Свободен для любви

Глава 10

Порядку, царящему на практике у доктора Поттер-Фиппса, позавидовал бы владелец любого автомобильного завода. Каждое утро ровно в восемь трое рабочих в зеленых комбинезонах приезжали с пылесосами и наводили чистоту во всех помещениях; в восемь пятнадцать человек в ливрее форейтора привозил чистые полотенца, а еще через пять минут рассыльный доставлял в приемную свежие газеты и журналы; в половине девятого девушка, похожая на леди Макбет, страдающую несварением желудка и подагрой, приносила цветы от флориста из Вест-Энда; в восемь сорок толстяк в сюртуке и котелке притаскивал свежеотутюженные костюмы доктора Поттер-Фиппса; в восемь пятьдесят появлялись шоферы, дворецкий, секретарша и медсестра, а ровно в девять мы открывались.

Обязанности медсестры состояли в том, чтобы сопровождать пациентов из комнаты ожидания в приемную; ее белоснежная униформа была так тщательно накрахмалена и настолько безукоризненна, словно ее только что достали из целлофановой упаковки. Вдобавок медсестра эта была одной из самых хорошеньких девушек, которых я когда-либо видел, что и побудило меня уже в первое утро завести с ней приятную беседу о студенческих годах.

— Вообще-то, дружочек, мне не довелось поработать настоящей медсестрой, — сказала она. — В больнице, я хочу сказать. То есть я, конечно, ухаживала за моей бедненькой сестричкой, когда она болела. Но за инвалидами я никогда не ходила. Пиф-Паф — такая лапочка — взял меня на работу, сказав, что я идеально подхожу на эту роль чисто внешне. И еще мне довелось однажды сыграть сестру милосердия. В фильме «Белые халаты». Вы его видели?

Я признался, что нет.

— Да и потом, дружочек, далеко не все, кто к нам приходит, — настоящие больные. Более того, здесь у нас их, пожалуй, вообще нет.

Она нисколько не заблуждалась: большую часть наших пациентов составляли престарелые джентльмены, озабоченные тем, нельзя ли получить более крупную страховку, молодые джентльмены, озабоченные тем, не подцепили ли они неприятную заразу, и молодые женщины, озабоченные тем, не беременны ли они. Любого посетителя с малейшим подозрением на более серьезную хворь тут же отправляли на Оксфорд-стрит в клинику, врачи которой охотно сотрудничали с Поттер-Фиппсом, или Пиф-Пафом, как почему-то окрестили его подчиненные. Это был высококлассный вариант травмпункта в больнице Святого Суизина; впрочем, имея в своем распоряжении три «роллс-ройса», можно было без особой головной боли работать даже с доктором Хоккетом.

Пиф-Паф был всеобщим любимцем, и очень скоро в числе его почитателей оказался и я. Врач он был Божьей милостью, причем уникальная особенность его дара заключалась в том, что он с первого взгляда определял, нуждается пациент в настоящей медицинской помощи или нет. Однако он оказался и не менее одаренным бизнесменом, вежливо-изысканная болтовня которого на финансовые темы неизменно приводила к тому, что пациенты давали ему больше, сами довольствуясь при этом меньшим. Омрачал наше общее благополучие лишь допотопный электрокардиограф, служивший постоянным яблоком раздора между Пиф-Пафом-врачом и Пиф-Пафом-бизнесменом. Дело в том, что Поттер-Фиппс прекрасно сознавал ценность этого прибора, который с диагностической точки зрения был почти бесполезен, однако наш доктор умел считать деньги, и сама мысль о том, что такая золотая жила пропадает, претила ему. Вот почему всякий раз, как Пиф-Паф отправлялся посетить того или иного пациента, древняя махина следовала за ним по пятам в отдельном «роллс-ройсе».

После случая с герцогскими мозолями мне лишь раз довелось видеть Пиф-Пафа встревоженным — в то утро, когда он вернулся из квартиры газетного магната, которого хватил удар прямо в ванне.

— Ф-фу, еле успел, — пробормотал Пиф-Паф, отдуваясь и мотая головой. — Еще какая-то минута — и все.

— Как, неужели вам удалось его спасти? — изумился я.

— Нет, он умер, разумеется. Но еще чуть-чуть дышал, когда я электрокардиограф доставил.

Нашими самыми постоянными, да и прибыльными пациентами были женщины-невротички; их ряды насчитывали несколько дюжин, и все они были по уши влюблены в доктора Поттер-Фиппса. Частенько днем он вел с ними бесконечные телефонные разговоры, утешал, увещевал и успокаивал, а вечерами то одна, то другая появлялась у нашего парадного, разодетая, как живая реклама Картье.

— Разумеется, они в меня влюблены, дружок, — как-то раз признался мне Пиф-Паф. — Честно говоря, это единственное, что удерживает некоторых из них от суицида. А что тут такого?

— Но, Пиф… доктор Поттер-Фиппс, — робко попытался возразить я, — неужели вы сами никогда не испытываете от этого неловкости?

— Ничуть, — пожал плечами Пиф-Паф. — В конце концов, меня ведь никто не заставляет испытывать к ним ответное чувство, не так ли?

Работа у Пиф-Пафа доставляла мне истинное, ни с чем не сравнимое наслаждение. Вскоре я окончательно выкинул из головы мрачные воспоминания о докторе Хоккете, Жасмине и семейке Уилкинсов и даже сумел избавиться от ночных кошмаров, связанных с компанией «Вилсон, Верескилль и Возлюблингер». К сливкам лондонской аристократии меня, правда, больше не посылали, но зато мне довелось проконсультировать нескольких актеров и даже парочку парламентариев. Словом, я уже настолько привык к этой милой практике и прикипел душой к людям, что слова Пиф-Пафа в одно субботнее утро прозвучали для меня как гром среди ясного неба. К тому времени я работал в приемной доктора Поттер-Фиппса уже больше двух месяцев.

— Завтра наконец встречаюсь со своим компаньоном, — известил меня Пиф-Паф. — Он поправляется буквально не по дням, а по часам. Молодчина. Еще каких-то пара-тройка недель, и он вернется.

— Я очень рад, — соврал я с вытянувшейся физиономией.

— Вам ведь, должно быть, не терпится вернуться в родные Гималаи, мой мальчик?

— Не то чтобы очень…

— Я очень признателен, что вы сумели выручить нас в трудную минуту. Не знаю даже, что бы мы без вас делали. Да и многие клиенты наши просто без ума от вас. Не далее как вчера, например, жена угольного промышленника сказала, что вы просто зайчик.

— Я очень тронут, — пробормотал я. — Откровенно говоря, мне и самому жаль будет покидать вас. Я даже подумываю, не обзавестись ли где-нибудь неподалеку отсюда собственной практикой?

На мгновение глаза Пиф-Пафа сузились.

— Не советую, мальчик мой. Очень не советую. Жизнь-то у нас собачья. Открывать новое дело с нуля — бр-рр! Врагу не пожелал бы. А конкуренция? Сожрут ведь, ногами растопчут! Кошмар. Нет, дружок, в Гималаях вам будет гораздо спокойнее.

Приемная была пуста, и мы с доктором Поттер-Фиппсом некоторое время постояли у окна. Выдался замечательный весенний денек, и почки деревьев в Гайд-парке набухали и лопались буквально на глазах, точно вылупляющиеся из скорлупы цыплята. На бледных лицах лондонцев, впервые оставивших дома свои пальто, заиграли веселые улыбки. Даже машины и те шмыгали по Парк-лейн с какой-то подкупающей бодростью.

— Весна наступила, мой мальчик, — с довольным видом вздохнул Пиф-Паф, словно узнав, что в нашу лифтовую шахту только что провалился и сломал ногу сказочно богатый мультимиллионер. — А знаете, с тех самых пор, как я встретил на скачках Гримсдайка, у меня еще не было ни одного выходного. Вот какая у нас практика. От зари и до зари. Что ж, должно быть, за это они нам и платят. — Чуть помолчав, он добавил: — Я знаю, что сегодня у вас выходной, но все-таки хотел поинтересоваться, не согласились бы вы разок подежурить за меня?

— С радостью, Пиф-Паф. Ей-богу.

— Спасибо, малыш. Тогда я, пожалуй, рвану в Саннингдейл. Там и поужинаю, а к полуночи вернусь — на случай если вдруг что-нибудь срочное объявится. Хотя вряд ли — в такой день все на уик-энд разъедутся.

После ленча он переоделся во фланелевый костюм, позвонил одной известной актрисе, уговорив ее составить ему компанию, собрал клюшки и, усевшись в «ролле» номер один, «рванул в Саннингдейл» играть в гольф. Оставшись один, я сбросил туфли и блаженно растянулся на мягкой кушетке, предназначавшейся для осмотра пациентов. У изголовья я удобно пристроил стопку журналов «Нью-йоркер» и «Лайф», томик «Цитадели» Кронина, коробочку конфет, обнаруженных в столе у секретарши, и бутылку «Кордон-Блю», извлеченную из шкафчика с лекарствами. Я искренне желал Пиф-Пафу приятного отдыха, но не видел ни одной причины, запрещавшей мне самому провести субботний день на работе с максимальным комфортом.

Не прошло и получаса после отъезда Поттер-Фиппса, как в дверь позвонили. Я вскочил, проворно натянул туфли, упрятал всякие излишества под кушетку и поспешил к двери. На пороге стоял высокий, приятной внешности седовласый незнакомец с гренадерскими усами. Одет он был в твидовый костюм, а в руке держал увесистый чемоданчик с золотым замочком.

— Добрый день, — любезно поздоровался незнакомец. — Я записан на прием к доктору Поттер-Фиппсу.

Прочитав, должно быть, несказанное изумление на моем лице, он пояснил:

— Мой личный секретарь записал меня. К сожалению, суббота — единственный день, когда я могу позволить себе посетить врача. Надеюсь, я не доставлю уважаемому доктору лишних хлопот?

— Мне, право, неловко, — сбивчиво залепетал я, — но, боюсь, произошло какое-то недоразумение. Доктор Фоттер-Пипс… то есть Поппер-Тикс… Словом, доктор сейчас отсутствует. Я его ассистент. Одну минутку, я проверю по книге записи на прием…

— Благодарю вас, — степенно произнес седовласый с легким поклоном. — Моя фамилия Бичем. Я решил, что проще будет заехать к вам самому, чем беспокоить доктора лишним вызовом на дом. — Он виновато улыбнулся. — К тому же это несколько экономичнее.

Я лихорадочно зашелестел страницами. Вот оно!

— Боюсь, сэр, вам назначено на следующую субботу!

— Ах, дьявол! Как неудачно. И ведь такая путаница не впервые со мной случается. А в следующую субботу я буду уже в Эдинбурге. — Он смерил меня придирчивым взглядом. — Послушайте, доктор, а не могли бы вы меня проконсультировать? Мне бы очень не хотелось откладывать…

— С удовольствием, — согласился я. — Давайте пройдем в смотровой кабинет.

— Вам, без сомнения, потребуется мой анамнез, — сказал он, усаживаясь. — Извольте. Возраст: шестьдесят один. Семейное положение: женат. Должность: член кабинета министров. В детстве переболел всем, чем положено. Вы за мной успеваете?

— Как вы сказали — «член кабинета министров»? — Даже для нашей весьма необычной практики передо мной была птица высокого полета.

— Да, я министр по вопросам строительства, — скромно пояснил он, словно сообщая о своих успехах в гольфе. И вдруг я припомнил, что всего неделю назад видел его фотографию в газетах: министр перерезал ленточку на торжественном открытии очередного моста. Человек с виду вполне приличный, однако я впервые имел дело с живым министром и не знал поэтому, как к нему правильно обращаться. Для подстраховки я решил приравнять его к герцогу.

— Конечно же, сэр, — кивнул я. — Извините… э-э… что сразу вас не узнал. Простите меня, пожалуйста. Теперь, если не возражаете… э-э… я задам вам несколько вопросов. Вы позволите?

Министр скрестил на груди руки.

— Разумеется, доктор. Делайте все, что находите нужным. Я целиком и полностью в вашем распоряжении. Не далее как вчера я поделился с министром здравоохранения своими соображениями по поводу того, что, на мой взгляд, нет смысла посещать врачей, если затем не следовать их рекомендациям, напрочь отринув собственное мнение о своем здоровье. Он же ответил, что мнение пациента о враче и то куда важнее. — Бичем улыбнулся. — Пошутил, конечно. У него вообще замечательное чувство юмора.

— Да, конечно. Итак, сэр, что вас беспокоит?

Беспокоили министра боли в позвоночнике. Указав на кушетку, на которой еще несколько минут валялся сам, я предложил ему раздеться.

— Совсем раздеться, доктор?

— Да, будьте любезны. Я хочу вас как следует осмотреть.

— Ваше слово для меня закон, доктор.

Он принялся аккуратно расстегивать пуговицы жилета, а я едва успел задернуть перед ним портьеру, как в дверь снова позвонили.

— Прошу прощения, — извинился я перед министром. — Я только узнаю и вернусь. Мигом.

— Конечно, доктор.

На крыльце стояла высокая, темноволосая и весьма привлекательная женщина в норковой пелерине. Увидев меня, она схватилась за горло и воскликнула:

— О Господи! Я погибаю! Боже, что мне делать?

Не найдя что сказать, я тупо пробормотал:

— Послушайте, успокойтесь, пожалуйста…

Но дама не стала слушать. Оттерев меня плечом, она протиснулась внутрь, устремилась в комнату для ожидания и навзрыд разрыдалась.

Я быстро закрыл дверь в смотровой кабинет, где раздевался министр по вопросам строительства.

— Если это в моих силах, мадам, я вам, безусловно, помогу, — сказал я. — Вы только постарайтесь хоть на минутку взять себя в руки…

— Пиф-Паф! — громко выкрикнула она. — Милый мой Пиф-Паф! Где он?

— Доктор Эразм Фот… Поттер-Фиппс взял сегодня выходной, — объяснил я. — Он уехал играть в гольф.

— Он там с женщиной! — всхлипнула она. — Джанет сказала мне, что он взял с собой эту стерву Хелен.

— Ну что вы, речь шла всего лишь о гольфе, — смущенно пробормотал я, вдруг осознав, что веду себя не как подобает врачу-профессионалу. За два месяца работы на Парк-лейн я приобрел куда больший опыт общения с трудными пациентами, чем за пять лет, проведенных в больнице Святого Суизина, где посетители относились к врачам с таким же благоговейным трепетом, как к полиции. И тем не менее влюбленные в Пиф-Пафа женщины оставались для меня непреодолимой проблемой.

— Что же мне делать? — застонала незнакомка, уткнувшись лицом в кушетку. — Что мне делать? Я хочу умереть! Мне ничего другого не остается! Да, только умереть…

Пока я придумывал, как быть дальше, она вдруг встрепенулась и посмотрела на меня, словно видела впервые.

— Кто вы такой?

— Я ассистент доктора Поттер-Фиппса, — вежливо ответил я. — Я могу вам помочь?

— Никто не в силах мне помочь! — Ее красивое лицо побледнело, а размывшаяся краска стекала по щекам грязными ручейками. Вдруг она заломила руки и, запрокинув голову назад, истошно завизжала.

Что ж, по крайней мере с легкими у незнакомки все было в порядке. Как, впрочем, и с трахеей и голосовыми связками. И тем не менее я посчитал своим долгом вмешаться.

— Прошу вас, успокойтесь, пожалуйста! — проорал я. — Бога ради, перестаньте кричать!

Но дамочка завизжала пуще прежнего и для убедительности замолотила себя кулачками по лбу и забарабанила каблуками по паркету.

К этой минуте меня уже меньше беспокоило состояние ее здоровья — жизненная энергия била из красотки ключом, — чем моя собственная репутация. Годы, проведенные в больнице, выработали в каждом из нас железное правило: никогда не оставаться с пациенткой-женщиной наедине, без присутствия медсестры. В любую минуту двери приемной могли пасть под натиском полицейских, журналистов или даже просто случайных прохожих, которым не давали спокойно спать лавры сэра Галахада.

— Проклятие! — воскликнул я. — Да замолчите же вы!

Однако поклонница Пиф-Пафа завопила еще громче. На сей счет инструкции больницы Святого Суизина ничего путного не предусматривали, однако, по счастью, я припомнил из художественной литературы, что спасением может стать звонкая пощечина. Собравшись с духом, я нагнулся к исходившей криком дамочке и со всего размаха отвесил ей увесистую оплеуху. Однако мое снадобье возымело обратное действие: вместо того чтобы успокоиться, эта особа ответила таким апперкотом слева, что я отлетел к стене. В следующий миг разъяренная не на шутку дамочка тигрицей соскочила с кушетки и принялась швырять в меня всем, что попадало под руку.

Беспомощно барахтаясь посреди кучи журналов, телефонных справочников, расколотого фарфора и стекла, я все же сумел подняться как раз вовремя, чтобы увернуться от меткого удара массивной лампой, которая наверняка оглушила бы меня, а то и вовсе раскроила череп.

— Что вы вытворяете, черт побери? — гневно вскричал я, хватая разбушевавшуюся посетительницу за руки. — Вы же меня убьете!

— И поделом тебе, мерзавец! — завизжала она. — Как ты посмел на женщину руку поднять? Неандерталец!

Последнее слово она произнесла уже почти спокойным тоном, заронив во мне надежду.

— А что мне оставалось делать? — миролюбиво вопросил я. — У вас началась истерика, и мне пришлось применить испытанное народное средство. Вы же набросились на меня как дикая кошка!

— Ненавижу вас! — кокетливо надулась она. И тут же упала мне на грудь, обливаясь горючими слезами.

В течение нескольких минут я только гладил ее по спине и бормотал слова утешения. Затем предложил:

— Может, вам лучше вернуться домой и лечь в постель? Если хотите, могу выписать вам хорошее успокаивающее средство. Поспите, и вам сразу полегчает.

Незнакомка с шумом высморкалась. Вид у нее был пренесчастный.

— Я останусь здесь до возвращения моей рыбки, моего Пиф-Пафа, — с обожанием пробормотала она.

— Но доктор Поттер-Фиппс может задержаться на всю ночь, — возразил я. И тут же, увидев ее гневно вспыхнувшие глаза, поправился: — В том смысле, что после гольфа его могут к больному вызвать, и все такое…

Ее голова бессильно поникла.

— Отвезите меня домой. Пожалуйста. Я не могу этого вынести. Не оставляйте меня одну.

— Ну что вы… — замялся я. — Я не могу.

— Пожалуйста! — взвыла она. — Умоляю вас. Это недалеко. Совсем рядышком.

Меня по-прежнему обуревали сомнения. Наконец я решился.

— Ну что ж, я отвезу вас. — Ведь должен же я был каким-то образом от нее избавиться. — Только обещайте, что по пути будете вести себя прилично.

Она поспешно закивала, словно провинившаяся школьница.

— Обещаю.

Я помог ей выйти на улицу и, остановив такси, забрался следом за ней на заднее сиденье.

— Есть дома кто-нибудь, кто сможет за вами присмотреть? — спросил я.

Она молча покачала головой.

— А есть у вас родственники или друзья, которых можно об этом попросить?

— Я их всех ненавижу!

Я полюбовался в окно на ярко-синее небо, на солнце, весело золотившее крыши домов, и вдруг пожалел, что я не мальчик, который таскает вслед за Пиф-Пафом клюшки для гольфа.

Жила моя скандалистка в самом конце Керзон-стрит. Почти весь путь мы проделали в полном молчании, и уже подъезжали, когда она вдруг радостно воскликнула:

— Господи, ну и дура же я!

Повернув голову, я обнаружил, что моя спутница достала косметичку и, глядясь в зеркало, накрашивается.

— Должен признаться, мне не совсем понятна ваша реплика, — сдержанно произнес я.

Впервые за все время нашего знакомства она улыбнулась.

— Я ведь и правда дура, да? И чего так завелась, сама не понимаю. Должно быть, выпила лишнего за ленчем. Алкоголь на меня порой убийственно действует. А вы, наверное, решили, что у меня вообще крыша поехала?

— Откровенно говоря, подобные подозрения у меня появились, — сдержанно признался я. — Я даже подумывал, не вызвать ли машину с санитарами.

— Спасибо, что не вызвали. Господи, а денек-то какой стоит, а? Загляденье просто. — Она со щелчком захлопнула косметичку. — Ну, вот мы и приехали. Заскочите на секундочку — махнем по рюмашке. После всего пережитого вам это просто необходимо.

Я заколебался:

— Может, не стоит…

— Ну что вы! Идемте сейчас же. Я позвоню на коммутатор и попрошу переводить все ваши звонки на мой номер. Пиф-Паф так часто делает.

Я мучительно раздумывал. Оставаться наедине с пациенткой женского пола и без того уже было отступлением от правил, распитие же спиртных напитков у нее дома наверняка квалифицировалось бы моими коллегами как настоящее грехопадение. Однако не забудьте, что все-таки на дворе стояла весна…

— Хорошо, но только на минутку, — кивнул я.

— Кстати, меня зовут Китти, — прощебетала она, отпирая дверь. — Квартирка у меня крохотная, но уютная. Располагайтесь и чувствуйте себя как дома. Пиф-Пафу здесь нравится.

В ее «крохотной квартирке» разместилась бы добрая дюжина моих бейсуотерских комнат, да и обставлена она была с такой богатой экстравагантностью, которая составила бы честь и самому Эразму Поттер-Фиппсу. Впрочем, возможно, он и приложил к этому руку, подумал я.

Распахнув окно, Китти высунулась наружу и пропела:

— Весна, весна, весна! Боже, как прекрасно! Вы любите весну? Ландыши, тюльпаны и колокольчики! Нет, непременно цветничок у себя разобью. Что вам налить, милый?

— Я уже пил сегодня бренди, — признался я. — Лучше бы уж не смешивать, если у вас оно есть, конечно.

— Есть, мой зайчик, — проворковала Китти. — Бренди у меня целый бар.

Она поставила на столик две рюмки и бутылку с этикеткой, на которой красовалась одинокая корона, а ниже я с изумлением рассмотрел цифры: «1904».

У меня перехватило дыхание.

— Эй, полегче, — выдавил я, глядя, как Китти небрежно наполняет рюмки. — Такой нектар пьется разве что наперстками.

Китти только игриво хихикнула и вручила мне наполненную до краев рюмку.

— За нашу удачу! — провозгласила она, отпивая. — Вот, совсем другое дело, — добавила она, облизываясь. Затем уселась на софу рядом со мной.

Я отодвинулся. Китти тут же придвинулась ко мне, уже вплотную.

— Расскажите о себе, — попросила она, кладя руку мне на колено.

— А что тут рассказывать? — Я, в свою очередь, облизнулся, смакуя бренди. — Я всего лишь временный ассистент доктора Поттер-Фиппса, вот и все.

— Вы слишком молоды для врача, — кокетливо заметила Китти, гладя меня по ноге.

— Вообще-то, по правде говоря, врач я еще новоиспеченный, — сказал я.

Китти снова хихикнула.

— Да, когда я свалилась в ваши объятия, то сразу поняла, что опыта у вас еще маловато.

— Ну надо же! — удивился я. — А мне показа лось, что я держался очень уверенно.

Она рассмеялась.

— Кстати, — добавил я, — прошу у вас прощения за эту пощечину.

— И вы, милый мой доктор, извините, что я едва пас не пришибла.

Мы улыбнулись друг другу и выпили еще. Я почувствовал, как внутри разливается приятное тепло. Возможно, этому способствовала и Китти, прильнувшая ко мне, как котенок.

Через несколько минут она встала.

— До чего с вами приятно, — сказала она. — Подождите немного, я переоденусь.

Я плеснул себе еще немножко бренди. Напиток оказался совершенно восхитительным. Наслаждаясь его мягким, обволакивающим вкусом, я тем не менее нашел в себе силы призадуматься над непростой ситуацией, в которой оказался. С профессиональной точки зрения мое поведение было в высшей степени неправильным. Тут я припомнил буклет по врачебной этике, который таскал в бумажнике, и, достав его, принялся внимательно изучать. Так, размеры табличек, визитные карточки, дележ гонораров, отношения с лицами духовного звания и тому подобное. И ни единого слова про отношения с пациентками, про ту коварную проволоку, натянутую между профессионализмом и галантностью, на которой я сейчас балансировал.

Тут в окно ворвался свежий ветерок, где-то неподалеку запела какая-то птаха. «А какого черта? — спросил себя я. — Весна есть весна». Отложив брошюрку в сторону, я выпил еще бренди.

Китти вернулась в одном прозрачном пеньюарчике, под которым, как я с замиранием сердца разглядел, была только сама моя соблазнительница, нежная и благоухающая.

— Как дела, мой цыпленочек? — промурлыкала она.

— Б-бренди — п-просто класс, — запинаясь, выговорил я. — Н-налить еще капельку?

— Да, моя рыбка.

Я наполнил наши рюмки.

— За тебя, мой милый доктор.

— За вас, о принцесса среди пациенток.

Мы выпили на брудершафт и поцеловались. Китти вытянулась на софе и протянула ко мне руки:

— Иди же ко мне, мой птенчик!

Я облизнул внезапно пересохшие губы. Положение становилось критическим. Остаться наедине с такой прекрасной женщиной… Впрочем, какого дьявола? Мужчина я или кролик? Да и смел ли я ее разочаровать…

Послышалось шуршание.

— Иди ко мне!

Я оглянулся — и обмер. Обнаженная, Китти выглядела даже прекраснее, чем я мог мечтать! Обнаженная? Ах, черт!..

Я вскочил как ошпаренный.

— Вызови такси! — визгливо заорал я, не узнавая собственного голоса. — Скорее!

Господи, и как же я теперь объяснюсь с министром строительства?