Собственность мажора

Глава 5

– Такие ноги иметь противозаконно, – прислонившись плечом к перегородке моей примерочной, проговаривает Анька.

– В смысле, ими только детей пугать? – уточняю я, рассматривая свои бесконечные конечности.

– Не прикидывайся дурочкой, – закатывает она глаза.

Кусая губу, смотрю на себя в большое зеркало.

Да, я лукавлю. Кажется, выглядит отлично. Серое платье-свитер до середины бедра, черный капрон, черные вязаные чулки чуть выше колена и мои любимые военные ботинки. Сюда очень подошел набор цепей с разными кулонами, который предложил продавец-консультант и моя новая бордовая помада.

У меня свидание с самым настойчивым типом в радиусе пятидесяти километров.

«Подъеду через пятнадцать минут», – читаю на дисплее своего телефона и засовываю его назад в карман шубы.

Самого настойчивого и самого пунктуального.

– Это твой цвет, – говорю подруге, ловя ее отражение в зеркале за своей спиной.

Короткое бархатное изумрудное платье с кружевом барбарисового цвета по подолу и высокой дизайнерской горловиной.

– Просто отпад, – добавляю, рассматривая ее миниатюрную, идеально правильную фигуру.

Ноги с округлым лодыжками, узкие плечи, тонкую талию и прочие прелести, вроде смурных зелёных глаз и надутых губ.

– Новая коллекция, – сообщает она, вертя в руках болтающийся на рукаве своего платья ценник.

– Да, у меня тоже, – вздыхаю я, заталкивая в пакет свои джинсы и свитер.

Но, как я уже говорила, быть «падчерицей» известного в городе бизнесмена очень удобно. В частности, количество моих карманных денег в какой-то момент резко увеличилось с практически нуля до четырехзначных сумм раз в месяц. Разумеется, это рука моей матери, и я предполагаю, что она не сильно меня балует. Думаю, что ей на карман достается гораздо больше, а то что она отполовинивает мне – так, мелочь, которую некуда пристроить.

Хотя бы в этом ее мужа нельзя упрекнуть. Когда дело касается мамы, он, черт его побери, не жадный! Но деньги счастья не приносят, теперь я это совершенно точно знаю.

– Бери, – говорю Анютке. – Я заплачу за своё и твоё.

Согнувшись пополам, трясу волосами и собираю их в высокий хвост на макушке.

– Ну нет, – трясёт она рыжей головой. – Это как? Я так не могу…

– Обыкновенно. Карточкой.

– Неудобно… – топчется она на месте.

– Это деньги Баркова, не мои, – просвещаю я. – А он у нас меценат.

Мы с ней хихикаем, но она все равно упорствует:

– Зачем оно мне. Куда его носить?

– Сводим мою маму в ресторан, – вдруг вспоминаю я пришедшую мне в голову идею. – Завтра вечером.

– О-о-о, – воодушевляется подруга. – В тот морской? Новый?

– Да, – киваю я. – И деда твоего возьмём. Он ей понравится.

Анькино лицо расплывается в широкой улыбке.

– Я… я ему тогда сейчас позвоню… – скрывается она в соседней примерочной. – Ему же костюм нужно выбрать. Ну типа подходящий…

Улыбаюсь, набрасывая на плечи шубу.

Да уж. Анькин дед прям «денди». Щуплый, но очень бодрый дедуля в круглых очках и этих его костюмах, которым лет больше, чем нам с ней вместе взятым. Он профессор математики, и на его лекции до сих пор выстраиваются очереди.

Маме он понравится. Ей нравятся умные люди, а Максим Борисович о-о-очень умный и очень интересный человек.

То что нужно, чтобы развеяться.

Когда я уходила, она опять сидела на этом чертовом диване рядом с этой чертовой елкой и читала книгу… одна. Вернее, в компании Черныша и нашей Морковки. Той, что у неё в животе. Сомнений нет, у моей будущей сестры ноги будут ещё длиннее, чем у меня. Даже страшновато, но если помножить гены ее отца и матери, других вариантов быть не может…

«Я на стоянке. Второй выход», – сообщает мой телефон.

Смотрю на себя в зеркало, вполуха слушая тарахтение подруги за тонкой перегородкой. У меня немного горят щеки, и глаза тоже странно блестящие.

Застегнув короткую шубу на все крючки, перебрасываю через плечо сумку и прошу Аньку, заглядывая в ее примерочную:

– Возьмёшь себе? Я завтра заберу.

Протягиваю ей пакет со своими вещами.

– Угу… – натягивает она на себя черные лосины и белый свитер толстой вязки.

Расплачиваюсь на кассе и мы прощаемся, поцеловав друг друга в щеки.

Пробираюсь через толпы снующего по торговому центру народа, повсюду встречая знакомые лица.

На втором выходе красуется огромная елка, украшенная зелеными и красными бантиками и триллионом фонариков, а за стеклянной вертушкой двери настоящая метель.

– Б-р-р-р… – поднимаю воротник, оказываясь на улице, где ледяной ветер спирает дыхание и застывает в носу.

– Привет, длинноногая, – слышу за спиной, прежде чем меня сграбастывают в охапку медвежьи руки.

– А-й-й… – смеюсь, когда меня волокут в сторону парковки, заставляя двигать ногами, которые практически болтаются в воздухе.

– Не передумала? – спрашивает Артем, обдавая мою щеку теплым дыханием.

– Нет, – пытаюсь повернуть голову, чтобы увидеть его лицо, но он позволяет это сделать, только когда оказываемся у его Форда, который уже успел покрыться тонким слоем снега.

Развернув меня к себе, упирается руками в машину вокруг моей головы и смотрит сверху вниз, слегка улыбаясь. На нем черная шапка и все тот же пуховик. Лицо гладко выбрито, и, несмотря на первые признаки сумерек, я отчетливо вижу его яркие карие глаза.

– Помада? – усмехается он. – Это ты зря.

– Попридержи коней, – советую, толкая его в грудь.

В самом деле, если дать ему палец, он оттяпает руку по самый локоть.

– Так что, – вздыхает, подхватывая одетыми в перчатку пальцами кончик моего хвоста. – Не передумала?

Он предложил пойти в кино, я согласилась, но обозначила, что мы пойдем в старый городской кинотеатр, который находится далековато от центра. Но мне там очень нравится. Там рядом сквер и сохранилось много исторических зданий вокруг. В общем, там очень атмосферно. Мы с Анькой бываем там пару раз в месяц, все таки путь не близкий.

– Нет, – повторяю я. – Там маленький уютный зал. И попкорн вкусный.

– Ты оригиналка… – с тоской смотрит на светящееся здание торгового центра он.

Снова смеюсь его актерским способностям, а Артем открывает мне дверь, объявляя:

– Тогда погнали.

Забираюсь на пассажирское сидение и целых сорок минут наслаждаюсь поездкой.

Он умеет смешить. Умеет быть обаятельным. И дерзким. Но все же чувствует – если на мое колено вдруг приземлится его наглая лапа, он останется без нее.

– Никогда тут не был, – открывая мне дверь, осматривается по сторонам.

Сквер волшебно подсвечен. Старая советская конструкция кинотеатра тоже.

Внутри семейная пара с малышом лет пяти, двое подростков и парочка хихикающих девочек, которые хихикают и шепчутся глядя на Артема.

– Вау… – хмыкает он, подходя к кассам. – Надо было заранее приехать, очереди такие. Че не предупредила?

– Тебе еще кто-то нужен? – выгибаю я брови.

– Весь восьмой ряд, – объявляет он кассиру в ответ на мой вопрос, после пристального изучения карты мест.

– Эй… – дергаю его за рукав, и понизив голос бормочу. – Ты чего? Зачем…

– Зачем? – наигранно изумляется он.

Восьмой ряд – последний. Чем занимаются на последних рядах кинотеатров знает даже младенец на клеточном уровне, тем не менее, я не готова к… приставаниям. И помимо прочего, это откровенное мажорство, потому что вряд ли тут найдутся еще желающие приземлиться на восьмой ряд, при наличии остальных семи свободными.

Очевидно, мое лицо теряет налет безмятежности, потому что карие глаза вдруг становятся цепкими и внимательными. Смотрят в мои, пока их хозяин теряет налет веселости.

– Хочешь другой ряд? – спрашивает он спокойно, становясь немного сдержанным.

Это очень похоже на такую особую манипуляцию. Первым моим желанием было воскликнуть “нет, что ты, продолжай делать то, что тебе хочется, зачем спорить по поводу такой мелочи”, но вместо этого я беру на раздумья паузу в тридцать секунд, после которой подхожу к карте мест и начинаю изучать ее так, будто вижу впервые.

Я представляла себе этот поход в кино немного иначе.

Не как обжимания на последнем ряду, а именно это и предполагалось им, исходя из имеющихся вводных. Я не хочу вдруг оказаться у него на коленях, и не хочу чтобы его руки вдруг оказались у меня под свитером. Это не то, чего я хочу. Не то, чего я хотела.

– С пятого самый лучший обзор, – говорю хрипловато, не глядя на него. – А третий для тех, у кого не очень со зрением.

– У меня все окей, – коротко отзывается Артем.

– И у меня.

– Два центральных, пятый ряд, – сдержанно говорит он кассиру, и я понимаю, что этот вечер потерял свое очарование.

Молча занимаем свои места, и он протягивает мне ведро с попкорном, которое я принимаю так же молча.

Свет гаснет, и на экране вспыхивает картинка.

Зал на девяносто пять процентов пуст. Засовываю в рот горсть попкорна, чтобы как-то задавить неприятный ком в горле, когда на пол под экраном ложится полоска желтого света.

Ненавижу когда опаздывают. В этом кинотеатре особенно. Но чертов попкорн застревает у меня в горле, когда вспышка взрыва на экране освещает прибывшего.

Мое сердце делает сверхзвуковой рывок.

Немного повернув голову, смотрю на Артема. Откинув голову на спинку кресла, он смотрит на экран, и явно нему курсе, кого вдруг принесло.

Снова смотрю на проход, по которому, не трудясь пригибаться, движется Никита Барков собственной персоной. Одетый во все те же спортивные штаны, которые я видела утром. В капюшон толстовки и короткий пуховик. Ничего особенного, но это он и все тут. Это его гибкая высокая фигура, и я видела его лицо.

Что он здесь делает?!

Один.

У него подмышкой попкорн. И он садится на второй ряд.

Что за странный выбор? Почему второй? Здесь на второй садятся только дурачки, потому что оттуда косой угол. Поэтому он и пустой…

Моей руки вдруг касается грубоватая большая ладонь. Пальцы мягко раздвигают мои и сцепляют наши руки в замок, а потом кладут их на крупное мужское бедро. Я не сопротивляюсь, не мигая смотря на экран. Не сопротивляюсь, потому что моя рука сейчас существует отдельно от моего разума.

Я уже две недели планировала этот кинопросмотр. Мы планировали с Аней. Но сейчас я не могу сконцентрироваться на экране. Мои глаза то и дело скатываются вниз к центральному месту второго ряда. Барком сидит, ничем себя не выдавая. Ничем не выделяясь. Из-за спинки сиденья торчит только капюшон.

Большой палец Артема медленно гладит мой. Это щекотно и приятно. И я наконец-то решаюсь повернуть к нему голову. Он поворачивает свою ко мне, и вид у него мрачный. Отвернувшись к экрану, пытаюсь расслабиться и получать удовольствие, но теперь это сделать вдвойне сложнее.

Я думаю о том, что будет, когда зажжется свет.

Когда он зажигается, я пытаюсь оттянуть момент вставания до последнего. Долго копошусь с попкорном, долго роюсь в карманах, хотя Артем уже стоит надо мной, но не торопит.

– Только этого придурка тут не хватало, – вдруг говорит он, и это звучит немного ожесточенно.

Без подсказок смотрю на третий ряд, с которого поднимается высокая широкоплечая фигура в синем капюшоне. Глядя перед собой, медленно бредет по ряду, и я с облегчением встаю.

Не знаю какого черта, но я не хочу, чтобы он видел меня. Нас. Что за дурь?

Начинаем выбираться, и я торможу нас, как могу. Артем берет меня за руку, когда выходим из ряда, и в этот момент за нашими спинами раздается звонкий женский голос:

– Молодой человек, вы шапку забыли!

Голова Баркова делает резкий поворот, и его глаза мгновенно спотыкаются о меня, потому что я маячу на ступеньках, как поднятый флаг.

Светлые брови еле заметно ползут вверх. Он совершенно точно не ожидал такой встречи. Взгляд цепляется за наши сплетенные с Артемом руки и делает быстрый прыжок к моему лицу, а потом к лицу Артема. Между его глаз появляется морщина, и они снова возвращаются ко мне, застывшей в каком-то дурацком оцепенении. Стекают вниз по моим ногам, одетым в черные вязаные гольфы, и потом плывут обратно.

– Я сейчас… – буркает Артем, выпуская мою руку и возвращаясь к нашим местам, чтобы забрать свою шапку.

Проводив его глазами, Барков отворачивается и широким шагом скрывается в двери.

С моих плеч будто скатывается гора.

Делаю выдох, понимая, что все эти тридцать секунд не дышала.

– Пошли? – хрипловатый голос за моей спиной.

Выйдя на улицу, поднимаю воротник шубы, осматривая пустую парковку, и мое сердце опять бесится, потому что рядом с апгрейденным громадным Фордом зажигает фары черный БМВ.

Машина не трогается с места, чем неимоверно меня нервирует. Тихое, но агрессивное рычание мотора тоже.

– Пошли, – говорит Артём, снова беря меня за руку и подводя к своему гиганту.

Исподлобья кошусь на БМВ, пытаясь разглядеть водителя, но у Баркова все окна затонированы ровно настолько, чтобы были соблюдены все требования ГОСТов, но при этом разглядеть внутри нельзя было бы ничего! С учетом того, что он никогда не лихачит, все это какие-то нестыкующиеся друг с другом пазлы. В нем таких нестыковок вагон и маленькая тележка. Один только случай двухдневной давности чего стоит. Он приехал за мной в пятницу, потому что кроме него больше никто не подумал о том, что я могу застрять где-нибудь в городе в минус тридцать, так как в тот день даже такси вызвать было невозможно. Половина маршруток не завелась с утра, а трамваи были переполнены. Все это я увидела, пока мы пробирались по городу к дому, и пока не вышла из здания универа, даже не догадывалась о том, что творится за окном. Наверное, как и моя мама.

Но Никита Барков знал что там творилось…

Какого черта он не уезжает?

Артём помогает забраться в машину и захлопывает дверь, трусцой обегая капот.

Прячу подбородок в воротник шубы, глядя перед собой.

– А вы не лучшие друзья, да? – спрашивает он, усевшись на водительское место. – У вас в семье здороваться не модно?

Я бы не хотела обсуждать «семейные» дела с посторонними. Все-таки, Барков-старший почти публичная личность, и его дела должны иметь какую-то частную неприкосновенность. Это все отговорки, на самом деле я просто не хочу поливать его сына грязью перед кем-то, кроме Аньки. Вот с ней я никогда не скуплюсь.

Внутренним зрением чувствую присутствие рядом БМВ.

За это время можно было прогреться два раза и спокойно отчалить. Но машина все еще здесь. И у Форда, в отличии от неё, передние стёкла не тонированные.

Барков, чтоб тебя… проваливай!

– Мы уже здоровались сегодня, – вру я.

На самом деле мы никогда не здороваемся.

Наше знакомство выглядело так, будто я до него парней не видела. Но я и правда втрескалась в него тогда. С первого взгляда, как полная дура.

Просто он был другой.

Блондин. Необычный и красивый. Значительно выше и значительно тяжелее меня, что случается в моей жизни не так часто. Видимо, мажорство меняет в людях какой-то ген и они становятся вот такими – глубоко уверенными в себе болванами с модными стрижками и усмешками в глазах.

Когда мы встретились в первый раз, он так на меня посмотрел… С удивлением и заминкой. Он на меня пялился! Но потом понял, что я просто лужей растеклась, и в туже секунду обрубил мне все крылья, явив свое истинное хамское лицо!

И этот придурок не знаком с таким словом, как «привет». Если услышу от него такое, получу культурный шок.

– Давай я, – тихо говорит Артём, забирая себе мои руки, которые я по инерции грела дыханием.

Он обнимает их своими тёплыми ладонями и подносит к губам. Сосредоточенно дует и поднимает на меня спокойный глаза.

– Что-то у нас не так пошло, да? – спрашивает он.

– Угу…

Смотрим на наши руки, и я не знаю что сказать. Мои мысли пляшут, как пьяные.

– Давай ещё раз попробуем? – подняв пальцем мой подбородок, предлагает Артем.

Глубоко вдохнув, смотрю на парня.

Он ждёт, и в его глазах нет даже намека на веселье.

Просто мне нужно выкинуть из головы черный БМВ, вот и все. И его водителя тоже. Навсегда. Перешагнуть и топать дальше. Если он думал, что я стану за ним бегать, как собачонка, то это не так! Я не буду бегать, Барков. Можешь быть спокоен.

– Просто… давай не будем сильно спешить? – прошу я тихо.

– А мы разве спешили?

Ну вот.

– Артём Тракторович, – строго говорю я. – Мы только вчера познакомились.

Его губы разъезжаются в улыбке. Щёлкнув меня пальцем по носу, говорит:

– Да? А мне показалось, будто мы всю жизнь знакомы.

Улыбаюсь, качая головой. На душе становится легче. Пристегнув ремень откидываюсь в кресле. Мотор Форда начинает тарахтеть, и машина плавно сдает назад. Выруливаем на дорогу, и так же плавно пускаемся в обратный путь.

Запрещаю себе смотреть в зеркало. Вместо этого тихо спрашиваю:

– Почему он придурок?

– Кто?

– Барков, – поясняю, глядя в окно.

Артём издаёт смешок и удивленно бросает:

– А ты что, не согласна?

Я очень даже согласна. Но я не могу просто принять его мнение, как факт. Мне бы хотелось понять, на чем оно основано. Ладно. Мне просто, черт возьми, нужно знать, почему придурком его считаю не только я!

– Может быть… – пожимаю плечом.

Чувствую на своем лице пристальный взгляд, но упрямо смотрю перед собой.

– Ну я не знаю, – говорит Артём спокойно. – Наверное, таким родился.

– Каким?

– Хочешь о Баркове поболтать? – спрашивает раздраженно.

– Не кричи… – говорю мрачно.

– Даже не начинал, – резко даёт он по тормозам.

До следующего светофора едем в полной тишине. И до того, который за ним, тоже. Я уже решаю, что тема закрыта, но тут вдруг слышу:

– Он в школе был «троллем».

– В смысле? – смотрю на парня удивленно.

Барков? Троллем?!

Смотрю в боковое зеркало, но за нами нет никаких черных БМВ.

– Они переехали откуда-то. Пришёл к нам классе в пятом. Зализанный, как придурок. И такой дотошный, просто жесть. Руку всегда тянул, на любой, блин, вопрос. Просто адский ботан, – хохотнув, продолжает он. – Прямо настоящая девка. И он класса до восьмого ходил с таким дебильным «дипломатом». Ну знаешь, такой квадратный с замками-крокодилами…

– Знаю, – почему-то хрипит мой голос.

– У его бати тогда денег не было ему даже на портфель нормальный. Они в общаге вроде жили вдвоём.

– И что? – вдруг злюсь я. – Поэтому он придурок?

Меня вдруг неимоверно злит такое высокомерное и поверхностное мышление в отношении кого бы то ни было!

– Нет, не все, – сделав голос ледяным, Колесов намекает на то, что ему не нравится такие наезды в его адрес.

Поджав губы, смотрю на снежинки, которые засыпают лобовое стекло, но дворники безжалостно их разгоняют.

– Он был недотрогой. Ни с кем из пацанов не общался. Такой странный фрик.

– А с ним хотели общаться? – буркаю я, прекрасно представляя, какими жестокими бывают дети.

– В основном его все стебали, – рассуждает Артём. – Но правда, не стебануть его – это надо было быть совсем ленивым. Он пару лет проходил в одном и том же свитере и галстуке. Галстуке, – качает он головой, будто погрузился в воспоминания.

Мне становится дико неприятно от всей этой истории. Лучше бы я не спрашивала. Лучше бы я не спрашивала, теперь придурком мне кажется не Барков, а Артём Трактор Колесов.

– Учился на одни пятерки. Ни одной, блин, четверки! Ни одной. Учителя его просто боготворили.

– Он закончил школу с золотой медалью, – вдруг говорю я.

– Ну да, папаша подсуетились, – усмехается он.

– Это официальная версия? – грубо спрашиваю, посмотрев на него.

Сжимаю зубы, не понимая, почему все это так меня бесит?

– Это факт, – бросает он.

Это фигня собачья! Его медаль в рамке висит в кабинете его отца. С проплаченными достижениями так не поступают!

– И что дальше? – спрашиваю я.

– Дальше он начал драться, – жестко говорит Колесов. – Бросался на всех, как псих, пока отца в школу не вызвали. Че-то он там ему вправил, но до девятого класса сынок его все равно был, как отшипенец. С ним водиться было позорно.

– А после девятого? – опять хрипит мой голос.

– После девятого его батя начал что-то там зарабатывать, и его перевели в гимназию первую, но там тоже был какой-то скандал, – снова усмехается Артем.– Даже не знаю, где он в итоге доучился. И, судя по тому, что его выперли из универской команды программистов, нифига не поменялось. Как был он придурошным ботаном, так и остался.

Выперли из универской команды?

Картинки за окном сменяют одна другую, и под гробовую тишину салона это выглядит странно.

Вижу «родной» указатель на улицу с домом Барковых и заранее отстегиваю ремень. Как только машина тормозит у ворот, тянусь к ручке и, обернувшись, спрашиваю:

– Он тебе тоже дал в нос?

– Нет. Он до меня бы не допрыгнул.

– Сейчас допрыгнет.

– Так ты тоже из этих? – с иронией бросает он, глядя на меня, как на жалкую дуру.

– Из каких?

– Из тех, кто по нему сохнет.

Мои щеки обдает жаром. Лицо Колесова становится презрительным. И в этот момент я немного его боюсь.

– Я – это я, – говорю, отвернувшись. – И со вчерашнего дня ничего не изменилось.

Выпрыгнув из машины, громко хлопаю дверью. Скрипя снегом, прохожу в калитку, злясь от того, что парковочное место младшего Баркова пустое, и от того, что мне есть до этого дело.