Сладкий яд

Глава 5

Цель сегодняшнего секса — не сблизиться с кем-то. Цель — достичь эмоционального ступора, в котором я смогу потерять себя в ее теле и перестать жить в аду. Достичь момента, где мой член, окруженный ее теплом, будет вколачивать в нее мои чувства к другой. Где не останется ничего — ни эмоций, ни воспоминаний, ни ожиданий. Один лишь чистый, неразбавленный, эгоистичный экстаз.

За исключением нескольких фраз, которыми мы обменялись в такси, мы не сказали друг другу ни слова. Не потому, что в словах нет нужды — она есть, — но никакие из них не относятся к тому, что мы собираемся сделать. Кроме того, молчание позволяет каждому из нас сражаться со своими призраками. Я оглядываюсь на нее. Впитываю глазами насыщенный цвет ее светлых волос, будто спряденных из чистого золота, две тонкие морщинки, которые заключают ее рот точно в скобки, ее прямую осанку. Она напоминает мне солдата, готовящегося лицом к лицу встретить врага. Единственное, что предает ее ледяную невозмутимость — влажная ладонь у меня в руке. А может, вспотела не ее, а моя ладонь.

У самой квартиры я оборачиваюсь.

— Последний шанс передумать.

— Почему у меня такое чувство, будто ты сам хочешь, чтобы я передумала? — Она бросает взгляд в мою сторону, и наши глаза ненадолго встречаются. Затем снова смотрит прямо перед собой. — Или, быть может, ты боишься, что я…

Я пришпиливаю ее к стене, вдавливаюсь в ее грудь своим торсом.

— Я не боюсь. Я лишь хочу убедиться, что ты не собираешься передумать, потому что, как только мы зайдем вон в ту дверь, — я киваю в сторону своей квартиры, — я тебя трахну. И тебе это понравится от начала и до конца. Пока я буду трахать твою п. ду снова… снова… и снова. — Пока я не забуду, что та, другая, не может принадлежать мне. — Ты меня слышишь?

Быть может, я так нарочито жесток с нею, потому что в глубине души на самом деле боюсь. Боюсь, что эта женщина сотрет последние следы Блэр, оставшиеся в моей квартире, в моем теле, в моей душе.

— Поэтому спрашиваю в последний раз. Ты точно этого хочешь?

— Ш-ш… Достаточно. — Она берет мое лицо в руки, и наши рты оказываются так близко, что я ощущаю на губах шепот ее дыхания. — Я здесь, потому что хочу тебя. Вот и все. Ничего больше.

Без единого слова я отталкиваюсь от нее и ухожу к двери в свою квартиру. Открываю. Пропускаю ее вперед и, как только она, задев мою грудь плечом, заходит внутрь, защелкиваю замок.

Ни к чему не прикасаясь, она оглядывает мою маленькую, неубранную квартиру.

Я потираю шею.

— Должен сказать, я удивлен, что ты еще здесь — после того, что сейчас случилось.

Не глядя на меня, она отвечает:

— Я тоже. Признаться, я удивлена, что вообще согласилась пойти с тобой. Наплевать на осторожность, отправиться на квартиру к незнакомому человеку… я известна, как человек совершенно иного склада.

Голос у нее спокойный, успокаивающий, и я ловлю себя на том, что мне нравится ее слушать. Я прислоняюсь плечами к плоской поверхности двери, складываю руки на груди.

— Какого же? — любопытствую я. — Ты похожа на тех, кто никогда не нарушает правила. Я угадал?

Она смеется, но каким-то пустым смехом.

— О, даже не знаю… Сперва меня натаскивали быть идеальной дочерью, потом — идеальной женой. И внушали, что импульсивность — это эмоция слабых.

— И все же ты здесь.

— Да. Я здесь.

— Ты замужем? — Я смотрю на ее руку. Обручального кольца на ней нет.

— Разведена. И мне бы хотелось не обсуждать эту тему.

Я согласно киваю. Так странно вновь видеть женщину среди моей мебели и вещей. Ей, элегантной и отстраненной, здесь явно не место. Поворачиваясь из стороны в сторону, она оглядывает мой древний диван с протертой обивкой, книги в бумажных обложках, разбросанные на деревянном полу, маленькую кухню справа.

— Извини за бардак. Я не ждал гостей.

Я вижу, как ее внимание привлекает то, что лежит на деревянном журнальном столике. Она наклоняется и поднимает смятую фотографию — единственную фотографию, которую я оказался не в состоянии выбросить. Даже не глядя на нее, я знаю, что краски запечатленного там женского лица начали блекнуть — как и то, насколько большая разница между мужчиной на снимке и нынешним мной.

Пальцем она ведет по лицу, которое мои пальцы выучили наизусть.

— Она ослепительна.

Я тру свою грудь. Как нечто пустое может так сильно болеть?

— О да.

— Что случилось?

Я смотрю на фотографию у нее в руках.

— Я полюбил ее.

И внезапно воспоминание о ней бьет меня по лицу…

…Садилось солнце. Мы лежали, раскинувшись на траве, наши тела согревали теплые лучи янтарного света, нашу кожу ласкал сладкий воздух — сладкий, потому что пах ею. Я помню, как она повернулась ко мне, взглянула на меня своими сапфировыми глазами, и через этот взгляд мы обменялись той невысказанной правдой, в которую она слишком боялась, а я слишком жаждал поверить.

— Не двигайся. Хочу снять тебя ровно так, как сейчас.

Она рассмеялась, но все же не стала противиться. Сделав снимок, я отложил камеру на покрывало, повернулся к ней и накрыл ее щеку ладонью. Закружил по скуле большим пальцем.

— Он сошел вниз, избегая подолгу смотреть на нее, как на солнце, но он видел ее, как солнце, и не глядя.[1]

Она лениво улыбнулась.

— Пытаешься соблазнить девушку Толстым?

— Не знаю. А у меня получается?

Она взглянула на меня, и в ее глазах заискрилось веселье.

— Ты даже не представляешь. — Мы оба расхохотались, но как только момент прошел, она тихо прибавила этим своим хрипловатым голосом: — Неужели ты правда здесь? — Она нашла мою руку, поднесла ее к губам и приложилась к ней в поцелуе. Он был таким мягким — можно было подумать, что мне показалось. Но нет. От ее ласки по моим венам понесся ток, медленно пробуждая мою душу и чувства. И, черт, я никогда еще не чувствовал себя настолько живым.

Я придвинулся к ней и приподнялся на локте, чувствуя, как острые травинки щекочут мне кожу. В таком положении я мог впитывать взглядом буйство ее черных волос, которые, обрамляя ее лицо, оттеняли нежный румянец на скулах, и цвет ее красных, как яблоко, губ.

— Правда, — ответил я шепотом.

— Все это словно сон… и я не хочу, чтобы он заканчивался. — В ее голосе появился страх, свет в глазах потускнел, сменяясь печалью.

— Я очень даже настоящий, Блэр, — прошептал я перед тем, как куснуть ее за ухо. — И никуда не денусь. Я прилип к тебе.

— Но надолго ли? — спросила она, и я вновь услышал в ее словах, в ее голосе страх.

— На столько, малыш, на сколько ты разрешишь мне.

— Навечно?

— Даже вечности будет мало. — Склонившись над нею, я ощутил, что ее тело дрожит. Я поцеловал ее в кончик носа, поцеловал ее веки, изгиб ее шеи, рот…

Я целовал ее долго-долго, пока не заклеймил ее собой целиком и полностью, пока в мой язык не впечатался ее вкус. Когда мы отстранились друг от друга, Блэр улыбнулась мне, и я подумал, что жизнь не может быть прекраснее, чем она есть сейчас.

— Что?

— Я простой человек, Блэр. Мне не нужны дорогие вещи для счастья или для того, чтобы доказать, что я что-то стою. И, знаешь, очень долго я думал, что у меня все прекрасно. Я был здоров, у меня была крыша над головой, еда на столе. Возникали ли у меня мысли о том, что все может быть лучше? Возможно, но я не зацикливался на них. Моя жизнь устраивала меня. Но, думаю, в глубине души я понимал, что чего-то в ней не хватает. Я не знал, чего именно. Пока не встретил тебя.

— Ронан…

— Нет, выслушай меня до конца. Я знаю, как это звучит, и, может, это безумие, но я впервые ощущаю себя так, словно проснулся от долгого сна. Моя жизнь больше не в тумане. И все благодаря тебе. — Сделав паузу, я сорвал с ее губ еще один поцелуй. — К черту все. Давай сбежим и поженимся. По-настоящему. Прямо сегодня. Стань моей и только моей.

Блэр хихикнула.

— Ненормальный! Ты знаешь, что я и так твоя.

— Моя ли?

Она помолчала немного.

— Ронан, чего ты хочешь?

— Стать твоим кислородом, Блэр, как ты стала моим. Навечно. И однажды я добьюсь того, что ты ответишь мне «да».

Когда она посмотрела на меня, в ее глазах были слезы.

— Ах вот как? — спросила она. Ее голос дрожал.

— Угу. — Я снова взял ее лицо в ладони и почувствовал, как одна сбежавшая слезинка капнула мне на палец. — Я никогда не откажусь от тебя, поняла меня?

Она осталась молчать, потому что знала — все это было ложью. Все слова, все взгляды, все прикосновения. Все было гребаной ложью. И, что самое смешное, в самую прекрасную ложь я влюбился — в нее. Ее поцелуи были обманом, сладким ядом на вкус, ее смех — приманкой для моей гибели, ее тело — проклятой игрушкой дьявола.

Но опять же, любовь — это грязная, кровавая, подленькая игра. Любви плевать на правила и на честность. Она может вдохнуть в тебя жизнь, пробудить желание измениться к лучшему, и с тем же успехом — убить тебя, а заодно и твои мечты. В один миг.

— …И что же произошло? — возвращает меня в настоящее женский голос, и ее лицо, ее светлые волосы заменяют лицо и волосы Блэр.

То, что происходит всегда, когда ты забываешь о своем месте в мире и осмеливаешься мечтать.

— Она разбила мне сердце.

Я преодолеваю разделяющие нас шаги, пока не подхожу к ней вплотную. Костяшками пальцев провожу по ее лицу, а она, полуприкрыв глаза, льнет к моей ласке. Я беру ее за подбородок. Склоняясь к ней, поднимаю ее лицо. Когда мои губы касаются ее губ, она закрывает глаза и отдает себя поцелую. Но я — нет. Я не могу. И ненавижу себя за это, потому что, целуя другую женщину, я все равно ощущаю вкус Блэр.

Когда поцелуй подходит к концу, я говорю ей:

— Теперь разденься.

На ее лице впервые появляется неуверенность.

— Я не такая молодая и красивая, как она.

Ее слова что-то творят со мной. Нет, они не затрагивают никаких струн, ничего такого — это попросту невозможно. Может, если б я встретил ее в другой жизни, где я был бы целым… Но они пробуждают во мне желание показать ей, какой я ее вижу. Ее красоту, которая с каждой секундой становится все очевидней.

Я отпускаю ее и заступаю ей за спину. Не прикасаясь, склоняюсь к ней.

— Ты очень красивая. Покажи мне себя. Всю себя.

Она делает судорожный вдох. Отходит в сторону. Повернувшись ко мне лицом, по очереди снимает с плеч тоненькие бретельки. Зрелище того, как она раздевается для меня, не просто эротическое, оно опьяняет. Под моим взглядом шелк скользит по ее подтянутому телу плавно, словно вода, открывая нежные формы, маленькие, но безупречные грудки, гладкую сладкую промежность. Мои ладони начинают зудеть. Я хочу исследовать ее всю. Хочу, чтобы тепло ее кожи просочилось в меня, согрело меня — хоть на миг.

Она прикрывается руками, нервно и неуверенно.

— Не прячься от меня. — Я развожу ее руки в стороны. — Ты изумительна.

— Ты говоришь так из вежливости. Я видела ее фотографию и знаю, к чему ты привык. И могу сразу сказать, что совершенно на нее не похожа.

— Ты права. Но тем не менее я хочу тебя.

Она краснеет. Румянец идет ей, вызывает желание смущать ее вновь и вновь. Мой член твердеет, соглашаясь со мной. Я сокращаю расстояние между нами до тех пор, пока мой торс не упирается в кончики ее грудок. Ее соски заостряются, дыхание становится частым.

— Да и как тебя не хотеть? Ты красива, желанна и охерительно сексуальна. — Моя рука поглаживает ее кожу, движется от плеча к нежной выпуклости груди. — Я хочу провести языком по каждому твоему изгибу, побывать им в каждом отверстии твоего тела. — Я захватываю ее волосы в горсть и убираю их в сторону, обнажая шею, потом наклоняюсь и целую ее, ощущая ртом ее пульс. — Узнать вкус твоего пота, твоего желания, всего, что может предложить твое тело. — Я выпрямляюсь. Берусь за ее бедра и, вминаясь пальцами в плоть, рывком притягиваю к себе.

Ее глаза распахиваются, показывая мне, насколько расширенными стали ее зрачки. Она облизывает губы.

— Я тоже тебя хочу.

Я кладу ладонь ей на шею, и мы начинаем отчаянно целоваться. Нет места воздуху. Нет места мыслям. Нет места ничему, кроме ощущения ее рта, ее кожи под моими руками. Я вдыхаю ее, впускаю в легкие ее аромат, одурманивающий меня запахом похоти и желания. Ищу забвения в ее теплом, притягательном теле.

Но мне нужна не она.

Мне нужно перестать чувствовать. Заглушить биение своего сердца.

Оторвавшись от ее губ, я целую ее ото рта до шеи, спускаюсь, наслаждаясь вкусом ее пота, вниз, к ее грудкам, языком щекочу соски. Мои зубы впиваются в ее кожу, и она вскрикивает. Ее боль — мое удовольствие. Ее кровь утоляет мне жажду. Она тянется к моим волосам, тащит меня за них вверх. Оказавшись лицом к лицу, мы снова целуемся, но на сей раз это ее зубы пытаются пустить мне кровь, и ее ногти больно вонзаются в мою кожу. И это охренеть как прекрасно.

Я ловлю ее руку и кладу на свой член, тру себя ее ладонью сквозь джинсы.

— Теперь сядь. Я оттрахаю тебя в рот.

Она садится на диван. Я расстегиваю ремень, затем джинсы. Вытащив член, ласкаю себя перед ее лицом. Обвожу им по контуру ее губы.

— Открой.

Я вхожу в нее, затем обеими руками хватаю за голову и тяну к себе. Чувствую, как она жадно сосет меня, пока я вталкиваюсь в нее, трахая этот сладкий рот. Быстро. Безжалостно. Ритм изнурительный, но она не останавливает меня.

Со стоном я вынимаю член. Смотрю, как она вытирает подбородок и губы. Моя плоть влажно поблескивает от ее слюны.

— Повернись и встань на колени. Теперь я возьму тебя.

Она безотчетно выполняет мои инструкции, но перед тем, как она поворачивается, я успеваю увидеть в ее глазах голод. Она хочет этого не меньше меня. Встав за ее спиной, я достаю из бумажника презерватив и, раскатав его на своем члене, за задницу притягиваю ее к себе. Держась за член, раздвигаю им ее ягодицы, медленно ласкаю оба ее входа, смазываю себя ее влажностью.

— Черт, ты уже насквозь мокрая.

Она толкается к моему члену, хочет его, умоляет взять ее. Намотав ее волосы на кулак, я оттягиваю ее голову назад.

— Мне нравится то, что ты полностью в моей власти. — Я наклоняюсь и сквозь зубы шиплю ей в ухо: — Хочешь, чтобы я отымел тебя прямо так, да?

Ее лицо рядом с моим, затылок касается моего плеча, я вижу ее прекрасную хрупкую шею, ощущаю запах ее духов, ее пота, когда, наклонившись, провожу по ее шее носом.

Она трепещет, кивает, и я агрессивно толкаю ее вперед — она падает на руки, — потом раздвигаю ее ягодицы и любуюсь зрелищем того, что собираюсь взять.

— Какая симпатичная дырка.

Смочив два пальца слюной, я провожу ими по ее клитору, потом вдавливаю глубоко в нее, и ее сотрясает дрожь. Комнату наполняют влажные звуки, с которыми мои пальцы трахают ее со спины, и это сводит меня с ума. Она цепляется за спинку дивана, ногти оставляют на кожаной обивке следы, пока моя рука ускоряется, пока я отпускаю свое разочарование, свою злость, свою жажду, свое влечение к ее телу. Я поступаю с ней как эгоистичный ублюдок, но не могу заставить себя остановиться. Это нужно мне сильнее, чем сделать следующий вдох.

Я ненавижу тебя, Блэр.

Ненавижу.

Я вынимаю пальцы, толкаюсь ближе и хватаю ее за бедра. Надрочив свой член в кулаке, вхожу в нее одним глубоким и быстрым толчком. Я трахаю ее так, словно ищу в ее теле свое спасение и утешение.

Но спастись не выходит.

Я закрываю глаза и вижу за веками Блэр. Я вижу, как она оглядывается, пока я вхожу в нее сзади, как улыбается, как ее улыбка насмехается надо мной. И чем сильнее мой член входит в женщину со светлыми волосами, тем громче становится у меня в ушах хохот Блэр.

Я трясу головой, чувствуя, как по коже, точно паучьи лапы, ползут капли пота. Пытаюсь выдворить ее из сознания, но не выходит. Никак. Я поднимаю голову, вижу в окне наше отражение. Наши глаза встречаются; на плоскости стекла отражается ее красота, но я в таком состоянии, я так онемел внутри, что ничего не чувствую. Отпустив ее плечо, я начинаю тереть ее клитор. Быстро. Еще быстрее.

Она стонет, просит не останавливаться, но в момент, когда я чувствую приближение наших оргазмов, начинает звонить телефон. Мне плевать, кто это. Пусть оставит сообщение на автоответчик.

Это она.

Преследует меня. Вытрахивает мне мозг.

Ее голос плывет по тесному пространству моей квартиры, пока я снова и снова долблю членом другую женщину.

— Привет… Это я. Знаю, уже поздно, но я не могла заснуть.

Моя челюсть напрягается, я закрываю глаза и делаю новый рывок вперед, тру ее между ног, с каждым разом вторгаюсь в нее все жестче и чаще.

— Я… Я сама не знаю, зачем звоню. Ты, наверное, и слышать меня не хочешь…

Пока нас окружает звук ее голоса, наш ритм становится все отчаянней. Я стискиваю ее бедра так сильно, что мои пальцы оставляют на белой коже следы.

— Просто… я хотела сказать тебе, что ты очень много для меня значишь.

Наши тела продолжают сталкиваться, мы словно море и камень, я тру ее все быстрее… быстрее… быстрее… пока она не кончает под моей рукой и на моем члене.

— Мне тебя не хватает.

Голос Блэр, эти ее слова переполняют мое сознание, когда я с исторгшимся из груди криком делаю последний толчок и кончаю в другую женщину. Сразу выскользнув из нее, я, не снимая презерватива, тянусь к ней и заворачиваю в объятья, чтобы утешить. Я чувствую, как ее трясет, но до тех пор, пока сквозь звон в голове не прорывается ее голос, не осознаю, кто на самом деле дрожит: я сам.

Это не я успокаиваю ее.

Это она меня утешает.

— Ш-ш… все хорошо, — шепчет она, поглаживая меня по голове.

Я прижимаюсь к ней еще крепче.

— Я…

— Ш-ш… Молчи. Не надо ничего говорить. Я здесь… И я никуда не денусь.

Меня будит стук дождя по подоконнику. Я озираюсь будто в тумане. Вижу, что соседняя подушка пуста. Касаюсь вмятин, которые оставило ее тело. Теряюсь в ощущении прохладной простыни под ладонью, пытаясь уловить отпечаток ее тепла, найти следы ее недавнего присутствия рядом. Но все, что осталось, — холодные, как лед, простыни, в которых запутались мои ноги.

Ушла. Да… я в последнее время на высоте. Сначала с Блэр, теперь с нею. Что ж, тем лучше. Она спасла нас обоих от очень неловкого утра.

Мой взгляд падает на будильник справа. 05:13 — кровоточат красные неоновые цифры в гнетущей темноте спальни. Черт, еще рано. Я поднимаюсь с кровати. Надевая пару сетчатых шорт, выглядываю за окно и понимаю, почему так темно. Снаружи ливень, плотные, мрачные тучи спрятали синее небо за темно-серым непроницаемым одеялом. Я подхожу к окну, открываю защелку и распахиваю его. Растягивая руки и спину, с наслаждением вдыхаю сырой запах дождя.

Спустя несколько секунд я ухожу на кухню заварить себе кофе. Уже переступаю порог и вдруг останавливаюсь, как вкопанный. Я не ожидал увидеть свою вчерашнюю гостью. Ее светлые волосы собраны в идеальный пучок балерины — или как, черт возьми, называется такая прическа. Она стоит у кофе-машины, а рядом на стойке дымятся две чашки кофе.

Я стесненно растираю ладонью грудь, глядя на знакомые формы, затянутые в черный шелк. Даже не верится, что эта статная женщина, которая выглядит так, словно в ее венах течет лед, и есть то разнузданное существо, с которым я был этой ночью.

— Ты еще здесь.

Сложив руки на груди, она прислоняется бедром к краю стойки.

— Ты заметил. — Мы встречаемся взглядами, и я замечаю в ее глазах поддразнивающий огонек. — Надеюсь, ты не станешь возражать, но я позволила себе вольность заварить кофе.

— Нет, — я откашливаюсь, — нисколько. Спасибо.

— Не могу почувствовать себя человеком, пока не выпью свою первую чашку кофе, — произносит она.

Заводит утреннюю беседу.

— У меня то же самое.

В неловком молчании мы глядим друг на друга, и спустя минуту я наконец-то решаю заговорить.

— Насчет прошлой ночи…

— Ты не обязан что-либо объяснять.

— Я не к тому. Просто хотел извиниться за то, как обращался с тобой вчера. Я был зол и выместил свою злость на тебе, а ты ничего этого не заслуживала. И еще… — Я морщусь, вспоминая звонок Блэр и то, что случилось после. — Черт, дико неловко, но…

— Стоп. Больше ни слова. Ты сразу предупредил меня о том, чего хочешь. Я согласилась и пришла сюда добровольно. Я большая девочка.

— Это какая-то проверка, когда ты говоришь одно, но подразумеваешь совершенно другое, а я обязан догадаться, что именно?

Она улыбается.

— Вовсе нет. Поверь, никакого скрытого смысла в моих словах нет.

Эта женщина вообще настоящая? Где ее носило всю мою жизнь?

— Ясно. — Подходя к ней, я замечаю, что она окидывает меня оценивающим взглядом. — Нравится то, что ты видишь?

Она не отводит глаз. Напротив, продолжает рассматривать меня — внимательно и неспешно.

— Вполне.

Ее ответ разрезает повисшее в воздухе почти ощутимое, почти видимое напряжение, и я, расслабившись, усмехаюсь. Да, у этой женщины есть яйца. Хотя можно и не удивляться, если вспомнить ее вчерашнее поведение. Остановившись напротив нее, я двумя руками берусь за край стойки по бокам ее бедер и нависаю над нею. А она не ведет и бровью.

— Осторожней, красавица.

Она облизывает губы, и отдача от этого зрелища уходит прямиком ко мне в пах.

— А что, если я не хочу быть осторожной? — Она опускает глаза на мою голую грудь. Поднимает руку, мягко ведет подушечками пальцев по моим тату. Изучает их. Под ее легкими прикосновениями меня тянет закрыть глаза и насладиться окутывающими меня ощущениями, но я все продолжаю смотреть, как ее пальцы обводят узоры, которыми разрисована моя плоть. — Маленький принц? — спрашивает она, наконец поднимая взгляд.

Я киваю. Отступаю на шаг назад. Ее вопрос вызывает новые воспоминания о Блэр, о том идиллическом дне, который мы провели вместе, и внезапно я начинаю тонуть — в них, в ней и в прошлом.

Проклятье. Ну почему я не могу выбросить ее нахер из памяти?

— Я сказала что-то не то? — спрашивает она, мило смешавшись.

— Нет, ничего такого… — Я хочу сказать ее имя, и в этот самый момент понимаю, что не знаю его. Отвернувшись лицом к гостиной, я откидываюсь на стойку с ней рядом. Наши плечи соприкасаются. — Можно кое о чем спросить тебя?

— Конечно.

— Как тебя зовут?

Она смеется. Я тоже хочу улыбнуться, но не могу.

— Не поздновато ли для таких вопросов?

— Лучше поздно, чем никогда.

Качнув головой, она протягивает мне руку.

— Меня зовут Рэйчел. Приятно познакомиться…?

Я беру ее руку, но не шевелюсь.

— Ронан.

— Приятно познакомиться, Ронан. У тебя симпатичная квартира. — Она отворачивается, прерывая нашу игру в гляделки. Переводит взгляд на копию знаменитого черно-белого снимка, где отряд американских солдат бежит по воде в сторону берега. — И хороший вкус.

— Ты знаешь Роберта Капу?[2]— Я приятно удивлен.

— Конечно. Я большая его поклонница. — Она подходит поближе к рамке. — Не думала, что ты можешь оказаться любителем фотографии.

Хмыкнув, я складываю руки на груди, засовываю ладони подмышки.

— Серьезно?

— Да. То есть, я понимаю, что встретила тебя на художественной выставке…

— Почти. Насколько мне помнится, мы так и не зашли внутрь, — поддразниваю ее я.

Она краснеет.

— Не суть. В общем, если человек пришел на выставку, это еще не значит, что…

Ее внимание привлекает что-то, лежащее на полу. С участившимся пульсом я смотрю, как она наклоняется и поднимает еще одно фото в рамке. Пока я мысленно проклинаю Джеки и желаю ей провалиться в ад, моя светловолосая гостья восхищенно рассматривает снимок. Я знаю, что там — смеющийся, растрепанный Олли, который гоняется за щенком по парку. Этой фотографией я горжусь, потому что у меня получилось запечатлеть в одном кадре и его невинность, и живость его характера.

— Какая красота. Чье это? Я не узнаю автора.

Испытывая дискомфорт, я тру шею и вновь проклинаю Джеки. Вспоминаю тот день, когда, вернувшись с работы, застал ее у себя дома с пачкой моих уже оформленных в рамки работ. Стены моей квартиры, до того покрытые фотографиями людей, которыми я восхищался, были голыми.

— …Что здесь происходит? — спросил я.

Она обернулась с молотком и гвоздями в руках.

— О, привет! Ну, меня бесит то, что ты прячешь от людей свой талант, так что я в буквальном смысле решила взять дело в свои руки.

— И без разрешения развесить на стенах мои фотографии?

— Твои потрясающие фотографии, и только попробуй остановить меня. Может, ты и выше меня сантиметров на двадцать и больше не тощий десятилетний мальчишка, но я до сих пор в состоянии надрать тебе задницу, даже не сомневайся, — ответила Джеки, сверкнув глазами.

— Ну почему старшие сестры такие вредины?

Я раздосадовано застонал, а она отправила мне воздушный поцелуй и вернулась к работе. Не желая обижать ее, я снял фотографии только после того, как она ушла…

— …Это твои работы? — слышу я голос Рэйчел.

Мое внимание возвращается к ней.

— Да, но необязательно так удивляться.

Она улыбается, и я вижу, как улыбка превращает ее холодную красоту в теплую, сладкую. Она откладывает фотографию Олли, берет вторую, потом еще, пока не просматривает штук пять.

— Ты очень талантлив.

Пожав плечами, я забираю у нее фотографии и, бросив их на пол, притягиваю ее к себе в объятья.

— Тебе кто-нибудь говорил, какая ты красивая, когда улыбаешься?

Она касается моего лица. Медленно, нежно. Я ощущаю, как подушечки ее пальцев следуют по линии моей челюсти.

— Ты не любишь говорить о своих работах, верно?

— Не особенно. — Я закрываю ей рот поцелуем.

Когда мы отстраняемся друг от друга, она мягко улыбается мне.

— Какой очаровательный способ менять тему.

Я усмехаюсь.

— Так очевидно?

Она кивает, и я целую ее еще раз. Когда поцелуй заканчивается, мы оба тяжело дышим. Она отпускает меня. Делает шаг назад, устанавливая между нами дистанцию.

— Думаю, я начинаю злоупотреблять твоим гостеприимством, и мне пора уходить. — Я собираюсь возразить, но она прибавляет: — И не надо говорить, что это не так. Мы с самого начала были честны друг с другом, так что давай не расставаться на лжи. — Она ненадолго замолкает — очевидно, выбирая следующие слова. — Послушай, в следующий четверг я устраиваю прием у себя дома, и мне бы хотелось, чтобы ты тоже пришел. Хочу представить тебя одному человеку, который, как мне кажется, сможет сотворить чудо с твоей карьерой. И нет, это не уловка, чтобы увидеть тебя еще раз. Я искренне считаю…

— Что сможешь помочь мне? Ты ведь даже не видела моих снимков.

— Я видела достаточно для того, чтобы понять, что ты на самом деле талантлив. Мне хочется чем-то помочь.

Я провожу ладонями по лицу. Внутри вздымается смешанная с раздражением злость.

— А если я не хочу, чтобы мне помогали? Мне не нужна твоя жалость. — Я понимаю, как грубо это звучит, но неужели она не может оставить эту гребаную тему в покое?

Она раздраженно встряхивает головой, и на ее высоких скулах появляется сердитый румянец.

— Это не жалость, Ронан. — Она уходит на кухню, берет со стола карандаш, которой лежит рядом с раскрытой на странице кроссворда газетой, и что-то пишет на ней. — Вот. Здесь адрес, дата и время. Ты не обязан приходить, если не хочешь, но я правда считаю, что тебе стоит там появиться.

— Я не приду, Рэйчел.

— Почему?

— Потому что…

— Потому что думаешь, будто справишься сам?

Она обводит взглядом мою квартиру. Тесную кухню, старый ковер под журнальным столиком, мебель, которая знала лучшие времена.

— Без обид, малыш, но я думаю, что помощь тебе все же не помешает. У тебя есть талант. И это преступление — то, что твои работы валяются на полу и собирают пыль. Но если тебе самому так хочется, то пускай. По-видимому, мое первое впечатление о тебе оказалось ошибочным, что странно, потому что я никогда не ошибаюсь.

— И каким же оно было?

— Простым. Я увидела человека, который хочет большего.

— Ошибаешься. Я хочу все.

— Тогда докажи это. Только не мне, а самому себе. — Она подхватывает свой клатч и направляется к выходу. Я следую за нею, открываю ей дверь. Проходя мимо меня, она кладет ладонь мне на грудь. — Я скажу людям на входе, что ты приглашен.

Я снимаю ее ладонь, задерживаю ее в своей.

— Я не объект для благотворительности.

— Я знаю, гордец. — Она мягко целует меня в губы. И, выходя из квартиры, добавляет: — Надень смокинг.

Когда за нею закрываются створки лифта, я возвращаюсь домой. Встав к окну, улыбаюсь — хотя эта улыбка похожа скорее на кривую усмешку, — когда замечаю припаркованный на улице лимузин. Несложно догадаться, кого он ждет. Я вижу, как из машины выходит человек в униформе. Едва Рэйчел ступает на тротуар, он распахивает для нее дверцу в салон.

Черт, ну разве жизнь не смешная штука?