Последнее заявление шокировало Мей. Она сглотнула, запихнула за ухо непослушную прядь волос — нервозный жест, который привлек внимание Адама к ее шее, длинной и нежной.
— Если мы поженимся, то обязаны будем жить под одной крышей, — заметил он. — Ты же не хочешь создать у чиновников впечатление, что мы женаты только на бумаге. Что ты мошенничаешь.
— Но…
Она не смогла сформулировать свои возражения, потому что Ненси — как раз вовремя — начала плакать.
— Что ей надо, как ты думаешь? — спросил он растерянно.
— По-моему, она сама отвечает тебе попытками сосать твою шею.
— Она что, голодна?
— Ее надо кормить регулярно. И регулярно менять ей подгузники. Не сомневаюсь, в ее сумке есть бутылочка и детское питание.
Она прошла в спальню, взяла сумку и вытряхнула ее содержимое на стол.
— Тут только одна коробка. Что бы это значило?
— Что вскоре нам потребуется купить что-то еще, — заметил он, догадавшись, что она пытается сделать из этого вывод о том, как надолго Саффи хотела оставить девочку у них.
— Адам! — воскликнула она и стала вертеть коробку в руках, ища инструкцию.
— Я могу распланировать деловую встречу посекундно, но тут я совершенно беспомощен.
— Тогда найди помощь!
— Я делаю для этого все, что в моих силах. Если бы ты была со мной заодно, мы смогли бы жить дальше.
Мей изо всех сил старалась сохранять спокойствие с той самой минуты, как он вдруг возник под деревом и назвал ее глупым детским именем. Но внутри у нее все бурлило. Сердце билось отчаянно.
— Адам, пожалуйста… — Слова застряли у нее в горле. Просто пытка какая-то. — Не надо.
Он поднял руку и погладил ее по щеке, чтобы успокоить. От этого нежного прикосновения волна тепла разлилась по ее телу, смывая напряжение в суставах.
— Это было бы не так плохо, правда, Мышка?
Плохо? Насколько хуже еще может стать?
— Это, кажется, некоторая… крайность, — сказала она, собрав всю волю, чтобы не прислониться к нему, не отдать ему все, включая свое достоинство.
— Потерять дом, потерять дело — вот это крайность, — настоятельно заметил он. — А брак — просто кусок бумаги. — Не для нее. — Взаимовыгодный контракт, который можно разорвать по договоренности. Подумай о Робби, Мей. Куда она пойдет, если ты лишишься этого дома?
— У нее есть пенсия. Есть сестра…
— А твое дело? — не сдавался он. — А что будет с твоими животными? Кто их возьмет? Ты же понимаешь, что от большинства из них придется избавиться.
— Не надо! — Ее горло сжалось так сильно, что слова едва нашли путь наружу.
— Эй, — сказал он, привлекая ее к себе так, что они все трое как бы соединились вместе. — Я твой телохранитель, помни об этом. Правда, я всегда опаздываю, но, появившись, немедленно протягиваю руку помощи.
— Это несколько больше, чем рука помощи.
— Рука, нога и все, что между ними. Выбирай.
Она поняла, что он изо всех сил старается ее рассмешить. Или заставить расплакаться.
В данной ситуации и то и другое в порядке вещей. Что бы сделала ее мама? Плюнула Сатане в очи? Или стала бы бороться с патриархальной системой ее же оружием, чтобы сохранить и дом, и свободу?
Глупый вопрос. Небу известно, что она не обладает мужеством своей матери. Иначе давно бы уехала. Но она не может бросить свой дом, Робби, зверушек, которые от нее зависят. Жизнь, которую она сама себе создала.
Что касается нарушения обещания, данного деду, наказанием за это ей будет спонтанный брак в навязанные сроки.
— Мей? — поторопил он ее.
Надо принять решение. Какое решение? Решение может быть только одно. И, глубоко вздохнув, она спросила:
— Ты совершенно уверен? Последний шанс.
— Совершенно, — ответил он голосом, твердым как скала. — Это не проблема.
— Нет… — произнесла она, сама удивляясь тому, что даже сейчас продолжает сомневаться.
— Нет?
— Я хочу сказать — да. Ты прав. Это не проблема.
— Может быть, стоило бы предпринять что-то более определенное? Чтобы конкретизировать ситуацию.
— Ты же не собираешься стать передо мной на одно колено? — спросила она растерянно.
— Боже упаси! Просто как-то скрепить договор, — сказал он и протянул ей руку.
— Пожмем друг другу руки? — спросила она, и ей вдруг страшно захотелось смеяться. — Почему бы и нет? Все вокруг нас, кажется, стремительно сжимается. — Она взяла его протянутую руку.
Мей слышала только биение собственного сердца, видела только его глаза. Не блестящие, как серебро, глаза мальчика, которого она знала, а стальные, почти непроницаемые. Она задрожала, когда он приблизился и поцеловал ее. А потом она закрыла глаза, и все ее страхи испарились в тепле его губ, нежности его поцелуя и горько-сладостных воспоминаний, которые вдруг вырвались на свободу.
Что-то изменилось. Он изменился.
Его поцелуй был уверенным, смелым. И все-таки где-то в его глубине она ощутила того мальчика, который лег около нее в конюшне, раздел ее, ласкал ее. И она на какой-то миг перестала быть женщиной, подавившей в себе жажду любви ради семьи, ради того, чтобы ухаживать за больным дедом, вести свое дело, создать для себя некое подобие жизни.
Губы Адама касались ее губ, и в ней воскресла болезненная необходимость забыть об осторожности, броситься очертя голову навстречу опасности, ответить на его поцелуй.
— Ох!
От этого короткого, но такого выразительного восклицания Робби Мей отступила на шаг и залилась краской:
— Робби…
— Мне показалась, вы уже давно вернулись, — заметила та.
— Я упала. В парке. Адам мне помог.
— Тогда понятно, откуда взялся котенок, — сказала Робби сердито. — И почему над плитой сушатся брюки.
— Мы оба здорово перепачкались, — заметил Адам.
— Уверена, меня совершенно не касается, что вы делали в парке, — проворчала Робби, притворяясь, что не замечает его. — Но, видите ли, пришел Джереми.
— Джереми? — повторила Мей, стараясь собраться.
— Он принес рисунки наклеек для меда.
— Правда? Хорошо…
Расширение производства меда было одним из ее планов на будущее, и Джереми Дэвидсон вызвался сделать для нее эскизы наклеек.
— Он делает вам одолжение, Мей, так что не заставляйте его ждать, — сказала Робби сердито и повернулась, чтобы уйти.
— Робби, пожалуйста, подожди, — начала Мей и, вдруг потеряв уверенность в себе, посмотрела на Адама. Она хотела объяснить Робби, что этот поцелуй ничего не значит, что это было просто скрепление договора, как рукопожатие. Но когда Робби остановилась, всем своим видом выражая неодобрение, Мей не смогла найти нужных слов.
— Иди к тому человеку, который принес эскизы, — поторопил ее Адам и кивнул, как бы показывая ей, что она может реализовывать свои планы, что у нее есть будущее. — И положись на меня.
— А Ненси? — Она посмотрела на малышку. Это было проще, чем смотреть в глаза Адаму или Робби.
— Я сейчас спущусь вместе с ней.
Она буквально вылетела из комнаты, стремясь скрыть смущение. Адам готов был убить себя.
Большинство женщин в ее положении немедленно ухватились бы за его предложение, а она поначалу ответила отказом. Его самоуверенность рассердила ее, и он не мог с этим примириться. Он стал целовать ее, так как поклялся себе, что она заплатит ему за все обиды, за все унижения. Но она, вместо того чтобы сопротивляться, как он ожидал, ответила с жаром, в котором сгорела его гордость победителя. Осталась только жажда большего.
Он желал ее. Он мог получать любых женщин по своему выбору. Красивых женщин. Из тех, которым смотрят вслед, встретив на улице. От Мей Колридж он хотел только, чтобы она положила свою гордость к его ногам. И он бы добился этого.
Она была его последней ошибкой, его единственной слабостью. С того дня, как он ушел прочь от этого дома в мокрой, смерзавшейся на спине одежде, он не позволял никаким чувствам вставать на его пути.
С дипломом в кармане, кучей невозвращенных долгов и матерью, не способной присмотреть ни за Саффи, ни за собой, он смог найти работу только в маленькой фирме, которая влачила жалкое существование еще с тех времен, когда чай из Китая доставляли клиперы. Это было не то, о чем он мечтал. Но через пять лет он оказался во главе этой фирмы, а теперь был президентом международной компании, которая вела торговлю по всему миру.
Но его успехи, кажется, не производили впечатления на сердитую экономку Мей.
— Давно мы с вами не виделись, мистрис Робинсон.
— Да уж. Но ничего, кажется, не изменилось, мистер Вейвелл, — ответила та ледяным голосом.
— Наоборот. Я хочу, чтобы вы первой узнали, что Мей и я решили пожениться.
— Пожениться? — выдохнула она. — Когда?
— В этом месяце.
— То есть… — Она покачала головой. — К чему такая спешка? Что вам, собственно, надо? Если вы думаете, что Мей получила в наследство хорошее состояние…
— Мне не нужны ее деньги. Но я нужен Мей. Она только что узнала, что если не вступит в брак до своего тридцатилетия, то потеряет дом.
— Осталось меньше четырех недель… — Робби вздохнула. — Так за этим Фредди Дженнингс звонил сегодня утром?
— Насколько я понимаю, да. Кажется, когда он отнес завещание Джеймса Колриджа на апробацию, всплыла какая-то древняя приписка.
Робби побледнела, но не отступила:
— А почему вы бросились на выручку, Адам Вейвелл? Вам-то какой с этого прок? — И, не дав ему ответить, она продолжала: — А где мама этой малышки? Что она обо всем этом думает?
— Ненси, — сказал Адам, вдруг поняв, что ребенок тут очень кстати, — позволь представить тебе мистрис Хетти Робинсон. Мистрис Робинсон, познакомьтесь с моей племянницей.
— Так это дочка Саффи? — Робби подошла к девочке. Суровое выражение ее лица смягчилось, она погладила сжатую в кулачок ручку малышки. — Какая хорошенькая! Но где же ваша сестра-то? В тюрьме? В исправительном доме?
— Ни там, ни там, — ответил он, сдерживая эмоции. — Просто у нас некоторые семейные проблемы.
— Ну, в этом нет ничего нового.
— Это верно, — признал он. Немного самоунижения не повредит. — Саффи была уверена, что Мей ей поможет.
— Опять? Или она мало намучилась из-за вашего семейства?
Намучилась?
— Я встретил ее в парке, — объяснил Адам. — Она сидела на дереве. Спасала котенка.
Робби закатила глаза. Уже лучше.
— И она рассказала мне о своих бедах только для того, чтобы объяснить, почему она не может взять к себе Ненси.
— И вы тут же предложили ей немедленный брак. Вытащили сразу двух женщин одной веревкой. — Судя по ее ироничному тону, она, в отличие от Мей, вовсе не была уверена, что он совершает акт альтруизма.
— Считайте, трех, — ответил он ей в тон. — Я полагаю, Мей переживала и из-за вас, мистрис Робинсон. Это ведь и ваш дом.
Он мог бы поклясться, что она покраснела, не будь это столь невероятно.
— Она так сказала? — спросила экономка. — Ну, я-то не в счет.
— Вы знаете, что это не так, — возразил он, чтобы закрепить успех. — У нее есть только этот дом и вы.
На этот раз она, несомненно, покраснела.
— Это верно. Бедная девочка. Что ж, мистер Вейвелл, я уверена, это очень благородно с вашей стороны. Только скажите мне вот что. Почему ваша сестра или вы не возьмете телефон и не позвоните в какую-нибудь контору, которая присылает нянь на время? Как я понимаю, теперь вам это по карману.
— Радуйтесь за Мей, что я этого не сделал, — сказал он.
Ее это не удовлетворило. Она явно сомневалась в чистоте его мотивов, но после минутного молчания кивнула:
Ну что ж, хорошо. Но имейте в виду вот что. Если вы ее обидите, будете иметь дело со мной. А я ни перед чем не остановлюсь.
— Обижу ее? Зачем мне ее обижать?
— Вы так уже делали, — сказала она. — Такова ваша природа. Я видела с вами многих женщин на фотографиях в журналах для сплетников. Скольких из них вы бросили с разбитым сердцем? — Она не стала дожидаться ответа. — Последние десять лет Мей ухаживала за больным дедом. Она горюет о нем. Она беззащитна.
— Но если я не помогу ей, она лишится дома, своего дела, своих любимых животных, — напомнил он.
Она посмотрела на него долгим взглядом:
— Эта девчушка голодна. Лучше дайте ее мне, пока она не прососала вам шею насквозь. Как, вы сказали, ее зовут?
— Ненси, мистрис Робинсон.
— Доброе старое имя, — одобрила экономка, беря девочку на руки. — Привет, Ненси. — Потом перевела взгляд на Адама: — Пожалуй, зовите меня лучше Робби.
— Спасибо. Могу я быть чем-нибудь полезен, Робби?
— Поезжайте в магистратуру, договоритесь о дне свадьбы, — предложила она. — Но сперва, пожалуй, наденьте брюки.
На кухне никого не было, кроме двух кошек, спавших в старом кресле, и старой собаки, которая делила корзину с уткой и цыпленком. Никто из них не обратил на него внимания, и он спокойно снял брюки с крючка над плитой и понес отряхивать в чулан. Там на тряпке спал, свернувшись, котенок. Адам надеялся, что Ненси вскоре тоже заснет.
Отряхнув с брюк грязь и немного приведя себя в порядок, он пошел искать Мей и застал ее в кабинете. Она стояла плечом к плечу с высоким худым мужчиной, вероятно Джереми. Оба склонились над разложенными на столе рисунками.
Она повернулась и уставилась на него поверх больших очков в черепаховой оправе. Он подумал, что в этих очках она сама похожа на котенка.
— Я поговорил с Робби, — сообщил он. — Ввел ее в курс дела.
Мей опять покраснела, но голос ее звучал спокойно, когда она спросила:
— Ты все ей объяснил?
— Что, почему и когда, — ответил он. — Я позвоню тебе, когда уточню детали. Ты будешь дома?
— Ты собираешься сделать это сегодня? — хрипло спросила она. — Может быть…
— Это надо сделать сегодня, или будет слишком поздно.
— Да… — Было ясно, что реальность с трудом укладывается у нее в голове. — Я нужна тебе для составления бумаг?
— Я узнаю и позвоню тебе. Кстати, скажи мне твой телефон. В справочнике его нет.
Мей рассеянно сняла с полки над столом рекламный листок и протянула ему:
— Тут есть мой телефон.
Они некоторое время смотрели друг на друга. Адам старался угадать, о чем она думает. О тех вечерах в сарае, когда они прятались в дальний угол каждый раз, как кто-нибудь проходил мимо? О той ночи, когда они были слишком поглощены друг другом… О годах, прошедших с тех пор?
— Что вы делаете? — спросил Адам, глядя на разложенные на столе рисунки.
— Мы… выбираем наклейку для меда от Колридж-Хаус. Ты знаком с Джереми Дэвидсоном? Он завуч по искусству в нашей школе. — И как бы для того, чтобы объяснить, откуда она его знает, Мей добавила: — Я попечитель этой школы.
— Ты — попечитель? — Он даже не старался скрыть ухмылку. И в то же время что тут удивительного? Она рождена для того, чтобы быть членом благотворительных комитетов и школьных советов. — Надеюсь, ты что-то сделала с этими вечно переполняющимися водостоками?
— Я с них начала.
Общее воспоминание на миг вызвало на их лицах подобие улыбки. Потом она обернулась к Джереми Дэвидсону:
— Я ходила в школу тогда же, когда и Адам, но он был на два класса старше.
— Я знаю, что мистер Вейвелл — один из наиболее преуспевших наших бывших учеников, — ответил тот несколько холодно. — Я счастлив познакомиться с вами.
Еще один представитель старой школы. Элегантный, образованный. Из тех, кто заслужил бы одобрение Джеймса Колриджа. Его манеры идеальны, хотя его улыбка не добирается до его глаз.
— У меня работает некая Эмма Дэвидсон, — сказал Адам. — Ее муж — преподаватель искусств. Это что, совпадение, или она — ваша супруга?
— Моя супруга, — признался Дэвидсон.
— Я так и думал. Насколько я понимаю, вы сейчас в полугодовом отпуске. Она работает не покладая рук, выясняет подробности трудового законодательства Саминдеры, а вы тут играетесь с наклейками на горшки с медом.
— Она — моя бывшая жена. Мы расстались. — Взгляд, брошенный им на Мей, выдал его с головой. — Официально мы разводимся в конце января.
— Право, жаль, — сказал Адам. — Эмму очень ценят в нашей организации.
— Такие вещи случаются.
Это верно. Но слишком поздно для того, чтобы спасти Мей, подумал он. У них что, роман? Или она бережет себя для будущего мужа? Или он отложил объяснения до того времени, когда будет свободен? Лучше пусть узнает сразу.
— Мей еще не сообщила вам радостную новость? — спросил он.
— Адам…
— Мы собираемся пожениться в конце месяца, — продолжал он, как будто не слыша ее.
Выражение лица Джереми все сказало без слов. Мей вмешалась прежде, чем он сумел найти подходящие слова:
— Я не могу решить, какой из этих эскизов лучше. Как ты думаешь, Адам?
Он демонстративно подождал, пока Дэвидсон посторонится, потом оперся рукой о стол и наклонился к рисункам так, что Дэвидсон видел только его спину.
Это были приятные цветочные мотивы с замысловато выведенной надписью: «Мед от Колридж-Хаус». Как раз то, что нужно для торговли на улице или рынке.
— Ты ведь делаешь и домашние сладости? — спросил он и достал с полки набросок прейскуранта, явно распечатанный с компьютера, как и брошюрка. — Это вся твоя печатная продукция?
Она кивнула, и он положил листок и брошюру рядом с эскизами:
— Эти рисунки и даже надписи на них не решают свою задачу. В них ничто не поражает глаз. А Колридж-Хаус — это бренд, Мей. Тебе нужен профессионал для этой работы.
— Джереми…
— У тебя в спальне весит вполне приличная акварель с изображением Колридж-Хаус. Сельский дом и ностальгический пейзаж будут прекрасно смотреться на наклейках, на прейскуранте и на твоей брошюре.
Она посмотрела на него и слегка нахмурилась.
— Просто мне сейчас пришло в голову. — Он коснулся ее плеча, коротко кивнул Дэвидсону и, уже выходя, повторил: — Я позвоню тебе позже.
Он застал Робби на кухне. Она готовила еду для явно рассерженной Ненси. Поборов искушение взять у нее ребенка — весь смысл состоял в том, чтобы предоставить девочку заботам Мей или ее прислуги, — он достал из кармана визитную карточку и положил на стол:
— Тут есть мой мобильный телефон. Если я вдруг срочно понадоблюсь…
— Положите на полку, пожалуйста.
Он положил карточку на полку, среди писем, открыток, других визитных карточек. Эдакий домашний архив, которому не было места в хромированной кухне его квартиры.
— У вас ничего нет, кроме этой сумки? — спросила Робби.
— Боюсь, что нет. Думаю, вам понадобится гораздо больше разных вещей.
— Вы правильно думаете.
— Купите все, что вам нужно. Или, еще лучше, составьте список, и я позабочусь о доставке. Мей зачитает мне список, когда я буду звонить ей по поводу приготовлений к свадьбе.
Робби ничего не сказала Мей, когда та, проводив Джереми Дэвидсона, вернулась на кухню. Просто передала ей девочку и бутылочку с едой, а сама занялась приготовлением салата.
— Покажи мне, что надо делать, — попросила Мей и ногой пододвинула к себе стул.
— Вы научитесь, так же как научилась я, когда ваш дедушка привез вас домой. Вам было тогда не больше месяца от роду.
— Робби…
— Поднесете соску к губам девочки. Она сама сделает все остальное. Просто приподнимайте дно бутылочки так, чтобы ей было проще сосать.
Робби вновь занялась салатом. Мей положила головку малышки на изгиб локтя и поднесла соску к ее губам. Та немедленно принялась жадно сосать. Мей некоторое время наблюдала за ней, потом, не выдержав столь долгого молчания Робби, спросила:
— Ты на меня сердишься, Робби?
— Сержусь на вас? Почему я должна сердиться?
— Ты на кого-то сердишься.
— Я сержусь на этого глупого упрямца, вашего деда. Просто потому, что ваша мать не стала его слушать, не стала жить так, как хотел он…
— Ты имеешь в виду завещание?
— Ну конечно. Как он мог поставить вас в такое положение?
Мей вздохнула с облегчением. Она ожидала тирады по поводу данных и нарушенных обещаний. Что замуж выходят по любви, а не по расчету. Школьная влюбленность значения не имела.
— Завещание было составлено не из-за мамы, Робби, — сказала Мей. — Это старая история. Традиция.
— Тоже мне, традиция! Не верю я, что он мог вам сделать такое.
— Он и не сделал. То есть сделал не нарочно. Он думал, что я выйду замуж за Майкла. Если бы он знал…
— А кто вообще что знает? — спросила Робби. — Если бы я знала, что мой муж умрет в двадцать шесть лет от сердечного приступа, я бы не говорила, что нечего заводить ребенка, пока не заведешь свой дом, пока все не станет так, как я хотела. — Ее глаза наполнились слезами. — Жизнь всегда не такая, как хочешь, Мей. Ни в чем нельзя быть уверенной. Это так жестоко! — Она смахнула слезы рукавом. — Вы столько лет ухаживали за ним, а могли бы вместо этого выйти замуж, завести семью.
— Довольно, Робби, довольно. Все будет хорошо, — сказала Мей. Ей хотелось подойти к старой экономке, приласкать ее, утешить, но она боялась потревожить Ненси, которая уснула, доверчиво положив голову ей на плечо.
— Только потому, что Адам Вейвелл проходил мимо как раз тогда, когда был вам нужен.
— Он не проходил мимо. Он пришел просить меня помочь ему. Это взаимовыгодный расчет.
— А если бы вы не оказались ему нужны? Что бы вы тогда сделали?
— Ну-у, — протянула Мей, — я бы села и составила список всех знакомых неженатых мужчин. И на первое место поставила бы Джеда Аткинса.
— Джед! — фыркнула Робби. — И то лучше, чем Адам Вейвелл. Ему под семьдесят, но он еще о-го-го. И у него нет ребенка.
— Но масса родственников, которые ждали бы, что их пригласят в гости на Рождество. Где бы мы взяли такую большую индейку?
Робби ухмыльнулась, и обе они рассмеялись. Но вдруг смех экономки оборвался, и она сказала:
— Не отдавайтесь ему, Мей. Это просто кусок бумаги.
— Я знаю.
— Знаете? — переспросила Робби, с тревогой глядя на Мей. — Этот поцелуй…
— Он поцеловал меня, чтобы скрепить наш договор. Это ничего не значит.
— Для него.
— И для меня, — сказала она, крепко сжимая губы, чтобы они не дрожали, забыли стремление, пробужденное его прикосновением.
Она старалась не видеть слишком многого в его резкой реакции на Дэвидсона. Бедняга очень страдал, когда жена оставила его, и Мей предложила ему сделать эти эскизы, просто чтобы отвлечь его, чтобы он мог чем-то заняться, почувствовать себя нужным. Но Адам так прямо дал понять, что побывал в ее спальне… Если бы он был псом, она сказала бы, что он метит территорию.
Что, конечно, смехотворно. Адаму она нужна только как няня.
— Совершенно ничего не значит, — повторила она резко. Это ей только показалось, что она ответила ему поцелуем на поцелуй, соблазнила его, а потом ее плоть…
Робби издала звук, который издавала всегда, когда в чем-либо сомневалась.
— А что бы ты хотела, чтобы мы сделали? Пожали друг другу руки? — спросила Мей, не обращая внимания на тот факт, что начали они именно с этого.
— А почему бы и нет? Сделка есть сделка.
— Мы знаем друг друга очень давно. Я постоянно встречаюсь с ним на общественных мероприятиях. Господи боже мой! Он же спасает мой дом!
— А вы спасаете его от массы неприятностей, — заметила Робби. — Помните, что как только этот его семейный кризис разрешится…
— Он исчезнет.
— Будем надеяться, что сперва он наденет вам кольцо на палец и распишется в брачном договоре.