Деметра, мокрая и удивительно спокойная после вынужденного купания в водах Коцита, в который они с Аидом свалились прямо с поверхности, стояла на четвереньках и задумчиво нюхала асфодель.
Аид и лежащий рядом с ним черный пес наблюдали за этой картиной с живейшим интересом — не столько из-за позы, столько из-за того, что вокруг стойкого асфоделя произрастали одни кактусы, и они с нетерпением дожидались, когда драгоценная гостья наткнется на их иголки. Но кактусы, похоже, не желали связываться с Деметрой.
Тем более, что она нюхала их аккурат перед асфоделем.
— Во всем этом чересчур мало весны, — сообщила наконец Деметра. — Почему ты сразу мне не сказал?
Аид неопределенно пожал плечами, рассудив, что напоминать богине плодородия содержание их прошлой дискуссии значит нарываться на новую истерику.
— Не совсем понимаю, о чем ты, — покачал головой он, одной рукой поглаживая пса.
— Раньше, когда Кора выращивала цветы, они дышали молодой силой весны и рвались жить. А эти несчастные растения тоже полны жизни, но они уже умирают.
— Но ведь растения и должны умирать, — не понял Аид.
— Так может думать только Владыка Подземного мира, — поджала губы Деметра. — Как будто все на свете рождается только чтобы начать умирать и в результате попасть к тебе. Эти несчастные кактусы, они как будто уже родились старыми. все равно что у смертных рождаются дети, которые не развиваются и не растут, а сразу начинают дряхлеть и умирать.
— Не думаю, что в сложившихся обстоятельствах это так уж и плохо для Подземного мира, — медленно произнес Аид, — но Персефона точно не в порядке. Как, собственно, я и говорил. У тебя нет идей, как ей можно помочь?
Деметра нахмурилась. Пес тихо гавкнул в ее сторону, и Владыка успокаивающе потрепал его по холке.
— Меня совсем не радует, что ты вдруг начал о ней заботиться, — выдала она после некоторых раздумий. — Сколько я тебя знаю, ты вечно якшаешься с какими-то чудовищами, — без тени улыбки заявила добрая сестричка. — Чем омерзительнее монстр, тем больше у него шансов тебе понравиться. Вот что ты делал когда был Владыкой? Собирал с поверхности всякую шваль и тащил себе в царство. Дочь Ехидны — милости просим. Горгона — добро пожаловать. Ламия? Рады вас видеть. еще какой-нибудь ужас…
Пес лизнул Аида в лицо, отвлекая от стройных гипотез Деметры.
— Я знаю, — тихо сказал Владыка. — Но что тут поделать. Такая у нашей царицы мать.
Пес тихо заскулил.
— Я понимаю, — шепнул ему Аид. — Но ты и сам видел, что с ней случилось. Ей нужно было наверх. Она бы здесь не проснулась.
— …. потому, что ты сам — чудовище, и с кем-то нормальным тебе некомфортно….
Тихий, жалобный визг.
— Она пролежала так больше суток, и никаких изменений. Если бы я не вытащил ее на поверхность, она, чего доброго, осталась бы так лежать — и все, готовь хрустальный гроб. Ну, ладно, не нужно. Ей уже лучше. Она проснулась и рвется в бой. еще пару дней на поверхности, и можно будет вернуться.
Я там ей кое-что поручил, она как раз успеет немного отдохнуть и восстановиться до своего возвращения.
Пес лизнул ему руку и медленно растворился в дымке, поднимающейся от Коцита. Аид перевел взгляд на Деметру, пытаясь восстановить в памяти ту часть ее лекции, которую он прослушал.
— … с другими чудовищами у тебя полнейшее взаимопонимание. И если тебе понравилась моя Кора, это значит, что бедная девочка изменилась до неузнаваемости и сама стала монстром…
Владыка решил проявить заинтересованность к ее бредовым теориям:
— В твою стройную теорию не совсем вписывается Левка, — глубокомысленно заметил он.
— Ах да. Еще ты настолько неразборчив в связях, что не можешь ограничиться даже своими чудовищами. Они-то хоть олимпийцев не жалуют. А тебе совершенно наплевать, кто там тебе набивается в друзья — бог, смертный, титан, чудовище или Гермес, — резюмировала богиня.
Аид тихо хмыкнул. Нельзя сказать, что эта оригинальная идея стала для него открытием — сколько он помнил, Деметра постоянно наставляла кого-то насчет неподобающих связей — однако взаимосвязь с Левкой он по-прежнему не усматривал.
— Да не любил ты ее, придурок, — презрительно сказала богиня. — Она в тебя влюбилась, знать бы еще с чего, а ты и рад вообразить, что тоже влюбился. Твое сердце не способно производить любовь, так же как и чресла неспособны производить детей.
О детях Деметра, будучи богиней плодородия, судила профессионально, но любовь однозначно не была в ее компетенции. Впрочем, Аид решил не вдаваться в детали и перейти к более актуальным проблемам.
— Может, закончим обсуждать мои чресла и вернемся к Персефоне, — предложил он, и Деметру явственно передернуло от его многообещающей улыбки. — Я понимаю, что материнские нотации способны залечить любые душевные раны, но лучше ты…
Аид принялся объяснять Деметре свой план. Сначала она рыдала и билась в истерике, но потом вроде успокоилась.
Но рыдать, конечно, не перестала.
— Я сделаю все, что ты просишь, — всхлипнула богиня, вытирая слезы пухлой рукой. — Бедная, бедная девочка!..
Аид взглянул на нее с подозрением. Он совершенно не понимал, с чего вдруг Деметре начать завывать, и что за «бедную девочку» она начала оплакивать. Владыка не усматривал в своем плане никаких явных или скрытых опасностей, грозящих как Персефоне, так и самой Деметре.
Может, «бедная девочка» — это Арес?..
— Ты можешь ненадолго прекратить истерику и объяснить, что не так? — потребовал он, проклиная свою фантазию.
Деметра шмыгнула носом:
— Я же сказала, что сделаю, как ты просишь! Просто… раз ты идешь на такое из-за моей дочери, значит, ты точно вообразил, что влюблен. Боюсь представить, в какое чудовище она превратилась!
Владыка вздохнул с облегчением:
— Если тебе станет спокойнее, мы можем считать, что я просто решил вернуть себе власть, — предложил он. — Власть! — повторил он по-скифски, пробуя слово на вкус
Деметра решительно вытерла нос:
— Да ты идиот.
Аид пожал плечами:
— Аэды поют, что любовь превращает воинов в безумцев, так почему бы ей не превратить меня в идиота? А что? Ты же сама сказала, что я влюблен.
Деметра наградила его очередным презрительным взглядом. У нее явно имелось свое невероятно ценное мнение насчет «любви» нелюбимого брата к обожаемой дочери.
Впрочем, Аид не нуждался в ее советах. Ее облеченное в тысячу слов «ты не можешь любить» не могло перевесить один-единственный аргумент. Который, он, впрочем, не спешил называть, чтобы не обострять временно затихший конфликт.
Если он не любил Персефону, то почему так долго терпел ее мать?!