Свет – Тьма. Вечная сага. Книга 1

Глава 2. Ваня

Я подскочила, совершенно не понимая, где нахожусь и что меня напугало. Сердце стучало так громко, что я его слышала. Каждый удар отзывался в голове звоном колокола, заглушая все остальные звуки и не давая сосредоточиться на реальности. В ушах противно гудело, а лицо горело от жара…

Что это было?

Что произошло?

Опять кошмар?

Готова была поклясться, что слышала гром и видела блеск молний посреди бушующего неба.

Или нет?..

Я быстро огляделась. А спустя пару секунд сообразила, что ничего особенного не случилось: я находилась в своей квартире, сидела на своём диване, а за окном уже почти наступил день. Ещё секунда ушла на то, чтобы выудить из глубин сонного мозга события, произошедшие утром: как я проводила отца, прилегла, чтобы немного отдохнуть, и опустила голову на подлокотник, ругая себя за идиотские подозрения.

А дальше была темнота…

Я взглянула на часы, они показывали десять утра.

Почти два часа мёртвого сна – большое достижение по сравнению с последними ночами, но всё же недостаточное, чтобы нормально выспаться. Мне бы ещё пару часиков…

Или хотя бы минут тридцать…

Снежок, смешно ворча и особо не торопясь, выполз из-за дивана, едва не застряв между ним и стенкой. Потянулся, поскрёб передними лапами и затрусил ко входу, виляя хвостом. Обычно он выбегал в коридор, чтобы встретить гостей у порога, а значит, кто-то звонил в дверь. И, скорее всего, это был Ваня.

Уже спокойно я поднялась, потёрла глаза спросонья и побрела в прихожую так быстро, как могла, шатаясь, словно пьяная, и сшибая на ходу косяки. Ноги меня совсем не слушались – из-за сна в неудобном положении они затекли и теперь, когда кровь снова начала к ним поступать, налились свинцовой тяжестью. Почти добравшись до коридора, я вдруг запнулась о вертевшуюся юлой собаку и чуть не напоролась на стену. Однако в последний момент успела выставить перед собой руки, чтобы не удариться лицом.

Да, мало мне было нервотрёпки, не хватало ещё посадить хороший синяк под глазом!

– Иди отсюда! – зло шикнула я.

Снежок прижал уши и обиженно отправился обратно за диван. В этот момент звонок, напугавший меня в первый раз, задребезжал снова, отдаваясь в тяжёлой голове неприятной, ноющей болью.

– Кто? – спросила я, но горло пересохло, и наружу вырвался лишь хрип.

Пришлось прокашляться и повторить:

– Кто там?

– Йя! – ответил из подъезда весёлый голос.

И от этого голоса на душе сразу стало легче.

Как только дверь открылась, Ваня заключил меня в объятия, сдавив грудную клетку до хруста и выбив из лёгких весь воздух. Но возмущаться, равно как и пытаться избавиться от железного захвата, сил просто не было – оставалось лишь терпеть и дожидаться освобождения.

– Привет! – радостно воскликнул Ваня, всем своим видом показывая, что безмерно рад этой встрече. – Как ты, малыш?

– Нормально, – произнесла я, когда снова смогла вздохнуть. – Проходи…

Ваня не послушался – лишь отступил на шаг назад и принялся разглядывать моё лицо, всё ещё не отпуская плечи. В его озорных и светлых глазах, несмотря на внешнее веселье, вдруг появилось неподдельное беспокойство. Он стал серьёзным и, казалось, резко повзрослел лет на десять.

Я залюбовалась…

Таким он нравился мне больше, чем беззаботным, радостным разгильдяем. Хотя… Кто знает, может, рано или поздно серьёзность наскучила бы и начала раздражать. А будь Ваня всегда сосредоточен и угрюм, мы бы не разговорились, столкнувшись в тот день на улице, и просто прошли мимо друг друга, так никогда и не познакомившись.

– Спала? – спросил он, заглядывая в глаза. – Опять всю ночь ерундой страдала?..

Я прекрасно понимала, что мой внешний вид оставлял желать лучшего: заспанная, взъерошенная, с синяками под опухшими, воспалёнными глазами и, возможно, с пятном придавленной кожи на щеке, которое повторяло рисунок диванной обивки. Естественно, ему такая картина не понравилась, потому я поспешила отвернуться и спрятать лицо в распущенных волосах.

– И не говори! Обааалденно весёлые каникулы! – протянула я, пытаясь побороть неловкость и думая, как бы избежать лишних расспросов. – Сам-то как? Чаю хочешь? Или, может быть, кофе?

– Нет, не надо… – отказался он, слегка поглаживая меня по голове. – Малыш, нельзя так себя изводить…

– Будто это я виновата! – воскликнула я, бросившись в комнату.

Внутри мгновенно всё закипело, словно в вулкане, и накопившиеся эмоции потоками лавы вырвались наружу. Наверное, моя реакция того не стоила, но Ваня затронул больную тему, которую я не хотела сейчас обсуждать. За полгода всё это изрядно достало, так что держать себя в руках уже не было никаких сил.

– Хватит, сколько можно?! – крикнула я из зала. – Пью я эти чёртовы таблетки! И с Лазаревским уже разговаривала! Между прочим, он ничего серьёзного в моих симптомах не увидел!

Я остановилась возле окна и уставилась на улицу, пытаясь успокоиться. Мешала занавеска. Так хотелось её отдёрнуть, но я знала, что, расцепив сложенные на груди руки, обязательно что-нибудь порву или сломаю – ту же занавеску, например. Потому я просто сделала несколько глубоких вдохов и осталась стоять, не доверяя своему собственному телу.

Ваня тихо подошёл сзади. Аккуратно прикоснулся ко мне, словно к гранате, которая могла вот-вот взорваться. Потом так же осторожно приобнял за талию и потянул за собой.

– Извини, малыш. Не злись, – вкрадчиво произнёс он, усаживая меня на диван. – Просто ты мне небезразлична. Я очень за тебя беспокоюсь.

– Я просто устала… – проканючила я, уткнувшись головой в его грудь.

– Я знаю.

– И с мамой всё никак не ладно… – продолжила всхлипывать я.

– Знаю, Лиз, знаю. Она обязательно поправится.

– Ты тоже прости, что сорвалась. Я не хотела…

– Всё будет хорошо, малыш, – пообещал он, крепко прижав к себе.

Волна гнева, только что захлестнувшая сознание, отступила, сменившись тягучим ощущением грусти и безысходности, поскольку я понимала, что нет – не будет. Захотелось расплакаться, спрятаться в Ваниных объятиях от невзгод и разочарований и, как когда-то давно, снова ощутить себя маленькой девочкой, для которой любовь и защита являлись непреступной крепостью. Я так устала от переживаний, бессонных ночей и бесконечных секретов, которыми ни с кем нельзя поделиться. И Ваня был единственной радостью во всём этом кошмаре.

Наверное…

– Может, всё-таки хочешь чаю? – взяв себя в руки, предложила я снова.

Не стоило окончательно при нём раскисать.

– Ммм… Давай! – улыбнулся Ваня, вновь став беззаботным и весёлым. – По чаю-чаю-чаю и поедем!

– Угу, – угрюмо пробубнила я, отправляясь на кухню.

Как легко у него это получалось, просто поразительно!

Раз! И Ваня снова радовался жизни и смотрел на мир сквозь розовые очки. Раз! И он обо всём забыл, словно не было тяжёлого разговора, а я не хотела разреветься в его рубашку. Почему бы и нет? Ведь с его жизнью всё было в порядке: мать не лежала в психушке, отец не ходил, раздавленный горем, а его самого каждую ночь не преследовали кошмары.

Хотя, нет – я была неправа. Ваня тоже переживал, жалел меня и пытался помочь, но проникнуться до конца всё-таки не мог. И никогда не сможет, пока сам не испытает что-либо подобное. Однако это было последнее наказание, которое я бы ему пожелала.

– Я люблю тебя, Лиза, – еле слышно добавил он мне вослед, оторвав от злых мыслей.

– И я тебя…

Да что такое?!

Это ведь правда!

Мы так давно встречались, что, казалось, знакомы целую вечность. Так хорошо друг друга знали, что между нами не осталось ни тайн, ни недомолвок. Но меня всё равно словно что-то гложило изнутри…

Постоянно…

Вот и сейчас – Ваня проявлял заботу, а я злилась и пыталась найти изъяны в его поведении. Я прекрасно понимала, что это жестоко и эгоистично, ведь без него давно сдалась бы и опустила руки. Он был моей поддержкой и опорой: стержнем, который не давал мне сломаться; надёжным плечом, на которое всегда можно было опереться; стеной, за которой можно было укрыться от всех бурь и ветров. И я нуждалась в его заботе как в воздухе. Нуждалась в нём…

И только?

Где проходила грань между любовью и простой потребностью видеть человека рядом? И что было между нами, если не любовь? Привычка? Привязанность? Симбиоз? Как в природе, когда два организма настолько тесно и долго находятся вместе и рядом, что сливаются в единое целое. А если их что-то разъединяет, то они погибают, поскольку по-другому существовать не могут и не умеют.

Или, может, у нас была зависимость друг от друга, как у наркоманов от химии?

Нет! Это не могла быть зависимость или болезнь! Я ведь его любила. Мне без него было плохо, я без него дышать не могла…

А жить?

Ведь некоторые избавлялись от зависимостей, оставляли прежнюю жизнь и учились выживать самостоятельно…

Могла ли я так?

Была ли я способна жить без него?

И что тогда представляла собой настоящая любовь? Кто её придумал, и зачем она вообще была нужна? Мы привыкли объяснять этим понятием все свои глупые, безрассудные и жестокие поступки, находить в ней утешение или возможность пострадать. Но, по сути, всё это являлось лишь сантиментами, биохимией и неконтролируемым всплеском гормонов. Так существовала ли любовь на самом деле, или мы просто пытались найти для себя оправдания, лучшие условия, взаимную выгоду и компромисс? Что тянуло людей друг к другу, кроме полового влечения? Что позволяло не расставаться до старости? И что заставляло сводить счёты с жизнью из-за разлуки или потери? Ведь всегда можно было приспособиться, подстроиться и даже найти новую любовь со временем. Но нет, люди выбирали шекспировские страсти, а мы называли их безумными, слабохарактерными и эгоистичными. Называли, поскольку сами трусили сделать что-либо подобное. Или же нам просто была неведома такая сила и глубина чувств, и потому нашу любовь можно было обозвать всё той же потребностью или привычкой, которая быстро проходит…

– Лиза, что с тобой? – Ванин голос вырвал меня из раздумий.

Я не заметила, что стояла с заварником в руках и смотрела в одну точку, а Ваня терпеливо за мной наблюдал.

– Ты льёшь мимо чашки, – тихо произнёс он, помогая привести заварник в горизонтальное положение.

– Ой, – снова осеклась я и поспешила убрать злосчастный чайник в сторону.

Уже второй раз за этот едва успевший начаться день я пачкала кухню из-за своей невнимательности. Да, полугодовое недосыпание давало о себе знать не только в учёбе – я всё больше отдалялась от реальности и буквально спала на ходу.

Что же будет дальше?..

– О чём ты задумалась? – как бы между прочим спросил Ваня, старательно разглядывая свой бутерброд.

Бутерброды я успела приготовить всё в том же беспамятстве.

Занятно…

– Так, ни о чём… – соврала я.

Мне стало ужасно стыдно за свои предательские мысли. Ваня столько времени мучился со мной и ещё немало намучается в будущем, что я не имела права рассказывать ему такое…

– Просто не выспалась, – добавила я немного правды и попыталась улыбнуться.

– Угу… – хмыкнул Ваня в ответ. – Ты где-то не здесь сегодня. Не со мной.

– Ты прав, – напряжённо ответила я.

– Тебе не хочется ехать? – вкрадчиво спросил он, развеяв мои сомнения.

– Конечно, не хочется! – я облегчённо выдохнула, стараясь сделать это как можно незаметнее.

Хорошо, если он подумал, что я вела себя странно из-за мамы – это была веская и даже вполне достоверная причина. А о моих настоящих мыслях ему совсем необязательно знать.

– Мы можем остаться дома, тебя никто не заставляет, – пожал он плечами.

– Нет. Ты же понимаешь, что мы должны… Точнее, что я должна. Я ни разу не приезжала к ней, пока сдавала сессию. Мне уже стыдно.

– И всё-таки, если ты не хочешь…

– Правда, всё нормально, – поспешила я заверить. – Ты прости, что я такая… Задумчивая. Я просто переживаю.

– Конечно, малыш, – отозвался он.

– Но если тебе это в тягость, я могу съездить одна… Я ведь знаю, что ты не горишь желанием там появляться.

– Мне не трудно, – чётко произнёс Ваня. – К тому же я не могу тебя бросить. Мы ведь договорились, что поедем вместе, а значит – поедем вместе и никак иначе!

– Спасибо… – улыбнулась я.

– Всегда пожалуйста! – он тоже улыбнулся, но, в отличие от меня, не извиняясь, а ободряя. – Кстати, я сдал на права!

– Правда? – изумилась я, снова почувствовав себя виноватой.

– Ага, – довольно кивнул он.

Так вот откуда взялась эта бурная радость! Ваня наконец-то исполнил половину мечты своей жизни – обучился вождению. Для абсолютного счастья ему осталось только приобрести автомобиль, на который он копил весь последний год, не желая принимать помощь от родителей. И как я могла забыть, что утром у него был экзамен?!

– Прости! – воскликнула я, схватив его за руку. – С этими дурацкими нервами у меня совершенно вылетело из головы! Я тебя поздравляю!

– Спасибо! – усмехнулся Ваня. – Лучше поздно, чем никогда.

– Обиделся? – осеклась я. – Прости! Я, правда, очень за тебя рада!

– Забудь, – добродушно махнул он рукой. – Чем планируешь заниматься после больницы?

– Пока не знаю, – пожала я плечами. – Сначала посмотрим, во сколько вернёмся. На обратном пути надо заскочить в магазин, хочу приготовить что-нибудь вкусное… Или ты что-то придумал?

– Нет, не особо… Но ты ведь снова не выспалась, да? – теперь он спросил виновато.

– А что? Говори уже, к чему клонишь.

– Мне Костя звонил, – сказал Ваня, продолжая неловко на меня поглядывать.

– И?

– Звал вечером в клуб отметить сессию… Заодно обмыли бы мои права. Я пока ничего не ответил, обещал с тобой поговорить. Но если ты плохо себя чувствуешь, мы можем отказаться…

– Да… – начала я, но замолчала, вспомнив утренний разговор с отцом.

Действительно, я ездила только на учёбу и иногда убегала на подработку, а в остальном сидела дома, и Ваня сидел рядом со мной. Скорее всего, ему до чёртиков надоело видеть грустную физиономию и слушать бесконечные жалобы девушки, которая к тому же совершенно перестала им интересоваться. Папа рассуждал правильно – так не могло продолжаться. Сколько ещё он будет это терпеть? Ведь я не являлась ни беспомощным ребёнком, ни инвалидом, прикованным к кровати, но ограничивала и себя, и его.

Не сказать, что мне безумно хотелось куда-то идти, тем более что я действительно не выспалась и чувствовала себя ужасно. Настроения тоже не было, и вряд ли оно появится к вечеру, но Ване необходимо было немного развеяться. Конечно, можно было предложить ему сходить без меня, но… Во-первых, он ни за что не согласится, и мне потом будет стыдно. Во-вторых, папа начнёт меня пилить, ведь он решил, что я ему пообещала. В-третьих, я буду злиться на себя, что упустила такую возможность и продолжила заниматься самобичеванием. Ну и в-четвёртых – это был замечательный повод увидеть и своих подруг, пока я не растеряла их всех.

– То есть нет, – через несколько секунд закончила я фразу, дождавшись, когда вязкие мысли протекут в голове. – Не думаю, что нужно отказываться. Ты давно не видел своих друзей, да и я тоже.

– Но ты… – поспешил возразить Ваня, озабоченным взглядом рассматривая моё помятое лицо.

– К вечеру отойду, – быстро заверила я, пытаясь внушить уверенность больше себе, чем ему.

Я-то знала, что это неправда.

– Точно? – он подозрительно посмотрел, пытаясь уловить подвох в моих словах.

– Точно! – кивнула я. – В конце концов, лето на дворе, каникулы, и надо этим пользоваться! Не обещаю, что получится надолго, но часов до трёх, думаю, выдержу.

«И ночью я всё равно не сплю…» – по привычке мрачно добавила я про себя.

– Ну… Тогда я скажу, что мы пойдём! – обрадовавшись, воскликнул Ваня.

– Угу… И предупреди, что я позову Таю и Вику. Думаю, они не откажутся… Да, и Вика, скорее всего, придёт с парнем.

– Ладно. Только если захочешь домой, сразу скажешь мне, хорошо?

– Обязательно, – снова кивнула я, твёрдо решив сделать всё наоборот.

Я лучше усну под столом, чем уеду, когда Ваня ещё не нагулялся! А трезвая или пьяная – посмотрю по настроению.

– Хочешь ещё чаю? – спросила я, пытаясь перевести разговор на другую тему, чтобы Ваня не начал допытываться.

– Нет, спасибо.

Я вздохнула.

– Тогда пора ехать…

– Да, – Ваня бегло взглянул на часы. – Ты права.

– Посидишь, ладно? Я постараюсь собраться быстро, а то сегодня я всё на свете проспала…

Я убежала переодеваться, тихо радуясь, что удалось избежать и лишних расспросов, и множества фальшивых обещаний, которые не собиралась выполнять. И всё же поход в ночной клуб показался мне отличной идеей. Молодец, Костя! Нужно будет потом позвонить ему, чтобы поблагодарить, ведь в самом клубе он вряд ли меня услышит… А я как-нибудь перетерплю. Подумаешь, не посплю ещё одну ночь. Сколько у меня таких было – не сосчитать! Да и в клубе она пролетит быстрее, чем в четырёх стенах тесной комнаты…

Перебирая шкаф, я пыталась настроиться на оптимистичный лад. Однако вскоре поняла, что одно обещание, данное Ване, уже не выполнила – я собиралась слишком долго. Схватив первое, что попалось под руку (а это оказались обычные синие джинсы и чёрная майка – то, что не нужно было гладить), я побежала прочь из комнаты.

– Готова! – оповестила я Ваню, на ходу подхватывая сумку и приготовленный со вчерашнего вечера пакет.

Ваня уже перебазировался в зал и завладел пультом от телевизора. Обычно он смотрел юмористические передачи, но сейчас включил новости, чему я немного удивилась. Не так давно я и сама перестала их смотреть, предпочитая что-то более лёгкое, поскольку ничего хорошего по ним всё равно не транслировали, вещая лишь про катастрофы, убийства и несчастные случаи, от которых становилось тошно…

– Там дождь собирается, – предупредил меня Ваня, выключая телевизор.

– Прогноз погоды посмотрел? – усмехнулась я.

– Нет, на улицу посмотрел, – усмехнулся он в ответ. – Всё небо затянуло, пока мы чаи гоняли!

Я подошла к окну и взглянула наверх.

Действительно, среди тёмной, беспокойной массы не виднелось ни единого просвета и ни единого клочка голубого неба. Под бушующей серостью сильный, порывистый ветер гнул ветви деревьев, срывая с них одиночные листья и не предвещая ничего хорошего. Затем на стекло упало несколько тяжёлых капель, оставив длинные диагональные полосы, а где-то вдали полыхнуло.

И над городом пронёсся раскат грома.

Я вздрогнула. Я так привыкла бояться, что теперь даже обычная гроза поднимала в душе волну неконтролируемого ужаса. И хотя я прекрасно понимала, что в ней не было ничего страшного (если не стоять посреди поля, являясь самой высокой точкой на километр вокруг), совладать с собой всё равно не могла – слишком долго этот звук преследовал меня по ночам.

– Захвати зонт, – крикнул из коридора Ваня, видимо, уже обуваясь.

– Захвачу, – тихо отозвалась я, поспешив туда же.

До грозы мы явно уже не успевали. Не хотелось торчать на остановке под дождём, но откладывать поездку я тоже не собиралась. Я сунула зонт в сумку, накинула ветровку, и мы выскочили на улицу в самый разгар ливня.

Надо же, как быстро испортилась погода! А ведь ещё утром светило солнце, и было довольно тепло. Но мы жили в России, в резко континентальном климате, и погода здесь менялась, словно настроение у ветреной девицы. Один неаккуратный взгляд, одно неверное слово – и она уже гневалась вместо того, чтобы улыбаться и согревать своей добротой. Вот и теперь с неба лил косой, холодный дождь. Извергавшие его тяжёлые тучи висели низко, почти задевая кроны согнутых деревьев, а люди, застигнутые ненастьем, разбегались в разные стороны, чтобы найти укрытие и окончательно не промокнуть. Наверное, только мы осмелились куда-то выдвинуться в такую бурю.

Глупцы…

Мы добежали до остановки за пару минут, но один зонт на двоих не спас нас от подкравшегося ненастья. Промокшая одежда липла к коже, джинсы путались вокруг ног, в кроссовках хлюпало. Спрятавшись под навес, мы принялись стряхивать с себя лишнюю воду, однако это мало помогло – одежда уже достаточно в себя впитала. А вокруг бушевала стихия, пытаясь разбить крышу с пластиковыми стенами и добраться до двух укрывшихся за ними людей.

– Да, с погодкой сегодня не повезло! – почему-то развеселившись, произнёс Ваня.

– Не то слово! Очень удачно попали! – подхватила я, но не так весело.

И всё же было что-то особенное в этом забеге под дождём. Мы словно вернулись в детство, когда, стоило упасть первым тёплым каплям, выбегали на улицу и резвились, несмотря на крики родителей и риск заболеть. Тогда это действительно казалось весёлым, да и теперь будоражило душу. Правда, сегодняшний ливень тёплым можно было назвать лишь с натяжкой – я уже дрожала всем телом и прижималась к Ване, пытаясь согреться в его мокрых объятиях.

Однако нам неожиданно повезло – автобус подъехал быстро, и мы запрыгнули в него, словно в спасательную шлюпку, прихватив с собой ещё с пол-литра воды. Дворники на лобовом стекле работали в ускоренном режиме, но всё равно не справлялись с мощным небесным потоком, из-за которого снаружи ничего не было видно. Я едва различала мелькавшие силуэты машин, домов, деревьев и людей с крохотными зонтиками, которые толком не спасали ни от ветра, ни от дождя. Наверное, водитель догадался, что рано или поздно это приведёт к потере управления и аварии, потому сбросил скорость. Но ровно настолько, чтобы не выбиться из графика.

Вид скользивших по стеклу струй, похожих на причудливо извивавшихся змей, и монотонный стук капель по крыше убаюкивал. Потихоньку начиная скучать и клевать носом, я прижалась к Ваниной руке. Мокрый и холодный джинс, конечно, являлся не слишком приятной вещью, но зато так здорово было чувствовать, что мой любимый со мной. Хотелось ехать и ехать целую вечность, чтобы дамокловым мечом над нами не висела необходимость выходить на холод и идти туда, куда совсем не тянуло, видеть серые больничные стены и мать в ужасном состоянии…

Я подняла глаза на Ваню.

Было видно, что он нервничал: скулы подрагивали, сосредоточенный взгляд устремился вперёд. Ваня ничего не видел перед собой и погрузился в собственные раздумья, но потом, краем глаза заметив моё движение, чуть улыбнулся и крепче прижал к себе.

Какой же он был хороший…

Мы встречались три года и за это время ни разу серьёзно не поссорились, а лишь пару раз повздорили по мелочам. Ваня ценил, оберегал и любил меня. Возможно, даже больше, чем я его…

И в этом-то «Возможно» крылся корень всех зол – сама проблема, заставлявшая сомневаться и порождавшая в голове ворох предательских мыслей. Проблема, от которой я старалась отмахнуться, но отрицать которую всё равно не получалось. Я любила его, но в то же время не так, как могла бы любить. Он был мне очень дорог как человек, как друг и как любимый, но в то же время я всегда чувствовала, что мы не должны быть вместе… Точнее, что существовал кто-то ещё, кто каждому из нас подошёл бы намного лучше, чем мы подходили друг другу. Возможно, ни я, ни он ещё не встретили такого человека. Возможно, когда-нибудь встретим и тогда разбежимся в разные стороны. И возможно, для нас обоих так будет намного лучше…

Но я не могла представить, каково это – не видеть каждый день его лицо, на котором я изучила каждую линию, каждую родинку и каждую морщинку. Я не знала, с кем ещё мы бы понимали друг друга так же хорошо, как с ним. Ведь иногда нам хватало полуслова и полувзгляда, чтобы догадаться о мыслях и эмоциях друг друга, будто мы обладали телепатической связью. Разве можно было испытывать подобное родство душ и расстаться с человеком? Нет. Я никогда не смогу этого сделать, если только Ваня не захочет оставить меня первым…

– Нам выходить.

– А?

– Наша остановка. Пойдём.

Ваня помрачнел, словно прочитав мои мысли.

Он ведь всё чувствовал и всё понимал, поскольку какая-то подсознательная, интуитивная телепатия между нами действительно существовала. Таков был наш симбиоз: наше настроение передавалось друг другу. Моя хандра и задумчивость – ему. Его оптимизм и весёлость – мне. И только это не позволяло окончательно раскиснуть и потерять связь с миром, однако я опять допускала некрасивые, предательские мысли по отношению к Ване. Важно ли, кто и для кого был создан, ведь мы тоже встретились неслучайно. Не просто столкнулись на улице – что-то задержало нас рядом на долгих три года, а значит, в этот момент и на данном этапе мы были нужны друг другу и были созданы друг для друга.

Что произойдёт дальше – я не знала.

Может, завтра я впаду в безумие и расстанусь с ним, поскольку для меня существовал кто-то ещё. А может, прекращу страдать ерундой, и мы проживём вместе долгую и счастливую жизнь до самой старости…

Когда бешеный поток мыслей в голове наконец замедлился, я заметила, что и стихия немного успокоилась. Ветер стих и теперь больше напоминал морской бриз, нежели ураган. В просветах между домами виднелись обширные пустыри, поросшие дикими травами, по которым, словно по водной глади, он гонял беспокойные волны. Дождь практически прекратился, но и зонт уже был бесполезен – изрядно промокнув при забеге до остановки, промокнуть ещё раз мы не боялись и не спеша шли по безлюдной улице.

Затем свернули за поворот, и путь нам преградило огромное серое здание, внезапно выросшее отвесной стеной. Тёмные окна, затянутые давно некрашеными и подёрнутыми налётом ржавчины решётками, напоминали пустые глаза чудовища, а то и дело открывавшиеся створки входной двери – такой же старой и облупившейся – вечно голодный рот, в котором исчезали и появлялись люди. Двор для прогулок находился за зданием, под неустанной охраной серого монстра, а со всех сторон вздымался высокий забор, словно державший его в клетке.

«Клетка-тюрьма…» – промелькнула очередная неприятная мысль.

И действительно, только вышек с автоматами не хватало…

Возле входа, по обе стороны от него, тянулись узкие газоны, и стояла будка с охраной, которую мы беспрепятственно миновали, отделавшись недолгим штудированием документов. А когда ступили на территорию клиники, моё сердце бешено заколотилось, словно у дрессировщика, вошедшего в помещение к голодным тиграм. Я невольно вцепилась в Ванину руку, и он ответил лёгким пожатием, от которого по телу тёплой волной разлилось спокойствие.

Действительно, какие тигры?

Здесь находились только люди.

Только люди…

Пройдя через двери, мы попали не в пасть к чудовищу, наполненную огнём и смрадом, а в небольшое, затемнённое помещение, совершенно невязавшееся своими объёмами и простотой с внешним массивом здания. Внутри больница уже не пугала, а угнетала и вгоняла в депрессию. Интерьер был невзрачным и серым, поскольку оттенок стен, выкрашенных масляной краской, был лишь немного светлее, чем снаружи. Да плюс прибавлялась небольшая полоса побеленной штукатурки, начинавшаяся чуть выше человеческого роста и тянувшаяся до такого же побеленного потолка.

В приёмной сегодня сидела Александра Никитична – мой самый нелюбимый регистратор. Это была полная женщина с густой щетиной под носом и таким же густым, басистым голосом, вызывавшая у меня отрицательные эмоции. Она вела себя слишком грубо и иногда хамила без повода, поэтому я старалась приезжать к маме не в её смену. Однако сегодня нам не повезло. Наверное, Александра Никитична с кем-то поменялась, чтобы освободить себе воскресенье и испортить нам субботу.

– Мы к Варваре Семёновой из двести пятой палаты, – произнесла я, склонившись к небольшому отверстию в перегородке из поцарапанного пластика.

– Кем приходитесь? – пробасила она, не отрывая близоруких глаз от бумажек.

– Родственниками.

– Документы?

– Вот…

Я просунула в отверстие наши паспорта. Александра Никитична бегло пролистала их, не обращая внимания на то, что держит мой паспорт вверх ногами, и вернула обратно.

– Спиртное, сигареты, наркотики имеются? – машинально спросила она, набирая номер на телефоне.

– Нет… – промямлила я.

Интересно, какой дурак дал бы другой ответ, если бы всё это у него на самом деле имелось?

– Пришли к больной Семёновой! – гаркнула она в трубку дежурному по этажу, параллельно выписывая пропуска. – Бахилы наденьте, нечего грязь разводить! – прозвучала последняя фраза, окончательно испортившая мне настроение.

Хотя… Сегодня мы отделались малой кровью – видимо, она пребывала в хорошем расположении духа!

Притихшие от такого обращения, мы послушно купили в автомате бахилы и прошли дальше по коридору к облупившимся старым дверям, ведущим на лестницу. В больнице вообще всё было облупившимся и старым. Неужели из городского или областного бюджета не могли выделить средства хотя бы на косметический ремонт подобных учреждений? Ведь в такой обстановке просто невозможно от чего-либо вылечиться. Зато заработать новые неврозы и погрязнуть в беспросветной депрессии – это запросто! Никогда не видела тюрьму изнутри, но, скорее всего, даже там было менее тоскливо и плачевно, чем здесь.

И всё же это была не тюрьма. Больные могли выходить в холл, общаться, смотреть телевизор, играть в шахматы, шашки, нарды и прочие спокойные игры либо прогуливаться по внутреннему двору. Фактически – санаторий, если бы не мрачные серые стены, пристальный надзор санитаров и санитарок да высокий забор, окружавший здание.

Но мама никогда не выходила и ни с кем не общалась. Она предпочитала одиночество, поскольку даже в здоровом состоянии была нелюдима. Замкнутая и скромная, она с трудом налаживала контакты и плохо сходилась с людьми, а потому практически не имела друзей. Ей требовалось много времени, чтобы привыкнуть к человеку, открыться, и подобное поведение сразу отметало всех случайных знакомых. Заводить новые знакомства в клинике мама тем более не стремилась, самоизолировавшись ото всех. Правда, один раз, по секрету, рассказала мне, что к ней приходил старый друг, которого она давно не видела. Однако, кем был этот таинственный мужчина, так и не призналась. На мои вопросы доктор Лазаревский лишь пожимал плечами – её никто ни с кем не видел, а навещать приходили только мы с отцом.

И снова сделал в блокноте пометку…

Как же я ненавидела его блокнот! Мне казалось, что в нём содержался компромат на всех и каждого, с кем врач когда-либо разговаривал. Один раз даже приснилось, что я порвала злосчастные записи в клочья – так мои подсознательные желания и страхи, которые Лазаревский научно называл «Фрустрациями», вырвались наружу. Почему-то после этого я стала ненавидеть и Лазаревского тоже. А заодно и бояться, ведь врач словно посмотрел мой сон, сидя в кабинете со стаканом попкорна, и с тех пор странно на меня поглядывал.

Но что он мог знать? Он не был телепатом, экстрасенсом или ясновидящим. Он был обычным врачом-психиатром и, кажется, ещё наркологом по совместительству, однако для меня стал страшнее дьявола…

При мысли о неотвратимости разговора с Лазаревским по коже пробежали мурашки. Пришлось сделать вид, что я задрожала от холода, и потереть себя по предплечьям, хотя в больнице было достаточно тепло.

Затем мы поднялись на второй этаж, где нас встретил дежуривший санитар. Сегодня им оказался высокий, светловолосый, очень худой мужчина с потрёпанным жизнью лицом и уставшим взглядом. Он почти без интереса осмотрел вещи и содержимое передачки, чтобы мы не пронесли ничего запрещённого, проводил до палаты и открыл дверь.

Мама стояла возле окна, задумчиво разглядывая разорённый внутренний двор сквозь старую железную решётку. В своём цветастом халатике, мягких розовых тапочках, с полным отсутствием косметики на лице и нечёсаными волосами, выбившимися из-под перетягивавшей их бархатной резинки, она казалась хрупкой, одинокой и немного сонной. Если бы не бледность, я бы подумала, что эта женщина вовсе не больна, а недавно проснулась и ещё не успела привести себя в порядок. Захотелось подбежать к ней, обнять и пожалеть. Но почему-то я осталась стоять на пороге, не решаясь сделать даже шаг, словно дверь за спиной могла закрыться, оставив меня в крошечной палате навсегда.

Сначала мама не заметила моего появления.

– Мам?.. – тихо позвала я, прочищая пересохшее от волнения горло.

Она медленно повернула голову. Перевела на меня мутный, неосознанный взгляд, но потом узнала и вяло улыбнулась – и это было самое большое проявление эмоций за последнее время. Теперь я разглядела, что её щёки впали, нарисовав под скулами тёмные пятна, похожие на синяки, кожа прилипла к шее и рукам, обтянув их до невозможности, а под потускневшими глазами появились болезненные круги, развеявшие случайную иллюзию о том, что мама только проснулась.

– Лизонька! – слабым голосом произнесла она, неуверенно подошла ко мне и слегка обняла.

Мы постояли так немного, а затем она опустилась на кушетку и обессиленно положила руки на узловатые коленки.

Я неловко присела рядом.

Обстановка меня нервировала: голые стены, обшарпанные двери, окна с решётками и едкий запах хлорки от больничного белья, который раздражал нос, – всё это не давало расслабиться. Хотелось забрать маму домой, в нормальные, человеческие условия, но я прекрасно понимала, что от этого ей станет только хуже. В клинике за ней присматривали врачи, ухаживали медсёстры, санитары давали лекарства и водили на процедуры. А дома она снова впадёт в безумие, и что нам тогда делать?..

– Как ты себя чувствуешь? Ты так похудела… – я засуетилась, передавая ей пакет. – Я тут вкусненького принесла и одежду, которую ты просила. Помнишь?.. Мам, мы так по тебе соскучились! Лазаревский сказал, что тебя скоро выпишут! Здорово, правда?..

Я говорила, чтобы разбавить неловкое молчание, а сама не верила ни в одно сказанное слово. Почему-то казалось, что врала я не только ей, но и самой себе.

– Не отпустят, дочка… – печально покачала она головой и поставила пакет рядом с кроватью, совершенно им не интересуясь. – Сама знаешь, что не отпустят. А ты знаааешь… Как дела у вас с Иваном? – быстро сменила она тему, заметив, что я вздрогнула.

– Всё хорошо… Он стоит за дверью. Подумал, что ты не захочешь его видеть, и не стал заходить…

– И правильно… У Паши всё нормально?

– Да. Только папа не смог приехать, его срочно вызвали на работу. Просил передать, что обязательно потом заедет, что любит тебя и всё такое, – я хихикнула, стараясь придать голосу шутливый тон, однако получилось неестественно.

– Хорошо… А ты как? – спросив это, мама нежно коснулась моей щеки.

Я не выдержала и отвела глаза в сторону.

– У меня каникулы, так что я отдыхаю… Сессию сдала неплохо. Правда, хуже, чем в прошлый раз, но я обязательно исправлюсь в следующем году.

– А что же сейчас?

– Не получилось как-то… – я замялась, а потом сказала первое, что пришло в голову: – Наверное, была невнимательна и плохо учила.

– Почему? – не унималась мама.

Больше я ничего не смогла придумать – после бессонной ночи мысли путались и текли слишком медленно.

– Не знаю даже… Уставала и не высыпалась… Я же подработку нашла, а она отнимает много времени, вот и нахватала «Хвостов»…

– Не высыпалась? – настороженно переспросила мама, и её голос слегка дрогнул.

– Ну да, – поспешила я оправдаться, чтобы не пугать её ещё больше. – Говорю же, нашла подработку, поэтому приходилось учить ночами…

К сожалению, я со стопроцентной уверенностью знала, о чём она сейчас подумала.

Подняв глаза, я уловила момент, когда мама опасливо оглянулась, словно нас могли подслушивать. Я тоже оглянулась – голова санитара маячила в окошке, врезанном в дверь и затянутом сеткой из проволоки, однако вряд ли он интересовался нашим разговором.

– Дочка, ты думаешь, я сумасшедшая, да?.. – слегка понизив голос, спросила мама.

– Мам, что ты?!

– Думаешь-думаешь, знаю… Но послушай… – и она осторожно взяла мои руки в свои.

Было приятно чувствовать мамины прикосновения, ведь я так по ним соскучилась, но пришлось невольно отметить, какой сухой и шершавой стала её кожа – как у старухи! В следующий раз обязательно принесу ей крем.

Если разрешат.

– Дочка, я не сошла с ума! – произнесла мама почти шёпотом. – Я очень тебя люблю и хочу, чтобы у тебя была спокойная и счастливая жизнь. Не такая, как у меня. Я ведь не зря сюда попала, а за дело!

– Что за глупости, мам? – попыталась я возразить.

Но она не услышала и продолжила шептать:

– Близится время, дочка, и ты должна знать! Я провинилась! Очень сильно провинилась, но всё это ради тебя!

– Я не понимаю…

– Скоро всё изменится! Для всех нас! Знаю, что ты его любишь, но я говорила – с Иваном тебе нужно расстаться!

– Мам, пожалуйста, не надо снова! – отпрянула я, в который раз услышав неприятные слова.

– Послушай! – резко и властно оборвала она мой несмелый протест, схватив за плечо.

Но тут же снова оглянулась на санитара – не услышал ли чего.

Мама больше не выглядела измотанной и обессиленной, она горела от возбуждения, наполняясь изнутри неизвестно откуда взявшейся энергией, словно подключившись к неведомому источнику. На её щеках проступил румянец, болезненными пятнами переползая на тонкую шею, а зрачки расширились, от чего глаза стали непроницаемо-чёрными и заблестели.

Ненормально ярко заблестели.

Мне стало жутко. Я уже видела подобное перед тем, как маму увезли в больницу, и не знала, что лучше сейчас сделать: позвать санитара или попытаться самой её успокоить. Приступ только начинался, а лишняя доза успокоительного её организму была ни к чему. В него и так слишком много всего вкалывали и вливали. Однако в результате я осталась сидеть, окаменев, словно статуя, и слушая взбудораженную мать.

– Тебя другая Судьба ждёт! – продолжила она, фанатично сжимая моё плечо. – Ты из колена нашего, а он другой! Имя ему – Прощёный! Его простит Бог! И счастье ему будет, но не с тобой!

– Мам…

– Лиза, послушай! – она встряхнула меня так неожиданно и с такой силой, что голова чуть не оторвалась от шеи.

Шёпот закончился. Теперь мама почти кричала, больше ни на кого не обращая внимания и ничего не боясь. Я оцепенела, не смея пошевелиться или возразить ей, и ощутила, как по телу удушливой волной начал расползаться страх.

За неё.

Успокаивать её было поздно. Звать санитара – тоже. Он и так через секунду прибежит и сделает маме очередной укол. К сожалению, своим появлением я всё испортила…

– Придёт Змий! Уже три знамения было! – не унималась мама, дрожащей рукой тряся меня всю. – После пятого Змий явится!

– Мама, мне больно! – жалобно пропищала я.

– Ты из колена нашего!

– Мам, пожалуйста… Тебя услышат…

– Елизар скажет!

Я уже рыдала, когда поздно среагировавший на шум санитар ворвался в палату и вытащил из кармана шприц. А второй мужчина, прибежавший на помощь, стал спешно выталкивать меня в коридор, бормоча что-то невнятное.

– Поправляйся, мам… – пролепетала я, и дверь перед моим носом захлопнулась.

Глотая слёзы, сквозь крошечное окошко я наблюдала, как маму скрутили по рукам и ногам, чтобы уложить на кровать. Как светловолосый мужчина прижал её всем своим весом, пытаясь обездвижить, а другой сделал укол в руку. Сердце разрывалось на части, но я прильнула к стеклу, боясь пропустить даже секунду страшного действа, словно именно в этот момент её могли забрать у меня навсегда…

– Успокойся, малыш, всё хорошо, – Ваня обнял меня и попытался увести от двери.

– Нет, не хорошо! – я ревела с широко распахнутыми глазами, в перерывах между всхлипами стараясь глотнуть немного воздуха. – Ты же видел! Как это может быть хорошо?! Это ужасно, просто ужасно!..

– Присядь, а я поговорю с доктором, – произнёс он, настойчиво подталкивая меня к дивану в холле.

В ответ я смогла лишь нервно кивнуть.

Пока он общался с Лазаревским в его кабинете, я просто сидела и плакала, закрыв лицо руками и не обращая внимания на вопросительные взгляды находившихся в коридоре людей.

Зачем я только приехала?..

В прошлый раз мама разнервничалась, пытаясь мне что-то сказать, а сейчас вообще потеряла контроль. Может, мне больше не навещать её, чтобы не провоцировать новые срывы? По крайней мере, тогда она вернётся домой, а не проведёт остаток жизни в дурдоме!

Почему она сорвалась? Зачем так рьяно пыталась сообщить мне этот бред про какого-то змея?.. Я бы ещё поняла – про зверя, дьявола или антихриста, всё-таки мама являлась глубоко верующей христианкой. Но при чём тут змей?! Какие ещё знамения? Неужели она превратилась в очередную ненормальную, возвещавшую о конце света?..

Да, в мире было неспокойно: снова воевали, горели леса, разбивались самолёты, тонули танкеры… Но ведь всё это происходило и раньше! Это были не первые и не последние катастрофы за время существования человечества! И точно не конец света! Его уже столько раз предсказывали и в наш век, и в прошлые столетия, но он что-то никак не наступал!

И какое отношение ко всему этому имела я?!

На данный вопрос у меня имелся лишь один вразумительный ответ – просто моя мать являлась сумасшедшей, как бы ни хотелось верить в обратное. Просто ей действительно было плохо, и она находилась там, где и должна…

– Лиза, – тихо окликнул меня Ваня.

Я подняла на него заплаканное лицо и снова принялась корить себя на чём свет стоит. Он выглядел таким бледным, что почти сливался с блёклой больничной стеной. Не стоило втягивать его в наши семейные разборки, но уже было поздно – Ваня увяз в них по самое горло.

И прекратить его мучения могла только я…

– Ты меня бросишь? – скорее, это был не вопрос, а утверждение.

– Перестань ерундить, малыш, – он присел рядом, прижал к себе и свободной рукой попытался вытереть мне слёзы. – Всё нормально. Я не собираюсь с тобой расставаться. Я тебя люблю, и на это ничто не повлияет.

– У меня сумасшедшая мать…

– И что? Ты же не виновата.

– А если её болезнь передалась по наследству?..

– Значит, буду сходить с ума вместе с тобой! – усмехнулся Ваня.

Но в ответ я смогла лишь скривиться.

– Что сказал Лазаревский?..

– Ну… Я же не родственник, мне не раскрывают врачебные тайны. А в общих чертах он сказал, что подержит Варвару Михайловну ещё немного.

– Он будет держать её ещё долго… Ты же видел этот приступ… – я тяжело вздохнула. – Я хочу к ней.

– В смысле? – Ваня уставился на меня так, словно я уже содержалась в этом заведении.

– Я хочу увидеть её ещё раз, – пояснила я.

– Э… Не думаю, что это хорошая идея. Наверное, Варвара Михайловна уже спит, а ты слишком расстроилась…

– Теперь мне вообще к ней не приезжать?! – разозлившись, я попыталась вырваться из его рук, хотя ещё недавно сама обдумывала такой вариант.

Но Ваня лишь сильнее прижал к себе, и я расслабилась, позволив остаткам слёз стекать по щекам.

– Я не это имел в виду! Просто, может, лучше в другой раз?..

– Я не могу так уехать. Я должна… Не знаю… Пошли к Лазаревскому.

– А если он не разрешит?

– Я попробую…

Одной рукой я потянула Ваню за собой, а второй попыталась привести лицо в порядок. Естественно, ничего у меня не получилось, но зеркала в коридорах отсутствовали, поэтому оценить свой внешний вид я не могла. Ваня больше не сопротивлялся и шёл вровень со мной, что-то тихо бормоча под нос из-за недовольства. Так мы дошли до резиденции Лазаревского, где я на секунду остановилась, чтобы перевести дух, а затем осторожно заглянула в кабинет.

– Можно войти?

Пожилой мужчина с некогда тёмными волосами, теперь покрытыми серым налётом седины, сидел за столом и что-то писал, демонстрируя начинавшую лысеть макушку. Услышав голос, он оторвал взгляд от бумаг и сфокусировал его на мне. Несмотря на разделявшие нас толстые стёкла очков, от его невозможно-чёрных глаз у меня по спине побежали мурашки. Захотелось захлопнуть дверь и никогда больше не возвращаться в эту больницу. Убежать – неважно куда, лишь бы подальше от него.

Я не знала, откуда брался этот животный страх, просыпавшийся в глубине души, стоило посмотреть в его глаза. Может быть, я боялась, что Лазаревский запрячет меня в клинику, как и маму. Или опасалась, что он догадается о моём не очень хорошем к нему отношении. Однако, вероятнее всего, мне просто было что скрывать, потому я подсознательно старалась избегать встреч.

Но иногда с ним всё же приходилось общаться.

– А? Да, входи, Лиза, – врач отложил в сторону карточку какого-то пациента, возможно, даже моей мамы, и сцепил перед собой руки, слегка потерев большим пальцем основание кисти.

Меня передёрнуло от этого жеста.

Обычно Лазаревский ставил «Замок», когда собирался копаться в чьих-то мозгах. В данном случае – в моих. Я набрала в грудь побольше воздуха и осторожно закрыла за собой дверь, прошептав Ване, чтобы он подождал в коридоре.

– Здравствуйте, – я опустилась в кресло напротив Лазаревского.

– Здравствуй, Лиза, – он слегка сощурил левый глаз, и я едва не потеряла сознание. – Неважно выглядишь. Плохое самочувствие?

– Нет-нет, – поспешно ответила я.

Наверное, слишком поспешно, поскольку его глаз сощурился ещё сильнее.

– Со мной всё в порядке!

Неловкими движениями я снова попыталась навести порядок на лице и в волосах. Красоткой, конечно же, не стала, зато свою нервозность продемонстрировала ему в полной мере, потому тут же обхватила руками колени и твёрдо решила больше не шевелиться.

– Кошмары ещё мучают? – спросил он, просверлив взглядом мою черепную коробку.

– Нет, после экзаменов сплю нормально. Вы оказались правы, это был просто стресс. А сейчас я очень расстроилась из-за мамы…

– Понимаю… Неожиданная реакция. Состояние Варвары Михайловны в последнее время было вполне стабильным, поэтому я отменил некоторые лекарства. Наверное, слишком рано.

– Я тут подумала… Может, мне пока не стоит к ней приезжать, чтобы не доставлять лишних волнений?..

– В этом нет необходимости, – ответил Анатолий Сергеевич. – Даже наоборот, Варваре нужно знать, что её семья рядом, и что она может рассчитывать на вашу поддержку. Положительные эмоции только способствуют выздоровлению депрессивных больных.

– Но сегодня… Мне показалось, что это случилось из-за меня.

– Вполне возможно, что Варвара немного разволновалась и её реакция стала неконтролируемой… Я снова назначу отменённые препараты. Ну и, сама понимаешь, придётся твоей маме ещё какое-то время побыть у нас…

– Да, Ваня сказал мне… А как долго?

– Пока не могу ответить. Нужно провести мониторинг после нового курса.

– Понятно, – пробормотала я, опустив глаза в пол. – А можно ещё раз к ней зайти? Я хочу нормально попрощаться.

– Варваре дали сильное снотворное. Скорее всего, она уснула, так что…

– Я только загляну. Если мама спит, то не буду её тревожить. А если нет, то попрощаюсь и сразу уйду.

– Хорошо, – согласился Лазаревский. – Только я пойду с тобой, не возражаешь?

– Нет. Конечно, нет.

– Тогда идём.

Он поднялся из-за стола и, пропустив меня вперёд, направился к выходу. Ваня, терпеливо ожидавший всё это время, безмолвной тенью последовал за нами, а затем в третий раз остался стоять в коридоре, не мешая и практически не напоминая о своём присутствии. Лазаревский же, бегло заглянув в окошко палаты с двести пятым номером, уверенно распахнул дверь и сделал широкий приглашающий жест рукой.

Непроизвольно кинув на него настороженный взгляд, я шагнула внутрь…

Мама не спала. Она лежала с открытыми глазами и невидящим взглядом рассматривала потолок. А когда я подошла ближе – слегка повернула голову в мою сторону и попыталась натянуть улыбку. Уголки рта едва дрогнули, но лицо осталось таким же спокойным и умиротворённым.

– Мам, я пришла попрощаться, – тихо произнесла я, поглаживая её шершавую руку. – Ты поправляйся, ладно? А я ещё приеду. Может, мы даже вместе с папой приедем, когда у него появится свободное время…

– Не говори ему…

– А?

Я не сразу поняла, что она что-то сказала, поскольку её голос прозвучал очень тихо.

– Не говори отцу… – мама медленно моргнула.

– Но доктор ему расскажет. Он же не может…

– Не говори… Что я сказала тебе…

– Ладно, мам, не скажу. Ты только не волнуйся.

Ну вот, я снова почти плакала.

Или мне стоило порадоваться? Возможно, мама осознала все глупости, которые наговорила, и теперь хотела, чтобы о них никто не узнал?

– Хорошо, – выдохнула мама.

Её глаза закрылись, и она тут же перестала казаться напряжённой и измученной. Морщинки на лбу разгладились, вернув пару лет молодости, а и без того тихое дыхание стало совсем незаметным, словно она провалилась в глубокий сон без сновидений. Готова была поклясться, что мама даже улыбнулась расслабленной, блаженной улыбкой.

– Отдыхай, мам…

Я наклонилась и поцеловала её в лоб.

Доктор Лазаревский слегка кашлянул за моей спиной, специально или нет напомнив, что мы были не одни и что я обещала уйти, как только попрощаюсь.

Уходить не хотелось. Хотелось сесть рядом и наблюдать за её сном. Гадать, что ей снилось, какие видения посещали измученный разум, когда мама была спокойна и не терзалась навязчивыми мыслями. Сейчас она выглядела абсолютно нормальной – будто вот-вот проснётся, узнает меня, и мы уйдём отсюда, забыв больницу как страшный сон.

Но уходить пришлось мне одной.

Я вздохнула и повернулась к Лазаревскому.

– Спасибо… – прошептала я и вылетела из палаты, стараясь больше на него не смотреть.

Врач что-то ответил, но что именно – я не уловила, поспешив к Ване в поисках поддержки и защиты. Тот ободряюще потрепал меня по плечу и попрощался с Лазаревским. Я тоже пробубнила прощальные слова и направилась к выходу, подгоняемая желанием как можно быстрее покинуть давящие стены.

– Ты как? – спросил запыхавшийся Ваня, всё-таки поравнявшись со мной на улице.

– Сойдёт, – угрюмо пробубнила я, сбавив шаг.

В конце концов, от себя не убежишь.

– Знаю, что не вовремя… Но… Можем сегодня всё отменить, – виновато пропыхтел он.

– Нет, не надо.

– Правда, нам необязательно идти. Ребята сходят без нас…

Я резко остановилась.

Не ожидавший такого поворота Ваня чуть не налетел на мою спину, затормозил в последнюю секунду и удивлённо уставился. А я, воспользовавшись паузой, попыталась придать лицу более мягкое выражение.

– Я в порядке, – уверенно и чётко произнесла я. – Давай забудем то, что сейчас произошло, и сходим в клуб. Нам обоим нужно отдохнуть…

– Но я беспокоюсь…

– Не беспокойся, – отрезала я. – С настроением у меня всё будет нормально. Я тебе обещаю.

– Хорошо… – смирившись, пожал он плечами. – До вечера ещё далеко. Чем займёмся? Готовить ты явно уже не будешь – я просто не пущу тебя к плите.

«Будем сидеть дома, киснуть и заниматься самобичеванием!» – зло подумала я.

– Я бы хотела поспать, – произнесла уже вслух.

Не самое приятное в жизни, когда твоя девушка постоянно ходит сонная, но это лучше, чем когда она пребывает в беспросветной депрессии. Хотя моё враньё находилось не так уж и далеко от правды – мне действительно нужно было вздремнуть, поскольку я чувствовала себя выжатым лимоном. Приду домой, выпью ударную дозу снотворного и… Буду молиться, чтобы мне не приснились очередные ужасы, иначе никакая гулянка не состоится. По крайней мере, для меня.

– Я должен охранять твой сон?

– Нет, сама справлюсь. А вечером ты просто за мной заедешь, хорошо? Только позвони за пару часов, чтобы я успела проснуться и собраться.

– Договорились! – подмигнул Ваня и щёлкнул пальцами, изображая волшебника.