Совиный дом

23

Наступило прелестное утро, ясное и свежее. Солнце зажигало мириады капель росы на широком лугу альтенштейнского парка, где целая толпа рабочих занималась приготовлениями к празднику. Все было пестро и весело.

Сегодня был день рождения наследного принца, и все готовилось для детей: поставили карусели с лошадками, покрытыми красным сукном, садовую сцену и полосатую, белую с красным, палатку, над которой развевались пурпурные флаги и вымпелы. В тени деревьев устроили эстраду для музыкантов и место для танцев. Бабушка с отцовской стороны прислала накануне белого пони, который потихоньку был проведен в конюшню и теперь ел там овес, хотя с трудом доставал до яслей.

Рано утром пришла телеграмма, извещавшая о приезде герцогини-матери к обеду.

На два часа был назначен семейный завтрак, а к обеду ждали гостей, главным образом детей, даже маленькая Эльза из Совиного дома и Леони, баронесса Герольд фон Альтенштейн, получили большие напечатанные пригласительные карточки.

Недуг герцогини и вчерашняя гроза смутили многих. Состоится ли праздник?

Но, слава Богу, его не отменили — очевидно, герцогине стало лучше, да и погода стояла великолепная. Все ждали праздника, который как бы служил продолжением недавнего торжества в Нейгаузе.

— Божественно, пикантно, как у Доде, — говорила генеральша Плассен, гуляя утром по лесу с графиней Лилиенштейн. Они шептались, и у генеральши бегали глаза. — Если только она достаточно ловка, он непременно женится на ней.

— Это уж наверно, — подтвердила другая.

— Не беспокойся, дорогая графиня, все Герольды понимают свои выгоды. Барон получит и вторую принцессу, хоть он и представляется равнодушным.

— Это хитрость, милая Плассен.

— Ах, ведь они уже относятся друг к другу, как родственники. Герцог часто зовет его кузеном!

— И имеет основание. Ведь они в двойном родстве! — И дамы засмеялись своей шутке.

— Неужели герцогиня действительно ничего не подозревает, — спросил один из игравших в кегельбане «Форели», — или же она не хочет заострять на этом внимания?..

— Возможно, она умная женщина, — сказала одна из знатных дам и взяла в руки шар.

— Напрасно вы так думаете, — возразил толстый майор Б. — Бедная женщина видит все, что касается ее мужа, в розовом свете, она ничего не подозревает, она обожает герцога.

— Именно поэтому она ему все позволяет?

— Чертовски красива эта Герольд!

— Очаровательна!

— И как кокетлива!

— А хитра, хитра! Какой ловкий шахматный ход — убежала от положения фрейлины в эту пустыню как раз во время продажи отцовского имения. Замечательно, не правда ли?

— А он и клюнул на эту удочку, — меланхолически заметил член посольства.

Почтенный генерал с седой головой недовольно поднял косматые брови.

— Ее высочество очень чуткая женщина, — сказал он хриплым, едва слышным голосом. — Господа, я должен попросить!..

На его слова не обратили внимания.

— Все это уже было! — воскликнул кто-то, только что сбивший короля.

Генерал еще раз вступился за так строго осуждаемую девушку и попытался доказать, что это недостойная сплетня, но посреди его речи голос опять изменил ему, он откашлялся, вытер вспотевшее темно-красное лицо, сердито выпил свое пиво и вышел из этого гнезда злословия…

«Невероятно! Невероятно!» — бормотал он про себя. Встретив двух тихо беседующих молодых девушек, он подумал: «Готов поспорить, и они говорят о скандале, незрелые головки, которые еще ни о чем не могут судить».

И добрый старик без остановки бранил сплетников и шептунов…

Да, подобно летнему ветру, порхающему с дерева на дерево, летали пересуды от одного к другому, даже прислуга говорила о скандале. Одна старушка написала милостивой фрейлейн Герольд, чтобы та попросила герцога избавить ее сына от воинской повинности, потому что ее просьба будет, мол, конечно, исполнена…

С самого утра в замке все было оживленно.

Маленькая горничная, являвшаяся по звонку в комнату Клодины, принесла ей несколько писем.

— Известно ли уже, как здоровье ее высочества? — спросила Клодина.

— О, прекрасно! Ее высочество отлично почивала и собирается в одиннадцать часов поднести подарки наследному принцу в красном салоне.

— Слава Богу!

Клодина послала девушку к горничной герцогини узнать о дальнейших распоряжениях.

Одевшись, она распечатала письма. Одно было от Беаты, обещавшей позаботиться о маленькой Эльзе и взять ее с собой на детский праздник.

«Я еду с двумя племянницами на придворный бал — как это важно звучит и как смешно в действительности! Червячки! — писала она. — Дай Бог, чтобы ее высочеству стало лучше, когда ты получишь эти строки. Лотарь со светлейшими только что получил приглашение к обеду. Я хотела бы, Клодина, чтобы он выяснил все поскорее. Эта долгая проволочка непонятна в нем для меня, ведь вообще он человек решительный. Может быть, теперь, когда старая принцесса собирается уезжать? Ах, Клодина, не такой я представляла себе свою невестку! До свидания!»

Клодина грустно отложила письмо и машинально распечатала второе. Какая неумелая рука и какая странная мысль! Клодина улыбнулась: к ней обращались, чтобы она попросила герцога избавить сына бедной матери от воинской повинности. Вдруг она побледнела, как мел. Боже, что это значит, как могла прийти в голову старушке мысль о ней? Такого рода письма обыкновенно присылались герцогине.

Она гордо откинула красивую голову. Странные фантазии приходят на ум подобным людям! Клодина решила показать письмо герцогине: оно должно было ее рассмешить! Однако в груди девушки осталось тяжелое чувство: глупое письмо болезненно укололо ее. Почему не звали ее к герцогине? В это время постучали в дверь, и показалось доброе лицо Катценштейн.

— Можно? — спросила она и подошла к Клодине. — Ее высочество проснулась такой веселой. Ей хотелось самой убрать стол с подарками, она завтракала в постели и запретила будить вас, дорогая Клодина, чтобы вы могли выспаться. Горничная должна была подать ей красное шелковое платье, отделанное кремовыми кружевами, и вдруг…

— Ее высочеству хуже? — испуганно перебила Клодина и пошла к двери.

— Погодите, милое дитя, я должна досказать вам… И вдруг герцогиня получила письмо, я разрезала конверт и вышла за чем-то на минутку. Внезапно слышу из соседней комнаты странный звук, похожий на рыдание; когда я вошла, герцогиня лежала с закрытыми глазами. Я начала хлопотать, а она с трудом проговорила: «Уйдите, милая, я хочу остаться одна». Я против воли вышла, но потом в испуге хотела снова войти, однако герцогиня заперла дверь, чего прежде никогда не случалось. Его высочество посылал два раза доложить о себе, наследный принц сгорает от нетерпения; в саду стоит оркестр и ждет знака к началу серенады, а в комнате герцогини не слышно ни звука.

— Боже, не получила ли она дурных известий от сестры?

Старая фрейлина пожала плечами:

— Кто может знать.

— Пойдемте, милая фрау Катценштейн; ее высочество еще вчера была такой возбужденной и странной!

Молодая девушка с озабоченным лицом остановилась перед дверью спальни герцогини и прислушалась. Там все было тихо.

— Элиза, — со страхом позвала она. В комнате ее зов был услышан. Герцогиня, стоявшая на коленях перед своей постелью, подняла голову; ее застывшие глаза обернулись в ту сторону, и губы сжались крепче. В руках ее была маленькая записка. Сомнения и страх прошли; вместе с уверенностью явилось и спокойствие, но спокойствие ужасное, оцепеняющее, и с ним вернулась гордость, гордость принцессы крови, сильной, всем управляющей, всем владеющей. Никто не должен был подозревать, как она стала несчастна.

Только бы иметь короткий промежуток времени, один час, чтобы успокоить, унять смертельно усталое сердце. И этого не могли дать ей…

— Элиза, — послышалось снова. — Ради Бога, я умираю от страха.

Герцогиня быстро встала. Сделала шаг к двери, с отчаянием прижав руки к вискам. Потом пошла и отворила двери.

— Что вам?.. Что тебе надо? — холодно спросила она.

Клодина вошла и увидела выпрямившуюся фигуру с неподвижным лицом и горящими глазами.

— Элиза, — тихо спросила Клодина, — что с тобой? Ты больна?

— Нет. Позови горничную!

— Не борись так против этого, Элиза, ложись. У тебя лихорадочный вид, ты нездорова, — с трудом проговорила Клодина, увидев ужасную перемену.

— Позови горничную и принеси мне свечу.

Клодина молча исполнила приказание. Герцогиня держала над огнем бумагу и бросила ее на пол только тогда, когда огонь заиграл вокруг ее пальцев; потом растоптала остатки ногами.

— Так! — сказала она, положив руку на грудь и глубоко вздохнув. Лицо ее при этом передернулось, как от сильной боли.

Она велела одеть себя в темное платье. Лицо с двумя красными пятнами под глазами казалось еще желтее на фоне простого лилового платья. Она разрешила делать с собой все, что было нужно, но когда горничная воткнула ей в волосы желтую розу, сорвала ее и с раздражением бросила на пол.

— Розы! — с непередаваемым выражением произнесла она и остановилась в глубокой задумчивости перед зеркалом.

Клодина с озабоченным лицом стояла позади нее.

Герцогиня засмеялась.

— Знаешь ли ты поговорку: «Понять — значит простить»? — и, не дожидаясь ответа, сказала горничной: — Доложите герцогу, что я готова.

Она кивнула Клодине и пошла с ней через будуар в красную гостиную. Роскошно убранная комната была полна цветов; в стороне на столе были разложены подарки и среди них великолепное ружье. Посреди стола стоял портрет герцогини в дорогой рамке. Она взяла его дрожащими руками и посмотрела, как на нечто чуждое и не знакомое ей.

— Обворожительно похожий портрет, — сказала фон Катценштейн, — ваше высочество выглядит на нем такой свежей и счастливой!

— Очень плохой портрет, — жестко возразила герцогиня. — Унесите его, он лжив, я совсем не такая…

Выходя, Катценштейн взглянула на Клодину с полным отчаянием. В это мгновение лакей отворил дверь, и в комнату вошел наследный принц в сопровождении герцога, который держал на руках младшего сына и вел за руку второго. Мальчик хотел радостно броситься к матери, но удивленно остановился, так же как и его отец, и оба с изумлением смотрели на женскую фигуру в почти монашеском платье, холодно и неподвижно стоявшую у стола.

Герцогиня посмотрела мужу в глаза, словно хотела проникнуть в самую глубину его души. Внизу началась серенада. Торжественные звуки хвалебного гимна ворвались в окно. На мгновение показалось, что герцогиня не может больше сдерживаться: она покачнулась и прижала лицо к волосам наследного принца.

— Мама, поздравь меня, наконец! — воскликнул принц: он мог подойти к своим подаркам, лишь поцеловав ей руку.

— Да благословит тебя Бог, — прошептала она и села на стул, придвинутый герцогом.

Когда вошел герцог с детьми, Клодина удалилась — ведь это было семейное торжество, да никто и не просил ее остаться.

Радостные восклицания герцогских детей сливались со звуками веселого марша.

«О, Боже, что могло случиться с герцогиней?» — со страхом спрашивала себя Клодина.

— Бабушка, бабушка! — послышались голоса и восторженные восклицания.

Молодая девушка радостно вздохнула: приехала ее обожаемая, добрейшая госпожа!

Ей хотелось бежать, чтобы поцеловать у нее руку. Теперь до нее донесся мягкий женский голос, но сегодня в нем слышалась горестная дрожь.

— Милое дитя, дорогая моя Элиза, как твое здоровье?

В комнате воцарилось продолжительное молчание; потом тот же печальный голос продолжал:

— Альтенштейн, кажется, не помог тебе, Элиза, я возьму тебя с собой в Баварию!

— О, я здорова, — громко ответила герцогиня, — совершенно здорова. Ты не можешь представить себе, мама, что я могу перенести.

Клодина стояла, как на угольях. Неужели ее высочество не спросит о ней? Ведь она знала, что девушка проводит все время у герцогини, Клодина сама писала ей об этом.

Правда, она не получила ответа, и только сейчас придала этому значение. Утренний смутный страх снова охватил ее.

В комнате все стихло; вероятно, старая герцогиня пошла отдохнуть в свои комнаты. Слышались только шаги его высочества, нетерпеливо ходившего взад и вперед.

— Клодина! — позвала герцогиня.

Она хотела привыкнуть видеть их вместе и переносить это. Когда Клодина вошла, герцогиня посмотрела на них — как они хорошо владели собой! Герцог едва взглянул на красивую девушку.

— Подайте его высочеству стакан вина, Клодина, — приказала она. — Он забыл, что я не подала его ему.

Клодина исполнила приказание. Герцогиня встала и вышла — она боялась разразиться отчаянным смехом, душившим ее.

— Что с герцогиней? — спросил герцог и сморщил лоб, выпивая вино.

— Я не знаю, ваше высочество, — ответила Клодина.

— Пойдите за герцогиней, — коротко сказал он.

— Ее высочество у себя в спальне и не желает, чтобы ее беспокоили, а через час велела фрейлейн фон Герольд быть в зеленой гостиной, — доложила вошедшая горничная.

Клодина прошла через другую дверь в свою комнату.

В спальне герцогини занавески были опущены, и она лежала в полумраке постели. Она знала, что Клодина осталась с ним одна. Теперь он поцелует ей руку, привлечет к себе и скажет: «Потерпи ее капризы, дорогая моя; она больна, переноси их ради меня». И в глазах обоих заблестит надежда на лучшее будущее, когда в склепе под церковью поставят новый гроб.

Герцогиня не вздрогнула при этой мысли, а улыбнулась: хорошо, когда знаешь, что настанет конец! Ах, сколько молчаливых и горьких страданий успокоилось вместе со спящими внизу в саркофагах! Как утешительно, что существует забвение, сон, и что бодрствование, называемое жизнью, непродолжительно!

Герцогиня почувствовала стеснение, которое ощущают люди тонкой организации, когда им кажется, что они злоупотребляют терпением других, но не могут изменить этого. Притом ей так давило грудь, так тяжело было дышать!

«Если бы только не дети!»

Ну, они едва ли заметят отсутствие больной, слабой матери, ведь они мальчики, и после нее не останется достойной сожаления принцессы. Как это хорошо!

А свет! Знал ли он? Смеялись ли, шептались ли там об обманутой жене, подружившейся с возлюбленной своего мужа?

Горестный стон вырвался из груди герцогини, она дышала все тяжелее и тяжелее. Но заставила себя встать и, прижимая руки к груди, стала бродить по комнате. Ей ничего не оставалось, как быть гордой и снисходительной.

Ах, скорее бы прошел день и наступила ночь, когда она останется одна и можно будет плакать!

Снизу раздавался шум подъезжавших карет, в коридоре слышались шаги прислуги и шелест платьев. Гости собирались в гостиной перед старой парадной столовой Герольдов, находившейся между обоими флигелями.

Это слышала и Клодина, неподвижно сидевшая в кресле… При каждом звуке приближающихся к ее комнате шагов она настораживалась, и когда они стихали, легкая краска покрывала ее лицо.

Почему, наконец, ее заместительница, фрейлейн фон Болен, не шла к ней? Ведь было принято, чтобы дамы делали друг другу визиты. Например, фрейлина с рыжеватыми волосами, бледная и скучная на вид, давно прошла к фрау Катценштейн.

На столе перед Клодиной лежали часы. В два без четверти ей нужно быть в зеленой гостиной, где герцогиня будет ждать ее, чтобы в ее сопровождении пройти к гостям. Клодина переменила туалет. Надела легкий летний костюм из бледно-голубого фуляра с белыми кружевами и к нему брошку и шпильки в виде эдельвейсов. На столе лежали веер из страусовых перьев и длинные светло-желтые перчатки.

Нерешительно взяла она их, надела: пора было идти.

В коридоре ей встретилась фрейлейн фон Болен, которая, казалось, шла в комнаты своей повелительницы.

Девушки познакомились на придворных торжествах, фрейлейн фон Болен часто бывала в интимном кружке старой герцогини. Отец ее, бывший камергер покойного герцога, своими интригами вызвал недовольство его наследника и должен был удалиться от двора при весьма разоблачительных обстоятельствах. Старая герцогиня покровительствовала его семейству, считая его оскорбленным. Неизменная доброта побудила ее загладить нанесенную этому семейству обиду тем, что она выбрала дочь камергера на освободившееся место Клодины.

Шею фрейлейн фон Болен, казалось, свела судорога: она никак не могла нагнуть свою голову для поклона.

Клодина протянула ей руку, но вдруг очутилась одна… Несколько смятый желтоватый шлейф фрейлины прошуршал мимо нее и исчез за одной из массивных дубовых дверей, ведущих во флигель…

Клодина спокойно повернулась и вошла в маленькую переднюю герцогини.

Фрау фон Катценштейн сделала такое смешное лицо, доброе, сострадательное и смущенное.

— Ее высочество не подавала еще признаков жизни, — проговорила она и умолкла.

Но тут герцогиня появилась на пороге. Первый взгляд ее был устремлен на подругу; может быть, Клодина никогда не казалась столь прекрасной, как в этом простом легком туалете.

Герцогиня склонила голову и пошла к противополржной двери; сквозь нее слышались тихий голос герцога и холодный говор принцессы Теклы. Герцогиня остановилась.

— Дай мне руку, — слегка охрипшим голосом сказала она, и они в сопровождении фрау фон Катценштейн прошли сквозь красные портьеры, отдернутые лакеями.

В салоне, где находилось человек двадцать, вдруг воцарилась полнейшая тишина…

Неужели это была герцогиня?

Маленькая изящная фигурка, стоявшая за зонтичной пальмой, схватилась, как бы ища опоры, за бархатную драпировку; ноги принцессы Елены дрожали во время глубокого поклона. Она подошла к герцогине по знаку матери, но напрасно наклонила черную головку — высокопоставленная кузина не поцеловала ее.

Никто не садился, все разговаривали стоя. Глаза барона Герольда были устремлены на Клодину, герцогиня все еще держала ее под руку. Молодая девушка смотрела на соседнюю дверь и вспыхнула от радости, когда показалась старая герцогиня.

Ее доброе лицо имело сегодня непривычно жесткое выражение, но Клодина не заметила этого.

Опираясь на руку Клодины, герцогиня подошла и поцеловала руку свекрови. Клодина глубоко поклонилась. Глаза ее с радостным ожиданием были устремлены в лицо августейшей старухи.

— А, фрейлейн фон Герольд, я удивлена, видя вас здесь. Ведь вы говорили мне, что необходимы вашему брату?

Она крепко сжала руки при последних словах и обернулась к фон Катценштейн, как будто Клодины не было.

Молодая девушка гордо отошла и встретила взор своего кузена.

Все было тихо, только старческий, теперь мягкий женский голос говорил с «милой Катценштейн».

Клодина не оглядывалась, цепенящий ужас охватил ее; она не знала, как подошла к герцогине, хотела заговорить, но в это мгновение отворились двери: наследный принц, которому сегодня принадлежала честь вести бабушку к столу, торжественно и важно подошел к ней, и шелковый шлейф старушки тотчас зашуршал по ковру.

— Ваше высочество, позвольте мне уйти, — проговорила Клодина, обращаясь к герцогине, — сильнейшая головная боль…

На мгновение в сердце несчастной молодой женщины шевельнулась жалость к девушке, бледные, одухотворенные черты которой выражали страшное душевное волнение.

— Нет! — шепотом сказала она, потому что подошел герцог. — Я сама больна и борюсь, найдите и вы в себе силы.

Клодина вместе с другими пошла по коридору и вошла рядом с Лотарем в приемную.

Их высочества приветствовали гостей, наследный принц принимал поздравления, потом отворили двери столовой.

Клодине пришлось сидеть против Лотаря. Она не сознавала ясно, как прошел обед, отвечала на вопросы соседей, пила и ела, но делала все, как во сне, совершенно автоматически.

Принцесса Елена, сидя рядом с бароном Лотарем, то очень много и поспешно говорила, то вдруг умолкала; иногда ее черные горящие глаза останавливались на Клодине, а рука вертела ложечку. Когда же странно отсутствующий взор Клодины встречался с ее взглядом, она краснела и снова становилась принужденно оживленной.

Никто не мог сказать, что случилось, но это висело в воздухе, лилось вместе с шампанским, об этом без слов говорили взгляды и лица, и каждый за блестящим столом знал, что наверху, в герцогских покоях, что-то произошло, что идеальная дружба кончена и прекрасная Герольд сидит здесь последний раз.

Это сознание удручало всех присутствующих, делавших вид, что им весело, как бывает при близости грозы, которую все ждут и вместе с тем боятся.

Его высочество казался очень раздраженным, что было не удивительно. Герцогиня, против обыкновения, раскраснелась, она постоянно вытирала платком лоб и пила воду со льдом.

Наконец, герцогиня встала, обед был окончен, и в соседнем салоне подали кофе.

— Ее высочество ушла к себе и желает говорить с вами, — прошептала фрау Катценштейн Клодине.

Девушка почти бегом промчалась по лестнице и коридору. Она хотела знать наверное — что она сделала, в чем провинилась? Ее преследовало ужасное предчувствие…

Герцогиня сидела на диване, опираясь головой о спинку.

— Я хочу спросить тебя, — начала она с искаженным лицом и вдруг воскликнула: — Господи! Я… Клодина… — и кровь хлынула у нее изо рта.

Молодая девушка обняла ее; она не задрожала и не произнесла ни звука, пока горничная побежала за помощью. Голова герцогини, потерявшей сознание, лежала на ее груди.

Через минуту появились доктор, герцог и старая герцогиня. Больную отнесли на постель. Началась безмолвная лихорадочная деятельность, обычная в подобных случаях.

Клодина с исказившимся от страха лицом, в платье, забрызганном кровью, стояла, не замечаемая никем; она несколько раз хотела помочь, но никто не обращал на нее внимания, никто, казалось, не видел ее.

— Не случилось ли чего-нибудь, взволновавшего герцогиню? — спросил доктор.

Герцог указал на Клодину.

— Фрейлейн Герольд, вы последняя были с ней, не знаете ли вы…

— Я не имею ни малейшего понятия, — отвечала она.

Старая герцогиня строго и враждебно посмотрела на молодую девушку. Она выдержала этот взгляд и не опустила головы.

— Я не знаю, — повторила она еще раз.

Внизу снова начался концерт. Герцог поспешно вышел из комнаты, чтобы прекратить его, и встретил принцессу Елену. Она еще задыхалась от быстрого бега: в саду ей сообщили страшное известие. Ее полные ужаса глаза говорили яснее слов.

— Ваше высочество, — сказал доктор, вышедший вслед за герцогом, — лучше было бы телеграфировать профессору Тольгейму. Ее высочество очень слаба.

Герцог испуганно взглянул на него и сильно побледнел.

— Не смерть, ради Бога, — прошептала принцесса Елена, — только не это.

И она в ужасе отскочила, когда вышла Клодина в забрызганном кровью платье.

Клодина застала в своей комнате кузину.

— Господи, как ужасно, — воскликнула Беата. — Заметь, дорогая, в этом виноват ваш праздник!

— Нет! — тихо сказала Клодина, снимая платье.

— Не волнуйся так, у тебя ужасный вид! — продолжала Беата. — Там внизу страшная кутерьма! Я послала няню с Леони и Эльзой подальше в парк. Здесь стоят лишь несколько групп, которые хотят непременно узнать: как это случилось? Почему? Принцы у себя в комнате, наследник плачет от отчаяния… Кто же ожидал такого?

— Будешь ли ты добра взять меня с собой в карету? — спросила Клодина.

Беата, надевавшая перед зеркалом шляпу, быстро обернулась.

— Ты хочешь уехать, Клодина? Тебе нельзя этого делать.

— Нет, я хочу, хочу…

— Ее высочество желает говорить с фрейлейн фон Герольд, — прошептала в дверь горничная.

— Видишь, Клодина, тебе нельзя уехать, — с видимым удовлетворением сказала Беата, завязывая бледно-желтые ленты своей шляпы.

В комнате больной было тихо и темно, всех удалили; только в передней герцог ходил взад и вперед неслышными шагами. Клодина села в ногах постели на стул, который слабым движением руки указала герцогиня, тихим шепотом попросив ее остаться здесь, потому что ей надо поговорить с ней о важных вещах.

Внизу, в комнате наследного принца, на ковре, рядом со стройным мальчиком сидела принцесса Елена. Она не плакала, только сложила руки, как для молитвы или как будто прося у кого-то прощения…

Принцесса Текла находилась в комнате герцогини-матери. Совершенно расстроенная старушка сидела в одном из глубоких кресел, на которых остались еще гербы Герольдов. Она едва слышала, что говорила принцесса, ее привело в ужас состояние, в котором она нашла Лизель.

— Да, едва ли возможно понять такое поведение, — вздохнула старая принцесса, — она интриганка, эта кроткая Клодина.

— Моя милая кузина, — возразила герцогиня, — давно известно, что большая часть вины в таких ситуациях на стороне мужчин… Пожалуйста, не забывайте этого!

— Но зачем ее терпят здесь? — сказала старая принцесса, рассерженная замечанием герцогини, ее желтое лицо еще больше потемнело.

— Соблаговолите вспомнить, дорогая, что здесь распоряжается только его высочество.

— Во всяком случае, мой друг, странно, странно, если подумать…

— Да, но есть случаи, когда лучше не думать, кузина, — со вздохом отвечала герцогиня.

— Барон Герольд просит милости быть принятым вашим высочеством по важному делу, — доложила фрейлейн фон Болен.

Старая герцогиня тотчас приняла его.

Лотарь вошел в комнату. Принцесса Текла любезно улыбнулась ему и встала:

— Тайная аудиенция! Позвольте, ваше высочество?

— Присутствие вашей светлости нисколько не помешает мне повергнуть мою просьбу к стопам ее высочества, тем более, что она должна несколько интересовать и вашу светлость.

Старая герцогиня бросила на него испытующий взгляд.

— Говорите, Герольд, — сказала она.

Фрейлейн фон Болен, медленно выходившая из комнаты, по усталому виду своей всегда столь любезной и готовой давать советы повелительницы поняла, что ее мысли неохотно отрывались от постели больной. Фрейлина поклонилась с тем грустным соболезнующим выражением, которое она приняла с тех пор, как однажды увидела свою госпожу с глазами, полными слез. В душе же она была очень рада: тайный страх, что Клодина вернется на свое место, а ей придется удалиться в скучную домашнюю обстановку, больше не мучил ее; никогда строго нравственная герцогиня не позвала бы к себе ту, которая дерзкой рукой разрушила священные узы и возмутила спокойствие ее семейства.

Оставшись одна, фрейлина улыбнулась и стала думать о будущем, глядя на залитый солнцем сад. Какое ей было дело до горестей и волнений других? Она чувствовала только одно: ей не придется больше проходить с пренебрежительным видом мимо лавок, в которых родные ее много задолжали и хозяева которых ежемесячно требовали уплаты; она не будет больше чистить бензином перчатки и слушать, как прислуга жалуется матери на голод. Теперь она утвердилась в положении фрейлины, а Клодина фон Герольд, очаровательная, незабвенная Клодина, рука которой была нежна, «как у родной дочери», стала невыносима! Чего еще недоставало этому высокомерному существу? Она нашла могущественного покровителя!

Фрейлейн фон Болен внезапно покраснела: она охотно поменялась бы с Клодиной Герольд.

В комнате герцогини все было тихо. Иногда только доносился голос барона, потом послышался резкий смех принцессы Теклы, и через мгновение сухая и прямая фигура ее светлости в песочном шелковом платье появилась перед испуганной фрейлиной.

— Где принцесса Елена? Отыщите принцессу! — с трудом проговорила она, причем костяные пластинки ее веера стучали, как будто державшая их рука дрожала от лихорадки.

Фрейлейн фон Болен побежала за принцессой, которая, задыхаясь, взбежала наверх.

— Мы едем в Нейгауз! Где графиня? — крикнула мать ей навстречу.

— Бога ради, мама, что случилось?

Принцесса Елена отлично знала настроение, отражающееся теперь на лице матери.

— Едем! — отвечала та.

— Нет, мама, дорогая мама, оставь меня здесь; я не выдержу страха в Нейгаузе, — умоляла принцесса.

— Но кто сказал тебе, что мы будем выдерживать? Мы сегодня же вечером едем скорым поездом в Берлин. Идем!

— Нет, я не могу, — проговорили бледные губы Елены. — Не принуждай меня, мама, я убегу с дороги, я не могу уехать отсюда.

Старуха ужасно рассердилась; она схватила руку дочери своими костлявыми пальцами.

— Поедешь! Нам нечего делать здесь, — прошипела она.

Но принцесса Елена вырвалась.

— Я исполню свой долг! — воскликнула она и выбежала из комнаты. Мать поспешила за ней, но коридор был уже тих и пустынен, как будто белая фигура растаяла в воздухе…

Принцесса Текла уехала в Нейгауз одна с графиней Морслебен.

Впереди ехал экипаж с Беатой и детьми. Лепетание маленькой внучки доносилось до принцессы. В Нейгаузе необычно бледная графиня Морслебен остановилась перед поспешно прибежавшей фрау фон Берг. Молодая графиня была вне себя от того, как с ней обращалась во время пути принцесса.

— Я охотно сейчас уеду к маме, — воскликнула она. — Чем я виновата, что у ее высочества пошла горлом кровь?

Фрау Берг еще продолжала улыбаться, но побледнела при этих словах.

— Кровь горлом? — тихо спросила она.

— Да, ей очень плохо. Телеграфировали в Г.

— А принцесса Елена?

— Она не пожелала ехать с нами, кажется, ей хотелось бы лежать на пороге больной…

— А где барон?

— У ее высочества герцогини матери; по крайней мере был там, когда мы уезжали. Болен сказала, что он просил аудиенции у ее высочества.

— Ну, а фрейлейн фон Герольд?

Хорошенькая графиня пожала плечами.

— Все говорят о ней, — сказала она. — Мне жаль ее. Говорят, что герцогиня узнала о неверности своего супруга; его высочество готов, кажется, сжечь весь мир…

— Господи, ведь скандал должен был, наконец, обнаружиться? — сказала Берг, пожав плечами. — Но где же находится гордая Клодина? Сидит в Совином доме и с нетерпеливой надеждой глядит на Альтенштейн или кинулась в пруд около замка?..

Графиня Морслебен взглянула в ее лицо, и не пытавшееся скрыть удовольствие, — дикая радость блестела в черных глазах. Она радовалась не изобличению преступницы, ведь она имела так мало права причислять себя к праведным.

— Милостивая государыня, — дерзко сказала хорошенькая графиня, — я все утро думала: кто это сказал, что, сидя под стеклом, нельзя бросать камни?

— Я спрашиваю: куда делась фрейлейн фон Герольд после блестящего проявления немилости? — повторила фрау фон Берг, покраснев от злости.

— Я не понимаю вас, Берг, — отвечала графиня, вкрадчиво, как только могла, — вы знаете больше меня?.. Немилость? Фрейлейн фон Герольд сидит у постели герцогини!

Фрау фон Берг, задохнувшись от злости, отправилась в комнату ее светлости принцессы Теклы, откуда давно раздавался оглушительный трезвон.