Смотри на меня (СИ)

Глава 5

Нью-Йорк, 2002 год. Март.

Пятнадцатое февраля две тысячи второго года стал для Розмари роковым днем. Утро принесло радость, обед - дурные новости, а вечер - отчаянье.

А все началось довольно банально. Розмари, как обычно, встала в семь утра, приняла душ, позавтракала и без особого удовольствия отправилась на работу в офис журнала “Каприз”, где Филипп Перье огорошил девушку первой неожиданностью. Он вызвал ее на ковер по телефону, и когда Розмари вошла, ее терзали подозрения, что строгий начальник выльет на нее свое утреннее недовольство и раскритикует за нерасторопность или ошибки при редактировании колонок, прикрепленных за Розмари. Она не угадала. Филипп был весел, улыбчив, и настроен на позитивную волну (видимо, ночка удалась). После долгих и размытых вступлений на отстраненные от основной работы девушки темы, Перье снисходительно улыбнулся и заявил, что повышает Розмари. Ей выделили колонку на (!!!) третьей странице “Каприза”. Хроника светских новостей. Девушка от изумления потеряла дар речи. Но Перье детально аргументировал свое решение. Он отметил принадлежность семьи Розмари к этому самому обществу, ее статус, уверенность в себе, направленность на результат, упертость и железное самообладание. Несостыковка заключалась в одном - вести ей предлагалось колонку о звездах шоубизнеса, а в этой кухне Розмари была полный ноль. Перье заверил, что с ее рвением к работе, она обязана справиться, и обещал помогать с советами в первое время. Плюс в повышении был колоссальный. Ей разрешалось размещать в статьях фотографии, которые она сама сделает.

До самого обеда Розмари парила, как на крыльях, не помня себя от радости. Первым, кто узнал о хороших новостях, оказался не Мик, ее официальный бой-френд, а Эш. Не намеренно, нет. Просто он позвонил ей, когда Розмари собиралась набрать номер Мика. И в этот самый момент к девушке в голову пришла идея о том, как она может помочь Эштону с работой. Последние несколько месяцев парень метался с одного места на другое, но нигде надолго не задерживался. Образование - только средняя школа. И в итоге выбор перед ним стоял ограниченный. Официант, бармен, разносчик пиццы. А в редакции Фила Перье как раз освободилась вакансия курьера. Не ахти, что, но есть существенная разница с разносчиком пиццы, к примеру. Официальное устройство, страховка, гибкий график работы, возможность получать заочное или даже вечернее образование, неплохой оклад, перспектива роста и престижность компании работодателя. Эштона не пришлось долго уговаривать. Разумеется с рекомендации Розмари, он прошел собеседование и получил место в “Капризе”. Фил даже испытательный срок не назначил. Он, вообще, питал слабость к красивым мальчикам.

Розмари радовалась, как ребенок, и вечером они вместе с Летисией, Эшем и Летисией собирались отпраздновать повышение Рози и новую должность ее сводного брата в уличном кафе.

Все оборвалось внезапно. Сразу после обеда позвонил Морган. По голосу Розмари сразу поняла, что случилось ужасное. Отец был взволнован, растерян и убит горем, но так ничего толком и не объяснил. Просто попросил вечером приехать в родительскую квартиру.

Она не выдержала нервного напряжения и отпросилась на час раньше, взяла такси и махнула на Верхний Ист-Сайд. Морган ждал ее в гостиной. Он был один.

Розмари вошла тихо, как мышка, чувствуя, как на плечи давит груз тяжелого предчувствия.

- А где мама? - застыв на пороге гостиной, осипшим голосом спросила она. Отец медленно поднялся из кресла, посмотрел на нее безжизненным угасшим взглядом. Розмари с трудом узнавала его. Почерневший от горя, постаревший мужчина с щетиной и запавшими щеками.

- Мама в больнице, милая. У нее обнаружили рак.

Розмари вздрогнула, прижав руку к груди. Сердце билось так, что задевало ребра, рвалось и выпрыгивало. Нет, только не мама!

- Давно? - прохрипела девушка.

- Мы знали еще до рождества, но надеялись… Не хотели, чтобы ты волновалась. - проговорил Морган угасшим голосом.

- Папа! - с отчаянной укоризной воскликнула Розмари. - Нельзя скрывать … такое! Как ты мог! Что с ней? Почему она в больнице?

- Прости, хорошая моя. - в одно мгновение Морган оказался рядом с дочерью, схватил за руки, с сожалением и болью глядя в обезумевшие от страха глаза. - Но ты должна держаться, быть сильной.

- Почему? О чем ты говоришь? Вы же богаты. Сейчас все лечиться. Почему ты так смотришь?

- Сегодня утром доктор, наблюдающий Мелони и консилиум лучших онкологов Штатов, сообщили, что … - лицо Моргана посерело, он выронил руки Розмари и отвернулся. Девушка застыла, как парализованная. Она впервые видела, как плачет ее отец. Ее благородный и сдержанный, уверенный, владеющий ситуацией, управляющий судьбами, всесильный отец, плачущий, как дитя. Это могло означать одно. Надежды нет.

Розмари закрыла глаза, чувствуя горячую влагу на своих щеках, и сползла по стене вниз. Она не рыдала в голос, не билась в отчаянье, но эта неподвижная оцепенелая апатия была еще страшнее, чем крики и причитания.

- Мы должны быть рядом с ней сейчас, Рози. Быть рядом с ней, сильными, уверенными, заботливыми. Мы должны улыбаться и лгать, что завтра… завтра она непременно поправится и вернется домой. Ты слышишь меня, Роз? Сильными, как никогда раньше.

- Да, я слышу тебя, отец. - отозвался на удивление спокойный и уверенный голос ее дочери. Потемневшие серые глаза строго смотрели на него из-под влажных ресниц. - Мне нужно поехать за необходимыми вещами и написать заявление на отпуск, а потом я вернусь.

- Девочка моя. - Морган протянул к ней руки. Розмари шагнула в объятия отца, прижалась к его плечу и дала волю слезам.

Детство когда-то должно было кончиться, а ее вхождение во взрослую жизнь слишком затянулось. Как глупо! Розмари думала, что упорхнув из родительского дома, она научится самостоятельности. Самонадеянная глупышка. Человека делает взрослым не уход из-под опеки близких людей, а он сам и его поступки, и его желание. Стремясь к долгожданной свободе, Розмари потеряла главное - время, которое могла провести рядом с матерью. Любить, заботиться, быть рядом, понимать и просто быть ее ребенком - вот в чем заключается долг всех детей перед своими родителями. Как поздно она это осознала.

Но Розмари еще надеялась. Надежда всегда умирает последней. Она надеялась, что судьба сжалиться над ними, над их семьей и не разлучит, не заберет…. Но судьба немилосердна. И когда один за другим десятки врачей подтвердили неутешительный диагноз, Розмари перестала верить в судьбу. Она жила по инерции, разрываясь между работой, колледжем и больницей. В промежутках она умудрялась заботиться об отце, с каждым днем все глубже увязающем в бездне отчаянья и горя. Его глаза оживали лишь в палате Мелони Митчелл. Он улыбался, шутил, водил жену на прогулку, и каждый день обещал, что совсем скоро ее выпишут. А она делала вид, что верила.

Но Розмари видела, как менялось выражение лица матери, когда та думала, что за ней не наблюдают. Смесь страха и боли, немое страдание, внутренняя борьба.

И в тот день, когда у Мелони не осталось сил для сражений со страшным недугом и собственными страхами, ее дочь была рядом и держала ее за руку.

Пройдет много лет, но Розмари, будет помнить, как тогда, этот самый страшный и горький день откровений, откровений уставшей от постоянной боли женщины, прекрасной матери и верной жены.

… Мелони Митчелл сидела в кресле перед окном, перебирая пальцами нитку жемчуга, подаренного мужем на десятилетие их свадьбы. Рядом, на краешке кровати, сидела ее дочь. Она суетливо выкладывала купленные по дороге в больницу продукты на прикроватную тумбочку, ненавязчиво рассказывая о своих успехах в колледже и в издательстве. В самые трудные минуты жизни организм начинает черпать силы в своем запасной потаенном источнике, мысль концентрирует быстрее, все чувства вдруг обретают строгую направленность - уйти от стресса, окунувшись в работу, находиться в постоянном движении, чтобы не успевать думать, забыть о сне, не оставлять места слезам и жалости к себе. Именно этим и жила Розмари.

- Прекрати суетиться, Мария. Просто посиди. - внезапно оборвала ее Мелони на полуслове. Роз опустила пакет с остатками продуктов на пол, и растерянно посмотрела на мать. Сегодня она выглядела не такой бледной, как обычно. И даже платок на облысевший из-за постоянного облучения голове смотрелся, не как необходимый атрибут, а как дань моде. Присмотревшись к матери повнимательнее, Розмари заметила, что она подкрасила глаза и губы и одела новое платье. В душе девушки колыхнулась надежда, она нежно улыбнулась Мелони.

- Ты ждешь папу? У вас сегодня какая-то памятная дата? - веселым тоном полюбопытствовала Розмари. Мама ответила ей строгим сдержанным взглядом, в уголках губ появились глубокие складки, которых раньше не было. Светлые голубые глаза Мелони были полны задумчивости и печали.

- Ты угадала, Мария. Дата, действительно, памятная. - кивнула она. И что-то в ее позе, наклоне головы, выражении лица подсказало девушке, что мама собирается рассказать ей нечто важное, доверить тайну. Розмари сглотнула появившийся в горле ком, и с легкой тревогой приготовилась слушать.

- Мама? - позвала она, заметив, что Мелони погрузилась в состояние глубокой задумчивости. Та вздрогнула, словно очнувшись.

- Пятнадцатого марта, девятнадцать лет назад я совершила самую страшную в жизни ошибку, и сейчас расплачиваюсь за нее. - тихим монотонным голосом проговорила Мелони Митчелл. Ее худая фигурка сжалась в большом кресле, руки плотнее укутали плечи в шелкоую голубую шаль.

- Мама, не говори глупостей. Ну, какую ошибку ты могла совершить? - мягко улыбнулась Розмари, собираясь встать, но Мелони остановила ее.

- Нет, сиди. Мне так легче. - глаза женщины вдруг ожили, сверкнули и так же внезапно погасли. - Из-за лекарств я почти не чувствую боли. Я, как робот, Мария, но не так глупа, как вам кажется. Не нужно, ничего не говори. Не мучай себя. Сейчас я хочу одного. Высказаться, пока еще могу мыслить здраво. Пока не все ощущения отрафировались, пока сознание не покинуло меня.

- Мама… - на глаза Розмари набежали слезы, голос был полон отчаянья.

- Умоляю, девочка, не мешай мне. Ни слова. Обещай. Нет, просто кивни. … Хорошо. Я так долго не вспоминала о том, что произошло много лет назад. Целая жизнь, я думала, что все забылось, растворилось, кануло в небытие, но так не бывает. За все в этой жизни приходиться расплачиваться. За причиненную другим боль за собственное счастье и даже за бездействие. Знаешь ли ты, Мария, что бездействие иногда хуже убийства? Я думаю, нет. Я сама поняла, лишь когда оказалась в этом чистилище. А знаешь, как мы, онкологические больные, шутим здесь? Тоже, нет. Я думаю, ты не знаешь. Мы говорим, что с каждый новый сеанс химиотерапии очищает мысли и обличает совесть. Мы все тут грешники, печатающие о прощении, несущие кару. По крайней мере, я - точно одна из таких. Я прожила чудную жизнь, Мария. Рядом со мной самый лучший в мире мужчина, красавица дочь, и хорошие воспоминания. Я была счастлива, очень. А сейчас испытываю стыд. Я разрушила три жизни, а, может, больше, положив их в основу собственного благополучия. Ты сейчас недоумеваешь, думаешь, что я спятила. Но, уверена, что у тебя уже появились подозрения, ты почти знаешь, о чем я говорю. Не так ли, Мария?

- Нет, я не знаю. - качнула головой Розмари, боясь посмотреть матери в глаза. Она уставилась на свои сжатые в кулаки руки, на которые капали горячие слезы.

- Отец, наверно, рассказывал тебе, как долго шел к своей цели? Начинал с незначительной должности в малоизвестном банке. Морган по своей природе трудоголик. И он не щадил себя. Делал все возможное и невозможное, чтобы обеспечить семью, повысить ее статус, открыть ворота в мир высшего общества. Я была с ним и любила. Любила с детства. Да и как его было не любить? Я не знала других мужчин, не видела их. Морган устраивал меня во всем, и нам было хорошо вместе. Проблемы начались, когда мы осознали, что готовы завести ребенка. Первые три года неудачам никто не предавал особого значения. И диагноз “бесплодие” повергло в шок нас обоих. Причина была во мне, но Морган не отвернулся, не бросил меня. Мы только начали обсуждать возможность усыновления ребенка из приюта, как вдруг его повысили, что временно отсрочило наши планы. Морган стал работать еще больше, а я неделями не видела его. Я тосковала и готова была лезть на стены от одиночества. И стала настаивать на усыновлении. Каждый день я давила на него. В итоге Морган начал все чаще оставаться в офисе банка, который возглавил, на ночь, уезжать в длительные командировки. И однажды, когда он вернулся, то увидел тебя в нашем доме. Очаровательный белокурый ангелок с огромными глазами и тихим голосочком. Тебе только исполнилось четыре годика. Я нашла тебя в одном из приютов, которые посещала с благотворительными целями, пока муж отсутствовал, и полюбила сразу, с первого взгляда. Я договорилась с директрисой приюта, что возьму тебя на выходные, но уже знала, что ты останешься навсегда. Я почему-то ни капли не сомневалась, что Морган разделит мои чувства, стоит ему хоть раз взглянуть на тебя. Именно так и случилось. Но я не спросила совета. Все сделала сама. Морган просто не мог мне отказать. Ты жила у нас каждые выходные, но из-за плотного графика Моргана мы не могли до конца оформить удочерение. Но кому нужны были бумажки. Моя жизнь снова наполнилась смыслом, я почувствовала, что у нас наконец-то появилась семья, настоящая полноценная семья. Но за своим безоблачным счастьем я не заметила надвигающейся беды. Мысль о другой женщине никогда не приходила мне в голову. Я просто предположить не могла…. - Мелони судорожно вздохнула, поправляя упавшую шаль. - Банальная оплошность Моргана открыла мне глаза. Во сне он назвал чужое имя. Женское. И я словно сошла с ума, устроила настоящее расследование, и выяснила личность любовницы моего мужа. Ее звали Елена Харт, стажерка из его банка. Молодая и красивая. Сначала я расклеилась, впала в депрессию, а потом … посмотрела на тебя, маленькую, хрупкую, нуждающуюся во мне, и поняла, что должна действовать. Тактика была стара, как мир. Я стала идеальной женой, еще более заботливой, внимательной, чуткой. Я тщательно следила за собой, устраивала Моргану сюрпризы с поздними ужинами при свечах, напоминала о наших счастливых годах или появлялась в офисе банка во время обеденного перерыва, благоухающая и разодетая, я перечитала дюжину книг по соблазнению мужчин и эротических уловках. А выходные давила на семейные ценности, когда приводила тебя. Мы подолгу гуляли в парке втроем, и Морган не мог больше сопротивляться. Он полюбил тебя, и снова научился любить меня. Пусть это было не совсем честно. Но я билась за него, за нас, за нашу семью, за себя. Это право женщины, которая по-настоящему любит. Никогда не сдаваться. И я победила. Думала так, пока не наступило пятнадцатое марта. Неравнодушные люди донесли мне, что Морган и его стажерка расстались два месяца назад, и я была совершенно спокойна и уверена в себе. Утром я получила документы на удочерение и свидетельство о твоем рождении, где в графах “отец” и “мать” стояли наши с Морганом имена. В состоянии наивысшего довольства жизнью, я утащила тебя на прогулку с Центральный парк…. Ты играла с детьми, а я присела на лавочку. Я до сих пор помню, как первое весеннее солнце согревала мое улыбающееся лицо…. Она подошла незаметно. Тихая, печальная. Она не скандалила, не злилась. Просто стояла и смотрела на меня. Бледная, как тень. Черные вьющиеся волосы и темные глаза, как у цыганки, большие, несчастные, как у побитой собаки. И все же от ее красоты захватывало дух. Я не видела таких лиц, ни до, ни после. Я была ошеломлена, смущена и растеряна. Я должна была ощущать возмущение, но чувствовала жалость, а потом опустила глаза и поняла, что Елена Харт беременна. Мой мир остановился. Я перестала дышать, уставившись на ее небольшой живот. В висках гулко бился пульс, отмеривая минуты. Все кончено, подумала я тогда. И вся моя борьба за мужа показалась нелепой, смешной. Сомнений не было в том, чей ребенок находился в животе этой несчастной, молчаливо наблюдающей за мной. Елена ничего не говорила и словно ждала чего-то. Разрешения, надежды, презрения, гнева…. я не знаю. Я оплакивала свою семейную жизнь, не услышав ни единого слова. Разве я могла бороться с этим? С мечтой Моргана о собственных детях? Елена сделала шаг, но в этот момент ты подбежала ко мне, и будто почувствовав что-то, забралась на колени и обняла за шею маленькими ручками. Я видела, как задрожала Елена, отшатнулась, инстинктивно обхватив живот, словно защищая, успокаивая. Она смотрела на тебя, и то отчаянье, что испытывала я, теперь плескалась в ее глазах. Елена Харт ушла, так и не сказав мне ни слова. Я никогда ее больше не видела. Я вычеркнула тот эпизод из памяти, заставила себя забыть, словно ничего и не было. Словно я не лишила мужа единственной надежды на исполнение заветного желания, конечной цели каждого мужчины. Я думаю, что Елена не знала, что мы удочерили тебя, и ушла, не посмев разрушить семью. В тот момент я совсем не думала о ней, о ее ребенке. Но, оказавшись, здесь, полгода назад, я вспомнила…. Когда случается такое, начинаешь искать причины. И я нашла. Мне нужна была правда, я хотела знать, что сотворило мое молчание и бездействие с жизнью этой женщины.

Силы покинули Мелони, они сбилась и тяжело задышала. Огромным волевым усилием, Розмари удалось сохранить самообладание. На ватных ногах она подошла к матери и обняла ее.

- Все хорошо, мама. Ты ни в чем не виновата. - прошептала Розмари хрипло. Сердце отбивало барабанную дробь, мысли смешались. Но она должна была держаться. Ради Мелони. - Ты сама сказала, что женщина, которая любит, должна сражаться. Именно это ты и сделала. Ты оказалась сильнее.

- Нет. - Мелони покачала головой и отстранилась.

- Елена любила его сильнее. - горько проговорила женщина. - Она не встала у него на пути, но так и не смогла жить без него.

- Откуда ты знаешь? Может быть, она счастлива и любима? - пыталась успокоить мать Розмари.

- Не лги мне, Мария. Только не ты. - яростно воскликнула Мелони. На болезненном лице снова полыхнули глаза. - Я все знаю. И ты знаешь. Даже находясь здесь, я смогла провести маленькое расследование. Это было просто. Деньги творят чудеса.

- Мама… - отпрянув, изумленно прошептала Розмари.

- Она умерла в нищете. А этот мальчик. Мальчик, который должен был…

- Быть на моем месте? - неожиданно в девушке поднялась волна ярости, но тут же угасла, уступив место тупому отчаянью.

- Нет. Все могло быть иначе. По-другому. Я должна была сказать Моргану правду. Я разрушила жизнь Елены, уничтожила ее.

- Это не ты…

- Мое бездействие, страх и эгоизм. Как любящая жена, я не имела права лишать мужа родного сына. Но я испугалась. И боялась всю жизнь.

- Отец никогда бы не бросил тебя, мама. - прошептала Розмари.

- Да, наверное, ты права. Но откуда мне было знать? - Мелони покачала головой, как в бреду, отвела глаза, губы ее дрожали. - Я знаю, что Морган нашел его. Пожалуйста, не говори, что я сделала. Никогда не говори.

- Я не скажу. - пообещала Розмари, больше не сдерживая слезы. Они текли ручьем, но она даже не замечала этого.

- Какой он? - глухим голосом спросила Мелони. Девушка не могла найти сил для ответа, и смотрела на ссутулившуюся фигуру матери сквозь расплывающийся туман. - Какой он, этот мальчик? - повторила женщина.

- Замечательный, мам. - с рыданием ответила Розмари.

- Я бы хотела познакомиться с ним.

- Я могу привести Эштона завтра.

- Эштон. - задумчиво проговорила Мелони Митчелл и улыбнулась. - Какое хорошее имя. Морган будет гордиться им. Я знаю. По-другому и быть не может. Завтра. - женщина вскинула голову и ласково посмотрела на дочь. - Приводи его завтра.

Но завтра для Мелони Митчелл не наступило. Она умерла ночью. Во сне. Как святая, сказали ее подруги на похоронах. И только Розмари знала правду. Ее мать ушла, освободив душу от тяжелого груза, который несла долгие годы. Ее исповедником стала дочь, но едва ли девушка имела право на отпущение грехов своей матери. И, может быть, именно тогда Розмари приняла их на себя. Не Мелони Митчелл разрушила жизнь Елены Харт, а маленькая девочка, которая, почувствовав беду, пришла на помощь к своей мамочке.

После похорон, Розмари не нашла в себе сил остаться в доме, где все напоминало о случившемся. Она вернулась в свою уютную квартирку в Бруклине, бросив отца наедине со своим горем. Пока квартира пустовала, девушка разрешила Эштону пожить там, пока он не встанет на ноги и не снимет собственное жилье. Увидев ее на пороге, Эштан не ушел. Он остался, чтобы разделить боль Розмари, утешить ее. Кто, как не он, мог понять…. Они вместе оплакивали своих матерей и в этом находили пусть и зыбкое, но облегчение. И уткнувшись лицом в его колени, обливаясь горькими слезами, она поклялась, что сделает все, чтобы Эштон Харт получил то, что она украла у него. И пусть ее вины не было в том, что сделали их родители - незнание не лишает ответственности. А она знала. Теперь знала.