Светочи Конфедерации

Глава 5

На четвертый день после госпитализации полковника Рида отсоединили от аппаратов диализа: они свое дело сделали. На пятые сутки был запланирован вывод пациента из медикаментозной комы.

Сознание возвращалось к Риду медленно, мучительно и неохотно. В ушах грохотал океанский прибой. Во рту было сухо, как в пустынях Ашера. Жесткий, словно наждачная бумага, язык больно царапал потрескавшиеся губы. Все тело ломило, как после трехдневного марш-броска в полной боевой выкладке. Каждая мышца посылала в мозг болевые импульсы. Молчала только правая нога.

— Моя нога! — полковник дернулся, пытаясь встать, открыл глаза, которые тут же ослепил белый электрический свет. — Мне все-таки отрезали ногу! Мл …иии!!!

Он уронил голову обратно на мягко пружинящую поверхность ортопедической подушки. Отчаяние накатило мутной волной. Он не справился. Подвел. Подвел себя, коллег, начальство. Он больше не сможет воевать. Не сможет обучать и тренировать десантников. Не сможет учить группу мальчишек, осваивавших под его руководством секретные техники бесконтактного боя. Он — калека. Обмылок. Окурок, отлепившийся от губы нетрезвого сантехника. Такой же жалкий и бесполезный.

— Да на месте Ваша нога, господин полковник! Вы ее просто не чувствуете.

Голос, прорвавшийся сквозь гул крови в ушах, прозвучал в его голове скрежетом испорченной магнитолы. Рид даже не мог определить, был голос мужским или женским.

— Почему я не чувствую свою ногу??? Что вы со мной сделали, с…ки?!

— Господин Рид, прекратите кричать и материться! Сейчас я позову доктора.

… И где-то вдалеке: доктор Лайона! Доктор Лайона! Полковник Рид очнулся и ведет себя очень беспокойно!

А еще через несколько мгновений его губ коснулось что-то прохладное. В пересохший рот пролилось несколько капель живительной влаги. Он потянулся губами, захрипел-зашептал: еще! Еще!!!

Но вместо этого что-то прохладное и влажное коснулось его лба… висков… шеи… Стало не так муторно в голове.

— Ну что, господин полковник? Едва проснулись — уже буяните? — прозвучал насмешливый голос.

О! Этот голос он узнал! Снова рванулся, пытаясь сесть в кровати, захрипел:

— Что с моей ногой?! Что вы со мной сделали, а-а?!

— Нога на месте. Даст Бог, полностью восстановится. Если приложите достаточно усилий. А пока вы ее не чувствуете, потому что мы заблокировали нервные узлы, чтобы Вы, полковник, не чувствовали боли и не могли напрячь ни одной мышцы: это сейчас категорически противопоказано.

— Я. Хочу. Увидеть. — Он сжал челюсти, заиграл желваками на скулах.

Зрение прояснилось. Теперь он видел лицо Лайоны, ее бледно-голубой хирургический костюм, висящий на шее фонендоскоп. Увидел и ее кривую улыбку — одним уголком рта. Она развернулась, подкатила к его койке какую-то стойку с монитором, нажала несколько кнопок на пульте:

— Смотрите. Камера направлена на вас. Можете себе улыбнуться (он нахмурился еще больше). Ну, или показать язык, — как ни в чем не бывало, продолжала Лайона. Видите, вы укрыты простыней. Сейчас я приподниму ее — и вы увидите свои ноги.

Лайона склонилась над его койкой, спокойно приподняла дальний край простыни, и он увидел свои пятки. Ступни. Пальцы. Волосатые щиколотки.

— Достаточно. Верю. — Скомандовал остановиться.

Доктор Лайона снова усмехнулась, приподняв в улыбке правый уголок рта, и вернула простынь на место.

— А теперь, господин полковник, прекратите истерику и лежите спокойно. Присаживаться в постели Вам можно будет не ранее завтрашнего дня. А пока постарайтесь восстановить контроль над мышцами рук и левой ноги. Это вам ответственное задание, время выполнения — завтрашнее утро.

Он злобно зыркнул на медичку:

— Раскомандовалась. Да я таких, как ты!.. — он запнулся, не договорил. Понял, что его несет. А кого бы не понесло? После таких-то потрясений…

— Позвольте напомнить, полковник, что я вам не подчиняюсь. Я — капитан медицинской службы, а не ВДВ. И сейчас приказывать буду я и мои коллеги. Впрочем, если хотите, можете перевестись из Центрального Военного госпиталя в какую-нибудь частную клинику. Только имейте ввиду, что таких программ реабилитации для травматологических пациентов, как у нас, нет больше нигде на Левконии.

— Все-все. Мир. Не прав. Извините, доктор. — Рид попытался изобразить на лице раскаяние. Получилось не слишком удачно.

Впрочем, Лайона, похоже, к его наездам отнеслась с поистине философским спокойствием. Бросила ему коротко — отдыхайте! — и вышла из бокса.

Он услышал, как доктор отдает медсестре новые указания:

— Седацию полностью снять. Обезболивание — ненаркотическими анальгетиками не чаще четырех раз в сутки. Внутривенно даем антидепрессант (прозвучало какое-то незнакомое название) два раза в сутки.

— А зачем антидепрессант? — полюбопытствовала медсестра.

— Пять суток на барбитуратах и на наркотических обезболивающих. Будет постнаркотическая депрессия. А нам оно надо?

— Нет, не надо! — прозвучал испуганный голосок сестрички. — Он вон и так бешеный. А если еще и сплин его накроет…

«Депрессия меня накроет… Хрен вам, девочки, с маслом, а не депрессия! Я что — зря мастерский пояс получал? Сейчас вот раскачаю энергетику, запущу процессы восстановления, через пару дней меня тут не будет!» — полковник выдвинул вперед нижнюю челюсть, выпятил подбородок и угрюмо хмыкнул.

Энергетику раскачать? Как бы не так!

Похоже, организм потратил на выживание слишком много ресурсов. Слишком много энергии. И только сейчас полковник с полной ясностью осознал, как близко он подошел к краю. На какой тонюсенькой — словно паутинка — ниточке висела его жизнь.

Медсестричка вошла в палату с полным шприцем, наклонилась, проткнула резинку подсоединенной к его руке капельницы, начала что-то вводить. Глянула на него коротко и вдруг тихо — чтоб никто не слышал — прошептала:

— Зря Вы на доктора Лайону кричите. Не имеете права. Она придумала, как Вам и ногу, и жизнь спасти.

Развернулась. Вышла. Рид закаменел лицом и отвернулся к закрытому жалюзи окну.