Сокровища Монтесумы

1.

Нью-Мексико Август 1897

Запах крови и грязи проник сквозь тьму его затуманенного сознания. По мере того как он приходил в себя, все сильнее чувствовалась боль, растекающаяся от левой руки по всему телу.

Мэтт Деверо с трудом разлепил один глаз и уставился мутным непонимающим взглядом на неясную коричневую массу у него перед носом. Затем, чуть приподняв голову, попытался сфокусировать взгляд на сухих длинных иглах сосны, на которых в настоящий момент лежал. Вид этих иголок неким таинственным образом напомнил ему то, что случилось с ним совсем недавно. Он вспомнил, как оказался здесь, среди густой лесной чащи в горах Сангре-де-Кристо… в качестве приманки для койотов.

Он вспомнил выстрел, обжигающую боль в плече, вспомнил, как свалился с лошади. И вспомнил голоса, которые слышал, когда падал. Мэтт узнал их, так как уже слышал раньше, по крайней мере однажды, а именно вчера, во время игры в покер в Сан-Мигуэле. Игра шла по-крупному, и он выиграл как раз перед тем, как отправиться в Санта-Фе.

То, что он скатился по этому склону, без сомнения, спасло ему жизнь. Если бы он упал на том месте, где его застигла пуля, Клив и Сэм Хейли вместе со своей шайкой давно бы его прикончили. Видимо, они просто решили, что он мертв или вскоре умрет. Его пресловутая удача его не подвела… во всяком случае, он на это надеялся.

Мэтт перекатился на спину. Низкое, чуть дрожащее рычание заглушило стон, вырвавшийся из его горла.

В то же мгновение Мэтт забыл о боли. Его прошиб холодный пот, и желудок сжался от страха. Он поднял взгляд к голой скале, нависшей над ним футах в шести над головой.

На краю скалы сидела огромная кошка. Хищник не сводил с него своих золотистых загадочных глаз. Он сидел неподвижно, только чуть подрагивал кончик свернутого кольцом длинного хвоста. Казалось, этот хвост жил собственной беспокойной жизнью.

Всего один небольшой прыжок — и пума, или, как ее называли в этих краях, — кугуар, окажется прямо на его груди. Мэтт медленно потянулся к правому бедру, но, обнаружив там лишь пустую кобуру, с трудом сдержал еще один стон. Должно быть, “кольт” вывалился при падении. Черт побери! Кажется, ожили ночные кошмары его юности. Надо же! Выжить при нападении этих головорезов только для того, чтобы закончить свои дни в качестве обеда!

Кугуар обнажил белоснежные клыки, мускулы на его морде чуть дрожали в тихом, грозном урчании. Он зашипел по-кошачьи, но так громко, словно паровоз, выпускающий пар.

Этого звука было достаточно, чтобы любого напугать до состояния слепой паники. У Мэтта упало сердце, но он слишком часто смотрел в лицо смерти, чтобы позволить страху лишить его самообладания,

У него еще оставался длинный охотничий нож в ножнах на поясе. Нащупав рукой костяную рукоятку, Мэтт почувствовал себя чуть увереннее. Против такого зверя нож был не самым надежным оружием, но все же это было лучше чем ничего. Впрочем, у кугуара оставалось десятикратное преимущество, если учитывать, что его клыки и когти стоят десятка таких ножей. Да к тому же у него было явное преимущество в скорости и силе; Мэтт в его положении никак не мог с ним в этом состязаться.

Мэтт чуть приподнялся на локте. Стараясь двигаться как можно медленнее и незаметнее, чтобы не спровоцировать кошку на нападение, он огляделся в поисках потерянного револьвера. Тот валялся в нескольких ярдах ниже по склону, еле видимый среди опавших сосновых игл. Кугуар поднялся на ноги.

Мэтт напрягся. Но кошка, вместо того чтобы совершить последний смертоносный прыжок, отчего-то начала обходить выступ скалы. Ее густая лоснящаяся шерсть была гораздо темнее, чем у пум, которых Мэтт не раз встречал на южных территориях, скорее золотисто-коричневая, чем желтая. Хвост с черным кончиком беспокойно раскачивался в такт осторожным крадущимся шагам.

Мэтт стал подбираться к револьверу, отползая назад по склону на локтях и мучительно ожидая, что любое его неосторожное движение может оказаться последним. Рана на руке опять начала кровоточить. Запах свежей крови разлился по воздуху, как открытое приглашение к обеду.

Без всякого предупреждения или подготовки огромная кошка прыгнула.

Мэтт рванулся в сторону. Он перекатился назад по склону, схватил револьвер и чуть приподнялся, сжимая его в руках.

Пума приземлилась в нескольких футах от того места, где перед этим лежал Мэтт. Ее мощная грудь мягко спружинила при ударе о землю. А затем она пробежала еще немного вперед неровным свободным шагом. Когда она поравнялась с деревьями, Мэтт повернулся за ней, направив дуло прямо в грудь зверя.

Здравый смысл требовал от него нажать на курок. И все же он колебался.

Зверю ничего не стоило прыгнуть прямо на него и разделаться с ним в одно мгновение. Почему же он приземлился так далеко? Если бы этот совершенный по самой своей природе охотник хотел убить его, Мэтт не лежал бы здесь и не рассуждал об этом.

Ему живо припомнились рассказы бабушки-индианки из племени навахо. Эти детские воспоминания нашептывали ему о колдовстве и таинственных духах, появляющихся в облике животных, которые охраняют нас в нашей земной жизни. Появление кугуара означало, что нападение со стороны враждебных сил может быть успешно отражено, если довериться великой тайне и кругу жизни.

Мэтт был ранен и брошен в заросли кустарника на верную гибель, но, очнувшись, обнаружил рядом с собой кугуара, внимательно наблюдавшего за ним и, несмотря на его плачевное положение, даже не попытавшегося на него напасть. Случайное совпадение?

Зверь уже достиг края деревьев. Янтарные глаза сверкали, словно пара золотых монет. Взгляд кошки был направлен прямо на него. Мэтта прошиб холодный пот.

Мелькнула мысль: уж не потеря ли крови лишила его остатков разума? Любой здравомыслящий человек, научившийся выживать в этих суровых краях, где каждый день идет борьба не на жизнь, а на смерть: с местными бандитами — команчерос, с индейцами или просто с невыносимой жарой и песчаными бурями, — ни минуты не колеблясь, спустил бы курок.

Но народ его бабушки верил, что кугуар обладает мистической силой и способен наделить мудростью и дать исцеление тем, кто почитает духов и ищет с ними связи. Впрочем, эта часть его жизни закончилась в одиннадцать лет, когда его отец-француз и полукровка-мать скончались от тифа и католические священники забрали его из племени, чтобы отдать на обучение в миссионерскую школу. Все, чему он научился у навахо, напоминало теперь отдаленное, слабо звучащее эхо, едва доносящееся сквозь двадцать два года его жизни, которую едва ли можно назвать добродетельной. И тем не менее он все еще уважал веру своих индейских предков.

Он нервно потер курок револьвера большим пальцем. Придя к окончательному решению, он поставил его на предохранитель, опустил револьвер дулом вниз и медленно сунул в кобуру.

— Не дай мне пожалеть об этом, приятель, — пробормотал Мэтт, обращаясь к гигантской кошке. Кугуар продолжал сидеть неподвижно.

Должно быть, он сошел с ума. Кто он такой, чтобы удостоиться духа-хранителя? Подобной чести достойны лишь воины и святые, стремящиеся к духовному совершенству, а вовсе не строптивые, упрямые циники, познавшие все худшие стороны жизни.

Но, как ни странно, страх куда-то исчез. И неважно, что практическая часть его сознания продолжала настороженно следить за каждым движением животного.

Взгляд Мэтта, на миг оторвавшись от кошки, скользнул вверх по крутому глинистому склону, покрытому сосновыми иглами. Обратный путь наверх обещал быть достаточно неприятным.

Внезапно его пронзило острое чувство беспокойства. Он потерял слишком много крови, пока лежал без сознания. Весь его рукав от плеча до манжета был красным от пропитавшей его крови.

Засунув два пальца в дырку на рукаве, проделанную пулей, Мэтт разорвал ткань, чтобы осмотреть рану в плече. Хотя попытка Хейли убить его не удалась, пуля все же проделала достаточно большую дыру в его теле, вырвав кусок мяса.

Мэтт сдернул шейный платок и, стиснув зубы, завязал им рану, перетянув как можно туже. Подняв с земли свою коричневую шляпу с широкими загнутыми полями, он низко надвинул ее на лоб. Затем принялся медленно подниматься по склону.

Путь наверх и впрямь оказался долгим и мучительным. Носками сапог он выбивал в почве дырки, куда затем мог поставить ноги, а потом с трудом поднимался, цепляясь за корни и выступы скал. Густой слой глины покрывал его брюки, руки и даже, щеки. Когда он наконец с трудом достиг вершины, огромная кошка в несколько прыжков выбралась на дорогу в нескольких футах слева от него. Мэтт позавидовал той легкости и грации, с которой она это проделала.

Пума обернулась и теперь наблюдала за ним. Мэтт, в свою очередь, внимательно оглядел животное, отметив изящные линии тела и небольшую аккуратную голову. При ближайшем рассмотрении животное оказалось совсем некрупным и весило не более сотни фунтов, насколько он мог судить. Должно быть, это была самка.

Мэтт огляделся. Как он и ожидал, все его вещи исчезли. Разумеется, Хейли не стал бы ничего оставлять ему. Дьявольщина! Одно только седло, великолепное кожаное седло ручной работы из Сент-Луиса, стоило целое состояние и являлось предметом зависти всех мужчин здесь, в Нью-Мексико. Его деньги, одежда, его гнедой; которого он любовно вырастил из жеребенка, его “винчестер” с личной гравировкой — все исчезло.

Но, что самое неприятное, Хейли забрал все его съестные припасы, а также воду.

Отсюда до Санта-Фе лежали многие мили по гористой дороге. Пешком такой путь должен занять не менее двух дней даже у совершенно здорового человека, не говоря уже о раненом, потерявшем много крови и мучимом жаждой. Ближайшие водные источники, по крайней мере, те, о которых он знал, находились в нескольких милях, в какую бы сторону он ни пошел.

Взвесив все это, Мэтт решительно отправился в путь. Кошка двинулась следом с постоянством и неуловимостью тени.

Спустя четыре часа он все еще брел по дороге, раскаленной августовским беспощадным солнцем, но красноватый туман уже начал заволакивать его взор, мешая видеть. Он часто судорожно сглатывал, тщетно пытаясь обмануть мучительную жажду.

Время от времени пума принималась делать широкие круги вокруг него, а потом уходила в сторону, по направлению к лесу, росшему вдоль дороги. Затем она возвращалась и повторяла все сначала. Это выглядело так, словно она ожидала от него чего-то… Мэтт покачал головой. Сама мысль об этом была нелепой. Она приглашала его следовать за ней? Этого просто не может быть. Присущий ему здравый смысл отвергал сомнительную возможность существования духа-хранителя в облике животного. К черту! Что, если ему просто очень повезло и пума достаточно сыта, а потому может позволить себе поиграть с ним?

Мэтт попытался не обращать на нее внимания. Он продолжал устало тащиться вперед, несмотря на то, что зверь повторял снова и снова свои странные движения. В поведении пумы человек заметил все возрастающее беспокойство. Что ж, атака голодной пумы — не единственная опасность, подстерегающая его здесь, в этом диком горном краю. Внезапно его таинственная спутница исчезла. Мэтт тщетно вглядывался в заросли, пытаясь обнаружить рыжий мех среди темной зелени. Никогда еще мысль о неотвратимости смерти не казалась ему настолько реальной.

Четверть часа спустя пума вернулась. Мех на ее лапах был мокрым, а морда блестела от воды.

Глотка его настолько пересохла, что он смог лишь прохрипеть:

— Будь я проклят! Ладно, querida, пожалуй, придется мне впредь более серьезно относиться к духам-хранителям. На этот раз я иду за тобой.

Пума повела его точно в сторону от дороги, в глубину густого осинника. Это место было ему совершенно незнакомо. Миновав на своем пути пару острых гранитных скал, он оказался в удивительно красивой горной долине. Небольшие осиновые рощицы росли здесь и там, разбредясь от ближайшего склона горы до самого дна долины, образуя несколько надежных мест, где можно было укрыться от зноя. Все пространство между ними заросло высокой луговой травой. Легкий ветерок шевелил это травяное море, и по нему бежали легкие волны, еще более усиливая впечатление. Кристально чистый родник, выбиваясь из скал, стремительно несся по склону горы, впадая в голубое озерцо.

Солнечный свет сверкал подобно золоту на гладкой поверхности воды. Несколько пар диких уток взлетели, когда Мэтт подошел к краю озера. Он упал на колени и начал жадно пить, слушая, как хлопают по воде крылья, как плещется вода на другом конце озера, куда перелетели спугнутые им птицы. Напившись, он промыл рану, затем оторвал от рубашки рукава, чтобы использовать их вместо бинтов.

На закате пума исчезла. Но еще не успело совсем стемнеть, когда она вернулась, таща тушу небольшого оленя.

Мэтт терпеливо наблюдал, пока кошка ела. Наконец, насытившись, она отошла и принялась вылизывать свой мех точно так же, как это делает любая домашняя кошка после сытного обеда. Мэтт осторожно приблизился к оленю с ножом в руках. Пума лишь раз коротко взглянула в его сторону, а затем также тщательно принялась вылизывать лапы. Сочтя такое отсутствие интереса к нему полным признанием и одобрением, Мэтт отрезал кусок мяса от не тронутой пумой задней ноги оленя. Он отошел подальше и развел огонь, с нетерпением ожидая, когда мясо зажарится и он сможет наконец утолить терзающий его голод.

После ужина Мэтт с интересом наблюдал, как пума, затащив свою добычу подальше в лес, принялась закапывать ее, забрасывая землей и листьями. При этом она поворачивалась к нему то одной, то другой стороной, и Мэтт заметил то, что раньше ускользало от его внимания: ее тело было более округлым и широким в талии, чем обычно. Чем больше Мэтт смотрел, тем более уверялся в своей догадке.

— Так вот почему ты решила позаботиться обо мне, — прошептал он. — Материнский инстинкт проявился чуть раньше, чем нужно? Похоже, подружка, твои котята вот-вот появятся на свет.

Полная тьма наступила очень быстро. Хор лягушек на озере зазвучал громче, ему вторили цикады своим звонким стаккато. Для сна Мэтт выбрал место, заросшее густой мягкой травой, возле небольшой гранитной скалы. Укрытие было не слишком надежным, но выбирать не приходилось. Он лег, слушая тихую возню устраивающейся на ночь пумы и стараясь отвлечься от сильной боли в руке. Мэтт тяжело вздохнул. Невыносимая усталость навалилась на него, словно тяжелый камень, сдавив ему грудь. Последнее, что он слышал, перед тем как провалиться в тяжелый сон, было тихое урчание пумы футах в двадцати от него.

На следующее утро он сплел ловчие силки из тростника, росшего вокруг озера. Мэтт решил не пользоваться, насколько возможно, револьвером, чтобы добыть себе завтрак. Не только потому, что нужно было поберечь пули, но также и потому, что ему не хотелось нарушать те доверительные отношения, которые установились у него с пумой. После часа терпеливого ожидания ему удалось поймать двух уток. Он свернул им головы и принялся ощипывать.

Пума подошла ближе, с явным интересом наблюдая за тем, что он делает.

Мэтт настороженно следил за ее приближением, не вполне уверенный в правилах установившихся между ними отношений. Кошка замерла в нескольких футах от него. Вытянув передние лапы, она легла на траву в позе сфинкса, наблюдая за ним своими янтарными глазами. А затем вдруг высунула язык и выразительно облизала морду.

Лицо Мэтта медленно расплылось в понимающей улыбке. Выражение на морде этого грозного хищника сейчас напомнило ему нетерпеливое выражение на лице ребенка при виде коробки со сластями. — Любишь уточек, querida?

Пума еще раз выразительно облизнулась, что можно было вполне принять за утвердительный ответ. Мэтт бросил одну из уток прямо в пуму. Кошка чуть двинулась, схватив добычу прямо на лету. Зажав утку между передними лапами, она принялась ощипывать перья. При этом вся морда и лапы покрылись утиными перьями.

Мэтт тихо рассмеялся при виде этого забавного зрелища. Но затем снова вернулся к своим нелегким размышлениям.

Хотя он в основном восстановил силы, но путь до Санта-Фе был неблизок. Пешком он займет несколько дней. Вот если бы достать лошадь! Правда, придется отправиться совсем в другую сторону, но его старый приятель Ангус Макфи непременно одолжит ему лошадь.

Два года прошло с тех пор, как он последний раз останавливался в горной хижине своего партнера. После того как двенадцать лет назад Ангус потерял всех своих близких и перебрался в горы, с ним стало очень тяжело общаться. Человек, который когда-то помог Мэтту начать новую жизнь и обучил всем известным ему картежным хитростям, теперь отказался от общения с людьми, предпочтя жизнь отшельника. Но Мэтту старый ворчун был всегда рад. Мэтт покинул уютную долину в тот же день после полудня. Пума отправилась за ним, к его тайной и не вполне объяснимой радости. С того момента, как они разделили между собой добычу, между ними установился новый, совершенно необычный уровень доверия. И хотя кошка в основном сохраняла уважительную дистанцию, но время от времени все же приближалась к нему на расстояние нескольких шагов.

Когда они добрались до каньона, где находилась хижина Ангуса, поведение пумы резко изменилось. Она застыла на краю леса и категорически отказалась сделать хотя бы шаг по открытому пространству. Шерсть на ее загривке поднялась, клыки обнажились в тихом рычании. А затем она зашипела так же устрашающе, как и при их первом знакомстве. У Мэтта в тот же миг кровь застыла в жилах.

Мэтт остановился, припал к земле и принялся оглядывать территорию. Но все казалось вполне мирным. Отсюда он видел бревенчатую хижину, примостившуюся у основания скалы возле горного ручья, прорезающего дно ущелья. Тонкая струйка дыма поднималась над трубой. Вот только загон возле дома стоял открытым, и там не было ни одной лошади, на которых так рассчитывал Мэтт. Возможно, Ангус куда-нибудь отправился. Хотя на него не похоже, чтобы он уехал и оставил огонь в очаге.

Мэтт настороженно наблюдал еще несколько минут, но так и не заметил ничего подозрительного. И тем не менее инстинкт говорил ему об опасности. Он поднялся и вынул из кобуры револьвер.

Он не пошел к хижине напрямик, а начал обходить открытое пространство перед домом, стараясь держаться под прикрытием деревьев. Пума неслышно двигалась за ним краем леса, чуть в отдалении, прячась за кустарниками. Он видел, как она напряжена, кончик хвоста чуть подрагивал.

Достигнув края леса, Мэтт помедлил еще несколько мгновений, а затем вышел на открытое, залитое солнцем пространство. Он держался настороже, готовый в любой момент отразить нападение. Пума остановилась и через мгновение скрылась в лесу.

Добравшись до хижины, Мэтт оглянулась. Пума исчезла.

Неожиданно для себя он испытал острое разочарование и печаль утраты. Два очень напряженных дня они провели вместе, медленно и осторожно учась уважать и доверять друг другу, и вот теперь в одно мгновение все кончилось, потому что ему, Мэтту, понадобилась помощь другого человеческого существа. Но Мэтт хорошо понимал, что дикая кошка может выжить только в том случае, если будет держаться как можно дальше от людей. И все же ему было сейчас очень грустно. Увидит ли он еще когда-нибудь своего духа-хранителя?

Мэтт взвел курок “кольта” и осторожно заглянул в окно. Перевернутая, разбитая мебель и разбросанные по всей комнате вещи свидетельствовали о недавней драке.

Постоянно оглядываясь и в любую минуту ожидая нападения, Мэтт принялся обходить хижину. Завернув за угол, он резко выдохнул и застыл на месте.

На пороге заднего крыльца, распростершись навзничь, лежал хозяин хижины.

Мэтт подбежал к старику и опустился возле него на колени. Его бородатое лицо представляло собой один сплошной синяк. Верхняя часть рубашки была залита кровью. Он еще дышал, но еле слышно и неровно. Мэтт сразу понял, что минуты его сочтены. Ни один человек не сможет выжить с такой дырой в груди.

Черт возьми! — Он откинул седые волосы со лба Ангуса. Как же он ненавидел это состояние беспомощности! Слишком многие дорогие ему люди умерли на его руках: его родители, отец Мендоза из миссии, а теперь вот Ангус.

Веки раненого задрожали и медленно поднялись.

— Мэттью? Это ты, мой мальчик?

— Да, я, старый ты пройдоха, — сказал Мэтт, стараясь, чтобы голос его звучал бодро. — Кто сделал это с тобой, Ангус?

— Чертовы Хейли. Хотели заставить меня сказать, где мой тайник. А когда я отказался, застрелили. — Ангус хотел подняться, но тут же снова повалился и застонал.

Ярость бешеной волной поднялась внутри Мэтта. Эти бандиты сначала устроили на него, Мэтта, засаду, а потом отправились грабить одинокого отшельника. Они избили свою жертву и, потеряв терпение, застрелили, так ничего и не узнав. Очень похоже на этого безумного подонка Клива. Братья Хейли, известные грабители и воры, теперь взялись и за убийства. Сначала он сам, теперь Ангус… но старику повезло меньше. Им придется заплатить за это.

Мои дела плохи, верно? — хрипло спросил Ангус. Тонкая пелена слез затянула его глаза.

У Мэтта язык не повернулся соврать, да старик и сам все понял.

— Прости. Я ничего не могу сделать.

— Дьявольщина. — Ангус протянул дрожащую руку и ухватился за край рубашки Мэтта. — И это именно тогда, когда я готов был сорвать такой куш, о котором раньше не мог и мечтать.

— Перестань двигаться, упрямый ты мул. Так ты толь ко теряешь еще больше крови.

Ангус тяжело вздохнул. Его хватка ослабла, рука безвольно упала на землю.

Я рад тебе. Знаешь, ты всегда мне был все равно что сын.

У Мэтта сжалось горло, он не мог говорить.

Наверно, я не должен был бросать тебя тогда. Ты ведь был еще совсем малец. Может, ты все еще нуждался во мне эти годы. Но когда умерла моя Марла, я просто больше не мог видеть лица людей.

Ангус замолчал, с тоской вспоминая хорошенькую владелицу салуна, погибшую так нелепо во время одной из перестрелок, вспыхнувших в салуне во время игры в покер. Возможно, Ангус до сих пор винил себя в ее смерти.

— Не тревожься обо мне, Ангус. Мы были вместе самые трудные для меня четыре года. Когда мы расстались, мне уже исполнился двадцать один, и я был вполне готов к самостоятельной жизни.

— Я хочу, чтобы тебе досталось все, что у меня есть, Мэттью.

— Но я не могу ничего принять, Ангус. — Мэтт напрягся. — Я ведь не член твоей семьи.

— Черт, ты все равно что мой сын! Да у меня больше никого и нет. Давай не будем тратить на споры время, которое еще у меня осталось. Возьми все золото, ты знаешь где, в тайнике под половицей. Но это не самое главное. Вот здесь, расстегни мне рубаху.

Мэтт поспешил выполнить просьбу умирающего.

На окровавленной груди старика Мэтт увидел гладкий камень овальной формы, на поверхности которого был вырезан какой-то рисунок. Рисунок напоминал кугуара, если не считать пятен на шкуре. Изображение отдаленно походило на примитивные рисунки индейцев, но по сравнению с ними показалось ему более сложным. Оставалось лишь сожалеть, что пуля не попала на дюйм правее, в камень. Ангус был бы сейчас невредим.

— Что это? — спросил Мэтт.

— Сам не знаю, но это… часть головоломки. — Голос его звучал все слабее. — Ты должен найти… Ты всегда любил такие штуки…

— Головоломка? О чем ты?

— На Столовой горе. На вершине… — затрудненное дыхание мешало Ангусу говорить. Теперь каждое слово давалось ему с трудом.

— Помолчи, Ангус, черт с ним со всем, побереги силы.

— Нет времени. Это гораздо лучше… Это чертовски лучше всего… что я когда-либо находил. Нельзя так оставить.

— Ты должен… — Собрав последние силы, Ангус с трудом поднял руку и ткнул пальцем в лоб Мэтта. — Найди ответ… для меня.

— Ангус, — грустно спросил Мэтт, — откуда ты взял, что это хоть что-то значит?

— Кто-то же потрудился… вырезать этот знак на скале и спрятать камень… прямо там, под рисунком. Это… мое последнее желание, Мэттью. Поклянись.

Как мог Мэтт отказать человеку, которому был обязан всем, самой своей жизнью?

— Я клянусь, Ангус, — прошептал он сквозь слезы.

Едва слышно Ангус пробормотал:

— Найди четыре других знака… головоломки.

— Где ты нашел этот камень, Ангус?

Но вопрос опоздал. Его старый друг и наставник уже покинул этот мир.

Мэтт перерезал ножом кожаный шнурок, на котором висел плоский, гладкий, как голыш, камень. Держа его на ладони, он поднял его, чтобы лучше рассмотреть в свете гаснущего дня. Медленно перевернув, он обнаружил, что какие-то странные линий, явно вырезанные рукой человека, пересекают его и с обратной стороны.

Камень еще хранил на себе тепло и кровь его только что умершего друга. И вновь глубокая печаль охватила Мэтта. Это явно был день потерь.

— Я не думаю, что он стоил твоей жизни, Ангус, — прошептал он. — Но клянусь, что найду ответ на твою головоломку.