— Твоя… дочь? — ошеломленно переспросила Блайт.
— Ее звали Корой. — Голос Джаса огрубел и стал хриплым, но он продолжил: — Она была с Шелли, когда пьяный водитель, несшийся навстречу, пересек сплошную полосу и врезался прямо в их машину.
Блайт слушала, раскрыв рот, не в силах вымолвить ни слова.
— Шелли скончалась мгновенно, — сказал Джас и отвернулся, предоставив слушательнице наблюдать свой беспристрастный, словно высеченный из камня, профиль. — Кора умерла несколькими днями позже… у меня на руках. — Он замолчал, набрал в легкие побольше воздуха и уставился немигающим взглядом в океанские дали: — Некоторые пытались меня убедить, что это даже к лучшему.
— Из-за того, что она была сильно покалечена? — встряла Блайт.
— Нет. — Он выждал длинную паузу, затем продолжил. — Кора родилась с болезнью Дауна. Это нас, конечно, шокировало. Но когда я впервые взял ее на руки… этот маленький комочек… мою дочь, мою плоть и кровь, такую крошечную и беззащитную… с той минуты я полюбил ее беззаветно!
Тугое кольцо страха, все эти дни державшее Блайт в плену, начало постепенно ослаблять хватку. Она с облегчением ощутила, что дышит свободнее.
Джас провел ладонью по лицу, задержался на переносице и задумчиво потер ее указательным пальцем. Его голос звучал тихо и монотонно:
— Сначала Шелли не могла себя заставить даже смотреть на девочку, отказывалась кормить. Она все повторяла, что следует немедленно отдать ребенка в приют и попытаться родить нормальных детей, потому что врачи не обнаружили у нас никакой патологии. Но я… я не мог бросить нашу малышку.
— Должно быть, впоследствии твоя жена передумала?
— С нами поговорили, объяснили, какую помощь можно оказать больному ребенку, и я принял решение: мы забрали девочку домой.
— А что Шелли?
— Сначала злилась на себя… Злилась, потому что родила ненормального ребенка. Потом — на меня за то, что не дал ей забыть об этом кошмаре и не хотел других детей. Вообще-то я не собирался тебе об этом рассказывать…
Да мы просто никогда не были так близки, горестно подумала Блайт. Я была милым развлечением, слабой утехой в твоем горе, чем-то второстепенным после любимой работы. Не той, которой ты мог бы открыть свои самые потаенные секреты, не той, с которой можно разделить горечь утраты.
— Продолжай, пожалуйста, — мягко попросила она.
— Ты уверена, что хочешь?..
— Продолжай!
— Шелли стала творить с Корой чудеса, хотя ей пришлось изрядно повозиться. К шести годам девочка уже могла самостоятельно одеваться, следить за собой и от сверстников в умственном развитии отставала лишь на пару лет. Она была… — Он замолчал и откашлялся. — Она была счастливым любвеобильным ребенком с широкой улыбкой. И мы, конечно, любили нашу дочь.
И это еще сильнее сближало вас, подумала Блайт.
— Мне казалось, успехи в воспитании больного ребенка давали Шелли какую-то компенсацию…
— Компенсацию в чем?
— В том, что она ошиблась в выборе мужа.
— Ошиблась? — У Блайт перехватило дыхание. — Будучи замужем за тобой Шелли еще выказывала недовольство?
Он изобразил на лице некое подобие улыбки.
— Возможно, прожив со мной несколько лет, ты тоже была бы сыта по горло моей одержимостью математикой, да и мной самим.
— Неужели у нее хватало наглости тебе об этом прямо говорить? — задохнулась Блайт.
— И не раз. Ты знаешь, я немногословен. Меня воспитали в доме, где детям не разрешалось иметь собственное мнение, а тем более высказывать его вслух. Поэтому я погрузился в мир чисел, а это интересует не очень многих.
— И ты ее любил! — с горечью воскликнула Блайт. Она не понимала, как Шелли могла быть такой жестокой.
Джас сидел неподвижно, словно не расслышав ее слов. Прошло несколько минут.
— Я обожал Шелли. Было невозможно ее не любить. До нашей встречи я не знал, что такое любовь… — Он рассеянно чертил пальцем ноги по песку. — Она была первой, кто признался мне в любви. До этого я не слышал подобных нежных слов ни от кого, даже от родной матери.
Естественно, он жаждал любви! Он был готов броситься к любому, кто ласково посмотрит на него!
— Многие мои однокурсники нашли высокооплачиваемую работу, и Шелли ждала от меня того же. Жизнь преподавателя — чтение лекций, занятия со студентами, проверка домашних заданий, кропотливая работа над каким-нибудь новым проектом — все это казалось моей Шелли смертельно скучным, а значит, скучным был и я… Она общалась с нашими однокурсниками, сделавшими более успешную карьеру, вращающимися в самых престижных кругах. Видит Бог, она заслужила эту яркую жизнь, эту крупицу счастья, которая хоть на миг отвлекала ее от забот о Коре.
— А как жил ты?
— Я, как правило, оставался дома и присматривал за дочкой. Шелли не возражала; когда мы ходили куда-нибудь вместе или принимали гостей у себя, она просила меня не докучать окружающим разговорами о моей работе.
— Но ведь это вовсе не скучно! — взорвалась Блайт. — Мне с тобой ни минуты не было скучно!
Джас посмотрел на нее внимательно, и сардоническая усмешка исказила его губы.
— А прошлой ночью?
— Прошлой ночью?
— Да, когда я признался в своем успехе. Казалось, ты изо всех сил прикидываешься радостной и заинтересованной. Но потом мы поцеловались, и я усомнился в своих подозрениях. А утром ты меня бросила…
— О, Джас…
— Шелли частенько говорила, что работа для меня важнее, чем жена. И в каком-то смысле была права. Я действительно находил в науке больше радости… Я хотел любить и быть любимым… Я завидовал друзьям. В течение многих лет я наблюдал за счастливыми парами, семьями, пытался понять, что стоит за их любовью. Но мне казалось, что я просто не способен на настоящую любовь, что я могу утолить лишь сексуальный голод. А наши с Шелли отношения строились именно на сексе, но и эти радости вскоре приелись. Она находила утешение в объятиях других мужчин, но я никогда не вмешивался, не упрекал, не устраивал сцен. Я пытался любить ее, но не смог…
— Но Кору-то ты любил, — напомнила Блайт.
Его лицо заметно оживилось.
— Ради нее я был готов на все.
— Смог бы ты бросить свою работу?
— О, если бы это могло хоть как-то ей помочь, бросил бы, не раздумывая, — мгновенно ответил Джас. — Когда Шелли заявила, что хочет сделать блестящую карьеру, я предложил такой вариант: она работает, а я сижу дома с Корой. Но…
— И что же она ответила?
— Она решила, что я пытаюсь отлынивать от настоящей работы, сваливаю часть материальной ответственности за семью на нее, что хочу превратить ее в добытчицу, и так далее…
Блайт прерывисто вздохнула, не веря своим ушам. Джас снова погрустнел.
— Еще ей казалось, что я хочу отнять у нее дочь, взять на себя большую часть забот о Коре. Этого она не могла мне простить.
— Чего простить? Что ты не разрешил отдать девочку в приют? Но…
— Она чувствовала себя загнанной в ловушку. А ловушкой считала свою любовь и преданность Коре. Наш брак разваливался на глазах, но мы не могли расстаться, потому что не могли оставить нашего ребенка. И тогда…
И тогда случилось непоправимое. Блайт расчувствовалась, горючие слезы вновь хлынули из глаз. Она отчаянно хотела утешить Джаса, хотя знала, что не в силах вернуть ни погибшую дочь, ни рухнувший брак, не оправдавший его надежд.
— Если бы я могла хоть чем-то тебе помочь… — всхлипывала она.
— Ты уже помогла. — Джас ласково посмотрел на нее. — Помогла мне понять, что я способен на настоящую любовь. Не на страсть или вожделение, а на то, о чем поется в одной старинной песне…
— В какой песне? — спросила Блайт, совершенно сбитая с толку.
— В ней поется, что надо верить в любовь, что рано или поздно она придет и что даже на склоне лет не надо отчаиваться, что на руинах былого счастья можно построить новое… Старомодная сентиментальная песенка, — признал Джас с усмешкой, — но она как ничто другое находит отклик в моей душе. Ты внимательно слушала? Так знай, все это я посвящаю тебе, потому что лучше, чем поется в этой песне, я не скажу.
Блайт, напряженно вглядываясь в его черты, недоверчиво спросила:
— Джас… Ты хочешь сказать, что любишь меня?
— Ты для меня, как солнце. Когда ты есть — мне светло и хорошо, когда тебя нет — я проваливаюсь в бездну.
Блайт затаила дыхание, надеясь услышать продолжение признания. Внутри нее зарождалось незнакомое, согревающее душу чувство, словно распускался бутон в предчувствии долгожданной весны.
— И я поклялся себе, что не буду тебя удерживать.
— Но почему?
— Приручив тебя, я стал бы думать, что запер хрупкий молодой цветок в темной затхлой комнатушке.
— Джас, ты несешь какую-то чушь! Что натолкнуло тебя на подобные мысли?
— Знаешь, милая, у меня все же имеется кое-какой опыт по части семейной жизни. И, кроме того, я и понятия не имел, как надо обращаться с любимой женщиной, не знал, что могу сделать ее счастливой. Не хотел губить твой яркий темперамент.
— О, Джас!
— Я никогда не умел запросто общаться с людьми. Когда мы были едва знакомы, я огорчил тебя, заметив, что практически не общаюсь со сводными братьями. Ты понимала меня лучше, чем я сам. Я понимал, что ты умеешь глубоко сочувствовать и грустить, но тем не менее ты всегда оправдывала свое имя, оставаясь… солнечной, теплой, любящей. А я просто не имел права омрачать твою жизнь своей печалью, болью и гневом…
— Гневом? Но почему?
— О, меня захлестнула злость, когда я увидел в твоем доме детей. Я привык смотреть на малышей и думать: «Ну почему не они? За что Господь взял к себе именно Кору, а не одного из них?».
Блайт бесшумно шевелила бескровными губами. Она была в шоке от услышанного.
— Но я, разумеется, вовсе не горжусь этим, — поспешно добавил Джас.
— Я тебя не осуждаю, — успокоила его Блайт. — Поэтому ты не захотел видеться с моими племянниками?
Он отвернулся и сказал:
— Нет. Из-за этого я уже не переживаю.
Он плотно сомкнул губы, и Блайт снова почувствовала, как Джас постепенно отдаляется, погружаясь в свои невеселые мысли. Молитвенно сложив ладони, она мысленно попросила Бога, чтобы Джас вернулся на землю.
— Тогда в чем же дело?
Он передернул плечами.
— Ты решишь, что это глупо.
— Но мне надо знать, — настойчиво попросила Блайт. — Пожалуйста, расскажи.
— Помнишь тот вечер, когда мы поехали в Опуа обедать? Там, на пляже, была одна девочка…
— Помню, помню, — подхватила Блайт, — девочка с болезнью Дауна. Тебе, наверное, было тяжело на нее смотреть…
— Я завидовал ее родителям черной завистью! А теперь скажи, что я последний мерзавец…
Блайт успокаивающе положила руку ему на плечо.
— Джас, эти люди поняли бы тебя, будь они на твоем месте…
— Но скажи, разве эта девочка — урод? По-моему, она так ласкова, мила и… счастлива, правда?
— Правда, — сказала Блайт и прижалась щекой к его щеке.
— Я много думал о ней и… о тебе. О нас. Ты слишком хороша для меня, и я считал, что мне фантастически повезло, раз мы встретились и ты до меня снизошла. Я был счастлив каждое мгновение, даже когда думал, что однажды ты вспорхнешь, словно бабочка, и улетишь из моих объятий. И все равно я ловил каждый миг нашей близости. Так же было и с Корой. Я любил и растил ее, а потом потерял навсегда. Мне кажется, встретив тебя, я перестал ненавидеть людей, чьи семьи счастливы…
Блайт закусила нижнюю губу, но не сдержалась:
— Но почему же тогда…
— Знаю, знаю. Когда ты пригласила меня отпраздновать вместе с вами Рождество, я струсил и отказался…
— Чего же ты испугался?
— Частично — снова оказаться среди детей. Я не был уверен, как отреагирует мое сердце. А еще… я все думал, что у нас с тобой не очень серьезно и мне не стоит так прочно входить в твою семью, знакомиться с твоими родственниками… В общем, я хотел порвать наши отношения, поэтому и улетел в Веллингтон.
— Значит, свидание с отцом было всего лишь предлогом?
— Не только. Вспомнив о Рождестве, я почувствовал себя виноватым. Я все гадал: расстроится ли отец, если я не навещу его и не поздравлю? До сих пор не пойму, был он рад меня видеть или нет. Но в Веллингтоне со мной стали происходить странные вещи: я все время думал лишь о тебе, я хотел все бросить и сломя голову лететь к тебе. А когда приехал и увидел твоих племянников, смотрящих на меня своими умными глазками, их невинные чистые мордашки… Знаешь, как сильно похожа на тебя та темноволосая девчушка? Я даже не ожидал…
— И что же? — прошептала Блайт, заглядывая ему в глаза.
Он вдруг крепко зажмурился и сделал глубокий вздох:
— Я должен был как можно скорее убежать прочь, чтобы не упасть на колени и не завыть от тоски!
— Вон оно что… — протянула Блайт.
— Прости, если можешь. Знаю, ты сильно обиделась. Я панически боялся выказать себя перед тобой круглым идиотом. Кроме того, я бы мог напугать детей своим поведением. На следующий день я заметил, как все вы отправились на пляж, и пошел следом. Но, увидев тебя в окружении этих славных малышей, просто не посмел подойти. Ведь на самом деле я очень люблю детей…
Блайт слабо улыбнулась, хотя слезы градом катились из ее прекрасных глаз. Она обняла Джаса, прижавшись к нему крепко-крепко.
— О, Джас! А я боялась, что ты их ненавидишь!
Он прижал к себе рыдающую Блайт.
— Но почему же ты сразу мне не сказал? Ты должен был сказать мне это раньше. А что касается твоего тяжелого характера… так ведь я же не какая-нибудь нежная фиалка!
— А я-то, грешным делом, подумал, что ты теперь станешь меня презирать.
— Да я бы никогда…
— Верю, любовь моя. Не утруждай себя лишними обещаниями. Поплачь, поплачь, я знаю, иногда это помогает лучше любых слов. Кстати, в моей семье слезы считались проявлением слабости характера, а тот, кто слаб, всегда подвергается нападкам окружающих. Поэтому я с раннего детства запретил себе плакать.
— Да я уж вижу, — всхлипнула Блайт. — Спасибо за доверие, тебе было непросто рассказать мне такое. И еще…
— Что, солнышко?
Блайт глубоко вздохнула, набираясь храбрости. Она понимала, что быть счастливой до конца — значит до конца довериться Джасу.
— Я солгала, когда сказала, что переживу наш разрыв. Знай, я никогда не перестану любить тебя. Ты как-то объяснял мне, что такое бесконечность, но только теперь я стала по-настоящему понимать ее сущность. Моя любовь — это пространство без времени и границ.
Джас притронулся к ее щеке и внимательно заглянул в глаза.
— А я не солгал, когда сказал, что никогда тебя не забуду. — Он протянул обе руки и осторожно приподнял ее лицо. — И, раз мы действительно любим друг друга… почему бы нам не пожениться?
Ее улыбки хватило бы, чтобы обогреть целый мир.
— О, Джас… Конечно, я согласна!
Он обеими руками схватил ее за плечи и заговорил неровно и сбивчиво:
— Но, Блайт, подумай хорошенько. Дело серьезное, ты должна быть уверена, что хочешь связать со мной свою судьбу. Я не очень надежный муж… в смысле денег…
— Да ты просто чудесный муж, во всех отношениях! Из тебя получится замечательный отец. Я жду не дождусь, когда же мы поженимся и заведем детей! И уверена в нашем счастье на сто… нет, на двести процентов! — Она запнулась на мгновение. — А ты хочешь иметь детей? Я имею в виду, после того что случилось с Корой…
— Я очень хочу, чтобы ты родила мне ребенка, Блайт!
Он притянул ее к себе и заключил в объятия. Неожиданно Блайт вырвалась и побежала к воде, где песок был темный и сырой. Она наклонилась и быстро что-то написала указательным пальцем, а потом выпрямилась и с явным удовольствием окинула взглядом свое произведение.
Заинтригованный Джас, улыбаясь, подошел к ней.
— Я приготовила тебе еще одну теорему, — оборачиваясь, лукаво произнесла Блайт.
Джас взглянул на ее творчество и, откинув голову, громко заливисто захохотал.
— Буду ее доказывать всю жизнь, — пообещал он.
— В этом нет необходимости, — заверила его Блайт, — эта теорема не требует доказательств.
Джас убрал с ее лица спутанные кудри и улыбнулся, с любовью глядя в ее смеющееся лицо.
— Ты, как всегда, права.
И, счастливые, взявшись за руки, они побежали домой.
А набежавшая волна замерла у того места, где они только что стояли, и отползла прочь, так и не решившись стереть оставшуюся на влажном песке надпись:
ДЖАС+БЛАЙТ=ЛЮБОВЬ!
Внимание!
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.
После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.
Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.