Строптивая герцогиня

Глава 21

— Вечер прошел успешно? — поинтересовался Эйдриан.

Уже три недели он соблюдал постельный режим, предписанный врачом. Сокрушенно покачав головой, Колин взглянул на свой камзол и бриджи, которые пришлось надеть по случаю коронационного бала.

— Все мы благодаря такому одеянию выглядели как актеры, играющие пьесу прошлого века. Пришло время королевскому двору подумать о смене моды.

Эйдриан рассмеялся, чуть поморщившись, хотя по сравнению с тем, что он чувствовал несколько недель назад, боль ослабла. Две недели назад он переехал в свои апартаменты. И все время София ухаживала за ним. Он не хотел компрометировать ее, оставаясь в ее доме. Как и не хотел рисковать ее безопасностью, если капитан Брут решит избрать «приверженца тори» своей мишенью.

— Твоя герцогиня просто прелесть, — улыбнулся Колин. — Ее ненавязчивая элегантность давала истинный отдых глазам в море сверкающих драгоценностей и пышных плюмажей. Она не танцевала, конечно, поэтому сидела в сторонке. Но Боже мой, с каким достоинством! Право же, надо было видеть! Прочие женщины по сравнению с ней выглядели как распутницы. Эйдриан неловко пошевелился. Его слабость раздражала его. Убедительный признак, что он пошел на поправку.

— Ты лично проводил ее домой?

— Разумеется. Опережая следующий вопрос, позволь мне заверить тебя, что мужчины, которых ты нанял охранять ее, продолжают незаметно делать свою работу.

— В отличие от тех, которых ты нанял охранять меня.

— Черт побери, откуда…

— Я видел их в окно. Они все время толкутся в одном и том же месте. Я надеюсь, что мои охранники более профессиональны.

— Тебе полагается лежать в постели, а не подсматривать, торча у окна.

— Отзови их. Я сам могу позаботиться о себе.

— Люди снаружи не наняты. Они твои друзья. Джулиан Хэмптон, Данте Дюклер и другие. Даже Леклер как-то нес дежурство. Сент-Джон распорядился, чтобы они стояли на виду. У него своя тактика защиты. Я сомневаюсь, что смогу отозвать их. Ничего не поделаешь, брат, придется смириться.

— Они знают, что произошло?

— Твое отсутствие замечено, поэтому Сент-Джон и я придумали объяснение. Мы рассказали, что на тебя совершили нападение среди ночи. Некоторые, зная о твоей миссии, полагают, что напали агенты какого-то недружественного правительства, жаждущего реванша.

— Господи, какая чушь!

— Я не могу предугадать воображение других. Твоя гордость должна смириться с их мнением. Кроме того, тот пистолет, что ты держишь под подушкой, вряд ли поможет тебе, если здесь начнется перестрелка. — Он протянул руку. — Дай его мне. Он может выстрелить, когда ты нечаянно повернешься во сне.

— Я никогда не ощущал себя таким беспомощным. — Эйдриан достал пистолет и отдал его брату. Послышался звук подъезжающей кареты, остановившейся около дома. В окно подул ночной ветерок.

Колин выглянул наружу.

— Приехала герцогиня. Неудивительно, что она так рано. Она еще в бальном платье.

— Тебе следовало предупредить ее, что перед домом люди, которые…

— О Господи, да большинство из них помогали тебе на доках в ту памятную ночь! Кроме того, когда необходимо, мы все умеем держать язык за зубами.

Колин вышел из спальни, чтобы встретить Софию. Эйдриан услышал их быстрый приглушенный разговор, затем шуршание нижних юбок, пока она шла через гостиную.

Его сердце замерло, когда он ее увидел. Платье из серебристо-серого шелка отражало свет и отбрасывало с трудом уловимое мерцание. Три скромных темно-серых пера украшали ее прическу, но он мог вообразить, как она выглядела в герцогской короне. На ней не было драгоценностей, но модный покрой платья открывал ее перламутровую кожу. Отказавшись от траура, герцогиня Эвердон в полной мере продемонстрировала свою сверкающую красоту.

София наклонилась поцеловать его. Он сжал ее голову и долго не отпускал. Они не были вместе уже две недели, и он страшно соскучился по ней.

— Тебе не следовало приезжать, но я благодарен, что ты пришла. Колин рассказывал, что по сравнению с тобой другие женщины выглядели как куртизанки, и сейчас я могу представить, что он имел в виду.

— Дороти посоветовала мне цвет ткани и материю. Мы решили, что я не должна выглядеть вызывающе. Но все равно нашлось достаточно особ, недоумевающих по поводу моего появления на балу. Посетить коронацию — одно, но появиться на балу — совсем другое. Между тем король приветствовал меня очень тепло.

— Женщины настолько ревнивы, что, хотя ты решила не выделяться, они боялись, как бы ты не затмила их. — Он похлопал по постели рядом с собой. — Сядь и расскажи мне все по порядку.

Герцогиня осторожно примостилась рядом. Он вдыхал аромат ее духов и ее собственный, присущий только ей одной запах. Его тело реагировало на ее близость, подтверждая, что он выздоравливает.

Она описывала вечер, сфокусировав внимание на забавных несоответствиях и деталях меню, безвкусице, проявившейся в избытке украшений и нарядов. Разговор развлекал ее, а он любовался ею, слушая ее взволнованный рассказ. Его сердце ускоряло свой бег от радости и замирало от неприятного предчувствия.

Наконец она заняла то место, которое по праву принадлежало ей как герцогине Эвердон. Она должным образом проявила себя на балу. Он ощущал, как много значил для нее выход в свет.

Внезапно в нем проснулось желание. Отчаянное желание.

— Из всех дам, окружавших короля, меня первой удостоили высокой чести, представив принцам и иностранным гостям. Конечно, мне приятно получать пальму первенства после критических замечаний, которыми меня осыпали последние месяцы. Может быть, я поступила дурно?

— Вовсе нет.

— Я не могла бы решиться на такой шаг без Дороти. Она провела две последние недели, наставляя меня. И в конце концов заставила уверовать в свои силы и при первой возможности поставить некоторых леди на место.

То, что «некоторым леди» указали на их место, хорошо сказалось на ее репутации. Так она начала узнавать свое собственное место, что, конечно, беспокоило его. Не потому, что он мог бы изменить ход вещей. Наоборот, он радовался, что сегодняшний день стал ее триумфом. Радовался за нее, не за себя.

София бросила на него пытливый взгляд:

— На балу присутствовали сановники со всего мира. Несколько представителей Оттоманской империи в национальных костюмах. Совершенно необыкновенные! Когда я встретилась с ними, я чуть не задохнулась от восторга, потому что вспомнила мой будуар в Париже.

— Должно быть, очень красочные одеяния, — заметил Эйдриан.

— Один из них разговорился со мной после обмена банальными приветствиями. Я догадалась, что он важная персона в правительстве султана, поразилась его превосходному произношению. Он рассказывал, что ему и раньше доводилось бывать в Англии. — Она говорила небрежно, рисуя пальчиком воображаемые узоры на его руке.

— Скорее всего ты разговаривала с моим отцом.

— Ты думаешь? Ну да, я сразу уловила сходство. Те же глаза. Я решила, что должна обязательно расспросить тебя.

— Наверняка добрая дюжина присутствующих на балу уловили сходство. Ничего удивительного, что и ты тоже.

— Ты всегда знал о нем?

Он провел кончиками пальцев по ее обнаженной руке, поражаясь блеску ее кожи.

— Моя мать рассказала обо всем, когда мне исполнилось восемнадцать, хотя ей надо было сделать это пораньше. Я знал, что я не сын графа, достаточно было только взглянуть на себя в зеркало. Его холодность ко мне подтверждала мои подозрения. Когда мой отец узнал, что мать беременна, он пришел к графу и предложил выкупить ее. Пятьдесят лошадей, как я помню, и десять тысяч фунтов.

— Могу себе представить реакцию графа, — покачала головой София.

— Он не отпустил мать. Унижение стало бы нестерпимым.

— А она хотела уйти?

— Мне кажется, она обдумывала такой шаг, но тогда она потеряла бы Гэвина и Колина, поэтому она поверила графу, который гарантировал, что не отречется от меня и примет меня как собственного сына перед обществом и законом.

— Но на самом деле он не принимал тебя и не дал тебе отцовской любви. Даже сейчас он не относится к тебе как к сыну.

— Его великодушие не простиралось так далеко. В желании сохранить меня моя мать согласилась остаться. И конечно, предать свою любовь.

От прикосновений Эйдриана на ее щеках расцвел румянец, но она продолжала расспрашивать:

— Ты встречался с ним?

— Когда я впервые оказался в той части света, он сам узнал обо мне. И мы провели с ним некоторое время.

— Я рада, Эйдриан. Так печально думать о тебе как о ребенке, который терпел от графа одни насмешки.

— Но совсем не так, как у тебя и Алистэра. У Динкастера есть своя причина недолюбливать меня, и достаточно весомая. Не могу сказать, что я не был уязвлен, но, поскольку я понимал причину, мне становилось легче. — София расстроилась. Он провел рукой вдоль ее спины. — Давай больше не будем говорить об этом. — Он нащупал крючки под оборкой и начал расстегивать их.

Она заупрямилась:

— Тебе нельзя…

— Очень даже можно.

— Я уверена, что ты не в том состоянии…

— Я в превосходном состоянии. Сам поражаюсь своей готовности к новым свершениям.

— Я думаю, для тебя нежелательно… Он рассмеялся:

— Ты и представить не можешь, насколько желательно! Он подвинулся к ней, но она отстранилась.

— Можешь говорить что хочешь, но ты отлично понимаешь, что делаешь хуже для себя. Кроме того, я хочу продолжить разговор, даже если ты не хочешь. Мне нужно рассказать тебе кое-что.

— Рассказывай, пока будешь раздеваться.

— После моего рассказа, возможно, ты вообще не захочешь, чтобы я осталась.

Его игривый тон сменился серьезным.

— В чем дело, дорогая? София прикусила нижнюю губу.

— Я решила на время уехать из Лондона.

— Если ты опять собралась сбежать во Францию, я остановлю тебя, как в прошлый раз, — предупредил он.

— Нет, не во Францию. Я решила посетить Марли. Я уезжаю через пару дней.

— Подожди немножко, пока я буду в состоянии сопровождать тебя.

— Через несколько дней парламент возобновит заседания, и ты обязан присутствовать.

— Я могу пропустить неделю.

— Ты не понял. Я не хочу, чтобы ты ехал.

Ее лицо приняло настороженное выражение, словно она ожидала его резкой реакции.

— Мне не нравится твоя затея. Поездка может оказаться опасной. Мы не знаем, не захочет ли капитан Брут вновь обратить на тебя внимание.

— Я возьму охрану, четырех человек, Жак и Аттила поедут со мной в карете. Жак прекрасно стреляет.

— Мне все равно не по душе твоя затея.

София подвинулась ближе, оказавшись совсем рядом с ним. Взяв его лицо в ладони, она прикоснулась к нему щекой.

— Не сердись на меня. Я должна. Время принять решение и понять, кто я и кем могу стать. — Она поцеловала его. — Именно из-за тебя я обязана поехать в Марли. Ты прошел со мной полдороги. Теперь я должна пройти остаток пути самостоятельно.

Она, конечно, права, но он все еще сопротивлялся. Вряд ли женщина, которая вернется из Марли, будет нуждаться в нем. Однажды приняв условия Эвердона, она превратится в истинную герцогиню, и соответствующие обязанности станут управлять ее жизнью.

Но разве он привез ее из Парижа не для этого?

Эйдриан потянулся, его пальцы бродили в ее волосах. София подняла на него глаза. Так много загадочных теней играло в их глубине. Он притянул ее голову для продолжительного поцелуя.

Сегодняшняя ночь могла быть для них последней.

Он положил руки на ее плечи.

— Разденься.

— Эйдриан…

— Молчи, я хочу, чтобы ты полежала со мной. Но вряд ли в платье будет удобно… — Он повернул ее спиной, чтобы расшнуровать корсет. Она обернулась через плечо, пытаясь протестовать, но стоило ему посмотреть на нее, и она промолчала.

— Ты хочешь, чтобы мы просто полежали рядом?

Он ничего не ответил, только наблюдал, как она поднялась с постели и, сняв платье, перешагнула через пену юбок и сняла корсет.

Пораженный ее красотой, он задохнулся, видя ее сейчас закутанной в переливчатый шелк. Приглушенный свет лишь намекал на очертания ее тела под тонкой сорочкой.

Эйдриан прослеживал малейшее движение, не сводя с нее глаз, пока она не легла рядом с ним, все еще в сорочке и панталонах. Он не настаивал, чтобы она поскорее избавилась от них, зная, что она будет ворчать. Уютно свернувшись в его руках, она положила голову ему на плечо, а руку — на его грудь.

— Я постоянно думаю о тебе. Я так хотела, чтобы ты пошел со мной на коронацию, — говорила она.

— Больше нет писем от нашего капитана Брута?

— Нет. Может быть, то, что случилось, испугало его? Ты думаешь, что я не рассказала бы тебе?

— Именно так я и думаю, ведь ты считаешь, что я инвалид.

— Я всего лишь беспокоюсь о тебе. Врач сказал: три недели покоя и постельного режима.

— Он осел. Я уже говорил, что практически здоров. И в прекрасной форме. — Он положил руку на ее грудь, — И готов доказать это.

Он заглушал ее изумленные протесты своими губами и победил ее недолгое сопротивление ласками. Она растаяла, ее податливое тело открылось навстречу ему.

— Так чудесно, — прошептала она, пока он ласкал ее через тонкую ткань сорочки, — но ты не должен двигаться, иначе нам снова придется вызывать доктора.

— Я и не собираюсь. Двигаться придется тебе. — Он склонился к ее уху. — Я скажу тебе, что делать. А для начала повернись ко мне лицом.

Ее возбуждение возрастало, пока они обменивались поцелуями, задыхаясь от нетерпения.

Он хотел… познать с ней все. Абсолютно все. Что он испробовал с ней прежде и до чего еще не дошел и мог попробовать сейчас. Воображение, подогревая его желание, толкало его к пределу возможного. Сдерживая себя, он долго и нежно целовал ее. Ее губы сложились в улыбку.

— Мое ненасытное желание смешит тебя? — спросил он.

— Не больше, чем мое собственное. Нет, твой поцелуй заставил меня вспомнить слова Жака. Помнишь, он давал тебе уроки любви? Я бы хотела успокоить его, сказать, что ты вовсе не груб, когда раскрываешь лепестки розы и слизываешь ее нектар.

Эйдриан едва заметно усмехнулся:

— Метафора Жака относилась вовсе не к женским губам, дорогая.

Она на секунду замерла. Он почувствовал ее любопытство.

— Ты хочешь попробовать?

— Да, — затаив дыхание, проронила она и замерла еще на одно мгновение. — Скажи мне, что делать.

И он рассказал ей. Когда он довел ее до наивысшего наслаждения, то повернул ее на живот и взял сзади, пока она стонала, вцепившись в спинку кровати.

Он разрушил последние преграды, которые еще оставались между ними. В конце концов, ему не потребовалось никаких усилий. Всю долгую ночь они любили друг друга, и он забыл о сломанных ребрах и синяках, снова и снова пробуждая в ней желание, будто в последний раз в жизни пытался утолить неистовый голод.