Спой мне о любви

Глава 13

Несколько недель прошли в заботах и хлопотах, я не успевала перевести дух. Рабочие установили центральное отопление, я привела в порядок комнату Рут и подумывала о ремонте в собственной спальне. Возникли проблемы с Йеном, которого задирал по дороге из школы мальчишка постарше, и с Рут, в первый раз в истории покинутой братом, отправившимся без нее кататься на велосипеде с одноклассниками. В саду нужно было облагородить клумбы с георгинами, сделать красивый цветочный бордюр, смести опавшую листву и сжечь ее. И еще были письма Колину — мы с близнецами посылали их каждый понедельник. Я оглянуться не успела, как до его приезда осталось две недели. Это было счастливое время. Я ложилась в постель, не чуя себя от усталости, порой до того выматывалась, что не могла уснуть, но каждый день ковала новое звено в цепочке: «Я — Дебора — беру — тебя — Йена — Рут — и „Слайгчен“».

— Сделано со вкусом, — деловито одобрила Рут, когда я повесила голубовато-серые занавески в спальне.

Стены были серо-жемчужного оттенка, ковер — бледно-медового, постельное покрывало сплетено из серых и бирюзовых толстых ниток.

— Это новая кровать, — заявила Рут, но я решила, что она заблуждается.

— Нет, это не так, дорогая.

Я чувствовала себя неуверенно на этой широкой кровати, которая, как я предполагала, когда-то служила Колину и Анне; покупать новую из-за дурацкой щепетильности ни один здравомыслящий человек не стал бы.

— Новая, новая. Папа купил ее, — возразила Рут. — Они с дедушкой перенесли старую кровать в другую комнату.

Я недоверчиво посмотрела на девочку.

— Мамину кровать, — флегматично уточнил Йен, — перенесли.

— А это хорошая кровать, да? — продолжила Рут, прыгая на матрасе. Я согласилась, что хорошая. — Папочка сказал, что ты будешь рассказывать нам на ней сказки.

Колин ради меня купил новую кровать! От такой заботы потеплело на сердце. Вслух же я весело сказала:

— Эй! Хватит ломать мебель! Это чья кровать? Моя или ваша?

— Твоя и папочки, — сказала Рут. — Но мы тоже будем приходить, правда, Йен?

Он, однако, этот маленький мужчина семи лет, собиравшийся в следующем полугодии серьезно заняться футболом, задумчиво ответил сестре:

— Я не знаю.

— Ну а я знаю! — выпалила Рут и соскользнула на пол. — Папино место всегда было здесь. — Она похлопала по правой половине кровати. — Он мог смотреть отсюда в окно.

— Все ясно, а теперь пошли вниз, — поспешно предложила я. — Пора ужинать.

За столом Йен не сводил с меня глаз. Что-то происходило в его вихрастой голове, и я могла поклясться, что этот напряженный мыслительный процесс вызван болтовней в спальне.

Вечером, как обычно, Рут угнездилась в моей постели и стала терпеливо ждать свою сказку. Сказка была забавной, про маленького ангела с темными, а не золотистыми волосами и розовыми крыльями. Его одеяние было сшито из лепестков петуньи, он повсюду таскал с собой медвежонка Тедди. Рут слушала с удовольствием, и это было хорошо, потому что мне не позволяли пока рассказывать о мистере Льве. «Нет, нельзя, пока папочка не вернется», — решительно поставили условие близнецы.

Когда я добралась до одеяния маленького ангела, которое всегда требовалось описывать в деталях, в комнату робко проскользнул Йен, облаченный в пижаму.

— Нам теперь надо называть тебя мамой? — без предисловий спросил он.

Будь моя воля, я ответила бы: «Да!» Но как на это посмотрит Колин? Я так не походила на хрупкую Анну, которую он любил, пусть необъяснимо, но очень сильно. И у меня возникло чувство, что он стремился сохранить ее в памяти детей.

— Нет, только когда вы сами этого захотите, — осторожно сказала я.

— Я не возражаю, — заверил меня Йен.

— Я тоже, — пылко вставила Рут. — Я совсем не помню, как выглядела мамочка. Только помню, что она заставляла папочку грустить. Это было ужасно.

— О нет, дорогая, ничего подобного, — запротестовала я. — Папочка грустил только потому, что мама болела. Он ее очень любил и хотел, чтобы она поправилась.

— Ладно, — буркнул Йен, — это уже не важно.

Его совсем не занимала сказка об ангеле, и он потопал обратно в детскую.

— Мамочка, — прошептала Рут, когда я целовала ее на ночь, — ты ведь никогда не заставишь папочку грустить, правда?

Я пообещала это, и ее довольная улыбка была мне наградой.

В субботу перед Рождеством у Рут поднялась температура. Едва ли можно было выбрать худшее время для болезни. Но она не выглядела совсем уж больной, оставалась в постели с Хани, которая тоже стала за компанию с ней инвалидом, и без возражений принимала лекарство.

Йен, предоставленный самому себе, бродил с орущим транзистором в руках вокруг кухни, где я готовила ленч. Я собралась было попросить его убавить звук, как вдруг диск-жокей объявил о новой заявке слушателей.

«Передаем привет мисс Глен от ее кузины Луизы Армстронг из Оттавы. В своем письме мисс Армстронг упомянула, что собирается заглянуть к вам в гости, а пока она просит поставить для вас песню „Мои родные“ и также передать горячий привет Колину Камерону, который се исполняет».

— Папочка! — пронзительно завопил Йен. — Сейчас будет петь папочка! — Он быстро включил звук на максимум, и вдохновенный голос Колина смешался с прозаическим бульканьем супа и шкворчанием молочного пудинга. — Во сколько мы поедем его встречать во вторник? — в сотый раз спросил меня Йен, и я в сотый раз ответила ему.

Колина ожидали в Лондоне завтра к вечеру, и он собирался остаться там до понедельника, чтобы поучаствовать в репетиции новогоднего телевизионного шоу.

Вечером Йен со своим одноклассником и его отцом пошел на детский спектакль в Театр Глазго. Я сидела в комнате Рут, когда прозвучал звонок в прихожей. Я открыла дверь, и гостья, на вид лет шестидесяти, озадаченно уставилась на меня.

— Я ищу мистера Камерона. Он все еще живет здесь?.. О, я не представилась. Меня зовут Луиза Армстронг. Его жена была моей племянницей.

Я подавила вздох. Передо мной стояла тетушка, которая вырастила Анну и которая, конечно, как все остальные, обвиняла Колина в ее несчастливой судьбе. Когда я объяснила ей отсутствие Колина и Йена, мы поднялись наверх, и я оставила Рут и Хани развлекать ее, пока сама готовила чай.

— Девочка стала такой хорошенькой, — заметила мисс Армстронг, когда мы с ней сели за стол. — И у нее сильный характер.

— Она похожа на свою мать, — сказала я, но моя гостья грустно покачала головой:

— Нет, Дебора. Бедняжка Анна была совсем слабой. Колин рассказывал вам о ней?

— Очень мало.

— Он и не станет. Он слишком хороший человек, чтобы позволить кому-то узнать обо всем даже сейчас. — Мисс Армстронг немного помолчала. — Во многом это была и моя вина. Но я так обрадовалась, когда Колин попросил руки Анни, и уговорила ее согласиться. Она была совсем как дитя, убедить ее не составило труда.

Я смотрела в темные глаза за очками в массивной оправе, и в голове вертелась мысль: «Эта женщина из лучших побуждений принесла несчастье троим».

— О, не думайте, что с тех пор я ни разу об этом не пожалела, — призналась мисс Армстронг. — Анна была еще совсем не готова к замужеству, а материнство и вовсе напугало ее до безумия. Затем еще этот недуг… Врачи как-то замысловато его называли, но, по-моему, она умерла просто потому, что не хотела жить.

— Наверное, ей было особенно тяжело, когда Колин подолгу отсутствовал. Он ведь был на гастролях, когда она умерла?

— Что он мог сделать? Такая у него работа. Но почему-то никто не учел, сколько денег он потратил на лечение Анни. У нее всегда было все самое лучшее, и это меня утешало. Она была влюблена в другого мужчину, знаете ли… Я не стану упоминать его имени, но он не подходил ей.

Как несправедливо, подумала я, ведь Адам любил ее так глубоко и горько.

— Да, Колин был далеко, — продолжала мисс Армстронг, — на гастролях в Австралии, когда она умерла. Прилетел домой, как только ему сообщили, что ей стало хуже, но, к сожалению, не успел. — Она помолчала немного. — Сколько же грязи на него вылили. Но если какой-нибудь сплетник снова попытается это сделать, гоните его в шею, моя дорогая. Колин — хороший человек, слишком хороший для многих из тех, с кем ему приходится общаться.

Мы расстались друзьями. Я проводила мисс Армстронг до автобусной остановки и пообещала ей устроить встречу с Колином, когда она снова приедет к своей кузине на Новый год.

Рут я продержала в постели до понедельника. Уже сутки температура у нее была нормальной, и я позволила ей встать к чаю.

Наконец настал вторник. Близнецы весь день места себе не находили от волнения.

— Папе понравится елка? — то и дело спрашивала Рут. — Папе понравятся мои новые занавески?

Йен тоже вносил свой вклад:

— Папа может не узнать меня в этой куртке.

У него действительно была новая куртка с меховым воротником, которая придавала ему совсем взрослый вид.

«Да, — подумала я, поспешно натягивая темно-зеленые брюки и яркое клетчатое пальто, — я не ошиблась в выборе одежды для своих питомцев». Никогда еще близнецы не выглядели такими сияющими, нарядными и здоровыми. Их радостное возбуждение передалось и мне — неожиданно для себя я пропела вслух строчки из песни, которая последние шесть недель не выходила у меня из головы:

— Это о папочке? — спросил Йен, округлив глаза.

Близнецов никогда раньше не брали встречать отца. Сверкающий новый аэропорт с блестящими в лучах солнца фонтанчиками во дворе, огромными табло с номерами рейсов и оранжево-черными турникетами совершенно ошеломил их. Объявили о задержке рейса Колина.

— Можно и подождать. Мне здесь нравится, Дебора, — покладисто заявил Йен.

Он пока не называл меня мамой, но я не торопила его.

В одной из песен Колина герой плыл домой, а жена накидывала на плечи шаль и бежала с холма к причалу. Я же сейчас сидела в ресторанчике с красноватыми занавесками и потолком в полоску, хрустела карамельными вафлями и размышляла, расплескает ли Йен кофе из чашки. Но в основном между мной и той женщиной не было различий, и мое сердце эхом повторяло ее слова:

Если бы хоть на мгновение мы могли вернуться в восемнадцатый век, чтобы Колин спрыгнул с корабля, не дожидаясь, когда он как следует причалит, и я бросилась бы ему на шею, как в песне… Ты сошла с ума, Дебора Белл-Камерон? Я постаралась взять себя в руки, и в это время опять заработал громкоговоритель:

«Британские европейские авиалинии объявляют о прибытии своего рейса номер…»

Йен вскочил на ноги и, конечно же опрокинув на себя чашку с кофе, заглушил радостным воплем название рейса, но то, что он из Лондона, мы расслышали вполне ясно. Через несколько минут прибывшие пассажиры заполнили зал прилета, и вскоре толпа, нагруженная свертками, отправилась по домам на Рождество. Колин, еще не видя нас, следовал за остальными. Он был с непокрытой головой, воротник поднят, вокруг шеи обмотан шелковый шарф.

— Папочка! — Два мощных камероновских голоса слились в один — оглушительный.

Колин остановился, и даже издали я увидела, как просияло его лицо. Чемоданы были опущены на пол, руки протянуты вперед. Близнецы бросились к нему наперегонки. В огромном пространстве почти опустевшего зала так легко можно было поверить, что ты мчишься вниз к пристани, ощущая соль на своих губах…

Теперь он увидел и меня. И улыбнулся. Если бы эта улыбка была похожа на ту, которую он подарил мне в Плимуте, или в тот вечер, когда ехал па старом велосипеде Адама, или в госпитале, я сама бросилась бы к нему, но она оказалась совсем другой. И глаза были серьезными, взгляд осторожным и застенчивым. Интересно, о чем он думает? Может, размышляет: «Это моя жена. С этого момента я начинаю с ней жить. Прежде у меня еще не было времени подумать об этом»? Я подошла и остановилась.

— Привет!

— Привет. — Он неуверенно шагнул вперед, не отрывая от меня взгляда, и тоже замер.

Мы направились к машине. Йен сражался с одним из кейсов, Рут вцепилась в свободную руку отца.

— Поездка была удачной? — оживленно спросила я.

— Да, спасибо, все прошло прекрасно, — вежливо ответил Колин.

В машине Рут вклинилась между нами впереди, Йен, разочарованный, но отнесшийся к этому философски, устроился на заднем сиденье.

— Папа, я сказал Деборе, что ты можешь не узнать меня в этой куртке.

— Не узнать тебя? — засмеялся Колин. — С такой наглой мордочкой?

Перекрывая хихиканье Йена, зазвучал голосок Рут:

— Папа, мамочка сшила новые занавески для моей спальни!

Я задержала дыхание.

— Тебе понравилось, да? — тихо спросил Колин.

— Конечно! А еще у меня был грипп! — похвасталась Рут.

— Когда?

— Вчера, — простодушно ответила она.

Я открыла было рот, чтобы все объяснить, но Колин опередил меня:

— Грипп? Вчера? И она сегодня вышла на такой холод?

— Не слушай ее, — успокаивающе произнесла я. — Ничего страшного не произошло. Уже два дня у нее нормальная температура.

— Все равно! — Колин по-прежнему хмурился.

— С ней все в порядке. — Я тоже начала злиться. — Я знаю, что говорю.

— Я предпочел бы, чтобы вы меня не встречали, если есть хоть малейший риск.

— Нет никакого риска! Я же не дура! — Удивленный взгляд округлившихся «анютиных глазок» резко остудил меня. — Никакого вреда не будет, — закончила я с улыбкой и подумала: «Для Рут, возможно, и нет, а вот для меня…»