Спой для меня (СИ)

6.1

Вместе не до конца: Вика

Любовь — это не толькоальтернатива: страдаешь илизаставляешь страдать. Вполне может бытьто и другое вместе.

Фредерик Бегбедер

Мое наивное сердце простило его слишком быстро.

Как дурочка, я продолжала верить каждому слову моего миллиардера. А его предложение просто выбило из меня всю боль, как пыль из ковра. Я буду его женой.

Я буду Амурской Викторией Юрьевной.

Я уже рисовала в мечтах огромный свадебный торт и шикарное белое платье. Как и каждая девочка, я мечтала о большой и пышной свадьбе с кучей подружек, и Герман может мне такую устроить. Только подружек у меня раз… и обчелся. Снять пригородный домик, большой и светлый, украсить веранду живыми цветами и нежными лентами, заказать оркестр! Я бы вышла к нему под живую мелодию скрипок, ветер бы раздул подол моего длинного платья и белые кудри. Мы бы встали на порог беседки и произнесли друг другу клятвы. Я видела такие свадьбы в американских фильмах, и они казались мне куда интереснее, чем русские традиционные.

Я представляла нашу первую брачную ночь. С каким нежным трепетом Амурский будет расстегивать пуговицы на спине платья, и целовать каждый открывающийся сантиметр моей кожи. Я останусь перед ним в белом кружевном, не стесняясь и не боясь, не краснея под циничным придирчивым взглядом. Он скажет что-то пафосное, типа «такую, как ты, я искал всю жизнь, и вот ты моя», и мы впервые сольемся в эротическом танце, как муж и жена.

И никакие Валесовы Оксаны будут не страшны нашему браку. Амурский станет моим. А я стану его. Вместе и до конца.

Окрыленная, я отправилась на занятие к Анфисе Викторовне, желая поделиться с ней этим счастьем и похвастаться колечком. Быстро прошла к раздевалке, повесила пальто, и тут же столкнулась с Людмилой.

— Привет, Вика, — голос девицы звучит прямо над ухом, раздраженно и с неприкрытой ненавистью.

— Привет, — нагло улыбаюсь в ответ, окидывая ее взглядом. Отмечаю красивые серьги в ушах с крупными бриллиантами, и невольно складываю руки под грудью, демонстрируя свое кольцо.

— Мы все так рады, что ты получила роль Ассоль в мюзикле. Это просто чудо какое-то! Ты молодец, Вика, — Людмила старается казаться непринужденной и искренней, но по кислому выражению лица я читаю противоположные чувства: зависть, ревность, недоумение.

— Спасибо, Людмила. Думаю, ты тоже достойна этой роли, — нагло вру ей в глаза, продолжая стоять напротив.

— Что ж, ребята собрались в музыкальном зале, чтобы тебя поздравить, — девушка протягивает мне руку, и замечает колечко на моем пальце. Вздрагивает, моргает, переводит взгляд на мое лицо.

— Мой парень сделал мне предложение, — бросаю отстраненно, стараюсь не выглядеть злорадной.

— Вау! Кольцо из новой коллекции, итальянское. Твой парень миллионер? — ведет бровью, прищуривая глазки.

— Нет, — я медлю, расплываюсь в улыбке и закрываю глаза. — Мой парень — миллиардер.

Людмила охает и столбенеет, а я обхожу ее и лечу в музыкальный зал.

Среди студентов академии у меня никогда не было подруг и друзей, но Анфиса Викторовна многим внушила радость и гордость за мое достижение. Поэтому ребята шумно поздравляли меня, обнимали, подарили букетик и конфеты, даже спели мне красивую песню под аккомпанемент Анфисы Викторовны.

— Поздравляю еще раз с ролью, — Людмила обнимает меня последней, как-то до жути неудобно, за талию, и слишком долго, как мне кажется. — И с помолвкой тоже поздравляю!

Наконец отстраняется, хитро смотрит в мои глаза пару секунд. Я невольно замечаю, что у нее пропали серьги. Может, уши устали, и она сняла тяжелые украшения?

Шумная гурьба студентов удаляется из зала, и я, наконец-то, остаюсь наедине с моей родной Анфисой.

— Я заметила колечко, — осторожно шепчет она, тянет ладонь к моей руке и обхватывает ее, подносит к своим глазам и замирает. — Просто восторг, Вика.

— Герман хочет, чтобы я стала его женой, — шепчу, как секрет.

— Выходит, Амурский и правда влюбился, — женщина посмеивается и разводит руками.

— Что вы знаете о нем? — выпаливаю я, и взгляд преподавательницы тяжелеет. — Мне кажется, что все мне чего-то недоговаривают, будто я встречаюсь с серийным убийцей, а не миллиардером.

— Я знала его маму, Виталину Амурскую. В молодости она тоже пела, но не на профессиональном уровне, просто для себя. — Анфиса Викторовна начинает активно жестикулировать. Она всегда так делает, когда волнуется. — Виталина родила Германа будучи совсем молодой, еще до восемнадцати лет, и стала прекрасной матерью, чуткой, отзывчивой, понимающей. Последний раз мы с ней виделись, когда Герману было пятнадцать, и она… жаловалась на жизнь. Понимаешь, Вика, у нее было все: деньги, любящий мужчина-миллионер, доля в «AmurVit», но проблемы с сыном отравляли все. Он рос наглым. Беспринципным. Бестолковым.

Преподавательница остановила разговор, поднесла руку к переносице и потерла ее.

— Герман был сорванцом, прожигающим жизнь и деньги, а после трагедии с родителями и вовсе слетел с катушек. Ему старались помочь. Тетка Жанна Амурская наняла психолога, но… судя по слухам и сплетням вокруг него, это мало помогло.

Анфиса Викторовна тяжело выдохнула.

Выходит, она знала семью Амурских. И она считает Германа моральным уродом.

— Он изменился. Сейчас Герман очень… добрый, внимательный, заботливый, — принялась перечислять, загибая пальцы.

— Я очень надеюсь, что ты в нем не разочаруешься, ведь он подарил тебе возможность выступить на сцене театра.

Мы улыбаемся друг другу несколько секунд. Анфиса Викторовна — искренне, а я — натянуто.

Герман уже сделал мне очень больно, когда полетел в Японию с телеведущей и переспал с ней. Я убеждала себя, что больше такого не повториться, ведь тогда я была просто девочкой, живущей в его доме, а сейчас-то я — невеста.

Не-вес-та. Три слога, которые отогревали мое сердце и заставляли его петь. И я пела всей душой, разучивая новый репертуар. В конце занятия Анфиса Викторовна повторила со мной партии из мюзикла, разобрала пару ошибок, и мы вместе их исправили.

Я забрала сумочку и платок, быстрым шагом направилась к раздевалке. Вечером вернется Герман. Сегодня он обещал заняться со мной простыми вещами — поболтать, посмотреть телевизор, оказаться в одной постели, чтобы заняться любовью. И я спешила домой, чтобы приготовить что-то особенное, даже если Рафаэль будет против, чтобы помочь Фаине Ивановне убраться в доме, еще раз отрепетировать песню и закрепить сегодняшнюю работу над ошибками.

— Вы Виктория Юрьевна Малинова? — голос обрушивается сверху, и я врезаюсь в грузного мужика. Он что, испод земли вырос?

— Д-да, — почему-то запинаюсь и дрожу. Отмечаю полицейскую форму и дубинку в руках.

— Разрешите вашу сумочку?

— З-зачем? — снова запинаюсь, отстраняюсь от полицейского. Он смотрит призирающим взглядом и тянет руку ко мне.

— Поступило сообщение о краже. Вы подозреваемая, — поясняет мужчина, и я столбенею.

— Но я ничего не крала, — еле выговариваю в ответ, язык заплетается от волнения.

— В этом мы и хотим убедиться, — полицейский все же забирает мою сумку.

Я глубоко вздыхаю, складываю руки под грудью и рассматриваю лицо мужчины в форме. Кто вообще мог подумать, что мне нужно что-то красть? Зачем? Когда я жила у отца и еле перебивалась от зарплаты до зарплаты, откладывая кучу денег на исполнение своей мечты, я не крала. И сейчас мне это не нужно.

Полицейский осторожно открывает внутренний карман сумки, усмешка прокатывается по его лицу. Он достает серьги Людмилы и показывает их мне, а потом стоящим рядом людям.

Как они попали в мою сумку?

Я не могу сказать даже слова! Хочется кричать, что я не воровала, что мне подбросили, что Людмила просто мне завидует, поэтому так себя ведет! Меня подставили, черт возьми.

Чувствую, как лицо наливается краской, и руки сжимаются в кулаки.

— Как вы это объясните? — мужик серьезно смотрит, словно сканирует меня.

— Я не воровка. Людмила меня подставила. Она ненавидит меня за то, что я заняла ее место в мюзикле. — говорю тихо, но уверенно, только вот это вряд ли сработает.

— Разберемся в участке! — мне на руки быстро падают наручники, заковывая кисти в стальные тиски.

— Я же не убийца! Зачем это? — сердце сейчас проломит грудную клетку от ненависти. Как эта богатенькая мразь посмела ставить меня в такое неловкое положение? Обвинять в краже! Это низко, даже для нее.

— Иди, — меня толкают в спину и ведут к запасному выходу. Черт, даже Олег не увидит, что меня задержали за то, чего я не делала и не сможет помочь.

— У меня должно быть право на звонок адвокату! — верещу я, останавливаясь посреди академии и привлекая еще больше внимания к своей персоне.

— Звони! — Полицейский протягивает мне сумку, и я быстро нахожу в ней телефон. Цепи на руках грустно звякают, ударяясь друг о друга.

Набираю номер Германа, но он не отвечает. Черт!

— Следующий звонок можно сделать только в участке, — мужик отбирает телефон и бросает его в сумку. — И лучше сразу звони адвокату, девочка.

Меня посадили в клетку, закрыв дверь в крупную решетку прямо перед носом. Я смело взялась за железные прутья, смотря в лицо полицейского.

— Телефон, — прохрипела тихо, злым и раздраженным голосом. Мужик, раскачиваясь из стороны в сторону из-за лишнего веса, достал мобильник из моей сумки и протянул его мне.

Я вновь набрала Германа, и в этот раз услышала гудки. Трубку мой жених не взял.

Я уселась на жесткую скамейку и поджала под себя ноги, обняла их руками и уложила голову на колени. Черт, где шляется мой миллиардер, когда он так сильно мне нужен! И сколько я теперь тут просижу? Хорошо хоть, что в камере одна, а в компании бомжей и проституток.

— Долго мне тут находиться? — бросаю я, даже не смотря в сторону полицейского.

— Посидишь до завтрашнего утра, потом приедет хозяйка сережек на их опознание, если это действительно они, то будет суд.