Соблазн в шелках

Глава 7

Это было всего лишь мимолетное прикосновение губ, но оно подействовало на Клодию, как электрический разряд. Она была настолько потрясена, что, когда Гай отстранился, ей захотелось воскликнуть: «Неужели такое бывает?»

Потом он снова поцеловал ее.

Может быть, я умерла и попала на небеса?

Она понимала, что это ей не снится. Во сне мужчина, которого она целовала, неожиданно превращался в Питера-Надоеду, и она просыпалась в холодном поту.

А этот мужчина знал свое дело. Если определять воздействие поцелуев по шкале Рихтера, то его поцелуй тянул на десять баллов. Дрожь и трепет и горячие влажные волны беспорядочно пробегали по телу Клодии. Когда Гамильтон по-хозяйски овладел ее губами, что-то в ней, перемещаясь, перестраиваясь, потянулось к нему, как к магниту.

Пусть хоть земной шар перестанет вращаться, я могла бы заниматься этим всю ночь!

Даже когда они оторвались друг от друга, чтобы перевести дух, трепет не прекратился. Его губы скользнули по ее волосам, а пальцы прикоснулись к особенно чувствительному местечку на шее.

О Боже! Откуда ему известно именно это местечко, почему он знает, как именно следует прикоснуться к нему, чтобы заставить меня затрепетать от возбуждения, как никогда прежде? Может быть, он был моим любовником в какой-то предыдущей жизни?

Если это так, то Клодия, должно быть, умерла тогда счастливой.

Последующие поцелуи были даже лучше предыдущих. Приподнявшись на цыпочки, она обвила руками его шею. Во всех ее фантазиях это было прелюдией к следующей волшебной стадии. Его взору открывается соблазнительно приподнятая грудь, его руки мучительно медленно скользят по тонкому шелку блузки и замирают в каком-то миллиметре от нежной округлости груди.

От трепета ожидания зашкаливает все внутренние измерительные приборы. Ей хочется крикнуть: «Продолжай!»

Сейчас именно так все и происходило наяву. От ожидания следующего прикосновения сладко замерло сердце и отозвались трепетом какие-то безымянные внутренние органы.

И, как всегда, как только Клодия получила то, что хотела, ею сразу овладела неуверенность: действительно ли она хотела этого?

Почувствовав, что Клодия пытается высвободиться из его рук, Гай лишь еще крепче обнял ее. Интересно, как развернутся события дальше, подумала она. Наверное, последует напряженное молчание, а потом он скажет что-нибудь вроде: «Я сделал что-нибудь не так?»

Море, плескавшееся всего в нескольких метрах от них, сразу же подсказало ей весьма уместную реплику:

– Вам не кажется, что эта сцена напоминает фильм «Челюсти»? Я имею в виду эпизод в самом начале, когда девушка входит в воду, а барабаны музыкального сопровождения выбивают тревожную дробь, и от этого замирает сердце.

Сердце Клодии тоже выбивало дробь, но Гаю об этом знать не следовало. Однако ей удалось разрядить атмосферу.

– Пожалуй, не напоминает, – сказал Гамильтон с холодной сдержанностью, которую такие, как он, мужчины приберегают для подобных случаев.

Клодия взглянула на часы.

– По-моему, пора возвращаться?

Последовало недолгое напряженное молчание, во время которого она точно знала, о чем думает Гай. Но он сказал только:

– К чему такая спешка?

– Вы сами сказали, что хотите пробыть на воздухе около пятнадцати минут.

Было мучительно видеть его вопросительный взгляд, и она, повернувшись, легкой походкой пошла по направлению к отелю. Когда они подошли к цветнику, Гай вдруг сказал:

– Выкладывайте, в чем дело, Клодия.

– Если вам непременно хочется знать, то мне нужно в туалет. – Она понимала, что он ей не поверил, но и опровергнуть это не мог.

– Я знаю, о чем вы подумали, – сказал он.

– Едва ли, Гай.

– В таком случае, может быть, скажете мне сами? – Гамильтон неожиданно остановился. – Это был всего лишь поцелуй. Я не понимаю, почему вы спасаетесь бегством, как будто за вами гонится полдюжины крокодилов.

Допустим, что это был всего лишь поцелуй. Но есть просто поцелуи и поцелуи, за которыми скрывается нечто большее – только позволь! Но сейчас, конечно, это не тот случай.

Сейчас, когда сила потрясения пошла на убыль, Клодия отчетливо поняла, что заставило ее прервать волшебную сказку.

– Вам следовало сейчас быть с дочерью, а не со мной. Она сидит в одиночестве в своей комнате. Аннушка пробыла одна почти весь день.

– Что вы предлагаете мне сделать? Уложить ее в постельку? Почитать сказку на сон грядущий?

Его слова только подлили масла в огонь.

– Вы могли бы по крайней мере поговорить с ней!

– Она не станет разговаривать. Разве что скажет, что не слушает меня…

– Неудивительно, если вы… – Клодия остановилась на дорожке, беспомощно подыскивая слова. – Хотите знать, что я думаю? Я думаю, что вам дороже всего собственное спокойствие. Что вы скорее предпочтете развлекаться со мной, чем попытаетесь приложить усилия, чтобы наладить отношения с собственной дочерью. И знаете, что еще я думаю? – резко продолжала она, глядя прямо в его лицо, хранившее непроницаемое выражение. – Я думаю, что вы даете ей слишком много того, что можно купить за деньги, но слишком мало того, что за деньги купить нельзя. Например, вашего времени и внимания. Она отчаянно нуждается во внимании. Неужели вы этого не видите?

На какое-то мгновение ей показалось, что Гай отреагирует саркастическим замечанием или даже разозлится. Она чувствовала, как он борется с самим собой.

– Прекрасно, – только и сказал Гамильтон, но с таким выражением, словно ему на рану выдавили каплю лимонного сока. – Я ценю ваш совет. А теперь, может быть, войдем в отель?

Клодия восприняла его слова как пощечину.

– Я, пожалуй, немного побуду на воздухе.

– Нет уж, я хочу, чтобы вы вошли в помещение.

– Мне не хочется.

С трудом сдерживая себя, Гай сказал:

– Я не намерен спорить с вами. Не забудьте, что вы сейчас не дома.

Она окинула взглядом безлюдный сад, где тишину нарушало лишь жужжание насекомых, кружащихся возле фонаря.

– Но здесь никого нет!

– Это не имеет значения. Дело в том, что это мусульманская страна, где женщина, которая в полном одиночестве бродит ночью, может быть понята неправильно.

Ладно, ты прав. Кому надо, чтобы какой-нибудь любопытный служащий отеля доложил администрации о том, что неприкаянная иностранка бродит одна по ночному саду?

В напряженном молчании они вошли в отель и направились к лифту, стояли рядом, пока лифт поднимался наверх, потом шли по коридору.

– К вашему сведению, – холодно сказал Гамильтон, – я сыт по горло благочестивыми советами любителя-психолога, который объясняет мне, где я совершил ошибку. А если я неправильно истолковал язык вашего тела, то прошу меня извинить. Может быть, мой толковый словарь устарел и надо приобрести новый. Спокойной ночи.

Клодия едва нашла силы произнести в ответ: «Спокойной ночи», – и, войдя к себе в номер, бросилась на кровать. Она не плакала, но слезы были близко. Первый поцелуй и первая ссора – и всего за десять минут! Причем можно не сомневаться, что больше ни того ни другого не будет.

Боже мой, с каким сарказмом он произнес: «…если я неправильно истолковал язык вашего тела»!

Клодию захлестнула жаркая волна стыда. Не надо обладать богатым воображением, чтобы представить себе, что сказал, бы в этой ситуации менее деликатный мужчина: «Ты сама напрашивалась на это, а я лишь дал тебе то, что ты выпрашивала. Так какого черта ты жалуешься?»

Какого черта я жалуюсь? Неужели я действительно выставила себя на посмешище?

Если бы они были коллегами по работе и находились здесь по делам фирмы, Клодия просто не придала бы значения подобному эпизоду. Правда, она никогда не оказывалась в подобной ситуации с коллегами по работе, которые обычно бывали женаты и имели по трое детишек. А если были не женаты, то как две капли воды походили на Питера-Надоеду, который полагал, что дружеская беседа за ужином уже является приглашением заняться сексом до завтрака. Вроде того неряшливого менеджера, с которым ее однажды послали в деловую поездку.

Но у того по крайней мере не было поблизости дочери с кучей проблем.

Наверное, Гай прав в том, что Аннушку бесполезно пытаться чем-нибудь заинтересовать, но ведь дело не в этом. Клодия не могла равнодушно оставаться в стороне. Гамильтон платил ей за то, что она присматривает за его дочерью, которая, по его словам, вызывает у него немалое беспокойство.

Она вдруг с удивлением поняла, что Гай ее разочаровал. Даже в чем-то обманул. Она не могла бы, пожалуй, назвать его поведение вульгарным или заслуживающим презрения, – просто не ожидала, что он это сделает.

– Что сделает? Поцелует тебя?

– Это был не просто поцелуй. В том-то все и дело. Если бы я не нажала на тормоза, он перешел бы в нечто значительно большее.

Но Гай не планировал это заранее – в этом Клодия была уверена. За весь вечер он не сказал и не сделал ничего, что заставило бы ее ожидать от него столь решительных действий.

Гамильтон не сказал ей, что она великолепно выглядит или чудесно пахнет, не прикоснулся как бы случайно под столом к ее бедру. Он не взял ее под руку и не положил руку на талию якобы для того, чтобы помочь, когда они входили в лифт или в ресторан.

Гай не бросал на Клодию томных взглядов через стол. Он довольно часто смотрел ей прямо в глаза, но это был прямой, открытый взгляд. В его голосе не появилась хрипотца, та самая сексапильная хрипотца, которая появляется у мужчин, когда им кажется, что у них есть шанс. Он даже не похлопал ее якобы невзначай по заду, хотя это первое, что делают мужчины, когда им кажется, будто они нравятся женщине.

Адам был большим мастером похлопывать по заду. Приняв привычное горизонтальное положение на диване, он обычно произносил своеобразным австралийским говорком: «Черт возьми, какая попочка!» – и звонко шлепал Клодию, когда она проходила мимо. Выпив немного больше, чем нужно, пива в пивной «Ньют и Феррет», Адам однажды поведал внимавшей ему аудитории, что всегда считал себя поклонником сисек, пока зад Клодии не заставил его переменить пристрастие.

Однако на него невозможно было ни обидеться, ни разозлиться. Адама все любили. Он вошел в ее жизнь как теплый, соблазнительный лучик австралийского солнца. Он умел ее рассмешить и беззастенчиво жил за ее счет, но она не возражала. Клодия жила одним днем, зная, что в конце концов он ее покинет.

Однажды Адам упаковал свой рюкзак, достал из холодильника последнюю банку холодного пива и, сказав: «Будь здорова, любовь моя. Приезжай ко мне в гости в Аделаиду», – отправился преодолевать следующий этап своего кругосветного путешествия.

Клодии еще долго казалось, что солнце закатилось навсегда, но прошло время, и теперь она изредка вспоминала об Адаме с теплым ностальгическим чувством. И она знала, кого ей следует благодарить за это.

Чем больше Клодия думала, тем больше убеждалась в том, что Гай действовал импульсивно. Он понимал, что она чувствует, – одно маленькое замечание во время ужина выдало его с головой. Пусть даже в глазах его при этом поблескивал озорной огонек.

Да, Гамильтон знал, можно было не сомневаться. Но что он при этом думал? «Гм-м, неплохо». И тут же: «Но я не так увлечен, чтобы предпринять что-нибудь такое, что может осложнить жизнь».

Клодия стояла там, словно блюдо, поданное на стол и украшенное сверху веточкой петрушки – готовенькая, горяченькая, – предлагая себя. И Гай подумал: «Пропади все пропадом! Почему бы мне не доставить ей незабываемое удовольствие, чтобы хоть немного скрасить ее серенькую жизнь?» И поцеловал ее, а ей понравилось, поэтому он поцеловал еще разок. И, поскольку ничто человеческое ему не чуждо, подумал: «А не попробовать ли? Чем черт не шутит!»

Надо отдать ему должное, Гай сделал все деликатно. Всего лишь нежное прикосновение, как будто говорившее: «Если хочешь, можно продолжить…»

При одном воспоминании об этом у Клодии снова что-то шевельнулось и оборвалось внутри. Что за несносный орган выдает такую реакцию? Почему о нем ничего не сказано в учебниках по биологии для приготовительного класса школы? Даже Старый Иммак давала такое объяснение: «Это орган вожделения, о котором хорошим девочкам не следует ничего знать да замужества. Откройте, пожалуйста, учебники на странице шестьдесят четыре и посмотрите на рисунок, на котором изображена человеческая почка…»

Было еще рано, но организм Клодии все еще жил по времени Соединенного Королевства, и она почти сразу заснула. Проснулась она после полуночи в холодном поту.

О Боже, как хорошо, что это всего лишь сон. Кошмар во сне после только что пережитого кошмара наяву – это уж слитком! Но видимо, даже этого было недостаточно, потому что в памяти начал снова проигрываться весь эпизод, а Клодия как будто забыла, на какую кнопку следует нажать, чтобы, остановить пленку…

…Одетая так, как она обычно одевалась вечером, Клодия была на пляже с Гаем, но все происходило средь бела дня, и вокруг было множество народа.

Гамильтон стоял в нескольких футах от нее в темном костюме, который был на нем в тот памятный вечер во французском ресторане, и от взгляда глаз цвета холодного северного моря у нее по спине пробегали мурашки. Гай сказал повелительным тонем:

– Сними блузку, Клодия. Для того, чтобы я смог проделать всякие грешные манипуляции с твоими соблазнительными прелестями, ты должна снять блузку.

– Не могу, – прошептала она. – Люди смотрят!

– Не лги мне, я знаю, что тебе этого хочется. Я принадлежу к числу тех мужчин, которые это знают.

Ее пальцы стали медленно расстегивать пуговицы блузки.

В нескольких метрах от них стояла Аннушка и говорила с торжествующим видом:

– Вот видите! Я же говорила, что она в него влюблена! – На песке у ног Аннушки растянулся Адам с банкой пива в руке. Он улыбался.

– Если ты думаешь, что красотка холодна как лед, приятель, подожди, пока не почувствуешь ее зад под своей рукой, тогда ты убедишься, что ошибался.

Этот несносный любовный роман заслуживает того, чтобы его выбросили в мусорную корзинку!

Не в состоянии заснуть, Клодия лежала, перебирая в памяти события вечера.

Ты во всем винишь его, а как насчет собственного поведения? Ты ни за что не приехала бы сюда, если бы не влюбилась в него как ненормальная. А теперь тебе хочется, чтобы его дочь оказалась за тысячу миль отсюда, чтобы ты могла с чистой совестью любить его. Если бы не она, ты бы вообще здесь не оказалась. Если бы не она, ты бы даже никогда не встретила его. Ты лицемерная корова, и если тебе сейчас плохо, то так тебе и надо.

В 7.30 утра, когда Клодия только что вышла из-под душа, в дверь резко постучали.

– Кто там? – крикнула она, запахивая махровый халат.

– Гай.

Помогите!

– Я не одета!

– Так накиньте на себя что-нибудь. – В его напряженном голосе чувствовалось нетерпение.

Клодия обернула влажные волосы полотенцем, затянула пояс халата и взглянула на себя в зеркало. По лицу было заметно, что она плохо спала.

Держи себя в руках, Клодия. Будь сдержанной, вежливой и холодной, как тебе следовало бы быть вчера вечером, если бы у тебя была хоть капля здравого смысла.

На Гамильтоне были серые шорты, белая спортивная майка, на ногах – кроссовки. Майка взмокла от пота, волосы растрепались, лицо раскраснелось от физических упражнений.

– Нет никакой необходимости напускать на себя такой чопорный вид, – сказал Гай, взглянув на ее физиономию. – Я не собираюсь входить. Я зашел, чтобы предупредить, что уезжаю через полчаса, – продолжал он ледяным тоном. – Сегодня мне предстоит довольно дальняя поездка на разработки, так что вернусь не раньше десяти часов вечера.

Ну что ж, слава Богу.

Едва ли будет приятно сидеть сегодня напротив него за столом в ресторане.

– Понятно, – холодно произнесла Клодия. – Вы увидитесь с Аннушкой перед отъездом?

– Разумеется. Что бы вы обо мне ни думали, но я не пренебрегаю умышленно своей дочерью. – Гамильтон помедлил. – Вас, возможно, обрадует, что я решил последовать вашему мудрому совету. В пятницу я намерен взять ее в поездку, чтобы посмотреть страну.

От тона, каким это было сказано, Клодия едва сдержалась.

– Нет необходимости говорить об этом с таким сарказмом. Я уверена, что ей это понравится.

На его губах появилась сардоническая усмешка.

– Почему бы вам не поехать с нами? Вы могли бы сами убедиться.

– Неужели вы ожидаете, что поездка может понравиться ей, если сами к этому так относитесь?

– Я вовсе не отношусь к этому как-то по-особенному, просто у меня есть опыт, причем значительно больший, чем у вас, хотя вы вчера и давали мне благочестивые советы.

Ситуация грозила превратиться в еще один кошмар. Очевидно, вчера, сама того не подозревая, Клодия посыпала соль на открытую рану.

Уже уходя, Гай заговорил снова:

– Для вашего сведения, то, что произошло на пляже вчера вечером, не было прелюдией к гимнастическим упражнениям в горизонтальном положении. У меня больше чем нужно возможностей потратить избыток энергии. Мне нужен хороший сон. А если потребуется дать телу нагрузку до пота… – он опустил глаза на свою взмокшую майку, – то, как видите, есть и более простые методы. Увидимся завтра.

Его слова прозвучали так, словно он наотмашь ударил ее по лицу.

– Желаю удачи, – сказала Клодия сквозь зубы и закрыла дверь.

Жаль, что Кейт нет рядом. Ей отчаянно захотелось поговорить с ней, но воскресным утром она, наверное, еще нежится в постели. С Полом.

Все равно для того, чтобы объяснить все, что происходит, потребовалась бы целая вечность. Пришлось бы признаться Кейт, что беспардонно врала ей и что Гамильтон вызывает у нее безумный трепет практически с того самого момента, как она его впервые увидела.

К тому же за такой разговор пришлось бы выложить кучу денег. А если отель еще сделает надбавку за услуги, как они имеют обыкновение делать, то разговор обойдется в такую сумму, что на это можно было бы прокормить целую семью в течение двух недель.

По пути в кафетерий на завтрак Клодия постучала в дверь комнаты Аннушки, но никто не отозвался. Возвращаясь после завтрака, она снова постучала в дверь, и на этот раз дверь слегка приоткрылась.

– Что тебе надо? – нелюбезно спросила Аннушка. – Мне надоело, что меня без конца будят.

Испытывая к ней больше жалости, чем накануне, Клодия решила попробовать еще раз начать все сначала.

– Ты придешь в бассейн? Мне вчера было скучно сидеть там одной.

Приоткрыв дверь чуточку шире, Аннушка окинула Клодию сердитым взглядом заспанных глаз.

– Мне еще надо сделать кое-какие задания. Папа предпринял массированное наступление на меня.

– Но ты не должна работать целый день, не так ли?

– Мне нужно написать реферат по английской литературе о книжке, которую я даже не читала. Так что придется потратить на это кучу времени.

Интересно, что он такое сказал, чтобы заставить дочь сесть за работу?

– Что за книга?

– Какое-то там дурацкое аббатство.

– Неужели «Нортангерское аббатство»? Джейн Остен? – Аннушка кивнула.

– Это о какой-то глупой девчонке, которая думает, что кто-то кого-то убил или что-то в этом роде, и выставляет себя полной кретинкой. – В голове Клодии родилась одна идея.

– Мне тоже пришлось это делать в школе.

Аннушка сложила на груди руки.

– Ты, наверное, собираешься рассказать мне, что была от этого в полном восторге?

Клодия с сочувствием вспомнила бедную старенькую сестру Бернадетту, которая изо всех сил старалась привить им любовь к литературе. «Это очень увлекательно, девочки, если вы преодолеете в себе предубеждение против старомодного языка девятнадцатого века», – говорила она.

– Не сразу, – призналась Клодия. – Сначала я считала чтение не более увлекательным занятием, чем наблюдение за варкой яиц.

– Но в конце концов тебе понравилось читать.

У тебя такой тон, потому что ты находишься по другую сторону высоченного барьера, отделяющего тех, кто еще учится в школе, от счастливчиков, которые уже покинули ее стены.

Клодия до сих пор помнила, когда начала получать удовольствие от чтения книг. Отрицательная героиня в романе вдруг отчетливо напомнила ей Эмму Картрайт, эту корову, которая увела у нее мальчика.

– Ну, не совсем так, – солгала Клодия, – но этот роман я отлично помню. Хочешь, я тебе помогу?

Она понимала, что происходило в голове девушки. «Я ведь так и знала, что она захочет подмазаться ко мне, но в этой дыре, кроме нее, никто другой не предлагает мне помощи».

Аннушка приоткрыла дверь еще шире.

– Входи ненадолго.

– Спасибо, – сказала Клодия, входя в комнату. На Аннушке была надета только огромных размеров черная майка с надписью на груди: СЕРФЕРЫ ДЕЛАЮТ ЭТО СТОЯ, а ниже: АНТИГУА, ВЕСТ-ИНДИЯ.

Заметив взгляд Клодии, Аннушка пояснила:

– Знаю, что это безвкусица. Я купила ее только для того, чтобы позлить отца, когда мне было тринадцать лет и предполагалось, что я не понимаю, в чем соль надписи.

Комната могла бы соперничать по беспорядку с комнатой Райана, причем сходство не ограничивалось разбросанными по полу предметами одежды. В самых неожиданных местах стояли подносы, грязные тарелки, чашки, стаканы с остатками по меньшей мере четырех обедов и ужинов.

С привычной ловкостью Аннушка сгребла всю посуду на подносы и выставила за дверь.

Покончив с этим, она подняла телефонную трубку.

– Обслуживание номеров, пожалуйста. Я хотела бы заказать завтрак в номер. Нет, не из меню. Мне нужны рисовые хлопья… и два яблока… и диетическое пепси, а еще горячий шоколад со взбитыми сливками двойной жирности. У вас это имеется? Shukran.

Клодия удивилась:

– Где ты это выучила?

– В школе со мной учится девочка из Ливана. – Аннушка взглянула на Клодию. – Если уж тебе действительно так скучно, можешь сделать мое задание по истории.

Клодия, примостившаяся на краешке соседней кровати, скорчила гримаску:

– Ты рискуешь получить за работу «неуд» с минусом. А какая тема?

– Возникновение фашизма.

– Нет уж, уволь, благодарю покорно.

Аннушка перекатилась на спину и подложила под голову подушку:

– Ну, написать о фашистах мне пара пустяков. Ко мне тут недавно заходил один, вышагивал по комнате туда-сюда, словно гусь, и орал на меня, как будто Адольф Гитлер, который вошел в раж.

Всего сутки назад Клодия, услышав это, давилась бы от смеха. Но сегодня, еще не оправившись от язвительных замечаний Гая, лишь приподняла бровь.

Аннушка, видимо, уже проснулась.

– Вы с ним поругались?

Помогите!

– Почему ты так думаешь?

– Видно по твоему лицу. И по его гнусному настроению сегодня утром.

Осторожнее, Клодия, ты ступаешь по тонкому льду.

– Мы с ним немного не сошлись во мнениях.

– О чем вы спорили? – В тоне девушки чувствовалась явная насмешка.

Думай, Клодия. По какому поводу людям случается спорить?

– О политике.

Лицо Аннушки разочарованно вытянулось.

– Какая скукотища! – Мгновение помолчав, она добавила: – Я была уверена, что он полностью приручит тебя еще до нашего возвращения домой. Он большой мастер очаровывать людей. Когда это ему нужно.

Язвительные нотки в голосе девушки были настолько явственными, что Клодия пристально взглянула на нее. Аннушка не заметила ее взгляда, потому что кто-то постучал в дверь и она отправилась открывать.

– Сделать уборку требуется? – нерешительно спросил кто-то.

– Благодарю, не надо, я люблю беспорядок. – Прежде чем закрыть дверь, она вывесила снаружи табличку с надписью: «Просьба не беспокоить».

– Если ты оставишь на дверях табличку, они не постучат, когда принесут завтрак, – заметила Клодия.

– Верно. Лучше повешу потом. – Клодия встала:

– Пойду прогуляюсь по пляжу. Если хочешь, я вернусь через часок и посмотрю, смогу ли помочь тебе с рефератом.

– Ладно.

– Нельзя сказать, что я гений в области английской литературы, – торопливо добавила она, – но можно попытаться.

– О'кей.

Не проявляй слишком большого энтузиазма, Клодия.

Однако, гуляя по пляжу, она порадовалась тому, что у нее есть чем заняться, пусть даже это будет школьный реферат. Сидеть возле бассейна в полном одиночестве было скучно, особенно когда приходится все время поглядывать на часы, чтобы успеть вовремя нырнуть в тень. Вот если бы здесь была Кейт, уж они бы не скучали.

Уж они обсудили бы каждого в пределах видимости, делая самые невероятные предположения относительно их частной жизни. Кейт, например, сказала бы: «Видишь вон того мужчину? Мне кажется, он по вечерам одевается суперменом, привязывает жену к кровати и спрыгивает на нее с гардероба». Клодия взглянула бы на этого мужчину и увидела застенчивого человека средних лет – из тех, которые вечно опасаются, что сделают что-нибудь «не так», и кажутся немного ненормальными.

Чтобы преодолеть какую-то непонятную тревогу, она нырнула в бассейн и в хорошем темпе проплыла двадцать раз от борта до борта. Почувствовав себя лучше она вернулась в комнату Аннушки.

Та наконец оделась. На ней были велосипедные шорты и другая, огромного размера майка. Волосы были влажны после душа, но по крайней мере причесаны.

– Рехнуться можно, – проворчала она, шлепаясь на стул возле письменного стола, заваленного учебниками и листами бумаги. – Кому это надо?

Клодия взяла в руки задание: «Сравнить образы Катерины и Изабеллы и показать, как они влияют на развитие сюжета».

– Я не знаю, с чего начать, – простонала Аннушка. – Я даже не знаю, за что уцепиться в их дурацких характерах!

Клодия придвинула к столу стул.

– Наверное, у вас в школе есть девочки, похожие на Катерину и Изабеллу?

Ашгушка укоризненно взглянула на нее, словно хотела сказать: «Ну, началось!»

– Уверена, что есть. Если бы ты сегодня их встретила, то могла бы сказать, например, что Катерина печальна, а Изабелла – настоящая мерзавка.

После этого дело пошло легче. Полчаса спустя, когда они совместными усилиями написали все, что нужно, Аннушка, искоса поглядывая на Клодию, сказала:

– Ну, давай, спрашивай меня.

– О чем спрашивать?

– О том, о чем тебе до смерти хотелось спросить с тех пор, как ты вошла.

Клодия была бы не прочь задать несколько вопросов, например, часто ли у ее отца возникает «половое влечение» и к кому именно. Она даже представила себе предмет его вожделения: стройную гибкую блондинку с рекламы «БМВ»; обладательницу экзотических высоких скул и не менее экзотического акцента, и сразу же возненавидела ее лютой ненавистью.

– Боюсь, что я тебя не понимаю, – сказала она.

Аннушка положила ручку на стол.

– Тебе до смерти хочется спросить, почему я сегодня занимаюсь, хотя вчера разорвала задания.

Ах, это…

– Я думала об этом. Наверное, он припугнул тебя смертной казнью?

– Хуже.

Клодия лихорадочно соображала, что может быть хуже.

– Пригрозил отправить тебя в какой-нибудь интернат в глуши Шотландии? В такой, где искренне верят, что овсянка по утрам и масса физических упражнений – это все, что требуется девушке?

– Я бы оттуда сбежала.

Ну, в этом я не сомневаюсь.

– Что же в таком случае?

– Он пригрозил, что не позволит мне поехать на Рождество кататься на лыжах!

Ах ты бедняжка.

Клодии вспомнились бледные мордашки детей из Бруин-Вуда, для которых провести несколько дней в Нью-Форресте было все равно что побывать в раю. Однако не Аннушка виновата в том, что ее так избаловали.

– Ты думаешь, он может исполнить угрозу?

– Угу. – Девушка склонилась над листком бумаги, и упавшие волосы совсем скрыли ее лицо.

– Он и раньше угрожал тебе?

– Почти никогда, но я знаю, что на этот раз он говорил серьезно. Кататься на лыжах в Швейцарии я люблю больше всего на свете, и он это знает.

– Ты хочешь сказать, что ездишь туда каждое Рождество? – Аннушка кивнула.

– И каждую Пасху тоже. С тех пор, как стала жить с ним. – Клодии потребовалось несколько секунд, чтобы осмыслить сказанное.

– Что ты имеешь в виду? Разве ты не всегда жила с ним? – Бросив на нее быстрый взгляд, Аннушка пожала плечами.

– Значит, он тебе не рассказал?

– Нет. Он сказал, что твоя мать умерла, когда ты была маленькой, и я предположила…

– Ну конечно. Уверена, что он тебе еще много чего не рассказал.

Кажется, я начинаю понимать это.

– Давно ли ты живешь с ним?

– Три с половиной года. Три с половиной года мы изображаем трогательную маленькую семью в солнечном Южном Кенсингтоне. Любящий отец и ненаглядная маленькая доченька, не считая, конечно, Пирс, этой фрау Железные Панталоны, этого преданного коменданта лагеря.

В жизни Клодии редко бывали случаи, когда она лишалась дара речи, и сейчас был один из них.

– Где ты жила до этого?

– Почему бы тебе не спросить у него?

Когда Аннушка наконец подняла голову, свойственное ей непроницаемое выражение лица, исчезнувшее было за последний час, вернулось вновь.

– Спасибо за то, что помогла мне, но дальше, с твоего позволения, я справлюсь с этим вонючим рефератом самостоятельно.