Сладкая месть

Глава 18

Джоселин как раз закончила поливать только что посаженные розовые герани, она была довольна своими успехами.

Вытерев мокрые руки о фартук, который она надела поверх платья цвета лаванды, Джо направилась к сараю, чтобы убрать большую лейку, которой только что пользовалась. Она еще утром закончила с цветами, а потом переоделась, чтобы помочь работницам с детьми.

Обычно за малышами, которые были еще слишком малы, чтобы ходить с матерями в поле, присматривала женщина по имени Магда, но сегодня у нее начались месячные и она чувствовала себя очень плохо. Джоселин охотно вызвалась ей помочь, она была рада провести время с Туни и Майком, с остальными малышами. Когда стало смеркаться, матери пришли за своими отпрысками. Снова оставшись одна, Джоселин решила полить цветы, которые днем посадила перед домом.

Теперь, покончив со своими делами, она вернулась в сарай, стоявший особняком за огородом.

Как обычно, в длинном каменном здании было прохладно и безупречно чисто, все лежало на своих местах, лавки были чисто вытерты, пол выметен веником из листьев кукурузы.

Последние лучи солнца заглянули в окошки под черепичной крышей, с гор подул свежий ветер. На Джо пахнуло землей от мотыг, лопат, совков, грабель и тысяч других садовых орудий, ароматом фиалок, цветущих в маленьких плошках на одной из полок. Она едва успела поставить лейку на скамью, когда у нее за спиной раздался шум открывшейся двери.

— Я так и думал, что найду тебя здесь.

Рейн стоял в лучах закатного солнца, золотившего его волосы. На нем были нанковые панталоны и белая льняная рубашка с расстегнутым воротом. На его высоких черных сапогах осела пыль.

— Я как раз заканчивала работу и собиралась идти ужинать.

Джо старалась не обращать внимания на то, каким красивым, каким мужественным он выглядит.

Она старалась не обращать внимания на то, как панталоны облегают его мускулистые бедра, как на шее у него выступают жилы, намекая на мощь скрытого рубашкой тела. Она старалась, но не смогла подавить сердцебиение при мысли о его мускулистой груди, о том, как двигалось его тело, когда они занимались любовью.

— Я уже почти закончила с клумбами вокруг дома, — сказала она, надеясь, что он не заметит, как дрожит ее голос. — Я надеюсь, вы довольны тем, что я сделала.

Против воли ее сердце забилось сильнее, а между грудей выступил пот.

— Я больше чем доволен твоей работой. Но, к несчастью, я пришел поговорить не о цветах.

— Если не о моей работе, то о ч-чем же?

Ее глаза вглядывались в его лицо, но оно оставалось в тени. Он держался напряженно, его ноги были расставлены как тогда, когда он дрался с матросом в таверне.

— Джоселин, нам пора разобраться с прошлым. Я искал тебя сегодня, чтобы поговорить о выстреле. Я не намеревался обсуждать это здесь, но теперь мне кажется, что так будет даже лучше. Здесь мы, во всяком случае, скрыты от любопытных глаз и ушей.

Джоселин глотнула.

— Да… здесь уединенно. Пауло мало кого сюда пускает.

Она с трудом выдавливала из себя слова. Во рту у нее пересохло, руки дрожали. Он пришел, чтобы услышать правду? Была ли это именно та возможность, о которой она молилась все это время? У нее появилась надежда, но вместе с ней и ужас.

— Насчет случившегося… — сказала она. — Я надеялась, что настанет день, когда мы сможем это обсудить.

В поведении Рейна что-то неуловимо изменилось. Когда он вышел на свет, она заметила резкие линии у него на лбу и напряженную челюсть. В его глазах читалась холодная, продуманная решимость, и ее сердце упало.

— Я не думаю, что здесь есть, что обсуждать. Мы оба и так знаем, что произошло — в меня стреляли с очень близкого расстояния. Рана была очень тяжелой. Я чуть не умер. И вот я пришел узнать, что ты можешь сказать об этом.

Джоселин скользнула по нему взглядом, заметила, как непреклонно он держится, как готов не верить ни единому слову. Его глаза стали совсем темными, губы сжались. И ее как удар грома поразила мысль, что он пришел сюда не за тем, чтобы услышать правду, он пришел противостоять ее отрицаниям вины. Он был уверен, что она солжет, уверен, что она виновна, — как был уверен с самого начала. И он уже предубежден против нее.

Как и прежде, Рейн заранее осудил ее.

Джоселин охватила волна гнева и отчаяния. Боль и злость были так сильны, что ей стало дурно. Она была не в силах выговорить ни слова, она не могла заставить себя сказать правду, которой он все равно никогда не поверит.

Ей хотелось броситься на него, борясь с ужасной уверенностью, в которой до сих пор она отказывалась себе признаться: что бы она ни сказала и ни сделала, Рейн все равно ей не поверит. Ей казалось, что она умирает. Все в ней болело от беспомощности, от поражения и потери. Ее жизнь предстала перед ней как черный колодец без будущего, полный беспросветного отчаяния и горького одиночества.

— Ну же, дорогая Джо, я проехал тысячи миль, чтобы выслушать тебя. Мы оба знаем, что это сделала ты. Тебе осталось лишь объяснить, как ты все это задумала и организовала. Неужели в тебе не найдется мужества даже на то, чтобы опровергнуть мои слова или наконец сказать правду?

Она по-прежнему молчала. От гнева и унижения она утратила дар речи, она не могла даже думать в этот ужасный, мучительный момент. Она так долго ждала, она позволила себе надеяться, даже мечтать. А теперь все надежды были разрушены.

— Ты хочешь правды? — наконец выдавила Джо, собрав все свое мужество, хотя сердце ее разрывалось. — Правда в том, что я с самого начала тебя ненавидела. Я ждала, пока не увидела, что ты потерял бдительность, а потом заманила тебя в кабинет. А когда ты вошел, я вытащила пистолет из кармана юбки и выстрелила!

Боль в его глазах была велика, но она не могла сравниться с ее болью. Ей хотелось сделать ему больно, наказать его так, как он наказал ее.

— Ты ведь это хотел услышать? За этим ты пришел сюда? Ты хотел, чтобы я сказала, что пыталась тебя убить? Ну, теперь ты это услышал — а если ты дальше будешь меня мучить, я найду возможность сделать это снова!

В глазах Рейна блеснул гнев. Он подошел к ней, исполненный презрения, но Джоселин не сдавалась. Она была выше страха перед возмездием, выше того, что он собирается с ней сделать, какая бы расплата ее ни ожидала.

— Оставить тебя в покое? — усмехнулся он. — Ты этого хочешь? Не думаю. Не тогда, когда ты так смотришь на меня. Твой разум может желать мне смерти, но твое тело жаждет меня. Эта часть твоего плана вышла из-под контроля, да?

Рейн резко и горько рассмеялся.

— Ты хочешь, чтобы я оставил тебя в покое? А я думаю, ты хочешь, чтобы я был в тебе. Я думаю, что ты жаждешь меня с утра до ночи, как и я жажду тебя.

Он схватил ее за руки и привлек к себе.

— Ты дурак, если думаешь, что я хочу тебя. Я ненавижу тебя — вот каковы мои чувства!

— Разве?

Он попытался ее поцеловать, но Джоселин сопротивлялась и сумела освободиться. Полная негодования, она размахнулась и ударила его. Звук пощечины звонко отдался в тишине комнаты.

Сердце Джо затрепетало. Он сейчас так разгневан, что обязательно побьет ее.

— Я рад, что тебя не сломали, — сказал Рейн, потирая щеку. — Мне всегда это нравилось в тебе.

Несмотря на всю горечь, это признание удивило ее. Когда Рейн снова обнял ее, она даже не обратила внимания. Она ощутила под своими ладонями его мускулистую грудь, когда он запрокинул ее голову и страстно поцеловал, его губы обрушились на ее рот с жестокой силой. Она ожидала, что он причинит ей боль, что он станет кусать ее нежные губы, будет жестоким и грубым, чтобы наказать ее за пощечину и ужасные, гневные слова.

Но вместо этого его губы касались ее с ослепляющей страстностью. Казалось, он намеревался не брать, а заставить ее понять, что она хочет дать. Его прикосновение обжигало, требовало и не уступало, и Джоселин чувствовала его влекущую силу с каждым ударом сердца.

Объятия Рейна постепенно становились все сильнее. Она ощутила, как его мощное тело нажимает на ее лоно, груди и бедра. Его пальцы скользнули ей в волосы, заставляя откинуться назад еще больше, его поцелуй становился все глубже. Он легким нажимом заставил ее разомкнуть губы, языком лаская ее верхнюю губу, потом просунул язык ей в рот, чтобы сплести его с ее языком.

Его поцелуй был сильным и требовательным, но при этом его губы удивительно нежно касались ее. Он сильно прижал ее к себе, но его руки ласково гладили ее спину и бедра.

Она ощутила его напряженный член, вспомнила, каковы ее ощущения, когда он входит в нее, и вся покрылась жарким потом.

Рейн был лед и пламень, нежность и неистовство обжигающая самозабвенность и леденящий самоконтроль. Он прибегал ко всем известным ему приемам, пробуждая все ее затаенные эмоции, разжигая болезненное влечение к нему, за которое он так насмехался над ней и которому она больше была не в силах противиться. Ее охватила волна жара, обжигающе горячая и невероятно восхитительная. Мурашки пробежали по ее лону, в крови бешено закрутились тысячи искр.

У Джо все закружилось перед глазами, она утонула в волшебстве, которое он вызвал к жизни, ее чувства были в смятении, ее тело во власти страсти и неистовства, пока разум еще тщетно пытался противостоять силе желания. Она поняла, что прижимается к Рейну, тихо гортанно постанывая, вплетая пальцы ему в волосы. Ей не следовало позволять ему выиграть эту полную ненависти игру, но почему-то теперь ей все это стало безразлично. Ненависти больше не было, что бы ни было прежде между ними, все исчезло. Остался только этот мучительный жар увлекавшей их обоих страсти, с которой ни один из них не был в силах справиться.

Она ощутила, как руки Рейна коснулись ее спины, как он начал расстегивать пуговицы на платье. И вот он уже стянул одежду с ее плеч, обхватил руками ее груди.

— Скажи, что ты хочешь меня, — потребовал он, терзая ее соски, заставляя их болеть и набухать, заставляя ее желать его так сильно, что она вся дрожала. — Скажи же. Скажи, что именно это тебе и нужно.

Она глотнула и прижалась к нему, ее губы разомкнулись, готовые к новому дождю поцелуев, ее тело напряглось от желания, увлажнилось и с болью жаждало разрешения.

— Ну, скажи же это, Джо. Скажи, что у меня есть то, чего ты хочешь, и я позабочусь, чтобы ты это получила.

От него слегка пахло бренди и табаком, пылью, кожей и мужчиной.

— Господи, — простонала она, чувствуя прикосновение его рук к своей груди, потом — влажный жар его рта, когда он взял губами ее напряженный сосок. Он запрокинул её на своей руке, чтобы удобнее было сосать, в низу ее живота запульсировал невероятный жар, между ее ног горел влажный огонь.

— Скажи, Джо, — он снова вернулся к ее рту, поймал ее верхнюю губу и нежно потянул. — У меня есть то, что тебе нужно, и мы оба это знаем.

Рейн терзал ее грудь, обводя пальцем розовый круг, распространяя влагу, оставшуюся после прикосновения его губ, заставляя огонь пробегать по ее жилам. Потом он обнял ее крепче, и его рука двинулась вниз, его пальцы коснулись женского жара, горевшего между ее ног.

— Ты же хочешь меня, Джо, сознайся. Она глотнула и прижалась к его руке.

— Я… я хочу тебя.

— Да… так же, как я хочу тебя, — на мгновение он отстранился, вглядываясь в ее лицо. — Даже когда я ненавижу тебя, я хочу тебя. Иногда мне кажется, что я буду хотеть тебя до последнего своего вздоха.

Джоселин застонала, когда его губы снова коснулись ее рта. Она горела от желания, она совсем потеряла власть над собой. Ее охватил такой жар и такая боль, что она едва заметила, как он развернул ее и опустил так, что ее локти оперлись о скамью. Все, что она ощущала, это были обхватившие ее руки, ласкавшие грудь, его губы, касавшиеся ее шеи, его язык, скользнувший ей в ухо.

Она не обратила внимания и когда он задрал ее розовую юбку, обернув ее вокруг талии, поднял и подол ее рубашки, когда расстегнул свои штаны.

Джо заметила, как его, твердый как камень, Член коснулся ее ягодиц, она ни с чем не смогла спутать эту шелковистую твердость. То, что он овладел ею таким образом, было его наказанием, поняла она, но ее желание поглотило обиду и унижение.

— Раздвинь же ноги, Джоселин.

И она послушалась слепо, не думая ни о чем, мечтая лишь о его прикосновении, отчаянно желая его. Она ощутила, как его рука коснулась изгиба ее ягодиц, пробуя нежность ее кожи. Его пальцы опустились между полушариями, раздвинули лепестки влагалища и скользнули глубоко в нее.

Огонь, казалось, лился со стропил. Искорки плясали в ее груди, опускались в лоно, болезненные волны жара пронизывали плоть, которую ласкали его руки. Его пальцы входили и выходили из нее по шелковистому тоннелю. Джоселин изогнулась, приглашая его войти все глубже, нуждаясь в удовлетворении, которое мог дать только он.

— Не торопись, дорогая, — прошептал он, нежность в его голосе удивила ее, утихомиривая — ведь прежде они никогда не занимались любовью в такой позе. — Расслабься. Я не сделаю тебе больно.

Потом он ввел в нее свой жесткий член, растянув ее благодаря его силе, наполнив ее одним длинным мощным толчком.

Джоселин застонала, вцепившись в скамью, дрожа всем телом, едва держась на ногах. Удовлетворение охватило ее сразу после этого мощного толчка, наполнив ослепительным блаженством прежде, чем она успела это осознать. Рейн вышел из нее, потом снова вошел своими мощными длинными толчками, гоня по ней волны наслаждения. Он овладевал ею жестко и глубоко, один мощный толчок за другим, и вторая волна наслаждения охватила ее.

Господи. Всякий раз, когда они занимались любовью, он бывал нежен. Со временем, сказал он, он научит ее искусству любви. Никогда даже в самых безумных своих снах она не ожидала, что это может быть так.

— Еще раз, Джо.

Она даже не поверила, когда накатила третья волна. Руки Рейна, державшего ее за бедра, казались единственным, что удерживало ее на ногах. Она ощутила его жесткий член, ощутила, как жарко вливается в нее его сперма, но он по-прежнему двигался вперед.

Наконец его толчки прекратились, его рука обвила ее за талию, чтобы теснее прижать. Джоселин откинулась назад, ее голова устало опустилась ему на плечо. Их плоть больше не была соединена, но он по-прежнему прижимал ее к себе, его прикосновение было нежным и почти покровительственным.

Она ощутила, как его руки касаются ее бедер, осторожно одергивая платье, разглаживая ткань. Потом он застегнул пуговицы. Его пальцы дрожали, в его движениях сквозила какая-то неуверенность, какое-то колебание, почти сожаление. Джоселин не отрывала глаз от стены, боясь увидеть его лицо, боясь насмешки в его глазах.

Одна только мысль об этом наполнила ее глаза слезами, и, как она ни старалась, она не могла их сдержать. Но только когда она услышала, как закрылась дверь у нее за спиной, слезы потекли по щекам.

Джо закрыла глаза, но горячие слезы лились из-под ресниц. Она смахивала их тыльной стороной ладони, ее сердце чуть не разорвалось, когда она обернулась, чтобы встретить тишину сарая. Он дал ей время прийти в себя, уйдя так, чтобы она могла в одиночестве вернуться в дом, оставив ей этот последний клочок уважения. Этот незначительный жест в тот момент, когда она ожидала злобной насмешки, стал последней каплей.

Джоселин упала на низкую деревянную скамью и расплакалась. Она была не в силах сдерживаться. Ее тело содрогалось от рыданий, от слез, в которых она так давно себе отказывала и которые прежде удавалось осушить тонкому лучику надежды, но увы — теперь он исчез навсегда.

Правда, с которой Джо теперь придется примириться, была горше, чем ужасающая ложь, сказанная ею. Этот простой факт разрывал ей сердце бил как погребальный колокол в ее висках.

Рейн ей никогда не поверит, и она никогда не будет свободной.

Но другая правда была еще горше. Так же верно, как то, что Рейн презирал ее, Джоселин все еще любила его.

Рейн прямо из сарая пошел к себе в кабинет открыл шкафчик позади стола и налил себе щедрую порцию бренди.

Его сжигали изнутри боль и чувство вины, и то, как он сегодня овладел Джоселин, только усугубило положение. Он собирался положить конец своим страданиям; но вместо этого он только усилил их. Как может она ненавидеть его и при этом отдаваться ему с такой страстью? Почему он с таким гневом стремится овладеть ею и при этом так старается быть нежным? Как ей удается заставить его ненавидеть себя самого так же сильно, как и ее?

Он вытащил из хрустального графина с коротким горлом стеклянную пробку и налил себе новую порцию бренди. Рука Рейна немного дрожала, когда он поднял бокал, собираясь влить в себя обжигающую жидкость, но его взгляд упал на капли вина, переливавшегося через край переполненного бокала, и его рука остановилась на полпути ко рту.

Черт побери! Что, черт возьми, он делает? Oн же не какой-то последний пьяница, не способный оторваться от бутылки! Он же не опустившийся неудачник-алкаш, все будущее которого связано с пивной на углу!

Да, он страдает, его терзает рвущая душу мучительная боль, от которой он не в силах избавиться. Но у него же есть свои обязанности, долг, люди рассчитывают на него. Ему нужно вести, дела плантации, растить урожай, кормить и одевать людей. Он поставил перед собой гигантскую задачу и теперь не мог позволить себе не выполнить урок, как ленивый школьник.

Неужели Джоселин заставила его пасть так низко?

Честно говоря, он не мог винить в происходящем ее одну. Он сам вступил на этот губительный путь, когда ему пришлось оставить военную службу. Ему было нечем себя занять, и он стал от скуки пить. А после ранения он пил для того, чтобы забыть.

Рейн посмотрел в окно на тучные нивы, которые помогал возделывать, подумал о тех долгих и тяжких трудах, которые все они вложили в процветание Фернамбуковой долины. Работа доставляла ему удовольствие, ему нравилось то, чего они достигли. И ему не нужен алкоголь. Даже для того, чтобы прогнать мысли о Джо.

Рейн взглянул на бокал, который все еще держал в руке, поднес его к свету и вдруг швырнул через всю комнату, вдребезги разбив о противоположную стену. За стаканом последовал графин. Грохот привлек слуг. Рейн отпустил их движением руки, и они торопливо выскользнули за дверь.

Алкоголь никогда не имел над ним той власти, какую обретает над некоторыми людьми, но он, безусловно, злоупотреблял им. Этого больше не повторится.

Рейн тяжело вздохнул и подошел к окну. Если Джоселин не вернется вскоре, он пошлет за ней. Он беспокоился о ней и все-таки не желал ее видеть. Он не хотел, чтобы она поняла — то, что произошло между ними, он перенес так же мучительно, как и она.

Он знал, что после его ухода она расплакалась. Он стоял в темноте за дверью, прислушиваясь к ужасным рыданиям, сотрясавшим ее тело. Он едва удержался, чтобы не войти и не утешить ее, не обнять ее и не осушить слезы поцелуями.

Как он мог? Джоселин наконец призналась в своем предательстве. Призналась? Ее слова прозвучали скорее как горькое отрицание. И после них он стал еще неувереннее, еще беспокойнее.

Доверять ей снова было бы самоубийством, и все-таки ему хотелось это с поражавшей его самого силой.

Господи, эта женщина стала для него наваждением! Он должен вырвать ее из своей крови, из своей жизни, и поскорее.

Стоя у окна, Рейн заметил в лунном свете лавандовый проблеск. Джоселин пересекла лужайку и открыла заднюю дверь. Рейн облегченно вздохнул, убедившись, что с ней все в порядке. Он прислушался к ее усталым шагам в холле и на лестнице. Он дал ей время добраться до своей спальни, а потом направился к себе.

Рейн чувствовал себя совершенно опустошенным — и ему было стыдно за то, что он сделал. Он никогда прежде не овладевал ею таким образом, хотя часто представлял себе, как это может быть приятно. И снова Джоселин не могла отрицать, что это доставило ей удовольствие. Он никогда не видел в ней такой страсти, такой самозабвенности. Одна только мысль об этом заставила его кровь бежать быстрее, а член снова напрячься. Он понял, что ему хочется опять пересечь холл и войти к ней в комнату, лечь в ее мягкую пуховую кровать и снова овладеть ею, теперь уже нежно и деликатно.

Но вместо этого ему придется лежать в одиночестве в своей постели, ворочаясь без сна, несмотря на усталость, сгорая от желания.

Следующий день выдался очень жарким. Обычно влажный и теплый воздух словно застыл. Все страдали от палящего жара, и Джоселин не была исключением. Погруженная в боль и отчаяние, она к тому же чувствовала себя потной, ей было дурно, она молила, чтобы морской ветер облегчил ее страдания.

По другую сторону дорожки Чита отдыхала, опираясь на мотыгу, краем блузки утирая пот с лица. Вскоре после приезда ее утренние приступы прекратились. Она поправилась, щеки у нее снова разрумянились. Стоя на краю сада, она выглядела такой же усталой, как и остальные, а ведь она неустанно трудилась, вырывая упрямые сорняки и просматривая тыквы и дыни в поисках насекомых. Джоселин подумала, что, возможно, Чита надеется, что мужественный португалец неподалеку и что он оценит ее трудолюбие.

Чита бросила взгляд в сторону красивого темноволосого мужчины, но он оказался погружен в беседу с хорошенькой девушкой с шоколадной кожей по имени Хэтти. Хэтти захихикала над чем-то, нежно улыбнулась Пауло, отложила мотыгу и беззаботно пошла прочь.

Увидев, как Пауло словно похотливый дурак пялится вслед покачивающимся бедрам Хэтти, Чита кинулась к краю огорода.

— Ты позволил ей уйти? — накинулась она на Пауло по-испански. — Она же работала только последние два часа. Это я здесь ишачу, я тут взмокла от жары и грязи. Я больше других заслужила отдых!

— Мы все тяжко трудимся, nina[22]. Сегодня жарко. Хэтти стало плохо из-за погоды.

— Из-за погоды, ха! Все вы мужики ведете себя как идиоты, стоит вам увидеть хорошенькое личико и крутые бедра. Если тебя может завести женский зад, почему бы тебе не посмотреть на мой!

Она развернулась и предоставила ему возможность созерцать свою спину, потом оглянулась через плечо и увидела, что его взгляд остановился именно на этом месте и что он довольно улыбается.

Она снова повернулась к нему, рассердившись еще больше.

— Надеюсь, это зрелище доставило тебе удовольствие, потому что теперь я ухожу.

Она попыталась проскочить мимо него, но Пауло поймал ее за руку.

— У тебя прелестная попка, nina. Что если я тебя по ней отшлепаю?

У Читы от негодования захватило дух.

— Но ты же не угрожал Хэтти!

— Хэтти не вела себя как невоспитанный ребенок.

— Что! Я не собираюсь здесь оставаться и позволять меня обзывать.

Чита попыталась вывернуться, но Пауло только крепче взял ее за руку.

— Мое дело следить за лужайками и садом. Мне нужно заботиться не только о тебе. Если бы ты просто попросила, я бы позволил тебе посидеть в тени. Но теперь все видели твое представление и ждут, как я поступлю.

Чите вдруг стало неловко. Пауло Баптиста обращался с ней весьма хорошо, но она уже поняла, что он жесткий человек, которым непросто управлять.

— И что… что ты теперь будешь делать?

Он улыбнулся, радуясь ее замешательству.

— Я лично прослежу, чтобы ты хорошенько поработала после того, как остальные закончат. Если этого будет недостаточно, чтобы научить тебя хорошим манерам, я придумаю еще что-нибудь.

Чита проглотила сердитый ответ. Она недовольно посмотрела на Пауло, ее черные глаза сверкали, но ее взгляд встретился с другим взглядом таких же черных глаз, в которых она прочла, что Пауло поступит именно так, как сказал.

— Ты бессердечное животное.

— А ты, мой дикий тигренок, лучше снова принимайся за работу, не жалея своей красивой попки.

Обзывая его самыми грубыми испанскими словами, какие только приходили ей в голову, Чита вернулась к своей работе. Из-под полей соломенной шляпы она видела, что Пауло смотрит в противоположную сторону.

Ей-то что за дело, если он влюблен в Хэтти? Какая ей разница? Он всего лишь мужчина — а в этом она совсем не нуждалась. Но все-таки Чита наблюдала, как он направляется в розарий, который Джо начала расчищать от давно засохших кустов и засаживать новыми.

— В чем было дело? — поинтересовалась Джо. Пауло посмотрел на темноволосую девушку, занимавшую его с самого своего появления.

— Ваша подруга Чита, кажется, решила, что у меня завелись любимчики.

— О?

Острым металлическим совком Джо окапывала корни засохшей розы.

— Хэтти почувствовала себя плохо. Я разрешил ей сегодня отдохнуть.

— Хэтти очень хорошенькая. Может, Чита права.

— Вы думаете, что я…

— Нет, не думаю.

Пауло пожал плечами.

— Хэтти ничего для меня не значит. Она не та женщина, на которой мне захотелось бы жениться.

— Мужчина не всегда думает о браке, когда его привлекает хорошенькая девушка.

Пауло усмехнулся.

— В этом вы правы, но я не из тех мужчин, которые позволяют своим чреслам управлять их головой. Утром Хэтти придется вернуться к работе или я пошлю к ней врача. Если я выясню, что она лжет, я прослежу, чтобы ее должным образом наказали.

— Если Хэтти не в вашем вкусе, то как насчет Читы? Она достаточно хороша собой, чтобы понравиться почти любому мужчине, так мне кажется.

— Чита — ребенок.

— Ребенок? Я знаю, что в чем-то она наивна, но у нее доброе сердце и у нее есть характер.

— Мне нужна женщина, а не ребенок.

— Дети становятся женщинами. Они выходят замуж и заводят детей. Если им везет и они находят достойного мужа, им требуется не так много времени, чтобы научиться жить.

Пауло задумчиво посмотрел на нее. Он никогда не думал об этом так. Честно говоря, испанка влекла его. Он только не был уверен, что она стоит тех усилий, которые на нее потребуются.

— Она хорошая девушка, Пауло. Для подходящего мужчины она станет прекрасной женой.

Пауло улыбнулся ей.

— Si, menina belo[23]. Возможно, вы правы. Я еще подумаю над этим.

— Скоро воскресенье. Может, вы проведете этот день вместе?

Пауло покачал головой.

— Она рассердится. Она откажет мне.

Джо посмотрела туда, где Чита набросилась с мотыгой на беззащитные сорняки.

— Не знаю, думаю, что это ее удивит.

Пауло улыбнулся.

— Если подумать, то у нее нет выбора. Я думаю, что я проверю, правы ли вы. Посмотрим, сумею ли я пробудить женщину в этой сорвиголове.

Приложив на прощанье пальцы к полям шляпы, Пауло, улыбаясь, ушел.

Джоселин же улыбнуться не смогла. Вместо этого она сидела, копаясь в старых розовых клумбах весь день напролет, пытаясь забыть то, что случилось между нею и Рейном.

Пытаясь решить, что ей теперь делать.

Она по-прежнему была не в силах поговорить с ним. Ее желания ошеломили ее, для нее было пыткой сознавать, что он так легко возбудил ее. Она представляла себе, что же он мог о ней подумать, и клялась, что он больше к ней не прикоснется.

Может быть, она может сбежать. Эта мысль пришла ей в голову накануне ночью. До этих последних принесших отчаяние мгновений в сарае она надеялась, что Рейн в один прекрасный день поверит ей. Если нет, она была намерена отбыть свое наказание в Фернамбуковой долине.

Джо уже успела привязаться к старой плантации. У нее здесь появились новые друзья. Чита, Пауло, Дульцет и Гвен. Она любила детей, и они отвечали ей тем же. Остров был прекрасен в своем буйстве красок, а жаркая погода ей нравилась. Ей было приятно работать в саду.

А теперь ее надежда на свободу погасла, а оставаться здесь при тех отношениях, которые сложились между ней и Рейном, было невыносимой пыткой. Мысль о том, что снова придется оставить друзей, расстаться с маленькими радостями, которые она нашла в Фернамбуковой долине, больно резанула Джо по сердцу, но иного выхода не было.

Ей придется бежать. Но куда пойти? Как выжить? Как сбежать с острова? И что, если ее поймают?

Как ни трудны были эти вопросы, Джоселин полна решимости найти на них ответ. Она поклялась себе справиться, нужно только все продумать и подождать благоприятного момента.

Она не станет торопить события, как бы ей ни хотелось вырваться. Она потянет время, все спланирует, подождет наилучшей возможности. И когда момент наступит, она будет к нему готова.

А до тех пор она будет держаться подальше от Рейна.