Спаси меня от холода ночи

Глава 1

– Эй, Сиенна! Ты про нас забыла?

– Я бы с удовольствием, но ты слишком громко кричишь. Скоро подойду.

Тео хохочет, а я виновато улыбаюсь, пробегая мимо. Он и его приятель Рори уже, наверное, минут пятнадцать дожидаются стаканов с «Гиннессом». В том, чтобы быть знакомым с официантами в пабе, имеются и свои недостатки: вас спокойно оставят сидеть с пустыми бокалами, зная, что вы пожалеете бедняжек, пока они мечтают клонировать себя, чтобы обеспечить напитками всех посетителей, прежде чем те переключатся на самообслуживание.

Когда я наконец приношу Тео и Рори их пиво, добавляю каждому по рюмке водки. В том, чтобы быть знакомым с официантами в пабе, имеются и свои преимущества.

– Прошу прощения, что пришлось так долго ждать.

– Без проблем. Скажи уже Дину, что нуждаешься в помощнице. Рори и так давно об этом мечтает, потому что знает, что тебе нравлюсь только я.

Я смеюсь, а Рори качает головой и, ворча, подносит пиво ко рту. И ему самому, и Тео уже за шестьдесят, оба толстые, бородатые морские волки, бывшие рыбаки, которых теперь беспокоят лишь урожаи фасоли в огороде и споры с женами по поводу того, сколько им пропадать в пабе «Брейди».

– Эй, Сиенна!

Похлопав Тео по волосатой руке, подхватываю свой поднос и спешу принимать следующие заказы.

Тео прав, мне бы пригодилась помощь. Но попробуйте объяснить это Дину, упрямо придерживающемуся мнения, что «Брейди» всегда обходился одной официанткой. Когда примерно год назад я только нанималась сюда, эта схема еще работала, однако сейчас здесь каждый вечер собирается не только добрая половина Каслданнса, к ним добавилась куча народа из соседних деревень. Полагаю, наше заведение приобрело такую популярность после того, как шесть месяцев назад в нем появилась Нелли. В отличие от Йорика, бывшего шеф-повара, она действительно умеет готовить.

– Сиенна, можно нам заказать?

– Конечно. – Я торможу рядом со столиком Айрин и ее лучшей подруги Лив. Обе девушки приходят практически каждый четверг, когда парень Лив, Кьер, по вечерам исполняет у нас живую музыку. Соответственно, большая часть толпы тогда перемещается от бара к небольшой сцене в дальней части паба. Жалко, что с конца лета Кьер начнет подолгу жить в Дублине, чтобы продолжить обучение на ветеринара, но это по крайней мере гораздо облегчит мне четверги. Так много народу, как в этот день, в «Брейди» не бывает даже по выходным.

– Два «Гиннесса», и не могла бы ты спросить у Нелли, может, у нее осталось две порции особого рагу?

– Разумеется.

Едва добираюсь до бара, как меня уже зовет кто-то еще.

– Дин, ты это слышишь? – Я ставлю поднос возле мойки и киваю в направлении уже почти полного зала.

– Они тебя любят. – Дин всегда само спокойствие. Пара движений руками, и поднос освобожден от пустой посуды, после чего на него выставлен предыдущий заказ. – И два эля на двенадцатый столик.

Отлично. Опять кто-то заказал напрямую у бармена. И дело не только в том, что моя работа – предотвращать подобные ситуации, чтобы бар не был перегружен еще больше, чем обычно. А в том, что это существенно сказывается на моих чаевых.

– Парень подошел на обратном пути из туалета, – объясняет Дин.

– Естественно. – Я рывком поднимаю поднос. Как будто он реально мог что-то такое заметить, учитывая столпотворение у барной стойки. – Нам нужна вторая официантка, Дин.

– Или просто тебе нужно работать быстрее, – нахально улыбается он и взмахом руки отсылает меня прочь.

Я закатываю глаза. Дину крупно повезло, что он мне очень нравится, иначе я бы точно что-нибудь в него швырнула. Он без проблем мог бы позволить себе вторую официантку, просто до его упрямой головы все никак не дойдет, что это по-настоящему необходимо. В какой-то момент люди просто начнут уходить, поскольку им не захочется ждать пива дольше, чем записи к врачу.

Пока я со своим грузом аккуратно балансирую между плотно стоящими друг к другу посетителями, взгляд падает на темноволосую женщину, которая, в свою очередь, внимательно рассматривает Дина. Ничего удивительного, он симпатичный парень со стрижкой андеркат, пучком на макушке и густой бородой, а о том, что в Килкенни у него есть подружка, известно далеко не каждой.

Лишь доставив два пива на столик под номером одиннадцать, я вспоминаю, что забыла спросить у Нелли про особое рагу. Вздыхаю и продолжаю забег. Недостатки от знакомства с официантами сегодня однозначно перевешивают достоинства.

Около половины второго я, наконец-то, сижу за столом и занимаюсь подсчетами. Ребра побаливают от того, как недавно Тео сжал меня на прощание в объятиях, пока Рори терпеливо стоял рядом, сложив руки на массивном пузе.

– Вот если бы мы познакомились раньше…

Тео всегда так говорит перед уходом.

– Убери лапы от милой леди, здоровая ты туша, и пошли уже.

А это реплика Рори в нашем привычном ритуале. Обожаю их обоих.

– Ты доложишь бумажные полотенца в женский туалет или сделаешь это завтра? – кричит Дин из-за стойки. – Кто-то недавно говорил, что там кончилась бумага.

– Сейчас. – Встаю и собираю чеки в стопку.

За столами осталась всего пара-тройка человек, в основном те, что живут в Каслданнсе, и их лица мне более-менее знакомы. Айрин и Лив поднимаются одновременно со мной. Лив стоит, прижавшись к Кьеру, а тот убирает ей волосы от лица, чтобы поцеловать.

Мой взгляд непроизвольно падает на сидящую с подругами за четырнадцатым столом Эбигейл. У нее длинные, прямые, очень светлые волосы, лицо сердечком и идеальная фигура, и она явно до сих пор не смирилась с тем, что у Кьера уже несколько месяцев серьезные отношения, причем не с ней.

Официанты многое замечают. Пока таскаешь перед собой поднос с бокалами, словно сливаешься с интерьером. Мало кто способен дождаться и не выложить самое сокровенное, пока ты действительно не удалишься из зоны слышимости.

Эбигейл нравился Кьер и, полагаю, нравится до сих пор. Вероятно, он зацепил ее даже сильнее, чем этого можно было ожидать. Эбби популярна, многие мужчины были бы рады, обрати она на них внимание. Когда парни болтают между собой, кое-кто даже делает вид, что так и было… но если бы Эбигейл переспала с каждым типом, от которого я слышала подобное, то могла бы похвастаться очень бурным прошлым. Однако я почти уверена, что большинство этих ребят она отшила. В ее сердце царил только Кьер. Хотя, с тех пор как он глаз не сводит с Лив, Эбби начала чаще появляться с разными спутниками.

В дамском туалете я добавляю полотенца в диспенсер, а после, остановившись перед зеркалом, провожу рукой по коротким прядкам на затылке и смахиваю со лба челку, которая теперь достает мне до самых глаз. Долгое время я ходила с каштановыми волосами длиной примерно до пояса. А в пятнадцатый день рождения отец прямо за эти волосы отволок меня в мою комнату, потому что утром я посмела из-за гудящего фена прослушать, как сквозь закрытую дверь ванной он прокричал мне, чтобы я поторопилась. Отец заявил, что раздавит Перл, моего волнистого попугайчика, если я рискну выйти из комнаты. В тот день я просто сходила в школу, а праздник не состоялся. Мне даже не разрешили предупредить друзей – когда они звонили, им просто никто не открыл.

Дверь в мою комнату лишь слегка приоткрылась, и то вечером. На следующий же день я позаботилась о том, чтобы отец больше никогда не смог намотать мои волосы на кулак. Мама плакала, когда я вернулась домой с новой прической, однако с того момента желания вновь отрастить длинные пряди у меня ни разу не возникало.

С тех пор как поселилась в Каслданнсе, из-за отсутствия парикмахера я стригу себя сама. Точнее говоря, Хейзел, мать Дина, порекомендовала мне одну из своих приятельниц, но после первого и последнего визита к этой очень милой пожилой женщине я какое-то время выглядела как Джастин Бибер на заре карьеры. Дин, поганец, ржал как ненормальный и заметил, что ему следовало предупредить меня заранее. Зато потом он на примере собственных волос показал мне, как пользоваться бритвенным станком, и сегодня я уже вполне умело обращаюсь с этой штукой.

Закрываю глаза и стараюсь расслабить мышцы лица. Пару мгновений спустя понимаю, что еле заметная тонкая складочка между бровей все равно никуда не делась. Она не исчезает, даже когда я смеюсь. Об этом мне как-то сказал Дин и провел по ней большим пальцем, словно тем самым мог ее разгладить. Мы задержались тогда в «Брейди» до поздней ночи, я была занята подсчетами и не заметила, как Дин подошел ко мне.

– Почему мне постоянно хочется у тебя спросить, что в тебе не так? – полюбопытствовал он и определенно не поверил ни единому слову из тех глупых пустых отговорок, которые я сочинила. Думаю, я смеялась даже чересчур громко, потому что от неожиданного прикосновения Дина слегка растерялась.

Дин… просто друг. Ну, или как минимум очень на него похож. Ему единственному в Каслданнсе кое-что обо мне известно, а о том, чего не знает наверняка, судя по всему, он догадывается. Даже невзирая на то, что обычно я не обсуждаю свое прошлое. Вместо этого я каждый день снова и снова прилагаю массу усилий, чтобы не думать безостановочно о пережитом. Поэтому последнее, в чем я нуждаюсь, – это люди, которые будут напоминать обо всем случившемся в моей жизни дерьме. Неловкими паузами или сочувствием в глазах.

В Каслданнсе я получила возможность выстроить что-то новое. И пусть временами бывает одиноко, я еще не готова завязывать с кем-нибудь тесную дружбу.

Друзья задают слишком много вопросов.

Когда я возвращаюсь из туалета, последние гости уже разошлись. Заканчиваю расчеты и напоследок еще раз протираю столы.

– Я тебе сегодня еще нужна? – интересуюсь, отжимая тряпку над раковиной в баре.

– Нет, можешь идти. До завтра.

– О’кей, до завтра. – Не исключено, что мы встретимся еще до начала новой смены, так как моя однокомнатная квартира расположена непосредственно над пабом, рядом с жилищем Дина. Но домой пока не хочется.

На улице прохладно, однако настоящих холодов мы не видели уже несколько недель. Сейчас, в начале мая, становится заметно, что лето не за горами. Засунув руки в карманы куртки, я глубоко вдыхаю влажный и солоноватый ночной воздух. «Брейди» расположен на длинной набережной, отделяющей Каслданнс от моря. Я до такой степени привыкла к непрекращающемуся шуму прибоя, что замечаю его, только если сосредотачиваюсь. Каждую ночь я оставляю открытым окно в спальне, потому что перекатывающиеся волны надежнее, чем любой ловец снов, сжимают тени внутри меня до такого размера, с которым у меня получится дотянуть до следующего утра.

Вдоль противоположной стороны улицы проходит широкая каменная стена высотой где-то мне до пояса. Дальше, через пару сотен метров, она прерывается спуском к морю – широкими бетонными ступенями, на которые ветер наносит песок. Сейчас я просто залезаю на потрескавшийся камень и свешиваю с него ноги. Я сделала так после первого вечера в «Брейди», и с тех пор это уже превратилось в привычку. В свете высоких уличных фонарей шагаю по камням и кустикам травы к узкой полосе песка, чуть ли не к самой воде. Иногда в темноте она отражает лунный свет, а иногда, как сейчас, например, когда небом завладевают плотные облака, создается впечатление, что чернильно-черная жидкость просто безразлично выплескивается сюда из вечности.

Я безумно люблю море, почти до боли. Все будто становится легче, пока я стою здесь, у самой кромки воды, но так, чтобы прибой не промочил ботинки. Время от времени даже осмеливаюсь подходить на шаг ближе. Плевать на мокрую обувь. Тянущее чувство, когда волна отступает назад и старается забрать с собой песок у меня из-под ног, стоит того. Уже из-за одного этого я бы ни за что не вернулась к родителям в Талламор.

Еще никогда в своей жизни, даже в самые мрачные часы, я не заходила настолько далеко, чтобы всерьез задуматься о самоубийстве. Я прекрасно научилась ненавидеть и ни за что на свете не подарю отцу такую победу. Но если бы когда-нибудь меня посетила подобная мысль, то однажды ночью я бы просто шла и шла вперед сквозь волны с камнями в карманах.

Думаю о своей сестре.

О матери.

Я верю, что однажды мы снова будем вместе. И тогда трещины исчезнут, тьма во мне рассеется, я исцелюсь и вновь стану цельной.

Какое-то время спустя я стою в узеньком переулке рядом с «Брейди» и вставляю ключ в дверной замок. Лампа на лестничной клетке отбрасывает желтый свет на стоптанные деревянные ступени. Раньше в этот коридор можно было попасть сразу из паба, не выходя на улицу, но из-за утери ключа Дин просто-напросто забаррикадировал дверь тяжелым потертым буфетом, потому что слишком часто какие-нибудь пьяные идиоты вырубались и спали прямо под дверью его квартиры. И блевали на его коврик. То еще удовольствие для любого владельца паба.

Медленно поднимаюсь по ступенькам, стараясь на каждую наступить ровно в том месте, где она не скрипит. Это моя ночная игра, в которой чуть слышный звук – ничего страшного. Однако практически невозможно добраться от двенадцатой ступени до бесшумной четырнадцатой, не проиграв. Тринадцатая скрипит везде, зараза такая.

Все темные мысли поглотило море и, открывая дверь в свою квартиру, я чувствую лишь смертельную усталость. Жилище у меня крошечное, но это не проблема. Скидываю с ног ботинки, стягиваю куртку с плеч и сразу направляюсь на кухню, чтобы съесть кусочек масляного пирога, который испекла сегодня утром. Пробовать сдобу я люблю почти так же сильно, как и печь. Время от времени ближе к полудню мы с Дином завтракаем у него дома, и когда я впервые принесла свое творение, он весьма удивился. По его мнению, подобные поступки не вяжутся с моим образом.

– Вот если бы ты сказала, что в свободное время ремонтируешь мотоциклы… – проговорил он, хватая с тарелки второй кусок, – но чтобы печь…

С тех пор я регулярно беру с собой что-нибудь собственного приготовления. Не только ради того, чтобы утереть нос Дину с его предрассудками, но и потому, что одной несколько дней подряд есть пирог не особенно-то и весело. Раньше моя стряпня уничтожалась очень быстро. Сестра Пиппа, мама, друзья, даже отец иногда съедал кусочек, если начинка была, например, фруктовой. А уж шоколадные бисквиты, как правило, не доживали и до заката.

В Каслданнсе же, наоборот, пришлось умерить свою страсть к выпечке, поскольку нет никакого желания постоянно выбрасывать в мусорку засохшие остатки.

Я отряхиваю ладони от крошек и снова накрываю пирог салфеткой.

Узенький, как в кафе, столик с отслаивающейся белой краской идеально вписался на кухню. Будь он шире еще хоть на пять сантиметров, дверца духовки вообще не открывалась бы. Некоторые люди, говоря, что у них маленькая кухня, подразумевают под этим, что она уютная. Моя точно маленькая. И уютная, по крайней мере на мой взгляд. Окно рядом с посудным шкафом выходит на задний двор, а перед ним я расставила цветные горшочки с травами: базилик, мята, тимьян, душица и розмарин.

Ванная тоже крохотная, но, к сожалению, ни о каком уюте здесь речи не идет. Помещение, куда помещаются только унитаз, душевая кабинка и раковина (настолько мелкая, что нельзя включить кран на полную мощность, иначе вода потечет на пол), не дает ни одного повода назвать себя уютным. Я рада уже тому, что сюда влезла зубная щетка.

Первые пару недель по ночам я всегда принимала душ независимо от того, насколько поздно возвращалась домой. Но через какое-то время оказалось, что достаточно просто по-быстрому умыться. В половине третьего меня хватает только на то, чтобы как можно скорее упасть в постель.

Моя спальня расположена напротив кухни и слева от прихожей, где едва ли можно развернуть полотенце на всю длину. Это самая красивая комната, в которой мне когда-либо доводилось жить. За прошедший год я так много времени потратила на то, чтобы ее обустроить, что теперь меня переполняет счастье, стоит просто на нее взглянуть.

Днем широкая кровать прячется под светло-серым стеганым одеялом с белым кружевным орнаментом и массой набросанных сверху подушек разных цветов и размеров. Перед ней, на деревянном полу того же оттенка темного лесного меда, что и полы в пабе, лежит самый теплый и пушистый ковер, какой мне только удалось найти. А еще я вставила в рамки и развесила на стенах большую часть рисунков Пиппы, которые она присылала мне в последние месяцы. Сестра изображает на бумаге птиц, лошадей, эльфов и все, что только приходит ей в голову. На ее месте после школы я бы получила образование в сфере искусства, настолько она в этом хороша.

Возле платяного шкафа как раз хватило места для узкого книжного стеллажа. Все мои книги никогда бы в него не влезли, но на полках стоят только те, что я купила в этом году. Остальные в Талламоре. Может быть, отец и их уже выбросил. Мою старую комнату он уже переделал и хранит в ней коллекцию пластинок и музыкальных инструментов. Входить туда запрещено всем, кроме него. Что сталось с моими вещами, Пиппа не знает.

Но, честно говоря, мне и самой наплевать, что с ними стало. В ту ночь я побросала в свою спортивную сумку только самое необходимое: ноутбук с зарядным устройством, мобильник, одежду, чтобы хватило на ближайшие несколько дней, и Вули. Вули – это потрепанный плюшевый слоник. От времени ткань совсем истончилась, уже два раза мне приходилось заново пришивать ему хобот, а хвост потерялся еще пару лет назад. Я даже не помню, откуда у меня появилась эта игрушка. Наверное, его когда-то купила мне мама. Просто-напросто Вули был всегда. Он должен лежать у меня на кровати, и точка.

Привет, меня зовут Сиенна, четыре недели назад мне исполнилось двадцать, и я сплю с плюшевым слоном. И что тут такого?

Ныряю в пижаму и задергиваю шторы на единственном в комнате окне. К счастью, оно выходит на море. Стоя в футболке и удобных спортивных штанах, я приоткрываю форточку на проветривание, бегу в кровать и натягиваю одеяло до подбородка.

Хоть меня и накрывает свинцовая усталость, сразу уснуть не получается. Слышу снаружи шум прибоя и закрываю глаза.

Мама раз за разом уверяет меня, что все хорошо, но от Пиппы я знаю правду. Иногда моя младшая сестра плачет, рассказывая о том, что у них творится.

А я сейчас очень далеко, слишком далеко, чтобы ее защитить.

Море накатывает на скалы и песок у берега, и комнату наполняет постоянно повторяющийся звук разбивающихся волн.

Честно говоря, я хотела повременить. Подождать, пока Пиппа станет достаточно взрослой, чтобы уйти вместе со мной. А потом все произошло так внезапно… Я часто думаю, существовал ли иной путь. Могла ли я остаться. Ответ никогда не меняется.

И теперь Пиппа одна. Одна со слабой матерью и монстром.

Возможно, у меня бы получилось выдержать это еще какое-то время. Я просто обязана была потерпеть. Пиппа очень отличается от меня. Хоть в свои шестнадцать сестра переросла меня на несколько сантиметров, она до сих пор такая… мягкая. Ребенок. Учитывая, что я в четырнадцать лет испробовала большую часть того, что родители обычно запрещают своим детям, у Пиппы до сих пор и парня-то нет. Она кажется по-настоящему беспомощной. И почему-то моложе, чем есть на самом деле, как будто хочет остаться в детстве, чтобы избежать реальности.

Однако сейчас, когда меня там больше нет и никто уже не стоит между ней и мужчиной, из-за которого мы вообще появились на свет, сестра постепенно меняется. Ничего другого ей не остается.

Перевернувшись на бок, я открываю глаза и сквозь темноту смотрю на окно, перед которым чуть покачивается занавеска.

Шум моря. Снова, снова и снова, он никогда не прекращается. Мои веки медленно тяжелеют.

Я бросила Пиппу в беде.

Я прекрасно научилась ненавидеть, в том числе и саму себя.