Строптивая

ГЛАВА 12

Каким образом это случилось, никто так и не узнал, поскольку это случилось в дамской комнате «Загородного клуба», где никого в тот момент не было. Роуз Кливеден упала и сломала ногу. Произошло это во время ленча, который Роуз устроила после похорон Гектора Парадизо. Мэдж Уайт клянется, что Роуз споткнулась о собачку Гектора, Астрид, названную так в честь звезды конькобежного спорта, с которой он был обручен много лет назад. Он оставил Астрид Роуз по завещанию, но тогда она еще об этом не знала. Если она вообще упала именно из-за того, что споткнулась о собачку. С Роуз, когда с ней случались подобные несчастья, никогда не бывало все предельно ясно. Роуз, любившая собак, слова не сказала против Астрид, так как не считала ее виновной в том, что сломала ногу. Может быть, она ничего против нее не сказала потому, что животное было последним подарком Гектора, а может быть, и потому, что она ежегодно жертвовала большие суммы на приют для бездомных собак. О своей благотворительности Роуз прожужжала уши всем и каждому. Как бы то ни было, но Роуз во всем обвинила Клинта, бармена «Загородного клуба», который, как считала Роуз, подавал «кровавую Мэри» с большим количеством алкоголя, а на ленче после похорон, как утверждала Роуз, этот напиток оказался особенно сильнодействующим. Она сказала Мэдж Уайт, что намерена кое-что предпринять по этому поводу, например, подать жалобу в комитет по управлению клубом. Роуз давно недолюбливала Клинта, еще с тех пор, когда узнала, что он назвал ее «старая Рози» после ее очередного несчастья: тогда она вывихнула руку в плечевом суставе, а Клинту пришлось отвозить ее в травмопункт.

Когда Мэдж Уайт рассказала о случившемся Паулине Мендельсон, та спросила «Зачем Роуз взяла собаку на ленч в «Загородный клуб»?

– Чтобы подчеркнуть бремя скорби, как ты не понимаешь, – сказала Мэдж.

Паулина рассмеялась. Как и всех друзей Роуз Кливеден, Паулину возмущало и в то же время забавляло поведение Роуз.

– Эта Астрид – злющая собачонка, – сказала Паулина. – Ты не поверишь, с каким остервенением она набросилась на Киппи, когда Камилла принесла ее в наш дом после смерти Гектора, чтобы передать ее Роуз. Мы не могли ничего поделать. Она кинулась на Киппи, когда он вернулся с теннисного корта, и откусила кончик указательного пальца. Сколько было крови!

Позже Паулина вспоминала, что Мэдж Уайт не проявила никакого сочувствия к Киппи, ей, видимо, было все равно – часть пальца или весь палец откусила ему Астрид. Хотя Мэдж была ее лучшей подругой, она почти никогда в разговоре с ней не упоминала имени Киппи. Это началось из-за того, что несколько лет назад дочь Мэдж, маленькая Мэджи, забеременела от Киппи, когда им обоим было всего по четырнадцать лет.

– Как бы то ни было, – сказала Мэдж, меняя тему разговора – Роуз избавилась от собачки.

– Не может быть!

– Она отдала ее Фей Конверс. Фей всегда подбирала всех бездомных собак.

Паулина опять повернула разговор на Роуз – бедняжку Роуз, как теперь все ее называли, – ее пристрастие к выпивке начинало беспокоить друзей.

– Она становится все хуже и хуже, – сказала Паулина. Конечно, Роуз пребывала в глубокой скорби по поводу смерти своего давнего друга, но ее друзья знали, что не умри Гектор – нашлась бы другая причина для оправдания ее тяги к спиртному. Еще до того, как умер Гектор, Роуз как-то сказала Паулине: «Кому какое дело до того, много я курю или много пью? Мне шестьдесят лет, а женщину в таком возрасте ни один джентльмен не захочет затащить в постель».

– О, Роуз, – сказала тогда Паулина, не зная, как отреагировать на подобные слова. Роуз, любившая мужчин, постоянно хвасталась, что ей посчастливилось оказаться в постели президента Кеннеди в Белом доме в спальне Линкольна, но ее друзья не очень-то верили этой истории. Роуз трижды была замужем и трижды разводилась. Мужья Роуз обычно внезапно исчезали. Не было ни скандалов, ни проклятий, во всяком случае на публике. «Где Бейки?», «Где Оззи?», «Где Фиск?» – спрашивали ее о первом, втором и третьем муже, когда она на нескольких приемах появлялась в одиночестве, и она неизменно отвечала, довольно спокойно: «Уехал из города». А затем люди узнавали, что развод был оформлен быстро и по-тихому, чаще всего в какой-нибудь из стран Центральной Америки. Обычно то, из-за чего разводы затягиваются и превращаются в длинное судебное разбирательство, как то: раздел имущества и алименты – никогда не фигурировали в деле Роуз, потому что в каждом случае деньги принадлежали ей, ребенок – дочь от первого брака, которая, как говорили, перенесла операцию лоботомии, постоянно проживала в «доме» – так называла это заведение Роуз.

Она вела нескончаемые разговоры по телефону, вспоминая и обсуждая каждую деталь очередного ленча, обеда или приема, на которых она неизменно присутствовала, и избавиться от ее разговоров был невозможно, как бы того ни хотел ее собеседник.

– Там я сидела между двумя священниками. Конечно, они гомосексуалисты, но в моем возрасте какое это имеет значение. Но зато какой интересный был у нас разговор! Я не считаю себя интеллектуалкой, хотя люблю читать хорошие книги или смотреть хороший спектакль, но эти двое были превосходны, просто божественны, так полны юмора и озорства. О, как мы смеялись! Все смеялись и смеялись.

– Роуз, я должна кончить разговор, – говорила Паулина на другом конце линии, но Роуз, казалось, не слышала.

– Мэдж Уайт была тоже там, – продолжала Роуз. – Бедняжка Мэдж! Все в том же темно-голубом платье в горошек. Ты ведь тоже ненавидишь это платье? Мне кажется, я не могу больше на него смотреть. Как ты думаешь, она обидится, если я пошлю ей несколько своих старых платьев? Она может их выпустить. Ты заметила, как она пополнела?

– Роуз, дорогая, я действительно должна кончить разговор. Жюль пришел домой, – говорила Паулина, но Роуз делала вид, что не слышит. Паулина послала воздушный поцелуй Жюлю, показывая на телефон и шепотом произнося имя Роуз, закатив при этом глаза. Жюль улыбался. Он подошел к бару, где Дадли уже приготовил для них бокалы, и налил вино. Это был тот час дня, который они проводили вместе.

– Уайты – бедны, как церковные крысы, – продолжала Роуз, – но Мэдж никогда в этом не признается, и мне эта черта в ней нравится. Работает как рабыня в своей конторе по продаже недвижимости и полностью содержит своего мужа, который и цента не может заработать. Он просто большая куча снега, этот Ральф Уайт, вот мое мнение. Да я только на подоходном налоге сэкономила в прошлом году столько, сколько он получает за свои биржевые делишки. А эта маленькая Мэджи – такая потаскушка, ты же знаешь. Живет Бог знает с кем. С корейцем, кажется.

– Роуз, я кладу трубку, – сказала Паулина. Жюль поставил бокал с вином перед ней на столик. – Здесь Жюль. Да, я передам ему. И он посылает тебе привет. До свидания, Роуз, до свидания, – и она повесила трубку. – О, Боже, пощади меня! – Она взяла руку Жюля и поцеловала. На его пальцах она неожиданно почувствовала аромат от прикосновений к самым сокровенным частям тела другой женщины. Пораженная, она посмотрела на мужа, словно он ударил ее.

Жюль, не замечая ее взгляда, спросил:

– Ну, как поживает старушка Роуз?

– О, прекрасно. Пьяна, как всегда, – ответила Паулина. – Давай не будем говорить о Роуз. С меня достаточно. Она сломала ногу на ленче по случаю похорон Гектора. Ты рад, что мы не дошли? – Она с трудом поднялась из кресла, как бы опасаясь, что ей станет плохо или она упадет в обморок.

– Посмотри, какого красивого цвета закат, Паулина, – сказал Жюль.

– Наплевать на закат, – сказала Паулина. Бокал с вином выпал из ее рук и разбился о мраморный пол их «комнаты закатов».

Жюль, ни разу за все двадцать два года супружества не слышавший подобных слов от Паулины, уставился на жену, ничего не понимая. А она выбежала из комнаты.

Когда Филипп Квиннелл рассказал Камилле Ибери, что был в клубе «Мисс Гарбо» и узнал имя молодого человека, с которым Гектор Парадизо ушел из клуба в ночь его смерти, она стала молчаливой и отчужденной. Они сидели на софе в библиотеке ее дома в Бель-Эйр. Она отодвинулась от него, затем взяла пульт управления и включила телевизор.

– Как ты вообще узнал о таком месте, как клуб «Мисс Гарбо»? – спросила она наконец. – Я живу в этом городе всю жизнь, но никогда не слышала о нем.

– Дворецкий Каспера Стиглица рассказал мне, – сказал Филипп, – он был в ту ночь там и видел Гектора.

– Не хочешь ли ты сказать, что чей-то дворецкий рассказал тебе подобное? – спросила Камилла.

– Но это правда, – сказал Филипп.

– Что это за клуб «Мисс Гарбо»? – спросила она.

– Где богатые пожилые мужчины за плату приглашают молодых парней.

– Просто не могу этому поверить, – сказала Камилла, покачав головой.

– Но ты ведь не думала, что твой дядя Гектор был помешан на девочках, не так ли?

– Это не смешно, Филипп.

– Чего ты боишься, Камилла? Что люди не захотят, чтобы твоя дочь в десять лет участвовала в балете дебютанток в «Лас-Мадринас» только потому, что ее двоюродный дед умер от руки голубого?

– Как звучит то грязное словечко, которое я однажды слышала от тебя? Хитрожопый, так? Так вот, не будь хитрожопым со мной, Филипп, – сказала Камилла.

– Я не хитрю с тобой, Камилла, и извини, что так получилось, но будь благоразумна.

– Хорошо, давай будем благоразумными. Почему, собственно говоря, тебя все это так чертовски волнует? – спросила она. – Смерть моего дяди не имеет к тебе ни малейшего отношения. Ты даже толком не знал его.

– А почему ты так чертовски безразлична? – спросил в свою очередь Филипп.

Он видел, что его вопрос рассердил ее. Она покраснела и когда заговорила, то в голосе послышались грубые нотки, которых он раньше у нее не замечал.

– Я не безразлична, – сказала она, взвешивая каждое слово, – мы это обсудили уже со всех сторон. Мой дядя совершил самоубийство.

– Нет, он не совершал его.

Камилла долгим взглядом посмотрела на Филиппа, прежде чем снова заговорила:

– Я знаю, что ты звонил Сэнди Понду в «Трибьюнэл». Сэнди рассказал Жюлю, что ты звонил ему. Они было подумали, что ты действуешь от моего имени. Поэтому они прислали на мой адрес копию заключения патологоанатома. Я удовлетворена. Для меня в смерти дяди нет ничего таинственного. А теперь я хочу, чтобы ты перестал вмешиваться в мои дела и занялся бы своими делами.

– Я подметил одну черту, общую для людей твоего круга: когда на них нападают, они держатся вместе.

Камилла, почувствовала себя уязвленной, поднялась с софы.

– Думаю, будет лучше, если ты покинешь мой дом, – сказала она.

– А, классический ответ богатой девицы, – сказал Филипп. – Согласись со мной или убирайся. Что ж, я ухожу, мисс Ибери.

Камилла не привыкла иметь дело с людьми, которые не благоговеют перед ее богатством. С самого начала Филипп оставался равнодушным к ее деньгам, и это было ново для нее. Она не хотела, чтобы он уходил, но не могла заставить себя остановить его. Орин, ее последний муж и отец ее дочери, всегда делал то, чего хотела она, как подобает мужу из разновидности «проданных и преданных» мужей, но Филипп был совсем другой. Она знала, что он уйдет, если его не остановить, потому что он от нее не зависит. Но она так ничего и не сказала, а молча вышла из библиотеки и направилась в спальню.

Филипп шел за ней до холла, посмотрел, как она поднимается по лестнице.

– Жюль Мендельсон пытается убедить нас, что черное – это белое, а поскольку он так богат и, несомненно, очень влиятелен, большинство людей, меня в расчет можно не брать, верят ему, во всяком случае, делают вид, что верят. А я оказался неверующим в этой системе, где человек, обладающий властью, имеет право взять телефонную трубку и, позвонив в газету, сказать: «Не публикуйте ни строчки об этом деле», а затем позвонить в полицию и заявить: «Не надо расследовать это дело». Я прекрасно осознаю, что люди твоего круга не видят в этом проблему, но я вижу.

Камилла, поднимавшаяся по лестнице, остановилась и обернулась. Ее терзали с одной стороны чувства преданности ее классу, с другой стороны более сильное чувство к человеку, который говорил ей сейчас нелицеприятные вещи.

– В глубине души я тоже не верю этому, – сказала она.

– Хорошо. Тогда действуй. До скорого, Камилла. Мой телефон ты знаешь.

– Ты не возьмешь свои вещи? – спросила она, стараясь задержать его.

– Единственное преимущество одноразовых бритв в том, что нечего забирать, когда уходишь от подружки, – сказал он.

Филипп вышел на улицу через парадную дверь и аккуратно закрыл ее за собой.

Не так-то легко оказалось найти бульвар Кауэнга, дом 7204 1/4, где жил Лонни Эдж. Бетти, секретарь Каспера Стиглица, подумав, что это имеет какое-то отношение к сценарию, который Филипп писал для документального фильма Каспера о распространении наркотиков в среде киноиндустрии, напечатала целую инструкцию о том, как найти это место, на личном бланке Каспера. Филипп проехал по авеню Хайленд около «Голливуд Боул», повернул направо на небольшую улочку Оудин, проехал под эстакадой, ведущей на бульвар Кауэнга, – оживленную улицу, прорытую в свое время сквозь гору. Позади из «Голливуд Боул» было слышно, как репетирует оркестр филармонии, повторял мелодию из фильма «Звездные войны», которую готовили к исполнению на концерте под открытым небом в тот вечер. По обе стороны бульвара Кауэнга были расположены жилые дома в виде бунгало, а также трех или четырехэтажные многоквартирные дома, выкрашенные в бежевые и розовые тона, для людей с небольшим достатком, построенные здесь в шестидесятые годы и стоявшие вплотную к горе. Таблички с номерами домов были сорваны или разбиты, но, к счастью, один номер сохранился, и на нем была стрелка, указывающая, в какую сторону порядок номеров возрастает.

Когда Филипп увидел табличку с номером, превышающим шесть тысяч, нашел стоянку, припарковал машину и пешком отправился искать дом Лонни Эджа. Тротуар был грязный, разбитый, везде валялся всякий мусор: пустые бутылки из-под пива, одноразовые шприцы, презервативы – все, что бездомные обычно выбрасывают из мусорных ящиков в поисках банок из-под содовой, которые сдают за деньги.

От дома с номером 7200 вверх от бульвара Кауэнга вела деревянная расшатанная лестница, настолько узкая, что на ней двум людям невозможно было разойтись. Пятьдесят пять ступенек привели Филиппа во двор, окруженный дюжиной крохотных бунгало в стиле, характерном для Голливуда тридцатых годов. Пурпурные бугенвилии цвели повсюду; одичавшие и разросшиеся, они покрывали крыши большинства бунгало. В центре двора был фонтан, его края потрескались и обвалились, и было видно, что он не действует уже много лет. На краю фонтана лежали недоеденный грейпфрут, пластмассовая ложечка, картонный стаканчик из-под кофе – все это, казалось, кто-то бросил второпях, убегая на звонок телефона.

Дверь дома 7204 1/4 была открыта, но противомоскитная сетчатая дверь заперта. Звуки музыки репетирующего в «Голливуд Боул» оркестра были здесь едва различимы. Сейчас играли вальс Штрауса, но вдруг музыка оборвалась на середине пассажа, опять заиграли, повторяя раз за разом один и тот же пассаж. Филипп поискал кнопку звонка, но она оказалась замазанной краской и не работала.

– Алло! – закричал он, одновременно стуча кулаком по раме сетчатой двери.

– Эй, что-то ты рановато, Сирил, – послышался в ответ голос из глубины дома.

Филипп смутился, но снова постучал.

– Дверь открыта, – произнес тот же голос, – я принимаю душ, ты пришел рано, старик, я ждал тебя не раньше четырех, клянусь Богом.

Теперь Филипп расслышал звук льющейся воды. Он толкнул сетчатую дверь, она поддалась, и он вошел в небольшую гостиную. Комната была обшарпанная, но не грязная. На полу разбросана одежда; черный широкий пояс висел на настенной лампе. Мебель в комнате была типичная для времен, когда бунгало сдавали в наем с готовой обстановкой: удобная, но обветшавшая. Открытая бутылка пива стояла поверх разбросанных в беспорядке на крашеном столе бумаг, оказавшихся при близком рассмотрении рукописью.

– Устраивайся поудобнее, Сирил, – крикнули из ванной комнаты, где все еще шумела вода. – Джин – в кухне, лед в холодильнике.

Филипп, несмотря на то, что его просили устраиваться поудобнее, чувствовал себя неловко, но все же сел на табуретку, стоявшую у крашеного стола. Он пришел, предварительно не позвонив, так как телефона у Лонни Эджа в телефонном справочнике не оказалось, и только войдя в дом, понял, что Лонни ждал кого-то другого. Зазвонил телефон. После первого звонка включился автоответчик.

«Я не могу подойти в данный момент к телефону. Назовите свое имя и номер телефона, даже если знаете, что он у меня есть, и время вашего звонка. Я перезвоню вам при первой возможности. Ждите сигнала».

«Привет, Лонни. Это – Ина Рей. Как делишки, бэби? Слушай, я договорилась о работенке, – развлечение на четверых. В доме моего душечки-папочки в воскресенье вечером, попозже. Большие баксы. С нашей стороны – ты, я и Дарлин. Помнишь Дарлин? Ты встречал ее у меня дома. Светлые волосы, любит крутить обод. Захвати презервативы. Шучу, Лонни. Позвони мне, кукленок. Люблю. А хренов номер телефона ты знаешь. Пока.»

Филипп смотрел на автоответчик, пока Ина Рей наговаривала свое послание. «Сколько девушек имеют имя Ина Рей? – подумал он. – Должно быть, это та самая Ина Рей, что забыла расширитель и носит майку «Внимание! Я визжу, когда занимаюсь любовью». Из открытой бутылки шел сильный запах пива. Филипп взял бутылку и поставил подальше, чтобы не чувствовать этот запах. По привычке он перевернул верхнюю страницу рукописи, с интересом подумав, уже не кропает ли Лонни Эдж – порнозвезда видео – на досуге мемуары. Страница намокла от стоявшей на ней бутылки. На верху страницы было напечатано: «Глава четвертая». Он невольно начал читать. К удивлению, стиль прозы показался ему очень знакомым. Он чувствовал, что знает автора, и, конечно же, Лонни Эдж им не был. До несчастного случая, из-за которого он бросил университет в Принстоне накануне выпускных экзаменов, он написал дипломную работу о творчестве Бэзила Планта, умершего в Лос-Анджелесе несколько лет назад оттого, что принял большую дозу снотворного, будучи пьяным.

Бэзил Плант всегда и всюду заявлял, что его роман «Ленч при свечах», которого долго и с нетерпением ждали, окончен. Однако его завистники, а их было у него предостаточно, говорили, что столь широко разрекламированный роман он положил в долгий ящик из-за пристрастия к выпивке и наркотикам, и что его писательская карьера окончена. Три главы романа «Ленч при свечах» были опубликованы в журнале «Месье» и вызвали скандал, закончившийся тем, что Бэзила подвергли остракизму те самые люди, о которых он писал в романе. Остальная часть романа никогда не публиковалась, хотя Бэзил уверял своего издателя, что книга написана полностью, и он передаст ее в издательство как только закончит кое-какие поправки. Когда он умер, рукопись не нашли, а первые три главы в конце концов стали считать самыми замечательными из всего написанного им. Филипп прочел:

«– Я разыскиваю некоего мистера Бернса, мистера Д.Ф. Бернса. Я разговариваю именно с этим джентльменом?

– Возможно, да, возможно, нет, – ответил Бернс.

– Так это вы, мистер Бернс, я знаю. Абсолютно уверена.

– Вы с Юга, мэм? – спросил Бернс.

– Вы ведь тоже с Юга, насколько я знаю.

– Кто вы? – спросил Бернс.

– Моя подруга Кейт Макдэниелс сказала, что вы – смешной, уморительно смешной человек и что мы должны встретиться.

– Миссис Макдэниелс и я не ладим, мэм. По правде сказать, миссис Макдэниелс уволила меня и тем поставила меня в стеснительное положение, по этой причине вы нашли меня в таком жалком жилище, как «Юкка флэтс армс», да еще в плохом районе Голливуда. Но скажите мне наконец, кто же вы?

– Я – ваша крестная-волшебница.

– Вот как… – сказал Бернс.

– У меня в руке приглашение для вас, мистер Бернс, от Кейт Макдэниелс. Она любезно приглашает вас встретиться с ней сегодня вечером в отеле «Бель-Эйр», а затем препроводить ее на прием в Верхний зал «Бистро» в Беверли-Хиллз.

Филипп Квиннелл так увлекся чтением, что не слышал, как выключили душ в ванной. Он понял, что рукопись Бэзила Планта могут никогда не найти, потому что она валяется в бунгало проститутки и порнозвезды на бульваре Кауэнга в Лос-Анджелесе, который к тому же был в доме Гектора Парадизо в ту ночь, когда его убили. Филипп не слышал, как Лонни Эдж, напевая мелодию из фильма «Пение под дождем», вытирался полотенцем после душа. Поэтому он оказался совершенно не готов к тому, что Лонни, совершенно голый, пританцовывая, войдет в комнату, напевая «да-да-да…» в манере Джина Келли.

Молодые мужчины уставились друг на друга в удивлении.

– Мать твою… – сказал Лонни.

– Видимо, я – не тот, кого вы ждете, – сказал Филипп.

– Вот именно, – ответил Лонни, – я думал, что здесь Сирил Рэтбоун.

Он схватил мокрое полотенце, висевшее на крючке двери ванной комнаты, и замотал его вокруг бедер.

– Я Филипп Квиннелл, – сказал Филипп и протянул руку. – Я узнал ваш адрес от Зейна, бармена в «Мисс Гарбо». Хотел было позвонить, но он не дал мне ваш номер телефона, а в справочнике его нет.

Лонни посматривал на Филиппа блудливыми, слегка покрасневшими глазами, потом улыбнулся.

– Добро пожаловать. Любой друг Зейна – мой друг и так далее и тому подобное. Просто я имею в виду, что хотел бы заранее знать о вашем приходе. В четыре ко мне придет другой забавник, так что давайте поторопимся или перенесем встречу на завтра. Дело в том, что Сирил – мой постоянный клиент. Каждый четверг в четыре. К тому же он – жутко нервный, очень пунктуальный и поднимет бунт, если я запоздаю, а отложить встречу с ним я не могу. Сами понимаете, постоянный доход.

Филипп растерялся и не знал, что говорить.

– Послушайте, почему бы вам не одеться, чтобы мы могли поговорить, пока не пришел ваш друг.

– Мне не холодно, – сказал Лонни. Он поправил полотенце и подошел к столу, чтобы сложить поаккуратнее разбросанные страницы рукописи. В какой-то момент интерес Филиппа к рукописи чуть не вытеснил основную цель, ради которой он пришел к Лонни.

– Вам, вероятно, покажется странным, что я пришел сюда, – сказал он, пытаясь сосредоточиться на цели своего визита.

– Бог мой, зачем беспокоиться об этом такому приятному парню, как вы? – спросил Лонни, взглянув на Филиппа. – А, понял. Держу пари, разгадал вашу проблему. Вы женаты, правильно? И ваша жена ждет ребенка, точно? И вам дали отставку, так? Что ж, вы пришли по адресу, и наплевать на Сирила Рэтбоуна.

Филипп как можно спокойнее сказал:

– Нет, я здесь не для того, о чем вы подумали, Лонни. Лонни, что-то вдруг заподозрив, пошел в ванную и, взяв махровый халат, надел его. На кармане халата было вышито «Отель Беверли-Хиллз».

– Что это значит? – спросил он. – Что ты имеешь в виду? Как мог ты ввалиться в мой дом без приглашения? Это – частная собственность.

– Я хочу задать вам пару вопросов.

– Ты – полицейский?

– Нет.

– Репортер?

– Нет.

– Кто же тогда?

Филипп не ответил. Вопросы Лонни были вполне обоснованными. «Кто я? – подумал про себя Филипп. – Не полицейский, не репортер». Он не знал, как объяснить, кто он. Лонни Эдж был не таким, каким Филипп ожидал увидеть убийцу Гектора Парадизо.

– Мне любопытно узнать кое-что о смерти Гектора Парадизо, – сказал он наконец.

Лонни, испугавшись, сглотнул слюну.

– Какого черта я должен знать что-то о смерти Гектора Парадизо?

– Вы были с ним, когда он уходил из «Мисс Гарбо» в ночь его смерти.

– Кто тебе сказал это?

– Несколько человек. Среди них – Зейн.

– Какое отношение ты имеешь к семье Гектора Парадизо? Адвокат? Кто там? – спросил Лонни. И снова Филипп ответил не сразу.

Для Гектора Парадизо он был никто. Он видел-то его всего дважды в жизни: один раз на приеме у Паулины Мендельсон, где он беспечно танцевал весь вечер, второй раз через несколько часов лежащего мертвым в библиотеке собственного дома с пятью пулями в теле. Филипп также не мог ответить: «Я – любовник племянницы Гектора Парадизо, а племянница Гектора Парадизо, кажется, готова верить, как и остальные, в версию, которую отстаивает Жюль Мендельсон, что он покончил жизнь самоубийством, несмотря на все свидетельства, противоречащие этому».

– Я уверен, что его убили, – сказал Филипп.

– И думаешь, что это сделал я?

– Я этого не говорил.

– Зачем же ты пришел?

– Сам не знаю, – сказал тихо Филипп, – просто хотел посмотреть, как ты выглядишь, и убедился, что ты совсем не такой, каким я тебя представлял.

Какое-то время мужчины стояли молча, взглядами оценивая друг друга.

– Повтори, как тебя зовут, – попросил Лонни.

– Квиннелл, Филипп Квиннелл.

– Слушай, я его немного побил, потому что он так хотел. Я наподдал ему подошвой лакированного ботинка, потому что так ему захотелось, потому что именно за это он платил деньги. Еще я связал его ремнем, но дальше этого дело не пошло. Ты ведь знаешь этих богатых. У них есть все, чего они хотят, но они ненавидят себя. И им нравится, когда кто-нибудь из низших слоев общества, вроде меня, говорит им, что они дерьмо или того хуже. Ты таких парней знаешь?

Филипп, не знавший таких людей, все-таки согласно кивнул.

– У вас не было драки из-за денег или еще чего-нибудь? Лонни опустил голову.

– Да, мы обменялись парой ласковых слов по поводу денег. Он заплатил мне чеком. Я не беру чеки, только наличные, даже с моих постоянных клиентов, вроде Сирила.

– Так как он тебе заплатил? Лонни пожал плечами.

– Чеком. Он сказал, что так договорился с Мэннингом Эйнсдорфом. Я не знал, что он умер, пока на следующий день мне не позвонил Мэннинг. Клянусь Богом.

– А драки из-за пистолета не было? – спросил Филипп.

– Там не было никакого пистолета, клянусь.

– Полиция уже допрашивала тебя?

– Нет.

– А от Жюля Мендельсона кто-нибудь звонил и спрашивал о тебе?

Лонни вытаращил глаза на Филиппа. У входа за сетчатою дверью послышались шаги.

– Привет! – послышался голос.

– Боже, это Сирил, – сказал Лонни.

– Я принес тебе пирожное, – сказал Сирил, входя в комнату с коробкой в руке. Он говорил скороговоркой. Сирилу Рэтбоуну было сорок лет, одет он был в двубортный полосатый костюм, белую рубашку и розовый галстук. На голове – соломенная шляпа, надетая набекрень.

– Это Сирил. Познакомься с моим другом, э, Филом Квином, – сказал Лонни, нервничая.

Филипп кивнул головой Сирилу Рэтбоуну, когда тот к нему повернулся. Он казался озабоченным, разглядывая пятно на своем розовом галстуке.

– Черт возьми, – сказал Сирил.

– Что случилось? – спросил Лонни. Сирил показал на свой галстук.

– Майонез, – сказал он. – У тебя есть содовая вода?

– Я уже ухожу, – вмешался Филипп. Он направился к двери.

– Джин – в кухне, Сирил, – сказал Лонни, – лед в холодильнике. Приготовь себе выпить.

Лонни проводил Филиппа до двери и вместе с ним вышел на улицу.

– Он – мой четырехчасовой клиент, – сказал Лонни.

– Сообразил.

– Сирил не знает, что я был с Гектором в ночь его смерти. Они были большими друзьями. Ему не понравилось бы, что я забавлялся с Гектором. Не хочу, чтобы он узнал об этом.

– Я не собираюсь рассказывать ему, – сказал Филипп. – В ту ночь слуга Гектора был в доме? Или, может быть, кто другой?

– Только чертова собачонка Астрид, – сказал Лонни.

– Ты не ответил о Жюле Мендельсоне, – сказал Филипп. Лонни помолчал.

– Жюль?

Из соседнего бунгало кто-то крикнул:

– Эй, Лонни, ты оставил грейпфрут и стаканчик с кофе на фонтане, и управдом разбушевался.

– Хорошо, хорошо, я все уберу! – в ответ ему крикнул Лонни.

– Он говорит, что ты превратил двор в свинарник! – прокричал тот же голос.

– Черт возьми, – раздраженно сказал Лонни. Он подошел к фонтану и подобрал остатки своего завтрака. – Я должен идти.

Филипп кивнул на прощанье и направился к лестнице, но остановился и оглянулся.

– Откуда ты знал Бэзила Планта?

– Бэзила Планта? – удивленно спросил Лонни.

– Да. Ты был хорошо с ним знаком?

– Довольно близко, – ответил Лонни.

– Где ты взял ту рукопись, что лежит на столе?

– А, это длинная история, – сказал Лонни.

– Хотел бы ее послушать, – сказал Филипп.

– Стащил у него однажды ночью, когда он вдрызг напился и полез в драку. А что?

– Он никогда не спрашивал потом тебя о рукописи?

– Он не знал, что я ее взял. А потом он умер.

– Ты ее не показывал Сирилу Рэтбоуну? – спросил Филипп.

– Сирил приходит сюда ради одного. Мы мало разговариваем.

– Эта рукопись стоит кучу денег, насколько я могу судить, – сказал Филипп.

– На самом деле? – заинтересованно спросил Лонни.

– Я остановился в «Шато Мармон». Это на случай, если ты захочешь поговорить о ней.

– Конечно. Извини, что принял тебя так, я не хотел тебя обидеть.

Филипп засмеялся.

– Послушай, – сказал он, прищелкнув пальцами, будто вспомнив о чем-то.

– Что?

– Ина Рей звонила, когда ты был в ванной. Она хочет, чтобы ты составил им компанию вечером в воскресенье, попозже.

Филипп пересек двор и начал спускаться по лестнице.

– Вот что я еще тебе скажу! – крикнул Лонни, стоя наверху лестницы.

– Что еще? – откликнулся Филипп.

– В ту ночь я был не единственным гостем Гектора Парадизо! – крикнул Лонни.

Филипп посмотрел на него и начал снова подниматься по лестнице, но Лонни остановил его жестом руки.

– Не сейчас, приятель. Меня ждет клиент. Плата обязывает.

Открыв дверь комнаты в «Шато Мармон», Филипп с удивлением обнаружил, что дверь балкона, выходящая на бульвар Сансет, открыта. Ему тут же пришла в голову мысль, что его обокрали, или грабители находятся все еще здесь. Медленно, стараясь, чтобы его не увидели через балконную дверь, он прокрался вдоль стены к балкону и захлопнул дверь. В это же мгновение за стеклом показалось женское лицо. Это была Камилла Ибери. Какое-то время они смотрели друг на друга через стекло. Затем Филипп открыл дверь, и Камилла вошла в комнату.

– Я подумала, что пришло время посмотреть, где ты живешь, – сказала она. Камилла выглядела смущенной, словно не была уверена, как он ее примет.

Филипп улыбнулся.

– Рад тебя видеть, – сказал он. – Я было подумал, что ты – воришка.

– Вот уж нет, всего лишь дама, разыскивающая кавалера, которого потеряла, – сказала она, еще больше смутившись от своей откровенности.

– Очень приятно. Мне самому неловко, как я ушел от тебя.

– Я не могла сдержаться, когда ты мне столько наговорил, – сказала она, – и не понимала, что так тебя люблю. То есть, я хочу сказать, что понимала, понимала с первой минуты, как мы встретились, и не хотела, чтобы ты покидал меня. – Казалось, Камилла готова расплакаться.

Филипп подошел к ней и обнял ее.

– Я рад, что ты пришла, – сказал он. Обняв ее еще крепче, он погладил ее лицо, затем поцеловал. Это был поцелуй, вызванный не плотским желанием, а любовью.

– Я должен тебе что-то сказать, чтобы между нами не было непонимания, – сказал Филипп. Он отошел от нее и посмотрел ей в глаза. – Я ходил повидаться с Лонни Эджем.

– Кто он?

– Парень из «Мисс Гарбо», который, как я слышал, пошел в ту ночь с Гектором к нему домой.

Она кивнула.

– Я предполагала, что ты туда пойдешь. Он – отвратительный?

– Совсем нет. Довольно заурядный, но не отвратительный.

– Ну же, расскажи мне. Теперь я на твоей стороне. И хочу послушать, хочу все знать. Абсолютно все.

– Он снимается для порновидео и считается чуть ли не звездой в этой области.

– Бог мой! Надеюсь, он не показывал тебе свои видео?

– Нет.

– Значит, он ушел из «Мисс Гарбо» с дядей?

– Да.

– А дальше? Что случилось?

– Нечто странное.

– Что же?

– Я не думаю, что это он убил твоего дядю. Магнитофонная запись рассказа Фло. Кассета № 12.

«Как ты знаешь, я всегда страстно желала стать актрисой, но почти ничего для этого не делала, если не считать фотопортретов, которые я сложила в папку с моими документами. Так вот, после того, как я привела в порядок свой дом на Азалиа Уэй, у меня появилось много свободного времени, и я подумала: сейчас или никогда. Но я даже не знала, с чего начать, а Жюлю решила не говорить об этом, поскольку он бы точно нашел причины, чтобы я отказалась от своей затеи. Как ни странно, но именно Глицерия имела связи в шоу-бизнесе, причем к Фей Конверс они не имели отношения. Ее сестра работала служанкой у директора по актерским кадрам «Колосс Пикчерс» и договорилась, чтобы я с ним встретилась. Этот директор послал меня на пробы на главную роль в одном из мини-сериалов, имея в виду, что на эту роль, возможно, захотят пригласить неизвестную актрису. По замыслу, героиня – сбившаяся с пути девушка, которая выходит замуж за человека из высшего общества, а затем убивает мужа. Завязка сюжета в том, что мать мужа, которая ненавидела ее, стояла за этим убийством. Но тебе ни к чему знать содержание этого чертова сюжета.

Так вот, я вырядилась. Пуки сделал мне прическу, Бланшетт – маникюр, и я отправилась в офис с видом, будто у меня весь мир в кармане. Я говорила изысканным голосом, которому научилась, услышав однажды, как говорит Паулина Мендельсон, или как говорят Мэдж Уайт и Камилла Ибери. Во время встречи я чувствовала себя бесподобно, потому что меня представили продюсерам и режиссеру, а я с ними болтала и заставляла смеяться. Они говорили удивительные вещи обо мне, вроде того, что я могла бы стать новой Морин О'Хара или Рондой Флеминг, или Арлин Даль из-за моих рыжих волос. Все шло превосходно. А затем они попросили меня почитать. Я запаниковала, вся зажалась и не смогла ничего толком прочитать. Я спотыкалась на каждой строчке и даже неправильно произносила некоторые слова. Я стала красная, как свекла, а сочетание такого цвета кожи с рыжими волосами ужасно. Я спросила, не могу ли я начать все сначала, они сказали: «Конечно», но по тому, как они это сказали, я поняла, что не получу этой роли.

Жюлю я ничего не рассказала. Директор по кадрам, у которого работает сестра Глицерии, сказал, что позвонит, когда в следующий раз подвернется какая-нибудь роль, но больше не звонил. А эту роль они дали Энн-Маргарет. Я догадываюсь, что им все-таки пришлось пригласить актрису с именем.»