Шесть шагов к счастью

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

— Притворимся, что мы…

Найджел резко вдохнул. Он почувствовал жар ее тела и дразнящий аромат ее духов.

— …на мосту Белладжо, — повторила она, встряхнув бутылку. — Ты помнишь, как это было на мосту, — прошептала она, уткнувшись ему в грудь подбородком. — Брызги фонтанов, музыка. Огни, цвет…

Он представил себе Кимберли на мосту, такую соблазнительную в ярком желтом платье, с лицом, засиявшим, когда она увидела его, у него где-то глубоко внутри начал тлеть огонь.

Он взял ее за плечи.

— Давай не будем притворяться, — тихо сказал он.

— Хорошо, давай играть всерьез.

Играть всерьез. Для этого он и пришел в ее агентство. И меньше чем через неделю он стоит здесь и держит в объятиях женщину, чьи глаза сияют плутовским светом.

Боже, как же сильно он хочет ее…

Собрав остатки воли, он мягко отстранил Кимберли, еще не зная, уйти ему или остаться. Остаться — значит попасть в неприятность. Лучше всего уехать.

— Тебе нужно что-нибудь перед тем, как я уйду?

Она посмотрела на него, и на мгновение он испугался, что сейчас она превратится в разъяренную фурию и потребует, чтобы он немедленно убирался из ее квартиры. Навсегда. И подумать только, не прошло и нескольких часов с того момента, когда он поклялся себе, что если она сделает первый шаг, то он сделает все остальные…

Конечно, он не рассчитал, что коктейль розового цвета изменит его планы.

— Да, нужно, — внезапно сказала она, и ее глаза снова замерцали. — Я должна кое-что сделать. — Но прежде, чем он успел ответить, она добавила, снова начав петь: — Я сейчас, сейчас вернусь.

— Что?

Она уже не слышала. Она было занята тем, что старалась удержать равновесие. Пряди волос выбивались из распадающегося пучка.

Хлопнула дверь.

Кимберли танцевала в направлении спальни. Ему предстоит увидеть необыкновенную Кимберли Логан, которая готовится свести с ума эту большую, соблазнительную, гладко выбритую голову!

Она качнулась, останавливаясь перед шкафом, и спросила свое отражение:

— Что же мне выбрать?

Куда она засунула тот черный пыточный корсет, который подарил как-его-там-зовут-не-по-мню? Добрый старый как-его-там-зовут. О, правильно. В комод. В нижний ящик. Склад ненужных вещей. Если она помнит правильно, то пара черных чулок в сеточку тоже валяется где-то там.

Через несколько минут она утягивала свое тело черным атласом корсета со шнуровкой и проволоками под чашечками лифчика, которые не только обещали ложбинку между грудей, но создавали ее.

Отлично.

Она отошла назад, ухватилась за стул и посмотрела на свое отражение.

— Ну ничего себе!

Черт, она и не знала, что у нее такая пышная грудь!

— Теперь нужны высокие каблуки, — заворчала Кимберли, поворачиваясь к шкафу. Тут обнаружилась небольшая проблема — дышать в корсете было почти невозможно, но она подумала и решила, что готова вынести все.

Через несколько минут, последний раз взглянув в зеркало, она направилась в гостиную, готовая играть всерьез.

Все это время Найджел то спрашивал себя, что Кимберли там делает, то волновался о ней. Он несколько раз порывался уйти, но всякий раз не мог двинуться с места. Он не хотел, чтобы она вышла и увидела, что его нет. Джентльмен никогда не разочарует леди. К тому же он был встревожен ее состоянием.

Ему было интересно, о чем она думает, что делает и когда же наконец он сможет прекратить эту безумную игру и быть с нею, только с нею одной?

Неужели она не понимает, что я люблю ее?

Стоп. Он закрыл глаза, пытаясь разобраться, когда же успел пересечь границу. Можно было надеяться, что мне хватит здравого смысла выбрать женщину, которая тоже хочет вступить в брак, создать семью. Но нет, я влюбился в женщину, которая хочет сделать карьеру и… и только карьеру.

Но он ясно видел, что его и Кимберли непреодолимо тянет друг к другу, и такого у него не было никогда и ни с какой другой женщиной.

Он никогда не забудет, как засияло ее лицо, когда сегодня вечером на мосту они увидели друг друга.

Представив это себе, Найджел почувствовал, будто что-то перекрутилось у него внутри, сжимаясь в тугой узел.

Он почувствовал, будто призрак бабушки Алисы уже явился за ним.

Из спальни раздался очередной глухой удар, за которым последовало восклицание: «Ну ничего себе!»

Тяжело вздохнув, Найджел направился в гостиную.

Он сделал шаг с полированного паркета на дорогой белый ковер. Белые стулья и кушетка. Ледяные синевато-серые стены. Бутафорский камин цвета слоновой кости, увенчанный большим квадратным зеркалом. Это уж ни в какие ворота не лезет! Настоящий камин мог бы сделать комнату уютнее, согреть ее.

Среди этого царства белизны было несколько черных предметов. Маленький черный столик сбоку, на котором стоял музыкальный центр. Стол побольше с каменной столешницей, тоже черной, на которой в беспорядке лежали какие-то мелкие предметы. Черный стул.

Судя по всему, в этой комнате она не проводит много времени.

Он подошел к столу. Несколько квадратиков бумаги — разноцветных — с торопливо набросанными на них словами. Хм. Он предполагал, что у нее почерк опрятный и аккуратный, как и она сама, но, очевидно, ошибся. На углу стола стояла хрустальная ваза с искусственными шелковыми цветами цвета слоновой кости. Рядом кофейная чашка, наполненная карандашами и ручками. Кофейная чашка? Он склонился над ней и прочитал слова, написанные на наружной поверхности: «Утро — время птиц».

И в его воображении возникла Кимберли в халате, еще сонная, бредущая на кухню, чтобы сварить кофе. Интересно, сколько чашек она пьет, чтобы окончательно проснуться? Две? Три?

Если бы он был рядом, то после первой чашки кофе предложил бы ей травяной чай.

Его взгляд переместился на фотографию в серебряной рамке. Четыре человека — женщина, мужчина, мальчик и девочка.

Он взял фотографию, чтобы рассмотреть поближе.

В девочке лет примерно десяти с белокурыми волосами и большими серыми глазами он сразу узнал Кимберли. Она стояла рядом с женщиной, у которой были точно такие же белокурые волосы и такое же выражение, какое он видел один или два раза на лице Кимберли. Во взгляде женщины была не то тоска, не то желание чего-то невозможного.

— Это моя семья.

Найджел поднял глаза от фотографии и едва не лишился рассудка.

Перед ним стоял Кимберли, одетая как «госпожа» в садомазохистском спектакле.

Его взгляд опустился на ее туфли, задержался на красивых ногах в сеточке, потом — на небольшом участке кожи цвета сливок, проглядывавшем через черное кружево. И когда он поднял глаза к потрясающим атласным выпуклостям…

— Ух…

Он потерял дар речи.

Неподготовленный мужчина может и не выдержать…

— Кимберли, — ему не хватало воздуха, — какого черта?

Она глубоко вздохнула, и на мгновение ему показалось, что вся ее грудь поднялась над корсетом.

— Женщины… в баре.

— Какие груди… то есть какие женщины?

Она прислонилась к столу прекрасно очерченным бедром.

— Я не хочу, чтобы ты пошел вразнос и создал моему агентству плохую репутацию.

— Так ты нарядилась таким образом, — он проследил взглядом вверх и вниз по корсету из черного кружева и атласа, и сразу же его пульс оказался у него в горле, — чтобы удостовериться, что я не пойду вразнос?

Голос бабушки Алисы явственно зазвучал у него в ушах: «Я буду гнаться за тобой…»

— Но этого я сегодня вечером делать не буду, — быстро добавил он. У него внезапно вспотели ладони, и он вытер их о свои брюки. — Кимберли, дорогая, ты сейчас не похожа на инструктора.

— Нет, я инструктор!

— Ты ревнуешь, только и всего.

Она негодующе фыркнула.

— Еще чего! Вовсе не ревную.

— Это не критика, это комплимент.

Найджел помнил только одно — он должен уехать, должен уехать…

Она покачнулась.

— Сними эти небоскребы, — велел он, — а то еще упадешь ненароком и сломаешь себе шею.

Только этого не хватало ему сегодня вечером — везти ее среди ночи в больницу!

Она посмотрела на свои ноги в сетчатых чулках, потом на Найджела.

— Это мои туфли «приди и возьми меня».

Можно подумать, он нуждается в ее пояснении! Но она хоть не стала спорить и сбросила их. Он посмотрел вниз и увидел ложбинку. Надо признать, прекрасную ложбинку, такую зовущую, между двух мягких, полных округлостей…

— Возьми мой пиджак, — прохрипел он, набрасывая его на ее плечи.

Кимберли жестом указала на фотографию.

— Это снимок был сделан в тот год, когда мама заболела.

— Мне жаль, — сказал Найджел, немного приходя в себя.

— Все нормально. — Кимберли подняла фотографию и стала разглядывать ее. — Папа всегда говорил, что я похожа на маму. — Поставив фотографию, она отступила на шаг и вновь взглянула на Найджела. — Я понимаю, что именно поэтому он так отдалился от меня, когда мама умерла. Каждый раз, когда он смотрел на меня, он видел ее. А позже, когда я так разочаровала его, он вообще повернулся ко мне спиной…

Она смолкла, но Найджел успел услышать, как ее голос надломился.

Он обнял ее, притянув к себе. Что бы тогда ни случилось, — а он предполагал, что это имело некоторое отношение к ее отъезду из города на черной лошади, хотя сейчас не было никакой возможности спросить ее об этом, — только негодяй с холодным сердцем не попытался бы утешить ее. Слегка поглаживая ее по спине, он взглянул на ее черно-белую гостиную, и внезапно эти цвета обрели для него смысл.

Эта квартира не была домом. Это было место, куда она возвращалась каждый вечер, где в одиночестве проводила ночь. Она боится иметь дом, потому что он может исчезнуть, как дом ее детства.

Некоторое время он молча держал ее в своих объятиях, потом спокойно произнес:

— Я думаю, что уже поздно. Ночь на дворе.

— Не уходи.

— Ким…

— Пожалуйста, — сказала она, поднимая голову и просительно глядя на него. Пока он собирался ответить, она прижала указательный палец к его губам. — Будем считать, что ты согласился, — прошептала она, высвободилась, подошла к проигрывателю и вставила диск.

Глубокий голос Ната Кинга Коула начал петь «Незабываемое».

— Помнишь? — спросила Кимберли, поворачиваясь к Найджелу.

Конечно. Эта песня звучала, когда он вошел в ее агентство на следующий день после той вечерней вспышки их страсти.

— Да.

— Дочь Ната Кинга Коула записала с ним вместе этот вариант. — Кимберли подошла ближе и протянула к нему руки, приглашая. — Один танец?

Найджел уже собрался ответить отказом, но ее губы изогнулись в застенчивой, умоляющей улыбке.

— Только один.

А потом он уйдет.

Она упала в его объятия, и на мгновение он потерял способность двигаться. Он никогда не умел танцевать, в лучшем случае просто качался на месте взад и вперед, но с ней он почувствовал себя лучшим в мире танцором.

Он поглядел в зеркало над бутафорским камином. Ему нравилось, как голова Кимберли прислоняется к его груди. И ниже полы его пиджака он видел дразнящий проблеск ее ног.

Она пробормотала что-то.

Он положил ладонь ей на поясницу и притянул ее немного ближе.

— Да?

— Мне никогда в жизни не было так хорошо. Ни с кем.

Она обвила руки вокруг его шеи и, встав на цыпочки, поцеловала.

Волны жара кругами стали расходиться по его телу, будто его всего охватил волшебный огонь. И хотя он думал «хватит, хватит», его пальцы сами собой вынули заколку, держащую ее пучок, и локоны, рассыпавшиеся золотым водопадом, были ему наградой.

— Тебе надо носить распущенные волосы, — решил он.

— А тебе, — прошептала она, отступая назад из его рук, — надо наклониться.

— Что?

— Юл Бриннер, помнишь? «Король и я»?

— Это фильм, я полагаю?

— Да, — ответила она с очень довольным видом. — Он самоуверенный, невозможно сексуальный король Сиама, а она нежная, но со стальным характером, Анна. Юл Бриннер играл короля. — Она поглядела на голову Найджела. — У него тоже бритая голова.

— Из-за нее он и выглядел невозможно сексуальным?

— Да. Точно так же, как ты.

Разве после таких слов мужчина не сделает все, о чем ни попросит его женщина?

Найджел тут же наклонился.

Нежные, робкие пальцы тронули его голову, задержались, потом двинулись вниз, к ушам, и потом опять поднялись к макушке.

— Я хотела сделать это с того самого дня, когда мы были в примерочной, — прошептала она.

Она ласкала его голову, потом ее пальцы скользнули к затылку и стали описывать медленные, плавные круги.

Он ощущал каждую точку, которой касались ее теплые пальцы. Когда же он неожиданно ощутил кожей ее горячее дыхание, волны жара снова охватили все его тело.

— Я должен идти, — сказал он напряженным голосом, начиная выпрямляться.

— Еще нет.

Он застонал, когда ощутил у себя на голове бархатную теплоту ее губ. Один раз. Другой. Поцелуи были сперва медленными, но очень быстро ее разгорающаяся страсть превратила их в жаркие, прожигающие насквозь.

Сделав большое усилие над собой, он наконец поднял голову.

Помада на губах Кимберли была смазана, ее глаза мерцали.

— Анна, — тихо сказал он. — Твой король приказывает тебе отправляться в кровать.

Это оказалось легче сказать, чем сделать.

Бросив на него последний жаркий взгляд, она, пошатываясь, отправилась в спальню, по дороге выскальзывая из его пиджака. В дверном проеме она подержала пиджак, подмигнула, затем бросила его на пол и исчезла. Дверь щелкнула, закрывшись за ней.

По сравнению с Кимберли, одетой в корсет, женщины в баре казались невинными школьницами.

Он направился к закрытой двери спальни. Сейчас он подберет пиджак и уйдет.

Но когда он наклонился, Кимберли позвала его через дверь спальни.

— Найджел!

— Да?

— Корсет. — Раздался прерывистый шум. — Он слишком тесный.

Он зажмурил глаза, борясь с видением.

— Ой-ой-ой! Ну помоги же!

Когда он открыл дверь, то понял, что ему следует собрать все жалкие остатки своей воли.

Кимберли лежала боком на кровати, заведя руки назад и извиваясь в попытках дотянуться до застежек на спине.

— Проклятые крючки и петельки, — сердилась она.

— Перевернись на живот!

Он наклонился, разглядывая длинный ряд сверкающих крючков и петелек. Интересно, как она смогла застегнуть этот корсет без посторонней помощи?

Он начал возиться с первым крючком, и его пальцы показались ему слишком большими и неуклюжими. Но вот каким-то чудом удалось расстегнуть этот крючок. Потом второй.

Когда он достиг десятого или двадцатого, у него рябило в глазах, а пот крупными каплями выступил на лбу. Найджелу пришлось схватить угол простыни и вытереть голову.

Наконец он расстегнул последний.

Кимберли осталась лежать на животе. Ниже левой лопатки была маленькая, соблазнительная родинка.

Он глубоко вздохнул, как ныряльщик перед прыжком в воду, поднял Кимберли на ноги и, прочистив горло, спросил:

— Теперь-то ты можешь это снять?

— Ммм, да.

На ее лице засияла широкая самодовольная улыбка. Он начал говорить, но осекся и спросил:

— Это твое «Ой-ой-ой! Ну помоги же!» было только представлением, чтобы заставить меня войти к тебе в спальню?

Она откинула голову назад, и ее глаза наполнились серым мерцанием.

— Один «Космополитен», и я отвергнута?

— Это был огромный «Космополитен», и ты пила уже второй, когда я подошел к тебе.

Она поцокала языком.

— У меня голова немного кружится, не более того.

А у меня плоть бушует, не менее того.

— Я буду гнаться за тобой… — почти неслышно напомнил он себе.

— Что?

Он открыл глаза, и у него разве что слюни не потекли при виде ее великолепных грудей, подобных зрелым плодам. Он с трудом сглотнул.

— Меня еще в юности приучили никогда не пользоваться тем, что женщина нетрезвая.

— Ну а я не нетрезвая. И чтобы избавить тебя от забот… — ее голос понизился до хриплого шепота, — я сама воспользуюсь тем, что ты оказался здесь. — Она положила обе руки ему на бицепс и сжала его. — Мне нравится, как надуваются твои мускулы, когда ты двигаешься.

— Хорошо. Но я должен идти, прежде чем…

Ее руки скользнули вниз по его телу.

— Как ты сам сказал мне в тот вечер, — прошептала она, лаская его, — ты слишком много волнуешься.

Он испустил звук, подобный крику раненого животного, а Кимберли тихо рассмеялась, начиная медленно расстегивать молнию у него на джинсах.

— Хорошо, что горит свет, — заметила она, — так что я смогу видеть тебя.

Он снова застонал. Слов у него уже не осталось.

Она села на кровать, продолжая ласкать его мягкими движениями. Подняв глаза, она встретила его потемневший взгляд.

Его дыхание прервалось на миг, потом он спросил:

— У тебя есть?..

— Нет.

Она, такая организованная и аккуратная, совсем не планировала, что в тот вечер, когда она пришла к Найджелу, он будет ласкать ее. Того, что происходит сейчас, она тоже не ожидала. Ей и в голову не могло прийти, что они окажутся у нее дома. И она уже столько времени жила в одиночестве, что о предохранении и не задумывалась.

Но сейчас она точно знала, чего хочет.

Она продолжала смотреть на Найджела. Его лицо было крупнее, чем у большинства людей, но теперь она видела нежность в его резковатых чертах.

— Сегодня моя очередь ласкать и целовать тебя.

Много позже Найджел тихо опустился на кровать, держа Кимберли в объятиях. Она лежала, прижавшись щекой к его мерно поднимающейся и опускающейся груди, а он ласкал ее руки, плечи, лицо.

Как же ей сейчас хорошо! И как легко! Конечно, в следующий раз она подготовит все, чтобы испытать, как Морис изящно выражался, «все от начала до конца». Возможно, ей следует купить большую упаковку презервативов. Там их, наверное, несколько дюжин.

Что это с ней? О чем она думает?

То, что случилось сегодня, было восхитительно, но это все, что может быть. Еще один мужчина на одну ночь. У нее нет времени для серьезных отношений. Иначе на агентство не останется ни сил, ни внимания.

Передвинувшись немного, она повернулась спиной к Найджелу, который продолжал нежно обнимать ее. Да, то, что произошло, было для них чем-то фантастическим, но ей придется объяснить ему, что их связь не будет длиться долго.

Или ничего не объяснять, а просто закончить отношения прежде, чем они выйдут у нее из-под контроля.

Кимберли открыла глаза и сразу же зажмурилась от слишком яркого солнечного света, проникавшего в спальню через приоткрытые занавески.

Неужели я забыла задвинуть их, когда ложилась спать?

Нахмурясь, она закрыла глаза. Не могу вспомнить.

Что-то здесь жарко.

Жарко. Солнце. Она снова поглядела на свет, струящийся через занавески. Слишком рано, чтобы солнце было так высоко.

С большим усилием она перевернулась и уставилась на часы, пытаясь из красных линий сложить цифры.

9…30?

9:30!

Проспала!

Какой ужас! До встречи с сотрудниками рекламного агентства осталось только тридцать минут.

О боже, успеть невозможно! Позвонить Морису, чтобы он задержал их. Если она поторопится, то успеет к половине одиннадцатого. Конечно, Морису станет плохо, и он будет без конца читать ей нотации, но все это будет когда-нибудь потом.

Она наклонилась, чтобы взять трубку телефона, стоящего рядом с кроватью, и увидела корсет и чулки в сеточку, кучей лежащие на полу. Она застыла, вспомнив, как сбросила их вчера вечером после того, как Найджел заснул. Найджел.

— Просыпайся, соня! — произнес знакомый мужской голос. — Я сделал тебе крепчайший кофе.

Она повернулась и увидела, что он уже вошел в спальню с кружкой в руке. Ее сердце екнуло.

Найджел, улыбаясь, остановился рядом с кроватью.

— С добрым утром, красавица. — Он вручил ей кружку. — Два куска легкого сахара, правильно?

— Правильно. — Она взяла кофе, и от его аромата у нее потекли слюнки. Это было так приятно — получить кофе в постель. — Сделай одолжение, позвони Морису. Скажи ему, что я буду в половине одиннадцатого.

— Никаких проблем. Я могу доставить тебя на работу к этому времени.

Ну да, вспомнила она, у него же джип, на котором они вчера и приехали.

Она увидела красную полоску позади его уха.

— Ты порезался?

Он повернулся, чтобы посмотреть в зеркало на туалетном столике.

— О, я думал, что отмыл их.

— Что отмыл?

— Твои поцелуи.

Туманные воспоминания о том, как она ласкала и целовала его голову, всплыли у нее в уме. Все, что случилось вчера вечером, было необыкновенным.

Он перевернул ее мир вверх тормашками. Она то сходила с ума от желания, то оказывалась на седьмом небе. Не может она прекратить эти отношения. Не может. Не может.

Найджел нахмурился.

— У тебя все хорошо?

Она моргнула, подула на горячий кофе.

— Прекрасно. Просто я расстроена, что опоздала. Важная встреча.

— Не беспокойся, дорогая, — утешил он, положив большую, теплую руку ей на плечо. — Я привезу тебя туда к половине одиннадцатого.

Как хорошо! Даже не верится, что все происходит на самом деле.