Слезы огня

Глава 8

Когда я вернулась домой с завтрака, меня ждало письмо, которое заставило мое сердце на минуту остановиться. Я сразу же узнала почерк Селесты. Трясущимися руками я разорвала конверт.

Там было всего две строчки: «Мы с Ройсом уезжаем. Не говори никому».

Она даже не подписала записку. Я посмотрела на марку. Письмо было отправлено вчера из Хендерсонвилля.

Я бросилась к телефону, чтобы позвонить Донне, но вдруг вспомнила, что Селеста просила никому не говорить. Я попыталась говорить спокойно и небрежно.

– Послушай, я хочу прокатиться сегодня до ваших мест. Ты будешь дома?

Донна уверила меня, что будет рада меня видеть.

– Мы позавтракаем у пруда.

– Нет, я только что очень плотно позавтракала… Я просто заеду на минутку.

Я доехала до дома сестры. Он был все так же наглухо закрыт.

Донна нисколько не удивилась, когда я попросила ее прокатиться на лодке. Она знает, мне нравится их озеро. Однако Донна очень удивилась, когда мы с ней подъехали к причалу Макколлов:

– Смотри-ка, а их лодки нет. Странно. Мы с Остином катались сегодня утром по всему озеру, но нигде их не видели. Да и прицепа тоже нет. Может, они отправились в океан?

– Может быть.

Серый туман Азалии оказался истинным пророчеством. Меньше чем через неделю после того, как я получила письмо Селесты, к нам домой пришел Лэйни Форд. Как только он вошел, я поняла, что он принес плохие новости.

– Миссис Деверо, сэр, мисс Фэйбл, нам только что позвонили из Хендерсонвилля. С ними связалась полиция Ки Веста.

Он еще немного помял в руках свою шляпу, а потом быстро сказал:

– Ваша дочь мертва.

Моя мама издала какой-то звук, похожий на писк маленького зверька, а отец несколько побледнел. Я была в шоке и не могла ничего сказать. Я тупо слушала шерифа, рассказывавшего, как это произошло и пытавшегося успокоить мою мать, чьи худенькие плечи вздрагивали от рыданий.

– Яхта? Где-то за Ки Вестом?

Мой отец всегда сердится, чтобы справиться с шоком.

– Что они там делали?

Лэйни Форд обменялся со мной понимающим взглядом.

– Очевидно, сэр, они плыли на Бермуды или еще какой-нибудь остров, когда взорвалась их яхта. С другой яхты заметили взрыв и подали сигнал «SOS». Но к тому времени, когда туда добрались, там ничего уже не осталось, кроме нескольких обломков.

Я вздрогнула, подумав о «линкольне», но шериф предостерегающе посмотрел на меня. Я поняла, что он не собирается рассказывать моим родителям всю эту историю, и не хочет, чтобы это сделала я. Но я подумаю об этом позже. Сейчас же мое сердце ныло от боли, основной причиной которой было чувство вины. Я не помирилась с сестрой, и теперь она мертва. Я начала плакать, и отец резко сказал:

– Будь сильной ради своей матери, Фэйбл.

И шерифу:

– Конечно же, береговые службы искали оставшихся в живых?

– Мистер Деверо, после того взрыва не мог выжить никто. Мне очень жаль, что именно я должен вам сообщить это трагическое известие, но полиция Ки Веста говорит, что они не смогли найти никаких останков, чтобы прислать их семье. Эти акулы…

– Я полагаю, уже ведется официальное расследование. Что они считают причиной взрыва?

Взгляд моего отца стал еще холоднее. Я думаю, выражение «никаких останков» всех нас заставило понять реальность этого ужаса. Красавица Селеста – или что от нее осталось, – растерзанная акулами! Образ из ночного кошмара!

– Как я уже сказал, сэр, не осталось ничего, что можно было бы расследовать. А регистрационный номер яхты они узнали от служащего причала Ки Веста.

Я предложила проводить Форда до машины: мне нужно было поговорить с ним наедине.

– Полиция считает, что мою сестру и ее мужа убили? Лэйни, они будут искать тех, кто это сделал?

– Ну, я в этом участвовать не буду. Это в юрисдикции парней Ки Веста, может быть, Майами. Но я гарантирую вам, еще до конца недели они раскопают больше, чем знаем мы. Но чтобы обвинить кого-то конкретно… – Лэйни покачал головой. – Не выйдет. Этих парней трудно взять, даже имея свидетелей.

Я поблагодарила шерифа за его доброту и пошла назад в дом, чтобы найти Азалию. Кто-то должен был сообщить ей, что ее серый туман действительно предсказал смерть.

Панихиду по Ройсу и Селесте отслужили в маленькой деревенской церкви в наших владениях. Я, моя мать и друзья Селесты плакали открыто. Отец смотрел перед собой и не проронил ни слезинки. О чем он думал, глядя на портрет Селесты, лучезарно улыбающейся после одной из своих побед на каком-то конкурсе?

Но я знаю, о чем думала я. Что жизнь моей сестры была совершенно пустой. Я должна была стать для нее лучшим другом, показать ей более достойную цель в жизни, вместо тех, которые она ставила перед собой и которые заставляли ее ценить себя только физически. Но я была уверена, что настоящим виновником этой трагедии был Ройс Макколл. Я не пролила по нему ни одной слезинки и поклялась убрать его надгробный камень, когда стану единственной владелицей Монкера.

После смерти Селесты отец полностью исключил нас с матерью из своей жизни, и мы, как могли, пытались утешить друг друга. Я хотела отговорить ее каждый вечер принимать таблетки, но бесполезно. В конце концов, я оставила всякие попытки общаться со своими родителями. Одна убивала себя валиумом и водкой, другой был абсолютно поглощен политическими скачками, в которых он подумывал принять участие. В конце концов, я должна была думать о своей жизни и карьере.

Мне предложили выпустить альбом, в который бы вошли все мои песни. Но это не самое главное. Я должна была впервые выступить в известном кантри-шоу почти ровно через месяц после смерти Селесты. Меня эта дата вполне устраивала: за это время, может быть, меня перестанут преследовать воспоминания о сестре.

Перед своим выступлением я страшно нервничала. Рой – просто чудо, и все в Нашвилле просто обожают его, – вытолкнул меня на сцену. Когда я увидела переполненный зал, я едва не умерла от страха. Но каким-то образом я начала петь, и где-то на середине первого куплета я поняла, что это – успех, и начала им наслаждаться.

Меня вызвали на «бис», и, дрогнувшим голосом я сказала, что следующая песня прозвучит в честь моей погибшей сестры.

После концерта меня забрал Харрисон, и мы оказались очень близки к тому, чтобы изменить свои обычные отношения. Но в эту ночь я готова была любить любого мужчину, и у Харрисона хватило здравого смысла понять это.

Я никогда не забуду эту ночь. Одну причину я уже назвала.

А вторая – в эту ночь я впервые увидела женщину на горе. Я подумала о том, что рассказывала Азалия: привидение Дайаны появляется, когда в Монкере происходит что-то плохое.

Я пыталась убедить себя, что ее появление – это всего лишь реакция на событие. Но почему-то я знала, что должно произойти нечто, и я буду очень важной его частью.

Как это ни странно, но мои родители одобрили мое решение посетить психиатра. Отец даже предложил заплатить за это, добавив, что мне нужно взять с собой мать.

Но мать отказалась. Как я теперь понимаю, вероятно потому, что доктор запретил бы ей принимать валиум.

Доктор Вэлкофф был очень странным маленьким человечком. За время своих посещений я очень привязалась к нему. Я перестала утаивать от него свои сны или то, что перед тем, как мне приходило видение, я видела маленькие искорки света. Через год я уже полностью доверяла ему. Я рассказала ему все о сестре и о наших с ней отношениях, о Ройсе, об отце, о Харрисоне и моей музыке.

Когда я пришла к нему через неделю после своего самого странного и продолжительного путешествия в прошлое, я готова была обсудить его во всех деталях и попытаться понять, почему все казалось таким реальным.

– Я рассказывал тебе о вселенской памяти?

– Немного. Вы говорили, что у всех у нас есть врожденное знание об определенных вещах.

– У тебя на лице написана какая-то мысль.

– Это глупо, конечно, но я кое о чем подумала. Если я ухожу в прошлое и живу там как Дайана, то возможно ли, чтобы она тоже возвращалась и жила во мне?

Доктор Вэлкофф отклонил это предложение.

– Генетическая теория нравится мне гораздо больше. Мы знаем, что определенные хромосомы передаются из поколения в поколение, что у них есть своя память, и те, кто наследует эти хромосомы, ведет себя определенным образом или обладает какой-то особенностью, потому что это «у него в крови».

– Когда, вы думаете, я снова могу уйти?

Мне было очень интересно узнать, что случится с Дайаной, когда вернется Андрэ. Что если он выгонит из Монкера ее, Шона и ребенка, которого они ждут?

Я знала о прошлом Дайаны, но только до определенного момента. Теперь же мне хотелось знать ее будущее.

– Доктор, я хочу, чтобы вы помогли мне контролировать эти путешествия в прошлое.

– Я читаю ваши мысли, леди, и мне они не нравятся.

Я взволнованно схватила его за руку.

– Но вы же знаете, что это будет гораздо безопаснее!..

– Ты просишь меня использовать гипноз, чтобы ввести тебя в состояние регрессии. Я не могу этого сделать, Фэйбл. Сейчас в твоем сознании происходят какие-то процессы, которыми управляет твое подсознание. Если я прибегну к гипнозу, это будет очень опасно. Я ведь не знаю всего, что хранится в твоей памяти. Я могу добраться до того, что лучше было бы оставить в покое.

Мой энтузиазм поостыл под напором его логики.

– Я не подумала об этом. Вы правы.

– Лучше оставить пока все как есть. Почему-то я думаю, что кто-то следит за тем, чтобы ты не пострадала от этих странных экспериментов. Если мы начнем использовать современные психологические методы, то цепочка, соединяющая тебя с Дайаной, может запутаться или порваться.

Такая возможность привела меня в отчаяние. Дайана так сильно любила Андрэ, что даже через года я была способна осознать это.

Но у меня ведь были свои сердечные проблемы сейчас, в двадцатом веке. И мне не нужны еще и дополнительные из другой эпохи.

По дороге домой я раздумывала о том, что доктор сказал насчет кого-то, следящего за мной.

– Как ангел-хранитель, – подумала я вслух.

Это была приятная, но не новая для меня мысль. Еще когда я была маленькой девочкой, я иногда чувствовала чье-то присутствие, как будто прикосновение крыла ангела.

Эти раздумья привели меня к новой песне. Я напевала различные мелодии и пыталась подобрать подходящие для нее слова к песне «На крыльях ангела». Войдя в дверь, я уловила аромат любимого блюда Азалии, которое она всегда готовила на старой плите.

– Боже, это рагу пахнет просто восхитительно!

Негритянка, стоявшая у плиты, повернулась и подарила мне широкую белозубую улыбку. Я поняла, что в горшке на плите был цыпленок и что поваром была не Азалия, а Пруди.

Я вошла в кухню древнего Монкера, и Дайана была голодна, как и любая женщина, которой нужно «есть за двоих».