Сладкий яд

Глава 10

Следующим утром, вытирая мокрые волосы, я слышу звонок в дверь. Бросив полотенце на ближайшее кресло, я потуже завязываю пояс своего шелкового халата и заглядываю в глазок, проверяя, кто там — и мои глаза широко распахиваются, а на губах расцветает медленная улыбка, когда я вижу у порога своей квартиры его.

С шумом крови в ушах я как можно быстрей отпираю замок и открываю дверь.

— Что ты здесь де…

Не успеваю я опомниться, как Лоренс заходит в квартиру, запускает пальцы мне в волосы и притягивает к себе. Вжимаясь в меня всем телом, он завладевает моими губами, а я, сдаваясь перед натиском его свирепого поцелуя, непроизвольно обхватываю его за шею.

Когда он отстраняется, у меня подкашиваются колени. Я еле стою.

— С добрым утром, моя дорогая, — произносит он хрипловато.

— Вау, — кое-как умудряюсь вымолвить я, в ошеломлении покачивая головой.

Он обнимает меня еще крепче, передавая моему телу свое тепло.

— Вот именно, черт побери.

— Ты сама скромность, да?

— Скромность? — Он криво ухмыляется. — А что это?

— Ты невозможный мужчина. — Усмехнувшись, я привстаю на цыпочки и чмокаю его в подбородок. — Доброе утро… Хотя стоп. Ты разве не должен быть сейчас на работе?

Не отводя взгляда, он поднимает руку и костяшками пальцев проводит по контуру моего лица.

— К черту работу. Проведи этот день со мной.

— Опять? Так скоро?

Он беспечно пожимает плечами.

— Почему бы и нет?

Ох, Лоренс, друг мой… Если б ты только знал, какой счастливой ты меня делаешь.

— И чем ты хочешь заняться?

Неожиданно Лоренс подхватывает меня на руки. У спальни наклоняется к моему уху и хрипло шепчет:

— Не чем, а кем. Я хочу заняться тобой. Весь… день… напролет. — И по моей спине начинают бежать мурашки.

Когда он переступает порог моей спальни, я замечаю, что на фоне играет The Civil Wars и их «Dust to Dust». Как только он осторожно ставит меня на пол, я отхожу от него. Испытывая внезапную робость, иду к окну, чтобы задернуть шторы.

— Оставь, — отдает приказ Лоренс. Пока мои ладони сжимают ткань, он заступает мне за спину, и вокруг моей талии обвиваются его руки. — Я не хочу пропустить ни одной детали. Потанцуй со мной.

Я испускаю судорожный вздох. Киваю и одной рукой обнимаю его сзади за шею, пока вторая моя рука, так естественно опустившись вниз на его ладонь, сближает наши тела еще теснее, чем раньше. А потом мы начинаем медленно покачиваться в такт мелодии. Моя комната и все, что внутри нее, исчезает. Остается один только Лоренс и ощущение его обнимающих меня рук.

Очень медленно он развязывает пояс моего шелкового халата и распахивает его края, обнажая мое голое тело. Начинает неспешно путешествовать по моей коже, лаская бедра, скользя кончиками пальцев по животу, обводя по кромке мое горячее естество — целенаправленно доводя меня до безумия. Накрыв ладонями мои груди, он щиплет мои соски, жадно покусывает шею, заставляя меня вскрикнуть от боли. Его прикосновения дразнят… насмешничают… боготворят… почитают меня. Наше дыхание становится частым и затрудненным.

— Вот здесь, Лоренс. — Я увожу его руку вниз, где его ласка необходима мне сильнее всего. Наши тела излучают страсть, пылают желанием, и мы растворяемся в жаре момента и эротических движениях наших бедер. — Ты нужен мне здесь.

Лоренс отпускает меня и прижимает к окну. В голову запоздало приходит мысль, что с улицы меня могут увидеть, но заставить себя озаботиться этой мыслью я не могу. Я закрываю глаза, ощутив, как волшебные руки Лоренса раздвигают мои ягодицы, как его пальцы поглаживают меня в том запретном местечке, разжигая во мне огонь.

— Тебе нравится? — сиплым от страсти голосом произносит он.

Обернувшись, я заворожено смотрю, как он скользит по моему телу вниз и становится за моей спиной на колени. Я смотрю, как он подносит палец ко рту и, смазав его слюной, начинает тереть меня, рисуя маленькие круги, а затем, медленно растягивая меня, входит внутрь. Это больно. Это прекрасно. Запретно. Он добавляет еще один палец. Боль нарастает, но вместе с ней нарастает и наслаждение.

— Нравится, как мои пальцы трахают эту твою тугую сладкую задницу?

Я отчаянно киваю ему.

— Боже, да. Я хочу там твой рот.

С тихим смехом Лоренс вытаскивает пальцы и, заменив их ртом, целует, ощупывает, похлопывает мой тесный вход безжалостными движениями языка. По моим венам растекается похоть.

Да.

Да.

Да.

Да.

Он ест меня так, словно умирает от голода, а я — его последняя трапеза. Раздвигая задницу шире, я чувствую, как его язык проталкивается внутрь, ходит во мне в беспощадном темпе. И когда он вновь вводит пальцы, земля улетает у меня из-под ног, и я вижу звезды. Не произнося ни слова, я отталкиваюсь от стекла и поворачиваюсь к нему лицом. Мое дыхание сбилось, тело болит от нехватки оргазма, но я словно лечу.

Взявшись за лацканы его пиджака, я гортанно прошу:

— Ляг в кровать. Я хочу заняться с тобой любовью.

Раздевшись, Лоренс ложится. Пристально наблюдает за мной, зеленые глаза, поблескивая похотью, блуждают по изгибам моей фигуры. Я становлюсь напротив и позволяю халату соскользнуть вниз. Я остаюсь полностью обнаженной. Нас ничего больше не разделяет, кроме невидимых стен, защищающих мое ожесточившееся сердце. Но и те постепенно осыпаются перед ним.

Под его неотрывным взглядом я начинаю идти вперед, и с каждым шагом нечто внутри меня — нечто, чего я не понимаю — начинает отчаянно взывать, тянуться к нему. Не к тому, как он умеет притрагиваться ко мне, не к тому, что я испытываю, когда он берет меня, заставляя трепетать от страха или от возбуждения — но к нему самому.

Взывающему ко мне.

И сегодня я подчиняюсь этому зову.

Неважно, кто кого ловит первым — он меня или я его. Все становится водоворотом эмоций, где мои руки, мой рот, мои легкие — все полно им и ощущениями, которые он во мне пробуждает. Его вкус, запах, голос ласкают меня, а прикосновения развращают. И все остальное теряет значение. Я глотаю его поцелуи, а он — мои стоны. Он пытает меня своими пальцами и дарит экстаз касаниями порочного языка. И когда мое тело начинает ломить от неутоленной страсти, когда я начинаю умолять довести меня до конца, он входит в меня одним глубоким толчком и трахает до тех пор, пока секс, перестав быть сексом, не становится единением тел, стремящихся стать одним целым. Он трахает меня до тех пор, пока перед моими глазами не остается один лишь ослепительный свет, и я кончаю, и волны жара проносятся сквозь все мое тело. И пока он находится глубоко во мне, наполняя меня своей спермой, я — на одно-единственное упоительное мгновение — понимаю, что не одна.

И этого, быть может, достаточно.

Мы лежим в постели, устроившись на боку, и глядим друг на друга. Лоренс выглядит поистине очаровательно с румянцем на скулах, с припухшим от моих поцелуев ртом, с взъерошенными после моих рук волосами. Сложно представить, что этот мужчина управляет многомиллионной империей. Подавшись вперед, я чмокаю его в кончик носа.

Он улыбается — расслабленной, удовлетворенной улыбкой.

— Что это было?

Я счастливо ухмыляюсь.

— Просто захотелось, вот и все, мистер Ротшильд.

Пока мы продолжаем молча смотреть друг другу в глаза, наши улыбки гаснут, словно тающий на улице свет. В наступившем затем покое я ощущаю странное шевеление в области сердца. Я не вполне понимаю, что это. А может, не хочу себе признаваться. Правда всегда и все усложняет, а моя жизнь и без того сложна.

И я отодвигаю от себя это ощущение, заталкиваю его поглубже в место, где все так легко забыть, и позволяю себе наслаждаться моментом.

— Знаешь, после того, как мы познакомились, я пришла домой и погуглила тебя.

С веселым удивлением на лице он выгибает бровь.

— И что же ты раскопала, моя прелестная сыщица?

— Помимо того, что ты баснословно богат и имеешь склонность к актрисам с моделями? — Я кошусь на него, а после, когда он хмыкает, однако ничего из сказанного не отрицает, закатываю глаза. — Немногое. Но мое внимание привлекла статья одного блогера. Там говорилось, что в молодости ты якобы пережил сокрушительное любовное разочарование и потому теперь ни с кем не можешь остепениться. Такое романтическое клише, да? Но мне интересно, правда ли это?

Следя за своей рукой, Лоренс начинает рисовать спирали на моей талии. От нежного прикосновения по мой коже бегут мурашки. На мгновение на его лицо набегает тень.

— Ты разве не знаешь, что любопытство убило кошку?

Закрыв глаза, я переворачиваюсь на спину, сдаваясь Лоренсу и его гуляющим по моей коже пальцам. Мое дыхание ускоряется, пока его рука исследует все уголки моего тела — изучая, запоминая, воспламеняя его.

Он колеблется, явно взвешивая, сколько можно мне рассказать.

— Ей было семнадцать, когда я ее встретил, и она была совершенно недосягаема для меня. Я тогда был эдаким стоиком — серьезным, неулыбчивым парнем двадцати восьми лет, больше похожим на сорокалетнего, как шутили мои друзья. Любые движения в ее сторону были для меня исключены. В свою защиту скажу, что я не знал, сколько ей лет, когда впервые ее увидел. Я знал одно: что женщины прекраснее я еще не встречал.

— Как-то раз я попал без зонта под ливень, пока шел к себе в офис, и решил переждать непогоду в ирландском пабе, попавшемся по пути. Я зашел туда и направился к стойке, где седой старик протирал бокалы. Усевшись и заказав себе выпить, я огляделся и в тот же миг увидел ее. Она что-то записывала в блокнот за столиком сбоку. Я предположил, что она студентка, и трудится над какой-то заданной на дом работой. От усердия у нее между бровей залегла крошечная морщинка, и я поймал себя на том, что меня тянет ее разгладить.

— Она подняла лицо и, когда наши глаза встретились, улыбнулась. Я смутился. Захотел отвернуться, однако из-за ее улыбки не смог. Ее улыбка была бесхитростной, простодушной. Манящей. Так не похожей на все, к чему я привык.

— Она кажется милой. — Я накрываю его руку ладонью. — Но продолжай… Что было после? Ты заговорил с ней?

— Не в тот день, но в итоге да. Я, можно сказать, стал одним из самых преданных завсегдатаев этого паба.

Я смеюсь.

— Как часто ты приходил туда?

— Не пропускал ни дня.

— А она? Тоже всегда была там?

— Да. Вообще она подошла ко мне первой. Я приходил туда изо дня в день с единственной целью все-таки заговорить с ней, но, стоило мне увидеть, как она болтает с другими посетителями, озаряя все помещение своим внутренним светом, и я каждый раз ощущал себя недостойным. Однажды, когда я уже собрался уходить, она подошла ко мне и представилась. Сказала, что ей надоело ждать от меня первого шага, и потому она берет дело в свои руки.

Я пытаюсь представить, какое у Лоренса стало лицо после этих слов, и мягко смеюсь.

— Похоже, она была замечательной. Мне она нравится.

— Как только выяснилось, сколько ей лет, я решил забыть о ней и перестал заходить в тот паб. Но чем дольше держался от нее в стороне, тем сильнее мне ее не хватало, тем больше я хотел ее. Я боролся с самим собой, но победить сердце не вышло. Сердце — оно ведь, знаешь, капризное. Уж если чего захочет, то логика может отправляться к чертям. И в конце концов я вернулся. Со временем мы подружились. Я смирился со своим влечением к ней, пообещав себе подождать, когда она станет совершеннолетней, чтобы тогда начать ухаживать за нею как полагается. — Он делает паузу, полностью уйдя в воспоминания о прошлом.

— Впервые за очень долгое время я ощутил, что во мне видят меня — а не Лоренса, сына Александра и Барбары Ротшильд. — Он качает головой, на красивом лице — мягкая улыбка. — Она была совсем юной, но что-то в том, как она двигалась и смотрела на меня, сводило меня с ума. Шли дни. Я отчаянно влюбился в нее и был счастлив любить ее издалека. Я знал, что и у нее есть ко мне чувства, но насколько они глубоки, не понимал.

— Как-то раз, когда мы после кино возвращались домой, она спросила, почему я до сих пор не поцеловал ее. Я был так ошарашен, что не нашелся с ответом, и тогда она рассмеялась и поцеловала меня сама. В день, когда ей исполнилось восемнадцать, я поговорил с ее дедом. Сказал, что до беспамятства влюблен в его внучку, и попросил разрешения пригласить ее на свидание.

— Почему не с ее отцом?

— Ее родители умерли, когда она была совсем маленькой, и они с младшим братом остались на попечении у бабушки с дедушкой.

Я хмурюсь, думая о том, что ее история очень похожа на историю Ронана. Но потом, не желая думать о нем, заталкиваю эту мысль в подсознание.

— Ее дед дал мне свое благословение. Мой план был таков: пригласить ее на празднование восьмидесятилетнего юбилея своего деда и там наконец-то начать действовать. Когда мы приехали, я представил ее членам своей семьи, близким друзьям и Брэдли Стэнлопу, своему лучшему другу.

Мои глаза удивленно распахиваются.

— Из «Стэнлопской стали»?

Он сжимает челюсти.

— Ты его знаешь?

— Конечно. Не лично, но он встречался с Пенелопой Питт, моей любимой актрисой.

Он горько смеется.

— Да, он такой, наш Брэдли. Он был золотым мальчиком — всеми любимым, всегда с красоткой под боком. Я же рос замкнутым, до крайности стеснительным в общении с девушками и не высовывал носа из книжки.

— Как же вы подружились, если были настолько разными?

— Наши семьи были очень близки. Мы вместе росли и ходили в школу. Я восхищался им, поскольку видел в нем то, чего сам был лишен. Пока я утопал в ответственности и родительских ожиданиях, он был волен делать абсолютно все, что захочет. Полагаю, в глубине души мне хотелось стать на него похожим, узнать, каково это — быть всеобщим любимцем.

— Что случилось после того, как вы пришли туда?

Он с деланным безразличием пожимает плечами, но его взгляд становится жестким, и скрыть это у него не выходит.

— Брэдли увидел ее и захотел. Он вскружил ей голову своей внешностью, шармом, фамилией своей семьи, вниманием, которое уделял ей.

— Что! О боже… нет. — Я трясу головой, мое сердце болит за него. — Но она же…

— Любила меня? — насмешливо договаривает он. В его тоне лед. — Нет, Блэр. Я так не думаю. Довольно скоро они начали встречаться, ну а я продолжил жить дальше, как жил.

— Но так и не забыл ее, да?

Пока он удерживает мой взгляд, я догадываюсь, каким будет ответ.

— Однажды я случайно увидел ее на улице. Едва взглянув на нее, я немедленно понял, что что-то произошло. В ее глазах больше не было света. Я собирался пройти мимо, сделав вид, что не заметил ее.

— Но?

— Она расплакалась, стала вымаливать прощение за свою слабость. Потом, успокоившись, призналась, что забеременела от Брэдли. Вот только Брэд успел ее расхотеть. Он предложил ей деньги, чтобы она избавилась от ребенка и убралась из его жизни, — с отвращением произносит он.

— Ублюдок. И что же ты сделал?

Какое-то время Лоренс молчит.

— Я предложил ей выйти за меня замуж, пообещав воспитать ребенка как своего. Но она отклонила мое предложение. Сказала, что, пока была ослеплена Брэдли, не осознавала, что на самом деле любит меня, и именно по этой причине не станет мной пользоваться.

— Милый мой человек. — У меня разрывается сердце от боли за женщину, для которой все было уже слишком поздно, и за мужчину, который лежит рядом со мной. Любовь обошлась с ним жестоко. — А что было после?

— Я пошел к ее дедушке с бабушкой. Поначалу они не хотели брать мои деньги, но, увидев, что я все равно не отступлюсь, все же приняли мою помощь. Чему я был рад.

Волна ревности бьет меня прямо в грудь.

— Ты еще любишь ее?

Его взгляд обжигает.

— Нет, Блэр. Не люблю.

Сквозь меня проносится внезапный всплеск острой, головокружительной нежности к мужчине напротив. Я забираюсь на него, ложусь и, стремясь прогнать из его глаз угнетенное выражение, начинаю с головы до пят осыпать поцелуями.

— Знаешь, что я думаю?

— И что же, моя дорогая?

С порочной улыбкой на лице я провожу языком по его соску.

— Я думаю, нам надо вдрызг упиться шампанским. — Моя ладонь змейкой проскальзывает между нами и, обхватив его член, начинает неспешно ласкать его, пальцы ощущают, как он твердеет. — Или заказать много-много вредной, жирной еды…

— Да? — выдыхает он, закрывая глаза.

Попался! Я отпускаю его, беззащитного, и молниеносно бросаюсь в атаку. Щекочу подмышками и по бокам, заставляя расхохотаться, но в момент, когда я думаю, что победила, Лоренс внезапно переворачивает меня и, подмяв под себя, берет в плен, а его пальцы начинают неумолимое наступление на мое тело. Мы смеемся, смеемся, смеемся… пока у нас не начинают болеть животы, а на глазах не выступают слезы.

— О боже, Лоренс, перестань! — хриплю я. — Умоляю тебя!

— Попроси как надо.

— Ты победил! Победил!

Лоренс останавливается и начинает покрывать поцелуями каждый дюйм моего тела, успокаивать меня языком. К тому времени, как он добирается до моих губ, я встречаю его полуоткрытым, изголодавшимся по нему ртом.

— Проклятье, Блэр, — произносит он хрипло. Накручивает мои волосы на ладони, взгляд блуждает по моему лицу. — Ты хоть представляешь, что ты со мной делаешь?

Я трясу головой, но что захватывает меня врасплох, моментально лишив дара речи, так это проблеск живой эмоции, которая на долю секунды появляется в глубине его глаз.

— С тобой я снова вспоминаю, каково это — жить. С тобой я…

Пока его слова заплывают мне в уши, я слышу совсем другой голос, а перед глазами появляется совсем другое лицо…

…Он усмехается.

— Давай завтра встретимся, Блэр.

Борясь с желанием улыбнуться, я качаю головой.

— Я наверняка пожалею об этом.

— Может быть… но разреши себе хоть немного пожить.

— Я люблю, когда все просто и строго по плану.

— Лучше прожить жизнь, полную сожалений, чем не жить вообще. — Он понижает голос и прибавляет хрипло: — Позволь показать тебе, как это делается…

…Нет, нет, нет, нет, НЕТ! Ронану нельзя рушить этот момент. Только не сейчас. Пожалуйста. Накрывая ладонями щеки Лоренса, я надеюсь, что он не слышит боль в моем сердце, когда я притягиваю его к себе.

— Ш-ш… Поцелуй меня, Лоренс.

Когда наши губы сливаются воедино, я понимаю, что целую его, отдавая себя без остатка, обманом заставляя себя поверить в то, что он, этот мужчина, и есть тот, кто мне нужен. И по мере того, как поцелуй становится все нетерпеливей, все жарче, понимаю, что верю своей собственной лжи.

Он отстраняется.

— Давай вернемся ко мне.

— Зачем? — Я сонно моргаю. — Что не так с моими апартаментами?

— Ничего. — Он обнимает меня покрепче. — Я хочу проснуться рядом с тобой у себя в постели.

Позже, оказавшись в теплом, безопасном пространстве его спальни, я засыпаю в объятьях Лоренса. И в этом полубессознательном состоянии, когда сооруженная мною ложь начинает отшелушиваться, открывая спрятанную под ее слоями-обманками правду, я мечтаю о том, чтобы меня обнимали совершенно другие руки.