Совершенство

Глава 7. Лентяйке нужен тайм-аут

Я просыпаюсь от солнца, бьющего в неплотно зашторенные окна. Яркий свет режет глаза. Вообще-то, в номере имеются тяжелые темно-серые блэкаут-шторы, однако кто-то, будто бы назло, не стал задергивать их до конца.

«А кто и когда их вообще задернул?» – недовольно спрашивает чертенок, сонно ворочаясь на левом плече.

Я сажусь на кровати и потягиваюсь. Массирую пальцами гудящие виски, пытаясь найти ответ на этот вопрос.

Вчера, забравшись под плотное покрывало на огромной кровати, я уснула даже без своих таблеток. Алкоголь и ворох эмоциональных переживаний прошедшего дня сделали свое дело. И проснулась я там же, где и заснула, одетая в свое безнадежно испорченное атласное платье, задравшееся во время сна выше пояса.

Тем не менее прикрытые шторы, стакан воды и таблетка обезболивающего на прикроватной тумбочке свидетельствуют о том, что, пока я спала, в номере кто-то был. Обнаруженные на кресле сумочка и смартфон без слов говорят о том, что с наибольшей долей вероятности этот кто-то – Нестеров. Голова после вчерашнего раскалывается, и таблетка как нельзя кстати.

«Это Маркуша грехи после вчерашнего замаливает? Стыдно ему, наверное», – предполагает чертенок.

– Ему? Стыдно? – я растворяю таблетку в воде, задумчиво наблюдая за тем, как она с трескучим шипением кружится в стакане. – Это вряд ли, дружочек. Скорее, приходил выдать еще, но пожалел, увидев, что сплю.

Чертенок хихикает и интересуется:

«А тебе не стыдно, Милашечка?»

– Мне-то за что?

Я отпиваю из стакана и морщусь. Вкус неприятный, но терпимый. Я пью редко, но, как оказалось, метко. Нехотя делаю еще пару глотков.

«Ну за драку хотя бы, – предполагает мой собеседник, пожимая плечиками. – За то, что Нестеров тебя отшлепал? Или за то, что тебе это, кажется, понравилось?»

– Заткнись, – мрачно обрываю я его монолог.

Я допиваю оставшуюся в стакане воду и жду, пока полегчает.

Тянусь за смартфоном, который тут же предлагает включить режим экономии аккумулятора, поскольку батарея за ночь села почти полностью.

На экране масса уведомлений. Сообщения от Леры, Антона, Березы и даже Жарова с вопросами о том, как я после вчерашнего. Все видели, как Нестеров утащил меня из холла и вернулся один. А куда я делась в итоге – осталось тайной, покрытой мраком.

В соцсетях тоже весело: кто-то из гостей «Талассы» не просто снял нашу с Зориной эпическую битву на видео, но и выложил в интернет, отметив нас обеих. Теперь мы с Анькой – героини сторис, рилсов и постов о блогерской конкуренции, вреде пьянства, женских драках и фиг знает о чем еще.

Вздыхаю с досадой, понимая, что хайп хайпом, а на репутации это скажется явно не лучшим образом. Сейчас бы в идеале уйти в детокс от интернета и не отсвечивать несколько дней, а потом появиться, как ни в чем не бывало. За это время люди найдут новые инфоповоды и интересные события, а о нашей с Анциферовой драке и думать забудут.

Таблетка приглушает боль, но голова все еще мутная и, словно у Франкенштейна, будто от чужого тела. Когда я решаюсь встать и посмотреть на себя в зеркало, вынуждена самокритично отметить, что у меня с этим монстром сейчас больше сходств, чем различий.

Тушь посыпалась, платье порвано, кожа на ушибленной скуле покраснела, а шевелить челюстью почему-то больно. Проверяю, хорошо ли закрыта дверь, и принимаю душ. Номер, судя по всему, люкс – в нем есть все необходимое для комфорта. Я сушу волосы феном и втираю в кожу какую-то эссенцию из одноразового флакончика. Снова надеваю платье и с силой дергаю за неровно оборванный подол, превращая миди в мини. Так-то лучше.

Теперь в зеркале снова отражается совершенство, хоть и слегка помятое. Когда я, вызвав такси, приезжаю домой, маски, патчи и фэйсфитнес исправляют и эти изъяны.

Следом тянется целый день приятного ничегонеделанья, в течение которого я стараюсь не заглядывать в соцсети. Смотрю сериал про девушку, убивающую вампиров налево и направо, удерживая себя от аналогий со вчерашней бойней в «Талассе», главной героиней которой стала сама. А ближе к вечеру вспоминаю о приглашении Дубининой.

Вернее, я бы и не вспомнила о нем на фоне всех вчерашних треволнений, однако Лера сама напоминает, что планы не изменились и они с Никитой будут рады видеть меня на небольшом семейном ужине в честь их недавней помолвки. Я не собираюсь отказываться, поскольку чувствую себя гораздо лучше и встреча с Сахаровым отлично вписывается в план по восстановлению моего пошатнувшегося душевного равновесия.

«А что, если там будет Зорина?» – любопытствует чертенок, пока я, вертясь перед зеркалом, натягиваю на себя джинсы-скинни.

К счастью, синяков после вчерашнего не осталось. Зато остались очень неоднозначные мысли и желания внутри меня, в которых я не то что чертенку, но и себе признаваться боюсь.

– Мне кажется, это она должна бояться нашей новой встречи, а не я.

«А Нестеров?» – интересуется он как бы невзначай, пока я надеваю объемную белую рубашку.

– Он тоже.

Наклонившись, я застегиваю тонкие ремешки босоножек и критически оглядываю собственное отражение в огромном зеркале.

«Что – тоже? – непонимающе склоняет рогатую голову к плечу собеседник. – Должен бояться? Это вряд ли. А ты все еще боишься его? Или уже нет?»

Ненавижу, когда он начинает копаться в моих чувствах. Словно срывает коричневую корочку с раны, которая уже затянулась и почти не болит, а оттого, что ее потревожили, начинает неприятно тянуть, истекая блестящей сукровицей. Я хватаю сумочку, захлопываю дверь квартиры и спускаюсь в лифте на подземную парковку.

– В наших отношениях с Нестеровым ничего не изменилось. Я все так же предпочитаю держаться подальше от таких, как он. От властных, уверенных, сильных и добивающихся своего любой ценой. Он такой же, как тот. И, да, я его боюсь.

Тот. Человек, который когда-то растоптал мою жизнь и меня саму, как Волан-де-Морт из фильмов о Гарри Поттере – «тот-кого-нельзя-называть». Я никогда не произношу его имени, но чертенок понимает и так. Словно, если я назову имя, снова окунусь в пучину ужаса и саморазрушения. Я могла быть другой. Наивной, хорошей, доброй. Могла и дальше жить в розовых очках. Но теперь я другая.

«Вчера ты думала иначе», – напоминает чертенок, когда я выруливаю с парковки и еду по указанному Дубининой адресу.

– Вчера я была пьяна и растеряна, – отмахиваюсь я раздраженно.

Включаю погромче песню «Нирваны», чтобы дать невидимому собеседнику понять: разговор окончен. Но его приступ красноречия еще не прошел:

«Ты реагируешь на Нестерова совсем не так, как на остальных таких же, это тяжело не заметить».

– Ю ноу ю рааааааайт, ю ноу ю раааааайт! – громко подпеваю Курту Кобейну, чтобы заглушить голос в собственном сознании и не думать о том, что в его словах может оказаться хоть толика истины.

«Я знаю, что прав», – обиженно заявляет чертенок и наконец исчезает с моего плеча.

Выходные – время, когда большинство городских жителей стремится сбежать за город. И на въезде в Советский район, стоящий на пути их побега, я ожидаемо попадаю в пробку. Местные называют этот район Второй Речкой с тех времен, когда первые поселенцы побережья Золотого Рога окрестили реки по номерам, руководствуясь их удаленностью от центра.

Отец рассказывал, что когда-то этот район был местом семейного отдыха и рыбалки. В водах Второй Речки водились караси и красноперка, а у берегов верховья разгуливали олени и кабаны. Пока человек не запустил в лоно природы свои загребущие ручонки. Стараниями архитекторов и строителей район стал густонаселенным. Людей расселили в новенькие пятиэтажки, а берега речки жестоко сковали в бетон, выведя в русло канализационные стоки жилмассива. Когда на кону чье-то благополучие, до карасей и оленей никому нет дела.

Мозг против воли проводит аналогию между историей города и историей моей собственной семьи. Точно так же родители хотели сделать как лучше. Но «лучше» для каждого свое. И в масштабах общего блага наши с братом интересы оказались столь же незначительны, как интересы кабанов и красноперки.

Я паркую машину у невысокого забора и вхожу в открытую калитку, оглядываясь по сторонам.

Дубинина и Сахаров обосновались на одной из сопок в светлом и красивом трехэтажном таунхаусе с видом на море и уже занимающийся вдалеке закат.

На небольшом отрезке придомовой территории я вижу аккуратный газон и тропинки из брусчатки. Пытаюсь понять, кого еще Лера могла пригласить на ужин в честь собственной помолвки. Только бы не Марка. Радуюсь тому, что его машины не видно среди припаркованных неподалеку. Но сразу после нажатия на небольшую кнопку звонка надежды разбиваются, как морские волны о скалистый берег.

Потому что дверь открывает именно Нестеров, и на короткое мгновение мы застываем друг перед другом в напряженном молчании. Не знаю, что творится у него в голове, но у меня перед глазами против воли встает картинка того, как я лежу у него на коленях, а он заносит руку для удара по моим ягодицам. Мое дыхание учащается, а в груди расползается непрошеный и явно неуместный томительный жар, горячей лавой стекая к низу живота.

– Входи, – произносит мужчина безучастно, а я вынуждена несколько раз моргнуть, чтобы прогнать из сознания непрошеные воспоминания. – Лера занята на кухне, а Ник из-за пробок только приехал и ушел в душ.

И, как ни в чем не бывало, Марк разворачивается и уходит, а я коротко отвечаю его удаляющейся широкой спине, обтянутой тканью черной рубашки-поло:

– Ясно, – и иду следом через узкий холл прихожей в просторную гостиную.

Большую ее часть занимает диван, пара кресел и камин. На стенах висят картины с городскими пейзажами, круглый столик у дивана уже заставлен посудой с закусками.

– Лана, привет, – улыбается Дубинина, выходя из кухни с деревянной менажницей в руках.

На Лере свободное платье с яркими этническими узорами. Многие почему-то ошибочно считают, что такая одежда способна скрыть недостатки фигуры, однако Дубинину подобный фасон делает еще более бесформенной.

– Тебе помочь? – участливо спрашивает у хозяйки Нестеров, но девушка отмахивается:

– Не нужно, Марк, я почти закончила. И Ник скоро подойдет, – она ставит наполненную орехами, фруктами и сыром менажницу на стол. – Располагайтесь пока. И включите музыку, если не сложно.

Она уходит, оставляя нас вдвоем. Чувствуя непривычное смущение и не представляя, о чем вообще разговаривать, отхожу к панорамному окну, глядя на краски закатного неба, с каждой минутой становящиеся все ярче и ярче.

Однако демонстративное любование городом не избавляет от необходимости общаться с Нестеровым, потому что с заданием включить на умной колонке негромкий лаунж он справляется слишком быстро и вскоре оказывается за моей спиной на расстоянии пары шагов, выводя из равновесия неизменным ароматом бергамота и своим присутствием.

– Ты знала, что наш город похож на Сан-Франциско? – неожиданно спрашивает он, пока я пытаюсь взять себя в руки.

Я боялась, что Марк заговорит о вчерашнем, но он умело начал разговор так, что вспыхнувшие внутри возмущение и скепсис мгновенно стерли смущение и страх.

– Боюсь даже представить, чем именно. Сан-Франциско – культурный и финансовый центр, а у нас – край света, полный панельных «хрущовок», кирпичных «брежневок», азиатских туристов, чаек и «долгостроев».

– Как минимум рельефом, – невозмутимо отзывается Нестеров, и, возможно, мне кажется, но расстояние между нами сокращается. – А по количеству видовых площадок и мостов он даже выигрывает.

В Сан-Франциско мне случалось бывать давным-давно, еще до развода родителей. Он показался прекрасным, полным свободы, эдаким городом-бунтарем с неповторимым характером и атмосферой. Сравнивать центр Северной Калифорнии с полным скуки и серости местом, где прошла большая часть моей жизни, кажется неправильным, глупым и кощунственным.

– Зато проигрывает по качеству, – отзываюсь я, украдкой оглянувшись на Нестерова.

Волевой подбородок покрыт короткой темной щетиной, к которой явно приложил руку персонал какого-нибудь модного барбершопа. Четко очерченные скулы оттенены игрой света, а в бутылочно-зеленых глазах отражается закатное солнце. В отличие от меня, Марк смотрит в окно по-настоящему увлеченно. Как и рассуждает о городе, в котором, безусловно, души не чает.

– Лана, Марк, – здоровается Никита, вошедший в гостиную.

Он только вышел из душа. Белая футболка липнет к влажной коже на груди и плечах, а влажные волосы он вытирает мягким махровым полотенцем. Джинсы, свободно висящие на узких бедрах, оставляют простор для фантазии. Взгляд блондина прикован ко мне, и, когда я киваю в знак приветствия, Сахаров с состраданием спрашивает:

– Как ты после вчерашнего?

– В порядке, – нехотя отзываюсь я, заметив, что Марк тоже внимательно следит за моей реакцией и ждет ответа. – Но после шумихи, поднявшейся в соцсетях, хочу взять тайм-аут на несколько дней.

В гостиной снова появляется Лера с бутылкой вина в руках и вручает ее Никите, чтобы открыл.

– Тайм-аут? – оживленно переспрашивает она. – Это значит отдых?

Я улыбаюсь, поудобнее устраиваясь на краешке невысокого дивана.

– Что-то вроде того. Дам себе собраться с мыслями, а остальным – найти новые события для обсуждения.

– И как ты собираешься отдыхать от того, что многие и без того считают прокрастинацией? – Марк словно специально садится рядом со мной, оставляя Никите и Лере места напротив.

– Блогерство – не безделье, – бормочу я, чувствуя, как пружины дивана прогибаются под его весом, и инстинктивно отодвигаюсь немного дальше. – Ты просто в этом ничего не смыслишь. А вообще, я пока еще не придумала, чем заняться.

Сахаров наливает вино в бокалы, но я отказываюсь от алкоголя, предпочтя ему вишневый сок. Лера усаживается в кресло, но тут же взволнованно вскакивает и восклицает:

– А я придумала! Завтра мы с Ником собираемся поехать с палатками на один из необитаемых островов. Марк раздумывает над тем, чтобы составить нам компанию. Я бы хотела, чтобы и ты присоединилась, – воодушевленно начинает девушка, но тут же хмурится: – Правда, возможно Аня тоже поедет, но это было бы для вас хорошей возможностью помириться…

– Аня не сможет, – произносит Марк прежде, чем я успеваю отказаться по причине ее присутствия. – Она вечером улетает в Москву к брату на несколько дней.

Кажется, мы с Зориной мыслим в одном направлении, и она тоже предпочла затаиться на какое-то время.

Никита улыбается и пристально смотрит на меня, словно хочет взглядом выразить то, что не может произнести вслух, и резюмирует:

– Тогда у тебя нет причин отказаться.

Я беру из коробки на столе шоколадный трюфель и кладу в рот, мысленно взвешивая все «за» и «против» подобного отдыха. С одной стороны, Сахаров недвусмысленно намекает на то, что очень хотел бы меня там видеть. С другой – там будет Марк, от которого я тщетно намеревалась держаться подальше.

– Никогда не отдыхала «дикарями» и вообще предпочитаю комфорт, – произношу я с сомнением. – А где это вообще? И как вы хотите туда добраться?

Лера с готовностью сообщает:

– Завтра в двенадцать на причале будет ждать яхта, которая отвезет нас и через три дня вернет в город. Мы ездили на этот островок с друзьями пару лет назад, было здорово.

Пока трюфель с тягучим ликером внутри тает во рту, я обдумываю предложение. Не сумев выбросить из головы сравнение нашего города с Сан-Франциско, вспоминаю, что там тоже есть своя шоколадная фабрика – «Гирарделли», а у нас – «Приморский кондитер». И, пожалуй, их трюфели с алкогольными начинками – единственное, по чему я стану скучать, когда навсегда уеду отсюда.

– Разве для морского отдыха еще не холодно? – спрашиваю я.

– Да, для купания еще рановато, – соглашается Никита. – Но шум прибоя и разговоры у ночного костра от нас никуда не денутся.

– Возьмем сапборды, чтобы дойти на них до соседних островов, – воодушевленно подхватывает Дубинина. – Будем ловить морских ежей и гребешков, дышать морским бризом. Тебе понравится, я уверена!

В то время, как они вдвоем уговаривают меня, Марк молчит, сосредоточенно просматривая сканы каких-то документов на экране смартфона, и, кажется, ему абсолютно безразлично, поеду я или нет. Пожалуй, это хороший знак.

– Ты же хотела тайм-аут? Путешествие на остров – тайм-аут, что лучше не придумаешь, – продолжает уговаривать Лера.

Я представляю, как выгодно буду смотреться в новом купальнике на ее фоне, и отвечаю, что согласна.

Дубинина хлопает в ладоши от искренней радости и предлагает тост в ознаменование отличного отдыха, который ждет нас впереди.

Какое-то время мы увлеченно обсуждаем детали предстоящей поездки. Продумываем, что нужно взять с собой и чем будем заниматься, оказавшись вдали от цивилизации.

Я почти не участвую в беседе, стараясь избегать общения с Нестеровым, лишь отвечаю на вопросы, адресованные мне напрямую. Вместо этого мысленно перебираю собственный гардероб и по одному таскаю трюфели из коробки. Обычно я не такая сладкоежка, но, кажется, вчерашний стресс дает о себе знать.

Вечер проходит спокойно, а ближе к одиннадцати я помогаю Лере убрать посуду со стола, унося пустые тарелки в кухню, где она, звеня стеклом и металлом столовых приборов, складывает их в посудомойку. Во время этого нехитрого занятия Дубинина делится воспоминаниями о предыдущем отдыхе на острове и заверяет меня, что я тоже буду в восторге от этого маленького путешествия.

Нестерову кто-то звонит, и он уходит на террасу, чтобы поговорить по телефону, а я рада, что его темный силуэт не мелькает перед глазами, позволив хоть на мгновение почувствовать себя расслабленно.

Когда я возвращаюсь в гостиную, Сахаров поднимается с кресла, в мгновение оказывается рядом и хватает меня за запястье.

– Рад, что ты согласилась, – шепчет он, опаляя горячим дыханием кожу на моей щеке.

Я таю от его нежного прикосновения и ощущения, что нужна ему.

– Исключительно из-за тебя, Ник, – отвечаю я с лукавой улыбкой.

Мгновение мы смотрим друг на друга проникновенными и многообещающими взглядами, а потом он отпускает мою руку, услышав в коридоре шаги возвращающегося Нестерова.

– Милана, ты не подкинешь меня до дома? Я сегодня без машины, – произносит он, выжидательно посмотрев на меня.

«Скажи, что тебе не по пути, и продиктуй номер такси», – советует чертенок, но я понимаю, что это будет невежливо.

Я не могу так ответить после того, как Нестеров помог мне, когда я в этом нуждалась, да еще и заставил почувствовать себя обязанной, оплатив ремонт машины.

– Я живу на Алексеевской сопке, тебе по пути, – добавляет Марк с легкой полуулыбкой.

Советчик на моем плече испуганно охает, прячется за моей шеей и выглядывает оттуда:

«Он что, меня слышит?»

Вряд ли. Скорее, догадался, что я не горю желанием оставаться с ним в одной машине. И несмотря на то, что внутри все противится этой затее, я с демонстративной любезностью отвечаю:

– Конечно.

Вместе мы прощаемся с хозяевами дома, договорившись встретиться завтра на причале. Лера тепло обнимает меня, а Никита пожимает руку, задержав мои пальцы в своей ладони чуть дольше, чем следовало бы другу. Выходя на улицу вместе с Марком, я все еще чувствую приятные искорки, скачущие внутри оттого, что я нравлюсь Сахарову и все идет прямо по намеченному плану.

На главной дороге шумят машины, но здесь тепло и тихо. Расстелившееся над нами темно-синее полотно неба усеяно звездами, а значит, погода завтра будет хорошей.

– Ты не хотела ехать из-за меня? – нарушает молчание Нестеров, когда мы подходим к машине, и добавляет, откашлявшись: – Наверное, я должен извиниться за вчерашнее. Просто вечер был напряженный. И твое поведение вывело меня из себя. Да и пощечин мне никто до тебя не давал.

«Ого, извинения?! Неожиданно, – высовывается из-за плеча чертенок. – И очень непохоже на Нестерова. Смотри, как ему неловко».

Но Марк не похож на человека, испытывающего неловкость. Голос твердый и уверенный. Скорее, он относится к извинениям как к обусловленной этикетом необходимости.

Он не говорит о том, что было после пощечины. Я тоже не хочу говорить об этом, поэтому сажусь за руль и парирую:

– А мне никто до тебя не дарил сирень. Считай, мы квиты.

– Какой-то неравноценный обмен, – усмехается он, устраиваясь на переднем пассажирском сиденье и отодвигая его назад, чтобы вытянуть вперед длинные ноги, обтянутые темными джинсами. – Мне казалось, что ты тоже сожалеешь о содеянном.

Вот, значит, как. Он что, рассчитывал, что я тоже извинюсь? Ну уж нет. Пожав плечами, я выезжаю с парковки.

– Тебе казалось. Если бы у меня появилась возможность отмотать время назад, я разве что вмазала бы Зориной посильнее. Ты можешь думать что хочешь, но она умышленно порвала мне платье. И я не та, кто подставит вторую щеку после удара по первой.

Показная кровожадность не производит на Нестерова ожидаемого эффекта. А зря. Подсознательно мне хочется запугать его так же, как он запугал меня. Хочется казаться сильнее, чем есть на самом деле. Но то ли я слишком неубедительна, то ли Марк такой бесстрашный.

– Заметил. А знаешь, за что она так тебя не любит?

Еще бы не знать. Конкуренция – она такая.

– Знаю. За то, что ей не досталась выгодная реклама новой кофейни в центре, а мои фото они в итоге разместили на пяти баннерах.

– Не угадала. Аня считает тебя виновной в том, что ее брат попал в больницу с нервным срывом.

Чушь, бред и ересь. Хотя я и не ожидала, что Зорина напрямую признается Нестерову в своей зависти.

– Я понятия не имела о том, что у нее вообще есть брат, пока ты сегодня об этом не упомянул, – фыркаю я, а он объясняет:

– Андрей Котов. У них фамилии разные. У него фамилия матери, у нее – отца.

Я хмурюсь и недоуменно моргаю, пытаясь соединить туманный образ в голове с произнесенной фамилией. Андрея я помню. Он был милым и добродушным, но быстро мне надоел. То, что он после этого попал в больницу, – очень неожиданно и не очень приятно. Я об этом не знала.

– Мы просто расстались, потому что нам стало скучно вместе, – устало бормочу я в свое оправдание, стараясь не отвлекаться от дороги, где таксисты уже посчитали отсутствие пробок поводом лихачить, не опасаясь установленных повсюду камер видеонаблюдения.

Марк легко соглашается со сказанным:

– Ага. Как и с тем, кто был до него.

Честно говоря, плохо помню, кто был до Андрея. Но то, что он тоже мне надоел, скорее всего, правда. Вот только откуда Нестерову об этом известно?

– Ты что, наводил обо мне справки? – хмурюсь я.

– Должен же я был удостовериться, что сирень попала в хорошие руки, – он отворачивается к окну, любуясь огнями ночного города, сливающимися в сплошные разноцветные линии, пляшущие перед глазами.

То, что Марк знает обо мне больше необходимого, настораживает, но я не подаю вида.

– Ты всех блогеров считаешь лентяями или только меня? Зорина, по-твоему, тоже бездельница?

– Я не называл бездельницами ни тебя, ни Аню, – отзывается Нестеров, не поворачиваясь. С ним намного легче разговаривать, когда взгляд его зеленых глаз направлен не на меня. – Просто считаю, что блогерство – это больше увлекательное хобби, нежели работа.

Вот тут я никак не могу с ним согласиться, но и спорить не вижу смысла. И, не удержавшись от шпильки в его адрес, отвечаю:

– Ты просто, наверное, слишком старый, чтобы понять. Семь лет разницы между нами заставляют смотреть на мир иначе.

– На следующем светофоре поверни направо. Молодец, что посчитала, – смеется он и возвращает шпильку: – Справки обо мне наводила?

Я понимаю, что прокололась, упомянув, что знаю о его возрасте, но вынужденно держу хорошую мину при плохой игре:

– Должна же я была знать, чью сирень тащу к себе домой.

Он усмехается и указывает дорогу к ряду кирпичных таунхаусов на Алексеевской сопке. Улица тупиковая, и машин здесь почти нет. Владельцы здешнего жилья оставляют собственный транспорт в гаражах на цокольном этаже.

Я останавливаю машину у последнего подъезда. Нестеров щелкает ремнем безопасности, но выходить из машины не спешит:

– Ты не ответила на мой вопрос, милая. Ты не хотела ехать из-за меня? – голос приглушенный, ненамного громче шума все еще работающего мотора моего автомобиля.

Предпочитаю бессовестно солгать:

– Нет, – и приправляю ложь истиной для правдоподобности: – Просто не очень люблю море.

– Полюбишь, – серьезно обещает Нестеров. – До завтра, Милана.

Он выходит из машины, не дожидаясь моего ответа.

А послевкусие от завершения нашего разговора у меня остается очень неоднозначное. Вяжущее, горько-сладкое. Как после конфет с ликером.