Спорим, она будет моей? (СИ)

Глава 10. Олеся

Просыпаюсь от того, что все мои кости страшно ломит. Уснула прямо за столом, упав лбом на раскрытую тетрадь. Подготовка к олимпиаде съедает почти все мои силы. Вернее, съедала. Вчера я толком не позанималась, похоже, что уснула практически сразу. По крайней мере, новых решенных задач на бумаге не возникло.

Мысленно ругая себя за безрассудство, смотрю на часы и теперь ругаюсь вслух. Уже восемь часов! Опоздаю в школу! Вот уж чего не хватало.

Мама встречает меня на кухне совсем не приветливой улыбкой. Вчера мы немного повздорили из-за туфель, которые я забыла спрятать с остальной одеждой Оксаны. Я сказала, что взяла их у подруги, чтобы примерить, но мама, похоже, учуяла в моих словах ложь. В общем, спать мы разошлись недовольные друг другом.

Иногда у меня создается впечатление, что мама слишком уж меня опекает. Всю жизнь она мне внушала, что нет ничего важнее учебы, и я не смела ей перечить. Учиться мне нравилось, и мама всегда меня поддерживала в этом и помогала, чем могла. Но, глядя на нее сейчас, у меня возникает какое-то противное ощущение. Она смотрит на меня так, как будто я не оправдала ее ожиданий. Либо мне это показалось со сна. Потому что в следующее мгновение она уже сладко улыбается и молча протягивает мне мою любимую кружку с кенгуру, от которой исходит приятный травяной аромат.

Делаю внушительный глоток и расплываюсь в улыбке.

— Чудесный вкус! Спасибо, мама.

— Утро не доброе? — усмехается она. — Ты должна была выйти из дома пять минут назад.

— Проспала, — бросаю короткий взгляд на часы, делаю еще один глоток и поспешно ставлю кружку на стол.

Поворачиваюсь спиной и собираюсь нестись к входной двери со всех ног, но мама не дает мне этого сделать.

— Постой, Лесь. Наш вчерашний разговор не дает мне покоя.

— Да. Мне тоже. Неприятно вышло.

Вообще-то времени для беседы с мамой у меня нет, но просто так отвернуться от нее и уйти я не могу. Воспитание не позволяет. Терпеливо жду продолжения ее речи.

— Разумеется, ты можешь развлекаться, — туманно говорит мама, отвечая на какой-то незаданный вопрос. — Я вовсе не против прогулок. И каблуки… Ты можешь носить каблуки, если тебе хочется. Но, по-моему, ты достаточно высокая и так. Разве нет?

Метр с кепкой. Очень высокая. Почти что жираф. Я начинаю раздражаться, потому что стрелки на часах неумолимо бегут вперед.

— Мы можем отложить этот разговор? — прошу я, сдерживая нервные нотки в голосе.

— Да, конечно. Прости, что задержала. Беги.

Вылетаю из дома, на ходу застегивая пальто. Оказывается, на улице во всю льет дождь, а я и не подумала взять зонт. Тихонько ругаюсь и перехожу на бег трусцой. Вообще-то в спорте я не сильна, так что выдыхаюсь уже на следующей улице. К счастью, останавливаясь перед пешеходным переходом, замечаю Оксанку, которая стоит под ярко-желтым большим зонтом и внимательно изучает пузыри на луже.

Окликаю ее по имени несколько раз, и после третьей попытки она все же поворачивает голову ко мне. Перекричать шум дождя оказывается непросто, да и мой голос сам по себе тихий.

— Леська! — обрадованно восклицает подруга, прижимает меня к себе и берет под локоть так, чтобы зонт защищал нас обеих от упорного вертикального ливня. — Погода классная, правда?

Пока мы переходим дорогу, она весело щебечет о красоте природы, а я отвечаю ей неловкими кивками головы и мычанием, потому что сама в этом ничего красивого не вижу. Дождь всегда наводит на меня тоску.

На тротуаре она неожиданно замирает, и я поднимаю на нее непонимающие глаза.

— Я трещу о какой-то ерунде, — говорит она с упреком, — когда говорить должна ты! Я совсем забыла спросить о вчерашнем. Ну а ты-то? Ты-то чего молчишь? Как все прошло?!

От нетерпения у нее расширяются накрашенные глаза и трепещут ресницы.

— Я расскажу, только давай не будем стоять на месте. Мы опаздываем.

Оксанка закатывает глаза и насмешливо косится на меня. Она не понимает мою страсть приходить в школу пораньше, говорит, что важна каждая минута сна, и нечего тратить драгоценное время на лишнее сидение в школе.

Вкратце пересказываю ей наше вчерашнее «свидание» с Калиновским. Оксана победоносно улыбается, когда слышит о том, какой эффект произвел на золотого мальчика мой наряд; морщит нос, когда я рассказываю ей о клубе и о том, как Матвей всучил мне алкогольный коктейль; выкатывает глаза, когда слышит о гопниках, окруживших меня, и о моем своевременном спасении.

— Целое приключение! — выдыхает подруга, когда я замолкаю: о том, что чуть не потеряла ее сумку, я решаю умолчать. — Получается, Матвей — твой герой? Кто бы мог подумать!

— Герой?! — недоумеваю я. — Да он бы сделал все, чтобы выиграть пари. Готова поспорить, что, если бы не это, он бы и пальцем не пошевелил ради моего спасения!

Оксана посылает мне недоверчивый взгляд и хмурится.

— Я в этом не уверена, — заявляет она. — Ты видишь в людях только плохое.

Понимаю, почему она так говорит. Увидела своего ненаглядного, поднимающегося по ступеням в школу. Тимофей в два прыжка оказывается рядом с другом и с удовольствием жмет ему руку. Калиновский отвечает на рукопожатие и притягивает его к себе, хлопая по спине. Сразу же вспоминаю последний взгляд Матвея перед тем, как он вчера уехал, и его усмешку победителя. Брр.

Хочу попросить Оксану идти чуть-чуть помедленнее, переждать, пока они зайдут в школу. Уже не боюсь опоздания, уже все равно. Мне совсем не хочется сталкиваться с ними, но Оксана наоборот тянет меня вперед изо всех сил. Переубедить ее не получится.

— Привет! — кричит подруга, когда мы оказываемся рядом со ступенями в школу.

Тимофей дружелюбно смотрит на нас, машет рукой и возвращается к разговору с Калиновским. Последний удостаивает нас короткого кивка.

Когда мы заходим в школу, лицо Оксаны омрачено печалью. Она пытается это скрыть за широкой улыбкой, но у нее плохо получается.

— Что было дальше? — спрашивает она с интересом, пока мы раздеваемся, очевидно, чтобы избежать моих расспросов о ее кислой физиономии.

На секунду задумываюсь. Отчего-то мне не хочется рассказывать ей о том месте, куда меня привел Калиновский потом, и где я любовалась завораживающим и прекрасным закатом. Вспоминаю и о нашем болезненном падении, из-за этого мои ноги теперь в синяках и ссадинах. Не могу сдержать улыбку.

— Что? — не унимается Оксанка. — Я же вижу, что-то произошло!

Меня спасает звонок на урок. Оксана сужает глаза и качает головой, что говорит мне о том, что она так просто от меня не отстанет.

После уроков меня задерживает в классе математичка. Пока она втолковывает мне что-то о грядущей олимпиаде, я замечаю краем глаза спину Калиновского. Он стоит в коридоре и непринужденно болтает с девчонками из параллельного класса. Уходить, по всей видимости, он не собирается. А это значит, что мне придется протискиваться мимо него, когда учительница закончить вещать. Погано!

— Леся, ты где витаешь? — спрашивает математичка, и я слышу некоторую обиду в ее голосе. Она обожает свой предмет, и это делает ее прекрасным, хоть и несколько требовательным учителем.

— Извините, — бурчу я, переключая внимание на нее: ее близко посаженные глаза внимательно изучают мое лицо.

— Ничего. Ты все поняла? Есть какие-то трудности?

Я быстро киваю, довольная тем, что могу еще некоторое время провести в этом кабинете. Может, к тому времени, когда мы закончим, Калиновский скроется с моих глаз. Сама не понимаю, почему мне так не хочется, чтобы наши дороги пересеклись, но мне сейчас не до этого.

— Никак не удается, — говорю я серьезно, — решить одно уравнение. И я бы…

— Честно говоря, — обрывает меня математичка извиняющимся тоном, — я ожидала другого ответа. Обычно ты не просишь о помощи. У меня сейчас совещание, давай-ка мы с тобой займемся твоей проблемой завтра после уроков. Что скажешь?

— Да. Конечно.

Еще раз кошусь на дверь. Калиновский, конечно же, никуда не делся. Учительница замечает выражение моего лица и тихо спрашивает:

— У тебя все в порядке?

— Лучше не бывает, — отвечаю я миролюбиво и натягиваю на лицо вежливую улыбку.

Все-таки встречи с ним не избежать. Ладно. Нужно взять себя в руки.

Будто бы специально он загородил весь проход своей широкой спиной. Я замираю на пороге и стараюсь как-то его обогнуть, но у меня ничего не получается. Хочу попросить пропустить меня, но натыкаюсь на взгляд девушки, с которой он разговаривает. Увидев меня, ее восторженный взгляд меняется на презрительный: будто бы она заметила не меня, а противное досаждающее насекомое. Она поправляет свое и без того идеальное угольно-черное каре, чуть закатывает глаза и одаряет Калиновского ослепительной улыбкой. Я тихо вздыхаю и улавливаю носом знакомый аромат мужского парфюма. Затем тыкаю пальцем в его плечо, и он поворачивает голову ко мне:

— Можно пройти?