Свет в твоем окне

Новогодние сюрпризы

Что ни говори, а в каждом из нас живет маленький ребенок, который верит в чудо. Это становится особенно ясно, когда приближается Новый год и в сыром воздухе московской зимы разливается запах хвои и мандаринов, а бесхитростная американская мелодия «Jingle bells» постепенно вытесняет привычную с детства песню «В лесу родилась елочка».

Алиса Раевская не была исключением из общего правила. Она обожала Новый год и каждый раз надеялась, что с последним ударом кремлевских курантов у нее начнется новая, совсем другая жизнь и что все можно начать с белого листа. В этом году, как, впрочем, и в прошлом и позапрошлом, она собиралась в гости к своим старым друзьям — Драгомировым Свете и Саше. Алиса уже предвкушала торжество накрытого по всем правилам этикета новогоднего стола, неординарные и теплые поздравления друзей и задушевную беседу за чашкой крепкого горячего «мокко» с ликером ранним утром первого дня нового года.

Тридцать первого декабря Алиса любила прогуливаться по заполненным людьми улицам, заходила в магазины, наблюдая со стороны предновогодние хлопоты. В этом даже проявлялась своеобразная традиция. Думать о предстоящем празднике было немного грустно — вместе со старым годом улетят заботы, приятные и не очень, и неминуемо прибавится к ее тридцати еще один год. Алиса собрала с капота чьей-то машины белый рыхлый снег и слепила упругий прохладный снежок — все-таки уходящий год был для нее не самым плохим. Именно в этом году судьба преподнесла ей удивительный подарок.

Один преуспевающий предприниматель, по случаю купив умирающую газету с невыигрышным названием «Семейные традиции», решительно не знал, что с ней делать. Газета была куплена просто так, и предприниматель собрал совещание заместителей, где поставил вопрос ребром — развивать газету или продать другим? Тогда кто-то вспомнил корреспондентку газеты «Дело для всех» Алису Раевскую, бравшую у него интервью. Журналистка запоминалась сразу — стройная, подвижная, светлые, распущенные по плечам волосы, задумчивый взгляд серо-голубых глаз, отличное чувство юмора. Что же касается профессионализма, то у журналистки Раевской его предостаточно — хорошее базовое образование, прекрасная память, общительность и бойкое перо.

Алису пригласили на собеседование, вручили документы, установили бюджет, предоставили право набирать состав редакции и определять тематику газеты и, пожелав успеха, вернулись к своим более важным проблемам. Единственным условием хозяев газеты была некая сумма, которую газете предстояло собрать от рекламодателей к лету. И начались для Алисы горячие деньки. Пожалуй, сегодня — первый выходной за все время полугодового газетного марафона. Алиса была горда собственным успехом, но все равно тревожилась: а вдруг дальше она не справится?

Домой она вернулась к четырем — еще оставалось время для того, чтобы привести себя в порядок, немного вздремнуть перед новогодней ночью и собраться к Драгомировым. Едва Алиса переступила порог квартиры, как раздался телефонный звонок — это была Света Драгомирова.

— С наступающим! — звонко крикнула Алиса в трубку.

Однако Света не отозвалась, как полагается, в том же игривом тоне, наоборот, она была раздражена.

— Мой Сашка вернулся сегодня в два ночи пьяный в стельку, без денег, без документов, в какой-то старой бомжовской куртке. Сволочь! Так напиться под самый праздник!

— Господи, да где же это он так? — поразилась Алиса.

— Сначала приняли на работе, ты же его знаешь, он никогда не откажется. Потом с кем-то они пошли в бар, после этого в «Белый медведь» — решили на девочек поглазеть, уроды несчастные! И зачем я вышла замуж за москвича? — Обычно немного манерная, но в общем-то душевная Света в минуты ярости щедро выплескивала харьковский акцент и ненависть к Москве. — Там его дружки оставили, разъехались по домам, а он с кем-то подрался, с него сняли куртку и вышвырнули на мороз.

— Значит, Новый год отменяется, — упавшим голосом констатировала Алиса.

— Нет, ты приходи обязательно! — поспешила утешить подругу Света. — Пусть ему будет стыдно!

— Нет, дорогая, я не собираюсь в Новый год заниматься воспитанием твоего мужа. Вы будете сидеть за столом с постными лицами, не разговаривать, а я буду пялиться всю ночь в телевизор? Нет! Я лучше дома.

— Как знаешь, — безразлично бросила Света, — тогда я сейчас напьюсь валокордина, завалюсь спать и встречать Новый год не буду. Ему назло не буду!

Алиса положила трубку и задумалась. Вот так сюрприз! До Нового года осталось совсем ничего! Названивать кому-то и напрашиваться в гости — поздно. Приглашать к себе тоже поздно, да и нет у нее ничего для новогоднего угощения — по договоренности со Светой она должна была купить к новогоднему столу консервы — икру, балык и прочие деликатесы, поэтому в холодильнике ничего, кроме жестяных банок, не было. Стало горько и обидно — впервые у нее будет такой одинокий Новый год. Включив в гостиной телевизор, Алиса поправила мишуру на своей кокетливой пушистой елочке, села за компьютер и, уставившись в экран монитора, задумалась. Вот и открылась ей темная сторона одиночества и независимости. Никого нет, к кому можно было бы обратиться, поплакаться в жилетку или просто помолчать, зная, что твое молчание правильно поймут. Она принялась за статью, изредка бросая взгляд в сторону телевизора, где в сопровождении песенки про пять минут разворачивалось действо «Карнавальной ночи». Изредка она отрывалась от работы и наблюдала, как загораются в соседней девятиэтажке окна, как снуют в кухнях хозяйки с повязанными косынками головами, как голубеют экраны телевизоров, а с балконов запускают петарды. «Ну и что, что тридцать первое декабря? — уговаривала себя Алиса, яростно колотя по клавишам. — День как день, ночь как ночь. Придумали люди себе сказку!» Но чем ближе придвигались стрелки часов к полуночи, тем горше становилось на душе, и к горлу подступал комок. Телевизор уже повествовал о счастливом исходе приключений Жени Лукашина, когда Алиса оторвала глаза от экрана монитора и в очередной раз взглянула в окно. Она присвистнула и даже привстала из-за стола — в окне напротив были раздвинуты шторы, и Алисе открылась изумительная картина — посреди комнаты стояла мерцающая елка, от нее сразу тянулся нарядно накрытый стол. Окно было украшено электрическими лампочками новогодней гирлянды, закрепленными так, что они создавали контур ели. Этот теплый домашний свет, два человека, сидящие за праздничным столом, совсем расстроили Алису. Она снова погрузилась в работу, изредка бросая взгляд на соседний дом, особенно в окно напротив. И без десяти минут двенадцать, даже не осознавая смысла своего поступка, Алиса решительно встала, взяла бутылку шампанского, сняла с елки красный большой шар, накинула дубленку и, не погасив свет, вышла из квартиры. Она обогнула несколько рядов гаражей, разделявших дворы двух девятиэтажек непроходимой стеной, вошла в подъезд соседнего дома и, оказавшись на четвертом этаже, решительно надавила на кнопку звонка заветной квартиры.

Окно напротив

Со школьных лет одно окно в соседней девятиэтажке занимало Алису. Там всегда были самые красивые тюль и шторы, которые постоянно менялись, на подоконниках стояли пышно цветущие растения и диковинные безделушки. Весной и осенью высокая стройная женщина (Алиса узнала, что ее зовут Ксения Александровна Богатырева) с высоко поднятыми надо лбом пышными светлыми волосами, смеясь, ловко мыла окна. Часто за прозрачным тюлем можно было увидеть мальчика, прилежно сидевшего за письменным столом или мастерящего что-то. Гораздо реже — загорелого крепкого мужчину. Две одинаковые девятиэтажки разделяли непроходимые ряды гаражей, поэтому два двора не дружили, редко-редко что-то можно было узнать об обитателях соседнего дома. До Алисы доносились слухи о том, что семья, чья жизнь проходила перед глазами Алисы, очень дружная, что загорелый мужчина — офицер, служит где-то вдали от дома, а жена и сын постоянно живут в Москве. Их дом казался сказочным миром, совсем другим, чем тот, в котором жила Алиса, и поэтому притягательным. Алиса видела жизнь обитателей этой квартиры и всегда немного завидовала им. Особенно чудесными казались праздники — дни рождения, Новый год, День Победы…

В середине лета светловолосая женщина праздновала свой день рождения. Широко распахивались окна, в глубине комнаты можно было увидеть длинный стол, покрытый белой скатертью, пузатые фарфоровые вазы с пахучими букетами розовых и белых пионов. За столом обычно сидело много гостей — почему-то Алисе они всегда казались очень красивыми. Люди смеялись, шутили, пели песни и танцевали. Потом снова штора наглухо закрывала чужую жизнь. Однажды она распахнулась, чтобы показать хозяйку в черном платке, пожелтевшую, словно уменьшившуюся в размерах. Алиса краем уха услышала — офицер погиб в Таджикистане, тело его привезли в цинковом гробу. Уж так жена его убивалась! Долго-долго никто не открывал окна, прошли осень и весна и еще осень, нарядные когда-то шторы полиняли и висели пыльными тряпками. А по весне окна распахнулись: похудевшая, но такая же ловкая хозяйка командовала сыном — взрослым красивым парнем, — и, смеясь, он красил рамы, мыл стекла, вешал новые, оригинального рисунка, шторы. Вновь летом красивые люди праздновали день рождения хозяйки, и сын Никита Богатырев вел праздник вместо отца.

Алиса стала наводить справки: Никита — ее ровесник, окончил финансовую академию, благополучно устроился на работу, руководит отделом в крупной фирме, получил от конторы служебный автомобиль в личное пользование. Не гуляка, не пьет, вечера проводит с матерью. Шли годы, изредка в окне напротив Алиса видела мирные домашние картины — сын сидит с матерью и читает вслух, играет в лото, работает на компьютере. Однажды в доме появилась молодая женщина — стройная блондинка, обожавшая целовать мужа, стоя прямо перед распахнутым окном, через два года она исчезла. Все снова пошло своим чередом, и сын продолжал коротать вечера рядом с матерью.

Все это промелькнуло в голове Алисы, когда она нажимала на скользкую пуговку звонка. Дверь распахнулась, на пороге стоял Никита.

— С Новым годом! — пролепетала Алиса, протягивая бутылку шампанского. Его глаза округлились в удивлении, он взял бутылку и сделал шаг назад.

— Кто там, Никита? — раздался мелодичный голос, и, шурша шелковым платьем, в прихожую вышла хозяйка.

— Здравствуйте, — произнесла Алиса, протягивая ей красный шар, проклиная в душе свой глупый порыв.

— Приглашай же гостью к столу, Никита! — словно ничуть не удивившись появлению Алисы, произнесла женщина. — Уже без трех минут двенадцать!

Никита вздрогнул, помог Алисе снять дубленку, проводил к столу и подал приборы. С экрана телевизора Президент заканчивал приветственную речь.

— Очень симпатичный у нас Президент, — заметила Ксения Александровна, — мне он нравится, а вам?

Алиса вгляделась в узкое лицо аскета и пожала плечами:

— Я еще не решила.

— В нем чувствуется сила и человечность, — задумчиво проговорила Ксения Александровна, — пройдет немного времени, и вы еще вспомните мои слова.

Никита наполнил шампанским бокалы, торжественно грянул бой кремлевских курантов, и Алиса впервые забыла загадать желание. Она молча чокнулась бокалом с хозяевами, эхом отозвалась: «С Новым годом, с новым счастьем!» — и, не чувствуя вкуса, съела румяный пирожок.

— Как вам пирожки? — с застенчивой улыбкой обратилась к ней женщина. — Вкусно? Никита всегда просит приготовить их к новогоднему столу, это уже стало нашей традицией. Кстати, меня зовут Ксения Александровна, а это мой сын Никита.

— Алиса, — слегка осипшим голосом выдавила Алиса и набрала в легкие побольше воздуха, чтобы извиниться за внезапное вторжение, а также попрощаться, но Ксения Александровна зорко взглянула на нее:

— Мы вас очень хорошо знаем, еще с тех времен, когда вы были маленькой школьницей с большим бантом. Наши окна расположены напротив, и мы невольно стали свидетелями жизни обитателей соседнего дома. Я помню, как вы девочкой сидели за письменным столом, подперев щечку рукой, и о чем-то мечтали. Девочка выросла, стала работать. Надо заметить, что вы великая труженица. Я плохо сплю, меня мучает бессонница, а как подойду к окну, вижу, что вы не спите, что-то пишете, работаете за компьютером, мне становится так спокойно, словно я не одна на этом свете. Кем вы работаете, если не секрет?

— Журналистом, — ответила Алиса, радуясь в душе, что не только она одна любуется светом чужого окна.

— Как правило, мы встречаем Новый год всегда дома, а ваши окна обычно темны. Сегодня — исключение.

— Да, — кивнула Алиса, — я попала в глупую ситуацию. В семье, где я постоянно бывала в новогоднюю ночь, случились неприятности. Что-то перекраивать было уже поздно, и я осталась дома. Мне стало очень одиноко и грустно, а ваше окно мне показалось таким родным и манящим. Вот я не удержалась и пришла сюда.

— И правильно сделали, нам давно пора познакомиться и подружиться. Если бы не эти гаражи, наши дворы были бы одним общим двором, и мы давно бы дружили, я уверена. Попробуйте этот салат, это не традиционный оливье, которым потчуют гостей хозяйки, это мое собственное изобретение. Если понравится, могу дать рецепт. Я ведь очень люблю хозяйничать. — Она легко поднялась и вышла из комнаты.

Алиса из-под ресниц следила за движениями хозяйки. Пышная прическа открывала белый лоб, серые большие глаза смотрели на мир спокойно и приветливо, полные розовые губы, не съеденные помадой, улыбались загадочной улыбкой, походка была легка, а высокая статная фигура в длинном вечернем платье вызывала восхищение.

— Работать журналистом интересно? — внезапно спросил Никита, хранивший молчание все это время.

Алиса почувствовала, что молодой человек задал вопрос не потому, что ему интересно, а просто для поддержания общего разговора. По тонкой морщинке, залегшей на его переносице, она поняла, что хозяин дома недоволен ее внезапным вторжением и что она разрушила так тщательно подготовленный семейный праздник. Чувство неловкости вновь овладело Алисой, и она поспешно встала из-за стола.

— Куда вы? — удивилась Ксения Александровна и подняла в недоумении красивые тонкие брови. — Еще так рано, прошу вас, посидите с нами! — Она поставила на стол блюдо с фруктами, внимательно посмотрела в лицо сыну и добавила: — Прошу вас, не думайте, что вы нарушили наше маленькое семейное торжество. Во-первых, мы всегда рады гостям, а во-вторых, мы еще должны выпить за наше знакомство!

Никита кивнул и подлил в красивые высокие бокалы шампанского.

— За знакомство, а также за то, чтобы наступивший год принес каждому успех и только приятные сюрпризы.

Алиса отпила из своего бокала и внимательно вгляделась в молодого человека. Черные гладкие волосы, чуть смуглая кожа лица, глубокие карие глаза под ровными дугами бровей, широкие скулы, аккуратный нос, четко очерченные, чуть капризные губы… Никита был точной копией своего отца, невысокий, по-мальчишески подвижный.

— Новый год всегда был для нас самым любимым праздником, — продолжила Ксения Александровна. — Отец Никиты, — и она перевела взгляд на портрет, висевший на противоположной стене, — умел устраивать настоящее веселье. Воспоминаний о встрече Нового года хватало до следующего тридцать первого декабря. — Немного смущаясь, Ксения Александровна поинтересовалась: — Алиса, простите мое любопытство, но я хотела спросить, а где ваши родители?

— Папа умер, когда мне было тринадцать лет, — с неохотой ответила Алиса, — он был нефтяником, работал в «Зарубежнефти», ездил в долгие командировки в Иран. Там подхватил неизвестную болезнь, от которой сгорел в Кремлевке за десять дней.

— Простите, — смутилась хозяйка, — это было неделикатно с моей стороны…

— Мама по специальности врач-анестезиолог, всю жизнь была фанатично предана медицине и своей клинике, — не обращая внимания на реплику Богатыревой, продолжила Алиса. — Я практически ее не видела — срочные вызовы, ночная работа, дежурства… Три года назад в Москву приехала делегация медиков из Брно. Чехов повели смотреть на операцию, в тот день дежурила мама. Один профессор настолько был восхищен ею, что непременно захотел познакомиться. Оказалось, что Зденек учился когда-то в Москве, поэтому прекрасно говорит по-русски. Он страстно влюбился в маму и увез ее с собой. — Она вздохнула.

— А вам не тоскливо одной? — участливо осведомилась Ксения Александровна.

— Мама заслужила счастье, — пожала плечами Алиса.

— Да-да, — задумчиво кивнула хозяйка дома и замолчала.

Сын положил ладонь на руку матери и, чтобы заполнить паузу, заговорил:

— Вы работаете в каком-то конкретном издании или по заказу разных редакций?

— Я шеф-редактор газеты «Семейные традиции», тираж не очень высокий, и выпускаем мы ее недавно…

— Я ее знаю! — с радостным изумлением воскликнула Ксения Александровна. — Ее кладут нам в почтовый ящик. У меня есть все выпуски — от первого до последнего, новогоднего!

— Вот это первый приятный сюрприз нового года, — впервые улыбнулся Никита, и Алиса почувствовала, что настороженный холодок, до сих пор исходивший от него, растаял. — Мама действительно хвалит вашу газету, считает, что у нее очень хорошее, многообещающее название.

— Я очень уважаю семейные традиции, — с легким чувством гордости заметила Ксения Александровна, — в этом, по моему мнению, и можно найти стабильность и уверенность в завтрашнем дне.

Смолистый запах елки, блеск нарядных елочных украшений, не затмевающий неброской скромности картонных послевоенных игрушек, изящно накрытый стол и теплые, какие-то несовременные взаимоотношения матери и сына расслабляли, погружали Алису в мечтательное состояние. Ей казалось, что она снова стала маленькой девочкой, с нетерпением ожидающей прихода Деда Мороза, что ее ждут подарки и длинные веселые каникулы, что сейчас они встанут и большой компанией пойдут на каток, будут скользить по сверкающему льду и смеяться. Алиса даже почувствовала запах льда, изрезанного лезвиями коньков, и ей тотчас вспомнилась секция фигурного катания, в которой она занималась восемь лет, тренер, любимые композиции, травмы, так долго не дававшийся прыжок «двойной ритбергер».

Странно, что детские воспоминания настигли ее здесь, в чужом доме. Да в чужом ли? «В теплом семейном кругу» — сколько раз использовала она это затасканное, банальное выражение в своих статьях. Подлинный смысл этого выражения ей открылся только сейчас. И Алисе до глубины души захотелось оказаться хозяйкой этого дома, хлопотать о закусках, любовно расставлять хрупкий фарфор на столе, подойти к елке и поправить блестящий шар, спрятавшийся за веткой, задернуть кремовые шторы и пригласить всех к столу. Это видение моментально пронеслось в мозгу Алисы, вместе с ним возникло условие-желание: Никита, этот молчаливый хозяин дома, спокойно глядящий на нее своими черными глазами, обязательно должен быть рядом с ней.

Уже занималась заря нового года, а Алиса все ходила по своей комнате, тщательно кутаясь в кружевной оренбургский платок, собираясь с мыслями. Три часа назад, распрощавшись с Ксенией Александровной, потребовавшей навестить ее в Рождество, Алиса вернулась домой. Никита проводил ее до подъезда, вручил маленькую плетеную корзинку:

— Мама передала вам кое-что к чаю.

— Спасибо и еще раз с Новым годом! — Ничего менее банального на ум не приходило, Алиса неловко улыбнулась, принимая корзинку из его рук.

— С новым счастьем! — отозвался Никита и, помолчав, добавил: — До следующего свидания!

«Мое самое большое новогоднее желание — жить в этом чудесном доме», — прошептала Алиса, бродя по своей пустой квартире, туже закутываясь в оренбургский платок. Так она продолжала ходить, изредка бросая взгляды в уже плотно зашторенное окно напротив, пока сон не сморил ее. Засыпая, она видела сверкающую елку, и чья-то теплая ладонь ложилась ей на руку.

Свое дело

Все последующие дни, встречая гостей, работая дома на компьютере, Алиса не могла поверить в реальность прошедшей новогодней ночи. Казалось, что ничего не было, что она просто уснула от огорчения у рабочего стола, проспала всю ночь, видела волшебный сон об обитателях квартиры напротив. О том, что сказка была все-таки реальностью, напоминала изящная корзиночка и вкусные пышные пирожки, которыми Алиса с аппетитом позавтракала первого января. Перебирая хрупкие игрушки на своей елке так, чтобы они серебристо звенели, Алиса вспоминала молодого человека с проницательными темными глазами, в которых время от времени вспыхивали искры. Она запомнила его слова «до следующего свидания» и верила, что это свидание состоится. В том, что Никита был любящим сыном и надежной опорой матери, не приходилось сомневаться. Но Алиса помнила упрямый блеск глаз, капризный изгиб губ и резкий взмах кисти руки — нервная, подвижная натура прорывалась сквозь внешние спокойствие и сдержанность. «Лед и пламень» — вот каким был мужчина, о котором думала Алиса и которого ей очень хотелось увидеть вновь.

Утром четвертого января редакция встретила ее привычным запахом свежезаваренного кофе, взрывами хохота и огромной, размером с газетный лист, поздравительной открыткой на ее столе. Собственно, три комнатки, выделенные в здании бывшего НИИ с мудреным названием, которое заполняли сейчас различные конторы, сложно было назвать редакцией. В одной комнате, самой большой, но без окон, трудились верстальщики и дизайнеры. В другой работали два штатных журналиста, сюда приходили сдавать свои материалы внештатники, три раза в неделю работал редактор-корректор, корпели над редкими заказами рекламные агенты. Здесь же днем и ночью пыхтела кофеварка, заполняя стеклянную колбу очередной порцией ароматного напитка. Самую маленькую комнату, зато с окном во всю стену, занимали Алиса и ответственный секретарь редакции Мила Короткевич. Сегодня утром Алиса заглянула в обе комнаты редакции, поздравляя всех с наступившим праздником, предупредила о том, что летучка состоится через пятнадцать минут, и вернулась в свой кабинет. Праздник — праздником, а установленные правила Алиса не собиралась менять. Каждую среду она собирала на летучку штатных и внештатных сотрудников, чтобы обсудить планы, проверить, правильно ли выбрана тематика текущего номера, обменяться мнениями.

— Еще раз всех с праздником, — начала летучку Алиса. — Давайте быстро пробежимся по нашему плану.

Она давала советы, слушала возражения, предлагала, договаривалась — и все без надрыва и начальственного тона. Алиса поощряла метод «мозговой атаки», в которую неизменно превращались все летучки. Сегодня, выждав удобный момент, она сделала сообщение:

— Я решила расширить нашу рубрику «Расскажите про покупки» и в каждом номере делать интервью с известными личностями — писателями, музыкантами, телеведущими. Всем интересно будет узнать, что любят знаменитости. Первая из них — Артемьев.

— Кто это? — раздались недоуменные голоса.

Выдержав почти что театральную паузу, Алиса проговорила:

— Он пишет под псевдонимом Марат Куш.

На несколько секунд в комнате воцарилась тишина, которая тотчас же разорвалась торжествующими восклицаниями:

— Ого! Сам Куш!

— Интервью будет бомбой! Рекламодатели сразу потянутся косяками!

— Я слышал, что свои детективы он пишет на пару с братом. Брат описывает разные кровавые дела, а он закручивает интригу.

— Ерунда! На них работают «литературные негры», как на всех раскрученных авторов!

— Нет, — возразила Алиса, — они пишут сами, это я точно знаю. Просто ребята способные и трудолюбивые как пчелы. Как мне стало известно, они уже вернулись из Юрмалы, где ежегодно в новогодние праздники устраивается литературный фестиваль. Так что я могу взять у них интервью уже сегодня. Все, летучка окончена.

Обсуждая детали предстоящего интервью, сотрудники редакции покинули кабинет Алисы. Она посидела немного, а потом пододвинула к себе телефонный аппарат и набрала номер:

— Влад, ты? Я буду у вас через час, идет? Хорошо-хорошо, готовьтесь. Придумайте что-нибудь! Ну, пока!

Алиса не хотела рассказывать сотрудникам редакции, что она знакома с Владом Артемьевым уже пять лет. И не просто знакома. В свое время литературная переводчица Раевская познакомилась в издательстве с подающим надежды уже немолодым писателем. Не скоро он поделился скупой информацией о себе — сын генерал-полковника Генштаба и очень известной в шестидесятые годы оперной певицы, Влад долго не мог найти себя. Благодаря протекции отца Артемьев служил в Генштабе, а потом бросил все — службу, родительский дом — и вопреки воле отца, личности весьма авторитарной, решил стать писателем. Тогда Владислав был худой, нервозный и неуверенный в своем мастерстве. В его речи проскальзывали словечки из прошлой жизни — «виноват», «так точно»; он не узнавал что-то, а «проводил рекогносцировку», не рассказывал, а «докладывал». Часто Артемьев просил Алису послушать некоторые пассажи своих опусов, после чего следовал спор до хрипоты. Вскоре Алису заменил Леонид — младший брат Владислава, окончивший филфак МГУ. Работа в паре оказалась очень плодотворной. То, чего не хватало детективам Влада — остроты, неожиданности, оригинальности — и из-за чего его книжки раскупались весьма вяло, восполнили живой ум и фантазия младшего брата. Партнерство братьев принесло книгам Марата Куша популярность. За пять лет изменилось многое, и в первую очередь сам Владислав. Правду люди говорят, нужно пройти огонь, воду и медные трубы. Именно медные трубы стали испытанием для старшего брата. Вместо начинающего писателя возникла «творческая личность». Сначала Алиса боролась с демонами, одолевавшими Артемьева-старшего, но потом махнула рукой, оставляя событиям возможность идти своим чередом. Владислав несколько раз делал Алисе предложение руки и сердца, но под разными предлогами она отклоняла его. Новый Артемьев нравился ей гораздо меньше того, которого она увидела впервые в издательстве. Иногда, очень редко, она оставалась у него ночевать, но скорее из-за того, чтобы вернуться в те старые добрые времена, когда они действительно любили друг друга.

Вопреки распространенным слухам о фантастических гонорарах известных писателей дом, где жили братья, был обычный панельный. У подъезда Алисе встретился розовощекий парнишка, с усилием вытаскивающий во двор елку в остатках мишуры и серпантина.

— Что? Кончился Новый год? — поинтересовалась Алиса, помогая освободить застрявшие в дверях ветви.

— Ага, — шмыгнул мальчишка.

— И не жалко?

— Она осыпаться стала, мама ругается, — перехватывая удобнее ствол, пояснил парнишка и потащил елку в сторону снежной крепости, выстроенной во дворе.

Алиса проводила его взглядом, с грустью думая о том, что такой долгожданный праздник прошел и ничто, кроме коричневых скелетов елок во дворах, не будет напоминать о волшебной новогодней ночи.

Простую, обитую малиновым дерматином дверь Алисе открыл младший брат Владислава, Леонид.

— Алиса, заходи, рад тебя видеть! — произнес он, снимая очки в золотой оправе и целуя ее в щеку.

— Привет, с наступившим!

— Тебя также. Давай сюда дубленку. Владислав сейчас выйдет, он дописывает главу. Проходи, я принесу кофе.

Проводив взглядом стройного молодого человека в темном уютном трикотажном свитере и черных джинсах, Алиса огляделась. Все на своих местах, ничего не изменилось — простая двухкомнатная квартира с добротным ремонтом, хорошей мебелью и кабинетным роялем в углу. На письменном столе у окна сопел компьютер Леонида. Владислав предпочитал творить на маленьком ноутбуке в своей комнате. Пока Леонид расставлял на журнальном столике чашки и кофейник, в дверях показался Владислав Артемьев. Он был очень похож на своего брата — те же спокойные серые глаза, широкие скулы, изогнутые дуги бровей, волевой упрямый рот. Только у младшего брата шевелюра была черной, а у старшего, как говорят, «перец с солью». На переносице Владислава красовались очки точно в такой же оправе, что и у брата. Одет старший брат был более строго — костюм, рубашка.

— Как ты официально выглядишь, — поразилась Алиса парадному виду Артемьева.

— Ты же пришла к нам как официальное лицо, берешь интервью, вот и мы должны соответствовать заданному тону. С тобой мы будем на вы, все как положено, — с иронией в голосе произнес Влад.

Алиса пожала плечами и включила диктофон. Интервью длилось полчаса, после чего Владислав махнул рукой и улыбнулся:

— На сегодня официоза достаточно, выключай свой аппарат.

Он потянул Алису к себе за руку, заставляя присесть на мягкий подлокотник своего кресла.

— Я так по тебе соскучился! Расскажи, как встретила Новый год? У меня тут кое-что для тебя есть. — Артемьев протянул журналистке блестящую, красиво упакованную коробочку. Он крепко обнял Алису за талию, пока она распаковывала подарок. Это был маленький золотой кулон на цепочке, изображавший гусиное перо в чернильнице. Алиса ахнула.

— Настоящее произведение искусства! — воскликнула она и наклонилась к Владиславу. — Какая прелесть! — Она поцеловала его. — Спасибо. Но ты знаешь, мой подарок из той же оперы. — И она извлекла из сумки узкий футляр.

Щеки Артемьева порозовели.

— Зачем ты так тратилась, настоящий «Паркер» с золотым пером… — пробормотал он, разглядывая ручку. — Она же такая дорогая!

— Мне для великого писателя ничего не жалко! — пошутила Алиса. — Помоги примерить твой подарок.

— Так где же ты была в Новый год? — помогая застегнуть застежку кулона и одновременно стараясь поцеловать Алису, поинтересовался Артемьев.

— Знаешь, я в Новый год познакомилась с такими людьми! Замечательная семья! — мечтательно произнесла Алиса, уклоняясь от поцелуя Влада.

— Где же это? — подозрительно осведомился Владислав, все-таки целуя ее в шею.

— Под Новый год у Драгомировых произошла семейная драма, и я пошла к соседям. Как хорошо смотрится твой подарок! — Она подскочила к зеркалу.

— Ты сама хорошо смотришься. — Владислав подошел к Алисе и обнял ее. — Эх, Алька, я бы на месте Президента указ специальный издал, чтобы всех девчонок с детства приучали к балету или фигурному катанию. Тогда бы у всех были такие ножки и фигура, как у тебя!

— Влад, я же с тобой серьезно! — Алиса не могла удержаться от смеха.

— И я серьезно. — Влад крепче прижал Алису к себе. — Давай рассказывай дальше о своих соседях.

— Понимаешь, я их все время видела из окна. Почти всю жизнь. А в Новый год взяла и пошла туда.

— Ну это ни в какие ворота! — Владислав отпустил Алису и в волнении прошелся по комнате. — Ты просто от рук отбиваешься, Алька, пора тебе под чей-нибудь присмотр!

— Я произвожу впечатление человека, нуждающегося в сиделке? — оскорбилась Алиса.

— Я имею в виду другое, — Владислав поцеловал обе ее руки, — но об этом мы поговорим потом, когда ты к нам придешь. Давай на следующей неделе, идет?

— Идет.

— Тогда пока, меня ждет мое очередное преступление, я и так уже не успеваю вовремя. Леня тебя проводит. — Владислав легко поцеловал Алису в щеку и скрылся в своем кабинете.

— Ну, пойдем. — Леонид подал Алисе дубленку, накинул куртку, и они вышли из квартиры.

На улице вовсю полыхал алый зимний закат.

— Однако холодает, сейчас градусов двадцать. — Леонид поднял воротник куртки и сунул руки в карманы.

— Настоящая зима, вот и все.

— Не люблю я зиму, — поежился Леонид, — куда как лучше весна, черемуха цветет…

— Девушки в легких платьицах… — лукаво подхватила Алиса.

— И девушки тоже, — покладисто согласился Леонид.

— Жениться тебе пора, а то каждый сезон у тебя новая дама сердца.

— Жениться? Нет, это не скоро. А потом, пока старший брат холостой, младшему неприлично жениться первому.

— Владу нужна жена, хозяйка дома. Он ведь не очень-то уважает мою работу, — не то спросила, не то констатировала Алиса.

— Да нет, просто ему сегодня сюжет один не дается, — попытался оправдать брата Леонид.

— Оставь, Леня. В следующий раз он обязательно будет издеваться над моей газетой, над тем, как написала интервью, я же его знаю. И потом — в последнее время у него появилась неприятная привычка говорить со мной ироничным тоном, словно я недоумок.

— Алиса, не придумывай! — воскликнул Леонид. — Влад тебя уважает, я же знаю.

Они немного помолчали. Алиса вдохнула морозный воздух и пробормотала:

— Мне даже кажется, что он меня немного ревнует.

— К кому? — оторопел Леонид.

— К газете. А ведь я так люблю свою газету, вкладываю в нее всю душу и все свое время! Вот послушай: три месяца назад я начинала работу совсем одна, практически все с нуля. Типография, бумага, верстка, дизайн, корректура, журналистские материалы, распространение, реклама — обо всем приходилось думать, многому учиться. Влад даже не догадывается, что это значит — выпускать газету!

— Ты все драматизируешь. — Леонид поднес озябшие пальцы к губам, пытаясь согреть их дыханием.

— Скажи, ты когда-нибудь руководил коллективом?

— Нет. — Леонид улыбнулся и кивнул ей: — А ты теперь руководитель?

— В том-то все и дело! Я впервые почувствовала ответственность не только за себя и свои материалы, но и за весь редакционный коллектив. Это требует не только постоянного самоконтроля, но и умения сохранять выдержку и спокойствие, даже когда ситуация кажется безвыходной, а нервы натянуты до предела.

— Алиса, твой автобус идет. И не переживай, дорогая, из-за Влада — он все понимает, просто боится тебя потерять.

Леонид помог ей подняться в автобус, махнул рукой, дверцы со скрежетом захлопнулись, и Алиса вдохнула спертый запах мокрого меха, кожи и вигоневых беретов. Прислонившись к заиндевевшему окну, она думала над тем, что услышала от Леонида. Может быть, Влад все еще любит ее. Но она ни за что не откажется от своего дела, даже за сомнительное право быть женой прославленного автора популярных детективов. Отражать чужой свет — это не для нее! У нее впервые появилось свое дело, и она его не предаст!

Президентский пул

Открывая квартиру, она услышала, как надрывается телефон. Сшибая в темноте по пути стулья, Алиса бросилась к аппарату. Что-то внутри подсказало ей: «Это важно, беги!» Она нащупала трубку и выдохнула:

— Слушаю!

— Кхе-кхе, где ты бродишь, Раевская? — Алиса с трудом узнала голос главного редактора газеты «Дело для всех» Ласкова. — Я дозваниваюсь до тебя сутки. Где пропадаешь?

— А что? — растерянно проговорила Алиса.

— Есть уникальная возможность! Между прочим, только для тебя! Нашу газету могут аккредитовать в президентскую поездку. Мы долго совещались, кто от нас сможет поучаствовать. И решили единогласно — поедешь ты!

— Я? Вы шутите? — Ей стало обидно до слез, что Ласков отказывается признавать в ней шеф-редактора газеты, почти коллегу. — У меня, Валерий Яковлевич, сегодня иные заботы. Скоро номер выпускаем, дел море…

— Да знаю я, — вновь простуженно загундосил Ласков, — но некого, кроме тебя, посылать. Понимаешь? — Он закашлялся. — Может, оставишь на пару дней свое детище, а? Выручишь по старой памяти? Мы уже документы на аккредитацию представили.

— Да как же это, Валерий Яковлевич, — возмутилась Алиса, — вы решаете без согласования со мной такие серьезные вещи! Я там никого не знаю! А президентский пул журналистов-чужаков не любит.

— Тебе же не под венец с ними идти. Всего три дня! Силком тебя никто не тянет. В конце концов для тебя же это должно быть интересно, даже почетно! Ты же журналист! Узнаешь многое, увидишь всех. Связи для своей газеты наладишь.

— Вы настоящий шантажист, — чуть не заплакала Алиса. — Как я объясню своим сотрудникам участие в другой газете?

— А ты ничего не объясняй. Уехала, и все тут! Эх, Раевская, вот ты из газеты ушла, а за тобой и вся молодежь потянулась. Никого приличного не осталось. — В голосе Ласкова звенела обида: — Растишь вас, птенцов, а в один прекрасный день вы все — фррр! — и улетели.

Алисе стало жалко Ласкова. Три дня действительно небольшой срок, не стоит из-за этого ломать копья. Все в газете поставлено на рельсы, катится само по себе, требуется лишь присмотр. Да и отвлечься от повседневной рутины было бы неплохо…

— Ладно, — помолчав, произнесла Алиса. — Называйте все адреса, пароли, явки. Где получать аккредитацию, когда лететь, куда?

— Записывай телефон пресс-службы Президента, там все и узнаешь. Попросишь Галину, она тебе все растолкует. Жду от тебя материал на первую полосу и пару очерков — о городе, жителях и настроениях. — Голос Ласкова окреп.

— Хорошо, — Алиса говорила деловито и спокойно, — я все поняла.

— Спасибо, лапушка, выручила! Не забывай — долг платежом красен!

Она положила трубку, зажгла свет и огляделась вокруг, словно ей предстояло уехать сейчас и она обводила прощальным взглядом комнату.

«Хитер этот Ласков, не мытьем, так катаньем… Это же сумасшествие — лететь за Президентом. И как я только решилась?»

Она набрала продиктованный редактором телефон пресс-службы. Ей ответили сразу. В результате переговоров с несколькими сотрудниками она выяснила, что вылет состоится завтра вечером, а с утра ей нужно получить все необходимые документы и пройти маленький инструктаж как вылетающей впервые в составе президентского пула. Завтра!

Телефон снова разразился короткой трелью.

— Алло! — услышала она в трубке голос Светы Драгомировой.

— Привет, — без всякого энтузиазма ответила Алиса.

— Ты почему не звонила? — вдруг накинулась на нее Света. — Я весь Новый год просидела у телефона, а ты так и не позвонила и не поздравила! Весь Новый год был испорчен!

— Света, — изумилась Алиса, — но ведь не я испортила вам Новый год. И потом, ты собиралась лечь спать…

— Я думала, что ты позвонишь, — упрямо настаивала на своем Света. — Драгомиров в одиннадцать ночи вскочил с дивана свежий как огурчик, побрился, причесался, нарядился в костюмчик и рысью в гостиную. А там — ни стола, ни елки. «А где Алиса?» — хлопая глазами, спросил он у меня. «Я ей все выложила, и она решила не приходить». Он так грустно-грустно вздохнул: «Зачем ты это сделала?» Наглец! Я сделала!

— Значит, Саша к одиннадцати был в форме, и, если бы не твой жуткий рассказ, я бы в полночь и не заметила следов похмелья на его лице? — вкрадчиво переспросила Алиса.

— Ну да! Зато теперь мы его проучили! — не заметив опасной нотки в голосе подруги, подхватила Света.

— Ясно. Мне все ясно! — задохнулась от злости Алиса. Значит, Света решила расправиться с мужем ценой испорченной для Алисы, да, впрочем, и для себя самой новогодней ночи. А Новый год так много для Алисы значил! И если бы не Богатыревы…

Произнеся еще несколько ничего не значащих фраз, Алиса положила трубку и вздохнула. «Ты лучше будь один, чем вместе с кем попало», — вспомнилось ей четверостишие Омара Хайяма. С сожалением Алиса вспомнила о приглашении Ксении Александровны на Рождество, которое ей не удастся принять. Она снова потянулась к телефонной трубке. Богатырева выслушала сообщение Алисы о внезапной командировке, пожелала счастливого пути и пообещала приготовить к ее приезду замечательные пирожки. Как всегда, после разговора с Ксенией Александровной у Алисы поднялось настроение.

В течение часа она блуждала по всем каналам телевидения, отлавливая новостные и аналитические передачи. Если она едет за Президентом, неплохо бы узнать, что у него за программа, с кем он будет встречаться, иначе как она сможет готовить материал… Лицо лидера страны всегда ей казалось симпатичным. Острым взглядом журналиста она подмечала все особенности его поведения: не актерствует, ровен и прост в общении, немного застенчив, умеет хорошо слушать собеседника. Голос тихий до бесцветности, темные круги под глазами, говорящие о большой усталости. Походка стремительная и немного разболтанная, а осанка до жесткости ровная.

«Как это похоже на сон, — подумалось Алисе. — Завтра я буду стоять рядом с ним, если не рядом, то очень близко. Какой он в жизни?»

Следующий день был суматошным. Получив документы, подтверждающие ее аккредитацию как собкора газеты «Дело для всех», а также билеты и пресс-пакет, Алиса заехала в свою редакцию, взяла диктофон, запасные батарейки. Она еще успела проверить, как идет распространение тиража, и, дав последние наставления Миле, поехала домой укладываться. «Ничего, три дня — это не срок», — бодро успокоила она себя, когда в компании с другими журналистами, с легким недоумением поглядывавшими в ее сторону, стояла у стойки регистрации полетов в аэропорту Домодедово. Журналисты президентского пула хорошо знали друг друга, они много поездили вместе и были тертыми калачами. Алиса с унынием взирала на этот дружный коллектив, слышала, как они подкалывали друг друга, попивая пиво и травя разные байки.

На следующий день после бессонной ночи, проведенной в местной гостиничке, отчаянно требующей ремонта, Алиса села вместе с другими журналистами в старый «рафик», специально присланный для прессы. Первое мероприятие Президента должно было состояться в городском парке, и журналистов привезли туда за два часа до начала. Вчерашние спутники Алисы были уже там. Камеры мирно ждали своего часа, тихо дремля на штативах, шнуры от микрофонов змеились по снегу, а сама пресса разогревалась содержимым маленьких плоских фляжек — день выдался морозный. «Лучшие места в партере заняты», — бесцеремонно осадил Алису оператор, когда она попыталась пробиться сквозь гущу журналистов к первому ряду. Алиса покорно отступила. Хотя на ней были синяя пуховая куртка с желтой отделкой, желтая шапочка с кистями и мягкий желтый шарф, а на ногах теплые ботинки, Алиса закоченела. Намеченный срок появления Президента прошел, журналисты притопывали ногами по снегу от холода и нетерпения. Наконец показалась президентская свита. Подтянутый и стремительный одновременно, Президент словно скользил среди окружавших его людей, охраны, представителей местных властей. Алиса не видела, что происходит на площади; судя по программе, возложение цветов к памятнику состоялось, а теперь Президент должен пообщаться с местными жителями и прессой. Камеры были вскинуты на плечи, фотокамеры защелкали затворами. Алиса затерялась в постоянно движущемся хаосе людей и приборов. По тому, как напряглись спины, она поняла, что Президент находится рядом. Она сжалась в комок и заставила себя протолкнуться сквозь гущу тел и камер. Вынырнула она почти перед Президентом, да так близко, что молодые ребята из службы безопасности сделали шаг в ее сторону. Выставив перед собой диктофон, словно щит, Алиса напряженно вслушивалась в последнюю фразу ответа Президента на предыдущий вопрос и тотчас же истошно выкрикнула свой. Вопрос был приготовлен заранее и был действительно хорош и по теме. Президент повернулся и с интересом посмотрел на нее. В это время рассвирепевший от наглости выскочки оператор резко развернул свою камеру. Сильный удар объектива пришелся прямо по надбровной дуге Алисы, на ее глазах моментально выступили слезы, а место удара тотчас же загорелось нестерпимым огнем. Однако она удержала диктофон и даже пододвинулась к Президенту на полшага ближе.

— Я сейчас вам отвечу, — улыбнулся Президент краешком губ, — но прежде скажите мне: все ли с вами в порядке?

— Все нормально, — поспешно отозвалась Алиса.

— Какое издание вы представляете?

— Газету «Дело для всех» — издание для малого и среднего бизнеса.

Президент поднял бровь.

— Понятно. Итак, отвечая на ваш вопрос, скажу следующее…

Ей уже было абсолютно все равно. Она физически ощущала, как около правого глаза что-то сильно распухало и росло, саднило и кололо. Ответив, Президент улыбнулся, но уже не ей конкретно, а всем, и, сделав легкий поклон, отошел. Вскоре все стихло, с веток старого городского сада с криком поднялись вороны и закружились в сером провинциальном небе черной каруселью. Алиса растерянно озиралась вокруг. Журналисты деловито упаковывали аппараты, сматывали шнуры, шумно переговариваясь, уходили из парка.

— Не расстраивайтесь, — внезапно обратилась к ней журналистка в короткой коричневой дубленке, синих джинсах и белой пуховой шапочке. Она засовывала в сумку микрофон с логотипом известной радиостанции. — Журналисты — народ, помешанный на своем деле, и себя в обиду не дают. Тем более когда речь идет о президентском материале. Эта тематика самая выигрышная, ей обеспечены первые полосы и спецвыпуски. Пойдемте, а то вы посинели от холода, совсем как ваша куртка. Следующая точка — завод сельхозмашин. У нас есть еще пара часов в запасе. Поедем, где-нибудь выпьем кофейку, согреемся.

Алиса молча следовала за разговорчивой журналисткой. «Какое у нее симпатичное лицо», — подумала она и спросила:

— А как вас зовут?

— Жанна.

— А меня Алиса.

— Надо же! Какие у нас экзотические имена. Вас почему так назвали?

— В честь героини сказки «Алиса в Стране чудес», а вас?

— В честь Жанны д’Арк. Ничего у нас родители, да?

— Удружили, нечего сказать.

— Давайте будем на ты, это привычнее.

— Согласна.

— Так, сейчас поймаем частника…

— А где же «рафик»? — удивилась Алиса.

— И не дождетесь. Он или опоздал, или сломался, или заблудился… Удивительно, что его вообще дали. А обычно мы передвигаемся на своих двоих.

— Вон красный «жигуль» тормозит! — вскрикнула Алиса.

— Ага, вижу. Подвезете до какой-нибудь кафешки в районе Заводской? — осведомилась Жанна у водителя. — Ну и отлично. Садись, Алиса.

Алису разморило в тепле салона автомобиля, и всю дорогу женщины молчали. В кафе Жанна стянула с головы шапочку, сбросила дубленку, и Алиса поразилась отчаянной рыжине ее волос и гибкой, грациозно двигающейся фигуре. Лицо у Жанны было узкое, глаза красивые, удлиненные, кожа белая, а на носу, несмотря на январь, роились смешные рыжие конопушки. Чем-то Жанна напоминала лисичку — немного хитрую, немного кокетливую, немного смешную, но очень симпатичную.

Горячий кофе в по-домашнему уютном местном кафе окончательно вернул интерес Алисы к жизни, и журналистки продолжили разговор.

— Сколько мы километров намотали! Жить приходилось в таких условиях, что рассказывать даже неудобно. Иногда торчишь на одном месте — час, два, три, а потом говорят: «Извините, Президент уже улетел».

— Да, работенка у вас, — посочувствовала Алиса.

— Поэтому у нас один за всех, а все за одного. — Жанна закурила. — Ничего, привыкнешь, в следующий раз легче будет.

— Следующего раза, может, и не будет, — покачала головой Алиса.

— Как знаешь, лично я своей работой довольна.

— Не обижайся, скажи лучше, откуда мне можно будет позвонить в Москву? Мне надо передать информацию для завтрашнего номера, до четырех она должна быть у главного редактора.

— Можешь позвонить с почты или из гостиницы, пресс-центра здесь нет. — Жанна пожала плечами, но, взглянув на расстроенное лицо Алисы, улыбнулась: — Не расстраивайся, я тебя туда отведу.

Алиса открыла пудреницу и стала рассматривать свой глаз. Удар пришелся по брови, глаз налился предательской краснотой, обещавшей назавтра превратиться в полновесный синяк.

— Господи! — ужаснулась она. — Я же завтра буду выглядеть, как жертва пьяной драки!

Захлопнув пудреницу, Алиса зажмурилась. Словно наяву ей представилось лицо Президента, насмешливая интонация его вопроса, обращенного к ней…

— Знаешь, — медленно проговорила она, — я никогда не видела его так близко. Он какой-то особенный, да? Ты же часто его видишь. Скажи!

Жанна с силой выдохнула дым:

— Харизма.

— Ну да, обаяние власти, — согласилась Алиса и потрогала место удара: — Хорошо бы снег приложить…

Затушив окурок, Жанна поднялась из-за стола:

— Нам пора! Одевайся!

— Завтра мы снова работаем на улице? — с ужасом спросила Алиса, выходя на мороз.

— Завтра в программе парочка заседаний, а к вечеру состоится брифинг для прессы. Послезавтра выезд в район на птицефабрику. Вот где придется побегать, холодно не будет! Пойдем, «Дело для всех»!

И потом, и во время следующей встречи Президента с прессой Алиса честно старалась оказаться как можно ближе к нему, чтобы не упустить ни единого слова. К вечеру она отправила в редакцию специальный репортаж, а на следующее утро уже была на боевом посту, полная твердой решимости удержать свое место в группе журналистов. Как и ожидалось, опухоль на глазу за ночь спала, а краснота приобрела лиловый оттенок. Президент все так же двигался своей стремительной походкой мастера боевых искусств, с удовольствием разговаривал с людьми на улицах. Этот человек умел владеть вниманием людей, не важно, в каком количестве и настроении они здесь собрались, он умел быть таким разным — легкий полупоклон, полуулыбка, движение руки навстречу, а через секунду шаг назад, обозначение дистанции, серьезный взгляд, твердо сжатые губы.

В последний день, во время посещения птицефабрики, где Президент был более раскован, он дольше обычного задержался у группы журналистов, а потом, отыскав взглядом среди них Алису, с сочувствием спросил:

— Как, болит?

Алиса уловила в его глазах легкие смешинки и улыбнулась в ответ:

— Пройдет.

Молодые плечистые ребята из службы безопасности Президента снисходительно слушали этот диалог — цветущий всеми оттенками лилового фингал на лице журналистки уже примелькался, и два дня они беспрепятственно пропускали ее на все президентские мероприятия.

«Хорошо, что все кончается», — думала с закрытыми глазами Алиса, блаженно откинувшись на спинку сиденья в теплом, невероятно уютном салоне самолете. Жанна работала — что-то слушала в наушниках, перематывала пленку, делала пометки в блокноте.

— Кхе-кхе…

Алиса открыла глаза и тотчас же сузила их от злости: над ее головой навис тот самый оператор, бесцеремонно наградивший ее фингалом в первый день! Алиса уже знала, на каком телеканале он работает, что его зовут Леша и что он состоит в президентском пуле уже два года. При каждой встрече с ним журналистка старалась сделать презрительное выражение лица. Сейчас она была не готова к контакту, и лицо у нее выглядело растерянным.

— Алиса, — Леша улыбнулся, — не обижайся. Все бывает в жизни. Хочешь, двинь мне сейчас по физиономии чем-нибудь тяжелым, я не обижусь. Только работа — это святое, а ты мне прямо под объектив полезла, всю картинку испортила! На, чтобы у нас был «Миру — мир!». — И он протянул ей плитку шоколада «Слава». — Это чтобы ты прославилась.

Алиса смущенно приняла подарок.

— Спасибо, Леша. Я не обижаюсь. Можно сказать, ты меня визитной карточкой наградил — СБП пропускала везде не глядя.

— Увидимся еще! — кивнул ей Леша и отошел к своему месту.

Жанна насмешливо смотрела на сидевшую в кресле соседку, все еще сжимавшую плитку шоколада в руке.

— Ну, она толкнула Алису в бок, — угощать собираешься? Я же с тобой как курица с яйцом носилась, а ты…

— Да, конечно, Жанночка, угощайся. — Алиса развернула хрустящую фольгу. — Как ты думаешь, только не смейся, — вот на этой птицефабрике Президент спросил, не болит ли у меня глаз. Это потому, что у него память хорошая, да?

— Нет, это потому, что он в тебя влюбился! — фыркнула Жанна, засовывая полоску шоколада в рот. — Одно хорошо — тебе наша работа понравилась. Так что плюй на свои «Семейные традиции» и давай с нами. Будешь в Кремль ходить и по регионам ездить.

— Ты что! — испугалась Алиса. — Второй такой поездки мне не пережить!

Расставание в Домодедове получилось грустным. Алиса с тоской посмотрела вслед ребятам, загружающим в машины оборудование, помахала Леше, расцеловалась с Жанной.

— Чудная ты, — грустно улыбнулась Жанна, и ее лисья мордочка смешно сморщилась. — Но не теряйся, ладно? Я тебе позвоню. И ты мне звони, слышишь?

Алиса кивала и растерянно оглядывалась в поисках машины от редакции «Дело для всех». Ласков клялся прислать шофера во что бы то ни стало. Когда запасы терпения истощились, чихающий красный «жигуленок» подкатил к ней, и знакомый водитель Гоша принялся с места в карьер рассказывать об аварии, случившейся на Кольцевой дороге и задержавшей его. Гошина болтовня действовала успокаивающе. Подъезжая к Москве, Алиса ощущала, как она возвращается в свое привычное состояние, и восторженность, владевшая ею во время поездки, осталась где-то там, в Домодедове.

Вечером, распрощавшись наконец с главным редактором «Дела для всех», произнесшим в честь Алисы прочувствованную речь с концовкой типа «Мы тебя никогда не забудем», она попросила водителя отвезти ее не домой, а к Артемьевым.

— Ты откуда? — изумился Влад, открывая Алисе дверь. — И не позвонила, и не предупредила. Проходи, давай сумку. Боже, какая тяжелая!

— Я из командировки.

— Мило. Ты сама себя посылаешь в глубинку для репортажей в свои «Семейные традиции»?

— Почти угадал. Я была в глубинке, но только в составе президентского пула.

— Ну, теперь, Леонид, держись. — Владислав озабоченно кивнул и ироничным тоном, которым говорил только с Алисой, притворно ужаснулся: — У нашей журналистки теперь связи в Кремле! Синяк под глазом того стоит.

Они сидели на кухне, пили чай, Алиса только что закончила рассказывать о своей поездке.

— И зачем я только тебе все разболтала, — злилась она, — теперь ты меня изведешь!

— Правда, Владик, — вступился за Алису Леонид, — что ты к ней пристал?

Владислав взлохматил свою шевелюру:

— В этом доме все против меня, даже родной брат! А я из него звезду сделал! Тут еще одна кремлевская звездочка зажглась поблизости, и мне, убогому, нет среди них места! — дурашливо заголосил Артемьев.

— Влад! — одернула его Алиса. — Всему есть предел!

— Да, — кивнул он и проводил взглядом Леонида, умчавшегося говорить с очередной девушкой по телефону, — я знаю, я бываю невыносим, ты меня извини.

Он взял руки Алисы в свои и, глядя ей в глаза, серьезно и Даже торжественно произнес:

— Алька, я ужасно боюсь, что ты однажды уйдешь от меня и не вернешься. Я так боюсь, что даже не могу иногда писать.

— Ну что ты, Владик. — Она высвободила правую руку и поправила ему прядь, упавшую на лоб. — Я ведь здесь, рядом.

— Я знаю, что я невозможный человек: у меня тяжелый характер, вспышки раздражения и молчаливости, — уже несколько капризным тоном продолжил Артемьев, — но ты пойми, я — писатель, я живу жизнью героев, каждый раз умираю с ними…

«Талантливое капризное дитя», — подумала Алиса, а вслух произнесла:

— Все это как-то очень книжно звучит, мне кажется, что любая творческая личность может жить одновременно в двух реальностях — земной и книжной — и оставаться при этом нормальным человеком.

— Ты намекаешь на то, что я слишком увлечен своей работой?

— Владик, умоляю, не начинай все сначала! Я тоже люблю свое дело!

— Нет, ты скажи, ты упрекаешь меня за то, что я все время посвящаю книгам, а не тебе?

— Я давно не претендую на твое внимание. Кроме того, я устала и пойду домой. Все-таки я только сегодня прилетела. — Алиса поднялась из кресла. — До завтра. Хотя нет, завтра я не смогу.

Кивнув Леониду, продолжавшему ворковать по телефону, Алиса оделась, закинула на плечо дорожную сумку и захлопнула за собой дверь. Она, конечно, могла поймать такси, но упрямо пошла к остановке автобуса. «Пусть мне будет хуже, вот стою я здесь, мне холодно, грустно, одиноко, никто меня не пожалеет, ну и пусть», — с ожесточением думала она. Трясясь в автобусе, потом в вагоне метро, Алиса старалась думать о газете. Она словно обманывала себя, пытаясь закрыть пестрыми картинками мыслей одну, очень важную, мысль. Время от времени картинки раздвигались, эта важная мысль выходила на передний план, но Алиса зажмуривалась, и мысль снова терялась.

Усталая, недовольная собой, дома Алиса распаковала сумку, приняла душ и, собираясь лечь спать, по привычке взглянула на соседний дом. Знакомые окна были освещены. Алиса почувствовала легкие угрызения совести — она забыла сообщить Ксении Александровне о том, что уже вернулась. Она подошла к телефону, набрала номер и, услышав знакомый голос Богатыревой, улыбнулась. Холодный комок отчаяния и грусти, тяготивший ее весь вечер, стал постепенно таять.

— Никита передает вам большой привет и интересуется, когда вы наконец заглянете к нам на огонек, — шутливо сообщила Богатырева.

Алисе вспомнились новогодняя ночь, беспокойные темные глаза Никиты, прощание у подъезда и его многозначительное «до следующего свидания».

— Передайте ему мой привет, — как можно сердечнее проговорила Алиса. — Я с большой радостью зайду к вам, как только управлюсь с делами.

— Будем ждать, и спокойной ночи. — Ксения Александровна первая положила трубку.

Алиса легла, вздохнула и задумалась: она влюблялась легко и часто — в одноклассников, в тренера, преподавателей в университете, сокурсников и актеров. Состояние влюбленности моментально меняло окружающий мир. Оно бодрило, как крепкий кофе, морской прибой или глоток обжигающего морозного воздуха. В этом состоянии ей все удавалось, все выходило ловко и непринужденно, приходили самые лучшие идеи. Практически ни одно романтическое чувство не переросло в серьезный, разыгрываемый по всем правилам жизни роман. От одной влюбленности к другой Алиса скользила легко — без заламывания рук, мучительной тоски и скорби расставаний. Честно говоря, Алиса не встречалась с настоящей любовью, она даже немного боялась ее. Любовь казалась ей огромной штормовой волной, которая накрывает человека с головой и тащит за собой, не давая возможности опомниться и вернуться назад.

Интервью в Кремле

— Везет же тебе, Раевская! — Такими словами начал телефонный разговор Ласков, разбудивший Алису на следующий день ни свет ни заря.

— В чем? — сонно поинтересовалась Алиса, стараясь вглядеться в расположение стрелок на циферблате будильника.

— Опять к Президенту пойдешь.

Остатки сна окончательно слетели с Алисы:

— Куда и когда?

— Понравилось, значит? — ехидно констатировал Ласков, покашливая в трубку. — Записывай: через три дня, в десять вечера, ты должна быть в первом корпусе. Там тебя и группу журналистов проводят к Президенту. Будь умницей, спроси что-нибудь по нашей главной тематике и что-нибудь отвлеченное. Поняла?

— Поняла. Только с каких пор наша, извините, ваша газета пользуется таким авторитетом?

— А вот это тебе знать не обязательно. Пойдешь, посмотришь, какой Кремль внутри красивый, отвлечешься. По телевизору, может, тебя покажут.

— Да-да, спасибо.

— Я говорил — долг платежом красен?

— Да.

— То-то. И еще, Раевская…

— Что?

— Ты же все-таки журналист со стажем и вообще женщина красивая. Будь там побойчее.

Все три дня до интервью Алиса старательно изводила свой синяк, готовилась к интервью и пыталась дозвониться до Жанны. По домашнему телефону ей довольно невежливо ответили, что Жанну стоит поискать на студии, а студийный телефон как назло был все время занят. Теперь Алиса не пропускала ни одних новостей по телевизору, ни одной статьи в газете, где шла речь о Президенте. «Необыкновенно работоспособен, решения принимает быстро, но не сразу их выполняет. На некоторых мероприятиях выглядит как бы замороженным — и в этом состоянии он, как на автопилоте, может работать без ограничения. Способен выждать, отложить активные действия, особенно если они связаны с неприятностями для других. При несомненной смелости осторожен. Долго общаясь, начинает скучать, но легко переключается. Иногда кажется, что грусть и радость идут у него рядом, как два цветных слоя воды, отражаясь друг в друге, но не смешиваясь». Наблюдения накапливались, образуя психологический портрет лидера. Сидя перед экраном телевизора, Алиса призналась, что Жанна была права — работа в президентском пуле затягивала и совсем была непохожа на все, чем Алиса занималось до сих пор.

Наконец ожидаемый день настал. Он был сереньким и каким-то будничным. На улице легкий морозец, под ногами чавкает снег, перетоптанный москвичами в бурую кашу, с неба сыплется колючий острый снежок. Возбуждение от того, что она пойдет на интервью в Кремль, не отпускало ее весь день. Алиса рассеянно отвечала на вопросы Милы Короткевич, пропустила несколько ошибок в авторской статье и все время напряженно обдумывала текст репортажа, который она должна будет сдать Ласкову. К десяти вечера Алиса стояла у проходной, дрожа от нетерпения и холода в легкой розовой шубке из искусственного меха, с огромным капюшоном, от любимого модельера Ольги Моисеенко. Шубка была необыкновенно изящна, но совершенно не грела. Не грел и черный шифоновый брючный костюм от того же модельера с романтическим названием «Мелодия», который ей очень шел и оттенял нежный цвет ее лица и светлые волосы. К проходной подошли еще несколько человек.

— Алиса! — окликнул ее кто-то, и большая фигура с огромным баулом двинулась навстречу ей.

— Боже мой, Леша! — обрадовалась Алиса. — Ты тоже здесь?

— А где же мне быть? — удивился оператор, перекидывая баул с камерой с одного плеча на другое.

— Я так рада!

— Как твой глаз?

— Прошел, — махнула рукой Алиса, — я уже все давно забыла.

— Значит, ты сегодня опять с нами? Ребята, идите сюда, это Алиса. Знакомься — это Кирилл, корреспондент нашего канала, вот Эдик из «Известий», Витек из «Пульса», ты его уже видела, и Павлик из «Комсомолки».

— Честно говоря, — шепнула Алиса оператору, шагая по длинному кремлевскому коридору, после того как группу пропустили через проходную и два других поста, — я так боюсь!

— Не трусь, все будет нормально.

Алиса постаралась взять себя в руки. Она огляделась — в первом корпусе, где располагаются апартаменты Президента и его супруги, царили роскошь и изысканность. Неизменные кадки с фикусами и пальмами, ковровые дорожки, скрадывающие шум шагов, музейная тишина и безлюдность за исключением охранников, располагающихся в нескольких метрах друг от друга в специальных пропускных пунктах. У кабинета Президента сопровождающий попросил журналистов подождать и исчез за дверью самого главного кабинета страны. Минут через двадцать журналистов попросили пройти. Кабинет, в котором предстояло встретиться с Президентом, выглядел монументально — большой стол, глубокий диван и кресла с обивкой из натуральной кожи, на стенах картины известных художников. Легким стремительным шагом в кабинет вошел Президент. Он поздоровался за руку с каждым журналистом, сделал приглашающий жест по направлению к круглому столику в центре кабинета. Часы над дверью показывали начало одиннадцатого вечера. Интервью началось. Журналисты беседовали с Президентом, камера бесстрастно снимала, а Алиса с бешено колотящимся сердцем выжидала момент, когда можно будет задать свои тщательно продуманные вопросы. Президент иногда поглядывал на часы, но не торопил журналистов закругляться. Алиса задала свой первый вопрос, незаметно рассматривая лицо Президента — темные круги под глазами, сеточка морщин, усталые глаза, тихий бесцветный тембр голоса, в котором, однако, чувствовалась скрытая глубина и сила.

— А я вас помню, — вдруг обратился Президент к журналистке. — Как вы себя чувствуете?

— Спасибо, хорошо, — ответила Алиса и подхватила тему: — А как вы себя чувствуете? Не отражается ли такая высокая интенсивность работы на вашем здоровье?

— Я думал об этом, — улыбнувшись одними глазами, ответил Президент. — Действительно, это серьезные физические нагрузки. Но я буду работать в таком режиме до тех пор, пока смогу.

— Как же отдыхаете? — перехватил следующий вопрос Алисы Витек из «Пульса», за что заслужил уничижительный взгляд журналистки.

Президент понимающе усмехнулся:

— Отдыхаю я мало. Вот сейчас, например, хотел отдохнуть. Меня ждут друзья, которые приехали из Петербурга. Думаю, шашлыки уже давно остыли… Но я привык к такой интенсивности. Все зависит от внутренней самоорганизации. Можно находиться на работе до двух часов ночи, но эффективность самой работы будет мала. Поэтому я ежедневно стараюсь заниматься спортом. Утром тридцать — сорок минут. Иногда удается сходить в театр, покататься на лыжах, встретиться с друзьями. Люблю смотреть фильмы, с удовольствием читаю историческую литературу.

Встреча закончилась в начале двенадцатого. Президент поблагодарил всех и исчез за неприметной дверью в нише кабинета. Журналисты не спешили уходить. Леша сматывал шнуры, упаковывал камеру, кряхтел и что-то бормотал себе под нос.

— А теперь куда? — растерянно спросила его Алиса.

— Я тебе что сказал? Не трусь! Держись меня, и все будет в ажуре. Картинки получились — загляденье. Я и тебя пару раз крупняком снял, ты хорошо смотришься, — поведал он ей, когда они возвращались к проходной прежним путем.

Оказавшись на улице, Алиса не почувствовала холода. Выражение лица, глаз, каждое слово Президента были зафиксированы в ее мозгу так четко, так ясно, что ей не терпелось сесть за компьютер и начать писать репортаж. Журналистка с благодарностью приняла предложение Леши проводить ее домой на такси и почти ничего не слышала из его болтовни, пока машина летела по пустынной ночной Москве.

— Алиса, — целуя ее в щеку на прощание, пробормотал Леша, — телефончик оставь. Созвонимся.

Алиса продиктовала номер, махнула Леше рукой и, обессиленная массой впечатлений, потянула тяжелую дверь подъезда на себя. Лифт не работал. «Как же несправедлив мир, — посетовала журналистка, поднимаясь по лестнице на свой этаж. — У меня есть «Семейные традиции». Это мое любимое дело. Моя давняя мечта. Но почему же мне так хочется поработать в президентском пуле?»

Ночью ее мучили кошмары — темно-красные кремлевские стены падали на нее, давили многопудовыми кирпичами на грудь, мешали дышать, засыпали красной пылью лицо. Ей хотелось кричать, но голос отказывался повиноваться. Она сдвигала кирпичи с груди, обдирая пальцы в кровь, но стены снова рушились, погребая ее под собой. Сквозь сон она слышала, что звонит телефон, но никак не могла проснуться. Этот звонок был таким реальным, родным среди кошмарных видений, одолевавших ее. С усилием разлепив веки, Алиса протянула руку к трубке. Но кто-то дал отбой, и Алиса услышала лишь короткие гудки.

Разбитая, усталая, словно и не спала, Алиса с трудом заставила себя подготовить материал о вчерашнем интервью и отослала его Ласкову, а потом до вечера лихорадочно металась по редакции, решая массу проблем, которые всегда сопутствуют сдаче очередного номера в печать. Когда изматывающий, трудный день закончился, она решила организовать традиционное совместное чаепитие с сотрудниками редакции. Кто-то принес вина, Мила купила торт и конфеты, Алиса принесла из буфета бутерброды. Эти совместные чаепития в конце месяца тоже были инициативой Алисы. Она твердо была убеждена, что всем хочется расслабиться, а темп работы в редакции был подчас невыносимым. Еще ей мечталось о том, что редакция станет когда-нибудь единой семьей, группой единомышленников. Намучившись в редакции «Дела для всех», где журналисты нередко сталкивались с завистью, обманом и недоброжелательностью, Алиса всерьез собиралась создать у себя островок любви и дружбы. Но почему-то сегодня в шумной многоголосные вечера она улавливала злобные нотки, спиной чувствовала острый недоброжелательный взгляд. «Кто это?» Она обводила глазами коллег. «Кто ты?» Ее глаза искали среди болтающих, жующих, смеющихся людей того, от кого исходили волны ненависти. Но лица были безмятежны и веселы, и Алиса старалась отогнать от себя неприятное чувство. «Я просто переутомилась, — успокаивающе заметила она сама себе, — все пройдет, надо только отдохнуть». Она азартно смеялась, включалась в чей-то спор, решилась рассказать об интервью в Кремле и о впечатлении, которое произвел на нее Президент — умный, прекрасно умеет слушать. И в этот момент сигнал тревоги внутри вновь дал о себе знать. Ей стало зябко, и она инстинктивно обхватила себя руками, словно защищаясь.

— Алиса, напиши книгу! — предложила Мила Короткевич.

— Книгу? — рассеянно переспросила Алиса… Озноб стал проходить.

— Да, напиши книгу о нас, журналистах. О тех, кто ездит с Президентом. О том, как несладко приходится работать. Как мы преданы своему делу.

— Да у меня и времени нет, — вяло отмахнулась Алиса.

— Это отговорки! — настаивала Мила.

Коллеги присоединились к разговору, и вскоре образовалось две группы. Первая считала, что Алисе стоит немедленно засесть за книгу и срочно выпустить ее, поскольку это будет бестселлером века. Другая группа считала, что Алисы не хватит на книгу, поскольку она руководит редакцией, не разорваться же ей… Поздно вечером сотрудники разошлись. Оставив на столе деньги для уборщицы, обычно прибиравшей по утрам посуду, Алиса ушла из редакции последней. Ночью ей не спалось. Она крутилась в постели, вспоминая до мельчайших деталей сегодняшний вечер. Предчувствие беды было острым и нестерпимым. Кому она наступила на мозоль? Кого обидела? Только под утро Алиса забылась коротким тревожным сном. На следующий день после работы Алиса решила навестить братьев Артемьевых, надеясь найти успокоение в компании здравомыслящих, ироничных людей. Пусть Влад упражняется в остроумии, пусть делает что хочет, только бы рядом был родной человек!

Владислав

— Какие люди! К нам заглянули на огонек «Семейные традиции»! Леня, ставь чай! — такими словами встретил Алису Владислав, с шутовским полупоклоном пропуская ее в прихожую. — Ну, рассказывай все кремлевские секреты: как там дела, как наше государство, богатеет? — следя за тем, как она вешает куртку, проговорил Владислав. Он прислонился к дверному косяку, его глаза насмешливо блестели, и он был очень похож на кота, с удовольствием наблюдающего за тем, как хозяйка кладет ему в мисочку еду.

— Умираю, чаю хочу! — с искусственным оживлением воскликнула Алиса, поцеловала его в щеку и прошлепала в тапочках Леонида на кухню. Она вытащила из сумки пачку чая, коробку печенья.

— Скажи лучше, зачем ты тратишь себя на пустяки, изменяешь настоящему? — Сквозь иронию в тоне Владислава вдруг промелькнула тревожная нотка. — Тебе давно пора засесть за книгу, а ты все порхаешь, как мотылек беззаботный…

«И этот о книге, сговорились они, что ли?» Алиса подмигнула Леониду, заваривая чай. Пусть Владик говорит об искусстве, о своем понимании миссии писателя и так далее. Главное — она может молчать, пить чай и ни о чем не думать. Права русская поговорка: «Долгая дума — лишняя скорбь». Надо идти дальше, быть активной. И совсем она не беззаботный мотылек — она делает умную, нестандартную газету, и можно надеяться, что газета станет известной. Она устала, ей нужно отвлечься: пойти к Богатыревым, позвонить маме, может, даже съездить к ней и Зденеку в гости, вот только жаль, что в Чехию надо теперь оформлять визу. Только бы исчезло это неприятное чувство совершающегося буквально в этот момент предательства и скорой беды. И Алиса подхватила последнюю фразу Владислава, высказала свою мысль, а через две минуты они уже яростно спорили. Вскоре возбуждение, охватившее ее, постепенно стало спадать, и Алиса вновь почувствовала усталость и печаль. Отчего-то трудно было вздохнуть, хотелось молчать и смотреть в окно — в холодную черную ночь, на небо, усыпанное яркими звездами.

— Леня, а нет ли у вас коньячку? — Алиса неучтиво прервала длинную фразу Леонида на самой середине.

— С чего бы это? Новая привычка? — осведомился Влад.

— Сейчас найду. — Леонид легко поднялся и вскоре вернулся с бутылкой «Мартеля».

— Что-то я мерзну в последнее время, — поежившись, пожаловалась Алиса. — Даже чай меня не согрел.

Она искоса взглянула на Влада, ожидая очередной едкой реплики. Но Влад промолчал. Что-то насторожило его в голосе Алисы — он стал глухим и невыразительным, из него исчезла серебристая нота, которую он так любил. Леонид деликатно исчез из кухни, оставив брата с Алисой наедине.

— Устала? — уже с участием спросил он, разливая коньяк по пузатым рюмкам.

— Устала, — на выдохе произнесла Алиса, поднося бокал к носу. — Ах, какой запах! Старого дерева, сухих апельсиновых корок, костра…

— Ну, ты меньше нюхай, а пей! Очень согревает.

Владислав снял очки и пристально взглянул на Алису:

— Аля, что случилось, выкладывай!

— Не знаю, — пожала она плечами. — Я постоянно чувствую тревогу, душа не на месте.

— Да брось! У тебя же все отлично! Своя газета, встречаешься запросто с Президентом…

— Не шути так! Мне страшно. Вот-вот, чувствую, все рухнет и меня завалит обломками. Мне даже сон такой приснился.

— Это депрессия, Аля, нельзя себя загонять в пятый угол. А лучше всего — ныряй под крылышко любящего мужчины…

— Под твое, что ли? — фыркнула Алиса.

— Под мое, — подтвердил Влад и, глядя, как сморщилось лицо Алисы, добавил: — Ну да ладно, не буду навязывать свое жалкое покровительство. А все-таки подумай об отдыхе. Депрессия всегда подкрадывается незаметно.

— Нашелся советчик! Ты же сам никогда в таких ситуациях не был!

— Именно в таких — нет, но как выбраться из паутины депрессии, допустим, могу рассказать. Желаешь послушать?

— Да. — Алиса поерзала на стуле.

— Ты в курсе, что мои родители не принимают и не понимают моего занятия, да и вообще последние пять лет мы практически не общаемся. Ленька к ним ездит, а я нет. После моего развода и ухода из армии мы просто перестали испытывать друг к другу родственные чувства. Я тебе никогда не рассказывал о своей первой жене?

Алиса с любопытством взглянула на Артемьева. Он поигрывал пустым бокалом, на губах его мелькала легкая улыбка, а глаза смотрели куда-то в глубь себя, в прошлое.

— Наталья была дочерью очень большого человека, влиятельного, вхожего в самые высокие кабинеты. Взбалмошная, не знающая ни в чем отказа. Но это был не человек — это было настоящее чудовище. Она была красива, образованна, настоящая светская львица, звезда московского бомонда. Она отравила меня собой, я просто не мог жить без нее, как наркоманы не мыслят жизни без дозы. Кстати, Наталья сама покуривала «травку», аргументируя это тем, что так принято в свете.

— Кем же она была? — слегка охрипшим голосом спросила Алиса.

— Никем, дочерью своих родителей. Зато мои папа и мама обожали ее. Думаю, они еще больше обожали то семейство, с которым породнились благодаря моей проклятой женитьбе.

— Я не могу себе представить ваш союз, — задумчиво протянула Алиса…

— Говорю же, я был отравлен. Я гонялся за ней повсюду, вымаливал ее любовь, а получилось, что гонялся за химерой. Ты знаешь этот миф о Химере? Подожди, я принесу книгу древних мифов и прочитаю тебе.

Влад вскочил и вскоре вернулся с толстой книгой, заложенной десятком пожелтевших закладок.

— Итак, слушай: «Чуда-чудовища, подобного Химере, исполненного красоты уродства, живая жизнь еще не знала. Все в Химере было загадочно и бесцельно: три головы были у Химеры — льва, козы и змеи. Спереди на медных козлиных ногах рычала голова льва. Близ львиной головы с открытой пастью свисали две львиные лапы. Сзади шевелился драконий хвост со змеиной головой на конце. Между головами льва и змеи тянулось чешуйчатое тело в радужно-пестрых лохмах искрящейся козлиной шерсти. И посредине сгорбленной спины на вытянутой шее торчала голова козы с нагло-печальными глазами, то кроткими, то огненными. Искрящаяся шерсть и чешуя так дивно переливались при полете Химеры, что казалось, будто она летучее созвездие. Но вскоре все живое узнало, что в чуде таится лютое чудовище».

Влад захлопнул книгу и со значением посмотрел на Алису. Она задумчиво молчала.

— Это еще не самое страшное, — продолжил Влад. — Я никому не рассказывал о том, что сейчас скажу тебе. Как-то раз мы были на очередной музыкально-артистической тусовке. Как всегда, все кружилось, галдело, передвигалось, исходило алкогольно-табачными парами, сквозь которые пробивался запах марихуаны. Это был настоящий притон, честное слово, настоящее дно, прикрытое дорогими тряпками тусовки. В одной из комнат я увидел женщину — она умирала. Это я сразу понял каким-то шестым чувством. Умирала она от передозировки. Я не знал что делать, я звал на помощь, но никто не обращал на меня внимания. Потом появилась Наталья.

«Вызови «скорую», она умирает!» — крикнул я ей, но она покачала головой: «Нельзя, иначе у хозяев будут неприятности». «Человек умирает!» — заорал я, но она только усмехнулась. «Это уже не человек», — бросила Наталья и исчезла.

Тогда я схватил эту девушку, поднял ее и заставил идти. Она еле-еле передвигала ногами. Я где-то читал, что тем, у кого передозировка, надо много ходить. Я вышел с ней из дома и побрел по ночным улицам, пытаясь остановить машины, но они проносились мимо. Однажды мимо нас пронеслась милицейская машина. Девушка уже не шла — я просто тащил ее на себе как мешок. И, как избавление, мне попалась машина «скорой помощи». Я встал у нее на пути, совершенно точно зная, что не сойду с места, даже если она не затормозит.

Влад замолчал. Пораженная ужасной картиной, Алиса не торопила его с продолжением рассказа.

— По счастью, «скорая» остановилась, девушку забрали, и я поехал домой. Я никому не сообщил об этом случае, а Наталья, появившаяся, как всегда, под утро, даже не вспомнила об этой девушке. Я словно прозрел — то, что я принимал за бабочку с алмазными крыльями, на самом деле оказалось страшным чудовищем. Я подал на развод. К счастью, я его получил. Мне часто снятся та ночь и несчастная девушка, которую я тащил на себе. Жива ли она? Этот груз вины я буду нести до конца моей жизни.

— Но ты сделал все, что мог! — возразила Алиса.

— Я еще долгое время не мог прийти в себя, были развод и скандал, длинные выяснения отношений между семьями, проклятия, сердечные приступы мамочки и прочее. Я знаю, как это бывает, когда кажется, что весь мир ополчился против тебя.

Алиса смотрела на Влада новыми глазами.

— Какой же ты! А я не знала! — воскликнула она. — Ну почему ты мне раньше этого не рассказал?

— А зачем? — грустно усмехнулся Влад и залпом допил остатки коньяка из рюмки.

Алиса встала со стула, подошла к Владу, присела перед ним на корточки и заглянула в глаза:

— Ты все сделал правильно. Не кори себя.

— А ты не гоняйся за химерами, никогда, иначе тоже крепко получишь по затылку. — Он погладил Алису по голове. — Эх, Аля, жизнь так непроста, иногда свои поступки мы можем по-настоящему оценить спустя годы. Я сильно болел после развода, душой болел. От тоски стал писать, меня это увлекло. Потом появилась ты.

— Владик, ты умный, благородный, замечательный! Таких, как ты, сегодня редко можно встретить.

— Милая моя, — Влад поднял ее за руку и посадил к себе на колени, — ко всем ты подходишь со своей жесткой меркой — благороден или нет.

— Неправильно! — запротестовала Алиса.

— Правильно. А еще жестче ты судишь себя. В тебе живет моралист в хорошем смысле этого слова. Ты можешь жить только среди правильных людей, а совершившие, на твой взгляд, неэтичные поступки граждане навсегда изгоняются из памяти, Так? Ты и меня готова была выбросить на свалку истории, я прав?

Алиса почувствовала, что краснеет, и заерзала на коленях Влада.

— В последнее время ты так изводил меня своими шуточками…

— Аля, ведь мы когда-то договаривались пожениться, помнишь? — Влад серьезно заглянул ей в глаза.

— Владик, ты мой самый добрый, самый лучший друг, я тебя очень люблю, — горячо произнесла Алиса, — но замуж я не хочу. Ни за кого.

— Зря. А я хочу жениться.

— Так женись.

— Эх, Аля, глупая ты! — вздохнул Артемьев, отпуская Алису.

— Пойдем, Влад, поймай мне такси, уже поздно.

Перед тем как посадить Алису в такси, Влад притянул ее к себе и, глядя прямо в глаза, с отчаянием произнес:

— Если бы ты меня хоть немного любила!

Эта фраза звучала в ушах Алисы всю дорогу до дома. Она машинально расплатилась с таксистом, набрала код домофона, поднялась на лифте на свой этаж.

Накинув теплый халат, перед тем как лечь, подошла к окну. Дом напротив спал. И не мудрено — второй час ночи. И только окно Ксении Александровны светилось оранжевым светлячком. В зыбкости, неустойчивости происходящего с Алисой в этом мире-сне ровный оранжевый огонь показался реальным маяком. Там, куда он звал, жили нормальные простые люди; они любили друг друга, берегли семью, хранили традиции и самое главное — ждали ее. Это была единственная гавань, где потрепанное штормом событий суденышко Алисы могло найти приют и спокойствие.

Она легла, погасила свет и, закинув руки за голову, принялась размышлять. Разве спокойствия хотелось ей сегодня? Она перевернулась на бок и закрыла глаза. Вспомнился рассказ Влада. Бедный Артемьев! Какая рана у него на сердце! Эта история с женой… Алиса поежилась. Правда, что от любви до ненависти один шаг. Любить женщину, потом прозреть и увидеть в ней нелюдь… Нет, любовь — это страшная вещь. Прошло много лет, а во Владе все еще живет старый страх, Алиса давно это чувствовала. Вся его помпа, разговоры о писательской миссии на самом деле не более чем попытка убежать от самого себя, спрятать от других свою боль. Влад — добрый, правда, немного прямолинейный, но талантливый. Это бесспорно.

Она приподнялась на локте и посмотрела на циферблат будильника — половина четвертого, а ей все не спится. Да, с ней в последнее время что-то происходит. То не спит две ночи подряд, то снятся кошмары, пугающие до сих пор реальностью пророчеств. Интересно, снятся ли сны президентам?

«Семейные традиции»

В этот день Алисе предстояло интервью в прямом эфире на радиостанции «Взгляд». Пока добиралась до здания, где располагалась студия, Алиса успела обдумать различные ответы на предполагаемые вопросы, в принципе она была готова к любым неожиданностям. Но все равно очень волновалась. Получив пропуск, поднявшись на лифте на четвертый этаж, где располагалась студия, Алиса все еще не догадывалась о том, кого ей предстоит встретить. В шумной бестолковой суете студии к растерянно улыбающейся Алисе подошла Жанна, та самая журналистка, с которой она подружилась во время президентской поездки.

— Здравствуй, красавица! — Жанна легко прикоснулась губами к щеке Алисы. — Я хотела сделать тебе сюрприз.

— Тебе он вполне удался. Как дела? У вас здесь так шумно! Что я должна говорить? Мы сможем потом выпить чашку кофе? — Вопросы сыпались из Алисы, как горох из рваного пакета. Она была очень рада видеть Жанну, ведь она напоминала ей удивительные дни…

— Давай пока поговорим о деле, — предложила Жанна. — На всякий случай сообщаю, что в прямом эфире ничего страшного нет. Я тебя спрошу о том, как ты достигла успеха, ты расскажешь о газете, о том, какой у тебя график…

— Убийственный!

— Вот об этом и скажешь. Осталось пять секунд, пойдем в студию.

Они поднялись, прошли в студию, из которой поспешно выходил ведущий программы новостей. Усевшись за стол, покрытый зеленым сукном, посредине которого возвышался микрофон, Жанна помогла закрепить Алисе наушник и за секунду до того, как загорелось табло «Микрофон включен», шепнула:

— Удачи!

Алиса кивнула.

— В свои тридцать лет Алиса Раевская считается деловой женщиной — она выпускает газету «Семейные традиции», о которой уже многие знают и, я уверена, которую с удовольствием читают. При этом Алиса — блестящий журналист, хотя и не имеет специального образования. Как ты пришла в журналистику?

Глубоко вздохнув, Алиса ответила:

— Я начинала свою журналистскую практику еще в стенах альма-матер — писала в студенческую многотиражку филфака МГУ. Потом долгое время работала в бюро переводов, совершенно случайно одно издательство пригласило меня перевести книгу с английского языка. Потом еще одну, и еще. Параллельно я публиковала маленькие статьи в разных газетах. Одну из них заметили, и мне предложили постоянную работу в небольшом развивающемся издании, газете «Дело для всех».

— Было ли приглашение стать шеф-редактором газеты «Семейные традиции» твоим счастливым шансом?

— В какой-то степени да, — пожав плечами, ответила Алиса.

— Есть ли у твоей газеты основная идея, главная тема?

— Безусловно. Мы живем как в огромных муравейниках, состоящих из стандартных квартир, забитых товарами массового потребления. Ничто не напоминает о традициях, о прошлом, не вселяет чувство уверенности в завтрашнем дне. — Неожиданно для себя Алиса процитировала фразу Ксении Александровны, с радостью понимая, что она наконец нащупала, определила миссию газеты, которая теперь определит и ее дальнейший путь, и уверенно продолжала: — По большому счету мы не испытываем удовлетворения, живя в стандартных квартирах, окруженные стандартными, пусть даже очень фирменными и качественными, вещами. Люди все чаще хотят придать вещам личный оттенок, а жилью индивидуальные черты, сделать его более функциональным и уютным.

Высказав это, Алиса удовлетворенно откинулась на спинку стула. Она наконец нашла! Теперь у нее есть миссия газеты.

Автоматически Алиса ответила на следующие вопросы Жанны, все время прислушиваясь к себе, — осталось ли это праздничное ощущение открытия?

— Молодец, говорила хорошо и спокойно, — похвалила Жанна Алису после эфира. — Знаешь, я ведь читаю твои «Семейные традиции», есть в них что-то такое, что заставляет вспоминать старые, какие-то забытые добрые запахи, истертый корешок книги детства «Бегущая по волнам», вкус бабушкиного жаркого… Хотя, если говорить профессионально, над газетой надо еще работать и работать. Ты сама сегодня себе такую программу выдала, что я даже рот открыла. А сколько семей сохранили еще эти пресловутые традиции?

— По крайней мере я могу назвать тебе одну семью! Уникальную! Хочешь, познакомлю?

— Обязательно, но не сейчас, у меня через десять секунд программа. Позвони мне лучше сама, не пропадай. — И, помедлив, Жанна добавила: — Есть что-то в тебе… Милая ты, очень милая! Давай я тебя поцелую! Не пропадай из виду!

Они расцеловались, Жанна скорым шагом вернулась в студию, а Алиса медленно пошла к выходу. Открытие того, что должна сделать газета, ее взволновало. Она быстрым шагом шла по улице, стараясь удержать в душе приподнятое настроение. Проходя мимо антикварного магазина; она пару минут постояла в задумчивости у витрины, а потом решительно открыла стеклянную дверь. Мелодичный колокольчик звякнул у двери, на Алису пахнул запах старинных вещей. В магазине было пусто, Алиса с любопытством огляделась.

— Да? — Из-под прилавка вынырнул сморщенный старичок в сером халате. — Вы что-то хотели бы приобрести?

— Нет, — честно ответила Алиса, — мне это не по карману. Я пришла полюбоваться. Ведь такие вещи, как здесь, можно увидеть только в музее или на картинке.

— Да, — потирая руки, кивнул головой старичок, — сейчас такие вещи позволить себе может не каждый. Я же помню еще те времена, когда на сталинском аукционе тридцатых годов за две тысячи рублей можно было купить на вес екатерининские табакерки с эмалями и камнями. Теперь такая коллекция есть у жены тогдашнего американского посла, а наши искусствоведы плачут.

— Как вы думаете, зачем люди покупают антиквариат? — низко нагнувшись над стеклянной витриной, спросила Алиса. — Зачем им старые ножи и вилки с костяными ручками, вот эти чернильные приборы — сейчас же такими ручками никто не пишет!

Старичок потер пальцем нос и задумался:

— Люди интуитивно чувствуют, что связь между поколениями утрачена. Покупая старинные вещи, они пытаются компенсировать это. Ведь все имущество наших людей — стенки из ДСП, софа, пара кресел, кухня из пластика. В домах Франции, например, прекрасно уживаются друг с другом комод эпохи Людовика Четырнадцатого, кофейный сервиз эпохи Людовика Шестнадцатого и стул пятнадцатого века. Смешение стилей в интерьере вмещает в себя все: семейные традиции, любовь к старым предметам, смену поколений.

— Семейные традиции, — подхватила Алиса.

— Да-да… — Старичок внимательно посмотрел на нее.

— Семейные традиции, — повторила Алиса и с волнением огляделась вокруг.

— Может, что-нибудь присмотрите себе? Начинать никогда не поздно, — предложил старичок.

Воодушевление охватило Алису.

— Да я бы с удовольствием, но что? — Взгляд ее скользил по старым гравюрам, шелковым веерам, фарфоровым вазам, иконам, статуэткам и серебряным кувшинам.

— Сейчас! — Старичок вновь исчез под прилавком. — Вот, — вынырнул он через секунду, бережно держа морщинистыми пальцами хрупкую чашечку на ножке и блюдечко. — Не самая редкая антикварная вещь, но для начала вполне сгодится. Конец девятнадцатого века, все, что осталось от сервиза на двадцать восемь персон. Посмотрите, какой тонкий фарфор. Это не бисквитный, а костяной. — Глядя на непонимающее лицо Алисы, продавец пояснил: — Костяной фарфор содержит в глиняной массе пятьдесят процентов размельченной кости голени животного, делая изделие легким, изящным и прочным. Однако даже прочный фарфор не выдержал революций, войн, скупок.

С любопытством Алиса повертела перед глазами хрупкую чашечку, любуясь изящным цветком шиповника на золотистой ветке.

— Владелец отдает недорого, всего шестьсот рублей.

— У меня с собой всего пятьсот рублей, — растерянно пробормотала Алиса, ставя чашечку на прилавок.

Старичок махнул рукой:

— Ладно, я договорюсь с владельцем сам. Берите за пятьсот!

Дома Алиса осторожно распаковала любовно завернутые в несколько слоев бумаги чашку и блюдце и поставила на обеденный стол в гостиной. Полировка отразила изящные формы чашечки. «Кому принадлежал этот сервиз?» — задумалась Алиса. Она представила пышность парадного стола, накрытого на двадцать восемь персон, сияние серебра, влажное дыхание роз, специально срезанных к столу, и нежно-розовые цветы шиповника на золотистых ножках, повторенные многократно во всех предметах обеденной сервировки. Была ли это дворянская семья? Или купеческая? Где они, эти семейные традиции? Кто сохранил эту чашечку с блюдцем? Через сколько рук они прошли? А если найти настоящего владельца и поговорить с ним?

Алиса коснулась гладкой поверхности фарфора. «Такая хрупкая, что даже жалко пользоваться. Пусть красуется на полке как начало моей коллекции. А пить из нее буду только в самые ответственные моменты в жизни, — решила Алиса, бережно пристраивая чашку на полку в серванте. — Завтра надо будет показать Ксении Александровне».

Вечерело. Работать не хотелось — возбуждение от интервью на радио еще бродило в ней и требовало выхода. В квартире было тихо, чисто и пусто. Но Алиса не чувствовала одиночества — она с детства привыкла развлекать себя сама, и ей никогда не было скучно. В отсутствие родителей, без дедушек и бабушек Алиса занимала себя удивительными сказками. Она придумывала фантастические хроники вымышленных королевств, часами обдумывала времяпрепровождение того или иного монарха, законы его государства, цвета королевских штандартов. Тетрадки с хрониками множились, в ней обнаружился дар рассказчицы с легким, остроумным слогом. При этом Алиса совсем не была книжным червем — кроме занятий спортом, она писала для всех школьных праздников сценарии, режиссировала их и сама же в них выступала. Вокруг нее всегда было много друзей и поклонников, но случалось, что они куда-то пропадали, как сейчас. Однако Алиса умела жить одна, не испытывая дискомфорта. Так же хорошо она умела ладить с разными людьми в больших компаниях.

Она решительно встала, открыла стенной шкаф и вытащила свои коньки. Сколько она не стояла на льду? Лет восемь, а то и все десять. Алиса погладила чуть шершавую поверхность ботинок. С каким трудом пришлось доставать эти швейцарские коньки из натуральной кожи, с дутым языком, специальными стельками! Ведь коньки — это главное для спортсмена. В них она получила первую золотую юниорскую медаль, в них откатала свою последнюю программу. А потом ушла из спорта. Совсем. Надо было выбирать — спорт или МГУ. В первом случае — неизвестность и травмы. Во втором — предсказуемость и реальная профессия. И Алиса поступила на филфак.

Алиса поспешно оделась, взяла коньки под мышку и вышла из дома. На стадионе «Искра» каждый год заливали отличный каток, куда съезжались взрослые и дети из всех близлежащих районов. Собственно, именно на этом катке маленькую девочку заметил тренер по фигурному катанию и пригласил в секцию. Отсюда началась ее спортивная карьера. Алиса с ностальгией вспоминала давние годы, полные честолюбивых надежд на победу и огорчений потому, что ей не удавались прыжки. Школа была сильной, а вот прыжки…

На катке было многолюдно. Огромные прожекторы вовсю заливали светом блестящий, исполосованный лезвиями каток, мальчишки с грохотом лупили по шайбам, девочки и их мамы степенно обкатывали дальние концы катка, а в центре совсем пожилой дядечка в послевоенных «гагах» стремительно нарезал круг за кругом. Алиса присела на скамейку. Как далеко она ушла от тех дней, когда лед был ее единственным увлечением! Надев коньки, с неожиданной робостью она ступила на лед. Какое странное ощущение! Алиса прислушивалась к себе, в то время как ноги сами стали вспоминать вымуштрованную годами науку. Подсечка, дорожка шагов, «кораблик», пируэт — вскоре за стремительными движениями фигуристки в синей куртке и желтой шапочке стал наблюдать весь каток. Алиса наслаждалась движениями, морозным воздухом, звуком, с которым лезвия коньков распарывали поверхность серебристого льда. Радуясь бездумному скольжению, она вспоминала сегодняшнее интервью, оценивала, насколько точными были ее ответы, потом мысленно вновь представила свое новое приобретение, антикварную чашечку, а потом ей в голову пришла неожиданная мысль — скорее всего это был вопрос, четкий и колючий.

Разбрызгивая крошки льда, Алиса резко затормозила. «А кому достанется эта чашечка, когда меня не будет? Кто будет продолжать мои семейные традиции?» И она представила далекое будущее, себя, одинокую сухую старушку, и службу ликвидации старых вещей, или как там ее еще называют, которая бесстрастно погрузит после ее смерти нехитрые пожитки в контейнер и отвезет на свалку. И полетят туда фарфоровая антикварная чашечка, ее рукописи, альбом с фотографиями, выпускное платье, письма дедушки с фронта, любимые зачитанные книги… Алиса передернула плечами, ей стало очень холодно и страшно. Поскрипывание лезвий коньков показалось ей неприятным скрежетом, а песня, далеко разносимая громкоговорителем, гудела и лязгала, так, что она не могла разобрать в ней ни одного слова. Но потом Алиса одернула себя: ей всего тридцать лет! У нее есть любимое дело, появятся единомышленники и, может, даже ученики. Нет, о старости думать рано! И словно ставя точку в конце своих грустных размышлений, Алиса сделала красивый разворот и комбинацию из прыжков, среди которых был непокорный когда-то «ритбергер».

Ксения Александровна

— Поздравляю с замечательным приобретением, — рассматривая антикварную чашечку, одобрила Ксения Александровна на следующий день. — Настоящий фарфор, действительно девятнадцатый век, не подделка. Молодец, Алиса, у вас хороший вкус.

Алиса почувствовала себя невероятно польщенной, словно это был самый важный комплимент в ее жизни. Почему-то именно в доме Богатыревых на Алису снисходило такое спокойствие, как будто здесь было самое защищенное место на земле, где можно просто сидеть за круглым столом, покрытым скатертью с дубовыми листьями, вышитыми по краю, тихонько улыбаться своим мыслям за чашкой чая и молчать. Кремовые шторы наглухо защищали комнату от любопытных глаз соседей, живущих в доме напротив. Казалось, Ксения Александровна и Никита взяли над ней шефство — они опекали ее, старались удобно усадить, вкусно накормить, были деликатны и ненавязчивы.

Больше всего Алиса ценила вечера, когда Богатырева вспоминала о старине. Случалось это чаще всего в отсутствие Никиты, словно мать стеснялась вспоминать давние события при сыне.

— Знаете, я на днях прочитала в газете, что в Москве существуют районы, где исторически накапливалась черная энергия.

— Интересно, какие?

— Всех я не запомнила, но вот о двух расскажу. Во-первых, это Чертолье — район Пречистенки. Название говорит само за себя, по преданию, в подземелье находились пыточные камеры Ивана Грозного. Второй район — Ходынка. В этом районе я родилась, и наша семья долго жила в так называемом военном городке. Это дома-пятиэтажки, построенные сразу после войны для офицеров и их семей. Пятиэтажки образовывали большие дворы, отделенные от других дворов коваными чугунными заборами, украшенными красными звездами. В нашем дворе были дом летчиков, дом офицеров-общевойсковиков и дом моряков. Впрочем, с домом моряков никто не дружил. Наш дом практически вплотную примыкал к Ходынке. Разделяли их только забор и ряд гаражей — примерно как наши дома сейчас. Сколько себя помню, никто не решался вечером зайти на ту сторону дома, даже если с балкона ветер сносил простыню. Та сторона была неосвещенной и поэтому казалась какой-то пугающей. Думаю, злые духи Ходынки не окончательно успокоились, потому что в наших домах творилось всякое — одним словом, чудеса.

— Хм… — Алиса постаралась тактично удержать смешок. — Ксения Александровна, вы верите в мистику?

— Я всегда верила в чудо. Мистика — обратная его сторона.

— Зато я верю в астрологию. Знаете ли вы, что двенадцать станций Кольцевой дороги, по мнению астролога Глобы, вписываются в зодиакальные сектора Москвы?

— А что это значит?

— Каждая станция Кольцевой дороги соответствует одному знаку зодиака, и вся прилегающая к ней территория как бы привязана к этому знаку. Вот, например, Ходынское поле — зона Скорпиона. Символ Скорпиона — зверь в клетке или паук, ткущий сеть. Это мятежный дух, непокорность, управление энергиями больших коллективов. В этом же секторе находятся Пресня, Трехгорка, зоопарк. Скорпион, видимо, не давал покоя своей мятежной энергией всем живущим в военном городке у Ходынки…

— Короче, вы мне не верите. Совсем как Никита!

— Да нет, мне интересно. А что дальше?

— Когда мне было лет десять, я видела привидение. Отец считал, что я все придумала, он был настоящим военным, прошел войну, и чудеса для него не существовали. А мама… Она сделала вид, что ничего особенного не случилось, но я видела, что она поверила. Со мной больше ничего такого не происходило, но вот у соседей…

— А что у соседей? — Алиса почувствовала, как мурашки побежали по телу.

— У моего одноклассника, соседа, ночью вдруг заиграл проигрыватель. Вообразите: ночь, он спит, вдруг проигрыватель включается, иголка падает на пластинку, и громко звучит музыка.

— И что это было?

— Никто не знает.

— А еще?

— Ага, вас уже разбирает любопытство! Разное случалось в нашем доме — люди ни с того ни с сего сходили с ума, болели, умирали, в одной квартире собака, огромная овчарка, бросилась вниз с балкона четвертого этажа.

— Ужас!

— Ладно, не буду пугать, только это правда. Так мы жили у знаменитой Ходынки. Наших домов уже нет, их снесли, однако, когда я бываю в том районе, мне всегда грустно. Интересно, как живется там нынешним жильцам? Лучше расскажу забавный случай. В доме напротив занимал квартиру сапожник. Мы с мамой бегали к нему заказывать ботики и туфли, и шил он их, надо заметить, великолепно. Но на самом деле был он не сапожник, а генерал, бывший кавалерист. Жил он в одиночестве в огромной пятикомнатной, абсолютно пустой квартире. Единственной ценностью в этой квартире был его большой, во всю стену, портрет, где он запечатлен во всей своей кавалерийской красе. Потому что пил он как сапожник и запомнился мне в неизменной синей майке и кожаном фартуке. — Она улыбнулась рассеянной, далекой улыбкой и добавила: — В этом же доме жил отец Никиты, мой будущий муж. Странно, что мы выросли вместе в одном дворе, а заметили друг друга, только когда нам было около двадцати. Мы поженились, уехали под Новгород, но Никита родился в Москве, он еще должен помнить наш двор.

В тот вечер Алисе все-таки удалось уговорить Богатыреву написать две маленькие заметки: поделиться рецептом одного фирменного пирога и вспомнить историю старого московского двора. К удовольствию Алисы и радости Ксении Александровны, читатели по достоинству оценили новый материал, и незаметно для себя Ксения Александровна увлеклась работой в газете. Вскоре она стала ведущей двух рубрик: «Уютный дом» и «Сладкая жизнь». Ее дельные советы и редкая задушевность разговора с читателями были замечены.

— У мамы удивительный дар, — кивал Никита в ответ на восторженные эпитеты Алисы. — На балконе цветы и зелень вырастают пышными и крепкими, скатерти вышиты оригинальными орнаментами, гости всегда получают конверты с шутливыми пожеланиями или маленькие подарки, запеченные в пирожках, вот и статьи стали получаться замечательными.

— Ты знаешь, — призналась Алиса, — когда я впервые пришла к вам, я даже не поверила своим глазам. Ваша квартира была точной копией того чудесного теплого дома, который я выдумала себе когда-то!

— Да, — согласился Никита, — я ни за что не променял бы свой дом, не стены, не бетонную коробку, а именно дом, на что-то другое — загородный особняк, шикарную новую квартиру.

— И ты прав! — кивнула Алиса. — Это настоящая тема для статьи «Что делает обычную бетонную коробку настоящим домом». Как тебе название статьи?

Название статьи Никита одобрил.

Никита

Единственное, что не укладывалось в рамки сложившихся дружеских отношений, — это быстрые взгляды карих глаз Никиты, которые время от времени Алиса ловила на себе. Ксения Александровна, видимо, тоже заметила новое отношение сына к Алисе, но тактично не вмешивалась, предоставив событиям возможность развиваться своим чередом.

— Ксения Александровна, расскажите мне о Никите, — однажды попросила Алиса. — Я ведь фактически ничего о нем не знаю! Какой он?

Ксения Александровна рассеянно улыбнулась:

— Какой? Сначала это был тихий домашний ребенок, отличник. Потом с пятого класса моего тихоню как подменили — что ни день, то драка; появились двойки по поведению; меня стали вызывать к директору. Оказывается, Никита объявил себя вторым Робин Гудом и встал на защиту слабых. На уроках он дерзил учителям, задавал каверзные вопросы, любил ставить их в тупик. Потом он просто ушел на улицу — завел компанию, стал играть на гитаре. Я ужасно переживала, писала длинные письма его отцу, что мне одной не справиться с буйным, непослушным подростком, когда у него переходный период. А потом все как-то незаметно наладилось. Никита снова почувствовал интерес к наукам, начал заниматься, поступил в институт, стал играть в институтской команде в волейбол, был капитаном команды КВН. Он очень остроумный, умеет рассмешить. Увлекался живописью, музыкой, много читал. Он любил шумные компании, праздники. Самым большим счастьем для меня было, когда Никита оставался дома, со мной.

— Из этого можно сделать вывод, что дома он бывал не часто, — вставила Алиса.

— Да, не часто. Однако после гибели отца он совершенно изменился. Я почти год жила как под водой — ничего не видела, не слышала, все делала автоматически. Ему пришлось стать главой семьи. Для Никиты тот год тоже не прошел даром: жизнь в нем словно замедлилась, он стал уравновешенным, спокойным, иногда даже медлительным.

— А его жена?.. — отважно спросила Алиса и смутилась.

Богатырева покачала головой:

— Никита был сильно увлечен, страстно влюблен, если хотите. Инна была красива нереальной, фантастической красотой. От нее всегда исходили волны опасности, как от ядовитого цветка, который привлекает своим запахом и цветом насекомых, а потом убивает их. Высшей ценностью для Инны была только она сама. Она была неглупа, неплохо воспитана, работала референтом в итальянской фирме. После полугодовой стажировки в Италии она объявила, что ей срочно нужен развод. Честно говоря, я ожидала, что брак Никиты закончится катастрофой. Он был глубоко уязвлен, хотя старался не показывать этого. Он спокоен, уравновешен, весел, но пламя, которое всегда угадывалось в нем, по-прежнему бушует где-то глубоко внутри, может, даже с большей силой. Я вижу, что сейчас в его душе идет какая-то скрытая работа, и я немного боюсь этого.

Больше к этому разговору ни Алиса, ни Ксения Александровна не возвращались. Однажды Никита, чуть смущаясь, передал Алисе листочек с набранным на компьютере текстом.

— Вот, — смутился он, — я в детстве любил собирать самолеты, корабли и машины. Если мальчишкам будет интересно, могу писать об этом регулярно.

— Отлично! — сказала Алиса, пробежав глазами первые строчки текста. — Великолепно! У нас есть рубрика «Детская комната», но пока мы давали материал о куклах и мягкой игрушке. Материал для мальчишек нам так нужен! Спасибо! — И она чмокнула его в щеку.

— Хотел бы я что-нибудь любить так, как ты любишь свою газету, — улыбнулся Никита.

— Никита, ты что? — изумилась Алиса. — Ведь это уже не мое личное дело, я бы даже назвала это в том числе и вашим семейным предприятием, ведь теперь вы работаете вместе со мной. У нас в газете сложился замечательный коллектив. Вот, например, Стасик и Витя, дизайнеры-верстальщики, очень работоспособные ребята. Леночка Иванова — молодая журналистка, Аня Величко — журналистка, которую я пригласила из «Дела для всех». Корректор Дмитрий Иванович — инвалид войны, человек с удивительной судьбой. Мила Короткевич всю жизнь проработала на телевидении, а это как наркотик. Сейчас она сидит в одной комнате со мной, решает административные вопросы, пишет заметки, но я вижу, что она тоскует по телевидению! И администратор из нее никакой, это я давно поняла, и сама она решить ничего не может, ждет, когда ей дадут четкие указания. Она терпит, и я терплю.

— Слушай, да она просто классический трутень! — воскликнул Никита. — Нельзя же быть такой мамочкой для всех!

— Ты не прав! — горячилась Алиса. — Мила старается исполнять все мои указания.

— Да? — Никита насмешливо поднял бровь. — Скажи тогда, чем конкретно она занимается?

— Она пишет заметки, звонит в разные организации, отправляет факсы…

— Ого! — рассмеялся молодой человек.

— Никита, — разозлилась Алиса, — мне кажется, что сейчас ты лезешь не в свое дело.

— Как? — притворно удивился Никита. — Ты же только что предупредила, что это наше совместное семейное предприятие. И не злись. — Он положил ладонь на руку Алисы, и она почувствовала горячий ток, исходящий от него.

Когда-то так уже было, она помнила… Когда? Наяву или во сне? Голова закружилась, и Алиса не слышала Никиту, вглядываясь изо всех сил в черные зрачки.

— Ты меня слышишь? — донеслось до нее издалека.

Усилием воли Алиса сбросила оцепенение и кивнула.

— Так вот, как менеджер по работе с клиентами, я могу тебе подсказать кое-что. У тебя должны работать люди с различными талантами и способностями, взаимно дополняющие друг друга. Все должны быть преданы одной идее, одной миссии. Каждый должен быть занят по горло и чувствовать одновременно ответственность за свое дело. А если все работают как Бог на душу положит и знают, что в результате за все ответит Алиса, это уже богадельня, а не предприятие. Вот твоя Мила, она отвечает за свою работу?

— Отвечает, — неуверенно сказала Алиса.

— Понятно, — кивнул Никита. — Ни за что она не отвечает. Уселась верхом и ножки свесила.

— Никита, — вмешалась в разговор Ксения Александровна, — так нельзя. Что ты налетел на Алису как коршун?

— Терпеть не могу, когда другие считают себя умнее других и пользуются чужим капиталом.

— Пойдем погуляем. Последние дни зимы, а мороз как на Рождество.

— Идите проветритесь, а к вашему приходу я бульон с пирожками сделаю, — подхватила Ксения Александровна.

Алиса надела куртку, учтиво поданную ей Никитой, и послушно вышла из квартиры.

— Куда отправимся? — без энтузиазма осведомилась она, ступая по хрустящему снегу.

— Давай куда-нибудь в кино или в кафе, куда ты хочешь?

— Ах, мне все равно, хоть в Третьяковскую галерею!

— Точно! Вот туда и поедем! Ты когда там была в последний раз?

— Не помню.

— Вот-вот! Поехали, прикоснемся к настоящему искусству!

По дороге Никита говорил один, Алиса время от времени вставляла односложные реплики. Никита оказался неутомимым рассказчиком. Алису поразило, как легко он менял темы — так много он знал. То среди разговора он начинал излагать взгляды на перспективы развития евро, то на проблему создания искусственного мозга, то, скорчив смешную мину, передразнивал кого-то из своих коллег, то шепеляво сыпал заумными словами, и мгновенно возникал образ популярного телеведущего. И все это не отрываясь от руля автомобиля, который он виртуозно вел в густом воскресном потоке машин. Никита был лихачом.

В Третьяковской галерее они почти не разговаривали. Алиса вглядывалась в полотна, словно расшифровывая скрытые в них послания. С каждым залом на душе Алисы становилось все легче. Когда же они остановились напротив «Демона» Врубеля, Никита впервые заговорил:

— «Демон» Врубеля — почти мистическая вещь. Она занимала художника всю жизнь, практически стоила ему жизни. Слышала об этом?

— Нет. — Алиса покачала головой, удивляясь неистовой страсти, звеневшей в голосе Никиты.

— Поводом для создания картины послужила опера Рубинштейна, поставленная в Киеве. Врубель начинает создавать своего демона — страдающего и скорбного духа. Потом он оставляет эту работу, знакомится с женщиной, работает над фресками в соборе. Демон трактуется художником уже как князь тьмы. Четыре года он был одержим своим демоном. Накопились холсты, с которыми художник переезжал из города в город, из квартиры в квартиру. Врубель сроднился с демоном, и он стал его духовным двойником. Когда Савва Мамонтов приютил художника и тот вновь принялся за демона, то появилось то, что ты видишь сейчас: юноша с подернутыми тоской глазами, лирический образ. Но даже после этого Врубель не бросил работу над картиной. — Никита посмотрел на Алису сверкающими глазами. Затаив дыхание, Алиса следила за ним, удивляясь внезапному перевоплощению такого привычно спокойного мужчины. Оказывается, она его плохо знала. Сейчас Никита — это страждущий, тоскующий художник, и от этого у нее по спине побежали мурашки, потому что она чувствует, что у этой истории страшный конец.

— Врубель создает демона летящего, демона сидящего… И на десять лет бросает эту работу. Он женится, у него растет сын, художник по-настоящему счастлив. Смерть ребенка, напряженное душевное состояние вновь вызывают из небытия облик демона. Демон уже видится художнику поверженным — лежащим на скале или в горной пропасти. Художник заболевает психически — страдает от галлюцинаций, словно силы тьмы не могут простить ему, что он изобразил их предводителя поверженным. И слепнет он после явления к нему в видении некоего серафима, острым ножом выколовшего ему глаза.

Алиса удивленно всматривалась в лицо Никиты: как он артистичен, как много знает! Никита, казалось, все еще витал в облаках своей фантазии, таким отсутствующим был его вид. Спускаясь в гардероб, Алиса удивленно протянула:

— Я даже не предполагала, что у тебя такая увлекающаяся натура!

— Есть немного, — согласился Никита. — Одно время я много занимался волейболом, потом остыл. Затем буквально влюбился в живопись — измарал, наверное, тонну бумаги. Хорошо, что много читал, экономил, но покупал альбомы по искусству, разыскивал мемуары, биографии художников. Мне все-таки ближе наши, передвижники. А тебе?

— Я не могу быть достойным собеседником в разговоре о живописи, но Серов, Шишкин, Крамской, Айвазовский мне близки.

— Ага! Так вот, от них я потянулся к «могучей кучке» и стал завсегдатаем консерватории — Мусоргский, Чайковский, Бородин, Рубинштейн… Тебе интересно?

— Да. А что происходит, когда твое увлечение остывает?

— Увлечение остывает, но память остается навсегда. — Он галантно открыл Алисе дверь машины.

Уже в автомобиле, вспоминая «Демона», Алиса произнесла:

— Все-таки страшно быть гением, это бремя, которое могут нести далеко не все.

— Страшно не это. Страшно отдаться одной-единственной идее и заболеть ею буквально на всю жизнь. Страшно не суметь вовремя остановиться. Я увлекающийся человек. Но есть вещи, которым нужно и можно быть преданным, а есть такие, поклонение которым похоже на фанатизм.

— Короче, не сотвори себе кумира. Ты к этому клонишь?

— Ты заболела своей газетой и ничего не замечаешь вокруг.

— Почему же? — обиделась Алиса.

Никита включил зажигание:

— Тебе так кажется. Вернее, все вещи в мире ты теперь воспринимаешь сквозь призму своего дела, и люди, находящиеся рядом, мало волнуют тебя.

— Ты не прав! — воскликнула Алиса, но ощущение близкого предательства вновь вернулось к ней.

— Прав, — криво усмехнулся Никита. — Алиса, дорогая, ты даже не представляешь, насколько я близок к истине!

Он помолчал, дожидаясь от Алисы ответа. Но она ничего не сказала, с отсутствующим видом глядя в окно. Никита досадливо кивнул и вдавил педаль газа в пол:

— Поехали, а то мама с пирожками уже заждалась!

Машина рванула с места, Алиса вцепилась в ремень безопасности:

— Так пирожки могут и не дождаться.

Блеснув белозубой улыбкой, Никита стал припоминать шоферские байки. Он так уморительно копировал знакомых ему людей, так артистично передавал их речь, что Алиса не могла удержаться от смеха.

— Теперь я понимаю, почему нам стали звонить тинейджеры, — отдышавшись от очередной шутки, призналась Алиса. — Ты превратил рубрику «Детская комната» в колонку приколов для подростков. Я, честное слово, ничего не могла с собой поделать, когда читала твою заметку: хохотала как безумная. Теперь я верю, что ты был капитаном команды КВН.

— Могла бы сразу догадаться, — притворно вздохнул Никита.

Тучи сгущаются

— Звонил Павел Игнатьевич, просил подготовить отчет за полгода, — безразлично сообщила Мила потрясающую новость. Алиса вцепилась рукой в край стола:

— Почему так рано? Ведь договорились же летом!

— Не знаю, — Мила пожала плечами, — может, планы у них самих поменялись? Там ведь ничего не поймешь…

— Понятно одно: коммерческий директор поддерживающей нас структуры чем-то недоволен, — качая головой, проговорила Алиса. — Хозяин вызывает меня на ковер.

— Вам принести кофе? — заботливо осведомилась Мила.

— Да, дорогая, если можно. Спасибо. — Алиса села за свой стол и сцепила руки. «Итак, они недовольны. Я догадываюсь, в чем дело. Нет рекламы, нет денег, нет окупаемости, хотя бы вполовину».

— Когда вы будете писать отчет? — Мила с осторожностью поставила чашку на стол Алисы.

— Сейчас. Помоги мне собрать данные по рекламе, отклики читателей, спонсорские договоры.

Работа пошла быстро. Отчет получался внушительный, аргументированный, но в душе Алисы вновь появилось чувство тревоги, то самое, которое не давало ей покоя во время последнего чаепития в редакции.

«В чем дело? — в который раз спрашивала себя Алиса, оглядывая кабинет. Мила прилежно щелкала клавишами компьютера, не глядя на шеф-редактора. — Тоже, наверное, переживает», — с симпатией подумала Алиса о помощнице и с оптимизмом сообщила:

— Спасибо тебе за подсказку. Я решила писать книгу о журналистах. Уже накопились кое-какие заметки, на пару глав хватит.

— Правда? — улыбнулась Мила. — Я рада.

До конца дня они безвылазно просидели над документами, пока в глазах не зарябило.

— Давай-ка пока никому ничего не рассказывать, — попросила Алиса помощницу, — не будем зря волновать ребят.

— Хорошо, — кивнула Мила. — Я никому ничего не скажу.

— Ты сейчас куда? В метро?

— Нет, — Мила отвела глаза в сторону, — меня должны встретить на машине.

— Ого! Ну ладно, жди свою машину, а я побежала. Хочу еще дома продумать свое выступление. Не переживай, Мила, выкарабкаемся!

На следующий день Алиса, одетая в деловой синий костюм, со строгой прической, сидела в приемной коммерческого директора, дожидаясь вызова. Секретарша бесстрастно стучала клавишами компьютера, отвечала по телефону и ни разу не обратила свой взор в сторону Алисы. Когда терпение у журналистки окончательно истощилось, дверь распахнулась, и Алису пригласили войти.

За столом сидели коммерческий директор и незнакомый Алисе жизнерадостный коротышка, которого ей никто не представил.

— Мы недовольны, — обрушил на шеф-редактора гнев хозяин газеты, — мы совсем недовольны! Где реклама? Где деньги? Вы что, всерьез решили, что мы будем вас содержать? Бесплатный сыр сами знаете где бывает. Пора зарабатывать деньги, мадам Раевская!

— Мы делаем все возможное, — попыталась объяснить Алиса.

— Возможное?! — От нее отмахнулись, как от надоедливой мухи. — Вы слишком щепетильны. Кому это надо? Послушайте меня: идет в руки реклама секс-шопов, ремонтных мастерских, сварочных аппаратов, станций очищения кишок — все надо брать!

— Но это противоречит тематике газеты! — Алисе едва удалось вставить слово.

— А это, дорогая, нам решать, — отрезал коротышка. — Вы совсем не занимаетесь газетой. Пишете книгу, работаете на чужое издание, а свое дело завалили… Короче, если через две недели мы не увидим новой концепции, можете распрощаться с газетой.

Алиса вышла из кабинета с красными щеками, словно ей надавали пощечин. Пока она ехала в редакцию, она думала о том, что этот новый год для нее несчастливый, что она сделала в прошлом году что-то не так, допустила ошибку или кого-то обидела. Все, что раньше представлялось ей таким ясным и четким, теперь стало терять свои очертания и стало расплывчатым.

В редакции Алиса прошлась по комнатам, с тоской думая о том, что угроза коммерческого директора — не пустые слова. А что она станет делать без своего дела? Как обычно бывает в стрессовых ситуациях, Алиса четко разложила сложившуюся ситуацию по частям, параллельно наводя порядок в рабочем столе и папках. Желание что-то разбирать, очищать и выбрасывать ненужное всегда овладевало ею, когда мысли разбегались, превращались в кашу и их необходимо было выстроить в нужном порядке, осмыслить происходящее и принять решение.

— Как прошло у Павла Игнатьевича? — Мила с участием наблюдала за манипуляциями шеф-редактора.

— Плохо, — отрывисто отозвалась Алиса.

Мила поправила бумаги на своем столе, всегда лежащие в образцовом порядке, и спросила привычно:

— Принести кофе?

— Давай, — согласилась Алиса. — Что это? — Она внезапно оторвалась от бумаг, когда Мила ставила чашку на стол.

— Что?

— Запах… Духи…

— Это мои новые духи.

— Ты купила те же духи, что и у меня? — удивилась Алиса. — Странно.

— Они мне нравятся, вот и купила, — с вызовом ответила Мила, отходя к своему столу.

— Да, но в прошлом месяце была такая же тушь, в позапрошлом — кофе той же марки, что и мой любимый…

— Вы нервничаете, вот вам и кажется, что все как в кривом зеркале, — миролюбиво пояснила Мила и, помолчав, обратилась просительным тоном: — Можно мне уйти пораньше, к зубному надо?

Алиса внимательно посмотрела вслед Миле, словно хотела лучше разглядеть ее — томные глубокие глаза, черные волосы, подстриженные в аккуратное каре, очень бледная кожа, узкие губы, которые она подкрашивает яркой помадой. Всегда непроницаемое выражение лица, словно маска. Фигура пропорциональная, хотя немного тяжелая. Что еще? Руки короткопалые, поэтому Мила постоянно холит длинные острые ногти, чтобы пальцы казались длиннее. Резковата, на замечание может ответить дерзостью… Алиса вздохнула — на то она и руководитель, чтобы уметь уживаться с разными людьми и заставлять их работать. А потом вспомнила слова Никиты. Быть может, она действительно плохой руководитель и дает из себя вить веревки? Но ведь она старается все сделать по справедливости: если едет на интересную конференцию или семинар, всегда берет Милу с собой, если сотрудникам необходимо куда-то отлучиться, всегда отпускает. Что-то она совсем отвлеклась от главного. Есть еще что-то, что не дает ей покоя. Какая-то фраза, брошенная коротышкой оптимистом, которая больно уколола ее, а потом забылась.

Алиса оделась и поехала домой, решив не мучить себя пустыми мыслями. Занимаясь привычными домашними делами, она вдруг со страхом подумала о том, что с отъездом мамы она оказалась почти что сиротой и ей некуда прийти и поплакаться, если жизнь уж слишком крепко ударяет по голове. Единственное место, где можно отогреться душой, — квартира в доме напротив. Иногда Алиса спрашивала себя — а что, если бы она не решилась прийти в новогоднюю ночь к Богатыревым? Что бы изменилось? Она наверняка бы помирилась с Драгомировыми, они бы вместе справили Рождество, и дальше жизнь пошла своим чередом.

— Алиса, на вас лица нет, что случилось? Вы больны? — озабоченно спросила Ксения Александровна, пропуская Алису в прихожую.

— Небольшие неприятности на работе, только и всего. Никита, привет!

— И что за неприятности? — Никита пристально взглянул на Алису.

— Сегодня меня вызывал к себе наш хозяин. Странно, но пока я работала с авторами и дизайнерами, носилась по торговым точкам, я совершенно упустила из виду, что у нас есть хозяин. То есть я, конечно, помнила, что мы должны выйти на окупаемость, серьезные бизнесмены денег просто так на ветер бросать не станут. Но как добывать деньги, пока газета такая молодая?

Алиса вскочила с дивана и принялась расхаживать по комнате.

— Любую рекламу мы размещать не можем. Газета у нас семейная! А они о рекламе игорных домов толкуют!

— Сейчас будет ужин, — заглянула в комнату Ксения Александровна.

— Сомневаюсь, что в состоянии что-то проглотить, — пробормотала Алиса.

— Да расскажи все по порядку! — крикнул Никита. — И сядь, не мельтеши! Тебя что, вызывали с отчетом?

— Да, но оказалось, что он им совсем не нужен. — Алиса задохнулась от новой догадки. — Они уже все знали! И про книгу, и про «Дело для всех»!

— От кого?

— От кого-то в редакции.

— Кто-то преподнес им твои новости, но с дурной стороны, так?

— Да. — Алиса расстроенно взглянула на Никиту.

— И что теперь?

— Хозяин долго бушевал, что его денежки зря разбазариваются, что я непозволительно роскошно живу, плачу высокие гонорары и не думаю о рекламе.

Они замолчали, помогая Ксении Александровне накрыть на стол.

— И что будет дальше? — не вытерпел Никита, отщипнув кусочек хлеба.

— Мне дали время, чтобы я успела поправить дела. Но почему-то мне кажется, что у них все уже решено.

— Как это? — в один голос спросили мать и сын.

— Я думаю, у них кто-то есть на примете. Кто-то свой.

— Алиса, давай не будем об этом думать. Если они, как ты говоришь, что-то уже решили, то нам остается одно — ждать.

— Никита, но ведь мне по-настоящему больно! Больно от того, что меня не оценили, что против меня плетут интриги, в то время как я старалась сделать как лучше. Я работала на газету не ради собственного тщеславия, не ради необъятных и не сдерживаемых никакой цензурой газетных полос, мол, пишу что хочу! Я писала для людей, это раз.

— А два? — Никита искоса взглянул на нее.

— А во-вторых, я очень хотела, чтобы люди, работающие со мной, были довольны.

— Алиса, дорогая, — голос Никиты стал низким и чуть хрипловатым, — ты — редкий человек. Ты — ангел-хранитель для многих людей, просто они этого не замечают. Они пользуются твоей энергией, без стука вваливаются в твою душу, а ты не можешь сказать «нет». Нельзя так открываться людям. Мне даже страшно за тебя.

— Никита, не пугай Алису! — Мать строго посмотрела на сына.

— Да нет, я не то хотел сказать. Ты выглядишь сильной, сдержанной, контролирующей все и вся. А в душе…

— Не надо, — Алиса отложила вилку, — не лезь в мою душу.

— Я не поэтому! — испугался Никита и беспомощно взглянул на мать.

— И потому тоже не надо. Извините, Ксения Александровна, я сыта. — Алиса встала и отошла к окну.

Несколько секунд Никита смотрел на нее, с непонятной жалостью отмечая ее ровную спину, горделивую посадку головы, словно она бросала вызов его только что произнесенным словам. Возникла неловкая пауза.

Ксения Александровна выразительно постучала пальцем по виску и вышла из комнаты.

— Алиса, — произнес покаянно Никита, подходя к ней, — прости меня, я глупость брякнул.

— Нет, — она покачала головой, — самое печальное, что ты прав. И еще — я догадываюсь, кто заварил всю эту кашу.

Она обернулась к нему и подняла потемневшие от горя глаза. Казалось, что сердце разрывается у нее в груди. Никита раскрыл объятия, и Алиса шагнула в них, надеясь найти там облегчение своей боли.

— Не волнуйся, я с тобой, а вместе мы обязательно что-нибудь придумаем, — шепнул Никита, легко гладя ее по голове.

Алиса отстранилась от него и, с силой проведя рукой по глазам, покачала головой:

— Нет, это мое дело. Зачем тебе в него впутываться?

— Потому что я хочу помочь. И потому что я полюбил тебя.

— Никита! — воскликнула Алиса. — Но…

— Не говори сейчас ничего. Если хочешь, забудь эти слова. Только позволь мне помочь тебе. Один в поле не воин. Давай сядем, — он повлек Алису за руку к дивану, — сядем и спокойно все обсудим, что нужно сделать.

В этот момент Алисе не хотелось уже ничего обсуждать и ни о чем думать. Вихрь мыслей закружился у нее в голове: Никита сказал, что любит ее, а она? Любит ли она его? Ей тоже надо что-то сказать, но слова словно примерзли к языку. Как расслабляюще действуют на нее эти кремовые шторы! Отлично отполированная мебель орехового дерева стала расти в размерах. Что это? Елку давно выбросили, а она как будто слышит звон елочных шаров. Веки Алисы отяжелели, а голова опустилась на плечо Никиты.

— Что с ней? — испугалась Ксения Александровна, входя в комнату.

— Тихо! Она уснула.

— Слишком переживает она за свою газету, бедная девочка. Сейчас я принесу плед, пусть поспит.

— Девочка моя любимая, — прошептал Никита, осторожно устраивая Алису на диване и укрывая пледом, — самая любимая.

Конфликт

— Опять звонил Павел Игнатьевич, — озабоченно хмуря брови, сообщила в понедельник Мила.

— Да? — насторожилась Алиса. — Зачем, не сказал?

— Нет, — помедлив, отозвалась Мила, внимательно рассматривая свежевыкрашенные лаком экзотического цвета ногти.

— Что-то просил приготовить?

— Вроде нет, — Мила оторвалась от созерцания своих ногтей, — он приедет к трем.

— Хорошо. — Алиса со смешанным чувством страха и злости принялась за чтение статей, приготовленных авторами к следующему выпуску.

Она машинально отмечала красным ненужные места, правила, переставляла абзацы местами, а сама думала только об одном — еще не прошло недели с памятно неприятного разговора с коммерческим директором и коротышкой (кто же все-таки это был?), как Павел Игнатьевич собрался в редакцию. Явно, что он едет не за тем, чтобы выслушать идеи Алисы относительно привлечения рекламы. Тогда зачем? Алиса испытывала огромное желание позвонить Никите на службу и пожаловаться на очередные неприятности. Но присутствие Милы сдерживало этот порыв — стыдно показывать свою слабость перед подчиненными.

Только в обед, когда Мила отпросилась на полчаса, Алиса набрала нужный номер и попросила Никиту к телефону.

— Алиса? — Его голос звучал радостно и удивленно. — Ты мне звонишь, как это здорово!

— Никита, — облизав пересохшие губы, просипела Алиса и закашлялась, — у меня опять ЧП. Приезжает коммерческий директор с инспекцией. Я очень боюсь… — Она опять закашлялась.

— Что? Не слышно ничего! Алиса, что ты сказала? — закричал в трубку встревоженный Никита.

Невидимая рука сжала спазмом горло Алиса, слезы выступили на ее глазах, и она не могла больше произнести ни слова. Она положила трубку на рычаг и побежала в соседнюю комнату. Только большой глоток остывшего кофе вернул ей способность говорить.

— Так-так, шеф-редактор на месте, у кофеварки, — раздался голос Павла Игнатьевича. В распахнутом дорогом кашемировом пальто он стоял на пороге комнаты и наблюдал за Алисой.

— Я только что вышла. — Алиса услышала как будто со стороны не свой, извиняющийся голос.

— Понятно. Ну, как тут обстоят дела?

— Сюда, пожалуйста. — За спиной Павла Игнатьевича стояла Мила Короткевич и наманикюренным пальчиком манила коммерческого директора в кабинет.

«Вовремя появилась, — с облегчением подумала Алиса, — а то пришлось бы еще за нее истории выдумывать…»

— Показывайте мне вашу богадельню. — Коммерческий директор по-хозяйски пошел по коридору. — Кто чем занимается и с каким результатом?

Алиса провела его по комнатам редакции, знакомя с сотрудниками, их приветствия Павел Игнатьевич оставлял без ответа.

— Я слышал, у вас тут тусовки случаются, — усевшись на место Алисы, весело заметил коммерческий директор, — попойки разные.

— Что?! — Алиса схватилась рукой за горло. — Кто вам такое наплел?

— Она. — Павел Игнатьевич, прищурившись, ткнул пальцем в Милу, до сих пор тихо сидевшую за своим столом. — Но вы все-таки выбирайте выражения!

— Вот как… — Алиса опустилась на стул, стоявший посреди кабинета. — Я почему-то так и думала…

— И мы все пришли к выводу, что управлять газетой вы пока не можете. — Павел Игнатьевич пролистал стопку правленных Алисой страниц. — Не дозрели, не доросли. Может, вы неплохой журналист, но хватки руководителя у вас еще нет. Мы предлагаем оставить место шеф-редактора на время вакантным. Всех сотрудников предлагаем уволить. Вы набираете по согласованию с нами новых сотрудников, мы обсуждаем каждого кандидата… Из прежнего состава оставляем вас и ее. — Он снова ткнул пальцем в сторону Милы.

— В качестве кого? — спокойно поинтересовалась Алиса.

— Короткевич будет возглавлять процесс, голова на плечах у нее, кажется, есть… Вы будете литературным редактором. — Он снова помахал пачкой правленных Алисой статей и небрежно бросил их на стол.

— Нет, — Алиса поднялась со стула, — я не согласна.

— Да?! — комично удивился Павел Игнатьевич. — Не согласны? С чем?

— Я прошу вас не увольнять сотрудников. Понимаете, это уже сложившийся коллектив. Набирать новых, объяснять им концепцию газеты, обучать обойдется в конечном итоге дороже, чем поставить новые задачи перед старыми сотрудниками.

— Хм… — Павел Игнатьевич прищурился. — Звучит убедительно. — Он выразительно посмотрел в сторону Милы.

— И еще, — Алиса стиснула руки, — я хотела бы знать, как будет выглядеть концепция газеты будущего?

— А об этом всем сообщит новый руководитель, координатор проекта, так сказать, Людмила Короткевич. Соберите-ка всех сюда.

Алиса медленно вышла из кабинета. То, что она сейчас услышала, было невероятно, непостижимо. Как же она сама не догадалась? Нет, она чувствовала, что это Мила, но предпочитала обманывать себя.

— Что с вами? — участливо спросила корректор, выглядывая из своей комнаты.

— Анна Леонидовна, соберите, пожалуйста, всех ко мне в кабинет. Срочно.

«Надо что-то придумать. Мила, конечно, ловка, но не потянет. Жалко газету! — думала Алиса, возвращаясь в свой кабинет. Она села на свое место. Павел Игнатьевич стоял у стола Милы, что-то листал, хмыкая и водя пальцем по строкам. — Каково было ей играть свою роль! — без всякой неприязни размышляла Алиса. — Тайно собирать сведения, передавать их, рыться в компьютерных файлах. В лучших традициях шпионского романа. Чего же ей не хватало? Творчества, романтики? Заела рутина? Но почему она так?»

— Прошу минуту внимания. — Павел Игнатьевич обвел собравшихся сотрудников строгим взглядом. — В редакции произойдут некоторые изменения.

Пока он объявлял о нововведениях, Алиса с каменным выражением лица рассматривала Милу. «И зачем я ее жалею? — со злостью удивилась она сама себе. — Она же лишила меня смысла жизни. Интересно, что она сейчас испытывает? Вон какая розовая. Гордится, что обскакала меня. Ретивая лошадка. Но не потянет, нет, не потянет».

— Раевская, — голос коммерческого директора прогрохотал прямо у нее над головой, — скажите теперь вы.

— Что? — Алиса с недоумением посмотрела на Павла Игнатьевича.

— Что вы думаете теперь делать в связи с новым планом развития газеты?

Волна злости вдруг подхватила Алису и подняла вверх, кулаки сжались, и она вскочила со стула. Она знала это состояние. Обычно оно приходило к ней на соревнованиях, и Алиса любила его. Это была спортивная злость, азарт, которые помогали ей в спорте. Сегодня это чувство было непродуктивным, но от этого не менее насыщенным.

— Мне нечего сказать, — раздельно произнесла она. — Я ухожу из газеты.

Секунду в кабинете стояла тишина, которую первым нарушил коммерческий директор. Он издал странный булькающий звук, и все повернулись в его сторону. Павел Игнатьевич смеялся, низко наклонившись над листами бумаги, которые держал в руках.

— Как вам угодно, — отсмеявшись, заявил он. — Но счет не в вашу пользу, Раевская, один — ноль.

— Я с вами не играю, — холодно заметила Алиса, — я серьезно.

И через секунду она поняла, что окончательно отрезала себе пути отступления. Ее газеты больше не существовало.

Алиса

Наконец Павел Игнатьевич уехал. Алиса, стараясь не смотреть в сторону Милы, собрала в сумку свои вещи, памятные мелочи, прошлась в последний раз по комнатам редакции. Взволнованные и сбитые с толку сотрудники от души сокрушались по поводу решения Алисы, строили различные предположения о своем будущем и газеты, вновь сочувствовали Алисе и с опаской говорили о Миле. Когда церемония прощания была завершена и она покинула неказистое здание НИИ, оказалось, что ее силы совершенно иссякли и она с трудом могла передвигаться по смерзшимся со вчерашнего дня буграм снега на дороге. Алиса решила поймать такси, к счастью, машина остановилась почти что сразу. В голове кружился нестройный хоровод голосов, лиц, буквы сливались в пятна. Лоб горел, и Алиса опасалась, не заразилась ли она гриппом, лютовавшим в конце зимы в Москве. Первая приятная неожиданность за день — у подъезда ее ждал Никита! Задохнувшись, молча Алиса бросилась к нему в объятия.

— Что случилось? — Никита легко потряс ее за плечи. — Я звонил тебе в газету, но никто не снимал трубку.

— Плохо, все очень плохо! — сквозь зубы пробормотала Алиса. — Никита, я была права!

— Пойдем к нам, все обсудим!

— Нет. — Алиса дрожащими пальцами набрала код домофона. — Я не могу к вам. Пойдем посидим у меня.

Никита испугался — нахмуренная Алиса, крепко сжавшая кулаки, со злым, сухим блеском в глазах совсем была непохожа на себя. В лифте он уже не знал что подумать — в глазах Алисы стояли слезы. Когда они вошли в квартиру, Алиса, сняв дубленку и промокнув слезы носовым платком, наконец смогла объяснить перепуганному Никите причину.

— Господи, — с облегчением выдохнул он, вешая куртку рядом с дубленкой Алисы, — это скверно, но не смертельно.

— Проходи, — пригласила его в комнату Алиса, — я сейчас заварю чай.

Никита с любопытством огляделся. Небольшая уютная прихожая, из нее двери ведут в две комнаты. Одна дверь, вероятно, в спальню, была закрыта, и — Никита вошел в гостиную. Впервые он был в той самой комнате, которую видел из своего окна. В темноте Никита осторожно прошел к окну, отодвинул занавески. А вот там, значит, его окна. Они закрыты шторами, а жаль. Интересно, как его квартира выглядит со стороны? Алиса что-то слишком долго возится на кухне. Никита нашарил рукой колпак настольной лампы, и кружок света высветил стоящий у окна огромный «директорский» письменный стол, на нем компьютер, принтер. Стол завален бумагами, дискетами, выпусками газет, словарями и справочниками. Никита сел в рабочее кресло на колесиках — вот откуда Алиса смотрит в их окна.

— Изучаешь обстановку? — почти весело спросила Алиса, внося в комнату поднос. Она выглядела спокойно и беззаботно, только покрасневшие глаза выдавали недавние слезы. Никита вскочил.

— Очень интересно, — признался Никита, помогая ей поставить поднос на журнальный столик. — Значит, здесь находится твой наблюдательный пункт?

— Садись, будем чай пить. — Алиса взяла пульт, и из динамиков, расположенных в разных концах комнаты, полилась легкая музыка.

— Французский шансон, — констатировала Алиса, наливая Никите в чашку чай, — тебе нравится?

— Неплохо, — согласился он, внимательно оглядывая комнату.

На первый взгляд обстановка гостиной выглядела стандартно. Даже пресно-стандартно. Полированная, когда-то очень дорогая и дефицитная стенка, купленная еще в те годы за чеки в «Березке». Много книг. Очень много черно-белых фотографий в красивых рамках. «Скучает Алиса по родителям», — догадался Никита. Мягкая мебель и журнальный столик, явно того же «березового» происхождения. Два торшера с галогенными лампами в противоположных углах комнаты смотрятся как чужаки из новейшего времени. Никита вздохнул и сделал глоток. Мебель приобретена еще родителями Алисы, это понятно. Но есть в этой комнате что-то, что открывается только со второго, более заинтересованного взгляда. От стены до стены на полу лежит чудесный, в четыре краски, пушистый персидский ковер. На стене висит оригинальный шелковый коврик ручной работы. За стеклами стенки поблескивает настоящая серебряная посуда, сразу видно, что не базарный ширпотреб. Блюда и вазы, украшенные настоящей бирюзой и инкрустацией, со вкусом расставлены на нижней полке.

— Это из Тегерана, — пояснила Алиса, проследив за взглядом Никиты.

— Мне нравится, — признался Никита, — особенно ковер, у него такие яркие краски.

— Это сарух. Папа привез его из своей последней командировки.

— А ты сама была в Тегеране? — поинтересовался Никита.

— Один раз в детстве. Но я так точно и ярко помню все детали. Помню тегеранский базар — мейдан, — звенящий от криков торговцев. В харчевнях жарят кебабы, чилоу, в самоваре, похожем на наш, готовится чай, черный, крепкий. А какие вкусные пахлава, рахат-лукум!

— Как ты хорошо все помнишь!

— Вероятно, поездка пришлась на тот возраст, когда впечатления навсегда откладываются в памяти. Помню, что иранцы очень суеверные люди. У них масса амулетов, кукол…

— Кукол?

— Ну да. Например, в поездку они берут с собой Люлю-Хорхори, сказочное чудовище, предохраняющее от катастроф. Люлю-Хорхори — что-то типа святого Христофора, который защищает в пути европейцев. — Голос Алисы был тверд и спокоен, казалось, что это не она плакала в лифте. — Вот, например, отправляться в дорогу считается лучше в среду, поэтому по средам никто не ходит в гости. Если на улице возле тебя чихнет прохожий — к неудаче. Если чешется рука, то к деньгам, но чесать ее надо о подбородок. Если туфли иранца при снимании становятся пятками одна к другой, это значит, что об их хозяине где-то сплетничают… И так далее. Я очень явственно помню эти рассказы, у меня много книг о Персии. Вот, смотри. — Она поставила на стол плоское блюдо, искусно инкрустированное и покрытое вязью букв. — На нем выписаны самые красивые эпитеты, которыми в Персии называют женщин: Мелекее — царица, Нуйр уль Мулюк — освещающая царство, Гюль — роза и много разных других, я все уже не вспомню. Любопытно, что лепестки роз или головки цветов, положенные в воду в этой чаше, очень долго не вянут, а вода не зацветает. Кроме того, вода оптически увеличивает буквы и они красиво просвечивают сквозь цветы. Видимо, мастер был влюблен, когда делал это блюдо. Папа подарил его маме на годовщину свадьбы.

Алиса сбросила тапки и уютно устроилась на диване.

— Мое детство было счастливым, меня любили родители, хотя очень редко были рядом со мной. Но я всегда ощущала их заботу и любовь. Мама пропадала на работе, но я чувствовала, что она все равно рядом. Она ходила на все мои соревнования и показательные выступления. А когда мы решили, что большой спорт не для меня, она нашла мне самых лучших преподавателей, чтобы я смогла поступить в МГУ. Мы часто звоним друг другу, пишем письма. Она так радовалась, когда узнала, что у меня появилась своя газета, и я пообещала не разочаровывать ее… — Она подняла руку: — Видишь? Суеверия все равно остаются суевериями. Не спас меня этот амулет. Это серебряное кольцо с бирюзой, на котором вырезано «омид» — надежда. А мои надежды рухнули.

— Так что же случилось? — отважился поинтересоваться Никита, беря протянутую руку Алисы в свои ладони.

— Я ушла из редакции.

— Как?! — воскликнул он.

Монотонно, словно по принуждению, Алиса сообщила о событиях сегодняшнего дня, о разговоре с Павлом Игнатьевичем, о Миле и, наконец, о своем решении.

— Ну, ты даешь, — выдохнул Никита, в волнении отпуская руку Алисы и вставая с дивана.

Он прошелся из одного угла комнаты в другой.

— Ты жалеешь об этом?

— Если честно, то очень.

— Ничего, — Никита сел рядом с Алисой, — ты ведь начала писать книгу.

— Да.

— Вот и займись ею. Я тебе помогу, если хочешь. Буду первым читателем и беспристрастным судьей.

— Знаешь, почему люди приходят в журналистику? — внезапно спросила Алиса, сбросив ноги с дивана и подаваясь вперед всем корпусом.

— Почему?

— Для некоторых это способ узнать мир и себя в этом мире, для кого-то риск, многими просто движет любопытство. Я люблю писать, сочинять истории, героев. Когда я брала интервью для газеты «Дело для всех», я уже заранее знала, какой будет статья. И, как правило, режиссировала интервью так, как оно мне представлялось заранее. Сочинять, писать — это мне больше всего по душе. Так, по-моему, работает скульптор: мнешь-мнешь влажную глину, и вот уже появляется рука или голова. Или вдруг проснешься среди ночи, вскакиваешь с постели как сумасшедшая. И все ради того, чтобы записать одну удачную фразу. — Она виновато посмотрела на Никиту: — Я тебе, наверное, наскучила?

— Ну что ты! — воскликнул он.

Она искоса взглянула на него и, закусив губу, отвернулась.

— Алиса, — позвал он, — ты помнишь, что я тебе вчера сказал?

— Да, — тихо ответила она. — Я думала, что это был сон.

Тогда он обнял ее за плечи. Алиса опустила голову и закрыла глаза. Спокойная, тихая гавань, об этом она мечтала. Он погладил ее по волосам и серьезно произнес:

— Ничего не бойся, Алиса, я с тобой.

Алиса повернулась, чтобы увидеть его лицо. Прикосновение его губ было нежным и нетребовательным. Она отодвинулась от Никиты и с сожалением покачала головой:

— Я сейчас ни о чем не могу думать. У меня словно сердце разрывается.

— Но ты внешне так спокойна! — воскликнул огорченный Никита.

— Это маска. В спорте нас учили умению проигрывать.

— Ну что же, — Никита медленно поднялся с дивана, — не буду тебя мучить. И ты, пожалуйста, — он заглянул ей в глаза, — не мучай сама себя напрасными терзаниями. Прошедшего не воротишь. Давай с завтрашнего дня займемся книгой. Я приду вечером, хорошо?

Алиса согласно кивнула.

— Прими горячий душ и ложись спать, — заботливо посоветовал Никита, — а я пойду домой.

— Передай привет Ксении Александровне.

На пороге Никита остановился и притянул Алису к себе. Теперь поцелуй был долгим. Когда их губы разъединились, оба задыхались.

— Моя, ме… — как ты там называла? — ме… мелекее, — смешливо заблеял Никита, и Алиса прыснула. — До завтра!

Спала Алиса беспокойно — ночью во сне она видела Павла Игнатьевича, довольного, улыбающегося, говорящего ироничные, едкие слова. Слова отлетали от его губ словно воздушные шарики и качались над головой Алисы. Они были разноцветные, плотные и пахли резиной. Вот коммерческий директор сощурил глаза и что-то сказал. Это слово получилось корявым и плохо пахнущим. Алиса пыталась его отогнать, но оно упорно продолжало раскачиваться над ней, как боксерская груша.

Предложение

Через неделю первые две главы книги были закончены. Вечером, когда Алиса с Никитой спорили над очередным пассажем, Ксения Александровна, сославшись на головную боль, ушла спать пораньше. Передавая Алисе кружевную фарфоровую сухарницу, буднично и просто Никита заявил:

— Алиса, выходи за меня замуж.

— Что? — Алиса едва удержала сухарницу в руках.

Он спокойно посмотрел на нее, сделал глоток чаю и повторил:

— Я полюбил тебя, Алиса, с первого взгляда, с той минуты, когда ты пришла к нам в новогоднюю ночь…

Алиса поняла, что Никита не шутит, и, чтобы выиграть время, оглядела стол, словно видела его в первый раз. Все стояло на своих местах — заварочный чайник под пухлой бабой, наряженной в русский сарафан, сшитой самой Ксенией Александровной; вазочка и розетки для варенья из цветного стекла — изделие мастеров начала двадцатого века, витые серебряные ложечки… Все было ей настолько привычным, что казалось, что она выросла в этом доме. Внезапная мысль пронзила ее, как боль: если она ответит на чувство Никиты, она сможет остаться здесь, в этом доме, в этой стране чудес и станет ее хозяйкой! Немного оглушенная этим открытием, Алиса глубоко вздохнула. Никита сидел в прежней позе, крепко сжав ладонями хрупкий фарфор чашечки.

— Никита, — внезапно севшим голосом произнесла Алиса, — если ты серьезно, то… — Она откашлялась. — Я тоже, с той самой секунды, когда пришла к вам…

В одну секунду Никита оказался рядом с ней и опустился на колени. Он взял ее руки в свои и, поцеловав, приложил ее ладони к своим пылающим щекам. Его глаза, устремленные на Алису, светились красноватым огнем, словно угли в костре.

— Алиса, любимая моя! Ты даже не представляешь, как ты мне нужна! Все эти годы я ждал только тебя, именно тебя, — бессвязно шептал он, вновь целуя ее руки…

Сладкая истома разливалась в груди Алисы. Она встала, притянула к себе Никиту, обвила его шею руками и нежным легким поцелуем прижалась к его губам. Он крепче прижал ее к себе, словно желая удостовериться, что в ладонях у него не хрупкий фарфор, а реальная, теплая женщина, и быстро-быстро зашептал:

— Хорошая моя, ты самая лучшая, Алиса, любимая!

Его ласковые прикосновения, нежные, словно тающие поцелуи действовали на Алису гораздо сильнее страстей мексиканских сериалов. Никита окончательно покорил Алису, и она отдалась его ласковым рукам спокойно и расслабленно, словно течению теплой, убаюкивающей реки.

— Знаешь, — спустя час зашептал Никита, — сегодня у меня самая замечательная ночь. Произошло чудо!

— Почему? — Алиса прижала голову к его плечу.

— Давным-давно, когда я был маленьким мальчиком, я обожал сказку об Алисе в Стране чудес. Она мне казалась такой умной, такой живой, такой прекрасной. Тогда я решил, что самую любимую женщину в мире будут звать Алисой, единственную женщину в мире.

— Подожди, — отстранилась Алиса, — но ведь у тебя была жена!

— Ну и что? — холодно отозвался Никита. — Была и сплыла. А сейчас мне кажется, что никого, кроме тебя, в этом мире нет. Только моя Алиса — светлые волосы и голубые глаза, как у принцессы викингов, гибкое тело фигуристки, а душа детская и беззащитная.

Когда она проснулась, то сначала не могла сообразить, где находится. Обои, расписанные вручную райскими птицами, мебель светлого дерева, гардины, подобранные в тон обоям, и она сама, лежащая в постели, со спутанными волосами и глубокой синевой под глазами, — нет, это не ее комната! Постепенно события прошлой ночи стали восстанавливаться в памяти — чаепитие, признание Никиты, его легкие, как крылья бабочки, поцелуи… Алиса рывком поднялась с белоснежной постели и поискала взглядом часы — половина десятого, она проспала! Но потом облегченно вздохнула — ей уже некуда спешить. Она снова откинулась на подушку и задумалась. С Владом все равно ничего бы не получилось, в ее жизни начинается новый этап, несомненно, счастливый и долгожданный. Никита — нежный и ласковый, Ксения Александровна — добрая и справедливая, и самое главное — этот сказочный дом, в котором она будет хозяйкой! Как все замечательно сложилось, какой у нее счастливый год! «Пошлю Саше Драгомирову бутылку коньяка, — решила про себя Алиса. — Спасибо за то, что он напился под Новый год, иначе я так никогда и не узнала бы Богатыревых». Засмеявшись, она перевернулась на другой бок и уставилась на чудо-птицу на стене. Радостное настроение постепенно стало испаряться, пока от него не осталось лишь легкое воспоминание. Алиса щелкнула птицу по плоскому носу и нахмурилась.

«Никита предложил тебе руку и сердце. Они готовы принять тебя в семью, потому что полюбили тебя. А ты? Любишь ли ты его? — язвительно осведомился противный голосок внутри. — Да не его ты любишь, а этот дом! Не обманывай ни себя, ни этих людей!»

С суровым выражением лица вышла Алиса из комнаты Никиты и сразу же столкнулась в коридоре с Ксенией Александровной.

— Алиса, доброе утро! — немного смущенно поприветствовала ее хозяйка дома.

— Доброе утро! — как можно беззаботнее кивнула Алиса. — Я…

— Я все знаю, — поспешно прервала ее Ксения Александровна, — мне Никита поведал. Вы чудесная девушка, и если действительно любите его — он будет счастлив. Большего мне не надо. Ну а теперь умывайтесь, приводите себя в порядок — и завтракать!

Через несколько минут Алиса вошла на кухню, где Ксения Александровна заканчивала сервировать завтрак.

— Никита умчался за круассанами, — пояснила хозяйка дома, правильно истолковав ищущий взгляд Алисы. — Он сострил: «Если у нас французский завтрак, то обязательно должны быть круассаны». Присаживайтесь, пока выпьем кофе.

Алиса несмело присела за стол, пододвинула графин с соком, а Ксения Александровна продолжала говорить, пытаясь замять неловкость, которую чувствовали обе женщины:

— В наше время о круассанах и слыхом не слыхивали. Большим лакомством в свое время был бородинский хлеб. Вы знаете, почему он так называется?

— В честь битвы под Бородином? — предположила Алиса.

— Одни считают, что сорт хлеба назвали в честь этого события. История гласит, что пекари придумали рецепт этого хлеба до известной битвы. А еще я читала, что пекарь вдовы героя Бородинской битвы, генерала Тучкова, создал рецепт этого хлеба. Но это вряд ли… Вы знаете, я даже сама его пеку. Рецептура очень проста: ржаная мука, пшеничная мука, солод, дрожжи, патока, соль, сахар, кориандр… — Отхлебнув кофе, она неожиданно сменила тему: — Видите ли, я не классическая свекровь-стерва, которая трясется над своим сыном и ненавидит невестку. Я знаю его недостатки и вижу ваши достоинства. Если вы захотите вести дом, я ничего не буду иметь против… — Она снова потерянно замолчала.

Алиса почувствовала, как глоток ледяного апельсинового сока остановился где-то в пищеводе.

— Ксения Александровна, — закашлялась Алиса, — я даже не знаю, что сказать. Все произошло очень стремительно. Скажу честно, я пока не успела отойти от предыдущего романа, который, казалось, неминуемо должен был перерасти в любовь и брак, но исчерпал себя… — Она жалобно посмотрела на Богатыреву: — Мне нужно немного времени, чтобы разобраться в себе и своих чувствах к Никите. Он чудесный, нежный, умный мужчина. Признаюсь, больше всего на свете мне хочется жить здесь, в вашем доме. И именно это меня настораживает. Я хочу выяснить, что мне дороже всего — ваш дом и его чудесная атмосфера или Никита.

Ксения Александровна осторожно поставила чашку на стол:

— Спасибо за откровенность. Я поддерживаю вас и думаю, что Никита все поймет правильно. Он неглупый человек.

— Он удивительный! Никита умеет быть серьезным, даже солидным, и в то же время он мальчишка. Лихачит на автомобиле, острит на страницах газеты, знает массу интересных вещей.

В этот момент входная дверь хлопнула, и в кухню ворвался сияющий Никита с бумажным пакетом в руке.

— Вот уж не думал, — возбужденно заговорил он, прямо на кухне снимая куртку и вешая ее на спинку стула, — что круассаны пользуются у населения такой популярностью! Подумать только, ведь этому лакомству мы обязаны несчастной королеве Марии Антуанетте! Алиса, ты должна об этом написать статью в газету!

— Садись, кофе горячий. — Ксения Александровна немного суетливо выкладывала ароматную выпечку на блюдо.

— О чем вы тут секретничали?

— Почему секретничали?

— У вас на лицах таинственное выражение. Уж не обо мне ли?

— Конечно.

— Я так и думал. Небось прикидывали, подхожу я Алисе в мужья или нет!

— Не дурачься! — засмеялась Ксения Александровна.

— Успели хоть договориться, когда Алиса переходит к нам жить?

— Пока что нет, — Алиса коротко взглянула на хозяйку дома, — я должна немного подождать.

— Чего или кого? — Никита озабоченно посмотрел ей в глаза.

— Даже в загсе дают время на размышления, — шутливо заметила Алиса, — а ты хочешь, чтобы мы все решили сразу.

— Что-то я не пойму, в чем тут дело. Девичья стыдливость, или какие-то дурацкие суеверия, или что-то еще? — Он нахмурил брови.

— Я просто должна подумать о тебе и о себе, — попыталась объяснить Алиса.

— Я возражаю! — воскликнул Никита.

— Послушай, сын, но ведь Алиса права, — попыталась вмешаться Ксения Александровна.

— В чем, мама?! Алиса, ведь нам было вместе так хорошо, мы были одним целым, зачем это состояние нарушать? При чем тут время на размышления? Ведь пока ты будешь взвешивать все «за» и «против», это состояние пройдет и все станет вновь обыденно и скучно! Сегодня ночью я подумал, что наконец нашел ту, которую искал. А оказалось — ошибся.

Он встал из-за стола, кивком поблагодарил мать за завтрак и выскочил из кухни. Хлопнула дверь его комнаты, и в квартире воцарилась тишина. Несколько минут женщины растерянно молчали, боясь взглянуть друг другу в глаза.

— Ох! — Ксения Александровна тяжело опустилась на стул. — Что-то с ним не так. На моей памяти он вспылил так два или три раза. Первый раз его обманул школьный товарищ, потом был конфликт с преподавателем в институте, а последний раз с сослуживцем отца, совершившим очень неблаговидный поступок.

— Но ведь я ничем его не обидела, не совершала некрасивых поступков! — воскликнула Алиса. — Я хотела быть с ним честной!

Ксения Александровна огорченно заморгала:

— Вероятно, он истолковал ваши слова как-то иначе. Может, он решил, что для вас он — всего лишь эпизод, один из многих, тогда как для него все случившееся — крутая ломка жизни, тем более после неудачного первого брака… Я вам уже рассказывала, что в трудные моменты Никита моментально подставляет свое плечо — друзья ли, знакомые, соседи. Может, он решил, что его опека вам наскучила или, того хуже, что вы использовали его… — Богатырева нервно крутила в руках кухонное полотенце.

— Не может быть! — Алиса побледнела.

— Зная Никиту, могу сказать одно — вам действительно придется подождать.

— Долго?

— Не знаю, — очень тихо ответила Ксения Александровна.

— Ну что же… — Алиса встала. — Давайте я вам помогу убрать со стола и пойду домой.

— Не надо, дорогая, я справлюсь сама, — мягко остановила ее хозяйка дома. — Я попытаюсь поговорить сегодня с Никитой, может, он одумается, остынет. И не переживайте так, — глядя на огорченное лицо Алисы, добавила она, — все перемелется.

Странно было очутиться снова в своей квартире. Казалось, что с того момента, когда она была здесь в последний раз, прошли на сутки, а годы. Новыми глазами оглядывала Алиса знакомые стены, мебель, милые сердцу безделушки. Глупая, странная выходка Никиты не выходила из головы. Да, с ним будет нелегко, он импульсивен и самолюбив, хотя внешне спокоен и уравновешен. Алиса никак не могла понять своей вины, но чем больше раздумывала над утренним происшествием, тем более виноватой чувствовала себя. Теперь ей ужасно хотелось выскочить из дома, обогнуть двойной ряд гаражей, вбежать в знакомый подъезд и позвонить в их дверь. Там она снова окажется в ласковых объятиях Никиты, там будет вкусно пахнуть свежими пирогами и чистотой, и Ксения Александровна обязательно спросит своим музыкальным голосом: «Ну, как дела, Алиса?»

Алиса постояла у письменного стола, глядя в знакомое окно напротив, наглухо закрытое от всего мира кремовыми шторами. Казалось, что волшебная музыкальная шкатулка, показав ей свое удивительное содержимое, неожиданно захлопнулась. Пропали все чудеса, стало пусто и холодно жить.

На следующее утро Алисе позвонила Ксения Александровна и грустно сообщила:

— Никита весь день провел у товарища. Пришел под вечер спокойный, тихий. Извинился, что устроил сцену в моем присутствии.

— И все? — воскликнула Алиса.

— Когда я попыталась поговорить с ним о вас, он заявил как отрезал: «Это мое личное дело, мама, с Алисой я сам разберусь». Так что утешительного у меня пока что мало…

Поспешно завершив разговор, Алиса положила трубку. Она включила телевизор и стала старательно смотреть старую комедию, надеясь заглушить голосок, противно ноющий внутри: «Никита тебя бросил! Невеста без места! Погналась за химерой!»

Жанна

С утра Алиса с силой задернула шторы на своем окне, чтобы не видеть противоположного дома, включила компьютер и уселась за работу. Ее ждала четвертая глава книги. Но сегодня работа не двигалась. Не в силах вынести неизвестность и пустоту, воцарившуюся в душе, Алиса отыскала в записной книжке телефон студии «Взгляд» и набрала номер. Как ни странно, трубку сняла сама Жанна.

— Как хорошо, что я тебя застала! Это Алиса. У тебя есть время? Что-то мне так плохо, а поговорить не с кем!

— Следующий эфир у меня через час, — не задумываясь отозвалась Жанна, — мы успеем выпить кофе. Здесь рядом со студией есть очень неплохое заведение. Сможешь приехать?

Маленькое кафе на четыре столика оказалось уютным и чистеньким.

— Помнишь, как мы сидели в кафе на улице Заводской в провинциальном городе, пили кофе, а за окном было минус двадцать пять? — с улыбкой говорила Жанне Алиса, когда официант, приняв заказ, отошел от их столика.

— А как же! У тебя на глазу намечался синяк, и ты превозносила достоинства Президента до небес.

Официант сноровисто расставил на столе чашечки с кофе, запотевшие стаканы с грейпфрутовым соком.

— А ты помнишь, я рассказывала об одной семье, где хранят традиции? И я могла бы жить в ней! Но я, клиническая идиотка, упустила свой шанс. Нет, не везет мне в любви!

— Расскажи мне все по порядку, — помешивая ложкой в чашечке, потребовала Жанна.

Алиса быстро описала все, что происходило с ней и Никитой, начиная с памятной новогодней ночи.

— И это ты называешь невезением в любви? — сощурила красивые глаза Жанна, когда Алиса закончила свой рассказ. — В таком случае я вообще являюсь примером абсолютного невезения!

— Ну что ты! Ты такая красивая, энергичная, полная оптимизма, — удивилась Алиса.

Жанна тряхнула огненно-рыжими волосами:

— Энергичная — да. Я обожаю свою работу. С детства я мечтала о радио, начинала со школы юных дикторов, работала в «Пионерской зорьке», помнишь такую? Потом закончила журфак МГУ. Честолюбие, умело разжигаемое во мне родителями в течение всей студенческой поры — и не без результатов, — подстегивало меня, и я бросилась на освоение карьерных высот. С усердием ленинской стипендиатки я взялась за дело. Время шло, я с упорством буровой установки пробивала толщу служебных барьеров, предрассудков, и спустя полгода мне, молодой, начинающей журналистке дали возможность вести в прямом эфире свою собственную передачу!

— Вот видишь! — обрадовалась Алиса.

— Не перебивай меня! Сейчас будет о любви. Юра, моя первая любовь, был старше меня, женат, но из всего нашего взбалмошного женского коллектива он остановил свое благосклонное внимание на мне. Может, из-за моей молодости и наивности, что было видно невооруженным глазом. Ему не пришлось прикладывать особых усилий для того, чтобы я моментально влюбилась в него, — сам факт, что на меня обратил внимание этот необыкновенный, взрослый мужчина уже вознес меня на седьмое небо. Воскресным вечером мы «случайно» оказались возле его дома, и ввиду временного отсутствия жены и детей он пригласил меня подняться «на чашку кофе». С трепетом я согласилась. Скромная квартирка, веселенькие обои в прихожей, детские вещички, сушившиеся на веревках в кухне, две крохотные подставки для яиц в виде цыплят на кухонном столе остудили мою пылавшую голову.

«Пойдем, Юра, — я потянула его за руку, — пойдем отсюда. Я тебя прошу, ничего не надо. Пойдем!!!» — «Не суетись, все нормально», — пробасил мой герой и потащил меня за руку в комнату. Он что-то шептал, поспешно раздевая меня, потом я ощутила спиной колючий ворс пледа, которым был застлан диван, а потом я бессмысленно разглядывала убранство финской стенки, пока Юра исполнял свой мужской долг. Сразу же после этого, не теряя темпа, он бросил мне на колени мою одежду, оделся сам и вывел меня из квартиры. И вовремя! Юрина супруга возвращалась с прогулочной коляской и цеплявшимся за ее карман карапузом домой после турне по близлежащим магазинам.

Я долго не могла поверить ни одному мужчине. А потом случайно познакомилась с Пашей. Как нам было хорошо вместе! Но наш роман был изначально обречен. Дело в том, что Паша тоже был женат, у него красавица жена, дочки-близняшки. Родители были на пенсии, нянчили внуков, имели огромный деревенский дом с садом и огородом. Короче, у него было все: семейная идиллия, любимая работа, благодарные состоятельные пациенты — он был очень известным врачом-пульмонологом. Иногда Паша разрешал мне оставаться у него на консультациях — он давал мне белый халат, и я изображала медсестру, расчерчивая лист бумаги, восхищаясь профессионализмом, терпением и умом этого мужчины. Я знала, что должна была прекратить мучить себя и его, но как только приходили такие мысли, мне становилось страшно и одиноко. Я физически начинала ощущать эту пустоту, которую никто, кроме него, не мог заполнить.

Пациенты обожали своего доктора, а мне так хотелось крикнуть им: «Люди! Он мой!»

Иногда Паша чувствовал мой взгляд и оборачивался ко мне. «Что?» — вопрошали его смеющиеся глаза. «Ничего, просто я очень люблю тебя», — отвечала я ему глазами, и он отлично понимал меня. Он отворачивался, но я видела, как медленно розовела мочка его уха.

Нам было очень хорошо вместе. В один прекрасный день Паша растопырил пальцы правой руки и стянул с безымянного пальца обручальное кольцо.

«Все! — провозгласил он. — Развожусь!»

Я ощутила где-то в районе солнечного сплетения растущую черную дыру. «Ты уверен?» — дрожащим голосом осведомилась я. «Да! — кивнул Паша. — Завтра сдам кольцо в ломбард, чтобы уж наверняка!»

Счастливее момента в моей жизни не было. Спустя неделю золотой ободок вновь засиял на пальце моего возлюбленного.

«Понимаешь, — уныло поведал мне Паша, — помирились мы с женой. Но это ничего, я же все равно с тобой».

Все во мне как бы оборвалось. Не скажу, что расставаться с Пашей было легко: во мне до сих пор что-то отзывается, когда я вспоминаю о нем. И вот когда мне было невыносимо тошно и хотелось умереть, на улице ко мне подошел молодой человек: «Девушка, отчего вы такая красивая?» «От сырости», — сгрубила я.

Так вошел в мою жизнь Коля. А потом вломилось и его семейство.

— Как это? — не поняла Алиса.

Жанна нервно закурила:

— У любви разные лики. Мы живем в одной квартире с матерью и теткой мужа, они родом из маленького провинциального городка. Это другая планета, там иной ритм жизни, иной менталитет, иные традиции. И что самое удивительное — за двадцать лет никто из этой семьи ни на йоту не отошел от них, не стал по-настоящему москвичом. Они даже говорят до сих пор с южно-русским акцентом. В нашем доме все так патриархально, так заскорузло. Я не понимаю их, а они меня. Я не имею возможности прилечь после работы — если ты не больна и на дворе светлый день, ты должна быть на ногах и суетиться по дому. Бесконечное броуновское движение — консервирование, побелка потолков, шитье наматрасников, какие-то подсчеты, разборка рухляди. Все время кто-то останавливается у нас, надо ехать на вокзал, кого-то встречать, что-то передавать. Каждый выходной я, как все обычные тетки, надеваю леггинсы, старые ботинки и куртку и отправляюсь на ближайший оптовый рынок за продуктами. Пища в нашем семействе — святое дело.

Жанна сморщила свое лисье личико.

— Вот почему я мотаюсь по всем городам и весям вслед за Президентом, берусь за любые программы, только бы не видеть всего этого. А бросить их не могу — мужа люблю, хоть и вышла за него очень поздно. Все выбирала. Вот и выбрала. Не думай — он у меня такой замечательный, только немного слабохарактерный. — Она яростно загасила окурок в пепельнице.

Алиса почувствовала себя неуютно — что значат ее проблемы по сравнению с жизнью Жанны! Видно невооруженным глазом, что она любит своего мужа-тюфяка. Неужели любовь — это главное?

— Все просто, дорогая моя. — Словно отвечая на ее мысли, Жанна похлопала подругу по руке. — Задай себе один вопрос: любишь ли ты его? И если что-то внутри тебя скажет «да», то действуй. Мужчина и женщина — это две створки раковины, которые взаимно притягиваются друг к другу. Только тогда родится прекрасная жемчужина — любовь. Каждый должен чем-то жертвовать ради другого, даже самым дорогим и сокровенным. Представь: между вами двумя протянута тонкая нить, и если один начинает эгоистично наматывать ее только на свое веретено, что от нее останется? Пустота, рутина, скука и поиск развлечений на стороне.

Жанна допила сок и поднялась из-за стола.

— Ну, у меня эфир, — извиняющимся голосом произнесла она, — мне пора.

— Да-да. — Алиса расплатилась и поспешно поднялась вслед за ней. — Я провожу тебя до студии, ладно?

Жанна кивнула, и они молча вышли на улицу. Не проронив больше ни слова, они дошли до здания студии.

— Ну, давай прощаться. — Жанна остановилась у входа.

— Спасибо тебе, — Алиса поцеловала Жанну в щеку, — ты мне так помогла!

— Да ладно! — отмахнулась Жанна и потянула тяжелую дверь на себя. — Да… — внезапно она отпустила дверь, и та захлопнулась с утробным звуком, — насчет газеты… Я слышала, ты ушла из нее…

Алиса кивнула.

— Не могу судить, правильно ты сделала или нет… Только если ты сама ее отдала в чужие руки, никто, кроме тебя, не сможет вернуть ее обратно. Если ты, конечно, этого хочешь. — И она скрылась за массивной дверью, оставив Алису в полном недоумении.

Легко сказать «вернуть». Да, Алиса раскаивалась в своем импульсивном поступке. Но что теперь делать? Не приставишь же к виску коварной Милы пистолет — верни мне газету! Да и не она это решает. Ехать к Павлу Игнатьевичу с повинной, мол, возьмите меня назад? Алиса постаралась представить себе эту картину. Ах как будет это по сердцу коммерческому директору, как улыбнется он своей язвительной улыбочкой и скажет: «Два — ноль, Раевская». Нет, ни за что не поедет она к хозяевам газеты, не станет перед ними унижаться! Если бы произошло какое-нибудь чудо!

Бал для прессы

И Алиса честно старалась держаться. Каждый день она сидела по четыре-пять часов у компьютера, работая над книгой, упорно отгоняя от себя мысли о газете. Но они все равно лезли в голову. То вдруг она бросала взгляд на часы и спохватывалась — пора проверять работу верстальщиков, а потом одергивала себя: «Забудь, редакция теперь сама по себе, а ты сама по себе». То в процессе работы вдруг задумывалась над новой рубрикой, да так и застывала с поднятыми над клавиатурой пальцами. Работа над книгой о журналистской братии увлекала ее, но не настолько, чтобы полностью забыться и отречься от газеты. Алисе не хватало той карусели неотложных дел, которые стали такими привычными за последние полгода. Ей часто звонили сотрудники редакции, спрашивали о делах, выражали свое сожаление. Алиса сухо отвечала, клала трубку на рычаг, а потом бесцельно подолгу смотрела в окна напротив. Никита упрямо молчал. Ксения Александровна звонила, но разговор с ней не клеился. Обе женщины чувствовали неловкость и не знали, как ее преодолеть. Братья Артемьевы, не подозревая о случившейся с ней беде, спокойно отдыхали где-то в Венгрии, параллельно консультируя съемки фильма, который ставили по мотивам одного из их шедевров.

А однажды утром она встала и поняла, что книгу писать ей дальше не хочется. И вообще ей не хочется ничего. Такое состояние было новым для деятельной, умеющей держать «спортивную форму» Алисы. Теперь просыпалась Алиса поздно, пила кофе, а когда кофе закончился, шоколадный напиток, который она не очень любила и который был куплен просто так однажды летом. Обед она, как правило, пропускала, а для ужина каждый вечер покупала в булочной напротив свежеиспеченную булку и кефир. Там же в булочной, в отделе проката видеокассет, она брала пару боевиков и смотрела их до глубокой ночи. Но и это всерьез не занимало ее мыслей. Иногда казалось, что в ней живут две Алисы: одна — активная и сильная, которая ждет не дождется своего часа, чтобы действовать, и другая — потухшая, уставшая женщина. Она часто вспоминала Никиту, его голос, их первую и единственную ночь, его объятия. «У него ко мне было настоящее чувство, а я?» — в который раз упрекала она себя. Теперь она точно знала, что очень хочет видеть Никиту, тоскует по нему, по неспешным, интересным разговорам, по его уютным объятиям. А вдруг она полюбила по-настоящему и теперь не имеет возможности сообщить ему об этом? Да и надо ли? Поздно. «Поздно, Алиса», — говорила она себе.

Так прошло три недели, наступил март, потеплело. Каток растаял, и Алиса пожалела о том, что она так редко выбиралась на лед. А третьего марта ранний звонок выдернул ее из вязких глубин кошмарных видений.

— Раевская, спишь? — Голос Ласкова был сух и, как показалось Алисе, враждебен.

— Сплю, а что мне еще остается? — отпарировала Алиса.

— Могла бы, между прочим, сообщить о переменах в своей жизни, почему узнаю от посторонних? — намеренно безразличным тоном заметил главный редактор «Дела для всех». — Мы не чужие, обязаны помочь.

— Спасибо, но пока мне ничего не нужно, — мягче ответила Алиса — все-таки не стоило грубить Ласкову, искренне предлагавшему помощь.

— Зря ты так, Раевская, — вздохнул Ласков, — на обиженных воду возят. Может, слыхала?

— Да, — коротко отозвалась Алиса, разговор начинал ее раздражать.

— Сидишь там себе, жалеешь: ах, жизнь не сложилась! Ах, никто мне не нужен! Я прав? — покашливая, осведомился главный редактор.

— Нет, — назло ему отрезала Алиса, — не так!

— Брось, я знаю, что так. Ушла из газеты, хлопнула дверью, подумала, что прибегут за тобой, умолять будут прийти назад. И что? Никто не пришел, жизнь идет своим-чередом. А ты выпала из этой жизни.

— Извините, Валерий Яковлевич, но я больше не могу с вами разговаривать, — устало вздохнула Алиса. Ей снова стало пусто и скучно. «Зачем они мне все звонят? — пронеслась в голове мысль. — Что им от меня нужно?»

— Да ты меня и не слушаешь! — возмутился Ласков. — Возьми себя в руки, Раевская, вот уж не думал, что ты так можешь распуститься!

Алиса молчала. Ей не хотелось ни говорить, ни протестовать. Лучше всего снова завернуться в одеяло и постараться уснуть.

— Хотя я и ошибся в тебе, — сухо продолжил главный редактор, — обязан довести до твоего сведения.

— Что именно?

— Что ты и я приглашены на прием. Бал для прессы посвящен, кстати, наступающему празднику, Международному женскому дню.

— Куда? Я никуда не хочу идти.

— В Кремль, Раевская. Тебя там запомнили и персонально пригласили. Понимаешь? Отказаться не имеешь права. Алло, ты меня слышишь?

Она старалась что-то произнести, но подходящих слов не находилось.

— Прием состоится послезавтра, встречаемся у Боровицких ворот. Алиса!

— Что?

— Соберись, дорогая! Жизнь не окончена, наоборот, может, она только сейчас начинается.

— Спасибо, — упавшим голосом отозвалась Алиса.

Положив трубку, она подошла к зеркалу. «Да, хороша, ничего не скажешь. Потухшие глаза, серый цвет лица, уголки губ опущены, волосы собраны в небрежный пучок. Прием в Кремле? Это смешно, я даже не могу показаться там. Такая…» Внезапно в ней пробудился спортивный азарт. «Я сделаю все, чтобы выглядеть на все сто! — пообещала она своему отражению в зеркале. — Жизнь не кончена!» — с наслаждением повторила она слова Ласкова, словно это был тот магический код, который расколдовывал ее, снимал обет затворничества и возвращал ее к жизни.

— …Алиса, дорогая, я думал, что совсем тебя потеряю! — Радость Леши-оператора была искренней. — Какая ты сегодня красавица — похожа на Ундину или Лорелею!

Комплимент Алисе понравился. Она не сомневалась в мастерстве Ольги Моисеенко, сотворившей небольшое чудо. Выглядела Алиса действительно неплохо — маленькое бархатное платье цвета старой бирюзы (только она имеет такой блекло-зеленый оттенок) всегда шло Алисе, было оно уместно и на этом празднике… В замшевых лодочках на высоких каблуках в тон платью ее ноги казались стройнее, а лодыжки тоньше. Серебряное колье с бирюзой — изделие персидских мастеров — привлекало внимание, хорошо уложенные длинные волосы спадали золотистым водопадом с плеч.

— Леша, и тебя не узнать! Костюм, белая рубашка, бабочка! Ты выглядишь как английский аристократ. — Алиса счастливо рассмеялась. Как же она соскучилась по общению! Ее радовали людская толпа, веселый говор, знакомые лица, ее волновали запах духов и шелест нарядных платьев, звон бокалов с шампанским, ожидание выхода Президента… Как долго она просидела затворницей! «Как хорошо! — мурлыкала Алиса про себя. — Как же хорошо жить!»

— Что ты там шепчешь? — спросил Леша, поднося ей полный бокал шампанского. — Ты такая смешная…

— Ничего, Лешик. Расскажи, как твои дела?

— Мое дело одно — крутить ручку. — И он вскинул руки, изображая камеру. — Пойдем, я тебя с ребятами познакомлю из нашей группы — корреспондентами и режиссерами.

— Давай немного попозже, а? — попросила Алиса. Она еще не была готова к непринужденной болтовне.

— Ладно, — покладисто согласился Леша, — попозже, но обязательно. — Он отхлебнул из своего бокала шампанское и поморщился: — Не люблю я эту шипучку. Кстати, я недавно узнал, что ты газетой руководишь. Это здорово.

— Кто тебе доложил? — подозрительно осведомилась Алиса.

— Жанна, твоя подружка, из «Взгляда».

— Почему-то сегодня я не вижу ее здесь. — Алиса попыталась перевести разговор на другую тему.

— Она уехала. К родственникам, в какой-то маленький провинциальный городок. На свадьбу, что ли… — Но Леша не дал сбить себя с начатой темы и спросил: — Так как называется газета?

— Я уже ею не руковожу, — сухо сообщила Алиса и, отведя взгляд от удивленных глаз Алексея, стала рассеянно осматривать собравшихся в зале.

— Как это понимать?

— Уже не руковожу, — повторила Алиса и устало добавила: — Ушла я.

— Как? — Глаза Леши округлились.

— Подставили меня, я ушла, хлопнув дверью…

— Ну и дура! — произнес Леша и потеснился, пропуская к Алисе Ласкова.

— Леша, познакомься, это Валерий Яковлевич, главный редактор «Дела для всех», так сказать, «та заводская проходная, что в люди вывела меня», — пропела Алиса.

— У тебя хорошее настроение, — словно удивляясь, произнес Ласков, — а ты не хотела идти. И молодой человек тебя развлекает…

— А это правда, что она бросила газету? — поинтересовался Леша, останавливая официанта и беря с подноса очередной бокал шампанского.

— Истинная, — моментально подтвердил Ласков. — Глупая она, Алиса Раевская. Надо было бороться, вовсю отстаивать себя, а она сыграла героиню. Вот и сидит в обнимку со своей дурацкой гордостью. Ты же любила эти свои «Семейные традиции», столько труда вложила, ума, нервов, а досталось все какой-то вертихвостке-секретарше.

— Какие «Семейные традиции», я что-то не пойму, — вмешался Леша.

— Так называется ее газета, которой руководит ее бывшая секретарша.

— Она не секретарша, — запротестовала Алиса.

— Какая разница…

— Алиса, я знаю, что делать! — Леша пятерней прошелся по вихрам. — Ей-богу, я знаю, что мы сделаем!

В этот момент громкий голос объявил выход Президента. Волна оживления прошла по толпе. Алиса вытянула шею, чтобы разглядеть Президента. Она волновалась и очень хотела рассмотреть его получше. Президент закончил краткую приветственную речь, поднял бокал с шампанским, отпил глоток и подошел к первой группе гостей. Он легко шел по залу, останавливался около знакомых журналистов, что-то говорил, смеялся, отпивал новый глоток шампанского и шел дальше, кивая направо и налево. Вдруг он резко остановился и направился к Алисе. Она сделала глубокий вдох.

— «Дело для всех»? — Президент улыбнулся. — Раевская Алиса, собственный корреспондент, верно?

— Да. — Она счастливо улыбнулась, польщенная тем, что Президент заметил ее. — А это главный редактор газеты.

С принужденной улыбкой Ласков присоединился к Алисе, Президент пожал ему руку:

— Я попросил приносить мне вашу газету и просматриваю ее среди прочих. Но репортажей Раевской там не нахожу. Почему? — Он внимательно посмотрел на Ласкова.

— Алиса теперь руководит самостоятельно другим изданием, — неожиданным фальцетом произнес Ласков. — Газета называется «Семейные традиции».

— Хорошее название, и я уверен, что газету вы делаете отличную. — Президент, как всегда, был прост и доброжелателен в общении. — Сейчас это так важно — сохранить семейные традиции. Я обязательно попрошу найти мне несколько выпусков. Я вас полностью поддерживаю… — Он сделал небольшую паузу и, лукаво улыбнувшись, добавил: — Если газета действительно хорошая.

— Спасибо. — Алиса опустила ресницы, не решаясь посмотреть Президенту в глаза, ведь Ласков только что сказал неправду!

— С праздником, Алиса Раевская, и успехов вам! — Президент чокнулся с Алисой и Ласковым и отошел.

— Кто вас просил говорить? — чуть ли не со слезами на глазах накинулась Алиса на Ласкова.

— А что? Я все правильно сделал.

— О чем вы? — Алиса с подозрением заглянула в бокал Ласкова, но там, кроме безобидного шампанского, ничего другого не было. — Валерий Яковлевич, вы меня погубили! Если он действительно захочет посмотреть газету… Позор!

— Не беспокойся, Алиса. Все будет отлично. И не нервничай ты так! Лучше шампанского выпей, вон молодой человек к тебе пробирается. Празднуй, веселись! Сегодня твой день!

— Слушай, тебе везет! — Леша озадаченно посмотрел на Алису. — О чем это ты с Президентом беседовала? Все обратили внимание, что вы улыбались как старые друзья! Наша камера вас сняла крупняком, да и другие тоже… — Он осекся, заметив, что Алиса расстроена.

— Вот пусть Валерий Яковлевич и расскажет! — обиженно кивнула журналистка в сторону главного редактора. — Он сказал не кому-нибудь, а Президенту страны неправду. Что мне теперь делать?

— Вы?! — Леша выпучил глаза на Ласкова.

— Да не слушай ее. — Ласков одним махом допил свое шампанское. — Я просто сообщил, что Алиса руководит газетой «Семейные традиции».

— Ну? — Леша перевел глаза на Алису.

— Это неправда, — холодно заметила Алиса.

— Все в твоих руках, Раевская. — Ласков демонстративно повернулся к ней спиной и стал кому-то приветливо махать рукой.

— Ты нам должна все рассказать, — потребовал Леша.

— Нам?

— Пойдем, я познакомлю тебя с нашей группой.

И они стали пробираться сквозь галдящую, веселую толпу.

Леша

Задуманное Лешей и его группой показалось Алисе на следующий день бесполезной, более того, очень рискованной затеей. Вчера Леша познакомил ее со своей группой и многочисленными друзьями из журналов и газет, которых он знал по президентским поездкам. Алису заставили повторить свою печальную историю. В результате бурных дебатов и огромного количества бокалов шампанского, сопровождавших дискуссию, было решено утереть нос чванливому Павлу Игнатьевичу и его протеже, а также помочь Алисе. Для этого творческая группа одного из популярных телевизионных каналов, которая успешно выпускала раз в две недели программу «История успеха», решила снять сюжет о ней как о шеф-редакторе газеты «Семейные традиции», умолчав при этом, что она уже бывший руководитель. Вдохновителем этой идеи был оператор группы Леша. Корреспондент Кирилл, ассистенты и два режиссера были приведены в полную боевую готовность, на одиннадцать часов вечера заказали монтажную.

Ласков, в свою очередь, вызвался прозондировать почву относительно намерений хозяев газеты.

— Ты прикинь сама, — увещевал ее по телефону Ласков, — книжку трудовую тебе не выдали, приказа об увольнении ты не видела. Что это значит?

— Что?

— То, что они сами не верят этой вертихвостке, держат ее на испытательном сроке. А может, ждут, когда ты к ним вернешься.

— Я? Самой попроситься назад? Нет!

— Пойми, Раевская, я бы тебя взял на место своего зама, дал бы рубрику, но тебе этого мало. Станет тебе тесно, как в клетке. Убежишь вскоре. «Семейные традиции» как раз для тебя. Масштаб, перспективы, статус. Забудь-ка свою гордость и обратись к Павлу Игнатьевичу.

— Нет, — качала головой Алиса, — я не могу.

— Как хочешь. Ты сегодня телевизор смотрела?

— Нет, а что там?

— Почти на всех каналах освещается вчерашний бал прессы, Президент с группой журналистов, тебя, конечно, показывают. Расстарался твой молодой человек — их, канал дает такие картинки! Ты крупном планом улыбаешься Президенту, он тебе, вы чокаетесь, что-то друг другу говорите. Меня, между прочим, из этого разговора вырезали. Куда мне, старому хрычу!

— Подождите, Валерий Яковлевич, я не могу понять, меня что, по телевизору показывают?

— Через пять минут как раз должны быть «Новости» на твоем любимом канале. И как комментируют: разговор Президента с шеф-редактором «Семейных традиций». Включай и любуйся. Ты еще газет не видела.

— И там тоже?

— И там. Четвертая власть, что поделаешь.

— Это настоящая журналистская солидарность, — с чувством произнесла Алиса. — Я о ней обязательно напишу в книге.

— Пиши-пиши. Но о моем совете тоже подумай.

Алиса положила трубку и включила телевизор. Да, Леша ее не обманул — вот репортаж о вчерашнем бале прессы в Кремле, группы журналистов, Президент, а вот и она в своем бирюзовом платье, глядит ему в лицо и напряженно улыбается. «Просто как дура улыбаюсь, — рассердилась на себя Алиса. — А вот платье смотрится ничего». На других каналах «Новостей» не было, и Алиса выключила телевизор. Леша обещал приехать с группой в девять вечера, чтобы, как он выразился, «снять синхрон», за ночь успеть смонтировать, а утром представить руководству сюжет. До назначенного срока оставалась уйма времени, а все тело у Алисы гудело, как под током высокого напряжения. Оставалось одно испытанное женское средство — отмыть и отскрести квартиру так, чтобы к приезду гостей все сияло. Супергенеральная уборка. Потом уж взяться за себя — у телевидения ведь очень придирчивый глаз.

К девяти Алиса была готова. В легком шифоновом костюме от своего модельера Моисеенко она сидела на диване, разглядывая восточную вязь на чаше, которую когда-то показывала Никите. Ей стало грустно. Еще один человек ушел из ее жизни. И не вернуть его. Две потери за каких-то полгода — газета и Никита! Или наоборот: Никита и газета! Как жестока жизнь!

В половине десятого в квартиру Алисы ввалилась группа заснеженных, как снеговики, молодых людей. Спохватившись, ушедшая зима решила отомстить в марте и завалила город пышным снегом. Ребята долго шаркали подошвами по коврику в прихожей, не решаясь ступить растоптанными ботинками на начищенный до блеска паркет.

— Так, — Леша по-хозяйски прошелся по квартире, — в гостиной шторы задвинем, включим все лампы. Да, света все равно маловато. — Он критически оглядел Алису: — Ничего, сойдет, только бледновата. Иди подкрась щечки.

Он вернулся в прихожую, где ассистент распаковывал камеру, разматывал шнуры, вносил в комнату «пятисотки».

— Алиса, давай обсудим вопросы. — Корреспондент Кирилл увел потрясенную масштабом приготовлений журналистку на кухню. — Попьем чайку и по порядку подумаем, что и как ты будешь говорить.

Пока Алиса готовила чай, открывала подаренное Ксенией Александровной варенье (как давно это было!), они успели обсудить, что будет рассказывать Алиса о себе и своей газете, а заодно, что значат просто семейные традиции для нее.

— Чай пьете, — обрадовался Леша, — налей и мне, в горле совсем пересохло. Ничего у тебя квартирка, нашел кое-какие классные местечки, которыми потом можно «перебиться».

— Что сделать? — Алиса застыла с чашкой.

Леша снисходительно усмехнулся:

— Это наш термин. Невозможно все время показывать «говорящую голову», неинтересно, правда? Вот мы и снимаем некоторые детали интерьера, чтобы потом их вмонтировать в сюжет.

— Понятно. А как… — Алису прервал звонок телефона.

— Алиса, — она сразу узнала голос Ксении Александровны, и что-то мягко опустилось у нее в области солнечного сплетения, — у вас все в порядке?

— Да, — ответила Алиса, — а что случилось?

— Никита заметил странное освещение ваших окон. Попросил позвонить, узнать, что происходит, не нужна ли помощь.

— А почему он сам не позвонил? — обиженно сказала Алиса.

— Все еще переживает. — Ксения Александровна понизила голос: — У нас такое впервые! Значит, у вас все в порядке? — переспросила она и, когда Алиса еще раз подтвердила, повесила трубку.

— Алиса, можем начинать. — Группа ждала ее. — Где ей сесть, Леша?

Алису усадили за рабочий стол, развернув кресло к камере. Мощная осветительная лампа нещадно поливала ее обжигающим светом. Прикрепили петельку микрофона, попросили посчитать до пяти.

— Вы готовы, Алиса? — раздался требовательный голос из темноты.

— Да. — Она быстро облизнула пересохшие губы.

— Внимание… начали! — скомандовал Леша, и откуда-то издалека раздался голос Кирилла:

— «Семейные традиции» — это проект, который начинался с нуля. Шеф-редактор этой газеты, талантливая журналистка Алиса Раевская, у которой наша группа сегодня в гостях, поделится с нами, что значат для нее семейные традиции и как это перекликается с ее деятельностью.

Спустя десять минут Алиса поняла, что больше не выдержит. Под светом лампы в пятьсот киловатт мозги стали медленно плавиться, ужасно хотелось пить.

— Перерыв, — объявил Леша, — а то наш шеф-редактор превратится в лужу…

— Ну как, непривычно? — самодовольно осведомился Леша на кухне, наливая Алисе в чашку холодного чая.

— Да, немного. — Алиса залпом осушила чашку и знаком попросила Лешу налить ей еще.

— Привыкай. Дело стоящее делаем. Слушай, я давно хотел спросить, а что на самом деле произошло? Если не возражаешь… — Он навалил горкой варенье на кусок хлеба и принялся жевать.

В нескольких словах Алиса описала ему ситуацию.

— Ясно, — двигая челюстями, невнятно пробубнил Леша, — ситуация известная. Говоришь, Короткевич? — Он почесал голову. — Что-то припоминаю. Вроде бы была такая неприятная девица, чья-то протеже, кажется… Переходила с канала на канал, потом куда-то пропала. Но ты не переживай! — бодро заключил он, допивая чай. — Телевидение без интриг — все равно что зима без снега.

Последовали следующие полчаса напряженной работы.

— Так, двигаемся на новую точку, — бодро скомандовал ассистенту Леша и показал на диван, — а мы — на кухню. Кирилл, идешь?

Кирилл кивнул, что-то увлеченно записывая в блокнот.

— Единственное, что я пока не пойму, — наливая чаю Леше, спросила Алиса, — передача-то платная?

Леша кивнул.

— Работа группы, монтаж, эфир, прайм-тайм, так?

Леша кивнул вторично.

— Кто будет платить?

— Ты. — Леша преданно посмотрел ей в глаза.

Алиса опешила.

— Где я соберу тебе эти деньги? Ты спросил? Откуда у меня? Балда! Сматывайте свои шнуры! Я ничего не хочу! — Она уже кричала.

— Подожди! Я не так выразился. Газета будет платить.

— Да? — Ее голос был полон сарказма.

— Полоса с рекламой нашей передачи в каждом выпуске в течение года — я договорился с нашим шефом, на такой бартер он согласен.

— Ты упустил одну важную деталь, — холодно сообщила Алиса. — Я уже не шеф-редактор газеты.

— Будешь. — Голубые глаза Леши смотрели безмятежно.

— Это афера, и ты меня втравил в нее.

— Да, — согласно кивнул оператор, с удовольствием уминая варенье с хлебом.

Алиса безучастно следила за ним, боясь даже представить, что случится, если оптимистичный прогноз оператора не оправдается.

— Алиса, — словно откуда-то издалека ее окликнул Леша.

— Что? — вздрогнула она.

— Я хотел спросить… — Он отвел глаза в сторону.

— Давай.

— У тебя есть кто-нибудь? — спросил он стену, покрытую кафелем.

— В смысле? — Алиса постаралась поймать его взгляд.

— В смысле друг, — улыбнулся холодильнику Леша.

— Леша… — ахнула Алиса. — Это тоже для передачи?

— Для меня! — злобно посмотрел он на плиту.

— Ты хочешь сказать, что…

— Да. — Впервые его голубые глаза впились в зрачки Алисы. — Ты мне очень нравишься. Ты знаешь, у меня много девчонок, — он озадаченно потер переносицу, — я ведь человек — перелетная птица. Никому ничего не должен, никто от меня ничего не ждет. Я не гад, не подлец, надеюсь, ни одна из моих подружек не пролила по мне ни одной слезинки. Но однажды я понял, что мне нужно нечто большее, чем легкие отношения. Мне ведь уже скоро тридцать пять, хотя и выгляжу я моложе. И вот однажды… — Он сделал паузу, поднял чашку и, глядя в нее, словно пытаясь отгадать тайну узоров из чаинок на дне, продолжил: — Однажды в заштатном городе я увидел чудо. Маленькая, отважная, она буквально сражалась за свое право взять интервью у Президента. Я разозлился, потом удивился, а потом задумался. Я не мог отделаться от воспоминаний о тебе. Когда мы брали интервью в Кремле, знаешь ли ты, каких усилий мне стоило попросить твой телефон? Мне! Я мог собрать телефоны у половины девушек Москвы, но не у тебя. А позвонить я так и не решился, хотя очень хотел.

— Леша… — Алиса была растрогана признанием.

— И затеял я все это ради тебя, — прервал ее Леша. — Мне очень хочется сделать что-нибудь для тебя. Стоящее.

— Леша, — Алиса поднялась и подошла к нему, — Лешенька… — Она погладила его кудлатую голову и поцеловала в макушку. — Ты просто прелесть, ты настоящий друг.

Леша обнял ее за талию и прижался к ней головой. Эту почти идиллическую картину застал Кирилл. Он застыл на пороге, не зная, что ему делать — неслышно ретироваться или, громко топая, войти.

— Входи, Кирюш. — Леша великодушно заметил деликатные передвижения корреспондента. — И что ты такой застенчивый? Он ведь у нас военный корреспондент, — пояснил Леша Алисе, пока Кирилл наливал себе чай, — несколько раз в Чечне был, а такой застенчивый.

Через два часа все было закончено. Группа спешно собиралась в Останкино, уже опаздывая на монтаж.

— Получится — пальчики оближешь, — ласково пообещал Леша. — Публика будет рыдать и плакать.

— Леша, — Алиса решительно отвела его в сторону, — я хочу тебе кое-что объяснить.

Лицо Леши вытянулось.

— Я не успела тебе сказать, что у меня есть один человек, которого я, кажется, люблю. Он об этом, правда, еще не знает, и чем это окончится, я тоже не знаю.

— Ясно. — Леша наморщил лоб.

— Я не хочу крутить динамо и что-то обещать…

— Ясно, — мрачно повторил Леша. — Жаль, не знаю гада, а то бы придушил своими руками!

— Леша! — с укоризной воскликнула Алиса. — Как можно быть таким кровожадным!

— А когда выяснится, что у тебя все закончится ничем? — деловито осведомился Леша.

— Я тебе обязательно сообщу, — серьезно пообещала Алиса.

— Обязательно?

— Конечно. Я так тронута твоими словами, так хорошо от них на душе, и я ни за что не хочу терять тебя.

— Правда? — Он подошел к Алисе, притянул ее к себе, и Алиса дала себя поцеловать. — Ну ладно, — возвращаясь к прежнему легкому тону, обратился оператор к своей команде, — поехали, что ли? Мне в монтажной, правда, делать нечего, это Кирилл с режиссерами пусть работает… Хотя любопытно, что мы там наваляли. Завтра позвоню, расскажу, как начальство среагировало, — попрощался он.

Захлопнув за ними дверь, Алиса блаженно вздохнула. Почти два часа непрерывной съемки, жар от лампы-«пятисотки», внезапное объяснение с Лешей, призрачные до нереальности договоренности относительно рекламного места в газете… Она устала за этот день, как за год. В квартире было душно, Алиса подошла к окну и распахнула его. Глубоко вдыхая чуть влажный воздух, она протянула руку, ловя все еще падающие мокрые снежинки. Бросив взгляд на противоположный дом, Алиса вздрогнула. В окне напротив четко вырисовывался мужской силуэт, она его сразу узнала. Это был Никита. И моментально сегодняшний вечер, признание Леши, его дружеский поцелуй исчезли, растаяли, как снежинки, падающие на ее ладонь. Так они стояли друг напротив друга, не в силах пошевелиться. Алиса не чувствовала холода, жадно глядя на мужчину, стоявшего на фоне кремовых штор в доме напротив. Наконец она подняла руку и помахала. Несколько секунд он стоял неподвижно, а потом тоже легко взмахнул рукой. Алиса захлопнула окно, первой задернула штору и выключила свет. Она поняла: Никита больше не сердится на нее. Он будет ждать ее ответа. И она, конечно, ответит ему «да». Сразу, как только обретет свое второе «я», свое детище — газету «Семейные традиции».

Ровный счет

Утром следующего дня Алисе позвонил Леша и бодрым голосом, словно он не отсидел ночную смену за монтажным столом, а отлично выспался за ночь, сообщил:

— В одиннадцать ребята пойдут к шефу представлять сюжет, а также детали нашей бартерной сделки.

— Леша… — Алиса набрала в легкие побольше воздуха.

— И не спорь со мной, — тотчас же прервал ее Леша. — Дело сделано, зачем оборачиваться назад. Я что, зря, что ли, ночью вместе с режиссерами в монтажной кофе опивался? Монтаж, между прочим, не мое дело. Ладно, мне надо ехать с другой группой на съемку, постараюсь держать тебя в курсе дел.

Алиса очень волновалась. Она оглядела комнату, вспоминая каждый момент съемки, ответы на вопросы Кирилла. Она поморщилась — некоторые показались ей сейчас такими напыщенными. Интересно, что же все-таки у них получилось? Если решение будет положительным, надо будет узнать время эфира и обзвонить всех знакомых, пусть посмотрят. Настроение было приподнятым, и что-то в глубине души подсказывало Алисе — все будет в порядке. Мартовское солнце врывалось в окна, его золотистые лучи оживляли краски тегеранского саруха на полу, воробьи на ветвях оголтело орали, наслаждаясь теплом и светом. Алиса с удовольствием выпила кофе, который успела купить вчера, а потом села к компьютеру. Пора было возвращаться к книге. Алиса разложила заметки, черновики, план, внимательно изучила написанное и быстро защелкала клавишами компьютера. Ее радовало все — дрожащие на стене тени от ветвей высоких деревьев, свежий запах весны, врывавшийся в форточку, и то, что работа спорилась. Строчки выстраивались ровными рядами, очень редко руки Алисы зависали над клавишами. В три часа дня телефонный звонок оторвал Алису от работы.

— Пустили! — услышала она ликующий голос Леши. — Я тебе звоню с мобильника — только что мне сообщили, что главный подписал передачу в эфир! Победа!

— Не может быть! — закричала Алиса. — А когда эфир?!

— Сегодня вечером, в самый прайм-тайм. Время бизнесменов и прочих акул бизнеса.

— Лешик, я даже не знаю, что тебе сказать.

Он замолчал.

— Наверное, просто скажи «спасибо». И помни — я жду, когда ты будешь свободна… — Он громко задышал в трубку.

— Хорошо, — тепло отозвалась Алиса, — обязательно сообщу. И еще — приезжайте в воскресенье ко мне на обед. Все вы, и режиссеров захватите.

— Нет, в воскресенье не получится, — огорчился Леша, — улетаем в Сибирь.

— С ним?

— Ага.

— А после поездки?

— Тогда в обязательном порядке. Извини, мы тут кое-что снимаем, меня ждут. Пока. И помни — я жду!

Свершилось! Алиса не верила своему счастью. Расскажи такую историю кому-нибудь постороннему — ни за что не поверит, еще рассмеется в лицо, мол, чудес не бывает. А они случаются, очень редко, не с каждым, но случаются. Алиса твердо была уверена в том, что передача поможет ей вернуться в газету. До эфира она, как и собиралась, обзвонила всех друзей, не забыла коллег из «Дела для всех» и «Семейных традиций». Поразмышляв, Алиса набрала номер телефона Богатыревых. Это было немного рискованно, так как Никита в это время обычно уже бывал дома. Хорошо, что к телефону подошла Ксения Александровна. Услышав от Алисы новость, она долго желала ей успеха, повторяла, что такой исход ей и представлялся, и обещала непременно посмотреть и даже записать на видеокассету передачу.

— Никита на работе, у него важные переговоры, — объяснила она, — вот я и хочу записать передачу для него.

В десять вечера передача вышла в эфир. В половине одиннадцатого запищал домофон Алисы.

— Да, — с замиранием сердца отозвалась Алиса, в глубине души надеясь, что это Никита.

— Это Павел Игнатьевич, открывайте, Раевская.

Алиса нажала на кнопку и машинально подкрасила помадой губы. «Ему-то что надо?» С тревогой она открыла дверь и ждала, пока лифт остановится на ее этаже.

Павел Игнатьевич кивнул Алисе, прошел прямо в пальто в гостиную и остановился в центре комнаты.

— Умный противник — сильный противник, — хмуро заметил коммерческий директор. — Ваша взяла.

— Вы уверены? — стараясь скрыть улыбку, осведомилась Алиса.

— После такого «промоушен», который вы устроили себе и газете? Эта передача раскрутит газету именно так, как нам хотелось. Молодец, госпожа шеф-редактор.

— Спасибо.

— Только одно условие. — Он направил указательный палец в ее сторону. — Короткевич остается у вас в газете.

— Нет!

— А я говорю: останется, это мое условие. Будет заниматься рекламой и отчитываться за это только передо мной, — с нажимом произнес Павел Игнатьевич.

Несколько секунд Алиса размышляла.

— Согласна.

— А теперь, — он почти вплотную приблизился к ней, — не хотите ли отпраздновать окончание своего, скажем так, отпуска?

— Оплаченного отпуска, вы имеете в виду? — невинно поинтересовалась Алиса.

— Конечно, — кивнул Павел Игнатьевич. — Итак?

— Не сегодня, — Алиса сделала несколько шагов назад, — но когда-нибудь обязательно.

— Хорошо. — Он резко повернулся и пошел к выходу. — С завтрашнего дня можете приступать к работе.

— У меня есть личные дела, которые я хотела бы закончить, — в спину ему крикнула Алиса.

Спина застыла не оборачиваясь, Павел Игнатьевич поднял два пальца.

— Два — два? — догадалась Алиса.

— Два дня, — бросил он, — причем за ваш счет.

— О’кей. Я думаю, мы сравняли счет, — весело заметила Алиса, с силой захлопывая дверь.

Через десять минут домофон вновь ожил.

«Никита!» — вновь подумала Алиса.

— Это Мила Короткевич, — гнусаво сообщил домофон, и Алиса молча нажала на кнопку.

«Сейчас последуют оправдания, слезы и уверения в совершенном почтении». Она брезгливо передернула плечами, открывая дверь квартиры и впуская Милу, которая действительно вошла со словами:

— Нам все равно пришлось бы объясниться.

— Не понимаю зачем… — Алисе не хотелось пропускать Милу в гостиную.

Однако она не могла не заметить, что в сегодняшней Миле мало что было от прежней, готовой выполнить любое поручение девушки, которая полгода сидела напротив нее в редакции. Сегодняшняя Мила выглядела старше и, как ни странно, умнее. А может, опытнее — этого Алиса сразу определить не могла.

— Мы же будем работать вместе, — откидывая капюшон короткого рыжего свингера, начала Мила, — давай расставим все точки над i.

— Зачем? — сухо поинтересовалась Алиса, с досадой отмечая, что Мила и сегодня скопировала фасон ее розовой шубки с капюшоном от Ольги Моисеенко. Интересно, зачем она это делает?

— Алиса, — Мила села прямо на пуфик в прихожей, — не думай, что я не знаю, что творится у тебя в душе.

— Вот как?

— Никто не рассчитывал, что ты уйдешь из газеты, Это была полнейшая неожиданность и катастрофа.

— В первую очередь для тебя, — съязвила Алиса.

— После того как я ушла из Останкина, Павел Игнатьевич дал мне возможность попробовать свои силы в газете. Однако это не означало, что свою энергию я должна была тратить на то, чтобы быть у тебя девочкой на побегушках. Я сидела и копила энергию, как аккумулятор.

— Так ты протеже Павла Игнатьевича, — запоздало удивилась Алиса, — и его…

— Нет, — Мила скривила губы в усмешке, — не его. Другого. Но не это главное.

— А что главное?

— Мне скоро тридцать. Да-да! И я не желаю прозябать и горбатиться на чужого дядю, вернее, тетю. — Мила поудобнее устроилась на пуфике. — Я рано научилась жить самостоятельно и сразу поняла, что никогда не буду частью целого — коллектива, команды или группы. Я — это я и буду играть в одиночку. Я ведь не москвичка, родилась в Сочи. Моя мать была курортной медсестрой в Мацесте, отца я не знаю, предполагаю, что это один из курортников кавказской национальности. Достаточно посмотреть на меня в профиль… Видишь мой горбатый нос, мои черные восточные очи?

— Мила, зачем ты все это рассказываешь? — поморщилась Алиса. — Ты же не на исповеди и не у психоаналитика.

— Я должна объясниться, — упрямо повторила Мила.

— Да тебя не узнать, — иронично заметила Алиса, — была тихой, вялой, услужливой. А сейчас такой напор!

— Вот я и говорю, что ты меня плохо знаешь. Павел Игнатьевич посадил меня в редакцию и сказал: «Научишься — получишь газету». Тогда я подумала, что это мой второй шанс — возглавить дело, раскрутиться. Я следила за тобой, подражала. Старалась поймать тот момент, когда ты писала статьи, придумывала что-то новое. Я, как кошка, которая готова сутками сторожить у норки мышь, тихо сидела и караулила свою возможность. И дождалась. И еще: я не желаю довольствоваться полупустой однокомнатной квартирой в Черемушках за сто двадцать долларов в месяц, хозяин которой каждую неделю в мое отсутствие проверяет, на месте ли его рассохшаяся старая мебель.

— Не надо объяснять свои деяния трудным детством, — брезгливо поморщилась Алиса. — Ты с благословения Павла Игнатьевича хотела сделать карьеру на чужих костях, но не вышло. Твой трогательный рассказ, кстати, сочувствия не вызвал.

— Сочувствия? — изумилась Мила. — А зачем мне оно? В жизни надо иметь когти и зубы. И будь уверена — я добьюсь своего. Реклама — прибыльный бизнес. — Высказав все, что хотела, Мила медленно поднялась и накинула капюшон на голову. — Это ты доверчивая как ребенок, который верит в Деда Мороза и прочие чудеса.

— А ты в них не веришь? — вырвалось у Алисы.

— Нет! — Мила презрительно тряхнула головой, и Алиса успела разглядеть горячее упрямство в ее черных глазах.

Весна

Когда после ухода Милы домофон запищал в третий раз, сердце Алисы екнуло.

«Теперь точно Никита», — обрадовалась она и нажала на кнопку. К ее разочарованию, через три минуты в дверях стоял почтальон.

— Вы ко мне? — изумленно таращилась на него Алиса.

Почтальон поднял грустные, как у спаниеля, глаза на номер ее квартиры и выразительно перевел их на тетрадь, которую держал в руках.

— Вам телеграмма, — с укоризной сообщил он, — распишитесь.

— Телеграмма? — Подпись в тетради вышла кривой.

— Получите… — Почтальон захлопнул тетрадь и вручил Алисе сложенный листок бумаги.

Позабыв поблагодарить печального почтальона, Алиса захлопнула дверь и неаккуратно надорвала бумагу. «Что-то случилось с мамой». От испуга ее руки дрожали. По счастью, телеграмма оказалась не от Зденека и даже не из Чехии, а из Москвы. Ее послал Владислав Артемьев, сообщавший, что он благополучно сбежал со съемок из Венгрии, оставив там Леонида, что по забывчивости он не оплатил счета за телефон и что теперь он вынужден общаться с половиной города в эпистолярном жанре — посредством телеграмм и записок, отправляемых со случайными оказиями. Алиса расхохоталась. Как это похоже на Влада! Далее в телеграмме Влад просил Алису зайти к нему на чашку кофе в двенадцать дня, потому что он очень соскучился и страстно желает ее увидеть. Что же, она сама соскучилась по Владу, у нее накопилось много новостей, а он расскажет ей о съемках. Утро пройдет очень приятно.

Только засыпая, Алиса с обидой вспомнила, что Никита так ей не позвонил и не пришел.

Утро следующего дня выдалось по-настоящему весенним. За ночь снег совсем скукожился, город наполнился птичьим гомоном и купался в солнечных лучах, и Алиса, собираясь на встречу с Владом, была уверена, что сегодняшний весенний день будет особенным. А как же может быть иначе? Она вернется в газету, все тревоги позади. Правда, придется каждый день видеться и даже разговаривать с Милой, но об этом лучше сейчас не думать. Также не надо думать о Никите. Он обязательно позвонит ей, и грустить не стоит.

Когда она, облаченная в модное весеннее пальто, смотрела на себя последний раз в зеркало, чтобы удостовериться, что вполне соответствует этому дню, раздался телефонный звонок.

— Алиса, — зазвенел знакомыми интонациями голос Жанны, — я не рано?

— Еще минута, и ты бы меня не застала!

— Вот и хорошо, давай сегодня встретимся.

— Ты знаешь, я сейчас еду к Артемьеву, может, после… — растерянно проговорила Алиса.

— Вот и отлично. Ты к двум освободишься?

— Думаю, да. — Алиса с сомнением пожала плечами.

— Встретимся в час у метро «ВДНХ». Не забудь взять паспорт.

— Зачем?

— Сюрприз.

— Опять интервью? — догадалась Алиса.

— Умница! — довольно рассмеялась Жанна. — Итак, я тебя жду.

Положив трубку, Алиса еще раз взглянула в зеркало, показала своему отражению язык и, положив в сумочку паспорт, вышла на улицу.

Пьянящий запах весеннего города кружил голову, она радостно улыбалась прохожим и долго не решалась надеть темные очки. Очень уж соскучилась она по солнцу за долгую, почти полярную московскую зиму.

Владислав ждал Алису. Это было заметно по тому, как тщательно был сервирован стол к завтраку, и по обилию цветов в вазах, которые стояли на подоконнике, рояле и столе. Наливая в чашку Алисе кофе, предлагая ей бутерброд, Влад не переставая говорил о телепередаче с участием Алисы, что-то критиковал, что-то хвалил…

— Ах, Влад, — вздыхала Алиса, — ты не знаешь самого главного. Ты застал только конец истории. Начало ее было грустным и даже трагическим.

Влад внимательно слушал рассказ Алисы, иногда вставляя короткие замечания, а иногда вскакивая со стула. Тогда он в волнении прохаживался по комнате, делал яркий жест, комментируя повествование Алисы, и снова присаживался к столу.

— Однако, — он залпом осушил стакан апельсинового сока, когда рассказ Алисы был окончен, — даже не верится, что все это происходило с тобой.

— Я сама до сих пор в этом не уверена, — рассмеялась Алиса. — Чудеса, да и только!

Влад придвинул стул к Алисе и поцеловал ее в щеку:

— Я рад, что все хорошо закончилось.

— Влад, — она отстранилась от него, отодвигая свой стул, — у меня есть еще одна новость для тебя.

— Ты выходишь замуж.

Алиса изумленно раскрыла глаза, не в силах выговорить ни слова.

— Откуда ты знаешь?

— Ты мне снилась, — забавляясь ее недоумением, сообщил Артемьев, — и снилась очень часто. Ты была с каким-то мужчиной. Его лица я не видел, но знал, что это мой соперник. А однажды я увидел вас в цветущем яблоневом саду. Я сидел напротив вас на скамейке, но вы не замечали меня. Розовые лепестки все сыпались и сыпались… Вот, — он протянул Алисе книгу, — это новая. Я посвятил ее тебе и главную героиню назвал твоим именем.

— «Опасная невеста», — прочитала Алиса название и открыла книгу.

«Посвящается дорогому другу Алисе» — курсивом было набрано на первой странице. «Алиса запоминалась сразу — стройная, подвижная, светлые, распущенные по плечам волосы, задумчивый взгляд серо-голубых глаз, отличное чувство юмора», — прочитала она начало очередного бестселлера.

— Влад! — потянулась она к нему. — Спасибо! Спасибо тебе!

— Да ладно… — Артемьев был растроган. — Честно говоря, если бы не твой образ, я бы ее никогда не закончил. Все не получалось с сюжетом, концы с концами никак не сходились.

— Влад… — Алиса молча прижала книгу к сердцу.

— Ты только не исчезай. Пусть этому парню повезло больше, чем мне, но ты вспоминай меня, навещай. Мы все-таки коллеги. Вот видишь, послушала меня, книгу написала.

— Ты говоришь, как столетний дед!

— Многие годы ты была моим другом, моей музой, моей надеждой, — не слушая ее, продолжил Влад. — Стыдно признаться, но когда ты раз за разом отказывалась от моих предложений руки и сердца, я испытывал облегчение. Ведь мой старый страх до сих пор живет во мне.

Алиса встала и подошла к окну.

— Яблоневый сад в цвету, — она наклонилась к вазе с пушистой желтой мимозой, — это так романтично, так красиво. Райская картинка.

— И райское яблоко, — подсказал Влад, — вкушай только от этого плода в меру.

Обернувшись к Артемьеву, Алиса рассмеялась и вдруг испуганно вскрикнула:

— Боже мой!

— Что такое?

— Время! Я опаздываю! Меня Жанна ждет!

— Где твое пальто? Сейчас поймаем такси! — Влад помог Алисе надеть пальто, накинул на себя куртку, и в большой спешке они выбежали из квартиры.

По счастью, водитель первой машины, которую остановил Влад, согласился отвезти Алису «быстро и аккуратно» в район ВДНХ.

— Ну, — открывая Алисе дверцу, вздохнул Влад, — будь счастлива.

Она обняла его и легко поцеловала.

— Спасибо тебе за все. Я никуда не пропаду, я буду с вами всегда.

— И я буду с тобой всегда! — эхом откликнулся Артемьев.

— Господа, мы едем или стоим? — стал проявлять признаки беспокойства водитель. — Если вам надо быстро, то я не ручаюсь…

Алиса юркнула в салон автомобиля, махнула рукой Владу и откинулась на спинку сиденья. Лишь тогда она заметила, что в руках сжимает не только сумочку, но и посвященную ей книгу Артемьева.

— Марат Куш, — с завистью констатировал водитель, глядя в зеркало заднего обзора.

— Да.

— Новая? Как называется?

— «Опасная невеста».

— Везет, — с ноткой зависти произнес водитель, — а где взяли?

— Автор подарил, — улыбнулась Алиса.

— Сам?

— Сам.

— А где же вы его встретили?

— Там же, где и вы. Это он провожал меня.

— Да ну! — прищелкнул языком от огорчения водитель. — Что же вы не сказали, девушка, я бы автограф попросил. — И из уважения к знаменитому писателю водитель прибавил скорость.

— Наконец-то! — с упреком встретила Алису Жанна. — Я думала, что ты не придешь!

— Извини, заболталась совсем! Так куда мы идем?

— Узнаешь. Всему свое время.

— К фонтану «Каменный цветок», поесть шашлыков? — сострила Алиса.

— Нет, к гостинице «Космос».

— Куда?! — Алисе показалось, что она ослышалась.

Но Жанна уже спускалась в подземный переход, и Алисе ничего не оставалось, как следовать за ней.

— Пойми, во все времена для женщины лучшим стимулом и средством от сердечных недугов была парикмахерская. Ты не исключение. Здесь ты отдохнешь, преобразишься и будешь полностью готова к самому ответственному шагу в своей жизни.

— К чему?

— Ты сегодня сделаешь предложение Никите.

— Что?! — Алисе показалось, что она ослышалась.

— Ты позвонишь Никите и скажешь, что ты его ждешь, чтобы пойти в загс и подать заявление.

— Как ты не поймешь, Жанна, я не могу этого сделать! — возмутилась Алиса.

— Не неси чушь! — Жанна наклонилась к ней. — Ведь он ждет! Он ждет, пока ты сама ему позвонишь и скажешь сакраментальное «да». И будет ждать. Поэтому если являться к нему, так королевой!

— Не вижу никакой логики! — язвительно произнесла Алиса.

— Ты так ничего и не поняла, дурочка, пойдем.

— Куда ты меня тащишь?

— Кстати, о деньгах не беспокойся, считай, что это мой подарок, — сухо бросила Жанна и открыла дверь. — Здесь, в салоне «Жак Дессанж», у меня есть знакомый мастер. Я однажды делала передачу о сети этих салонов, познакомилась со всеми, потом стала сюда ездить как клиентка.

В салоне их встретила улыбчивая девушка-администратор. Она узнала Жанну, поздоровалась с Алисой. Жанна хозяйским жестом теребила светлые локоны Алисы, которая лихорадочно обдумывала, как бы ей увильнуть от предложения Жанны и избежать объяснения в любви.

— Алиса, что с тобой? — Жанна теребила подругу за рукав. — Ты что, оглохла?

Алиса вздрогнула и посмотрела на Жанну. Рядом с ней стояла стройная миловидная девушка.

— Меня зовут Юля, — представилась она, — сейчас я займусь вашей головой.

Пока Алиса шла через зал к назначенному ей месту, она не могла не заметить, что мастера, словно подсолнухи за солнцем, поворачивались к ней и дружески улыбались. Улыбки мастеров и клиентов отражались во множестве зеркал, витали в воздухе, создавали необыкновенно бодрящую ауру. «Какие одухотворенные лица, — подумала про себя Алиса, — они не просто стригут и красят, они творят».

Уже другая приветливая девушка, Полина, колорист, подобрала для Алисы краску и несколькими быстрыми штрихами нанесла ее на волосы. Девушки ни на минуту не оставляли Алису, ободряюще улыбались ей, отвечали на вопросы, охотно давали советы. Когда все процедуры были закончены, Алиса внимательно посмотрела на себя в зеркало. Нет, она не увидела там преображенную Золушку. Волосы были чуть короче, в них таинственно заблистали пряди цвета старинного золота. Но именно эти маленькие изменения, сделанные рукой мастера, преобразили лицо Алисы. Оно стало моложе, нежнее, а серые глаза приобрели таинственную глубину. Ей показалось, что все клиенты салона дружелюбно смотрят на нее.

— Вот это я понимаю! — обрадовалась Жанна, допивая кофе. — Теперь ты действительно немного стала похожа на королеву.

— Как? Только немного? — возмутилась Алиса.

— Ладно. Ты классно выглядишь. Я очень люблю этот салон. Никогда не испортят, а обязательно найдут в каждой женщине ее изюминку и подчеркнут редкими, но правильными штрихами. Я часто наблюдала, как совсем невзрачные женщины превращались здесь в очаровательных принцесс.

Они попрощались с мастерами и направились к метро.

— Тебе действительно понравилось? — поинтересовалась Жанна.

— Да, очень. И еще, — мечтательно добавила Алиса, — я напишу о них статью. Это ведь не просто салон, это лаборатория, где создается красота.

— Неплохая тема, — согласилась Жанна, — только теперь тебе надо подумать о другой теме.

— О чем?

— О том, что ты скажешь Никите.

— Да, это ужасно! Ты меня заставляешь делать немыслимые вещи! — воскликнула Алиса. — Но почему сегодня?

— А почему бы и нет? — Жанна огляделась вокруг. — Сегодня среда, три часа дня, он сидит на работе и ждет твоего звонка.

— Жанна, — Алиса стиснула руки, — я боюсь!

— Не бойся, — Жанна подтолкнула ее к ближайшему телефону-автомату, — поверь мне на слово, у тебя это настоящее чувство! А я знаю, что говорю!

— Нет, я так не могу. — Алиса расстроенно посмотрела на Жанну. — Давай не сегодня.

— Детский сад какой-то! Ладно, пойдем посидим на той скамейке, она, кажется, сухая, — кивнула Жанна в сторону, — я покурю заодно.

Они сели на скамейку, жмурясь от яркого весеннего солнца. Неподалеку от скамейки разгуливали симпатичные тетеньки с огромными охапками мимозы в руках. Они выжидающе смотрели на женщин, сидящих на скамейке, но не спешили предложить свой пушистый товар. Жанна закурила:

— Совсем весна!

— Да, — зажмурилась Алиса от лучей яркого солнца. — Мимозы навеяли воспоминание об одной смешной истории.

— О любви? — осведомилась Жанна.

— Почти. Слушай. Это было несколько дней спустя после нашей встречи у тебя на радиостанции. Валентинов день у нас так и не прижился, хотя на работе кое-кто пытался устроить небольшую вечеринку. Тусовщики остались в редакции, а я поехала домой — болела голова. Я ехала в метро, тупо уставившись в слепую темноту за окном вагона. Было душно, тесно и многолюдно. Пассажиры яростно отпихивались от огромного капюшона моей любимой розовой шубки, и во мне постепенно росло жгучее желание стукнуть кого-нибудь или закричать.

«Это ты-ы-ы?» — кто-то легко коснулся моего рукава.

Я вздрогнула — рядом со мной стоял Сережа. Он изменился. В его когда-то беспокойных голубых глазах я прочитала выражение полного удовлетворения жизнью, даже некоторую леность и благодушие. Сережа выглядел вполне довольным собой и своей судьбой человеком, и от этого он, как ни странно, сильно проигрывал себе самому, прежнему — немного порывистому, немного мечтательному, немного инфантильному и трепетному Сереже. «Как ты?» — спросила я, вглядываясь в неподвижные точки его зрачков. «Замечательно! — с наслаждением произнес он. — Я женился, у меня дочь. Жена у меня прекрасная хозяйка, отлично готовит, содержит дом в чистоте и уюте, работает медсестрой в больнице! Она… не такая интеллектуалка, как некоторые, но надежный, верный человек». «Работаешь?» — поинтересовалась я. «Да! — с жаром подхватил он. — Подучился кое-чему, стал программистом, а теперь я локальный администратор компьютерной сети в одной фирме». И Сережа посмотрел на меня со значением. «А как же астрология?» — спросила я. «Да… — лицо его немного померкло, — звезды — люди ненадежные». Он покрутил головой и усмехнулся: «Ты знаешь, я счастлив. По-настоящему. Никогда не думал, что со мной такое может произойти. Вот, — он потряс букетом пышной мимозы, щедро осыпавшей пыльцу на пальто пассажиров, — жене в подарок везу, сегодня же Валентинов день!»

— Ну и кто же этот примерный семьянин? — заинтересованно спросила Жанна.

Алиса вздохнула:

— Поэт, астролог, одиноко размышлявший о судьбах планеты и публиковавший результаты своих ночных размышлений в СМИ. Сережа Тверской никогда не отказывался приехать ко мне на чашку чаю. Он был влюблен в меня, но вяло и как-то неинтересно, я бы даже сказала, не проявляя инициативы. И вот, пожалуйста, не прошло и двух лет, а он женат, ведет оседлый образ жизни, тащит домой букет мимоз!

— Ну и слава Богу, — удивилась Жанна, — тебе-то что, жалко?

— Да как тебе сказать… Тогда в метро я слушала его, кивала и старательно улыбалась. Неужели человек так может измениться? Дома я приняла таблетку от головной боли и стала думать о Сереже. Как-то после окончания очередного романа я пригласила Сережу в гости, что-то типа «клин клином вышибают». А может, мне просто было грустно.

Он пришел, как всегда, с большим опозданием и маленьким букетом. Мы пили вино, болтали. Вечерело. «Клин клином» не получался, и я с тоской смотрела в окно, ожидая, когда Сережа соберется домой. Потом мы долго стояли на балконе, пока совсем не стемнело. Комната, освещаемая лишь свечами, томящимися в тяжелых бронзовых подсвечниках, казалась каютой корабля. Мир уплывал от нас, а мы стояли на балконе, как на палубе, и махали рукой оставшимся на берегу.

Сережа наклонился ко мне, и через секунду я почувствовала вкус его губ. «Странно, как это он решился?» — удивилась я.

Мы целовались, болтали, душная летняя синева медленно опускалась на заоконный пейзаж.

Спустя час я полностью взяла себя в руки и мягко, очень обходительно стала выставлять Сережу за дверь. Но не тут-то было! Сережа округлил глаза и наивно произнес: «Уже ведь поздно. Метро закрыто, а на такси у меня денег нет».

Господи, твоя воля! Я вихрем сорвалась с дивана и, разыскав в кошельке две купюры, засунула их в ладонь Сережи. С досадой я думала, что Сережа, конечно, хороший, милый, но инфантильный. Или он просто эгоист? Больше Сережу я не хотела видеть. Смятые купюры, которые я вручила мужчине на такси, не выходили у меня из ума. Женщина платит мужчине, чтобы он ушел!

— Ужасно! — передернула плечами Жанна. — Терпеть не могу жадных мужчин!

— И я ненавижу! Но может, он изменился в лучшую сторону?

— Думаешь, жена перевоспитала?

— А вдруг?

— Нет, дорогая моя, характер не перевоспитаешь. Нечего воображать себя папой Карло и пытаться выстругать из неотесанного полена Буратино.

Алиса звонко расхохоталась.

— Надеюсь, твой Никита не нуждается в перевоспитании? — насмешливо осведомилась Жанна.

— Нет, — покачала головой Алиса, — конечно, нет.

— Расскажи мне о нем.

— Ну, — Алиса закатила глаза, — он такой разный! Искренний и загадочный, нежный и жестокий, сильный и трогательный… Ты знаешь, его присутствие никогда меня не тяготит. Очень редко можно встретить человека, который умеет быть ненавязчивым.

Она посмотрела на Жанну.

— И почему ты здесь до сих пор сидишь? — воскликнула Жанна. — Беги скорее!

— Куда? — не поняла Алиса.

— К телефону!

Алиса несмело поднялась со скамейки и сделала несколько шагов по направлению к будке телефона.

— А что мне ему сказать? — обернулась она к Жанне.

— «Я вас люблю, чего же боле…» — пропела Жанна и подмигнула Алисе: — Иди и не оглядывайся!

Нагретая солнцем телефонная будка пахла пластиком и резиной. Помедлив, Алиса вставила телефонную карточку в щель автомата, набрала номер и, слушая гудки на другом конце провода, лихорадочно составляла первую фразу.

— Да, — сонно отозвался голос секретаря фирмы, в которой работал Никита.

Алиса облизнула пересохшие губы:

— Богатырева, будьте добры.

В трубке что-то щелкнуло, а потом неожиданно грянул «Турецкий марш» Моцарта.

Алиса так и не успела придумать, что она скажет Никите, когда марш резко оборвался и знакомый, родной голос близко-близко сказал:

— Слушаю.

— Это я, — хрипло выдавила Алиса.

— Алиса? — Он выдохнул и замолчал.

— Никита… — позвала Алиса. Ей казалось, что земля уходит из-под ног.

— Алиса! Ты где? Как же хорошо, что ты позвонила!

— Я хочу сказать… — Алиса задохнулась (Господи, как же трудно было Татьяне Лариной!). — Я люблю тебя и согласна быть твоей женой.

— Алиса!!! — потрясенно закричал Никита. — Я сейчас к тебе приеду!

— Я не дома. Давай встретимся на Тверской, у магазина «Подарки», через полчаса.

— Я уже выезжаю!

— Я буду ждать.

— Алиса!

— Да?

— Я люблю тебя.

Алиса выдохнула и осторожно повесила трубку на рычаг. Жанна была права, Никита действительно ждал ее звонка. А где же Жанна? Алиса оглянулась, но скамейка, на которой недавно сидели подруги, была пуста.

— Спасибо, дорогая, — прошептала Алиса и направилась к станции метро. Немного кружилась голова, ей казалось, что она идет не по асфальту, а перебирает ногами в золотистом воздухе, напоенном чуть горьким запахом мимозы.

До условленного места встречи Никита добрался раньше Алисы. Закрывшись от солнца ладонью, он смотрел, как она шла ему навстречу — легкая, в светлом весеннем пальто и белых сапожках. Солнце не жалело своего сияния для ее золотистых волос — они вспыхивали то рыжими, то лимонными, то лунно-серебристыми блестками. Она шла ему навстречу, засунув руки в карманы, немного щурясь. Он многое бы отдал за то, чтобы узнать, о чем она сейчас думает. Когда она позвонила ему первой, он чуть не сошел с ума от счастья. Еще немного, и он сдался бы и позвонил ей сам. Она идет к нему, эта удивительная, целеустремленная, умная, молодая женщина, и у него перехватывает дыхание. «Вместе — навсегда! Это будет новая семья, конечно, у нее будут свои традиции. Интересно, приедет ли ее мать с мужем-чехом на свадьбу?» Что за глупые мысли лезут ему в голову? Она уже совсем близко, и он явственно различает ее лицо, глаза, смеющийся рот.

«Вот он, мой будущий муж. Какое странное слово, до сих пор не верится, что это происходит со мной. Даже если я еще не поняла, люблю ли его по-настоящему, это не так важно. У меня будет много времени на то, чтобы разобраться в этом. Он — милый и так любит меня. Как хорошо будет, если на свадьбу приедут мама со Зденеком!»

Что ни говори, а в каждом из нас живет маленький ребенок, который верит в чудо. И здесь практически нет исключений из правил. Когда в центре большого грохочущего города наконец встретились он и она, все вокруг поняли, что чудо произошло. Даже если в это трудно было поверить сразу.