замолвить словечко за парня?
Эм, да, это странно. Мой отец, защищающий парня, с которым я постоянно встречаюсь, сродни предзнаменованию надвигающегося апокалипсиса.
— Вы не должны… — я обрываю Адама, крепко сжимая его пальцы, и выразительно смотрю на него. Его глаза смягчаются, и он начинает снова. — Если вы этого хотите, было бы здорово. Спасибо.
Мама хлопает в ладоши и предлагает пиццу, отец присоединяется к ней, когда она направляется в кухню, диктуя добавки и обсуждая варианты доставки.
Мэгги достаёт, по меньшей мере, четыре флешки, сваливая их на стол в линию.
— Теперь, когда с этим покончено, нам нужно в-вернуться к делу. Где твои маркеры?
Нахмурившись, я взираю на гору работы на кофейном столике.
— Они в рюкзаке. Завернутые в последний кусочек надежды на весёлые каникулы.
Адам смеётся.
Его смех был моим самым первым воспоминанием из потерянных месяцев. И это мой самый любимый звук на земле.
***
Шесть минут. Через шесть минут я войду в эти двойные двери, сяду за парту, и моё будущее изменится.
Я ожидаю на одном из выставленных в ряд пластиковых оранжевых стульев с Адамом и тремя дюжинами выпускников, которых не особо знаю. Остальные уже получили свой балл.
Другие дети здесь выглядят так, будто они выпили по три чашки кофе с Ред Бул. Они елозят на своих стульях и смотрят на часы, потные и нервные, а на лицах застыл ужас.
— Думаю, я был спокойным, расслабленным и собранным, — комментирует Адам.
Я качаю головой.
— Нет, ты сногсшибательный и соблазнительный.
— Да? — Улыбка, которую он адресует мне, возможно, запрещена четырьмя штатами. К сожалению, даже обещание импровизированного свидания не может притупить важность того, что мы ожидаем. По крайней мере, не для него.
И не для меня вообще-то. Ну, может, один раз так и было. Но теперь всё по-другому. Я смотрю на закрытые двери южной стены. Белые буквы САТ написаны на обеих дверях. Может, я сумасшедшая, но от этого вида я широко улыбаюсь.
— Ты пугаешь народ, — говорит Адам.
Я целую его, и из его горла вырывается мычащий звук, когда я отстраняюсь.
— Эй, я не себя имел в виду.
— О, это не для тебя. Мне нужно было прочистить мысли.
— Точно. Прочистить мысли. — Он качает головой и выпрямляется на стуле, принимая серьёзный вид. Как будто ему нужно беспокоиться. Он получит балл, который позволит поступить в любую школу, которую он пожелает.
Должен, но этого может не хватить.
А что касается меня…
— Так какова твоя цель?
Я думаю об этом. О 2155 баллах, которые висят в рамке на холодильнике. Балл, вероятность получения которого ещё раз чрезвычайно мала.
— Не думай о плохом, — говорит Адам. — Ты очень много занималась.
— Знаю, и я готова ко всему. Неважно, какой будет балл, он будет моим.
— Он будет достаточно хорошим для Брауна, — говорит он с абсолютной убеждённостью.
Я вздыхаю и молчу, потому что, возможно, этого не будет. В глубине души я знаю правду. Она жестока и уродлива, но я могу смириться с ней. Могу продолжать дышать.
— Возможно. А может, и нет. — Я пожимаю плечами. — Это не важно. Я знаю, чего хочу. И найду способ это получить.
Он бросает на меня острый взгляд.
— Ну, Бог знает правду.
Мой слишком громкий смех зарабатывает хмурый взгляд от надзирателя. Мне никогда не стать любимицей у учителей. Или лучшей в классе. И это прекрасно. Мне вроде как нравится то, что у меня есть.
— Когда дверь откроется, пожалуйста, найдите свободную парту и садитесь, — говорит надзиратель.
Двери широко распахиваются. Как и моё будущее.
Заметки
[
←1
]
Общий средний балл.
[
←2
]
Криминальный район Нью-Йорка.