Советско-Вьетнамский роман

Глава 4. Обыкновенные биографии американских мальчиков

Средь оплывших свечей и вечерних молитв,

Средь военных трофеев и мирных костров,

Жили книжные дети, не знавшие битв,

Изнывая от детских своих катастроф.

В.Высоцкий

Детство свое, прошедшее в итальянском квартале Нью-Йорка, Сильвестр Макарони помнил хорошо, но при каждом удобном случае старался его забыть. Самым ярким воспоминанием из этого детства была ванна, стоявшая прямо посередине кухни. И когда маленький Сильвестр, шлепая босыми ножками, ночью шел на кухню, чтобы напиться, и включал свет, густые полчища тараканов с веселым топотом выскакивали изо всех щелей и кидались под эту ванну. Сильвестр тараканов не любил и побаивался. Тараканы вскоре это поняли и при его появлении в кухне прятаться перестали. Тогда Сильвестр, чтобы внушить почтение злобным тварям, брал кожаный шлепанец и начинал звучно лупить их на щелястом полу. Если мальчик увлекался, и в доме стояла сплошная канонада, просыпался отец.

Встрепанный, заспанный итальянец с печальными глазами, закутанный в халат, он отнимал орудие смертоубийства у чада. Иногда, если отец был уставшим и невыспавшимся, он применял это орудие к сыну для объяснения того, как следует вести себя в благородном семействе.

Кстати, об отце. В самом начале войны житель солнечного Неаполя Джузеппе Макарони разошелся с великим дуче во взглядах на перспективы развития модного салона, составлявшим основу семейного бюджета. Правда, злые языки поговаривали, что темпераментный синьор Джузеппе по молодости лет погорел на косметическом массаже. То ли он неправильно сделал даме массаж, то ли дама была не та, но из солнечного Неаполя Джузеппе бежал через Югославию и Румынию сначала в Алжир, а затем, не задерживаясь, в Соединенные Штаты. Здесь он тоже пытался основать сеть массажных салонов, но единственным его успехом на этом поприще за годы войны была женитьба на весьма милой певичке, имевшей все шансы стать примадонной.

Именно поэтому первые семь лет жизни Сильвестра и были заполнены итальянским кварталом. Здесь он рос. Здесь он дрался с мальчишками. Здесь он воевал с тараканами, бедностью и младшим братом Фредом. Здесь он наблюдал, как мать, злая и трезвая, шла вечером петь в очередном мюзикле, в хоре среди двух сотен таких же девиц. И потом она возвращалась домой под утро, изрядно пьяная, но добрая. А отец орал на нее со своим смешным итальянским акцентом. А на другой день мать орала на отца за неправильно сделанный массаж.

Наконец, когда Сильвестру исполнилось семь лет, отец сделал-таки правильный массаж. Он сумел открыть салон красоты сначала в Нью-Йорке, а затем и в других городах. Отец, ставший хозяином, посмотрел на симпатичную мордочку маленького Сильвестра, надел на него соломенную шляпу и повел фотографировать. На рекламу. Снимок получился хорошо, и отец решил задать малышу правильное направление воспитания.

Отец смог позволить себе давать детям образование. Он отдал Сильвестра в частную школу, в которой вместе с науками преподавалось и искусство. В работе стилиста и визажиста синьора Макарони это было необходимо, а значит, и сын не мог без этого обойтись. Конечно, лучше было бы заниматься искусством живописи, но бедный Сильвестр страдал нарушением цветоощущения, и отец, скрепя сердце, отдал его на факультет театра и стихосложения.

Целых три года несчастный Сильвестр ходил в школу, где ему на штанишки повязывали голубые бантики и заставляли со сцены декламировать стишки, восхваляющие непорочных ангелов на небесах. В этой же школе он научился читать. В этой же школе он научился считать. Здесь же на школьном спектакле его нарядили цветочком-ромашкой и поручили петь песенку про жучков. Папа с мамой, дополнительно оплачивавшие уроки хореографии, гордились и вытирали слезы умиления, глядя на его неуклюжие прыжки по сцене.

Нельзя сказать, что Сильвестру в этой школе нравилось все, далеко нет. Ему были отвратительны коротенькие форменные штанишки. Ему были омерзительны попытки родителей превратить его густые черные кудри хотя бы в отдаленное подобие ангельских волосиков. Но хуже всего были голубые бантики, цеплявшиеся за все вокруг.

Но в школе было и много хорошего. Именно там Сильвестр первый раз вдохнул сладкие миазмы дыхания сцены. Он любовался собой на сцене. Он любовался собой в школе. Иногда дома он вставал в красивую позу перед зеркалом и начинал читать самому себе героические стихи. Он великолепен, Сильвестр Непобедимый!

Ровно через три года обучение в школе искусств закончилось по весьма банальной причине развода родителей. Отец объяснил, что рафинированному образу куртуазного итальянского визажиста, стилиста и содержателя салонов красоты вредит общение с банальной певичкой. Эта певичка мешает ему делать правильный массаж нужным клиентам. Впрочем, и сама певичка, вытряхнув при разводе из своего благоверного немалую сумму, сочла, что она будет лучше чувствовать себя без итальянских стилистов. Она решила, что все Штаты будут без ума от ее турне.

Поэтому следующие два года жизни Сильвестра прошли в бесконечных скитаниях по городам. За это время он сменил пять школ. Школы были разные, и только один факт повторялся в них с завидным постоянством – Сильвестра в них били. Били не сразу, а только после блестящих выступлений на школьных спектаклях. И били всякий раз, когда он пытался прикрепить к своим штанишкам голубые ленточки, составлявшие основу его сценического образа. Впрочем, к тому моменту и мать успевала получить пинка в очередном кабаре, и они втроем с братом переезжали на новое место.

Лишь на третий год странствий матери повезло. Используя свое недюжинное сценическое дарование, она сумела очаровать толстого владельца пары бензоколонок на 80-м шоссе. Произошло это, когда мать выступала на одной из лучших сцен города Сан-Франциско, штат Калифорния. Ну, не совсем, конечно, в самом городе. Но рядом с ним, в Дэйвисе.

Правда, в самом Дэйвисе остаться им не удалось. Пришлось переселиться вместе с бензиновым королем немного подальше в горы, но это тоже было неплохо. Каждое утро школьный автобус останавливался возле домика у центральной заправки, забирал Сильвестра и Фреда и вез их в школу. С толстым заправщиком у них тоже сложились нормальные отношения.

Заправщика звали Гарри. Как только Гарри увидел Сильвестра, он по-деловому подошел к нему и хлопнул по ладони.

– Привет, парень! Как поживаешь?

– Хорошо. – Сильвестр потупился.

– Ха! – Гарри вздрогнул своим огромным пузом. – Кто же так отвечает?

– А как надо?

– Вот так, смотри! – Гарри поднял свою огромную красную лапищу перед носом Сильвестра, взял его маленькую ладошку и хлопнул по ладони. – Вот так хлопаешь и отвечаешь: «Лучше всех, парень!». Ну-ка, повтори!

– Лучше всех, парень! – радостно взвизгнул Сильвестр и шлепнул по задубелой коряге, представлявшей собой ладонь Гарри.

– Молоток! – оценил Гарри. – Пиво пить пойдешь?

– Не знаю. – Сильвестр замялся. – Если мама отпустит.

– Ха, мама! В твоем возрасте пора самому такие вопросы решать. Еще раз спрашиваю – пиво пить будешь?

– Буду! – Сильвестр улыбнулся.

– Только скажи мне, эти бантики кто на тебя надел?

– Мама. – Сильвестр вздохнул.

– Отлично! А то я уже боялся, что ты их сам нацепил. Пиво в бантиках не пьют.

– А как его пьют?

– Настоящие мужчины носят вот что!

Гарри исчез за воротами гаража, минут пять шумно рылся внутри и вышел, неся синий джинсовый комбинезон.

– Меряй!

Сильвестр утонул в нем, но Гарри ловко подвернул штаны и подтянул лямки.

– Вот теперь ты выглядишь как мужчина. Пошли!

Они взялись за руки и двинулись в сторону расположенного неподалеку бара.

Гарри, отдуваясь, плюхнулся за столик и разместил рядом свое пузо.

– Мне пиво. И чипсы. И ему пиво.

Официантка сделала удивленные глаза.

– Безалкогольного. Чем вы тут водителей травите… То есть, поите?

Они посидели молча.

– Гарри, а я никогда раньше не пил пиво… – осторожно начал Сильвестр.

– Я это понял, – усмехнулся Гарри. – А в школу ты в этом костюмчике ходишь?

Сильвестр кивнул.

– Так… И на рождественских спектаклях выступаешь?

Сильвестр снова кивнул.

– А не бьют тебя?

– Бьют. – Сильвестр всхлипнул.

– Перестанут, – убедительно произнес Гарри. – Будешь одеваться, как я скажу. Начнешь играть в футбол. И никаких спектаклей.

– Я люблю спектакли…

– Тогда будешь играть исключительно гангстеров. Понял?

Сильвестр кивнул. Он твердо решил про себя, что будет выполнять все наставления Гарри.

А Гарри был малый не промах. На своих бензоколонках он держал исключительно мексиканцев, которым вколачивал понятия о дисциплине пудовыми кулаками. Он же периодически объяснял Сильвестру, как устроен автомобиль, как стрелять из пистолета и где ловить кошек. Он снабдил Сильвестра целым чемоданом гангстерских комиксов и внушил ему свои представления об успехе в жизни. Но все же он так и не смог научить его курить, драться и пить дешевое виски. Все же отцовские гены были сильнее.

И еще Гарри никак не мог отучить Сильвестра от пристрастия к сцене. Здесь они уже вдвоем с матерью нажали на него и приучили к школьным спектаклям. В них Сильвестр играл исключительно чертей, разбойников и авантюристов.

В пятнадцать лет Сильвестр плохо учился, зато хорошо играл в баскетбол на школьном пустыре и самозабвенно играл в спектаклях. Он каждый день по часу проводил перед зеркалом, пытаясь выбрать героический ракурс. К сожалению, его физиономия, доставшаяся по наследству от синьора Макарони, отнюдь не впечатляла. Особенно ему не нравились собственные карие, глубокие и печальные глаза. Как он ни подрисовывал к ним тени, они все не тянули на глаза беспощадного убийцы. Зато челюсть удалась на славу. Сильвестр научился по-бульдожьи выдвигать ее и выглядел при этом очень грозно.

В попытках стать мужественным и похожим на настоящего бандита, Сильвестр перепробовал много способов. Он даже сделал себе на плече маленькую татуировку, которой, впрочем, остался недоволен.

Помог ему в обретении образа, как ни странно, их учитель физкультуры. Он показал Сильвестру журналы с картинками, на которых громилы зверского вида демонстрировали свои мускулы. Он же дал ему в руки гантели. И пухленький юноша с печальными глазами начал работать над собой. Мышцы его замечательно росли, добавляя сценическому образу негодяя достаточный шарм. Он начал выходить на сцену по пояс обнаженным, натертым темным маслом, чтобы все девочки видели, какой он красивый. Впрочем, Сильвестр сам трепетал от своей красоты и силы.

Все было бы замечательно, если бы школа не закончилась. Сильвестр, не желая учиться, поступил в полное распоряжение Гарри. Днем он работал на бензоколонке или ездил вместе с Гарри на осмотр мексиканцев. А вечером он ехал в Сакраменто на развлечения. А если развлечений не было, читал комиксы. Он отметал детские комиксы про пиратов и Бумера, но зачитывался приключениями Индианы Джонса или историями про войну. Мышцы его играли. Челюсть гордо выпирала. Воображаемое оружие грело руки.

Поэтому, когда началась война во Вьетнаме, он не сразу воспользовался связями матери. Он не сразу, далеко не сразу решил рвануть в Швейцарию и пересидеть там смуту. А когда решил, было поздно – повестка поймала его на месте, как тысячи других небогатых мальчиков с тысяч других бензоколонок.

Впрочем, неустрашимый Сильвестр и не огорчился. Он уже готов был сыграть роль неустрашимого рейнджера, спасителя человечества.

Генри Мюррей – человек умный и расчетливый, всю жизнь работал не покладая рук. Но он не был авантюристом или жуликом, а следовательно, не мог рассчитывать на успех в бизнесе или на бирже. Родился Генри в 1905 году в семье рабочих из Детройта, и с первых вздохов начал впитывать в себя промышленную мощь Америки в виде удушливого заводского дыма и выхлопных газов. Отец его всю жизнь гнул спину, сначала в небольшой слесарной мастерской, а затем на заводе Генри Форда. Он работал и работал, без отдыха и просвета, возя напильником по заготовкам. Как квалифицированный рабочий, он не попал на конвейер, его миновали штрафы и увольнения. Даже в годы Великой депрессии он не потерял своего места и продолжал стоять у верстака. Он словно прирос к своему месту.

Но его и не повышали. На него не обращали внимания, как на предмет мебели. Шли годы, а верстак, станок, рабочее место и заработная плата оставались прежними. Жалованье было стабильным, но скудным, и они жили в убогой квартире в трехэтажном доме.

Наблюдая за «карьерой» отца, Генри изучал жизнь и делал выводы. Он родился мальчиком смышленым и наблюдательным. Вся семья его вросла в жизнь завода. Он знал каждого, от последнего уборщика до директора. И видя, как живет заводоуправление и офис, он поклялся себе, что не пойдет на конвейер, а проникнет туда, внутрь, к власти. Провести жизнь так, как отец, за верстаком, не улыбалось. Хотелось чего-то большего. А для этого нужно образование. А образование стоит денег. Генри стиснул зубы и рванулся на штурм успеха.

Талантливый мальчик Генри выучился и превратился в талантливого, подающего надежды инженера. Не будем говорить о том, чего ему это стоило. Скажем только, что в двадцать пять лет он имел гастрит и искривление позвоночника, а позволить себе жениться смог лишь к тридцати годам. Избрав профессию инженера-дорожника, он колесил по всей стране, работая на каждом месте год-два, а затем снимаясь на новое место. Он зарабатывал и копил, зарабатывал и копил, изредка прикупал акции, изредка продавал и пробовал играть на бирже. Временами удачно, временами неудачно.

Когда через год после свадьбы у него родился сын Дональд, он уже имел виды на обустройство его будущего. В банке имелся специальный счет, имелись вложения в государственные бумаги и в нефтяной бизнес. Генри мог дать Дональду хорошее образование и обеспечить карьеру своими деньгами и репутацией. Единственное, чего не мог дать Генри жене Элизабет и сыну, так это спокойного тихого дома. Их семья не обзавелась постоянным пристанищем и кочевала вслед за отцом. Кочевал и Дональд.

А отец все работал и работал. Он копил заработанное, счет его рос, но с работой стало тяжело. Только с началом войны в Европе торговля оживилась, дела на бирже пошли успешнее, а счет стал расти быстрее. Потом Европа развязала нешуточную драку, и по ленд-лизу в нее потянулись военные и гражданские поставки. Оживилась торговля, и когда немцы пустили ко дну Атлантики целый караван с техникой, а русские перемололи их войска под Сталинградом, дела Мюррея-старшего пошли вовсе хорошо. Он благополучно сдал не очень старого отца в благотворительный дом, прикупил акций и вздохнул спокойнее. Наконец американцы победили во Второй мировой, и Генри Мюррей стал совсем благополучным. Оставались еще какие-то дела в Японии, но президент применил новейшее ядерное оружие и сжег эти нелепые острова. Генри нашел их на карте, прочитал в газете хронику военных действий и горячо одобрил такое решение. Жизнь американских солдат – превыше всего.

Маленький Дональд сначала жил в вагончике-трейлере, который папа таскал на буксире за своим «Крайслером». Первая школа, в которую пошел маленький Дональд, была муниципальной. Маленькой и облупленной. Да еще в ней учились цветные. Мюррею-старшему это категорически не нравилось, но поделать он пока еще ничего не мог. Поэтому ровно через год мальчика, так и не научившегося читать, погрузили в трейлер и повезли через всю страну на восточное побережье. Там они продали трейлер и наконец-то поселились в настоящем доме на фундаменте.

А с войны весь этот год возвращались молодые мужчины. Рабочие места заполнялись. Экономика, вскормленная войной, расцветала, но вокруг толкались локтями сильные конкуренты. У них не было такого образования, как у Мюррея, и они не имели опыта, который прервала война. Но у них были сила и жажда жизни. Поэтому Мюррей переехал еще раз, собрал финансы и поместил сына в хорошую частную школу. Придя на выходные с работы, отец занимался его воспитанием.

– Послушай, Дональд, – еженедельно говорил он сыну, – в этой жизни можно прорваться на самый верх. Но для этого нужно образование. Так что учись.

Наставив таким образом ребенка и выделив Элизабет деньги, Мюррей-старший снова на неделю исчезал на объекте. Он работал, счет его рос, и он вполне обеспечивал и себе, и семье существование выше среднего. И все же, помня расцвет сороковых годов, он молил Господа о новой войне, которая вновь подстегнет начинающую угасать экономику. Он даже вступил в ряды республиканской партии, надеясь как-то поучаствовать в военных заказах. По совету знакомцев, с которыми он встречался на партийных вечерах, он удачно вложил свои сбережения в нефть и стал подумывать о партийной карьере.

Но партийного функционера из него не вышло. Зато он сумел на паях с одним компаньоном создать небольшое торгово-промышленное предприятие, и когда началась корейская война, получить хороший авиационный заказ. Затем ему подкинули еще один заказ в обмен на взнос в партийную кассу. Затем еще один. Он организовал удачную цепочку, лоббируя интересы «ястребов» и начал расти на государственных военных заказах.

О том, чтобы уделять внимание сыну, уже не шло речи. Его и на жену-то уже почти не тянуло. Дни и ночи он проводил либо в офисе, либо на заводе, либо в партийных кулуарах. А сын тем временем учился все хуже и хуже. Мюррей иногда встречался с ним и разговаривал. Пару раз в год он лично посещал школу и даже обедал с директором. Безрезультатно. Наконец, когда Дональду исполнилось пятнадцать, его родители сумели-таки улучить свободную минуту и вплотную заняться воспитанием. Они определили мальчика в невероятно дорогой, но считавшийся лучшим на Восточном побережье интернат для мальчиков – «Академию Филлипса» в Массачусетсе. Генри, уже уверенно стоявший на нефти и военных поставках, хотел сделать из сына достойного преемника. Но не сложилось и здесь. Мюррей-младший родительских ожиданий оправдывать не собирался. Он обнаглел, стал груб с учителями и занимался из рук вон плохо.

Не блистал Дональд и спортивными достижениями. Отец периодически звонил ему и настоятельно советовал стать капитаном футбольной команды. Это было почетно. Это давало возможность приобрести вес и связи в школьной элите. Но Дональда не только не делали капитаном, но даже не брали в команду. Тогда, чтобы быть поближе к футболу, Дональд занялся спортом и общественной работой. Он стал чирлидером. Ему дали фирменную майку, пару ярких помпонов на длинных ручках, и он выбегал на поле в перерывах между матчами. За ним следовал десяток девчонок из дружественного колледжа, они прыгали и махали помпонами, а зрители орали во всю глотку: «Филлипс, ого-ого-го-го!».

На второй год своей общественной деятельности в роли чирлидера Дональд совершил почти что подвиг, сочинив новую речевку: «Филлипс, вперед! Победа нас ждет! Ого-го, ого-го!». Ее поместили в газету и прокричали на ближайшем матче, и Дональд на неделю попал в герои. Даже сам капитан футбольной команды лично подошел к нему и похлопал его по плечу. Но это был единственный выдающийся поступок.

По окончании академии родители настояли на его поступлении в университет. Школьные учителя отговаривали, считая, что с такими успехами в учебе в университете делать нечего. И тогда мать начала то, что потом Дональд называл «домашней строевой подготовкой». Подготовка эта шла как словесно, так и при помощи физических воздействий, которые сильная Элизабет прикладывала к прыщавому юнцу. Непутевый сын, ведомый маминой волей и отцовскими деньгами, поступил в университет.

Кроме яростной любви к науке, мать сумела вбить в сына и французский язык, бывший для нее когда-то вторым родным. Приехав из Канады, она считала, что самую лучшую карьеру сын сможет сделать именно там. За годы общения с матерью язык сын выучил. А вот остальная учеба его не блистала. Студентом он посвятил все время попойкам и хулиганству. Дважды за пьяную драку в баре он попадал в полицейский участок. Однажды он сорвал с дверей магазина рождественский венок, притащил к себе в общежитие и повесил на дверях собственной комнаты.

Дональд не любил зануд и зубрил. Он изо всех сил пытался прибиться к хулиганам, и однажды совершил поистине хулиганский поступок. Выпив вечером, осмелевшие юнцы под покровом темноты втроем прокрались на университетский стадион. Там они почти час трудились, разбирая футбольные ворота, и утащили их в парк. Они договорились молчать, но кто-то не выдержал и проболтался. Мюррея вызвал сам ректор и долго стучал согнутым пальцем ему по лбу. Зато Дональд на целый день стал героем университета, второй раз в жизни.

А еще раз на вечеринке он подошел к одной почтенной пожилой женщине в компании своих друзей-оболтусов и, глядя ей в глаза, спросил:

– Ну, и каково это – заниматься сексом после пятидесяти лет?

И опять ректор сумел замять скандал. При помощи Генри Мюррея. Словом, Дональд был весьма разносторонний юноша, и родители в нем души не чаяли. Именно поэтому отец, уже отточивший свой политический нюх, понял, что Дональд может попасть в плохую историю. Из Индокитая тянуло порохом, военные заказы шли один за другим. Его сынок, окончивший университет, вполне мог загреметь в армию, чего отцу, имевшему дело с военным ведомством, страшно не хотелось. Поэтому отец тут же после окончания университета направил его в летную школу Национальной гвардии Техаса.

Мюррей-младший в этой школе делал успехи. Он научился водить поршневой учебный самолет и даже пару раз, с инструктором, поднимал в небо реактивную машину. А также он научился петь непристойные песни и посещать публичные дома с выпивкой.

Вот в таком-то относительно недорогом борделе с ним и произошла неприятная история. Вместе с курсантом Джорджем, сынком нефтяного магната и партийного лидера, тоже скрывавшегося от армии, они немного выпили. Затем выпили еще. А затем поучаствовали в драке и утром оказались в полиции.

Папаша Джорджа срочно ринулся к губернатору штата и что-то шепнул ему на ушко. Джорджа отпустили. А вот папаша Дональда правильных слов не нашел, и Дональд вылетел из Национальной гвардии. Еще не успели высохнуть на его щеках слезы от внезапной разлуки с училищем, как Пентагон ласково заключил его в свои объятия. И Мюррей, пройдя ускоренный курс обучения, получил звание младшего лейтенанта ВВС и отправился на гостеприимную землю свободы острова Фукуок.