Слепые души

Глава 5. Подруги

Флешбэк

После того семейного обеда мы не разговаривали неделю. Эти дни прошли, как в тумане, я жила по инерции: спала, ела, пила, работала, уставившись в монитор. Отец три дня выпивал, на четвёртый наконец пошёл на работу, а я даже не заметила его запоя, хотя всегда болезненно реагировала на это. Может быть, он уже тогда что-то заподозрил. Позвонила Ника, пригласила погулять в парке. Я машинально согласилась, хотя больше всего мне хотелось лечь и умереть.

В парке, несмотря на невесёлую погоду, гуляли люди. Небо пряталось за непроглядными тучами, из которых в любой момент мог пролиться дождь и испортить нам удовольствие. Впрочем, о каком удовольствии можно было говорить? Мы бродили по парку, я рассеянно слушала Нику, пыталась что-то отвечать, но получалось невпопад.

— Что это с тобой сегодня? — спросила она наконец. — Ты как будто на другой планете.

— Так и есть, — усмехнулась я. — Извини, депрессняк… Давай просто погуляем, подышим воздухом, помолчим. Из меня сегодня и правда неважный собеседник.

Некоторое время мы шли молча, но Ника не выдержала.

— Нет, так — скучно… Давай лучше о чём-нибудь поговорим, чтобы просто отвлечься. А то, если всё время думать, можно вообще свихнуться.

— Это верно, — вздохнула я. — Только я сейчас как бетонной плитой придавленная… И на языке как будто чугунная гиря. Может, выпьем пива?

Мы купили в палатке по бутылке «Сибирской короны» и большую пачку чипсов. Начал накрапывать мелкий дождичек, и мы устроились за столиком под навесом. Ника сидела, задумчиво подперев подбородок рукой, её рассеянный взгляд блуждал по верхушкам старых высоких елей, росших вдоль аллеи. Мы опять молчали. Непривычно было видеть её с короткой стрижкой, которую она сделала две недели назад; перед этим она долго думала, стричься или не стричься, сомневалась, пойдёт ли ей, хотя, на мой взгляд, тут и думать было нечего. Её многострадальные волосы уже давно имели больной вид, безнадёжно испорченные многочисленными экспериментами — перекрашиванием, мелированием, химией, и всё, что оставалось — это только избавиться от них.

…Когда две недели назад я позвонила, Ника ответила, что она сейчас в парикмахерской.

«И какую стрижку ты делаешь?» — поинтересовалась я.

«Под ноль», — с нервным смехом ответила она.

«Что, в самом деле?» — не поверила я.

«Слышишь — машинка жужжит?»

Конечно, она пошутила. Когда через полчаса мы встретились у парикмахерской, она вышла из дверей постриженная хоть и не под ноль, но всё-таки довольно коротко. С круглой, мальчишеской головой на длинной худой шее, в джинсах и кроссовках, она резво сбежала вниз по ступенькам, сияя мне улыбкой от уха до уха, чмокнула в щёку.

«Ну, как?»

«Мне нравится», — сказала я.

Подумать только, как стрижка может изменить человека! Настроение у Ники было отличное, и мы отправились гулять. День был жаркий и душный, и стрижка была весьма кстати. Пока мы шли, Ника заглядывала в каждую мало-мальски отражающую поверхность, трогала затылок:

«Так непривычно! Я теперь похожа на парня».

«Тебе хорошо так», — заверила я её.

«Сзади машинкой стригли, — сказала Ника. — Я даже испугалась — думала, налысо брить будут! И как раз в это время ты позвонила».

Она не ожидала, что такая стрижка ей пойдёт, и созналась, что очень боялась подставлять голову под ножницы, но теперь ей даже нравилось, как она выглядела.

«Такая причёска тебя молодит», — сказала я.

И это было действительно так: Ника стала похожа на мальчика. Аккуратно подстриженные и вымытые, её волосы блестели на солнце и выглядели ухоженными. Она всегда была угловатой, как худой мальчик-подросток, зачем-то отрастивший длинные волосы, и сейчас было ясно, что короткая стрижка — именно то, что ей всегда было нужно. С ней она была самой собой.

День мы провели весело: гуляли в парке, выпили пива и даже прокатились на каруселях, много смеялись. Захмелев от пива, Ника дурачилась, висела на турнике, пытаясь подтянуться, но у неё не получалось, и она смеялась над собственной неловкостью. Ей удалось вскарабкаться на брусья и даже повиснуть вниз головой. Я погладила и взъерошила ей макушку, и она засмеялась. Потом она слезла на землю, а я попыталась повторить её упражнение. Когда я висела вниз головой, наблюдая перевёрнутые деревья, перевёрнутая Ника подошла ко мне, взяла моё лицо в свои ладони и крепко чмокнула в губы.

«Ты чего?» — удивилась я.

Она засмеялась и чмокнула снова, ещё крепче.

Потом мы взяли ещё по пиву и сидели на скамейке. Над верхушками деревьев висело неловкое молчание.

Когда мы шли домой, она сказала:

«Наверно, пиво в голову ударило».

…Горьковато-терпкий глоток прохладно пролился мне в горло, на зубах захрустела солёная картофельная пластинка. Край навеса колыхался, то втягиваясь внутрь, то трепеща наружу, а асфальт аллеи уже потемнел и поблёскивал, на нём резче выступила белая разметка. Опустив чёрные щёточки ресниц, Ника порылась в сумочке и достала изящную розовую пачку тонких «дамских» сигарет и обыкновенную дешёвенькую зажигалку. Я приподняла брови.

— Опять куришь?

Она со смущённой усмешкой отвела глаза.

— Да так, купила зачем-то на днях…

В пачке уже не было двух сигарет. Моя подруга вытряхнула ещё одну, нерешительно протянула мне. Я качнула головой:

— Я в завязке. Бесповоротно.

Подумав секунду, Ника зажгла сигарету и слабо затянулась, выпустила маленькую струйку дыма, а потом долго держала сигарету в пальцах. В её бутылке таял у стекла тоненький ободок пены. Я хотела спросить, видела ли её мать эту пачку, но у меня в сумочке проснулся и запищал, моргая экраном, маленький нарушитель моего покоя. Я ещё не видела, что высвечивалось на его дисплее, но уже знала, кому так срочно требовалось услышать меня.

— Извини, — сказала я Нике и вышла из-под навеса.

Предчувствие не обманывало меня: это была Альбина. И чему так обрадовалось моё глупое сердце? Почему оно запрыгало в груди, почему мне стало трудно дышать? Выйдя по влажной траве на асфальт, я нажала кнопку и приложила телефон к уху.

— Да.

— Настенька… Я тебя не побеспокоила? Ты можешь сейчас говорить?

— Да, Аля.

— Здравствуй, солнышко. Прости меня… Прости, я не могу без тебя.

Дождь, как только я вышла из-под навеса, закапал чаще. На голову мне падали холодные капли, куртка на плечах покрылась тёмными пятнышками.

— Я думала, ты всё сказала тогда, Аля… У нас ничего не получится, ведь так?

— Настя! Пожалуйста, не будь жестокой…

— По-моему, это ты сказала жестокие слова, Аля.

— Прости меня! Да, я сказала это, но с собой я ничего не могу поделать. Я не могу без твоих рук, без твоих губ, без твоего голоса, твоего дыхания… Ты мне нужна, как воздух. Пожалуйста, давай встретимся.

Дождь припустил по-настоящему, на асфальте уже не осталось ни одного сухого местечка, а люди вмиг испарились. Там, где ещё пять минут назад бегали дети, теперь было пусто и мокро. Я подняла капюшон и огляделась по сторонам. Парк был пуст.

— Когда? — спросила я.

— Когда скажешь, Настенька. Когда тебе удобно. Но я бы не стала возражать, если бы мы встретились прямо сейчас.

Ника сидела под навесом, таская из пакета чипсы. Её сигарета дымилась в пепельнице.

— Прямо сейчас я не могу, Аля. Я не дома. Я перезвоню тебе, как приду домой.

— Хорошо, малыш. Я жду. Целую тебя…

— Да, Аля. Пока.

Я вернулась под навес и села на своё место. Ника хрустела чипсами, запивая их пивом. Я взяла свою бутылку и тоже приложилась к горлышку, сделав длинный глоток.

— Ника, наверно, я пойду домой. Что-то погода не располагает к прогулкам.

Она вздохнула.

— Ну ладно… Пошли.

— Посидим ещё, — сказала я. — Пиво допьём и пойдём. Может, дождь кончится.

Дождь не кончился, но немного утих. Правда, пока мы шли, он пару раз снова припускал, но потом унимался, переходя в еле заметную морось.

— А кто тебе звонил? — полюбопытствовала Ника. — Если не секрет, конечно.

— Почему тебе это так интересно? — усмехнулась я.

— Ну… После этого звонка ты стала немножко другая. В глазах у тебя что-то такое появилось… Не знаю, как сказать. Колись, кто это был?

Что я могла ответить?

— Ты всё равно не знаешь. Долго объяснять.

Ника нахмурилась.

— Что, познакомилась с кем-то?

— Да, познакомилась, — вздохнула я. — Ещё весной.

Я не сказала Нике, что это был не мужчина. Когда мы подошли к её дому, она пригласила меня зайти, но я отказалась: было уже три часа, а я ещё не приготовила обед. Мы попрощались возле подъезда, и я пошла быстрым шагом домой, в душе надеясь, что не успею промокнуть. Но стоило мне немного отойти от её дома, как дождь опять разошёлся, причём не на шутку. Я спряталась под крышу остановки, а через минуту очень кстати подошёл автобус. Уже через десять минут я была дома, но сразу звонить Альбине не стала. Сняв мокрую куртку и сбросив ботинки, я завертелась, как белка в колесе. Через полчаса суеты на скорую руку был готов куриный суп с вермишелью на бульоне из пакетика, и я со спокойной совестью приняла душ и вымыла голову, а уж только после этого позвонила Альбине.

Дождь не только не ослабел, но даже усилился, и из водосточной трубы в подставленную кем-то белую детскую ванночку хлестал поток воды. К дому свернул знакомый джип — серебристо-серый «Ниссан».

Альбина сидела на заднем сиденье слева, за спиной Рюрика, держа на коленях большой букет белых роз с тугими, почти не распустившимися бутонами.

— Это я, — предупредила я, забираясь на сиденье. — Я на крыльце стояла, поэтому так быстро.

Она улыбнулась.

— Ты не сердишься на меня?

Я вздохнула.

— За что мне на тебя сердиться, Аля? Нет, я не сержусь. Просто мне было… тяжело. Плохо.

— И мне было плохо без тебя, — сказала она и протянула мне розы.

— Опять букетище, — засмеялась я. — Аля, это просто разорительно!

— Не бойся, я от этого не обеднею, — улыбнулась Альбина.

Я прижала букет к себе, касаясь губами прохладных лепестков. Сегодня Альбина была в чёрном кожаном пиджаке, чёрных бриджах и чёрно-серых гольфах, а на ногах у неё блестели чёрные лакированные ботинки. Белым был только шарфик, обёрнутый вокруг шеи и заколотый брошкой-бабочкой. Она была без парика, её голову обтягивал шёлковый чёрный платок. Я накрыла её руку своей, и она, сжав мои пальцы, сказала:

— Рюрик, домой.

Через двадцать минут Альбина стряхнула кожаный пиджак со своих плеч на руки домработницы Мадины, отстегнула брошку и размотала шарфик, оставшись в тонкой облегающей блузке цвета морской волны.

— Мадиночка, повесь в гардероб, пожалуйста. Брошку — на место. После этого ты свободна до завтра.

— Хорошо, Альбина Несторовна. Во сколько завтра мне прийти?

— Часам к девяти.

Мадина ушла с пиджаком, шарфиком и брошкой, а мне подумалось: как Альбина сможет проверить, не пропало ли что-нибудь из вещей? Та же брошка, скажем. Слепого человека легче обмануть, чем зрячего.

— Аля, а Мадина у тебя не того?.. Не ворует? — спросила я вполголоса. — Ты ей доверяешь?

— Понимаю, о чём ты подумала, — улыбнулась Альбина. — Хоть я и слепая, но меня трудно провести. Мадина работает у меня уже пять лет, и ни в чём таком я её не заметила.

Заложив руки за спину, она ходила вдоль кромки ковра, и я догадалась, что она ждала ухода домработницы. Любуясь её длинными стройными ногами в чёрных бриджах и гольфах, я опустилась в кресло и тоже стала ждать. Наконец Мадина вышла, уже в куртке и платке, с зонтиком и сумочкой.

— Альбина Несторовна, стол накрыт, вино откупорено, ваша постель приготовлена. Пижамка на подушке, как обычно.

— Спасибо, Мадина, ты свободна до завтра, — сказала Альбина.

Мы остались вдвоём. Альбина перестала расхаживать вдоль ковра и с улыбкой протянула мне руку. Я встала с кресла и вложила в неё свою, и мы пошли в столовую. На безупречно сервированном столе горели ровным, неподвижным пламенем две высокие свечи, а плотно закрытые шторы создавали уютный полумрак.

— Извини, в ресторан тебя не приглашаю, — сказала Альбина, нащупывая рукой стул. — Ты понимаешь, по какой причине. Но романтическую обстановку можно создать и дома, правда? А Мадина готовит не хуже ресторанных шеф-поваров.

— Я полностью с тобой согласна. — Я села к столу, заняв другой стул, не тот, за спинку которого взялась Альбина. — Кроме того, я и не одета для ресторана.

Оторвав руку от спинки стула, Альбина точно и ловко нашла на столе бутылку вина, скользнула пальцами по горлышку, проверяя, откупорена ли она, и, убедившись в этом, протянула руку:

— Дай-ка мне бокал.

Я подала ей сначала один бокал, чтобы она наполнила его, следом за ним — второй, потом взяла у неё бутылку и поставила на место. Сквозь ткань своей блузки я почувствовала тепло руки Альбины, мягко опустившейся мне на плечо.

— Подожди минутку, милая, — негромко прозвучал над моим ухом её голос. — Я сейчас вернусь, только кое-что возьму.

— Может, тебе помочь? — встрепенулась я. — Что-нибудь найти, подать?

— Спасибо, зайка, я справлюсь, — ответила она с улыбкой. — В своём собственном доме я хорошо ориентируюсь, не беспокойся. Кроме того, это сюрприз, — добавила она, легонько целуя меня в ухо.

Она вышла из столовой скользящей походкой, прямая и стройная, поблёскивая лаком чёрных ботинок. Пока её не было, я отпила глоточек вина из своего бокала, понюхала все блюда на столе, съела несколько виноградных ягод и, раздвинув края занавесок, выглянула в окно. Серое небо всё так же поливало землю дождём, в сплошной пелене туч не было видно ни намёка на просвет. К тому же, разгулялся ветер — настоящий, не по-летнему холодный ветрище, который чуть ли не вырывал деревья с корнем. Лёгкие шаги за спиной: вернулась Альбина с каким-то небольшим красным футляром в руках.

— Какая непогода разыгралась, Аля! — сообщила я. — Как же я домой пойду? Я даже зонтик не взяла.

— А ты что, уже собралась уходить? — улыбнулась Альбина.

— Нет, конечно, я просто…

Я умолкла на полуслове, потому что пальцы Альбины подняли крышку футляра, и оттуда заблестело мягкими жёлтыми переливами золото и засверкали камни, прозрачные, как слеза, и яркие, как звёздочки. На бархатистой чёрной подложке переливался комплект: колечко, серьги и тонкое маленькое ожерелье.

— Что это, Аля?

— Это тебе. — Альбина опустила футляр на мои ладони.

— Мне?! Господи, это что, настоящие бриллианты?

— А ты думаешь, я стала бы дарить тебе искусственные?

— Господи, какой ужас! То есть, я хочу сказать, это ведь ужасно дорого, Алюня!

— Это не имеет значения, малыш. Могу я сделать моей любимой девушке подарок или нет?

Я положила футляр на стол и обняла Альбину за шею.

— Аленька, я люблю тебя и так… Вовсе не обязательно дарить мне такие дорогие украшения, которые я даже надеть-то побоюсь. Да и куда мне их надевать? Я, ты знаешь, в высшем свете не вращаюсь…

— А это уже другой вопрос, — улыбнулась Альбина. — Были бы украшения, а повод их надеть когда-нибудь найдётся.

14 октября

Когда я возвращаюсь из гулкого Ничего в реальность, мои наручные часы сообщают мне, что уже пять вечера. Во рту сухо, как в пустыне, в горле першит, глаза тоже сухие, и при каждом моргании веки трутся о них, как наждак. Сажусь на кровати. В голове слегка звенит, к горлу поднимается лёгкая дурнота. Сейчас бы выпить воды, проплывает в ватных мозгах пластмассовая мысль. Да, Ничто здорово потрудилось и над моим телом, и над душой.

Спускаюсь на кухню. Попутно отмечаю: в бильярдной какие-то голоса. Один, кажется, Альбины, а второй — незнакомый. Мадина смотрит маленький кухонный телевизор и грызёт сухарики. Заметив меня, сразу встаёт и приветливо частит:

— Ну как, выспались? Что-то вы бледненькая. Кушать будете? Правда, всё уже остыло, но я могу разогреть.

— Спасибо, ничего не надо, — отвечаю я. — Мне только попить.

— Чего вам? Минералочки, сока, чаю?

— Чаю. Если можно, зелёного.

— Сейчас сделаем.

Я спрашиваю:

— А где Альбина?

— Она в бильярдной, — сообщает Мадина. — Её подруга Маргарита зашла минут двадцать назад.

Значит, вот чей голос в бильярдной. Маргарита. Подруга? Гм. Мадина, присев к столу, с интересом наблюдает за судебными страстями на экране.

— А кто эта Маргарита? — интересуюсь я.

— Старая подруга, — отвечает Мадина. — Они с Альбиной Несторовной ещё со школы, кажется, дружат.

Маленький глоток зелёного чая без сахара. Мадина, бросив на меня взгляд, чуть улыбается. Её азиатские глаза — цвета янтаря, волосы — иссиня-чёрные, между бровями пробивается тёмный пушок.

Я кладу в кружку два кусочка сахара, это улучшает вкус чая. Хоть я и смотрю на экран и слышу слова, но ничего не понимаю — точнее, не стараюсь понять. Мои мысли сейчас с Альбиной, которая находится в обществе некой Маргариты. Нет, не то чтобы я ревную, просто на сердце скребётся смутное, неприятное чувство. Слышатся шаги, и на пороге кухни появляется незнакомка в чёрных брюках и лакированных сапогах, коротко стриженая, темноволосая, но со светло-серыми глазами. Строго говоря, её нельзя назвать красавицей, но черты лица у неё, пожалуй, приятные. Увидев меня, она замирает на несколько секунд, как будто увидела нечто ошеломительное, а потом уголки её губ вздрагивают в улыбке. Я здороваюсь первой.

— Здравствуйте и вы, милая незнакомка, — улыбается она в ответ. — А откуда вы здесь взялись? Я вас, кажется, не видела.

Не придумываю иного ответа, кроме:

— Спустилась попить чаю.

Незнакомка, переведя взгляд на Мадину, спрашивает:

— Мадиночка, откуда она спустилась? Не с небес, случайно?

Мадина бесхитростно отвечает:

— Нет, из спальни.

Стриженая незнакомка переводит взгляд обратно на меня. Ещё никто не смотрел на меня с таким восхищением, и мне становится слегка не по себе.

— Кажется, я знаю, кто вы, — говорит гостья. — Вы — та самая девушка, которая покорила неприступное Алино сердце. Я догадывалась, что у Али появилась некая таинственная сердечная зазноба, но мне никак не удавалось на неё посмотреть. Наконец-то я с вами познакомилась! Можно узнать ваше имя?

— Настя, — представляюсь я.

— Значит, Настенька. Чудесно. А я Маргарита. Для друзей — Марго.

— Очень приятно.

Марго сверкает улыбкой. Зубы у неё мелкие, ровные и, по всей видимости, не так давно отбеленные.

— А уж как мне приятно! Можно вас поцеловать? Не бойтесь, в щёчку.

Марго прижимается губами к моей щеке, обдав меня волной прохладного и горьковатого аромата мужской туалетной воды. Я вижу вблизи её глаза, прозрачно-голубые, ясные, с длинными ресницами. Она обводит кухню взглядом, смеётся.

— Кажется, я забыла, зачем пришла. Всё из-за вас, Настенька.

Я не знаю, куда деться от её прямого, сверкающего взгляда, смущённо отпиваю глоток чая.

— Ах, да, вспомнила! Я же пришла за чаем. Мадиночка, два зелёных.

— Сию минуту.

Мадина снова кипятит чайник. Я стою со своей кружкой у окна и делаю вид, что любуюсь облетающим клёном, а Марго — посреди кухни, расставив ноги и держа руки в карманах. Хоть я на неё и не смотрю, но чувствую: она не сводит с меня глаз. Скорее бы она ушла.

— Ваш чай, Маргарита Альбертовна.

— Спасибо.

Марго берёт кружки, но в дверях останавливается.

— Настенька, а пойдёмте к нам, — приглашает она приветливо. — А то Аля что-то хандрит. По-моему, её нужно срочно обнять и поцеловать. Да и вы тут скучаете.

Я беру свою кружку и иду за ней в бильярдную. На длинном кожаном диване сидит Альбина — в парике и в очках, как за закрытым забралом. Марго с порога бодрым голосом объявляет:

— А вот и мы!

Альбина сразу настораживается и приподнимет подбородок, повернув незрячее лицо в мою сторону.

— Да, Аля, ты правильно навострила ушки, — смеётся Марго. — Кое-кто пришёл.

— Настенька. — Альбина протягивает ко мне руку.

Я беру её руку и сажусь рядом. Она щупает мне лоб, гладит по волосам.

— Как ты себя чувствуешь?

В уголках её губ — сдержанная улыбка. Может быть, она так сдержанна при Маргарите, хотя если Марго тоже «в теме», то причин для сдержанности не должно быть. Впрочем, Марго так смотрит на нас, что я заражаюсь сдержанностью Альбины. Только в моём случае это скованность.

— Всё нормально, Аля, — отвечаю я. Беру кружку и вкладываю в её руку. — Осторожно, горячо.

Марго, глядя то на меня, то на Альбину, улыбается, грея о свою кружку ладони.

— Аля, ну, наконец-то. Ты просто молодчина, поздравляю тебя. А можно узнать, как вы с Настенькой познакомились?

Альбина молчит, и я решаюсь подать голос — рассказываю историю нашего знакомства.

— Кто бы мог подумать, — говорит Марго задумчиво. — Знаете, Настенька, я пыталась познакомить Алю, даже два раза. Но из этого ничего не вышло. А она взяла, да и сама познакомилась.

— Не ожидала от меня такой прыти? — усмехается Альбина.

— Да, если честно, не ожидала, — отвечает Маргарита. — И я очень за тебя рада. Слушай, у тебя ведь скоро день рождения. Может, соберёмся, так сказать, узким кругом? Ты, я, Карина, Алиса, ну, может, ещё пара девчонок. Ну, и, разумеется, Настенька.

— Не думаю, что это хорошая идея, — говорит Альбина сухо.

— Да ладно тебе, Аля, — улыбается Марго, наклоняясь вперёд и кладя руку на рукав Альбины фамильярным жестом старого друга. — Ты же знаешь, мы все тебя по-прежнему любим, никто от тебя никогда не отворачивался. Это ты сама всех гонишь от себя, залезаешь в свою раковину…

— У меня испортился характер, это верно, — перебивает Альбина. — Но я никого не заставляю со мной общаться.

— Аля, перестань, — вздыхает Марго. — Изменения налицо, и изменения к лучшему. Думаю, это благодаря Настеньке.

— Я уже не стану прежней, — говорит Альбина тихо.

— Любовь творит чудеса. — Марго бросает на меня из-под ресниц задумчивый взгляд. — А насчёт дня рождения ты всё-таки подумай. Если надумаешь — позвони мне, я всё устрою.