Свет первой любви

Глава 22

– Вам весело? – спросил Кеннет у Майры, когда они вышли на танцевальную площадку перед павильоном.

– Необыкновенно, – ответила та. – Я ждала, что вечер будет необычным. И я не разочаровалась. А танцевать на свежем воздухе – это самое восхитительное, что есть в мире. Жаль, что нельзя танцевать всю ночь. Можно ли нам танцевать до рассвета, милорд? – Она легко положила одну руку ему на плечо, а другую вложила в его руку.

– Думаю, что нет, – ответил он. – У меня есть другие планы на остаток ночи.

Заиграла музыка, и Майра закружилась с Кеннетом, вальсируя. С тех пор как она приехала в Лондон, они танцевали очень редко. Этот вальс был первым после данбертонского бала. Сжимая ее в объятиях, он подумал, что все возражения против вальса как танца безнравственного весьма обоснованны.

– Ах да, – проговорила она в ответ на его слова, – и это будет еще упоительнее, чем танцы.

Он кружил ее в вальсе. Он не мог оторвать от нее глаз. Она снова была той пылкой девочкой, которая презирала условности и смело говорила все, что думает. Но, услышав ее слова, он просто ушам своим не поверил. Она флиртует с ним, понял он. Флиртует не так, как это делают другие знакомые ему леди, – с трепещущими веками, приоткрытыми губами, с глазами, в которых светится душа. Майра флиртует, как самая дерзкая куртизанка. А впрочем, чего еще можно ожидать от нее?

– Во многих отношениях, – проговорил он, – это весьма походит на танец. Например, в этом вальсе вы так хорошо попали в мой ритм.

– Это нетрудно, – отвечала она, – следовать за тем, кто движется так умело.

– Нет ничего лучше танца, – сказал он, приближая к ней лицо, – чтобы доставить удовольствие партнерам – ведь они движутся как одно целое.

– Кроме одной вещи, – подхватила она, понизив голос почти до шепота, – которая столь чудесно напоминает танец!

Дерзкая девчонка! Значит, она не собирается уступать ему власть? Ее не смутишь рискованными речами. Она страстно ласкала его – глазами, словами. Он едва не забыл, где они находятся. Но, вспомнив, несколько отстранился от нее – увлекшись, они почти касались друг друга телами.

– Вы хорошо вальсируете, Майра, – сказал он. – Столько событий произошло с тех пор, как мы с вами впервые танцевали вальс.

– Да, – отвечала она, и он заметил, что дерзкое выражение в ее глазах сменилось почти мечтательным. – В тот раз я танцевала вальс впервые. В Тамауте вальс считается непристойным танцем.

– Вполне заслуженно, кстати, – сказал он.

– Это самый чудесный из всех существующих танцев. Я думала так тогда. Думаю так и теперь.

Потом они танцевали молча, двигаясь в одном ритме, и оба думали о другом танце, который они будут танцевать до утра, уединившись в своем доме. Прохладный вечерний ветерок остужал их разгоряченные лица. Фонарики, висевшие на деревьях и на павильоне, вспыхивали, как стеклышки в калейдоскопе, где-то на краю их поля зрения.

Наверное, скоро начнет светать, думала Майра, когда они в карете возвращались домой. Последнее из увеселений сезона осталось позади. Майра ехала, не открывая глаз; она была сонная, и вместе с тем ее не покидало приятное волнение в предвкушении того, что должно произойти, когда они вернутся домой.

О том, что ее ждет утром, она твердо решила не думать.

– Не уснули ли вы случайно? – спросил ее муж. Она открыла глаза и улыбнулась:

– Нет, я не сплю. Просто отдыхаю.

– Это хорошо, – заметил он многозначительно.

И вдруг она подумала: а зачем вообще принимать какие-то решения? За эти полмесяца они ссорились, но не часто. По большей части все было хорошо и мирно. И, наверное, существует множество браков, когда между супругами складываются гораздо худшие отношения, чем у нее с Кеннетом. И все же этим парам как-то удается притереться друг к другу.

Притереться. Она невольно вздохнула, В этом-то вся сложность. Просто жить с мужем, привыкнуть к нему – нет, это ей не подходит и, наверное, Кеннету тоже. Хотя с ней все не совсем так. Она ведь вышла бы за сэра Эдвина Бейли, прекрасно понимая, что их брак будет для нее сплошным компромиссом. Но ведь это совсем другое дело! Она ведь не любила сэра Эдвина.

Все это слишком сложно, чтобы размышлять сегодня, решила она и пообещала себе, что не станет углубляться в психологию. Завтрашний день и так не за горами. Ах, если бы завтра не наступало никогда! Если бы эта ночь длилась вечно!

– Мы дома, – проговорил низкий голос у самого ее уха, и она в ту же секунду открыла глаза. Ее голова, оказывается, удобно устроилась на его широком теплом плече. – Может быть, – сказал он, – проводить вас в вашу спальню и оставить там спать?

– Нет, – ответила она, выпрямляясь, – я еше не хочу спать.

– Ах, вы хотите танцевать, сударыня?

– Я уже сказала, что мне хочется танцевать всю ночь.

– Ваше желание для меня закон, – ответил он.

В этом танде они сразу же обрели гармонию. Он оставил гореть все свечи, снял с нее и с себя ночные рубашки, опустился с ней на постель, став на колени, лицом к лицу, и трогал ее испытующими руками. Она сделала то же самое; он смотрел на нее из-под полуопущенных век, и она на него; он легко касался ее лица приоткрытыми губами. Когда он приподнял ее груди обеими руками и опустил голову, впиваясь то в один, то в другой сосок, она подняла обеими руками его голову, переплела пальцы с прядями его волос, закинула голову и застонала от удовольствия.

Он воспламенился чуть ли не с первого мгновения. Никогда в жизни не испытывал он такого сильного желания. До Майры то были просто женщины, дающие наслаждение и ищущие наслаждения. В эту ночь он почувствовал сильнее, чем все эти две недели, что всю свою взрослую жизнь он ждал именно ее, именно этой близости, рисовал в своем воображении именно этот момент, хотя никогда не думал, что такое может произойти в действительности. И всегда рядом была Майра, такая же не осознанная до конца часть его жизни, как воздух, которым он дышал.

Он ласкал губами ее шею. Желание мучительно пульсировало в его чреслах, стучало в висках, громыхало в барабанных перепонках.

Он знал по долгому опыту, что женщины получают гораздо большее наслаждение от предварительной любовной игры, чем от свершения. Если ей нужно, он будет терпелив. Если нужно, он будет ждать хоть до утра. И сегодня ночью они узнают всю меру наслаждения, которое только может существовать, если в его власти даровать ей такое наслаждение.

– Тебе хорошо? – спросил он у самых ее губ. – Или хочешь, чтобы я взял тебя? Скажи, чего ты хочешь?

– Возьми меня, – прошептала она.

И он сделал это и подождал, пока она устроится поудобнее. Она обвила руками его плечи.

– Теперь танцуй вместе со мной, – сказал он. – Давай двигаться в одном ритме под одну музыку.

– Тогда веди, – прошептала она. – А я буду слушаться.

Она на миг замерла, как делала это всегда в такие моменты, а он начал любовную игру; тогда она стала послушно повторять его движения. Вскоре он утратил всякое понятие о времени и месте. Все казалось ему внове; звук учащенного, всхлипывающего дыхания, запах одеколона, пота, женщины, ощущение жарких, эластичных и упругих недр, инстинктивное желание сдержаться, продлить мучение до тех пор, пока он не почувствует, что его возлюбленная достигла освобождения.

Майра… Его возлюбленная. Ни на мгновение его тело не забывало о том, что это Майра.

Она прервала ритм движения. Вцепилась в него, припала к нему, напряглась.

– Да, – пробормотал он ей на ухо, – да, хорошо. Это конец танца.

Освобождение было похоже на взрыв, как он и ожидал. Оно проявилось тихими вздохами и бормотанием, постепенным и полным расслаблением. Оно проявилось в покое и невероятной красоте. И он освободился от своей муки, от своей жажды и глубоко вздохнул.

– Да, – тихо сказал он. – Это конец.

– Ты прав. – Она заговорила далеко не сразу. Они все еще не разомкнули объятий и не разъединились. – Я и не знала, что можно получить такое наслаждение.

– Всегда к вашим услугам, сударыня, – сказал он и поцеловал ее в нос.

– Наслаждение – вещь хорошая. По крайней, мере… пока, – сказала она.

– Очень хорошая. – Он задумался над ее словами. В разгар постельных наслаждений так легко поверить, что постель – это все. Конечно, это не так. Даже совсем не так. И нужно было, чтобы Майра напомнила ему об этом. Он вытянулся на постели рядом с ней. – Равно как и сон, когда танцы кончились.

Он встал с кровати, укрыл Майру одеялом, подобрал свою ночную рубашку, надевать которую не стал, и улыбнулся.

– Спокойной ночи, Майра. Это действительно было огромное наслаждение!

– Спокойной ночи, Кеннет. – Она не улыбнулась ему в ответ. Он еще не успел повернуться, как она уже закрыла глаза.

«А завтра мы поговорим». Ни один из них не выговорил этих слов вслух. Но оба услышали их вполне отчетливо. Завтра они поговорят.

Несмотря на то, что ночь у них получилась долгой из-за пылких любовных игр, оба встали довольно рано и отправились в Роули-Хаус проводить в путь виконта и виконтессу. Небо было ярко-синим, без единого облачка, а день, уже жаркий, обещал превратиться в пекло.

– Это нам напоминают о том, что пора уезжать из Лондона на свежий воздух и на простор – либо на деревенский, либо на приморский, – сказал Кеннет.

– Да, – согласилась Майра.

С тех пор как она присоединилась к нему за завтраком, они вполне дружески болтали. Но достаточно было небрежно брошенных слов вроде этих, и оба замолкли. Майра не сомневалась, что Кеннет, как и она, сознает: то, чем они занимались в постели минувшей ночью, сильно отличается от того, как это происходило у них в течение двух предыдущих недель. И конечно, он понимает, как и она, что сегодня либо завтра они должны принять решение. И Кеннет только что чуть было не выразил словами эту необходимость.

Почти весь путь они проделали молча.

Виконт Роули и его жена были в хорошем настроении. Она, очевидно, волновалась, ожидая возвращения в Стреттон-Парк. Мистер Гаскон тдкже пришел проститься с ними. Лорд Пелем не появился.

– Он хотел непременно прийти, Рекс, – сказал мистер Гаскон, усмехаясь. – Но, наверное, он все еще в постели, крепко спит после… да, после посещения Воксхолла.

– Наверное, ты прав, Нэт, – сухо отозвался виконт, в то время как Кэтрин, встретившись взглядом с Майрой, воздела глаза к потолку и покачала головой.

Должно быть, подумала Майра, лорд Пелем страшно увлечен своей новой возлюбленной.

– Спасибо, дорогие друзья, что пришли проводить нас, – сказал лорд Роули, беря в свои руки руку Майры. – Мы будем скучать без вас. Я попросил Кеннета привезти вас на некоторое время в Стреттон, но он уверил меня, что у вас другие планы. Так наслаждайтесь же летом. Весьма рад был познакомиться с вами. – И он поднес ее руку к губам.

– Майра, – Кэтрин крепко обняла ее, – мне кажется, я знала вас всю жизнь, а не только эти полмесяца. Я так рада, что наша дружба будет продолжаться, поскольку и наши мужья дружны. Я буду писать вам. Но куда? В Данбертон? Вы с лордом Хэверфордом едете туда?

Майра улыбнулась и кивнула.

– Вы должны навестить нас там, – сказал Кеннет из-за спины Майры, а потом взял руку Кэтрин и склонился над ней. – Разве не так, Майра?

– Конечно. – Она опять улыбнулась. – Это одно из самых красивых мест в мире!

– Может быть, в будущем году, – ответил, усмехаясь, виконт. Он ласково посмотрел на Кэтрин:

– После того как некое событие благополучно завершится.

Она улыбнулась ему в ответ и вспыхнула. Майра, глядя на подругу, ощутила укол зависти.

Мистер Гаскон поцеловал руку Кэтрин.

– А вы, сэр? – спросила та. – Можем ли мы ожидать вашего скорого появления в Стреттоне? Мы оба будем очень рады. Или же ваш отец занемог серьезно?

– Я подозреваю, что это так, – ответил он, скорчив гримасу. – Вернее, все хвори моего отца происходят оттого, что у него пять дочерей на выданье. Да еще племянница, которая выросла и стала очень непослушной.

– Ах ты, Господи! – воскликнула Кэтрин.

– Я полагаю, – продолжал мистер Гаскон, – что он обольщается, воображая, что я выстрою в шеренгу кучу подходящих кавалеров для сестер, а племянницу разложу у себя на коленях и задам ей славную порку. Увы, он ошибается! Но я все равно должен ехать.

– На твоем месте, Нэт, – сказал Кеннет, – я сегодня же эмигрировал бы от всего этого в Америку. Или лучше завтра.

– А более отдаленных мест не существует? – спросил Рекс.

Мистер Гаскон улыбнулся, вид у него был весьма смущенный.

– Я побывал дома как раз перед битвой при Ватерлоо, если вы помните. Пробыл пять дней, больше не выдержал – столько женщин, и все тиранят моего бедного отца, который так любит проводить время в библиотеке. Но теперь, когда я оправился от потрясения – а я был потрясен, узнав, что девочки уже взрослые, – должен признаться, что я их люблю.

– А также, что ты хочешь выстроить перед ними шеренгу этих самых, подходящих! – И лорд Роули хлопнул его по плечу. – Значит, вперед, старина Нэт! Прихвати с собой Идена. – Он засмеялся. – Нам пора, дорогая.

Он подсадил Кэтрин в карету, и через минуту они тронулись; оба махали руками из открытых окон.

– Ну что ж, – сказал мистер Гаскон, глядя им вслед, – вот один из поспешно заключенных браков, который, судя по всему, оказался очень удачным.

Майра напряглась. Кеннет промолчал. Мистер Гаскон обернулся, посмотрел на них, затем подмигнул и скорчил гримасу.

– Ну послушайте же… – начал он.

– Не думай об этом, – прервал его Кеннет. – Ты совершенно прав. Мы с Майрой собираемся вернуться домой через парк. Не хотите ли прогуляться с нами?

– Я хочу отправиться в путь сегодня же, чуть позже, – ответил мистер Гаскон. – Но еще предстоит переделать уйму дел. Вы меня извините. Леди Хэверфорд, сударыня… – Он взял ее за руку. – Знакомство с вами доставило мне чрезвычайное удовольствие. Кеннету чертовски повезло, простите мне такое выражение…

Он пожал руку Кеннету, друзья порывисто обнялись, и мистер Гаскон удалился, оставив Майру и Кеннета на мостовой, перед Роули-Хаусом. – Так мы пойдем в парк? – спросил Кеннет. Майра кивнула и взяла его под руку. Она представляла себе, что разговор их состоится в гостиной, что именно там решится их будущее. Но когда они шли к Роули, между ними возникло молчание, отнюдь не благостное. Значит, это произойдет в парке… Они приближались к самому значительному мгновению в их жизни.

– Подождем, пока не войдем в парк, – спокойно сказал Кеннет, словно прочтя ее мысли. – Я думаю, мы пройдемся по берегу Серпентайна.

– Да, – ответила она.

Примерно четверть часа они молча гуляли по лужайкам, под деревьями, вдоль озера Серпентайн. Смотрели на детей, пускающих кораблики по воде. Крохотные мореходы поправляли их прутиками, чтобы кораблики не уплыли далеко от берега. Нянька тщетно просила их быть поосторожнее.

Кеннет слышал, как его жена время от времени вздыхает.

– Три месяца назад, – заговорил он, – мы вступили в брак… Нас к этому вынудили обстоятельства. На следующее же утро ты сказала, что хотела бы никогда больше меня не видеть. Затем ты приехала ко мне в Лондон, потому что я… пригласил тебя. Ты согласилась остаться здесь, чтобы поразвлечься до конца сезона. Ты хорошо развлекалась?

– Да.

– Я хочу спросить тебя; продолжаешь ли ты думать так же, как три месяца назад? Думаешь ли ты так же?

Последовало долгое молчание.

– Решать должны мы оба, – сказала она наконец. – Тебе так же не хотелось вступать в брак, как и мне. Тебе так же не терпелось избавиться от меня, как мне от тебя. Ведь ты сразу же уехал… Почему ты решил, что решать теперь должна я одна? А ты – ты по-прежнему думаешь так же о нашем браке?..

Как он и ожидай, решение было трудным. Кто-то из них должен принять его первым – либо он, либо она. Одновременно это сделать невозможно. И какова будет реакция на ответ? Что, если их решения окажутся противоположными? И если она по-прежнему думает как тогда, в Данбертоне, то, наверное, теперь высказалась бы без всяких колебаний.

Но прежде чем он успел что-то сказать, Майра заговорила первая.

– Почему ты плакал, – быстро спросила она, – когда рассказывал мистеру Гаскону о моем выкидыше? Почему ты плакал?

– Дьявол! – Он ужаснулся. – Он рассказал тебе?

– Нет, не он. Кэтрин. Боже!

– Почему ты плакал? – повторила она.

– Я потерял дитя, – ответил он. – Дитя, о существовании которого я только что узнал, к ожиданию которого я едва начал привыкать. И вот это дитя потеряно – в муках и страданиях. Ты потеряла дитя – мое дитя. В ту ночь умер младенец, а с ним окончилась жизнь еще двух человек. Или, точнее, возможность жизни… или… не знаю, что я хочу сказать. Кажется, в последующие дни я жалел, что не погиб в бою. Я… мне не очень-то хотелось жить дальше. Может быть, я и сейчас чувствую то же самое, что при моем разговоре с Нэтом. Может быть, я думал, что мне хотелось бы жить, если бы этого не случилось. Может быть, я думал, что в ту ночь умер не тот, кому следовало бы умереть. Я сам не знаю, что говорю. Есть ли в моих словах какой-то смысл?

– Почему ты послал за мной? – тихо спросила она.

– Может быть, чтобы выяснить, есть ли что-то, ради чего мне стоит жить, – ответил он. – Хотя вплоть до этой минуты я не думал об этом.

– И это есть? Ради чего стоит жить?

Есть ли?.. Человеку свойственно мечтать… Нет, он должен сказать это вслух.

– Человеку свойственно мечтать о совершенстве, о вечном счастье. О романтической любви, преодолевающей время и пространство и длящейся вечно. Трудно принять то, что ждет нас в реальной жизни, – настолько оно другое. Нам не дано познать совершенство, Майра. Мы не будем счастливы вечно. А если мы не сможем по-настоящему любить друг друга долго? Хочу ли я согласиться на меньшее, чем моя мечта? А ты хочешь?

– Не знаю, – ответила она. – Я пыталась представить себе жизнь без тебя. Я пыталась представить себе, как вернусь в Данбертон одна, зная, что никогда больше не увижу тебя.

– И что же?

– Картина полной безмятежности.

Ах, он и не знал, до чего ему хочется, чтобы она возразила на все, что он только что сказал! Вдруг он почувствовал, что надежды его рухнули. Но ее нельзя в этом обвинять. Они ведь пытаются принять совместное решение.

– Полная пустота, – добавила она. – Меня ждет полная пустота…

Маленький мальчик с отцом безуспешно пытался запустить воздушного змея: ветер был слишком слабый. Но отец терпеливо делал все новые и новые попытки, наклоняясь над сыном и уча его, как правильно держать бечеву. Кеннета охватила зависть и тоска.

– Майра, – спросил он, – когда у тебя должны быть регулы?

– Сейчас. Сегодня, вчера, завтра. На днях.

– Что бы ты почувствовала, если бы узнала, что снова беременна?

– Ужас! Нет, волнение.

– Ты знаешь, что я никогда не допустил бы, чтобы мой ребенок рос без отца.

– Но я думаю, что я не забеременела…

– Ты надеешься, что это не так?

Последовало долгое молчание.

– Нет, – тихо ответила она.

– Я тоже, – сказал он. – Но если сейчас это не так, это может произойти через месяц или через два.

– Да, – ответила она.

А он ждал, когда же она примет окончательное решение. Он-то, конечно, ясно высказал свои пожелания.

– Кеннет, поедем домой вместе.

– На лето? Навсегда?

– Не нужно принимать решение сейчас. Мы можем сделать это летом, или до Рождества, или… когда-нибудь. Ты хочешь поехать?

– Да.

– Тогда поедем. – Она положила свободную руку рядом с той, что лежала на сгибе его локтя, и склонила голову ему на плечо. – Ты увидишь фонтан, цветочные клумбы и прочие новшества, которые я устроила. Мы будем гулять по утесам и сидеть в нашей ложбинке. Мы будем бегать по пляжу. Мы…

– Будем ласкать друг друга в крестильне, – сказал он, прерывая ее. И улыбнулся. Судя по ее словам, она разволновалась и развеселилась.

– Да, – сказала она, снова понизив голос.

– Стало быть, сделаем еще одну попытку. Летом. И если выяснится, что она не удалась и что ты не беременна, тогда придумаем что-нибудь еще, когда лето кончится.

– Да.

– Но теперь мы не станем об этом думать, – сказал он.

– До осени еще далеко, – сказала она. – Ах, Кеннет, деревья в парке бывают осенью такие красивые!

– Я уже почти забыл, какие они. В этом году я снова их увижу.

– Да. Когда мы едем? Мне не терпится.

– Завтра? – предположил он. – Ты сможешь собраться так быстро?

– Да, завтра, – сказала она. – И в этот час мы через неделю будем дома, в Данбертоне.

Вместе. Они будут дома вместе – все лето и, может быть, всю осень. Может быть, до Рождества. Может быть, если появится ребенок, навсегда.

Снова предаться мечтам – как это больно! Но он снова мечтает. И ему снова больно.