Глава 4

Кейн отложил в сторону нож и вилку и отодвинул пустую тарелку, на которой только что лежала отбивная, печеный картофель и зеленые бобы с огорода Рёмеров. Он встал и, проходя мимо сестры, сидевшей напротив него, крепко сжал ее плечо.

– Я вернусь сегодня поздно вечером, – сказал он, – так что не жди меня.

Шторм ласково потрепала его по руке.

– Тогда я заранее пожелаю тебе спокойной ночи.

Когда дверь кухни затворилась за братом, проголодавшаяся Шторм энергично принялась за свою остывшую отбивную. Она в присутствии брата едва ли дотронулась до ужина, с замиранием сердца ожидая, что вот он сейчас спросит ее о том, как она провела день.

Но, к ее огромному облегчению, он и не подумал этого делать, потому что его самого не было за ланчем дома, и ее отсутствие, таким образом, осталось незамеченным. Но если бы он все же спросил ее об этом, Шторм решила сказать ему всю правду, все как есть, не увиливая и не утаивая никаких подробностей. Конечно, ей пришлось бы выслушать в ответ массу неприятных вещей.


И самое главное, Кейн наверняка бы строго-настрого запретил ей даже приближаться к маленькому белому домику у прибрежной дороги.

Раньше Шторм всегда, в конце концов, повиновалась диктату Кейна, свято веря в душе, что суждения и оценки ее старшего брата в конечном счете верны и справедливы. Но в случае с Бекки она решила поступать так, как велит ей совесть. Сегодняшняя встреча с подругой детства, их разговоры и воспоминания о безоблачном прошлом, улыбающееся лицо Бекки – все это подействовало на Шторм ободряюще, придало ей новых сил, поэтому она была готова вынести и пережить любое общественное осуждение со стороны мужчин и женщин, но не покидать своей Бекки, продолжая встречаться с ней.

Когда Шторм проглотила весь ужин до последнего кусочка, она вытерла губы салфеткой и горько усмехнулась. Если ей так неожиданно повезло в случае с Кейном, то Марию ей провести, конечно, не удалось. Экономка наехала на нее сразу же, как только девушка вошла в кухню и села за стол.

– Шторм, – сказала она сурово, подавая ей тарелку супа, – я знаю, что этим утром ты ездила на реку, чтобы повидаться с Бекки.

Шторм хотела перебить Марию и вставить хотя бы слово, но та подняла руку, призывая ее к, молчанию, и продолжала:

– Я прекрасно понимаю, какими близкими подругами были вы обе до тех пор, пока не расстались и не потеряли связи друг с другом. Но Бекки добровольно избрала такой образ жизни, который делает недопустимыми ваши дальнейшие дружеские отношения. Того, что было между вами, уже не вернуть. Тебе ни в коем случае нельзя больше общаться с Бекки.

– Мария, как ты можешь так говорить? – сердито запротестовала Шторм. – Я понимаю еще Кейна, думающего подобным образом, но ты! Ты же всегда так любила Бекки, жалела ее, от всего сердца сочувствовала всему, что случилось с ней после смерти родителей.

– Я до сих пор люблю Бекки, Шторм, и в моем возрасте мне не будет зазорно съездить к ней в гости или поговорить с ней, если мы вдруг случайно столкнемся где-нибудь в городе. Но ты – слишком молода. Ты знаешь, что станут говорить о тебе люди, если заметят тебя в компании с Бекки? Они скажут, что ты не лучше, чем она. И слух об этом облетит всю округу. Ты навсегда погубишь свою репутацию и потеряешь доброе имя.

Шторм понимала, что Мария права. Всегда найдется кто-нибудь, чтобы сочинить такую сплетню и бросить в нее грязью. Она ни слова не сказала в ответ на речи Марии, а только упрямо сжала губы, окончательно приняв твердое решение. Она ни за что не предаст их с Бекки дружбу. Пусть некоторые люди поверят грязным слухам, но тот, кто знает и любит Шторм Рёмер, никогда не допустит и мысли о чем-нибудь подобном.

Шторм снова уселась за стол. Бессвязные мысли бродили у нее в голове, она вспоминала своих учеников, друзей, оставленных в Шайенне, свою любимую собаку, погибшую под копытами стада обезумевших коров, которые ни с того ни с сего обратились в паническое бегство… Тогда Шторм было всего восемь лет.

Когда спустились сумерки и в кухне стало темно, она встала, зажгла лампу, стоявшую в центре стола, и начала собирать грязную посуду. При этом Шторм не могла удержаться от печальной улыбки. Относя посуду в мойку, она думала, что дома все по-старому, как будто и не было последних четырех лет. Во всяком случае, у нее сложилось такое впечатление, когда Мария сказала ей перед ужином, что завтра надо поменять постельное белье, а свежее лежит еще в корзине и ждет, пока его отутюжат.

Сумерки постепенно перешли в непроглядную темень за окном, незаметно опустилась ночь, пока Шторм мыла и вытирала посуду, а потом подметала пол на кухне. Она прошла в гостиную и зажгла там две лампы, грустно думая, что для нее наступил одинокий длинный вечер, который ей не с кем коротать. Мария уехала в гости к сестре в Ларами, а Кейн, вне всякого сомнения, вернется домой посреди ночи, когда Шторм будет уже крепко спать в своей постели. Она догадывалась, что он поехал в город на свидание с какой-то женщиной. Она спрашивала саму себя: неужели наступит такое время, когда ее брат свяжет, наконец, свою судьбу с судьбой какой-нибудь женщины? Одно время репутация Кейна по части его скандальных связей была ничуть не лучше репутации в этом плане Уэйда Мэгэллена.

Большая уютная комната, в которой сейчас сидела Шторм, всегда служила Рёмерам местом, где собиралась вся семья, чтобы обсудить события дня минувшего и планы на будущее. Шторм охватила тоска от этих мыслей, она прошла по комнате, дотронулась до кожаного кресла, где, бывало, сиживал ее отец, и коснулась рукой любимого кресла-качалки своей матери, в котором она уютно устраивалась вечерами.

Шторм минуту помедлила перед камином, разглядывая призы, стоявшие на каминной полке. Их завоевали отец и Кейн в состязаниях по стрельбе из ружья на родео, где они объезжали полудиких лошадей.

Оба они были прекрасные стрелки и наездники, слава о которых гремела по всей округе. Шторм тоже умела обращаться со стрелковым оружием, как и ее покойная мать. Отец считал необходимым, чтобы обе они выучились стрелять из пистолета и ружья и могли метко поразить цель. Потому что не проходило и недели без того, чтобы на их участок не вторгся какой-нибудь бродяга в поисках пищи. Некоторые из этих проходимцев были людьми столь бесчестными, что вполне могли воспользоваться своим преимуществом в силе над беззащитными женщинами, оставшимися дома в одиночестве. Кроме того, в их владения мог забрести какой-нибудь изгнанный из племени индеец, нечистый на руку, который рад был украсть хоть что-нибудь, но особенно охотился за лошадьми.

В комнате, нагретой за день летним солнцем, было душно, и Шторм вышла на крыльцо, чтобы подышать вечерней прохладой. С реки Платт дул легкий влажный ветерок. Она уселась на воздухе в старое кресло-качалку и запрокинула голову на его спинку. Шторм вспомнила, сколько слез она пролила из-за Уэйда Мэгэллена здесь, в полной темноте и одиночестве, когда ее никто не видел.

Уэйд был ее кумиром с самых ранних детских лет и оставался им вплоть до недавнего времени, до того дня, когда она покинула родное ранчо и уехала в Шайенн.

Только Бекки знала ее тайну. Она знала, что многие зеленые юнцы, которые бегали за Шторм, в ее глазах сильно проигрывали Уэйду. Шторм сравнивала всех парней с ним, и сравнение было не в их пользу.

Уэйд стал в свои зрелые годы еще более обаятельным, чем прежде. От него исходил своего рода магнетизм, который заставлял незамужних женщин всей округи бегать за ним самым неприличным образом, забыв всякий стыд и женскую гордость. Шторм страшно ранили насмешки окружающих, говоривших, что Уэйд Мэгэллен редко отказывается от того, что ему так откровенно предлагают. Он не упускает своего никогда. Это и понятно, он был молодым, полным сил мужчиной, которому – как утверждала молва – незачем было посещать публичный дом, находившийся рядом с салуном его отца, и платить там за доставленное ему удовольствие. У него был более чем достаточный выбор среди так называемых порядочных женщин.

Но больше всего Шторм ранило то обстоятельство, что Уэйд почти не обращал на нее никакого внимания. То, как он демонстративно избегал ее, выглядело почти оскорбительно.

И вдруг, когда ей исполнилось восемнадцать лет, все резко переменилось. Она неожиданно оказалась на седьмом небе от счастья. Однажды жарким летним днем она оседлала Бьюти – молоденькую низкорослую кобылу, которую только что подарил ей на день рождения Кейн, – и поехала прямо через луг, держа путь к тенистой прибрежной дороге. Минут через десять она заметила впереди Уэйда верхом на огромном черном жеребце. Она окликнула его и пустила свою лошадку галопом. Поравнявшись с ним, она одарила молодого человека неопределенной улыбкой и, не веря своим глазам, увидела, что он широко улыбается ей в ответ. Такого она уже давно не помнила и была поражена и обрадована.

– Как ты считаешь, может твоя лошадка обогнать в скачке моего, жеребца? – задал он провокационный вопрос.

Они оба отлично знали, что Бьюти не могла обогнать Ренегейда – большого вороного скакуна, самого стремительного во всей округе, – однако они поставили своих лошадей в одну линию, и, когда Уэйд крикнул: «Вперед!» – пустили их что было духу с места в карьер, так что земля задрожала от громового топота копыт.

Конечно, она проиграла скачку, но, когда Уэйд помог ей спешиться, она, вспотевшая и покрытая с ног до головы пылью, опять улыбнулась ему, заявив, что когда-нибудь она непременно обгонит его жеребца.

Река Платт, протекавшая всего в нескольких ярдах от дороги, манила их своим журчанием и сулила прохладу.

– Давай окунемся, – предложил Уэйд, – смоем с себя пот и грязь.

Шторм с готовностью согласилась, потому что бессчетное количество раз уже купалась в реке вместе с Уэйдом и Кейном. Конечно, ей не разрешали плавать с ними, с тех пор как ей исполнилось двенадцать лет. Причину этого Шторм никак не могла понять, пока мама как-то не объяснила ей, что наливающаяся грудь ясно просвечивает сквозь тонкую ткань влажной нижней рубашки.

Но Шторм вспомнила, что теперь она носит лифчик, а он мало просвечивает, и поэтому девушка, не раздумывая, стащила с себя юбку для верховой езды и сняла блузку. Она встала на край обрыва, согнув слегка колени, изготовившись прыгнуть в прохладные, медленно текущие воды реки, как вдруг явственно услышала за спиной прерывистое, еле сдерживаемое дыхание, и повернула голову.

Рядом стоял Уэйд, не сводя с нее полных страстного желания глаз, его взгляд блуждал по груди и бедрам Шторм. У нее перехватило дыхание, она замерла на месте, и когда Уэйд взглянул ей в глаза своим сияющим зовущим взглядом и протянул к ней руки, она бросилась в его объятья и прижалась к его груди.

Животом, прижатым к низу его живота, она явственно ощутила, как растет в нем возбуждение, наливается его мужская сила. Он наклонился к ней и припал губами к ее губам.

Сначала его поцелуй был очень нежен, как будто он боялся испугать ее. Но когда она стала пылко отвечать ему, он начал действовать страстно и неистово. Его язык проник к ней в рот, и она, застонав от наслаждения, обняла руками его шею.

Поцелуй длился бесконечно долго. Руки Уэйда ласкали ее спину, скользили по талии Шторм; вдруг они застыли, и он начал гладить ладонями ребра Шторм, приближаясь к ее груди. Здесь его пальцы замерли, как бы не решаясь двигаться дальше, и он снова обнял ее талию.

Когда он вдруг отпустил ее, Шторм уставилась на него недоумевающим взглядом. Все еще вцепившись судорожно сжатыми пальцами в его предплечья, изнемогая от пожиравшего ее изнутри, зажженного им пожара, она спросила сделавшимся вдруг хриплым голосом:

– В чем дело, Уэйд? Что-то не так? Тебе не нравится целоваться со мной?

– Мне это слишком нравится, – ответил он.

Шторм пробудилась, наконец, от мучительных воспоминаний и легко поднялась на ноги.

– Прекрати жить только прошлым, – сердито пробормотала она самой себе, – все это произошло очень давно, и теперь об этом надо забыть. Выкинь все из головы.

Она вернулась в дом.

Шторм уже начала подниматься по лестнице к себе в спальную комнату, когда внезапно услышала громкий топот копыт приближающегося с дым мгновением по усыпанной гравием дорожке всадника. «Что случилось? Почему Кейн возвращается так рано домой? – встревожилась Шторм. – Может быть, он поссорился с той женщиной, к которой ездил в город на свидание?»

Когда всадник остановился у дома, спешился и повел лошадь в конюшню, Шторм остановилась, и в ее глазах заиграли озорные искорки. Она решила задержаться еще немного в гостиной, чтобы слегка поддразнить своего красивого высокого братца.

Она села, поджав под себя ноги, в уголке дивана. Через несколько минут дверь, ведущая на кухню, отворилась и в гостиную вошел Кейн, осторожно ступая, чтобы не разбудить своих домашних. Он подошел к буфету и налил себе стаканчик виски, и тут он заметил сестру, насмешливо улыбающуюся ему, словно Чеширский кот.

– Итак, старший братец, – произнесла она, подтрунивая над ним, – из того факта, что ты вернулся домой так рано, я делаю неутешительный вывод, что ты потерпел неудачу со своей леди, к которой ездил в город.

– С каких это пор ты стала воображать обо мне подобные вещи, детка? – Кейн дернул ее за прядку волос и сел рядом на диван.

– О, даже не помню, – засмеялась Шторм. – Наверное, с тех пор, как мне исполнилось лет четырнадцать. И вот только сегодня я, наконец, решилась уличить тебя открыто.

– Ах, значит, все эти годы ты с невинным выражением лица скрывала в своей головке всякие непотребные мысли, касающиеся меня?

– Ну знаешь ли, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, зачем ты едешь на ночь глядя в город, одевшись с иголочки.

– Да, женщина есть женщина, сколько бы ей лет не было, – проворчал Кейн. – Она всегда обвиняет во всех смертных грехах мужчину, не имея на то никаких веских оснований. Я вовсе не одевался с иголочки, как ты выразилась, я просто надел чистую одежду и побрился. И Я вовсе не намеревался повидаться с какой-нибудь женщиной, я ездил поговорить с Уэйдом.

Шторм охватило сильное беспокойство. Неужели Уэйд сказал брату, что видел ее в доме Бекки? Но тут она поняла, облегченно переводя дыхание, что Кейн ничего не знает о ее сегодняшнем визите. Иначе он с первого же мгновения, как только увидел Шторм, начал бы отчитывать ее и призывать к ответу.

Подавив вздох, она спросила:

– Ну и как поживает этот великовозрастный болван?

Кейн пожал плечами, слегка нахмурившись.

– Думаю, у него все в порядке. Правда, он выпил этим вечером больше обычного, кроме того, похоже, его постоянно гложет какая-то мысль.

Одним словом, мне показалось, что он не уловил половины моих слов, обращенных к нему.

Кейн опрокинул виски в рот и поставил пустой стакан на стол рядом со своим локтем.

– Он сказал, что собирается в ближайшие дни приехать к нам с визитом вежливости, чтобы повидать тебя, как водится, после долгого отсутствия. Однако, не пугайся раньше времени, я чувствую, как ты вся сжалась в комок. Успокойся. Наверняка он забудет это сделать, завтра ему в голову придут другие мысли, и он даже не вспомнит об обещании.

Шторм не сомневалась в этом ни на секунду.

– Похоже, он не очень-то вежлив к сестрам своих друзей, которые взрастали на его глазах. Впрочем, как и ко всем остальным женщинам, – наконец, сумела она выдавить из себя.

Кейн никак не отреагировал на это ее последнее замечание. Вместо этого он сказал:

– Мы с Уэйдом примерно через неделю отправляемся в путь-дорогу. Я вел переговоры с одним фермером, который разводит шортгорнскую породу скота, и он мне обещал продать целое стадо.

– Боже мой, но зачем это тебе? Поголовье в нашем стаде перевалило уже за тысячу.

– Да, но мясо нашего скота очень жесткое и жилистое, а животные шортгорнской породы широкогрудые, они дают намного больше мяса и оно более нежное. Если эта порода сможет зимовать в нашем климате, я хочу постепенно заменить ею мое дикое, необузданное стадо, избавившись от своих бычков.

– На сколько дней ты едешь?

– Вероятно, на пару недель, если все пойдет хорошо.

– Я удивлена, что Уэйд может позволить себе расстаться с Джози на такое длительное время, – хмыкнула Шторм.

– А, ты об этом! – Кейн только небрежно махнул рукой. – Я уверен, он найдет себе женщин в дороге. Столько, сколько ему понадобится. Кроме того, он отлично знает, что Джози будет ждать верно и преданно, пока он не вернется и сколько бы он ни пробыл в пути.

– Это какой-то страшный эгоист, настоящий хищник; если бы ты знал, как он мне отвратителен, – воскликнула Шторм возмущенно. – Он воображает, что представляет из себя нечто исключительное. Надеюсь, что однажды жизнь жестоко обойдется с ним и он получит по заслугам.

– Не знаю, не знаю, сестренка, – поддразнивая ее, отозвался Кейн, – во всяком случае, пока он может легко овладеть любой женщиной в округе, было бы только у него желание.

– Нет, не любой, по крайней мере, одна ему явно не по зубам, – запальчиво возразила Шторм, крепко, сжав зубы.

– Только потому, что этот безумец почему-то боится взяться за нее, как следует, – пробормотал Кейн про себя.

В комнате воцарилось молчание. Кейн уже собирался отправиться спать, как вдруг заговорила Шторм:

– Я подумала, что мне, пожалуй, следует поехать вместе с вами.

– Ты что, спятила? – Кейн взглянул на нее исподлобья серьезно и удивленно. – У меня не будет времени присматривать за тобой, особенно по пути назад, когда мы погоним домой целое стадо скота.

– О чем ты говоришь! – Шторм опустила ноги на пол. – Я вовсе не нуждаюсь в том, чтобы за мной присматривали. Я – не глупый теленок. Я умею скакать верхом не хуже тебя, кроме того, я отлично стреляю. И в этом, между прочим, тоже не уступаю тебе.

– Ну, пожалуйста, Кейн, – неожиданно поменяла она тактику, переходя на умоляющий тон, я так давно не ходила в походы, не спала под открытым небом. Ведь ты знаешь, как я обожаю все это. Ты же брал меня прежде с собой, когда перегонял скот с нашего ранчо на продажу в город.

– Да, но это были короткие перегоны – до форта Рено, не дальше. А этот будет довольно продолжительным и трудным. Тебе все очень скоро надоест, и ты начнешь хныкать.

– Я торжественно обещаю тебе, Кейн Рёмер, не делать этого! – воскликнула Шторм, задетая его словами за живое, и в ее глазах блеснули слезы обиды. – Более того, ты никогда в жизни не слышал, чтобы я ныла и хныкала или жаловалась, так почему же ты говоришь об этом? Просто ты не хочешь брать меня с собой. Ты боишься, что я стану тебе обузой. Может быть, ты хочешь вместе с Уэйдом покутить в пути, наведаться к женщинам и все такое…

– Послушай, Шторм, ты не права, – торопливо возразил Кейн, как всегда, на него произвели впечатление слезы сестры. Даже в детстве, когда Шторм, будучи маленькой девочкой, заливалась слезами, он сразу уступал, превращаясь в тряпку. Поэтому сейчас, не в силах справиться с собой, нервно передернув плечами от собственной непреодолимой слабохарактерности, он проворчал: – Если это путешествие так много значит для тебя, ну что ж, я считаю, что ты можешь поехать со мной.

Как по мановению волшебной палочки, слезы Шторм сразу высохли, и она счастливо улыбнулась. Она прекрасно знала заранее, что значат ее слезы для брата, и время от времени – в критические моменты – пользовалась этим.

– Спасибо, Кейн, – она вытерла костяшками пальцев еще влажные глаза. – После того как я проторчала безвыездно в пыльном затхлом городе целых четыре года, пара недель на свежем воздухе пойдет мне на пользу и во всяком случае поднимет мое настроение.

Кейн не стал говорить ей очевидной вещи: свежим воздухом она могла бы наслаждаться и на ранчо, почаще делая прогулки верхом. Нет, он не стал этого говорить, потому что был слишком счастлив снова видеть ее улыбку и счастливое лицо. Единственным, что вызывало сомнение Кейна, было то обстоятельство, как отнесется Уэйд к участию Шторм в их совместной экспедиции. Но пора было спать. Зевая и потягиваясь, брат и сестра пожелали друг другу спокойной ночи и отправились по своим спальным комнатам.

Уэйд был вне себя, когда узнал, что Шторм будет сопровождать их в поездке. Причем он узнал об этом накануне отъезда – поздно вечером, в то время как на следующее утро они должны были отправиться в путь. Две недели, проведенные рядом со Шторм, могли свести его с ума. В конце концов, он мог просто не выдержать – он же не железный! – и подчиниться зову естества, что повлекло бы за собой непредсказуемые последствия. Одним словом, сдерживать две недели свою страсть, находясь в непосредственной близости от предмета этой страсти, – было выше его сил.

– Об этом не может быть и речи, – решительно сказал он Кейну. – Ты сам говорил, что она еще слаба и не окрепла после изнурительной работы в школе. Она просто не выдержит трудной дороги. И потом, не забывай про погонщиков скота – они же просто спятят от постоянного присутствия красивой женщины рядом с ними. Ты знаешь, чем это чревато? Постоянными драками и выяснениями отношений!

– Я уверен, с этим мы справимся, мы сумеем держать их в руках, – миролюбиво увещевал его Кейн. – И потом, я вовсе не говорил, что Шторм слаба физически. У нее просто накопилась усталость от преподавательской работы. Именно поэтому круглосуточное пребывание на свежем воздухе пойдет ей как нельзя лучше на пользу.

Видя, что его приятель молчит, подыскивая новые аргументы для спора, Кейн, криво усмехаясь, добавил:

– Неужели ты сможешь приказать ей, чтобы она не ехала с нами?

– Да я, скорее, смогу приказать волку перекувыркнуться и, поджав хвост, бежать в лес! – рявкнул Уэйд и, ссутулив свои мощные плечи, заспешил прочь.

Загрузка...