— Не повторится, Аид. Я буду работать над этим. Каждый день я буду лучше.

Он снова приподнял ее голову.

— И я буду работать, чтобы у тебя не было сомнений. Это не только твоя вина, Персефона. Я это понимаю. Вместе мы сможем вернуть уверенность. Вместе.

Она не могла сбежать, даже если бы хотела. Но он не заставлял ее говорить дальше о чувствах или ситуации.

Он прижался губами к ее губам в нежном поцелуе, прогнавшем все мысли из ее головы. Все пропало от его прикосновения.

— Ты готова идти домой? — спросил он.

— Да, пожалуйста.

Они повернулись к замку, Персефона говорила себе, что станет лучше. Она будет вести себя лучше ради них обоих, и все будет идеально. Она не просто так вышла за него.

Но неприятный ветер водил длинными пальцами по ее плечам, и Персефона боялась, что это было не концом их разговора.
































ГЛАВА 32


Аид старался быть лучше для Персефоны в следующие недели. Он был ближе к ней. Проводил с ней часы, следя, чтобы она видела, как он ценил ее присутствие в своей жизни.

И это было не тем же самым.

Как бы он ни пытался, что бы ни говорил ей, она отодвигалась. Может, старалась быть осторожной. Каждое решение и шаг ощущались так, словно она шла по осколкам. И все можно было воспринимать как ход против Минты, или она отступала в доверии.

Он не знал, как еще мог ее успокоить. Он не хотел, чтобы ей было неуютно тут. Но как еще ему объяснить ей, что из-за Минты не нужно было беспокоиться?

Он даже подумывал предложить бросить ее в огонь Тартара, покончить с этим. Минта никогда не была важной. Если ее нужно было убрать, чтобы Персефоне было удобно, так тому и быть.

Он злился, тянул за церемониальную броню, которую всегда носил для важных ужинов и дел. Броня была неудобной, но выражала многое. И в Царстве мертвых это было важно.

Персефона сообщила ему, что уходит, до того, как он был готов. Она знала путь в обеденный зал, так она сказала. Ему не нужно было тратить время, чтобы забрать ее, она могла встретить его там.

Он шел по коридору один, ощущая пустоту. Словно он вернулся в мгновения до нее, когда он так устал от одиночества. Когда он хотел рядом того, кому мог доверять, кто всегда был бы на его стороне.

Разве не это должна делать жена? Он не знал, но надеялся, что будет лучше, чем сейчас.

Вздохнув, он прошел в обеденный зал один. Аид старался не смотреть на Минту, зная, что она радостно улыбалась. Она знала, что в раю были проблемы, и что она их, скорее всего, устроила. Как он мог забыть, что она любила такие драмы? Все нимфы любили.

Персефона сидела в конце стола на своем месте. Ее спина была прямой и гордой, она едва видела то, что происходило перед ней. Волосы красиво обрамляли ее лицо, она выглядела как богиня.

Он хотел обнять ее. Хотел притянуть ее в свои руки, хоть все смотрели, и целовать ее, пока она не станет собой. Аид скучал по ее невинности и восторгу из-за всего в Царстве мертвых. Он помнил ее надежду и доброту, и он желал снова видеть эту сторону.

Но это не будет сегодня. Она улыбнулась ему, как жена, но это не задело ее глаза. В них была туча. Дискомфорт.

Он сел рядом с ней, опустил ладони на стол. Не глядя на Персефону. Он смотрел на их народ.

— Жена.

— Муж.

Так неловко. Он не знал, как все наладить, потому что верил, что ее старая версия вытянет его из этой оболочки. Потому ему было тяжело с другими олимпийцами.

Она не видела этого? Когда она была счастлива, с ней было просто. Он не переживал, и он мог быть собой, не боясь того, что думали другие.

Что думала она.

Аид убрал ладони со стола и сжал кулаки на своих коленях.

— Ты хорошо спала?

— Да.

— Цербер?

Она хмыкнула, потянулась к винограду возле своей тарелки. Персефона осторожно сорвала ягоды и выложила их на своей тарелке.

Ей тоже было неудобно. Если она ощущала себя неловко, то все было не так плохо, как он думал. Они оба чувствовали себя одинаково. Он мог это исправить.

Танатос сидел справа от него, склонился и шепнул:

— У нас гость на ужин, господин.

Аид не хотел развлекать гостя. Ему нужно было исправить отношения с женой. Почему он должен быть королем?

Он спросил, рыча:

— Кто?

Двери обеденного зала распахнулись, и Гермес прошел в них. В этот раз красивый посланник был почти без одежды. Набедренная повязка болталась между ног, золотой лук висел на спине. Он был подозрительно без стрел, хотя Аид сомневался, что бог собирался использовать оружие. Оно просто привлекало к нему внимание.

У Аида не было на это времени. Он порой ценил причуды Гермеса, но не мог сейчас развлекать странного бога.

— Что ты хочешь? — пробурчал Аид. — Я хочу покончить с этим ужином, Гермес. А не растягивать его на восемь ночей.

Гермес поднял руки, показывая ладони.

— Тише, король Царства мертвых. Я буду быстрым, ведь твоя жена меня не любит, — он подмигнул Персефоне.

Она не любила Гермеса? Когда Персефона успела увидеть Гермеса?

Аид, хмурясь, посмотрел на них, решил спросить ее позже. Может, когда он извинится за то, что вел себя как влюбленный ребенок, который не знал, как говорить с девушкой, которую любил.

— Хорошо, — ответил он. — Задай вопрос и уходи.

— Вопроса нет, — Гермес посмотрел на свои ногти, хмурясь, а потом поднял голову с хитрой улыбкой, которая сулила беды. — Я тут, чтобы вернуть тебя в мир смертных.

Тишина звенела в зале. Ни один бог, богиня, нимфа или полубог не осмелились опустить вилку на тарелку. Гермес пришел, заявив, что заберет у Аида его жену.

Даже Гермес понимал свой прокол. Он поднял палец и кашлянул.

— Уточню. Это приказ Зевса.

Аид ощущал, как тело сдавило от этих слов. Как Зевс посмел так поступить? Он же послал дочь в Царство мертвых, и он отдал ее руку в браке. Зевс не мог забрать Персефону у Аида, когда он все еще ничего не исправил.

Но ответила Персефона. И хоть он ожидал, что она будет готова уйти, она встала и сказала:

— Можешь вернуться и сказать Зевсу, что я остаюсь в Царстве мертвых.

Гермес посмотрел на нее, не впечатленный.

— Если хочешь сказать королю Олимпа, королю всех богов, напомню, что ты не будешь слушаться его приказов, сделай это сама. Я не буду это говорить. Никто не будет.

— Все бывает в первый раз, — она не отступала, хмуро глядя на него, сила горела в ее газах. — Я никуда не пойду.

— Пойдешь, — ответил Гермес. — Ты не можешь тут оставаться, если Зевс хочет, чтобы ты ушла. Ты не знаешь, что происходит сверху.

Эти слова привлекли внимание Аида. Зевс обычно не помыкал просто так. Он хотел верить, что брат был ужасным и хотел играть подданными, Аид знал, что это было не правдой. Зевс хотел быть королем, но не хотел делать работу короля.

Аид опустил ладонь на пальцы Персефоны, не давая ей говорить. Он встал и спросил у Гермеса:

— Почему Зевс хочет вернуть ее в мир смертных?

Гермес закатил глаза, и Аид знал, что он зря задал вопрос. Гермес любил драму, и чтобы все было интереснее и с загадками.

Он сдался.

— Из-за ее матери, конечно.

— Моей матери? — спросила Персефона. В ее голосе была нотка надежда, и Аид понимал эту глубокую боль.

Они оба были изгоями в семье. Они всегда хотели, чтобы их достоинства видели, чтобы по ним скучали. Может, Деметра, наконец, поняла, какой чудесной была ее дочь.

Хотя были места лучше для этого разговора, чем при всем его дворе, Аид знал, что выхода не было.

— Гермес, скажи, что делает Деметра.

— Она решила, что мир пострадает, если она не вернет дочь. Она искала ее по всему миру, бросила все в порыве безумия. Весь мир смертных в снегу, — Гермес вытянул ладонь, и в его кулаке появились осколки льда. — Людям сложно есть или собирать урожай, когда вода замерзает.

Проклятье. Конечно, иначе почему Зевс послал бы Гермеса забрать Персефону?

Аид потеряет ее.

Мысль гремела в его голове, звенела колокольчиками предупреждения.

Он знал ее. Персефона не выберет его вместо блага мира смертных. Она боролась, чтобы получить монеты для душ, которые не могли пройти. Она не позволит им отправить всех людей в Подземный мир из-за нее.

Он сделал бы. Аид позволил бы миру умереть, и его царство стало бы самым сильным. Он управился бы со всеми пришедшими душами, если она останется с ним.

Персефона посмотрела в его глаза. Слезы в ее глазах были для него. Они блестели на ее ресницах, как бриллианты.

— Аид, — прошептала она.

— Я выпущу титанов, — ответил он. Несколько нимф охнули от его слов. — Я могу помешать тебе вернуться.

Она прижала ладонь к его щеке, погладила большим пальцем его челюсть. Словно пыталась запомнить текстуру его кожи.

— Ты не можешь так. Не ради меня.

— Я могу и сделаю это, — прохрипел он. — Тысячу раз.

— И как будет выглядеть Царство мертвых? — спросила она, слова звенели правдой. — Твой долг — это место. Этот народ.

— И ты — их королева, — Аид будет спорить до конца. Он хотел, чтобы она осталась, и он знал сердцем, что и она хотела остаться с ним. Она не могла уйти, когда между ними было столько невысказанного.

— Мой долг тут и на земле сверху, — она убрала ладонь с его лица, опустила руку. — Я хотела бы сказать, что останусь с тобой навеки, но не приму миллионы смертей из-за того, что я не вернулась к матери.

— Она не отпустит тебя, — прохрипел он.

— Возможно. Но, думаю, мы оба знаем, что мы такое не допустим. Даже моя мама не сможет разлучить нас, — Персефона посмотрела на Гермеса. — Я пойду с тобой. Но могу я сначала кое-что съесть?

— У Зевса много еды, — ответил посланник. Он махнул ей поспешить. — Хватит медлить. У меня нет всего дня.

Аид ощущал, как его сердце разбивалось. Порвалось на два куска, один пульсировал в ее ладони, другой умирал в его груди. Без нее Подземный мир станет холодным серым местом, где ему было плохо, пока она не пришла сюда.

Он не знал, выживет ли так.

Но она посмотрела на него с жаром в глазах, и он понял, как она хотела его. Он чувствовал это.

Когда она потянулась над столом, он застыл и молчал. Она не знала, что делала, когда брала гранат. Она не понимала, что, вытряхнув шесть зернышек кровавого цвета и опустив их на язык, обещала оставаться в Царстве мертвых столько времени.

Шесть зернышек.

Шесть месяцев.

Гермес зарычал.

— О, не нужно было это делать! Зачем нужно все так усложнять?

— Потому что я люблю его, — ответила она и повернулась к Аиду. — Я люблю тебя.

Он надеялся услышать эти слова всю жизнь, но его сердце разбивалось от того, что она произнесла их сейчас. Аид крепко обнял ее, точно лишил ее этим дыхания.

— И я тебя люблю, — ответил он. — И я буду ждать твоего возвращения. Каждый день будет кинжалом в моем сердце, пока ты не вытащишь их все.

Она рассмеялась в его плечо, а потом отодвинулась и посмотрела на него.

— Я вернусь, мое сердце. Должна.

Аид отчаянно целовал ее, похоть и печаль были на его языке. Она целовала его с тем же пылом, и он уже не мог понять, чьи слезы ощущал на языке.

Когда он отпустил ее, он сделал это с неохотой. Она отошла от него к Гермесу, а потом пропала.






































ВОСХОЖДЕНИЕ


ГЛАВА 33


Амброзий смотрел на Оракула, раскрыв рот. Хоть он был уверен, что история не изменит его отношение к Персефоне, теперь он был так увлечен, что едва мог сдержаться.

— Он просто отпустил ее? — поразился он. — Но она была его королевой. Он влюбился в нее.

— А у него был выбор? — Оракул прошла к яме с огнем, где в холодные месяцы грелись ее последователи. Она взмахнула ладонью, огонь поднялся выше.

Он не понимал, что Оракул была сильной, как боги. Ходили слухи о том, кем она была, что она была бессмертной. Может, даже богиней.

Амброзий заставил себя думать о ее словах, а не действиях.

— Он мог биться с Зевсом. Ты сказала, что он думал использовать титанов. Разве это не было бы хорошо? Титаны были изначальными богами этой земли. Они заслуживали свободы.

— Да, так думает твой народ, да? — она закатила глаза. — Выпустить чудищ из Тартара и вернуть мир в верные силы. Да?

Он безумно закивал.

— Да, так. И тогда Аид и Персефона могли бы ходить по миру смертных, а не только по Царству мертвых.

— Разве это не был бы мило? Великаны с огнем. Жуткие существа с пастями, полными мечей, пожирающие людей. В таком мире я хочу жить, — она закатила глаза. — Смертные. Вы такие недальнозоркие.

Он не был в этом уверен. Без смертных боги были бы ничем. Он не хотел верить, что они не влияли на этот мир и все миры. И он был уверен, что история Персефоны поворачивала в сторону, которую он хорошо знал.

Он уверенно расправил плечи, присоединился к Оракулу у ее огня. Амброзий вытянул руки, стал греть замерзшие пальцы.

— Когда она вернулась домой, она увидела народ, поклоняющийся ей, да?

— Да.

— И тогда поняла, как много мой народ сделал для нее, — жители Элевсина были скрытными, но любили свою богиню больше жизни. — Тогда она дала нам свои указания.

Оракул посмотрела на него.

— Ты не хочешь меня слушать? Сам Геракл прошел твои испытания. Он сделал все это до того, как Персефона узнала, что люди поклонялись ей.

Он нахмурился.

— В этом нет смысла. Она должна была знать, мы живем по ее словам.

Грохот сопровождал его мысли. Он пригнулся, боясь, что сам Зевс собирался ударить по нему с неба.

Оракул смеялась. Дождь полился, буря вдруг налетела на гору Оракула. Но ни капли не коснулось их под крышей с терракотовой черепицей.

Она знала, что будет дождь? Судя по ее хитрой улыбке, Амброзий был уверен, что она предсказала погоду. Потому ушла под навес.

— Аид мог биться за нее сильнее, — буркнул он, сделал шаг ближе к костру, чтобы дождь не холодил его спину.

— И начать еще войну на Олимпе? Он проиграл бы, — Оракул покачала головой. — Они всегда проигрывают Зевсу.

— Он должен был что-то сделать, — яростная любовь к богине горела в его животе и сердце. — Я сделал бы.

— Нет, — Оракул махнула ему садиться у огня. — Любовь матери сильна. И Деметра была одержима. Она сделала бы себя мученицей, и все боги пострадали бы, если бы она не вернула ребенка. Зевс знал это. Гермес знал это. Даже Персефона знала, что, если она не вернется к матери, то весь мир пострадает. Разве не потому вы любите свою богиню? Она помогает своему народу?

— Да.

— Тогда не суди ее решения. Она хотела, чтобы смертные жили. Она хотела своего мужа. И она выбрала смертных выше него. Или ты не слышал историю?

Амброзий знал эту часть, хоть все спуталось в его голове.

— Да, она была добра к смертным. Она вернулась и дала нам повод верить, что загробная жизнь может быть хорошей для нас. Для тех, кто следовал за ней.

Оракул снова рассмеялась.

— Я забыла, что вы все верите в это. Конечно, она это делала. Но не только для народа Элевсин. Персефона была не такой жестокой, чтобы позволить только тем, кто следовал ее законам, хорошую загробную жизнь.

Амброзий снова сел.

— Что еще случилось?

— Что ж, — ответила Оракул. — Сначала ей нужно было найти способ вернуться в Царство мертвых.







ГЛАВА 34


Персефона не спорила, когда Гермес унес ее домой. Что она могла сказать?

Царство мертвых было ее домом. Он знал это, но слушался Зевс. Зевс должен был понимать, что она полюбила место, которое построил Аид. И они все равно хотели, чтобы она пришла и успокоила мать.

Отчасти ей хотелось вернуться домой. Она оглянулась на проход в Подземный мир, он медленно закрывался. Всю ту яркую тьму, роскошную природу тех, кто жил в ней, но теперь она не видела этого.

Персефона вздохнула и повернулась к миру смертных, который сильно изменился.

Снег покрывал землю толстым одеялом серебра и белизны. Иней был на листьях, сиял на солнце, и дыхание вырывалось облачками пара. Было красиво, но и жутко видеть, как ее теплая родина стала чем-то другим. И все из-за богини, разозленной на дочь, оставшуюся с ее мужем.

Гермес доставил ее к храму ее матери, придерживал за талию, пока она не смогла стоять.

— Хорошо? — спросил он.

— Нет, мне не хорошо, — она посмотрела на золотой храм Деметры и вздохнула. — И мне не будет хорошо, пока я не вернусь в Подземный мир.

Он сверкнул улыбкой.

— Ты об этом позаботилась, когда съела гранат, милая. Как бы ни боролась твоя мать, те семена отправят тебя в Подземный мир.

— Зевс точно будет в ярости, — ответила она. К сожалению, только он мог заставить ее остаться тут. Рядом с матерью.

Гермес пожал плечами.

— Вряд ли. Он хочет быть подальше от этого бреда, а Деметре придется терпеть. Даже боги не могут помешать мертвым вернуться на их земли.

— Мертвым? — Персефона нахмурилась, но Гермес уже исчез. Ее вопросы остались в холодном утреннем воздухе.

Она сделала еще шаг вперед, под ногой хрустнул лед. Она не помнила тут реку, и Деметра вряд ли хотела бы больше воды в своем мире. Ее мать не любила, когда нимф было много.

Она склонилась, прижала пальцы ко льду и ощутила его тепло. Такое тепло, что лед немного потрескался, словно он знал ее. Словно река пыталась ей что-то сказать.

Голос Деметры донесся по ледяному воздуху:

— Это Киана, если ты ее не узнала.

Она стояла в центре поля, выглядела так, словно только появилась. Красивая и безвременная, как всегда, ее мать была в золотом одеянии, выглядящем как растопленный металл, который налили на ее тело. Ее пшеничные волосы ниспадали по плечам, красивые завитки кудрей обрамляли печальное лицо.

Если бы на нее посмотрел кто-то другой, ее приняли бы воплощением меланхолии. Скорбящая мать получила шанс воссоединиться с дочерью.

Персефона знала лучше. Это была уловка матери.

— Киана? — она подняла голову и поняла с ужасом, что означали слова ее матери.

Киана видела, как Персефону украли в Царство мертвых, и Персефона была ее подругой. Они выросли вместе, бок о бок, и мысль, что Персефона пропала навсегда, была одним из немногих, что могло заставить океаниду принять тяжелое решение.

Она слышала, что такое происходило в худших случаях. Если океанида теряла возлюбленного, родителя, но не подругу.

Киана плакала, пока не стала рекой. Превратила свое тело в воду, не став жить, зная, что Персефона не вернется.

— Почему? — спросила она. — Зачем она сделала это?

— Потому что знала, что ее лучшая подруга, сестра ее души, проведет остаток дней в когтях злодея, — Деметра протянула руки, чтобы обнять Персефону. — Дочь, мы так переживали.

Она погладила Киану еще раз и пообещала себе, что исправит это. Кто-то должен смочь вернуть океаниде ее облик. Исправить эту ошибку.

Персефона не обняла мать. Она прошла вперед и остановилась в пяти футах от нее. Сильная и гордая.

— Ты вызвала меня. Я слышала, что ты делала, мама, и это нужно прекратить.

— Кора, — слово звучало резким тоном матери, ругающей ребенка. Хлыст, а не слово, и раньше Персефона вздрагивала, но она была теперь не просто ребенком.

Она была королевой Подземного мира. Она выжила и испытала куда больше, чем гнев Деметры.

И у нее теперь была своя сила.

Глаза сверкали от тьмы в ее душе, она сдерживалась. Она ответила только:

— Теперь меня зовут Персефона.

— Да. Я слышала ужасное имя, которое он тебе дал. И что он делал. Тут ты Кора, — Деметра опустила руки.

— Нет. Ты будешь звать меня Персефоной, потому что это мое право королевы, — она не поддастся в этом. Ее мать должна признать, что ее дочь изменилась, и что Персефона ее не слушалась.

Снег вокруг ног Деметры растаял. Пшеница росла между ее пальцев ног, уже достигала пояса. Деметра коснулась колоска пальцем.

— Я не буду звать тебя именем, которое дал тебе другой.

— Тогда я вернусь в Царство мертвых.

Пшеница увяла. Черная порча покрыла колоски, и они упали к ногам Деметры.

— Ты так не сделаешь, Кора.

Снова это. Имя, которое уже не было ее, и это было очевидно до боли. Почему ее мать не могла этого понять? Персефона была королевой, женщиной, а не девой.

Она понимала, что Деметра скучала по ней. Гора Олимп, Персефона тоже скучала по матери. Это был ее дом, тут она из ребенка стала девушкой.

Деметра заслужила еще шанс. После всего, что женщина сделала ради Персефоны, она даст ей еще шанс звать ее правильным именем.

— Мама, — сказала она. — Меня зовут Персефона. Я знаю, ты не понимаешь, почему я поменяла имя, и я не жду, что оно тебе будет нравиться. Но я хочу, чтобы ты обращалась ко мне правильным именем.

Деметра сжала кулаки по бокам.

— Кора, думаю, ты слишком долго была вдали от лугов. Ты устала, тебе нужно оглохнуть, а потом мы поговорим.

Хватит.

Персефона уже не была ребенком, и она знала, что Деметра была в курсе. Персефона была замужем, Деметра должна была знать, что имя уже не подходило. И хоть она хотела спорить, Персефона была женщиной.

Темная сила вырвалась из ее тела. Она полилась, как кипящие воды Стикс, на луг. Лед и снег трещали, шипели от жара, и вода потекла по земле так, что поднялась до их лодыжек.

— Мое имя, — прорычала она, голос гудел громом, будто ее отец говорил через ее тело, — Персефона.

Глаза Деметры расширились от страха, а потом от гнева.

— Я не давала тебе такое имя.

Золотые искры окружили ладони ее матери. Порой магия выглядел как пыльца, когда она управляла ею. И народ видел силу, только когда Деметра была особенно разозленной. В остальное время за нее бились растения.

— Не заставляй биться с тобой, мать, — ответила Персефона. Ее голос был ровным и спокойным. Деметра не знала, как сильно она дрожала.

Она не хотела вредить Деметре. И она не хотела знать, кто победит, потому что она отвлеклась бы. Персефона не была такой сильной, когда жила тут, но стала теперь такой.

Царство мертвых дало ей уверенность в силах. И она была наполнена магией, которая проникала в ее кожу от близости к рекам. От жизни, которая росла в Царстве мертвых.

Или было что-то еще. То, что она не испытывала, ведь люди теперь поклонялись ей.

Она вспомнила слова Пирифоя. Он настаивал, что смертные думали, что она была богиней, которая убедится, что их путь по Царству мертвых будет приятным. И смертные молились ей днем и ночью.

Это могло дать ей больше сил. Это было больше, чем получала ее мать.

Она прищурилась и смотрела на Деметру с новой решимостью.

— Я знаю, что смертные говорят обо мне, и они правы. Я теперь богиня, не уступаю в силах, и я не дам тебе подавить меня, мама. Я тут, потому что хочу, чтобы ты прекратила глупо наказывать смертных. Но я вернусь в мир, который по праву мой.

— Твой мир этот, — прорычала Деметра, глаза сверкнули желтым. — Царство мертвых дало тебе чудовище, и он не имеет права удерживать тебя там. Я думала, ты будешь счастлива, что я забрала тебя из того темного места.

— Я нашла там покой. Нашла свой народ, — сила собралась в ее ладонях, голубой огонь лизал пальцы, поднимался по рукам. — Смертных я не направляю, пока они живы. Они мои, когда умирают, и я оберегаю их.

Глаза Деметры расширялись от каждого слова, а потом она сдалась. Силы покинули ладони ее матери, погрузились в землю, и там выросли маленькие астры.

— Так и быть. Если хочешь обрекать себя на то жуткое царство и ужасного мужчину, я могу только попытаться убедить тебя остаться со мной. Это ты пытаешься сказать?

Персефона не хотела, чтобы ее мать думала, что могла победить в этом споре.

— Я съела шесть зернышек граната, мама. Я вернусь в Царство мертвых. Хочешь ты этого или нет.

Ее мать вздрогнула, и это не должно было так радовать. Персефона раньше не хотела вредить Деметре. От одной мысли слезы собирались в глазах, потому что она слепо любила мать.

Теперь она знала, что любовь ее матери была формой контроля. Деметра сделала бы все, чтобы Персефона была счастлива, но только если бы Персефона слушалась каждого слова Деметры.

Может, она всегда знала это. Но теперь Персефона была взрослой женщиной, и Деметра не могла постоянно управлять ею, и мать была уже не так заинтересована в ребенке, которого родила.

— Думаю, ты должна оставаться тут дольше шести месяцев, — процедила Деметра. — Ты нужна тут.

— Да? — спросила она. — Зачем мне оставаться тут, если в Царстве мертвых я куда полезнее?

— Потому что я скучала, — в глазах Деметры были слезы. — Ты — моя единственная дочь. Мой единственный ребенок, и других у меня не будет.

Да, она была единственной. И Персефона могла лишь представлять, как сердце Деметры разрывалось от того, что ее дочь пропала.

Она вздохнула и прошла к объятиям матери.

— И я скучала, мама. Больше, чем ты знаешь.

— Тогда почему ты не останешься? — прошептала Деметра в ее волосы.

Она хотела бы объяснить чувство, сжавшее ее сердце. Но она знала, что Деметра ее никогда не поймет. И Персефона молчала, продумывая, как сбежать и вернуться домой.

К мужу.











































ГЛАВА 35


Аид пытался жить как раньше. Он просыпался, проверял порталы вместе с Цербером. Потом говорил с Гекатой и Танатосом, проверял, что все вели себя прилично, работали. Даже герои не устраивали проблем. Удивительно, ведь обычно они хотя бы спорили с Аидом.

Может, все знали, что он потерял жену. Он не удивился бы, если бы слух уже разнесся среди мертвых. Духи любили знать, что происходило у живых. И знать о богах они любили больше всего.

Но теперь он сделал все, что должен был. Уже проверил всех. Даже сходил в Тартар и проверил цепи на титанах.

Они были рады упомянуть, какой восхитительной была его жена, какой вкусной была бы ее плоть. Их угрозы не помогали его тревоге.

Что она делала в мире смертных? Деметра была сносной матерью, хотя бы поддерживала дочь живой. Значит, она могла сохранить Персефону невредимой в мире смертных.

Но когда Персефона была с матерью, смертные не поклонялись ей. Она не была связана с королем Царства мертвых, и это рисовало на ее спине мишень.

Смертные будут держаться подальше от смерти. Они желали бессмертия, хотя он не понимал, почему. Как бессмертный, он знал, какой ужасной была эта жизнь. Всегда цепляться за жизнь, хоть порой было гадко.

Как в этот миг, когда он больше всего хотел быть в руках жены.

Проведя пальцами по волосам, он отвернулся от замка и пошел в другую сторону. Туда, где он давно не был, потому что ненавидел поля больше всех мест в Царстве мертвых.

Но сейчас с его чувствами Поля скорби были единственным местом для него.

Они создали поля для душ, которые больше никуда не могли пойти. Редко кто-то просил отправить его сюда, это место было, по мнению Аида, чуть лучше Тартара.

Некоторые души попадали в Царство мертвых до того, кто был им важен. Или некоторые теряли любовь навеки. Некоторых духов не пускали к другой половинке, той части, которую у них оторвали, когда они были еще с четырьмя руками и ногами и двумя головами. Но те, кого отвергли, кто влюбился безответно, оказывались на Полях скорби.

Он прошел в портал, зная, что увидит. Некоторые считали поля жутким местом. Там всегда шел дождь или стоял туман, и реки появлялись из слез женщин, которые плакали, пока их тела не теряли всю воду.

Поля были не такими. Птицы щебетали на деревьях, от их красивых песен болело его сердце. Зеленая трава смешивалась со мхом, заглушая его шаги по лугу, который тянулся вечность. Лучи солнца пробивались сквозь кроны, обрамляя идеально круглые стволы, грели его пальцы ног, когда он выходил из теней.

Это место не наказывало бедные души. Это место давало им исцелиться, собрать души воедино.

Он шел по лесу, сцепив ладони за спиной, глядя на землю, чтобы сосредоточиться на своих чувствах.

Тут никто не осудил бы его за растерянность. Никто не подумал бы, что его любовь была глупой, или что он был недостаточно сильным воином, чтобы справиться с ней. Не было героев, которые сказали бы, что женщина не стоила его времени. Не было богов, которые стали бы переживать, когда он продолжит работать. Не было душ, которые пытались понять, что делал их король.

Тут был только Аид. Аид и души, которые знали, как потерять любимого, даже когда они не были мертвы.

— Мой король? — голос донесся от дерева неподалеку, женщина встала с корня.

Она была красавицей в жизни, стала еще лучше в смерти. Темные волосы ниспадали вокруг ее лица водопадом теней. Ее блестящая кожа загорела на солнце. Она была в простом белом пеплосе, но это не скрывало силу ее рук и широкие плечи.

Хоть Дидона не была воином, она билась всю жизнь за правду. И Карфаген процветал при ней. Жаль, она оказалась тут после своих подвигов.

— Здравствуй, Дидона, — Аид поклонился смертной королеве. — Хорошо выглядишь сегодня.

Обычно она была бледной и осунувшейся. Она долго подавляла свои желания. Ее душу терзали воспоминания о ее первом муже, Пигмалионе, и Энее. Юном красивом воине, который украл ее сердце после смерти ее мужа.

Некоторые дни были хорошими, другие — нет. Но она была мастером в том, чтобы жить одним днем.

Дидона глубоко вдохнула и шагнула к нему. Она всегда была пугливой при Аиде, хотя он никак не вредил ей, не заставлял ее переживать из-за того, как обойдется с ней. Это только напоминало ему о ее положении.

Эней заставил ее влюбиться в себя, Аид был уверен в этом. Юный воин разбивал сердца. Дидона все еще заявляла, что они были женаты, но Эней не верил этому.

Когда он покинул Карфаген, Дидона построила костер. Она сказала сестре и своему народу, что просто сожжет все, что он оставил в их постели и комнате. К сожалению, она соврала. Эней уплывал на военном корабле, а она прыгнула на вершину костра, пронзила себя мечом, который он оставил. И ее тело сгорело, кровь лилась среди огня.

История была трагичной. Дидона могла и дальше менять мир, влиять на смертных. Но один мужчина испортил все для нее.

И для всех.

Она кашлянула, привлекая его внимание к духу перед ним. Сжав кулаки по бокам, она сказала:

— Слышала, твоя жена ушла.

— Вернулась к матери, да, — он тоже кашлянул, ему было неловко рядом с ней. — Вижу, ты в порядке?

— Я в порядке, мой король, — Дидона склонила голову, посмотрела на него из-под темных волн волос. — Вы скучаете по ней?

Воздух вылетел из его легких с шумом.

— Да, — сказал он. И облегчение от того, что он озвучил это, ослабил узел в груди, о котором Аид и не подозревал. — Да, скучаю так сильно, что порой сложно дышать.

Дидона рассмеялась.

— Да, может быть так больно. Но она же вернется?

Он на это надеялся. Гранат поможет ей, но способ не был надежным. Зевс мог вмешаться, ведь Деметра давила на него. Многие могли понять, как оставить Персефону на месте. Вдали от него.

Он не ответил с уверенностью, как хотел бы. Аид пожал плечами.

— Надеюсь.

— И тоже, — Дидона улыбнулась, печаль на пару мгновений пропала из ее глаз. — Она мне понравилась.

Он приподнял брови. Они встречались? Когда Персефона успела побывать в Полях скорби?

Он не успел уточнить, другой голос вмешался.

— Конечно, она тебе понравилась, Дидона. Она была девочкой, страдающей по старшему мужчине. Она такая, как ты.

Дух замерцал и пропал из виду. Дидона вернулась к корням своего дерева зализывать раны от слов. Он видел, как они ее ударили, пронзили ее душу, оставили дыры в ткани ее существования.

Духи были уязвимее людей. Физический щит от эмоциональных ран, какой был у них при жизни, пропадал в Царстве мертвых, и даже слова могли ранить.

Он гневно повернулся к Минте, огонь пылал в его глазах.

— Чего ты хочешь? Это было жестоко.

Она прислонялась к дереву, гибкая, соблазнительная. Она была когда-то для него красивой, но теперь он видел женщину, которая хотела порвать всех на своем пути. И все стояли на пути Минты.

Она была в черном одеянии, но ткань едва скрывала кожу, просвечивая. Она шагнула к нему, и ткань сползла с правого плеча, оголяя для него грудь.

— Никто не узнает, — сказала она. — Дидона никому не скажет.

— Не важно, знает ли кто-то, что ты была жестока, — буркнул он. — Ты не должна так делать.

— Почему? Они уже мертвы.

Тут и была их главная проблема. Она смотрела на мертвых лишь так. Мертвые. Смертные не были интересными, если они не играли роль в ее жизни. Умершие не могли ничего, кроме как быть мертвыми.

— Ты никогда не понимала нашу цель тут, — сказал он. Аид протянул руку и коснулся следа души Дидоны. — Мы должны делать их пребывание тут легче.

— А почему нам не хотеть себе жизнь легче? — она шагнула слишком близко, прижала ладонь к его груди. Погладила его мышцы, вонзила ногти. — Знаю, ты страдал с тех пор, как жена бросила тебя. Как ужасно, что женщина оставила такого великого мужчину.

— Она не бросала меня, — Аид гадал, куда клонила Минта. Она всегда все делала не просто так…

— Аид, — Минта шагнула ближе, прижалась грудью к его груди, перебивая его мысли. — Она бросила тебя. Мы все это видели. Она могла остаться, если бы хотела, и ты даже предложил титанов за нее, но она не приняла это. Она явно хотела уйти.

Слова пробрались в его разум, задели ту часть, где он переживал, что Персефона ушла, потому что хотела. Потому что не хотела быть с ним.

Но он должен был верить, что она так не поступила бы с ним. Не после всего, что они пережили вместе.

И с каких пор он стал доверять Минте? Она не переживала за него. Не хотела для него лучшего. Так что эти слова не были правдой, они шли вразрез с тем, что построили они с Персефоной. Их отношения были не сильнее титана, но Аид знал, когда видел хорошую женщину.

Минта была не такой.

Он отошел от нее, поднял руку, мешая ей последовать за ним.

— Хватит. Я знаю, что ты пытаешься сделать.

— Что я пытаюсь? — она нахмурилась и поджала губы. — Я ничего не пытаюсь, Аид. Я просто поддерживаю тебя, а эта женщина разбивает твое сердце.

— Разбивает мое сердце? — Аид едва мог поверить в ее слова. Она думала, что он стоял бы тут и слушал, как она плохо говорит о Персефоне? Она думала, что он поверит хотя бы одному ядовитому слову? — Она убрала меланхолию из моей жизни, которой я окружил себя. Я доверяю ей. Я знаю, что она вернется ко мне. Ко всем нам.

Милое лицо Минты исказил гнев.

— Ты высокого о ней мнения, Аид, но она не любит тебя. Не могла. Можешь отрицать, сколько хочешь, но удовлетворить тебя могу только я.

Она ушла, и Аид понял, что проблем у него было больше, чем он представлял.

— О, Персефона, — пробормотал он. — Когда ты вернешься домой?





ГЛАВА 36


Как долго она была тут? Казалось, Персефона была с матерью месяцами, хотя она знала, что прошло лишь несколько недель. Она не знала, как собиралась прожить полгода вдали от дома, без Аида рядом.

Каждый день тянулся как неделя. Ей было ужасно скучно, и она не могла представить, как делала это каждый день до этого. Почему она не понимала, как тут было скучно?

Персефона просыпалась, говорила с нимфами, бродила по полям, вливая немного магии в них. И все. Тут не было никого, кроме скучных нимф, среди которых не было Кианы. Ее мать не слушала ее варианты, особенно теперь, когда она выбрала Царство мертвых своим домом.

Она снова бродила по полям, пшеница касалась ее ног, пока она шла среди волн. Может, она снова поговорит с Кианой сегодня.

Персефона по привычке приходила к реке и все рассказывала подруге. Все о Царстве мертвых и своей новой жизни. Она говорила обо всем новом и чудесном, что видела. О мягкости Аида с ней. О доброте народа там.

Она рассказала о Минте, как ее злила нимфа. Персефона даже рассказала Киане, как скучала по ее голосу, и что она надеялась, что океанида еще вернется в свой истинный облик.

Однажды. Она надеялась.

— Персефона! — позвала Деметра, появившись посреди поля, шагая к ней. — Прошу, иди сюда!

Ее мать теперь хотя бы звала ее правильным именем. Она не ожидала, что Деметра примет изменения. Не это имя она дала дочери, потому оно было неправильным. Но Деметра удивила ее.

Может, ее мать все-таки росла.

Персефона могла лишь надеяться.

Она шла по полям к матери, надеясь, что не произошло ничего плохого. Деметра порой хотела, чтобы она делала то же, что и раньше. Но в этот раз все было другим.

Деметра улыбалась. Не усмехалась.

Было что-то хорошее? Или очень плохое?

Она взяла себя в руки и остановилась перед матерью.

— Что такое?

— Смертные позвали нас на их церемонию в нашу честь, — Деметра взмахнула рукой. — Я подумала, что тебе будет интересно увидеть, как смертные поклоняются своим богиням. Ведь твое имя тоже есть в их молитвах.

Она становилась сильнее, пока была тут. Персефона думала, что это было от солнца и множества растений вокруг, но, может, смертные услышали, что она вернулась в их мир, что ее можно призвать.

Она взвесила свои варианты. Остаться тут, одной, скучать, но проявить свое мнение матери. Или пойти с Деметрой и посмотреть, что делали смертные. И как они поклонялись королеве Царства мертвых.

Она собиралась выбрать последнее.

— Ладно, — она вздохнула. — Давай посмотрим на поклонение смертных.

Ее мать радостно хлопнула в ладоши.

— Идеально! Ты слышала о фестивале? Ты будешь в восторге от того, что они делают. Это идеальное сочетание того, что мы обе любим.

— Я не слышала о фестивале, — это было больше, чем просто поклонение. Целый фестиваль в честь нее и Деметры? — Кто участвует? Мужчины?

Если Пирифой был так одержим ею, но Персефона ожидала, что на фестивале будут мужчины. Ее мать всегда интересовала мужчин. Хотя урожай символизировал материнство, это была работа, которую выполняли тяжелым трудом мужчины.

— Нет! Это самое чудесное. У меня еще не было женского фестиваля в мою честь, но теперь он есть, — от ее потрясенного взгляда Деметра пожала плечами. — Видимо, мать, замораживающая мир, чтобы вернуть дочь, вызвала у людей особые чувства.

Да, ведь ее мать потому это и сделала. А не из-за того, что ей не нравилось, что ее кто-то одолел.

Персефона не стала говорить об этом.

— Как он называется? — спросила она, следуя за матерью к храму.

— Тесмофория, — ответила Деметра. — Разве не милое слово?

Красивое, но от этого Персефоне было не по себе. Она переживала, что люди выдумали то, что она сказала им делать. Скорее всего, какой-то человек сказал им исполнять странные ритуалы.

— Да, — ответила она, хоть во рту была горечь. — Милое слово. Что именно они делают?

— Я не знаю детали, но женщины воздерживаются от секса с мужьями девять дней, — глаза Деметры радостно вспыхнули. — Они спят в разных домах, едят чеснок так сильно, что потеют им, даже пьют экстракт сирени, чтобы скорее наступили месячные. Разве не мило?

Звучало неприятно. Но эти женщины хотя бы проводили ритуал вместе. Они создавали место для себя в мире, где это было редкостью.

Персефона приподняла бровь.

— Без мужчин… серьезно?

— Без мужчин.

Это было интересно. Можно было и посетить этих женщин. Как они получили время друг с другом раз в году, и ни один мужчина не спорил?

— Идем, — сказала Персефона.

Деметра махнула рукой, и открылся портал. Они вместе прошли в него и оказались на возвышении, построенном для появления богов. Сотня женщин рыла землю, заправив юбки за пояса, пот и грязь были на их лицах.

Персефона смотрела, как она радостно закричала, вытащила из земли гниющий труп свиньи. Он высох от времени, и она не могла понять, как давно труп пробыл там.

— Нашла один! — крикнула женщина, вытаскивая его из земли. — Кто получил новый?

Как долго она была в Царстве мертвых? Ритуалы, казалось, передавались поколениями.

Она нахмурилась и посмотрела на мать.

— Как давно они проводят этот фестиваль?

— Пять лет, — ответила Деметра. — С тех пор, как ты ушла.

— Странно, — ответила она. В Царстве мертвых, казалось, прошло всего несколько месяцев.

Деметра подняла ладонь, и волна магии прошла по ее телу. Она стала не такой сияющей, похожей на смертную женщину, готовую играть роль в фестивале.

— Время на земле мертвых идет иначе, милая. Прикройся. Я хочу посмотреть, что делают эти женщины.

Персефона смотрела ей вслед, а потом поняла, что женщины поклонялись ей. Не только Деметре, хотя они явно просили урожая. Но при каждом движении женщин они шептали молитвы Персефоне:

— Прошу, отведи моего мужа к полям Элизия, — попросила одна, уходя с мясом свиньи. — Он умер рано, но он хороший. Он не заслуживал смерти.

Другая рыла землю. Каждый раз, когда ее лопата била по мягкой земле, она бормотала одну и ту же фразу:

— Прошу, убей моего брата. Знаю, его время настанет не скоро, но он бьет свою жену. Он убил ее возлюбленного. Он заслуживает смерти.

Желаний было так много, что они переполнили ее. Персефона ничего не могла сделать для многих. Она не была богиней смерти, хоть это и было заманчиво.

Тихо выдохнув, она выпустила магию сквозь кожу. Для тех, кто смотрел, она была просто женщиной. Обычной. Ее было легко не заметить, да и люди не смогли бы запомнить ни одной ее черты.

Она пошла через группы женщин. Они смеялись, как старые подруги, хоть и выполняли тяжелую работу.

Персефона остановилась у одной группы и протянула руку к лопате.

— Можно?

Женщина окинула ее взглядом, явно не узнала, но кивнула.

— Держи.

Она весь день работала с женщинами. Они копали. Вытаскивали плоть из земли и несли к алтарю, где ждало много трупов. Когда они закончили, Персефона думала, что они пойдут спать. Персефона устала, и она видела усталость в плечах других женщин.

Но они не закончили.

Они вместе потащили истекающие кровью тела свиней, чтобы похоронить их. Для следующего года, объяснила одна из женщин ей.

Персефона прошла за матерью к хижине, которую женщины назвали свободной. Они все глубоко спали и проснулись на следующий день.

— Что будет сегодня? — спросила она у мамы, выходя к другим женщинам с заспанными глазами.

— Я спрашивала у нескольких вчера. Они сказали, что в этом году церемония новая, добавили еще два дня, — глаза Деметры все еще счастливо блестели. — Они сказали, что в этот раз фестиваль в твою честь, а не только в мою.

— Свиньи были в твою честь?

Деметра пожала плечами.

— Это хорошее удобрение. Растения любят их тела.

Отвратительно. Персефона ушла к группе женщин у костра, опустилась на одеяло рядом с той, которую узнала.

— Мне сказали, в этом году фестиваль изменили.

Женщина тихо дала ей миску зернышек граната.

— Мы не должны говорить.

Она взяла миску зернышек, знакомых, но не наполненных силой, как в Царстве мертвых. Она не ожидала увидеть их тут. Она взяла шесть зернышек и опустила на язык.

Вкус взорвался во рту, она смотрела на женщин у костра. Они глядели на огонь тусклыми глазами, словно думали о важном.

Так прошел день. Они ели только зерна граната, постились. Некоторые старшие женщины смешивали зернышки с гниющими трупами свиней с вчера, но многие оставались на месте.

Персефона выпустила немного магии, добралась нитями силы до разумов других женщин и была потрясена тем, что они думали о ней. Они надеялась, что Персефона была в безопасности. Что она вернулась домой к матери, чтобы урожай был хорошим в этом году. Но некоторые надеялись, что она вернется к мужу. Некоторые надеялись, что она была счастлива в браке.

День прошел. Гелиос поднял и опустил солнце со своей колесницей из огня, и только тогда женщины стали есть. Они вытащили печение в форме лепестков между ног женщин. Они смеялись. Танцевали, и веселье от сладости сахара продолжалось всю ночь.

Солнце снова взошло, но женщины все танцевали. Они пели песни на старых языках, молясь Деметре и Персефоне. Когда солнце достигло пика в небе, они остановились, раздали смесь граната и останков свиней.

А потом ушли. Направились к домам, где, как Персефоне сказали, они закопают смесь в своих полях.

— Это чтобы Деметра знала, что нужно благословить ваши земли, и что вы старались сделать ее счастливой, — сказала старушка, передавая ей миску мяса и граната.

— Спасибо, — ответила она. Она принесла миску к матери, растерянно хмурясь. — Они думают, что это обеспечит хороший урожай.

Деметра забрала миску обеими руками.

— Так и будет. Они почтили нас обеих ритуалом, я этого не забуду.

Персефона смотрела, как лицо матери смягчилось. Впервые она ощущалась как богиня Олимпа. Как настоящая богиня, которая могла влиять на жизни людей и исполнять их желания.

— Думаю, так и будет, — прошептала она, тоже глядя на женщин.

Если бы смертные оглянулись на земли церемонии, они не увидели бы там двух людей. Они увидели бы золотой столб, такой яркий, что мог затмить солнце. А рядом с ней была женщина из извивающихся теней и голубого огня.






































ГЛАВА 37


— Мы идем на Олимп, — сообщила Деметра через несколько дней после фестиваля.

Не вопрос. Приказ, как она делала с детства Персефоны.

Вздохнув, она опустила книгу на стол. Персефона оставалась в комнатах, которые были ее покоями. Она устала бродить по полям, пытаясь вернуться к прошлой жизни.

Она хотела вернуться в Царство мертвых. Она уже устала жить тут, а ей нужно было вытерпеть еще несколько месяцев.

— Зачем? — спросила она. — Для нас ничего нет на Олимпе. Уверена, они могут веселиться без нас.

Деметра поджала губы.

— А было время, когда ты просила меня отвести тебя на Олимп. Что случилось?

Она взяла книгу и открыла на странице, где остановилась.

— Я вышла за олимпийца. Это портит облик горы Олимп, не думаешь?

Она ни за что не скажет матери, что было, когда они в прошлый раз ходили на Олимп. Деметра совершит глупость, например, пойдет воевать с Посейдоном за то, что он трогал ее дочь. Олимпийцы просто были такими. Они брали, что хотели. Их жизни крутились вокруг того, чего они хотели, и не были связаны с желаниями других.

Деметра фыркнула в ответ.

— Я не выходила за бога Олимпа. Я не так глупа, в отличие от моей дочери, — она щелкнула пальцами. — Идем, у нас нет времени на то, чтобы ты сидела без дела.

— Я думала, мы пойдем на Олимп позже?

— Нет, мы идем на Олимп сейчас.

Деметра не хотела предупреждать дочь заранее. Персефона знала, что она так управляла ею. Ее мать думала, если она появится на Олимпе в простом пеплосе, другие боги подумают, что она была плохой королевой Царства мертвых. Они поддержат слова Деметры, что Персефоне нужно быть под крылом матери дольше.

Она решила поступить как Аид, провела ладонью над тканью одеяния. Оно сменилось, став черным платьем с серебряными звездами на подоле. Те же звезды дал ей Аид месяцы назад.

— Идем? — она приподняла бровь и ждала, пока мать откроет портал на Олимп.

Они вместе ступили на облака вокруг вершины горы. Золотые колонны показывали, что они были снова в храмах Зевса. Да и кто еще мог устраивать собрание олимпийцев?

Персефона тут же прошла к столам, где были еда и напитки. Ее мать плелась за ней.

— Персефона, милая, а нельзя что-нибудь менее…

Деметра замолкла, когда Персефона взяла бокал нектара. Она не станет пить что-нибудь менее крепкое, и она не станет воздерживаться вовсе. Ей нужно было находиться на Олимпе, а она не хотела общаться с богами тут.

Ее мать вздохнула и всплеснула руками.

— Я будто лишилась контроля.

— Так и есть, — ответила Деметра, приподняв бровь.

Деметра пошла прочь от дочери к другим богам. Наверное, жаловаться на дочь и то, что ее работу не ценили. Дети были ужасными созданиями, да?

Персефона могла хотя бы пить в покое.

Конечно, вскоре ее побеспокоила другая богиня. Артемида подошла к ней так, словно стремилась на войну. Персефона еще не видела такие темные эмоции на лице подруги.

— Где ты была? — рявкнула Артемида.

— В Царстве мертвых, — Персефона попыталась улыбнуться, а не смотреть так, словно хотела поссориться с охотницей. — Если ты не слышала, я вышла замуж.

— Я была там, когда он тебя забрал. Это не оправдывает то, что ты ушла, словно у тебя тут нет ответственности, — Артемида взяла себе нектар, потянувшись за Персефону. Она осушила кубок одним глотком.

Может, это было первое предупреждение для Персефоны. Или то, что Артемида вообще пила.

— Ты в порядке? — спросила она.

— Многое изменилось после того, как ты меня бросила, — прорычала Артемида.

Персефона не знала, что сказать. Артемида была не из тех, кто любил говорить о своих эмоциях. Она скорее билась бы с кем-то, чем открывала то, что было на сердце.

Она могла спросить о друзьях. Артемида рассказом о других могла раскрыть больше.

Персефона сделала глоток и тихо спросила:

— Как Паллада?

— Мертва.

Слово сотрясло ее разум. Мертва? Паллада не могла быть мертва. Глупо было так думать. Она увидела бы ее в Царстве мертвых… или хотя бы услышала о смерти красивой нимфы.

Но когда она посмотрела на лицо Артемиды, она поняла, что это была правда. Печаль превратила яростную охотницу в растерянную.

— Как? — спросила Персефона.

— Афина, — Артемида хмуро посмотрела на богиню, которая шла в толпе так, словно ничего не случилось. — У них была дуэль, они показывали свои силы. Афина говорит, это произошло случайно, но я сомневаюсь. Она всегда завидовала тому, что Паллада билась лучше нее. Она не любила нимфу.

— Они были как сестры, — прошептала Персефона. Афина была жестокой, да. И богиня скорее убила бы, чем позволила кому-то уйти. Но она не стала бы убивать родню.

— Так все говорят, — Артемида осушила кубок и взяла еще один. — Ты в это веришь?

Она уже ничему не верила об олимпийцах. Не после первого визита сюда и того, каким оказалось Царство мертвых.

Гора Олимп могла быть чудесной. Зевс мог превратить ее в рай для смертных, где они могли найти покой. Они могли бы забираться на гору и говорить с богами, и те слушали бы их с добротой.

Но эти боги уходили от своих обязанностей. Они почти не переживали за смертных, а если и думали о них, то только для своего развлечения.

Вздохнув, она покачала головой.

— Вряд ли ей есть дело до того, что они — сестры.

— Приветствую на Олимпе, ваше высочество, — Артемида подняла в ее сторону нектар и отшатнулась. — Ты проклята, как все мы.

Пожалуй, так и было.

Персефона осталась на месте, у края толпы, надеясь, что заметит темную ткань. Все тут были в белом и золотом. Ослепительно красивые. Роскошные.

Она хотела хоть кого-то в темном.

Не удивительно, следующий бог нашел ее быстро. Может, они ждали в очереди, чтобы поговорить с новой королевой Царства мертвых, хотя она не ожидала такого бога.

Сам Зевс подошел к ней и окинул ее взглядом.

— Так из-за тебя весь шум. Ты знаешь, сколько работы мне устроила?

— Отец, — прорычала она.

Он снова окинул взглядом ее тело. От его пошлой улыбки она испуганно задрожала.

— Жаль, что ты — моя дочь. Милашка, да?

— Чего тебе нужно, Зевс?

— Я просто хотел посмотреть на ту, из-за кого столько шума, — он выпрямился, выпятил грудь, ведя себя глупо. Он пытался впечатлить ее? После всего, что он сделал, он забывал, кем она была.

Или ему было все равно. Она не удивлялась, Зевс мог хотеть пересечь черту допустимого. Он обычно принимал облик зверя, чтобы создать детей. Мог ли опуститься до того, чтобы напасть на свою дочь?

Мог.

Она опустила нектар на стол и скрестила руки на груди.

— Где Аид?

— Кто? — он нахмурился, а потом понял, почему она задала вопрос. Зевс закатил глаза. — Все еще думаешь о своем муже? Его на такие ужины не зовут. Портит настроение.

— Как и я, — она хмуро глядела на него, гнев сверкал в глазах, сила собиралась в кулаках. — Как жаль для тебя. Я понимаю, что люди из Царства мертвых напоминают тебе о своем бессмертии, но, Зевс, даже богов можно убить.

Он фыркнул.

— О, маленькая богиня, ты не так давно тут. Бога нельзя убить.

Ладонь скользнула по ее животу. Она напряглась на миг, а потом ощутила жар от ладони. Мозоли цеплялись за ткань ее пеплоса, за вышивку звезд, чуть тянули за них. Только один бог, которого она знала, был с такими мозолями.

Радость пробежала по ее коже, наполняла ее так, что мешала думать. Сглотнув, Персефона отклонила голову к его ключицам.

Голос Аида дрожал силой и плохо скрываемым гневом.

— Век за век, бессмертие за бессмертие. Душа бога лишается сил под пальцами убийцы. Бог за бога, брат. Или ты забыл, как просто для нас убить друг друга?

Зевс отошел от них на широкий шаг. Он дважды кашлянул и сказал:

— Тебя не звали.

— Как всегда.

— Ты всегда портишь настроение, — повторил Зевс, бормоча, схватил кубок со стола. — Потому я тебя и не приглашаю.

Аид склонился и шепнул на ухо Персефоне:

— Может, уйдем отсюда?

— Я хочу этого больше всего, — выдохнула она.

Они убежали в сад, где впервые встретились. Она помнила, как он сидел на скамье со звездами в глазах и надеждой в сердце. Он был добр, когда остальные не были на такое способны.

Он поднес палец к губам, они пошли по саду, миновали пару нимф, висящих на Аполлоне, попали в лес за ним. Ветки деревьев скрывали их от звезд, мох приглушал шаги.

Аид повернулся к ней, его глаза горели похотью. Он провел пальцем по ее шее. Она тут же выгнулась, отдавая ему власть над телом.

Его палец поймал край пеплоса, подцепил ткань и стянул с ее плеча. Ткань слушалась, скользнула по ее груди, бедрам, собралась у ног, оголяя Персефону для его взгляда.

Он скользнул руками по ее телу, теплые мозоли напоминали шершавость коры. Аид мягко опустил ее на мох. Он поцеловал пульс на ее шее и прошептал:

— Я скучал. О, как же я скучал, любовь моей жизни.

Персефона могла лишь стонать.

Звезды не видели, что случилось в саду в ту ночь. Она выгибалась от его ласк, смотрела, как над ее головой раскрываются листья, появляются цветы. А потом напряжение стало таким сильным, что она не выдержала, и цветы взорвались, пыльца, сияя, осыпала их соединённые тел.

Аид приподнялся над ней, его кожа напоминала галактику. Звезды из пыльцы покрывали все его тело.

Криво улыбаясь, он поцеловал Персефону снова, задержался на ее губах. Словно запоминал ее вкус, ощущение ее губ, то, как она прижималась к нему, пока он отодвигался.

— Мне нужно идти, — он вздохнул.

— Знаю, — она поцеловала уголок его рта. — Знаю и не могу это вынести.

— Как и я, — он коснулся ее щеки. — Скоро, любимая. Скоро ты вернешься ко мне.

И он растаял, словно его там и не было. Персефона сжалась, взяла пеплос и натянула его на кожу, которая быстро остывала. Мурашки украшали ее руки и ноги, и впервые за долгое время она ощущала себя целой.
















































ГЛАВА 38


Она поправила пеплос, проверяя, что все было на месте.

День настал.

Казалось, она провела годы с матерью, но теперь возвращалась домой. Она не знала, как совладать с волнением, от которого ладони потели, а сердце колотилось в груди.

Что будет, когда она вернется? Она была уверена, что не все будут ей рады. Минта точно будет хмуриться. Но она будет рада увидеть не только Аида, хоть он и был важнее всех в ее разуме.

Она скучала по Церберу, Гекате, Танатосу, даже хитрым улыбкам Харона и его шуткам. Все в Царстве мертвых придавали ей ощущение значимости. Будто она была не просто дочь великой богини, которой поклонялись смертные.

Стук в дверь перебил ее мысли, и она уже знала, что это был.

Вздохнув, Персефона повернулась к двери и сказала:

— Входи.

Как и ожидалось, Деметра вошла и подошла к ней, вытянув руки.

— Я хочу, чтобы тебе не нужно было уходить, милая.

Она приняла объятия, но не сжимала сильно.

— Я знаю уговор, мама. Шесть месяцев, и я вернусь.

— Полгода — слишком долго. Я буду скучать каждый день.

— Мама, — Персефона отклонилась и окинула мать взглядом. — Не вымещай это на смертных. Помнишь? Так мы договорились. Урожай будет хорошим, и я вернусь через шесть месяцев.

Ей было не по себе, казалось, что мама не сдержит свою часть уговора. Может, урожай и пройдет хорошо. Так должно быть. Иначе смертные перестанут молиться ее матери, а только это осталось нынче Деметре.

Персефона переживала, что вернется в мир смертных и обнаружит голодающих людей.

Деметра вздохнула.

— Я помню уговор, милая. Конечно. Смертные не пострадают.

— Я буду следить за тем, сколько душ попадает в Царство мертвых, — она приподняла бровь. — Ты же не сомневаешься в этом?

— Ты будешь, — Деметра указала на дверь. — Тебя уже ждут. Я не вынесу смотреть, как ты уходишь.

Или ей нужно было куда-то еще, и она пропадет, как только Персефона отведет взгляд. Что бы ни было правдой, она решила, что не было концом света, если ее мать не хотела проводить ее.

Персефона обняла ее в последний раз.

— Я буду скучать, — прошептала она в плечо матери. — Хоть наши отношения были не лучшими с моего возвращения, я буду скучать.

Может, Деметра замешкалась от шока. Или она просто хотела покончить с этим прощанием. Но она обняла Персефону чуть крепче, а потом толкнула к двери.

— Знаю, — ответила она. — Я тоже буду скучать.

Персефона не оглядывалась. Она вышла из своих покоев на солнце, где ее ждал Гермес.

Он раскинул руки и улыбнулся.

— Ах, да. Маленькая королева! Готова вернуться на земли мертвых?

— Ясное дело, — она встала перед ним, уперла руки в бока. — Нам обязательно лететь?

Он приподнял бровь, и она поняла, что вопрос был глупым. Это был Гермес. Конечно, нужно было лететь.

Персефона дала ему поднять ее на руки, и они покинули мир смертных. Он летел над полями золотой пшеницы и красивыми фермами, которые она и ее мать помогли построить. Персефона ощущала гордость, зная, что они помогли создать это место. Смертные выживали, благодаря им.

— Как выглядит? — спросил Гермес.

— Будто я на границе живого и мертвого, — ответила она. Так и было. Королева живых и Царства мертвых, следящая, чтобы люди жили в обоих мирах счастливо и без проблем.

И она была с ними в этом. Она решила, что будет следить от начала до конца.

Гермес провел их через ближайший портал, а потом опустился на черный песок. Он тут же отпустил ее, коснулся пальцем ее лба и улетел, не попрощавшись.

Она полагала, что это к лучшему. Ей не нравилось говорить с ним.

Теперь она могла сосредоточиться на чудесном ощущении в груди. Надежда росла, как стебель подсолнуха, впиваясь корнями глубоко в землю.

Дом.

Узел в ее груди развязался, она снова могла дышать. Глубокие вдохи растягивали ее грудную клетку, послали покой по ее телу. Каждая мышца расслабилась. Каждый узе в спине вдруг пропал, и она смогла выпрямиться.

Она присела и погрузила ладони в черный песок, песчинки сыпались с ее пальцев.

— Я так скучала, — прошептала она духу Царства мертвых.

Тяжелые шаги приближались, гремели по просторным долинам.

Персефона едва успела поднять голову, и большое жилистое тело врезалось в ее. Три головы лизали ее, лаяли и скулили от радости, что она вернулась.

Смеясь, она попыталась отодвинуть головы, ругая:

— Цербер! Цербер, хватит! Хватит!

Он сбил ее на песок, продолжая лизать ее лицо. К счастью, он не забыл ее. Персефона переживала, был ли в порядке еще один ее друг после того, что случилось с Кианой.

— Хватит, Цербер, — его низкий голос послал дрожь по ее телу.

Аид.

Конечно, он ждал ее, хоть она не была уверена. Она видела его лишь раз, и чем дальше она была от того мига на горе Олимп, тем больше думала, что ей все приснилось.

Персефона столкнула с себя пса и села, глядя на мужа огромными глазами.

— Здравствуй, — сказала она.

— Я смотрю, ты уже как дома, — ответил он с кривой улыбкой.

Так она себя и чувствовала. Она хотела быть только тут, и она видела много миров в своей жизни. Мир смертных не мог ее удовлетворить. Олимп казался фальшивым.

— Это дом, — ответила она.

Персефона облизнула губы, вдруг нервничая, что он не хотел ее тут. Ее не было полгода. Хоть они были женаты, долгий период времени менял мнения многих.

Аид смягчился и тихо сказал:

— Знаешь, как долго я ждал, чтобы услышать это?

Столько, сколько она ждала, чтобы сказать ему. Персефона вскочила с земли и бросилась в его объятия. Она прижалась губами к его губам, целуя его со всем накопленным пылом, со всем желанием, которое было в ее теле с мига, как она покинула это место.

Он был ее сердцем.

Он был ее душой.

И она хотела использовать с пользой каждый миг в его руках.

Аид прижал ее к груди, целовал ее, изливая в нее все тревоги. Она ощущала его колебание, когда он увидел ее, горькое и неприятное. Его страх, что она не захочет вернуться, проведя так много времени в мире людей. Сладкая радость, когда он понял, что она скучала по нему так же сильно, как он — по ней.

О, как она его любила. Он был частью нее, бился в ее сердце.

Персефона отодвинулась, чтобы глубоко вдохнуть.

— Я люблю тебя, — выпалила она.

Его глаза расширились, но смех загудел в груди.

— Я знаю. Ты говорила мне перед тем, как уйти, помнишь?

— Да. Но я сказала это не так, как хотела. Ты не должен был говорить это при всех, когда я уходила. Я должна была сказать тебе правильно.

Это все еще мучило ее — то, как это вышло. Она не хотела, чтобы он думал, что она сказала ему только из-за угрозы, что уйдет. Словно она хотела управлять им, даже когда ушла.

Но она хотела, чтобы он знал. Слова застряли в ее горле надолго, она ждала, пока кто-нибудь из них скажет это. Но она влюбилась в него в саду. В первый раз, как увидела его, как поняла, как он мог изменить ее. Если она допустит это.

Она погрузилась в его объятия, вспомнила, как сильно нуждалась в Аиде в своей жизни. Как ей не хватало части себя, пока она не оказалась перед ним, снова став целой.

Она прижалась лицом к его шее, вдохнула его сладкий запах.

— Я просто хотела снова это сказать, когда слышим только мы, чтобы ты знал, что слова — правда.

— Я знаю, что они — правда, — он обвил руками ее талию, притянув ее ближе. Его руки удерживали ее надежно, сильно, это успокаивало. — Я тоже тебя люблю. Сильнее, чем можно описать словами.

— Хорошо, — последний узел в ее душе развязался. — Иначе пришлось бы потратить много сил, уговаривая тебя в обратном.

Он рассмеялся.

— О, уговаривая меня?

— Да, думаю, ты со временем увидел бы, как полезна я в твоей жизни.

— Ах, — он подвинул ладонь, прижал к ее ребрам над сердцем. — Я не верю, что нужно было бы сильно уговаривать, милая. С первого момента, как я тебя увидел, я знал, что ты уже посеяла семена в моей груди. Я не мог выбросить тебя из головы. И все еще не могу.

— Даже спустя все это время, — она посмотрела на него, глаза были большими, показывали ее сердце.

Она больше всего боялась, что расстояние навредит им. Они оба знали, что это было не на один раз. Ее мать требовала, чтобы она была полгода дома, и проводить время с Аидом в мире смертных было почти невозможно. Он был нужен тут, а встречи на горе Олимп были не полноценным общением.

Аид поднял ладонь, убрал волосы за ее ухо. Он нежно скользнул по пряди волос, погладил завиток локона.

— Время — ничто, по сравнению с любовью к тебе. Тебя может не быть век, но огонь будет гореть в моей груди. Я восторгаюсь тобой, Персефона. Кора. Дочь Деметры и Зевса. Я бы не женился на тебе, если бы не думал, что любовь будет долгой.

Она хотела спорить. Олимпийцы женились по другим причинам, и большие браки были несчастливыми. Она видела ужасы того, что делали эти браки.

Зевс и Гера, хоть были взрослыми, ненавидели друг друга.

Афродита и Гефест разбивали самооценку друг друга.

Посейдон и Амфитрита, которую не видели веками.

Список тянулся, и каждая история была хуже другой. Персефона не думала о них, когда вышла за Аида. Она была в восторге, что бог, как он, проводил с ней время.

Он увидел эти мысли в ее голове. Он склонился, прижался лбом к ее лбу, вдохнул ее выдох.

— Мы не как они, — прорычал он. — И никогда не будем. Понимаешь?

Она понимала, но ревность и тревога горели, вызывая боль в груди.

Персефона кивнула.

— Да, муж. Я понимаю.

— Тогда идем домой.

ГЛАВА 39


Аид свистнул, пока шел по черному песку несколько недель спустя. Он держал в руке палку для Цербера, хотя пес все время оглядывался. Цербер останавливался каждые пару шагов, садился на землю и скулил, глядя на замок.

— Я знаю, что она там, — рассмеялся он. — Она не будет с нами гулять сегодня.

Это обижало Цербера. Все три головы фыркнули, и Цербер убежал. Он оставался в десяти шагах впереди, оглядывался и раздраженно фыркал.

Аид понимал желание пса погулять с Персефоной. Он тоже любил прогулки с женой.

Теперь она была дома. После ожидания и долгого времени надежды, что она была в безопасности. Ему пришлось долго ждать, а теперь он осознавал, что она вернется в мир смертных.

Потому что Деметра не успокоится, пока ее дочь не будет в ее руках. Хотя, по словам Персефоны, у нее почти не было дел в мире смертных. Она не любила скуку, а с мамой ей всегда было скучно.

Она занялась работой в его замке. Аид улыбнулся и бросил палку снова. Пес убежал, черный песок летел из-под его лап.

Персефона решила заполнить его царство зеленью. Растениями, которые росли в темных влажных местах. Царство мертвых теперь пахло зеленью, наполнилось красотой, которую могла создать только она.

Куда бы он ни шел, он видел ее. В грибах на холме вдали, в деревьях, растущих как-то во тьме. Как приятно было знать, что его жена вернулась! Что она была с ним после многих месяцев тьмы!

Цербер вернулся с палкой, шумно дыша, бока вздымались. Одна голова посмотрела за Аида, отпустила палку. Две другие тоже посмотрели туда, хвост застучал по песку.

— Ах, — сказал Аид. — Она все-таки вышла.

Он повернулся и смотрел, как его красивая жена шла по песку. Ее белый пеплос развевался от ветра. Он облеплял ее округлые бедра и живот, аккуратную талию и сильные от недель труда ноги.

Никто не сказал бы, что Персефона была слабой богиней. Она была королевой во всем.

Она подошла к нему, и он тут же понял, что что-то было не так. На ней не было лица. Она не улыбалась, но и не хмурилась. Она кривила задумчиво губы, морщила лоб в тревоге.

— Что такое? — спросил он, шагнув к ней, вытянув руки.

Тысяча вариантов крутилась в голове. Соседний бог мог прийти в Царство мертвых. Это вызвало бы проблемы, хоть он не знал, что от них хотели. Может, снова Минта устроила проблемы. Ее появление не удивило бы его. Могло быть что-то с героями, полями Элизия, титанами…

Он остановил себя. Аид поймал ее ладони и притянул ее к своей груди.

Персефона улыбнулась, морщины на ее лбу разгладились.

— Здравствуй, муж. Как ты сегодня?

— Я вижу, что что-то не так, — сказал он. — Скажи.

— Ничего такого, — ответила она. Хотя лоб тут же сморщился. — Просто другое. И я не знаю, как ты отреагируешь, когда я тебе скажу.

Это звучало зловеще. Он не знал, о чем она могла думать.

— Хорошо, — он расправил плечи и приготовился к худшему. — Выкладывай.

— Помнишь, я сказала, что мне нужно задержаться? Что мне нужно было поговорить с кем-то перед прогулкой?

— Да, — он указал на Цербера. — Как и жуткий сторожевой пес Подземного мира. Мы оба скучали по тебе на утренней прогулке.

Она улыбнулась, но ее щеки покраснели.

— И я скучала, но я говорила с Гекатой. И мы вдвоем поняли, почему мне было плохо в последнее время.

Он и не помнил, чтобы она говорила, что ей было плохо. Почему Персефона не сказала, что у нее болел живот? Может, она съела что-то, что ей не подошло, и ему нужно было проследить, чтобы ту еду больше не подавали.

Персефона увидела его мысли. Она рассмеялась и покачала головой.

— Нет, Аид. Дело не в еде, и я не больна.

Его разум опустел. О чем она? Если ей не было плохо, и она не съела что-то плохое, то других вариантов он не знал. Хмурясь, он покачал головой.

— Тогда что?

Она глубоко вдохнула.

— Тогда я объясню. Мне было плохо по утрам. Меня беспокоила определенная еда. Я все время плакала и не знала, как это остановить, особенно, когда видела что-нибудь восхитительное, — она склонила голову. — Понимаешь, что я пытаюсь сказать?

— Нет, — честно ответил он. — Я не знаю.

— Аид, — она рассмеялась. — Я пытаюсь сказать тебе, что я беременна.

Кровь прилила к его голове. Он ощущал, как его щеки пылали, но ничего не слышал. Даже зрение сузилось, и он видел только ее встревоженное лицо.

— Аид? — спросила она. — Ты теряешь сознание?

Нет, он не терял сознание, но переживал. Он не знал, что делать.

— Ребенок? — спросил он едва слышно.

— Да, — Персефона звучала робко, словно переживала из-за того, что он скажет, если она продолжит. — Я думала, что ты будешь счастлив.

Счастлив? Он был не просто счастлив. Он не думал, что будет отцом, но этот миг настал. И он был не как Зевс. Он не переспал со случайной нимфой, которая обманом забеременела, и он не был беспечен с любовницами.

У него будет ребенок с женщиной, которую он любил больше солнца. И они создали жизнь вместе.

Он упал на колени без колебаний. Аид скользнул ладонями по ее бокам, прижал ладонь к ее животу, где был его ребенок.

— Наш ребенок? — спросил он, хоть и знал правду.

— Да, — она рассмеялась. — Чей же еще? Глупый мужчина. Мы были вместе на горе Олимп. Время совпадает.

— Сколько еще? — он посмотрел на нее, надеясь, что любовь сияла в его глазах. — Как долго до встречи с ним?

— С ним? — Персефона повторила и прижала ладонь к груди в притворном ужасе. — С чего ты взял, что у нас мальчик?

— Потому что он мой, — он постарался звучать уверенно. — Если у нас ребенок, то это будет мальчик.

Она приподняла бровь.

— Я сомневаюсь в этом, но мы посмотрим. Ждать еще несколько месяцев, милый. Мы не встретимся с ней, пока она не будет готова.

Он не знал, как долго богини были беременными. Как люди? Он не знал, сколько им ждать. Аид ничего не знал о детях, кроме того, что они редко попадали в Царство мертвых, но другие духи заботились о них.

Но эта жизнь в его жене будет наполовину обладать его силой. Половинка него.

Ребенок может быть с его глазами. Хотя, если подумать, Аид предпочел бы ее глаза у ребенка. Ему нравилось смотреть в глаза Персефоны. И тогда у него будут двое, в чьи глаза он сможет так смотреть. Сглотнув ком в горле, Аид попытался говорить.

— Ребенок? — снова спросил он.

Персефона улыбнулась.

— Ребенок с десятью пальцами рук, десятью пальцами ног. Надеюсь, с такой же силой, как у нас. Кто знает, какого бога или богиню мы создали, любимый.

Он прижал ладони к ее животу, словно мог ощутить жизнь там. Хоть ребенок еще не двигался, он ощущал ребенка там. Сила была уникальной. Там росла жизнь, которая повлияет на его.

Они создали чудо, и он не знал, что такое произошло.

Со слезами на глазах он склонился и поцеловал ее еще плоский живот.

— Я обещаю любить ребенка всем существом. Я буду защищать его от тех, кто попытается навредить нашему творению, и я уберу всех со своего пути.

Он смотрел на нее с огнем в глазах, на ее глазах выступили слезы.

Персефона сжала его ладони, притянула их к своему животу.

— Это будет самый любимый ребенок во всех мирах, не только в Царстве мертвых. Мы будем любить ее больше звезд на небе.

— Ее? — повторил он, приподняв бровь, глядя на нее с потрясением. — Почему ты думаешь, что это девочка?

— Предчувствие, — ответила она с искрой в глазах, и он задумался, было ли это просто предчувствие. — Что ты будешь делать, если у нас будет дочь?

Он не знал. Уничтожит мир, чтобы ничто ей не навредило? Выпустит титанов, чтобы никто не подумал идти в Подземный мир с темными намерениями?

Он посмотрел в глаза Персефоне, уверенность звенела в его голосе.

— Что угодно. Я сделаю все, если у нас будет дочь.

Персефона опустилась на колени перед ним, коснулась его лица.

— Ты не знаешь, как я счастлива. Я думала… Я не знала, хотел ли ты детей.

Он не думал, что будет в его будущем. Откуда он мог знать, что эта женщина попадет в его жизнь, еще и принесет ребенка с его глазами? Или его носом? Или его губами?

Аид был так потрясен, что не знал, что сказать. Как выразить эмоции в нем. Он был бесконечно влюблен в нее в этот миг, и смог сказать лишь:

— Я счастлив. Я очень-очень счастлив.

Он прижал ее к сердцу, надеясь, что она останется там навеки.

Может, их жизни снова усложнятся. Несколько месяцев порознь помогли им стать ближе, когда она вернулась. Они не разобрались с ревностью, с ее сомнениями о его любви. Это могло повториться. Он знал, что мог ошибиться, и это снова вызовет тяжелый разговор.

Но пока что он был счастлив обнимать ее. Обнимать их, понял он с ясностью. Его жену. Его ребенка. Все было в одном создании, и его сердце пело, пока он смотрел на нее.

— Олимп, спаси меня, — выдохнул он в ее сердце, поцеловал место, которого коснулись его слова. — Я буду поклоняться тебе до дня, когда тебя заберут из моих рук в смерть. И даже тогда, моя жена, моя королева, я последую за тобой туда, где оказываются боги.













ГЛАВА 40


Чем больше она была в Царстве мертвых, тем больше ощущала молитвы смертных. Персефона сидела у замка на скамье в саду, опустив ладонь на выросший живот, прикрыв глаза. Она отклонила голову и слушала надежды и мечты смертных.

— Королева Персефона, прошу, даруй мне ребенка, — звал один голос. — Я знаю, это не в твоих силах, но, боюсь, мне даруют только душу ребенка, который не выживет. Если бы ты могла дать мне ребенка из Царства мертвых, я дала бы ему жизнь, какую он заслуживает.

Если бы такое было возможно. Она собрала бы всех детей в Подземном мире и послала их к смертным матерям, которые не могли забеременеть. Но такое не было возможным, как бы она ни старалась.

Персефона потерла ладонью живот.

— Скоро, — прошептала она. — Скоро ты будешь в моих руках, малыш.

Она не могла дождаться встречи с ребенком. Она и Аид всю ночь болтали о том, как мог выглядеть их ребенок. Он хотел, чтобы это была маленькая Персефона. С ее шоколадными кудрями, ее глазами и улыбкой, которая могла зажечь солнце.

Но Персефона предпочла бы мальчика, похожего на Аида. Она хотела сына с темными волосами, темными глазами и серьезным лицом, даже во время игры.

Она много времени проводила, мечтая о том, как будет выглядеть ребенок. Много времени.

Еще несколько месяцев, и она вернется в мир смертных, хотя она успеет родить ребенка и подготовить его к тому, чтобы она ушла. Аид собирался воевать, чтобы никто не забрал его жену и ребенка. Но она знала, что они не могли влиять на это.

Ей придется уйти с их ребенком. Но, к счастью, у них было все время мира, чтобы быть вместе.

Мысли не успокаивали. Прижав кулак к животу, она с тревогой сделала отрыжку и решила отыскать Аида.

Он мог потереть ее спину, успокоить ее и напомнить, что все будет хорошо. Как бы тяжело ни было, все станет проще, ведь они будут в этом вдвоем.

Она встала и пошла к его покоям. Она еще не ковыляла, хотя живот уже был большим. Дом ее ребенка вел ее к комнате Аида.

В конце коридора Геката и Танатос ждали у двери. Хмурясь, Персефона остановилась за ними, но они не посмотрели на нее. Они просто смотрели на дверь, словно она могла загореться.

— Я могу помочь? — спросила она.

Геката обернулась с ужасом в глазах. Персефона задумалась, умер ли кто-нибудь. Танатос побелел, как снег, хоть уже был бледным. Он неловко раскрыл крылья, мешая ей войти.

— Ничего не происходит, — пролепетал он. — Все под контролем.

Он вызывал подозрения.

Тревога вспыхнула в ее желудке и поднялась ко рту.

— Что происходит?

— Ничего! — Геката прыгнула перед Персефоной, словно могла помешать ей даже смотреть на дверь. — Ничего, моя королева. Все под контролем, и я предлагаю тебе пока что уйти в свои покои. Мы с Танатосом справимся.

— Справитесь? — Персефона посмотрела ей в глаза, сверля взглядом. — Я не знаю, что вы затеяли, но мне можно войти в покои мужа, когда я желаю.

— Конечно, — Геката взглянула на Танатоса, а потом посмотрела на Персефону. — Но, может, не сейчас?

Вот и все. Персефона не могла сидеть и ждать, пока эти дураки поймут, что за историю они хотят ей рассказать. Она напряглась так, что почти ощущала металл во рту, и он не пропадет, пока она не поймет, что происходило за той дверью.

Она послала лозы с потолка. Они обвили руки Танатоса, придавили его к стене, заставив замереть на месте.

— Моя королева! — закричал он, листья заткнули его рот и помешали говорить дальше.

Геката попятилась от Персефоны, поднимая руки.

— Не связывай меня зеленью. Не нужно.

— Ты помешаешь мне войти в покои моего мужа? — спросила Персефона.

— Нет, но лучше не делать этого сейчас.

— Почему нет? — ее глаза пылали от гнева. Ее сердце гремело в груди, как барабан, бьющий по ребрам.

Геката вздохнула, ее плечи опустились в поражении.

— Смотри сама. Но не говори, что я не предупреждала.

Слова звучали зловеще, и Персефоне казалось, что то, что она увидит за дверями, будет ее виной. Если ей не понравится увиденное, она не сможет выместить гнев на Гекате или Танатосе.

Персефона отпустила магию, и Танатос упал на пол. Его крылья ударились первыми, тяжелый стук разнесся эхом в ее голове.

— Ладно, — ответила она. — Это будет моей виной.

В глазах Гекаты было искреннее сожаление.

— Я пыталась.

Они быстро зашагали прочь, а потом побежали. Убегали от Персефоны. Или от того, что было за дверью.

Ей стало еще больше не по себе. Она сглотнула, вытерла ладони об черный пеплос. Ничто не могло навредить ей. Она была королевой Подземного мира, ничто не посмеет выступить против владычицы.

Персефона опустила ладони на двери и толкнула.

Комната была такой, как она помнила. Черные украшения, красивые вырезанные духи на четырех столбиках кровати. Черные бархатные покрывала и красивый портрет Аида и его семьи над камином в дальнем углу. Это место было ее убежищем, в этой комнате она научилась легко любить мужчину.

Что-то пошевелилось на кровати. Она подумала, что там спал Аид, и что Геката и Танатос оберегали покой господина.

Но длинная худая нога выскользнула из-под покрывала. Нежная и красивая женская нога.

Сначала пришел гнев. Она хотела броситься на кровать в гневе и сорвать женщину с простыней Аида. Она хотела порвать ее на куски за то, что посмела трогать то, что принадлежало Персефоне.

Тьма в ней подняла голову раньше, чем она сделала это. Она зашептала слова силы. Слова означали больше, чем просто ссора с любовницей.

«Узнай, что она хочет, — сказала тьма. — А потом накажи ее».

Персефона не побежала к кровати, визжа, как банши. Она тихо прошла вперед, ее шаги не было слышно. А потом прислонилась к столбику кровати и спросила:

— И давно ты тут?

Как и ожидалось, светловолосая голова тут же показалась из-под покрывала. Минта хорошо скрыла потрясение от голоса Персефоны. Она натянула покрывала до груди, скрывая обнаженное тело. Она перебросила волосы через плечо грациозным движением.

— Моя королева, — осторожно пролепетала Минта. — Прости. Я не слышала, что ты сказала.

— Конечно, не слышала, — ответила Персефона. Она так давила на столбик кровати, что побаивалась, что он треснет.

Как посмела эта мелкая зараза быть в постели ее мужа! Персефона старалась не пускать мысли в сторону темных страхов. А если Аид позвал сюда Минту? Тогда она убьет их обоих. А если Минта ждала ее мужа, как каждую ночь, когда Персефоны не было? Она превратит Подземный мир в свою версию темного безумия.

Но у ее мужа не было повода изменять. И хоть она знала, что он не стал бы, ведь он любил ее, и они строили свою жизнь, страх колол ее сердце.

— Я сказала, — повторила она, — давно ты тут, Минта?

Нимфа посмотрела в окно, словно хотела вычислить по солнцу.

— Уже какое-то время, полагаю.

— И часто ты в это время в этой комнате? — Персефона приподняла бровь, хотела увидеть, какую ложь придумает нимфа.

Минта даже не колебалась с ответом.

— Да. Ты слышала, как Геката и Танатос пытались помешать тебе войти. Почему, думаешь, они так настаивали? Прости, Персефона. Я думала, ты знала.

Ложь была хорошей, и кровь отлила от лица Персефоны. Она на пару мгновений поверила словам, а потом поняла, что Минта совершила ошибку.

Если бы она была тут, пока был Аид, она спала бы. Но, по ее словам, она слышала, как Геката и Танатос спорили с Персефоной. Разве любовница ее мужа не пыталась бы спрятаться? Не стала бы изображать сон и ждать момента, когда Персефона задаст вопрос?

Нет. Она не была слабой, она не поддастся лжи ревнивой женщины. Ее муж был верным, был добрым, и он обещал ей, что их отношения не будут как у олимпийцев.

Она должна была доверять ему. И у нее не было причины верить лживой гадости в кровати ее мужа.

Персефона вздохнула, сорвала одеяло с тела Минты.

— Ты мне врешь.

— Нет смысла врать, — прошипела Минта. Она склонилась и попыталась поймать покрывало, которое стягивала Персефона, оставляя ее нагой. — У нас с Аидом история, ты знаешь.

— Я знаю это, но я знаю и то, что мой муж не стал бы делать то, на что ты намекаешь. И это означает, что ты врешь, хотя я не вижу в этом смысла, — Персефона отбросила покрывало. — Ты скажешь мне, каким был твой план.

Минта прикрыла наготу руками, дрожа в центре кровати.

— Плана не было.

— Разве? — Персефона ощущала темную силу, горящую в своих глазах. Она чувствовала, как тьма тянула за ее душу, пытаясь убедить ее сделать нечто ужасное. То, что изменит сущность Минты.

— Плана не было, — Минта смотрела ей в глаза, но Персефона видела ложь. Она была в темной стороне ее души, грани, которая заставляла ее помнить, почему ей так нравилось быть богиней Царства мертвых.

Плохие заслуживали наказания. И Минта была плохой.

— Ты собиралась соблазнить моего мужа? — спросила она, голос звенел силой.

Минта подняла ладонь к горлу, ее глаза расширились. Слова полились, хотя она явно этого не хотела.

— Да.

— Как ты собираешься это сделать?

Минта попыталась удержать рот закрытым рукой. Будто это остановило бы силу Персефоны.

— Я собиралась умолять его переспать со мной. Принять отношения, которые у нас были, к которым мы привыкли. И если бы он не стал, я бы притворилась тобой.

— Почему?

— Потому что он нервничает. Я нервничаю. Мы должны нервничать вместе, — магия рассеялась, и Минта гневно добавила. — Ты заплатишь за то, что так используешь свою силу. Это против правил Царства мертвых: заставлять других рассказывать их грехи.

Персефона улыбнулась, но не радостно.

— Ты так знаешь, что это было ошибкой.

Мышца дергалась на челюсти Минты, она скрипнула зубами. Она прошипела:

— Он был сначала моим, и он мой сейчас.

— Нет, — ответила Персефона.

Она выпустила тьму в мир, ощутила магию в своем теле. Она теперь была сильнее и опаснее.

Ее рука взлетела, ладонь сжала горло Минты. Она держала нимфу, словно она ничего не весила, вытащила ее из комнаты за шею и потянула по коридорам.

Она смутно слышала крики Минты. Звук привлекал многих из комнат. Они шли за ней, чтобы увидеть, что случилось между злой королевой Подземного мира и бывшей любовницей их короля.

Она тащила брыкающуюся и кричащую Минту к центру двора, где она бросила нимфу на брусчатку. Хоть трава росла, Персефона не стала использовать это против нее. Нет, у нее были планы больше на этот мелкий сорняк.

— Ты пыталась украсть у меня мужа, — прорычала она. Слова разносились эхом по двору, отлетали от камней. — Ты думала, что можно пробраться в его кровать, и он выберет тебя? Вместо меня?

— Да! — крикнула Минта, подняв ладони как когти. — И ты ничего не можешь поделать с этим! Как бы ты ни старалась быть нашей королевой, ты всегда будешь просто девочкой, которую он привел в дом. Невинной, наивной и скучной девочкой, которая не могла развлечь его, даже если пыталась. Ты — ничто. И ты никогда не поймешь его, то, что он сделал, или его желания.

Персефона выпрямилась. Она дала силе пропасть из своего тела. Она была собой. Сильной. Способной. Королева даже без черной разъяренной магии.

— Я достойна его, — ответила она. — Но я устала от тебя.

Вся та сила снова пульсировала в ней, устремилась к Минте стрелой. Она вонзилась в плоть нимфы, и та закричала от боли.

Персефона решила, что это была боль. Нимфа увядала на ее глазах, уменьшалась, стала растением с острыми краями, которое было красивым и приятно пахло. Но она знала, что вкус был таким, что переполнил бы ее холодом, какой был в сердце этой нимфы.

Крик Минты разносился эхом, а потом угас в тишине, весь двор смотрел на то, что сделала их богиня. Тяжело дыша, она посмотрела на мяту. Она изменила мяту навеки, и вина горела в ее сердце.

Она помнила слова, которые нимфа кричала, они крутились снова и снова.

«Ты никогда не поймешь его, то, что он сделал, или его желания».

Закричав от гнева, она растоптала мяту, превратив ее в пятно под ногами.













ГЛАВА 41


Танатос прошел в его кабинет и тихо закрыл за собой дверь.

— Господин, у нас проблема.

Прошу, никаких проблем. Он не мог допустить, чтобы сегодня что-то пошло не так. У него была тысяча дел. Вздохнув, он сжал переносицу и помахал ладонью.

— Говори. Что случилось?

Танатос глубоко вдохнул, открыл рот, и слова полились так быстро, что их было невозможно понять.

— Персефона поймала Минту голой в твоей кровати, и когда она узнала, что Минта снова попыталась тебя соблазнить, она вытащила ее во двор, превратила в растение и растоптала ее.

Его рот раскрылся. Он точно ослышался.

Он посмотрел в глаза Танатоса большими глазами, тот тоже был потрясен. Другой бог не двигался. Как он мог? Он сказал королю Подземного мира, что его жена превратила прошлую любовницу в растение.

— Это было хорошее растение? — спросил он.

— Мы думаем, что она создала новое. Пахло приятно, освежающе, — Танатос потер шею и издал смешок. — Их выросло больше там, где она… кхм, встретила свой конец. Мы не знаем, от Минты это, или Персефона дала им расти, потому что они новые.

Новые растения, которые она создала из тела его бывшей любовницы.

Аид попытался понять эмоции в разуме. Он не расстроился, что Минты не было, хотя должен был. Он имел дело со смертью смертных и богов, должен был хотя бы узнать печаль от потери такой нимфы.

Но он не печалился. Он ощущал сильное облегчение, что стало проблемой меньше. Да, он мог отослать Минту. Но для него стало проще.

Аиду нужно было понять, как Персефона чувствовала себя после этого. Она точно злилась, обнаружив нимфу в его постели. И, учитывая то, как они старались укрепить отношения, это могло все разрушить.

Проклятье. Вся его работа. Испорчена глупой ведьмой.

Он потер лицо снова.

— Почему Минта была в моей кровати?

Танатос шаркнул ногой.

— Она решила, что, если окажется голой в твоей кровати, ты снова в нее безумно влюбишься. Что-то такое. Это мы вытащили из ее подруги-нимфы. Низкой.

Ему было плевать на слова ее подруги. План был глупым, но опаснее, чем она понимала.

— Мне нужно ставить стража у своей спальни? Никто не должен ходить по моим покоям без разрешения! — Аид шлепнул ладонью по столу. — Ты веришь, что я повелся бы на такую глупость?

— Нет, господин. Я думаю, что ты умнее этого, и после всех этих лет ты знаешь, как противостоять красивой женщине.

— Противостоять, — фыркнул он. — Это не противостояние. Мое время с Минтой прошло, и она всегда думала, что хватит искушения ее телом. Я видел ее сердце, ее душу, знал, что не хотел ее. Физически. Эмоционально. Искушения не осталось, потому что ее красота умерла от ее истинного лица.

Танатос бледнел от каждого слова, смотрел на рот Аида, словно не мог поверить словам. Может, и не мог. Танатос был из олимпийцев. Искушение женским телом для него было невыносимым.

Но у них было не так. Голую женщину можно было найти тысячу раз в этом мире. Но женщину с чистым сияющим, как бриллиант, сердцем он искал всю жизнь.

Аид встал из-за стола, забыв о бумагах. Это он сделает завтра. У него всегда было завтра.

— Где Персефона сейчас?

— Мы думаем, что она у Леты, — Танатос вышел в коридор. — Хотя, когда я слышал в последний раз, она шла в Тартар.

Почему его жена была одержима этим местом? Тартар был запрещен для всех, даже он редко ходил туда. Но она была заинтересована титанами больше, чем своим видом.

Он вздохнул и вышел в коридор.

— Я найду ее. Оставь это мне.

— Мне нужно что-то сделать, пока тебя нет?

Аид резко развернулся, удивляясь вопросу Танатоса. Его друг стоял с уверенностью в глазах, веря, что выполнит все, о чем попросит Аид. И Аид понял, что он не был один. Он никогда не был один.

Было странно понимать, что его друзья могли помочь ему. Он не должен был нести всю ношу Царства мертвых один.

— Да, — медленно ответил он. — Несколько героев в полях Элизия хотели бы подать петицию о второй жизни. Они верят, что могут сотворить больше добра в мире смертных, и я не знаю, хочу ли позволять им это.

— И ты доверяешь мне это решение?

Аид нахмурился, задумавшись, а потом кивнул.

— Да. Ты — Бог смерти, Танатос. Ты убил их и принес их души сюда. Если веришь, что они могут совершить больше блага, то позволь им.

Танатос поклонился.

— Твоя воля будет исполнена, господин.

Они разошлись, и Аид ощущал себя легче. Словно часть стресса, ответственности и сложностей его места тут стала не такой плохой. Теперь ему нужно было отыскать свою бедную жену, которая, наверное, думала, что она уничтожила то, что он любил.

Прошлая любовь была не такой плохой. Минта провела время в Подземном мире, должна была понять, сколько силы было в ее действиях.

Он шел по черному песку и нашел Персефону перед входом в Тартар. Она обвила руками колени. Простой черный пеплос окружил ее, как лужа чернил. Цербер сидел рядом с ней, следил, чтобы она не наделала глупостей, например, не ушла во тьму Тартара.

Он стоял там еще какое-то время, смотрел на нее, а она глядела на пасть когда-то великого чудища. Персефона едва моргала. Она не смотрела на Тартар. Она затерялась в своей голове, думала о том, что сделала, и что это означало для нее.

К сожалению, он знал опасность размышлений жены. Она обдумывала каждое свое слово, и ему придется потом платить за это.

Он подошел к ней, сел на песок рядом с ней и отклонился на свои ладони.

— Здравствуй, любимая.

Она вздрогнула, сжавшись сильнее. Он заметил, как она склонялась над своим животом. Даже когда она злилась на себя и свои действия, она следила, чтобы ребенок был защищен.

Она будет чудесной матерью. И он не хотел видеть ее расстроенной.

— Здравствуй, Аид, — прошептала она, прижимаясь губами к предплечьям, обвивая руками колени. — Как ты?

— Я в порядке, — он ждал ее слова.

Ее глаза наполнились слезами, но она не давала им пролиться на щеки. Персефона продолжала смотреть вперед, не глядя на него или Цербера, и он понял, что она задерживала дыхание, чтобы всхлипы не сотрясли ее тело.

Вздохнув, он склонился и обвил рукой ее плечи. Она дала ему притянуть ее в безопасность его объятий, а потом расплакалась.

Аид дал ей выплакаться перед тем, как задавать вопросы. У Персефоны уже был тяжелый день, и беременность мешала ей справляться с такими ситуациями. Она старалась быть хорошей, как бы сложно ни было, и превращение Минты в растение точно давило на ее плечи.

Она отклонилась, когда его туника промокла. Вытерев лицо, она провела ладонью под носом и залепетала:

— Прости. Мне так жаль. Я не знаю, что на меня нашло.

— Ты извиняешься за слезы или то, что растоптала Минту в мятную жижу?

Но он явно сказал не то. Персефона снова расплакалась, сжалась у бока Цербера. Пес хмуро глядел на Аида, словно это была его вина, хотя он ничего не сделал, чтобы вызвать это.

Может, это было не так. Он должен был разобраться с Минтой после первой жалобы жены на нее. А не позволять ей разойтись до такого.

Он вздохнул и притянул Персефону к себе.

— Персефона. Персефона, хватит. Не плачь.

— Не могу! — она шлепнула ладонью по его груди. — Я убила, а ты шутишь!

Да, он шутил. Но они оба были богами, знали, какой короткой была жизнь для всех, кроме их вида. Минта могла рыданиями превратить себя в реку. Ее мог изнасиловать другой олимпиец, заставить родить чудовище-ребенка. После историй ее вида стать растением было не так плохо.

Он прижался губами к ее макушке, погладил ладонями ее спину.

— Я не злюсь на тебя, Персефона.

— А должен, — она шмыгнула и вытерла нос об его тунику. — Она это не заслужила. Я даже не помню, как сделала это. Я злилась, что она назвала меня ребенком. Сказала, что я не пойму, чего ты хочешь, и что только она может тебя удовлетворить. И я… я…

Он разозлился от таких слов. Было время, когда он хотел Минту. Он злился и пытался стать другим, но все еще держался за прошлое. Он злился все время, когда любил Минту.

Аид смотрел на вход в Тартар, видел то же, что и Персефона. Отражение того, что он сделал неправильно в жизни.

— Минта застряла в прошлом, — сказал он. — Века назад я не был достоин тебя. Когда я злился на судьбу и мир, меня могла успокоить лишь та, кто был разбит так же, как и я. Мы были плохи друг для друга, и мы ухудшали жизни друг друга.

— Не заставляй меня жалеть ее, — сказала она.

— Ты должна. Я знаю, что ты обладаешь состраданием, любимая, а Минта была разбитой женщиной, которая не хотела меняться. Она жила в той тьме, тянула ее за собой. Этот яд опасен, а порой заманчив.

Она прижала ладонь к лицу, пряча глаза от его взгляда.

— А я не помогла ей, а превратила в мяту и растоптала. Я все еще ощущаю ее липкость на пятке.

Фу, это было ужасно помнить. Он мог лишь представить, как это давило на ее разум и душу.

Аид погладил ее по спине, притягивая еще ближе к себе.

— Я не виню тебя.

— Я не знаю, почему сделала это. Я не как другие олимпийцы, — она поежилась. — Наказывать ее ощущалось неправильно и правильно одновременно.

— Когда ты поймешь, что во всех нас есть немного олимпийцев? — Аид указал на Тартар. — И часть от них. Опасных богов. Жутких чудищ. То, что ты можешь быть жестокой, не делает тебя менее доброй.

Она уткнулась лицом в его шею, и он обнимал ее, пока она не уснула от слез. Он встал с ней на руках и посмотрел на Цербера, тот заскулил у его ног.

— Знаю, — сказал он. — Просто отнесем ее домой.

ГЛАВА 42


Персефона встала слишком рано, вокруг никого не было, Когда она выскользнула из кровати, Аид спал. Он повернулся, вытянув руку к ней, но не проснулся. Она надеялась, что он полежит так немного. Тени под его глазами тревожили ее, он отчаянно нуждался в отдыхе.

Она не могла спать, ребенок шевелился в животе, и кожа там была напряжена. Она месяцами носила ребенка и была готова уже держать его в руках.

Потирая живот, Персефона скривилась от боли, пронзившей между ногами до поясницы. Такого было много в последнее время. Помогала только ходьба.

И она много ходила.

Прижав ладонь к пояснице, Персефона ковыляла от замка к рекам. Она ходила в последнее время вдоль них, смотрела, что они ей принесут. Каждая река была со своими тайнами, которые никто не видел раньше.

Но сегодня она решила, что Кокитос успокоит ее лучше. Воющая река была местом исцеления тех, кому нужно было поплакать. Боль била Персефону до колен, и ей нужно было утешение.

Каждый шаг ослаблял напряжение в спине, но боль между ногами не пропадала.

— Ну же, — бормотала она, прижав другую ладонь к животу. — Рожать еще рано. Устройся так, как удобнее для твоей бедной мамы, ладно?

Ребенок снова подвинулся и замер.

У Персефоны будто остановилось сердце. Она не понимала, как сильно двигался ребенок. Он постоянно ерзал или стучал пальцами в ее утробе. Но теперь он застыл, и она могла лишь надеяться, что ребенок спал.

Потирая выпирающий живот, Персефона тихо напела.

— Где ты, цветочек? — прошептала она. — Мне нужно снова ощутить твои движения.

Персефона не знала, сколько шла по пляжу. Кокитос постоянно напоминал, что она была не одна. Горе множества женщин составляло ей компанию, пока она не подошла близко к водам, где ее забрызгало.

Она застыла, от страха сердце колотилось. Никто не должен был касаться воды. Она не спрашивала, что могла сделать Кокитос, но, раз это была река горя, она подозревала, что нечто жуткое.

Но когда она опустила взгляд, ее ноги были не у воды. Но ноги и пеплос были в жидкости, и не от реки.

Тихо выдохнув, она кивнула.

— Ах. Вот как. Ты не мог дождаться, пока мать доберется до отца, да?

Боль пронзила ее между ног снова, поднялась по позвоночнику. Она охнула, склонилась и уперлась ладонями в колени. Это была другая боль, и она едва могла дышать.

Она справится одна? Персефона знала, что многие смертные так делали. Они оказывались потом в Царстве мертвых, но гордились тем, чего достигли. Они принесли жизнь в мир, даже если это забрало их жизнь.

Но богиня, как она, не могла умереть. Не так просто.

Боль опустила ее на колено. Она уперлась ладонью в землю, медленно опустилась на песок. Ребенок не давал ей пройти ни шага, пока не увидит свет Царства мертвых.

Персефона глубоко вдохнула, решила смириться с тем, что будет одна. Она сможет. Выживала и хуже. Даже если она не могла вспомнить, когда было хуже.

Тьма в ней подняла голову, сила заполнила ее вены. Она почти слышала, как та тьма шептала, что они будут в порядке. Она не была одна. Почему они думали, что она была одна?

Она смотрела, сияющие духи женщин вышли из Кокитоса. Они прошли к ней с охапками одеял и ткани. Это должно быть невозможным, но это происходило. Яркие духи разложили одеяла вокруг нее, и она ощущала мягкость кожей. Невозможно, но так было.

Вместе они помогали ей рожать ребенка. И порой Персефона была уверена, что умрет.

Проходили часы, женщины сидели вокруг нее, напевая, придавая ей сил. Их молитвы были для здоровья ребенка. Души женщин, которые проиграли и знали, что ей хватит сил выжить.

Боль вспыхнула в спине. Горела между ног, и ее будто раскололи надвое. Она ощутила ребенка. Рожденного из магии, боли и силы. Она не знала, сколько часов рожала, но, в конце концов, призраки опустили кричащего ребенка в ее руки.

Десять пальцев рук, десять пальцев ног. Такие милые, что ее глаза горели.

Девочка.

Темные волосы на ее голове будто впитывали свет, соперничая с волосами ее отца. И когда дочь открыла глаза и вскрикнула, Персефона знала, что их голоса были похожи. Глаза девочки были как у Персефоны, малышка идеально соединила черты родителей.

Счастливо всхлипнув, Персефона прижала дочь к груди и посмотрела на женщин-призраков, идущих к реке.

— Спасибо, — ее голос охрип от криков. — Спасибо, что помогли с родами.

Одна из женщин оглянулась и улыбнулась. Ее нежный взгляд показывал, что женщина знала, через что прошла Персефона.

Последняя связь Персефоны с прошлой жизнью пропала.

Духи этих женщин забрали с собой ее девичество. Хоть она спала с мужчиной, она оставалась ребенком. Теперь, со своим ребенком на руках, Персефона знала, что все, что оставалось от Коры, пропало. Ее детство шло рука об руку с духами, шло к реке, где проведет остаток дней. Она была счастлива, но и печальна, что ее прошлое закончилось.

Ребенок зашумел, и Персефона повернулась к дочери.

— Здравствуй, — она коснулась пальцем щек дочери.

Кожа малышки была невероятно нежной. Как бархат. И она все еще была в жидкостях из тела Персефоны, но оставалась идеальной.

Шаги осторожно приблизились. Персефона подняла взгляд и увидела темные глаза Гекаты.

— Моя королева, — сказала богиня. Ее голос разносил ветер, полный магии ведьм. — Ты создала дочь как я.

— Как ты? — она посмотрела на малышку, ерзающую в ее руках. — О чем ты?

Геката присела на корточки и коснулась пальцем ручки ребенка.

— Она сильная, Персефона. Сильнее, чем мы с тобой понимаем. Но я узнаю магию, которая течет в моих венах. Она больше ни в ком не текла, — она улыбнулась. — До этого.

Персефона посмотрела на ребенка, а потом на Гекату.

— Я не знаю твою силу, Геката. Я всегда просто считала тебя богиней, как мы.

— Я богиня, но не как остальные. Была лишь одна богиня луны, а теперь их две. Наша магия из женских желаний, ведьмовства и тьмы между ног женщины. Мы — божественная женская сила, и мы на границе между смертными и магией, — она нежно погладила голову малышки. — Одень ее в красное. Когда одна из нас божественна, мы носим только красное.

Слова почти ощущались как предзнаменование, словно Геката шептала то, что изменит ткань времени. Она не могла спорить с богиней, особенно, когда ее ребенок был связан с ее силой.

Персефона провела ладонью над дочерью, и красная ткань окутала ее тельце.

Геката тихо выдохнула.

— Спасибо. Это поможет.

Персефона не знала, с чем это поможет, но не спорила с Гекатой.

— Хочешь подержать ее? — спросила Персефона. Она не хотела так скоро отдавать ребенка. Она хотела прижиматься к коже малышки, считать сто раз пальчики дочери, гладить ее пухлые ручки. Но если Геката была так с ней связана, то Персефона полагала, что у Гекаты было право подержать ее дочь.

Богиня магии покачала головой.

— Нет, я не люблю держать детей. Они слишком хрупкие, а я не нежная.

Персефона могла спорить. Геката тщательно выполняла работу, и она двигала горы магией, убирая одну иглу из раненой души. Из всех, кто жил в Царстве мертвых, только Гекате она могла доверить ребенка.

Когда та будет готова.

Резко кивнув, она обвила ребенка одной рукой, другую протянула Гекате.

— Тогда помоги мне встать.

— Тебе стоит выждать пару минут. Нужно время, чтобы исцелиться.

Персефона ощущала, как рвалась, пока двигалась. Кровь была на ее бедрах, стекала по ногам к песку, уже пропитанному ее кровью. Но она не хотела ждать, чтобы вернуться в замок, хотя только родила.

Ожидание только оттянет миг, когда Аид увидит дочь. И она хотела, чтобы ее муж увидел, что они создали.

— Геката, — рявкнула она. — Если бы я хотела ждать и исцеляться, я отдыхала бы тут весь день. Уверена, Аид переживает, и я не хочу заставлять его ждать дольше.

Геката кивнула. Она помогла Персефоне встать и ответила:

— Аид послал меня найти тебя. Он переживал, но я ощущала, что происходило. Я ощутила твою дочь задолго до ее прибытия в мир.

— И ты рассказала ему, что происходило?

— Я сказала, что это путь женщин, и он будет только мешаться, — Геката рассмеялась. — Ему не понравилось.

— Ясное дело, — Персефона скривилась от первого шага, но рассмеялась, подумав о лице Аида. — Как он выглядел, когда ты сказала ему?

— Словно съел плохой гранат.

Они рассмеялись и вместе пошли к замку. Персефона исцелялась с каждым шагом. Сила внутри нее бежала в ранах, успокаивала все, что было порвано и растянуто, пока ребенок покидал ее. Она будет в порядке через несколько часов, может, с ихором, бегущим по ее венам.

Персефона жалела человеческих женщин, которые исцелялись не так быстро. Она жалела женщин-титанов, которые рождали тысячу детей, хотя не понимала, зачем они вообще хотели еще.

Они добрались до замка, Геката удержала ее, когда она пошатнулась.

— Полегче, — сказала Геката. — Еще несколько шагов, моя королева.

Она остановилась и протянула ладонь в крови. Она осторожно коснулась щеки Гекаты.

— Спасибо, — ее голос звенел искренностью. — Спасибо за все, что ты сделала, подруга. Моя дорогая подруга.

Глаза Гекаты наполнились слезами, она резко кивнула.

— Идем, моя королева. Покажем твоему мужу новую дочь.













ГЛАВА 43


Геката сказала ему, что ребенок рождался, и Аид, к его недовольству, застыл. Тысяча мыслей крутилась в его голове, и он не помнил, как двигаться.

Персефона рожала ребенка.

Он вот-вот узнает, был это сын или дочь.

Он мог потерять ее. Хоть он знал, что богиня не могла умереть от родов, они были крепче этого, он видел смертных, приходящих в Царство мертвых после родов. Он видел, какими сломанными были их тела. Он думал, что понимал их боль.

Но осознал, что не мог понять их боль. Ужасы их искаженного тела, которое выпустило ребенка. Хуже было то, что его жена делала это одна и без него.

Он расхаживал в их покоях, ожидая их возвращения. Геката сказала, что пойдет за королевой и поможет ей вернуться в замок. Он должен был доверять ей, что она вернет Персефону целой. Он должен был знать, что она была в порядке.

Его сердце истекало кровью из-за того, что он не был с ней. Он представлял все романтично. Он держал бы ее в своих руках, пока она рожала, и, пока она тяжело дышала, он шептал бы ей слова поддержки на ухо. Это было бы без боли для нее. Король Царства мертвых обеспечил бы это.

Но она была одна.

И ей было больно.

Она нуждалась в помощи, а он и не знал.

Его стошнит, если он продолжит тревожиться. В дверь постучали, и он вскочил так быстро, что нога врезалась в столбик кровати, он пошатнулся. Он распахнул дверь, прижался к раме и посмотрел на женщину, ждущую его на другой стороне.

Аид уже считал жену красивой. Он знал каждый дюйм ее каштановых волос и красоту ее лица. Он знал, как ее ресницы трепетали, как она морщила нос, когда злилась. Он знал, как выглядело ее лицо в счастье, печали и прочем.

Но он не видел ее такой красивой, как сейчас. Она стояла перед ним с ребенком на руках, красная ткань укутывала обеих.

— Моя королева, — его голос разнесся эхом по комнате. — Ты вернулась.

— И принесла подарок, — она подняла малышку, чтобы он увидел лицо ребенка. — У тебя дочь, Аид.

Его колени ослабели. Он сжал дверную раму, надеясь, что не упадет, ведь он не чувствовал ноги.

— Дочь? — прохрипел он.

— Десять пальчиков рук, десять пальчиков ног, и голова с волосами как у тебя, — она приподняла бровь и посмотрела на комнату за ним. — Мы можем войти, или ты заставишь нас с ней тут стоять?

Он встрепенулся. Как глупо он заставил ее стоять, когда мог подержать ребенка. Аид взял дочь, а потом притянул жену в спальню за собой. Он не знал, стояла ли Геката снаружи. Он видел только свою красивую жену, которая сделала ему самый ценный подарок.

Говоря себе дышать, Аид сел на край кровати с ребенком на руках.

— Посмотри на нее, — прошептал он. Аид коснулся пальцем ее лба, погладил идеальные щеки. — Она такая красивая. Как ее мама.

— О, тихо ты, — рассмеялась Персефона. Она скривилась, садясь рядом с ним, и это он заметил. — Ты мне льстишь.

— Тебе все еще больно? — он нахмурился, разрываясь между чудом, которое они создали, и заботой о своей жене.

— Немного.

Он щелкнул пальцами, и ванна появилась в другой части комнаты. Он тут же наполнил ее горячей водой, чтобы ей было тепло и уютно, пока он заботился о ребенке.

Аид встал, протянул руку, чтобы помочь ей, придерживая дочь другой рукой.

— Тебе нужно в ванну. Нужно было подготовить ее еще до твоего прибытия.

Она тихо рассмеялась.

— Ты создал ее за пару секунд.

Может, но ему казалось, что он должен был подготовиться. Он просто сидел тут, ждал ее возвращения, когда он мог готовиться к появлению его девочек.

Его девочек.

Он радостно вздохнул, призвал маленькую ванну для ребенка.

— Давай помоем и ее.

Пока Персефона устраивалась в горячей воды, он неспешно омывал их малышку. Ребенок вел себя хорошо, но он заметил странную печаль в глазах его дочери. Она видела слишком много. Сила в ней уже состарила дух в ее теле.

О детях богов ходила легенда. Хоть олимпийцы родились полностью сформированными, их дети рождались малышами. Но в крохотном теле было существо, которое знало и видело больше ребенка. Она уже была богиней, уже знала невозможное.

Он гадал, что она видела в нем. Подходящего отца? Мужчину, который позаботится о ней любой ценой? Или она видела испуганного мужчину, который не знал, что делал?

— Аид? — позвала Персефона.

Он ополоснул дочь еще раз и укутал в полотенце.

— Думаю, она спит.

— Я еще не слышала такого тихого ребенка.

— Может, потому что она не ребенок, — сказал он. — Сила в ней… как-то кажется знакомой.

Персефона подняла руку на край ванны. Длинные и изящные мышцы ее руки вызвали жар в его груди. Жар был скорее надеждой, чем физическим влечением.

Она улыбнулась, будто знала, какие мысли крутились в его голове.

— Геката сказала, что дочь как она.

Кровь отлила от его лица.

— Что, прости?

— Богиня луны, как она сказала. Редкая.

— Очень, — гора Олимп, что они создали? Их дочь будет сильнее многих, и она сможет убить весь пантеон, если захочет.

Он посмотрел на дочь и шумно вдохнул. Что им делать с такой девочкой? Пожалуй, хорошо, что она родилась в Царстве мертвых. Так он знал, что она будет в безопасности.

Танатос сказал, что им нужно найти кровать для ребенка. Но это была его дочь, и он только получил ее. Аид не мог спать далеко от нее.

Малышка зевнула, и он опустил ее на центре своей кровати, где они могли лечь все вместе.

Его дочь зевнула во второй раз, устроилась удобнее, словно знала, что от нее ждали. Спать. Расслабиться. Дать ее родителям обсудить события дня.

Он повернулся к Персефоне, присоединился к ней у ванны, качая головой.

— Дети богов странные. Я забыл это.

— Она ведет себя не как смертный ребенок, да? — Персефона склонилась над краем ванны, посмотрела на дочь и опустилась в воду. — Она ни звука не издала. И не говорит.

— Заговорит, когда будет готова, — он опустился на колени у ванны, водил пальцами в красной воде. — Уверен, ее слова удивят нас. Ты видела силу в ее глазах?

Загрузка...