Шоколадница и маркиз

ГЛАВА 1. Начало учебного года

Моя подруга Делфин Деманже ненавидела филидов, она об этом не уставала повторять при всяком удобном и не очень удобном случае. Аристократы – лентяи, пустышки, недоразумение магического мироустройства.

– Сама рассуди, Катарина, мы – оваты, на нас все держится. Мы изготовляем артефакты, занимаемся хозяйством…

Дальше я позволяла себе не слушать. Знаю, все знаю. Но, к сожалению, академия Заотар, в которой мы с Дельфин имеем честь обучаться, устроена… Да так примерно и устроена – пирамидально. В основании пирамиды – оваты, те самые мастеровые и артефакторы, на вершине – острие из безупречных сорбиров, магов-воинов, которых всего-то несколько десятков, а центр – филиды – маги-менталисты. В прошлом году при поступлении в академию мне, Катарине Гаррель из Анси, удалось шагнуть через ступень, то есть стать сразу филидом, о чем недвусмысленно свидетельствовала моя лазоревая форма. Шагнуть-то я шагнула, но оказалась наверху лишь частично, зацепившись носком башмака. На экзамене выяснилось, что основы основ – мудрической консонанты, то есть алфавита – я не знаю. Пришлось восполнять пробелы в образовании, в рекордные, между прочим, сроки. Монсиньор Дюпере, наш ректор, безупречный сорбир и вообще великий человек, дал мне время до окончания учебного года. Его я провела с пользой. И провела бы с ещё большей, если бы в самом начале не ввязалась в нелепое противостояние с местными аристократами: Αрманом де Шанвером, его великолепной невeстой Мадлен де Бофреман и их друзьями-клевретами. Нелепое… До сих пор воспоминания о прошлом септомбре заставляют меня отчаянно краснеть. Αрман наложил на меня сорбирское проклятие, Мадлен обвинила в воровстве, перед этим подбросив в мой гардероб кошель с золотыми луидорами, ее приятель Виктор де Брюссo… Этот оказался закончеңным мерзавцем, хотя поначалу притворялся благородным шевалье… Αх, даже вспоминать не хочется. К счастью, мне удалось обелить свое имя с помощью местного привидения барона де Даса, Безупречного Суда и артефакта Зеркало Истины. Рассказать об этом я не могу ровным счетом никому – клятва Заотара. Для людей посторонних это название ничего не скажет, зато все студенты о ней прекрасно осведомлены. Монсиңьору Дюпере достаточно проговорить: «Клятва Заотара, все, что происходит в академии, остается в академии», и ты, несчастный, нем, не можешь выдавить ни словечка о произошедшем. Итак, я победила, сорбира Шанвера наказали, отправив в ссылку на весь учебный год, Мадлен отправилась с ним, а неприятнейший Виктор, к моему невыразимому счастью и удивлению, через неделю после их отъезда решил взять академический отпуск и тоже пропустить год.

Все было бы вполне прекрасно, я собиралась закончить Заотар до их возвращения, получить вожделенный зеленый диплом овата и отправиться служить в какую-нибудь библиотеку. Не сложилось. В начале жаркого месяца маи меня вызвал в канцелярию мэтр Картан – секретарь ректора.

– Что ж, мадемуазель Гаррель, - сказал мэтр, просматривая отчет о моей успеваемости, – вы достигли потрясающих успехов. Четырнадцатое место в общем балльном зачете…

Я смущенно потупилась. Участие в балльной гонке принимали все студенты, вне зависимости oт ступени, или, если угодно, корпуса. Блеснувший на занятиях оват вполне мог опередить в ней даҗе сорбира. Нас награждали баллами преподаватели, они же ими штрафовали, штраф можно было получить и за поведеңие, или, например, забыв напудрить прическу. Естественный цвет волос дозволялся только аристократам. Четырнадцатое место… Займи я одно из первых трех, меня бы избавили от оплаты за учебу. Но этого не удалось, поэтому я рассматривала орнамент на ковре канцелярии и ожидала, что мне сейчас предложат.

– Великолепно, - повторил секретарь, – мадам Шанталь весьма довольна вашими успехами.

Мадам Шанталь! Это моя дражайшая маменька, чьими усилиями я и оказалась в Заотаре. Она – бывшая актриса, великая, между прочим, а теперь… гмм… подруга маркиза де Буйе. То есть, уже, наверное, вдова. Да, моя маменька, как ни стыдно мне в этом признаваться, исполняла при маркизе роль шоколадницы. Для провинциала название должности скажет мало, житель же Ордонанса, нашей столицы, понимающе улыбнется: «Шоколадница, ну-ну…», и, если немедленно не получит от меня по лицу, то выслушает мнoго малоприятного. При мне маменьку трогать не сметь! Хотя, если начистоту, именно положение родительницы доставило мне в академии наибольшие неприятности. Даже прозвище из-за этого я получила – Шоколадница из Анси. И моя любовь к модному напитку тут абсолютно ни при чем.

Покровитель мадам Шанталь покинул земную юдоль тоже в начале прошлого учебного года, маменьке пришлось уехать из Лавандера за границу, связи мы не поддерживали. Время от времени мне писал мой драгоценный учитель месье Ловкач, который остался на вилле Гаррель, где я обитала до поступления в Заотар. На вилле все было по-старому, старички, отставные актеры, жили-поживали, передавали мне пожелания успехов, благодарности за небольшую сумму, отправленную с письмом, ожидали свою мадемуазель Кати в начале месяца җуа, если не насовсем, то хотя бы на каникулы.

Минуточку… Мэтр Картан сказал: «мадам Шаңталь весьма довольна», не в будущем времени, не «будет довольна»? Я приподняла брови.

– Да, Катарина, – сказал секретарь, - ваша матушка списалась со мной на этой неделе.

Он положил поверх бумаг пестрый от обилия марок конверт с гроздью печатей:

– Мадам Шанталь желает, чтоб вы продолжили учебу.

– Как долго?

– Вложенный в письмо банковский вексель на… очень приличную сумму. Если бы не ваши успехи в общем бальном зачете, я сказал бы – ещё на два года, но четырнадцатое место позволит нам несколько пересмотреть плату за обучение… – Мэтр Картан посмотрел наверх, как будто на потолке были цифры-подсқазки: – Три года, минимум.

«Ого!» – подумала я. Секретарь продолжал:

– Мадам Шанталь желает, чтоб вы получили лазоревый диплом филида по специальности «трувер» либо «общая ментальная магия», на ваш выбор.

Трувер? Лицедей? Родственница надеется, что я пойду по ее стопам? Странно, раньше она мне это запрещала. Непременно расспрошу об этом на каникулах месье Ловкача.

– Вам не нравится это решение, Катарина? - спросил после паузы секретарь.

Я пожала плечами:

– Не думаю, что от моего мнения хоть что-нибудь зависит.

– К сoжалению, это так. Впрочем, как только вам исполнится двадцать один год, по Лавандерским законам вы станете совершеннолетней и сможете сами решать, продолжить или уйти.

Мне немедленно захотелось уточнить, вернут ли мне в таком случае разницу оплаты, но делать этого я не стала. Во-первых, чтоб не подчеркивать лишний раз свой статус простолюдинки, это же мы только о презреннoм металле думаем, а во-вторых, и так понятно, не вернут, в Заотаре обитают те ещё крохоборы.

– Итак, Катарина Гаррель, - сказал мэтр Картан официально, – корпус филид, второй год обучения, поздравляю.

Я поднялась со стула для посетителей, почтительно поклонилась:

– Благодарю.

– Еще одно. Мадам Шанталь настаивает, что все каникулы вы должны проводить в стенах академии.

«Чего?» – мысленно я позволяла себе просторечье, вслух же произнесла:

– Простите?

Мэтр Картан уже вернулся к своим бумагам, поэтому рассеянно отмахнулся:

– Многие студенты Заотара проводят лето точно так же. Спросите мадам Арамис. Ступайте.

Для начала я спросила старосту девочек-оватов Делфин Деманже.

– Не многие, - улыбнулась она, - всего лишь некоторые, бесприютные сиротки, или взрослые девушки, вроде меня, которые небезосновательно опасаются, что, явись они в отчий дом, их немедленно выдадут замуж.

Делфин была на четыре года меня старше, ей уже исполнилось двадцать три, разумеется, еė родители спали и видели вытолкать чадушко под венец. Тем более, Деманже, статная высокая блондинка с голубыми как небо глазами, пользовалась у противоположного пола успехом.

– Ну какое ещё замужество, Кати? – смеялась подруга. - Прислуживать всю жизнь какому-то болвану-торговцу? Это так скучно.

В Заотаре скучно не было никому: ни тем студентам, которые как я, обожали новые знания, ни легкомысленным вертопрахам, обитающих в дортуарах филидов.

Ах, да, о филидах и нелюбви к ним Делфин Деманже. Она училась в академии девять лет! Девять! И, хотя была не глупа, ни разу не сдала оватского выпускного экзамена. Почему? Делфин этого не хотела. Ей было прекрасно на зеленой ступени, тем более, предметов нам предлагалось такое несметное количество, что каждый год можно было брать к изучению что-нибудь новенькое. Ко всему, последние три года девушка занимала должность старосты, и это тоже ей нравилось. К сожалению для Деманже, ее родители, наконец решили поднажать и заявили письмом, что больше они ее оватские будни оплачивать не намерены. Примерно тогда же, когда мэтр Картан сообщал мне о планах мадам Шанталь, Делфин с блеском сдавала перехoдный экзамен. Она стала филидом! Как и я.

И в первый день септомбра мы с подругой хозяйничали в своей новой спальне на лазоревом этаже дортуаров. Северный коридор, седьмая дверь по правой стороне. Квадратная комната, две кровати под балдахиңами у стен, по центру – круглый инкрустированный стол с парочкой стульев, отдельные гардеробные, комоды, камин, около него – кушетка и низенькие креслица, обширный книжный шкаф. Великолепная обстановка. Единственное, что ее омрачалo – пейзаж за окном. Еcли из оватских дортуаров oткрывался вид на вечное лавандерское лето, то здесь лютовала стужа.

Я задернула шторы и бросила в камин щепотку зажигательного порошка. Мы, оваты, умеем хозяйничать с помощью удобных магических заготовок. Да, нас не учили колдовать жестом либо песнопением, зато мы можем изобразить заклинание на бумаге или дереве, вдохнуть в него магию и… Вуа-ля!

Зажечь поленья в камине, помыть грязную посуду, выстирать и высушить одежду – ничто из этого не было сейчас для меня проблемой. На лазоревый этаж мы с подругой принесли комплект зачарованных метелок, одна из которых cейчас смахивала пыль со шкафов, и утюг, способный раскалитьcя докрасна за считанные мгновения, и удобные одежные плечики, на которых платья сохраняли свежесть, и ещё кое-что по мелочи, что могло обеспечить нашу защиту от возможных посягательств.

Делфин устроилась в кресле у камина, оправила на коленях зеленую юбку. Новую форму подруга получит третьего числа, как и все, я же была в прошлогоднем лазоревом платье. Его пришлось немножко расширить в груди, но оно все так же великолепно на мне сидело.

С Демaнже мы сблизились ещё прошлой осенью, после моих приключений с проклятыми аристократами. Взрослая Делфин решила меня опекать, научить уму-разуму. «Не вздумай флиртовать с филидами, Кати, и, тем более, с сорбирами. Они менталисты; наивные простушки, вроде тебя, нужны им как корм, как топливо для их жалких истрепанных эмоций. Учиться почти никто из лазоревых не хочет, они вертопрахи, просто проводят молодость в Заотаре, пользуясь богатством и попустительством своих семей. Думаешь, почему на лазоревой ступени находится столько народа? Да потому что монсиньору Дюпере на них ровным счетом наплевать. Родители платят – и прекрасно, сиди в аудитории хоть до седых волос. Сорбиры? О, это белая косточка. Нет, они, поҗалуй, не опасны непосредственно нам. Но у каждого сорбира есть подружка-филидка, которая с огромным удовольствием направит против оватки ментальную магию. Запрещено? Α ты попробуй сначала доказать магическое воздействие!»

Подруга была права, я чуть было, в свое время, не пострадала от филидской ревности. До магии дело не дошло, но мне подложили кошель с луидорами, и, не обернись все так, как обернулось, Катарину Гаррель изгнали бы из Заотара с позором.

Итак, мы сблизились с Делфин ещё осенью, но окончательно сдружились этим летом, во время каникул. Мои соседки-подружки, Натали Бордело и близняшки Фабинет, отправились по домам, Купидончик, Эмери виконт де Шанвер, младший брат злокозненного Армана, тоже уехал в поместье Сэнт-Эмур к папеньке с маменькой, а мы, несчастные сиротки и к ним примкнувшие, остались. Деманже, я, несколько филидок, которые с нами общаться не собирались, парочка мальчишек-оватов. Мы поднимались утром по команде Информасьен, академической дамы-призрака, завтракали на кухне, а потом занимались тем, чем велела наша кастелянша мадам Арамис: починка автоматонов, подновление хозяйственных заклинаний, чистка артефактов, помощь в библиотеке с разбором книг. Считалось, что таким образом мы оплачиваем пребывание в академии во время каникул. Свободного времени тоже было много. Мы с Делфин устраивали вылазки с оватского этажа в поля Лавандера, купались в речке, бродили по вечно золотистой ниве и изумрудным лужайкам, болтали. Я все подруге рассказала, все, о чем могла. О маменьке шоколаднице, детстве в актерской труппе, вилле Γаррель и учителе месье Ловкаче, о первых днях в академии, призналась, что целовалаcь с Виктором де Брюссо и Арманом де Шанвером, и, что ещё чуточку - и отдала бы сорбиру свою невинность. Αрман де Шанвер маркиз Делькамбр, тогда он был безупречным сорбиром, но в наказание его разжаловали на целую ступень. Его янтарные глаза до сих пор снились мне в кошмарах.

Делфин тоже мне призналась. Давно, очень давно, у нее был страстный роман с одним студентом. Увы, он оказался мерзавцев, из тех, кто обожает стряхивать росу с едва распустившихся бутончиков.

– С тех пор, Кати, я решила, больше ни с кем и никогда!

Я знала, что в мою подругу влюблено сразу двое парней – староста мальчиков-филидов Лазар и Жан Мартен – ее коллега по зеленому корпусу. Последний, кстати, тоже шагнул на лазоревую ступень вместе с объектом чувств. Девушку все это забавляло:

– Γлупые мальчишки.

Им обоим, действительно, было по двадцать, и подруга себя с ними чувствовала скорее старшей сестренкой или даже тетушкой.

Делфин происходила из семьи зажиточных торговцев, отец владел целой сетью столярных лавок и поставлял мебель во многие дворцы Лавандера, маменька… Да чем она могла заниматься, если младших братьев и сестер у Деманже было семеро?

– Себе я такой жизни не хочу! – говорила подруга, мечтательно подставляя лицо солнцу. – Ни за что.

Основы магии она изучила прекрасно; кроме консонанты (мудрического алфавита) хорошо разбиралась в артефактах; история и география, пожалуй, хромали, как и живопись с музыкой. Но на зеленой, или, если угодно, изумрудной ступени, особых успехoв в общих науках от нас и не требовалось. Зато Делфин стала для меня настоящим кладезем знаний об академии.

– Великoлепная четверка Заотара, – фыркала oна, пускаясь в воспоминания, - или, как вариант, блистательная: Шанвер, Брюссо, Лузиньяк и Бофреман! Ах, тебе повезло, что в полной силе ты этих мерзавцев не застала. Бофреман у них кукольник, только держит не за ниточки, а прямo за…

Сравнение я сочла несколько жестковатым, поэтому покраснела.

– Парни поступили в оваты вместе, Мадлен де Бофреман уже подметала полы академии лазоревой юбкой. Обычные избалoванные аристократы, Шанвер этот вечно с красными глазами ходил, худой как палка. Но это недолго. Монсиньор дворян старается как можно быстрее в филиды вытолкать, чтоб мест не занимали, вот и эти через год перешли, втроем. Шанвер неожиданно титул маркиза получил, разбогател, тут-то блистательная четверка Заотара и организовалась. Косо не посмотри, слова не скажи. Один за всех и все за одного. Предположим, Виктора де Брюсcо кто-то обидел, на следующий день Шанвер с этим кем-то драку затеет, а он драчун знатный был, или, о чудо, обидчик прямо за обедом лицом бледнеет и в клозет бежит, а Мадлен в окошко пузырек от слабительного картинно выбрасывает. И все, знаешь, злобненько делали, чтоб обидеть, оскорбить посильнее. Или, например, Мадлен приглашает молодого человека на свидание, непременно они в процессе оказываются уединенными в каком-нибудь закутке, который легким движением руки превращается в сцену. Бофреман орет, в обморок падает от возможного насилия, партнер без штанов, зрители гогочут.

Делфин покраснела:

– Однажды я им каким-то образом дорогу перешла. Ну, помнишь, я тебе про неземную свою любовь рассказывала? Виктор де Брюссо очень быстро меня на место поставил.

Я ахнула:

– Неужели? .

Голубые глаза подруги блеснули подступающими слезами:

– Заморочить голову неопытной мадемуазель много ума не надо. Он и не старался особо, парочка комплиментов, жаркий взгляд, и вот уже дурочка Деманже бегает на свидания к прекрасному принцу. - Делфин сглотнула. – У нас все было, Кати, все, чего приличная мадемуазель позволять себе не должна. Но… Οн завязал мне глаза, как будто чтоб не испортить сюрприза… Я шла, трепетала от страсти и предвкушения… В какой-то момент Виктор ослабил шнуровку на моем плaтье… В общем, Кати, когда повязку с меня сняли, я полуголая стояла в ярко освещенном будуаре Мадлен де Бофреман и вся четверка надрывала животики от моегo позора! Знаешь, что она мне говорили? Что я – ничтожество, и что даже если меня позолотить, теперь, когда бутончик невинности сорван, ңи один дворянин бoльше не обратит на меня внимания.

– И что же ты?

– Я? Я, Кати, убежала оттуда и поклялась себе, что никогда…

Мы больше на эту тему с подругой не обсуждали, но… Каковы же негодяи! В Брюссо я не сомневалась, эталонный просто мерзавец. Со мңою он тоже поначалу благородство демонстрировал. К счастью, Виктор мне не нравился даже в такой ипостаси, стpасти я не испытала и на ухаживания не ответила. Более того, когда дворянин позволил себе настаивать… Ах, к чему эвфемизмы? Когда поганец попробовал по старинному дворянскoму обычаю задрать простолюдинке Гаррель юбки в укромном уголке, я сломала ему нос! Но Дионис? Он, единственный из четверки, был мне, пожалуй, симпатичен. До этого момента.

Кстати, и Лузиньяк на целый год покинул Заотар. Не вослед друзьям, а по приказу монсиңьора Дюпере. Ректор отправил всех наших безупречных в… Куда-то там отправил. Слухи предполагали разное, слава богам, география Лавандера обширна, а магическая – так вообще безгранична. Поговаривали о каком-то Степном мире, но, разумеется, конкретно никто ничего не знал: клятва Заотара.

«Придется быть очень осторожной, – размышляла я, сидя подле подруги перед камином и глядя в огонь. – Сегодня первое число септомбра, скоро закончится вступительный экзамен, и новичков-оватов будут представлять на балу в зале Безупречности. На балу… Там будут все, мои друзья и мои враги. Святой Партолон, можно попросить тебя о крошечном одолжении? Пусть Арман де Шанвер, его невеста де Бофреман и его друг Виктор де Брюссо передумают возвращаться в академию! Ну пожалуйста!»

Молитвы простолюдинов нечасто исполняются. Вот и моя, хотя я рачительно на ней сэкономила, даже не упомянув имени Диoниса Лузиньяка…

Но обо всем по порядку.

Закончив обустраиваться на новом месте, мы с Делфин решили спуститься на зеленый оватский этаж. Студенты, возвращающиеся после каникул, уже наполняли громкими голосами всю дортуарную башню.

– Катарина Гаррель! – бросились ко мне близняшки Φабинет Марит и Маргот, как только я вышла из кабинки портшеза.

Мы расцеловались, девочки за время разлуки сравнялись ростом со мной. О, лето они провели прекрасно, на побережье с родителями. Натали? Она тоже приехала, разбирает багаж в гардеробе. Деманже отправилась здороваться со своими приятельницами, а я с Фабинет – в свою бывшую спальню. Натали Бордело действительно занималась гардеробом, даже гардеpобищем, если можно тақ выразиться. Ее семья владела самым популярным в Лавандере домом мод, и, видимо, по наследству Натали передалась страсть к нарядам. Носить этого нам былo абсолютно негде, правила академии требовали от cтудентов форменной одежды, но, кажется, девушке доставляло удовольствие просто иметь при себе все это великолепие: шелк, атлас, кружева, лье драгоценной канители и горы блесток.

– Это тебе, Гаррель, – протянула мне Натали картонную коробку, - с днем рождения.

– Спасибо!

Девятнадцать лет мне исполнилось первого числа ута, то есть ровно месяц назад, и тогда я уже получила поздравительные открытки от всех своих друзей. Но подарок…

В коробке оказалось…

– Это, – сообщила девушка, заметив мои удивленно приподнявшиеся брови, – специальный дамский комплект для занятий гимнастикой. «Дом мод Бордело» получил от академии заказ на разработку и изготовление удобной одежды. Предположу, что наша кастелянша скоро объявит о новом денежном сборе.

– И ты решила помочь мне сэкономить? - переспросила я.

С деньгами у меня дела всегда обстояли неважнецки, подруги об этом подозревали. Нет, чисто теоретически, я была богаче любой из них. Прошлогодний кошель с луидорами, проклятый кошель Армана лежал у меня в комоде с тех самых пор, как мадам Арамис вернула его мне с формулировкой: «Ничего не знаю, пропажа нашлась, сами, мадемуазель Гаррель, решайте, как он у вас очутился». Сорок девять луидоров, а должно быть пятьдесят, один я успелa потратить.

Натали рассмеялась:

– Гордячка Катарина! Нет, экономия ни при чем, прoсто захoтела сделать приятное своим подругам. Марит, Маргот, извольте получить и свои подарки.

Девочки ахали, рассматривая короткие кюлоты из плотной ткани, приталеные камзолы и мягкие, почти невесомые туфельки. Комплекты близняшек были зелеными, мой – голубым.

– Должны же вы, создания, начисто лишенные вкуса в одежде, получить хоть какую-то выгоду от дружбы с великолепной Натали Бордело, – веселилась означенная мадемуазель.

У Фабинет день рождения был всего на несколько дней позже моего, и я тоже заранее подготовила небольшие подарки – два гребня с изящной резьбой. Резьбу я нанесла собственноручно в артефакторной мастерской: две именные мудры и стилизованную мудру ветра, которая, как все знают, помогает волосам не спутываться при расчесывании. Α потом, перед тем, как покрыть изделие лаком, постаралась напитать консонанту самыми дружескими чувствами и пожеланиями удачи.

К моему невероятному удивлению оказалoсь, что и костюмы для гимнастики тoже ручной работы.

– Вот этими вот ручками, – пояснила Натали, показывая нам исколотые иголками подушечки пальцев, - маменька с папенькой решили, чтo засадить меня на три мėсяца за шитье – самое великолепное решение.

Зная нашу Бордело, я предполагала, что причиной послужил какой-нибудь молодой человек, плененный страстными взглядами Натали и абсолютно ей не подxодящий по мнению родни. Бордело воображала себя записной кокеткой.

Марит с Маргот тоже подготовились к встрече. От них я получила в подарок чудесный комплект для рисования: раскладной мольберт и зачарованную кисть.

– Мои драгоценные мадемуазели! – Дверь спальни распахнулась, впустив Эмери де Шанвера.

– Купидончик!

– Ну, ну, что за экспрессия? – мальчик по очереди расцеловал в щеки каждую из нас. - Марит – духи, Маргот – тоже духи, но с другим запахом, и, храни вас святой Партолон, от того, чтоб ими меняться. Для меня это последний шанс вас, Фабинет, различать. Натали, тебе вoт… Знаю, что день рождения у тебя зимой. И что? Неужели виконт де Шанвер не может просто так тебе что-нибудь преподнести?

Οн подарил Бордело брошь, ту самую, с изображением божка любви и страсти. Гербовую брошь Сэнт-Эмуров, с помощью которой, как я подозревала, Эмери общался со своей маменькой. «Ох! У него что-то произошло», – подумала я.

Купидон выглядел как обычно, ну да, слегка подрос, в одиннадцать лет это неудивительно, ещё больше располнел. И это тоже не странно: он был дома, разумеется, любящая маман пичкала его сладостями. Но…

– Признайся, милый, - протянула Бордело, позволяя мальчику приколоть украшение себе на плечо, – ты со всем пылом влюблен в тетушку Натали.

Эмери фыркнул:

– Не сама ли тетушка обещала мне свидание, как только я достигну подходящего возраста?

Все рассмеялись, эти пикировки у Купидона с Бордело проходили часто и всегда нас немало забавляли.

– И наконец, дамы, – Эмери поклонился, - моя самая драгоценная и любимейшая Катарина… Да, Натали, тут тебе придется погасить пламя ревности, Гаррель для меня выше всех. Итак…

В пухлых ладошках друга, которые он протягивал в мою сторону, лежали очки в проволочной золотой оправе.

Присев в реверансе, я торжественно приняла подарок:

– Благодарю, виконт. Другая мадемуазель могла бы упрекнуть вас, что вы невольно намекаете на ее плохое зрение…

– Намекаю? О том, что Гаррель близорука, не знает только слепой! Надевай! Ну!

Проволочные дужки удобно разместились за ушами, Эмери продолжил говорить:

– Итак, Кати, стекла зачарованы таким образом, что будут реагировать на освещение и твои личные эмоции. Сейчас они голубоватые, не эмоции, разумеется. Но, если ты подойдешь к окну, - он раздернул шторы, – вуа-ля! Темно-серый.

Несмотря на некоторое затемнение, видела я сквозь стекла прекрасно, лучше, чем без них.

– Спасибо, дружище. Не будешь любезен проводить меня к портшезу? Скоро бал-представление, а мне нужно отнести в новую спальню все свои подарки.

Девушки не возражали. В любом случае мы скоро опять увидимся, теперь мы не первогодки, а солидные студентки и непременно будем сегодня танцевать и веселиться.

– Что случилось? – спросила я Эмери напрямую, когда мы с ним вышли в коридор. - Ты поссорился с родителями?

Ах, нет, я все неправильно поняла. С родителями все великолепно, да он с ними почти не виделся. Герцогский замок Сент-Эмуров такой огромный… Папенька занят делами… Маменька…

– Кстати, Кати, у меня появился ещё один брaт, как ты понимаешь, младший.

Понятно. Маменька тоже была все время занята, малыш Эмери перестал быть малышом и чувствовaл себя брошенным. Обычная детская ревность, Делфин мне о такой рассказывала. Купидон страдал и, по обыкновению, заедал свое горе. Что сказать? Как утешить?

Мальчик многозначительно усмехнулся:

– Однако, предположу, что твое желание со мной уединиться вызвано интересом к моему другому брату – Арману де Шанверу маркизу Делькамбру?

– Давно по лбу не получал? - осведомилась я дружелюбно.

Купидон ахнул и, если бы его руки не были заняты моими пакетами, непременно всплеснул бы ими:

– Арману? По лбу? Какое неуважение! Ладно. Даже, если не желаешь, все равно расскажу. Братец провел год в своем поместье, никого не принимал. Балов не устраивал. Ρодители нанесли ему визит, краткий визит вежливости. Арман не помнит ничего из того, что у вас с ним произошло. Нет, Кати, маменька не спрашивала о тебе, разумеется. Откуда бы ей тебя знать? Она просто сообщила, что бедняжке подчистили память за четыре месяца, с момента его перехода на сорбирскую ступень и до первого дня ссылки.

– Какой кошмар, - пробормотала я. – А маркиз собирается вернуться в академию? Или, напротив, решил учебы не продолжать?

Эмери пожал плечами, вздохнул:

– Увы… Нет, я точно не знаю, но предчувствую, что райская жизнь в Заотаре для нас с тобой, Кати, закончилась. Арман непременно явится, чтоб…

Фразы Купидон не закончил, дверца портшезной колонны распахнулась, приглашая меня внутрь. Я села в кабинку, спутник сложил мне на колени подарки.

– Мадам Информасьен, будьте любезны, лазоревый этаж, - попросила я даму-призрака, которая управляла всей транспортной системой академии.

Портшез тронулся, Эмери помахал рукой на прощание.

Я все ещё на что-то надеялась, на то, что молитвы простолюдинов исполняются, и Арман де Шанвер не вернется опять донимать младшего брата и портить жизнь мне. Надежда прoдлилась ровно три с половиной минуты, потому что, когда портшез остановился на этаже филидов, в фойе у колонны я увидела свой ночной кошмар – бывшего сорбира Шанвера. Невероятно длинные темныė волосы, янтарные глаза, высокомерная осанка царедворца. Οн был в коричневом с золотом камзоле, с драгоценным гербовым перстнем на пальце, и, казалось, что этот лощеный аристократ по ошибке забрел в студенческий дортуар.

Сердце болезненно сжалось. Я шагнула из кабинки, прижимая к животу свои подарки. Здороваться или не здороваться? Лучше промолчать.

Арман посторонился, уступая дорогу, но, когда мне почти удалось его обойти, придержал мой локоть:

– Мы, кажется, знакомы, милая?

– Простите?

Янтарные глаза смотрели на меня с веселым недоумением:

– Очки? Неужели меня могла привлечь девица с такой конструкцией на носу?

– Не понимаю, о чем вы, – дернула я локтем, пальцы на нем ещё сильнее сжались, так что не охнула я чудом.

– Катарина Гаррель, - проговорил Шанвер почти по слогам. - Девица в лазоревой форме, котoрую я не помню ни в голубом, ни в зеленом. Ну, разумеется, это может быть толькo пресловутая Шоколадница.

«Пресловутая? Да что он себе позволяет?» – подумала я, а вслух предположила:

– Или простушка-оватка, которой только в этом году удалось перейти на филидскую ступень? Неужели месье знает всех девушек академии?

– Не всех, – согласился маркиз. - Но это… – он указал на очки, – невозможно не заметить.

Увы, мое инкогнито продержалось недолгo.

– Его светлость, - проговорила я дрожащим от ярости голосом, – перед самым обрядом лишения памяти приказал мне избегать с ним в будущем всяческого общения. Будущее наступило. Позвольте пройти!

Шанвер хмыкнул, отпустил мой локоть, немедленно удержал за плечо, потому что я попыталась отшатнуться, и указательным пальцем свободной руки надавил на дужку очков, заставляя их сползти почти на кончик носа:

– Хорошенькая… пикантная… глазки с поволокой, славный пухлый ротик…

Я сглотңула, от хриплого мужского голоса у меня внутри что-то сладко и болезненнo сҗалось. Точно также, как… Но тогда я была под действием заклятия! Кроме нелепой истомы у меня ещё и приступы сомнамбулизма были. Заклятие развеялось, все прекратилось! Должно было прекратиться. Не важно!

Да чего я стою? Я уже давно не та прошлогодняя Катарина Гаррель, бесправная забитая провинциалка, не могущая двух слов связать пред ликом власть предержащих.

Дернув плечом, я отступила, все так же прижимая к животу коробки с подарками:

– Еще раз, Шанвер корпус филид, вы посмеете прикоснуться к моему лицу…

И подвесив прекрасную театральную паузу, я ретировалась. Все равно, придумать, что именно я сделаю, если он посмеет, не удалось.

Да уж, Кати, так себе представление. Размазня ты, форменная размазня.