Соблазненная подлецом

Глава 6

– Просыпайтесь.

Казалось, голос звучал над ней уже несколько часов. Возможно, дней. Она не хотела просыпаться. Лучше бы она была мертвой. Вокруг, очевидно, не небеса, если, конечно, ангелы не говорят с таким гневом и нетерпением в голосе. Но даже если она жива, Люк стрелял в нее. Зачем ей просыпаться, когда произошло такое? Очень больно это осознавать.

– Зачем мне просыпаться? – спросила Эйврил.

– Значит, я могу задушить вас? – вопросом на вопрос ответил кто-то голосом Люка.

– Вы стреляли в меня. – Она открыла глаза и с удивлением обнаружила, что не чувствует ни страха, ни сильной боли. Может быть, это последствия шока. Лучше всего лежать неподвижно, ведь она наверняка тяжело ранена и потеряла много крови.

Я не стрелял в вас. – Он нависал над кроватью яростной тучей, крепко сжав губы. – Всего лишь бросил в вас камнем, и вы, кажется, потеряли сознание.

– О… – Эйврил села на кровати и резко вскрикнула. – Как же больно! Вы убили бы меня, попади в голову!

– Я попадаю туда, куда целюсь, – пояснил он. – И это просто синяк. Кстати, возможно, вы желаете прикрыться.

Эйврил опустила глаза и обнаружила, что полностью обнажена. Снова. Ее одежда была развешана на стульях перед огнем, и от нее шел пар. Схватившись за край одеяла, Эйврил натянула его до подбородка и села, сверкая рассерженным взглядом.

– Что, черт побери, вы собирались делать? – Он повернулся на каблуках и отошел прочь, словно боялся дать волю рукам. Эйврил не обманывалась, думая, что он сдерживал вожделение.

– Я хотела доплыть до ближайшего корабля, – сказала она. – Одно дело – не пытаться бежать, думая, что вы просто дезертиры, и совершенно другое – понять, что вы французский лазутчик. Я должна была что-то предпринять.

Скрестив руки на груди, Люк смотрел на нее без эмоций и не опровергал ее слова.

– Почему вы думаете, что я – французский лазутчик?

– Потому что вы француз, потому что обманули губернатора относительно истинных причин вашего нахождения здесь, где скрываете этих людей, обучая их для совершения какой-то подлости.

– Сказано почти верно, но вы сделали неверные выводы из того, что узнали.

– И что же в них неверного? – Эйврил очень хотела одеться, так легче сопротивляться.

– Я лишь наполовину француз. – Плечи Люка будто ослабли, он сел на край стола и посмотрел на нее с раздражением. – Я вынужден довериться вам.

– Нет необходимости, если вы – мой враг.

– Возможно, я и есть тот, кем вы меня сочли. Но я не враг Англии. Я – английский морской офицер, и я же – граф Люсьен Мэллори д’Онэ.

– Французский граф? Роялист? – У нее невольно вырвался смех.

– Точнее сказать, конституционный монархист. По крайней мере, им был мой отец, пока мадам гильотина не отсекла его голову, тем самым окончив его политические философствования. – Он с силой провел руками по лицу, и, когда отнял их, взгляд его был безмерно усталым и без малейших признаков недавнего гнева. – Эйврил, вы примете мое честное слово в том, что я сейчас скажу вам правду? В противном случае наше положение безвыходно. Я не смогу доказать здесь и сейчас ничего из сказанного.

– Я не знаю, – задумалась она. – Я бы хотела одеться.

– Зачем?

– Я хочу видеть ваши глаза.

– Тогда я сам подойду к вам. – Он встал на колени возле кровати и пристально посмотрел на нее. – Что же вы видите?

– Мое отражение. И ваш цинизм. И усталость. – Она заставила себя расслабиться и погрузилась во взгляд его серых глаз. – Истину. Истину и гнев.

– Ясно. – Он слегка изменил позу. – Я скажу вам нечто, а вы поклянитесь сохранить все в тайне.

– Кому же я смогу рассказать о том, что услышу?

– Кто знает. – Он встал и подошел к столу. – Мою мать звали леди Изабелла Мэллори, и она вышла замуж за моего отца в 1775 году. В 1791 году, когда король был вынужден принять условия конституции, мне было пятнадцать лет. Мой отец твердо стоял на стороне нового порядка, полагая, что демократическое правление в состоянии предотвратить кровопролитие и революцию. Маман настаивала, что оно сулит только беды и несчастья, но она не смогла переубедить отца и объявила, что в таком случае она возвращается к родителям в Англию. Я хотел остаться во Франции, но отец сказал, что мой долг – оберегать маму и он пошлет за нами, когда во Франции воцарится свобода и процветание, по его расчетам, в самом скором времени.