Слёзы чёрной вдовы

Глава 10

– Переигрывает Зойка. Тут слезу бы лучше тихонько пустить, а не руки заламывать. Слышишь, Степ?

Сестра Варя пихнула Кошкина локтем, чтобы он взглянул на сцену, и тот вынужден был признать:

– Слышу, слышу.

Давали сегодня «Отелло», а Дездемону играла Зоя Ясенева, светило Александринского театра, которую сестрица Кошкина так запросто назвала Зойкой. Впрочем, Зойка действительно переигрывала.

– А тут, наоборот, амусьен нужно показать, – не унималась Варя.

– Чего показать?

– Эмоцию, говорю, показать! Амусьен!

Кошкин ничего ей не ответил. Он знал, что эту постановку Варя смотрела уже раз пятнадцать, наизусть знала текст, а некоторые особенно любимые сцены вполголоса проговаривала вместе с актерами. Но лучше бы она это время потратила на прилежное выполнение уроков – и по французскому в том числе.

– Нет, плохо сегодня играют, – сдалась Варя и потеряла интерес к происходящему. – Вот меня бы туда, на сцену…

– О да, весь зал аплодировал бы стоя, – поддел Кошкин.

А Варя неожиданно обиделась:

– Злой ты, Степа! Вот сбегу я от вас, подамся в Москву, в театр, а когда мне сам император станет медаль вручать – вот тогда и посмотрим…

– Хворостиной ты пониже спины получишь, а не медаль от императора. Пьесу лучше смотри!

Варя надулась и лишь буркнула:

– Да что там смотреть – ее задушили уже почти…

– Молодые люди, будьте любезны – чуточку потише! Такой драматичный момент… – шикнули на них с задних рядов, и брат с сестрой вынуждены были замолчать.

Подперев рукою голову, Кошкин какое-то время наблюдал, как душат несчастную Дездемону, но вскоре, поморщившись, отвернулся. Что на службе, что в театре – одно и то же… Всюду какие-то страсти, какие-то нелепые принципы и обиды, ради которых люди – вполне вменяемые с виду – находили возможным убивать друг друга. Ломая собственные жизни и жизни своих родных, не говоря уж о жертвах. Кошкин не считал себя великим гуманистом, но глядеть на это еще и в театре ему было тошно.

Мысли плавно перетекли на графиню Раскатову и ее покойного мужа. Все-таки Шекспир воистину был знатоком человеческих душ и тысячу раз прав: ежели найден труп, то первым делом следует обратить внимание на супруга или супругу покойного. Однако в Горках эта схема, похоже, дала сбой. Графиня и впрямь вела себя странно, но чем более Кошкин думал об этом деле, тем более убеждался, что графа убил князь Боровской. Тот добивался расположения графини – безуспешно скорее всего, потому обманом поселился в ее доме; когда же нежданно-негаданно туда явился законный муж Раскатовой, то юный князь сам же затеял с ним ссору, в результате которой граф был застрелен. Дело казалось Кошкину до омерзения простым, обыденным и не требующим никаких умственных усилий.

Закончив сегодня в Горках, он тотчас вернулся в Петербург, дождался аудиенции и доложил о ходе следствия лично графу Шувалову. Тот во всем его поддержал и санкционировал допрос юного Боровского, а если понадобится, то и немедленный арест. Проблема была лишь в том, что по постоянным адресам найти Леонида Боровского пока не удалось. Но статус и общественное положение молодого князя были не те, чтобы пуститься в бега по всей Руси. И гордость опять же – аристократов всегда подводит гордость. Наверняка он затаился где-то неподалеку от места преступления, и не сегодня так завтра его найдут.

Лучше, конечно, чтоб сегодня. Для того Кошкин и оставил в Горках патруль из трех человек: устроившись в укромном месте, те должны были наблюдать за домом художника. Потому что, как бы ни старался младший Рейнер обаять следователей, наиболее вероятным Кошкину все же виделось, что Боровской, убив графа, подался в дом своего приятеля, где и укрылся.

Дездемону благополучно задушили, пьеса кончилась, и Кошкин поспешил присоединиться к бурным аплодисментам. Еще минуту спустя Варя отстала, встретив подругу, Кошкин же начал пробираться за кулисы.

Эти коридоры, где всегда царили суета, толкотня, переполох и неразбериха, Кошкин давно знал как свои пять пальцев. Перед каждым спектаклем, когда переполох и неразбериха достигали своего апогея, казалось, что в этот-то раз постановка точно с треском провалится, потому как у режиссера истерика, директор глотает сердечные капли, а реквизиторы угрожают уволиться, но все равно дошивают костюм прямо на артистке. А все оттого, что у ведущего актера запой, а ведущая актриса опять хочет сбежать с любовником (иногда, впрочем, бывало наоборот). Удивительное дело, но и при таком раскладе спектакли почти всегда проходили сносно, а иногда и блестяще. Как так получалось? Кошкину никогда не понять…

Дверь в реквизиторскую, где начальствовала матушка Кошкина, была приоткрыта, потому он вошел туда, ни минуты не раздумывая. И первым делом увидел светило Александринского театра в одном корсете и панталонах, наклонившееся, чтобы собрать с пола наряд Дездемоны.

– Простите, Зоя Марковна… – смутился Кошкин и немедленно ретировался.

– Да полно вам, Степан Егорыч, чего вы здесь не видели, – усмехнулась та и озабоченно спросила: – Переигрывала я сегодня, да?