Сводный монстр

Глава 10

На следующий день у сводного братца обнаружился выходной, у горничной Катарины тоже. С утра я не видела ни одного из них, его внедорожник отсутствовал. Уехали вместе?

Настроение стало мрачнее тучи. Все утро мы с Томасом носились, как угорелые, накрывая завтрак. Томас, при этом, постоянно отлучался на ресепшен, потому что там тоже то названивал телефон, то выписывались постояльцы, то заезжали новые. Без него было трудновато, но я справилась.

После завтрака я планировала убрать номера вместо Катарины, а Томас отправился решать вопросы на ресепшене, его то и дело дергали какие-то недовольные чехи.

Переодевшись в удобную одежду, я прошла к подсобке, где хранился инвентарь и чистящие средства, как меня окликнул Томас. Он удерживал телефонную трубку одной рукой, второй что-то судорожно тыкал в компьютере, перед ним стояли все те же чехи.

— Вера, почтальон снаружи, возьмешь почту? И вот это захвати, ему отдай, — он указал на стопку писем, открыток, каких-то счетов, лежащих перед ним.

Сделала, как он сказал и вышла наружу, через гараж, где сушилась экипировка, оглядываясь в поисках почтового автомобильчика.

Маленький пикап стоял с краю парковки, за рулем сидел расплывшийся лысый мужик.

Я подошла к нему, и он затараторил на немецком. Кое-как объяснила на английском, которого он почти не понимал, что я вместо Макса и Томаса. Наконец, он сгреб мои письма и ткнул мне в руки новую пачку, которую достал из какого-то деревянного сортера, завел пикап и уехал.

Ежась от холода, забежала в гараж и уставилась на длинную черную доску Макса. Под ней небрежно брошенные массивные ботинки. Кататься он не уехал. Если только по горам, по долам с Катариной. И черт с ними.

Поджимаю губы и иду наверх, но тут мой глаз цепляется за имя на верхнем конверте, и я замедляю шаг. Максимилиану Деккеру.

Значит, Деккер? Он говорил что-то про то, как его отец отнял его имя. Это правда? Юрген не разрешил ему носить имя Мартенса? По всей вероятности это так, после случившегося семь лет назад.

Перебрала все письма, но все они были на имя Мартенсов старших. Счета, письма из банков, госслужб, рекламные проспекты и так далее. Только одно письмо для брата, и, взглянув на имя отправителя, отпечатанного в углу конверта, я буквально уронила свою челюсть и поежилась.

«Психологический реабилитационный центр им. Вольфганга Келера». Из Берлина. Странно, но на английском.

Братишка навещает психолога? Более того, реабилитационный центр. Значит ли это, что у него срывы? Рецидивы? Что с ним вообще происходит?

«Я боюсь его, он странный».

Слова матери заставляют впивать свой взгляд в строчки на конверте.

Вообще не удивлена, учитывая, что он сделал со мной в детстве. Но тогда я думала, что это всего лишь детская жестокость, ревность. А теперь даже не знаю, что думать. Кажется, у него действительно проблемы с головой.

Воспоминание ударяет в висок, и я морщусь.

«Ты хочешь меня обидеть?»

«Кажется, да».

Ублюдок. Мне было всего тринадцать. Что меня ожидает сейчас? Он не оставит меня в покое, и наши с ним стычки непременно плохо кончатся.

Решительно беру конверт и прячу под свитер. Посмотрю после уборки. Ничего страшного, если до брата оно дойдет чуть позже.

Отдав всю оставшуюся почту Томасу, я спрятала конверт в своей комнате под подушкой, решив проверить позже. Нужно было вскрыть конверт, а потом заклеить его после прочтения обратно с тщательной осторожностью. Необходима ювелирная работа, которая потребует немного времени. Сейчас у меня его нет, нужно убрать все комнаты до прихода постояльцев.

Я стучала в комнаты, затем открывала общим ключом, вкатывая огромную тележку со всем необходимым внутрь номеров.

У всех одно и тоже: разбросанные вещи, доверху набитые мусором корзины, грязнющие раковины и все такое. Я убирала, чистила, натирала все до блеска, неистово проклиная неопрятность отдыхающих, пока не открыла дверь номера, что находился в самом углу.

Замерла на пороге. Комната была очень обжитая, не просто номер с брошенным на полу чемоданом. А еще все было довольно чисто и аккуратно и без моей помощи.

Широкая кровать с темным покрывалом идеально заправлена, на тумбочке никакого мусора. Шкаф закрыт, нигде ничего не валяется. Подоконник забит аккуратными стопками книг.

Эта комната принадлежит Максу или Томасу. Все остальные работники — приходящие из деревни. И кроме парней так долго тут никто не живет.

Ни Катарина, ни Томас ничего мне не говорили про запрещенные двери, а потому предполагалось что и тут я тоже должна убрать. Я вкатила тележку и закрыла за собой дверь, но приниматься за уборку не спешила. Хотелось определить хозяина.

Решила проверить ванную комнату, чтобы ненароком кто-то из них не вышел голышом, как в глупых дамских романах. Постучала для приличия и через пару секунд тишины, толкнула дверь. Никого.

В ванной все тоже довольно аскетично, прибрано, никаких волос, соплей и прочей гадости. Только разводы в раковине привлекли мое внимание. Подойдя ближе, чувствую, как волосы на голове почти зашевелились. Это кровь. Керамический резервуар в разводах, словно хозяин наспех вытер влажной рукой, не заботясь об остатках.

Что за черт? Поранился, пока брился?

И Макс, и Томас брились, бороды не было ни у одного из них. Комната могла быть вполне и старого Йорна, но почему-то интуиция подсказывала, что хозяин молод. Электробритва слишком современная, на полке стоит лосьон после бритья, который вряд ли сдался старику.

И тут мою голову посетила еще одна странная мысль — в номере нет зеркала, ни одного, даже в ванной. Вместо него просто глухая белая стена, небольшой навесной шкафчик. В нем тоже ничего интересного: салфетки, туалетная бумага, запасной тюбик пасты, бруски мыла.

Нервно поправляю бледно-лиловую прядь волос за ухо. Ладно, пора приниматься за уборку.

Выхожу, чтобы взять чистящие средства, решив начать, как всегда, с ванной, но увидела высокий комод с какими-то кубками. Среди них стояло единственное фото в рамке. Любопытство пересиливает, и я подхожу. На черно-белом фото женщина, красивая, но не улыбается, смотрит словно мимо объектива. На ней старомодная одежда. Неужели, все-таки комната Йорна? Она могла бы быть матерью одного из парней, но никого из них не напоминает.

Рядом аккуратно расставлены кубки за достижения в сноуборде, все свежих годов, и Йорн тут же отметается. Кубков и медалей много, преимущественно золото. Парень, наверняка, катается круто.

Как в мрачной сказке про Синюю Бороду, оглядываюсь, и, естественно, никого не увидев за спиной, открываю верхний ящик комода. Куча бумаг, стопка писем, крупная жестяная коробка. Поднимаю крышку и в недоумении смотрю на содержимое. Стекло. Коробка доверху набита осколками разных размеров, зеленые, бутылочные и прозрачные, от бокалов или стеклянной посуды. Острые края задевают пальцы, когда я провожу рукой по горсти, неосознанно. Я дергаюсь и отбрасываю руку, заметив на указательном пальце капельку крови.

Посасывая палец с легким испугом закрываю коробку, не понимая, на кой черт хранить столько стекла? В голову настойчиво лезет непрошенное воспоминание из детства, как Макс-подросток вкладывает мне в ладонь стеклянный осколок. Мотаю головой, чтобы окончательно не сойти с ума. Нет, это просто совпадение.

Перебираю письма и сглатываю. Все адресованы Максимилиану Деккеру. И практически все из психологического реабилитационного центра. Открываю второй ящик, но там лишь какие-то бумаги, много бумаг, обзоры, названия каких-то клиник, некоторые бумаги в бурых пятнах старой крови. Пячусь назад, вдруг сильно испугавшись.

Но едва отхожу на пару метров, как слышу звук открываемой двери, и позади меня раздается изумленный голос.

— Wer sind sie?

С недоумением оборачиваюсь на высокий тонкий голос, уставившись на стройную красивую девушку со светлыми волосами. Голубые глаза смотрят на меня с настороженностью и любопытством, сочные губы бантиком приоткрыты в немом вопросе.

В руке она держит верхнюю одежду.

— Вы кто? — спрашиваю я по-английски, не переставая пристально разглядывать словно с неба упавшую на голову девушку.

— Это я хочу тебя спросить, дорогуша. Что ты здесь делаешь? Это комната моего парня.

И не успеваю я сделать и шага, как в комнату заходит сводный брат. В его руках увесистый розовый чемодан. Взгляд переходит от моего напряженного застывшего лица к открытым ящикам комода, темнеет на глазах.

— Что ты здесь делаешь? — в голосе слышу клокочущую ярость.

Спросил на английском по всем правилам хорошего тона, мерзавец вежлив перед своей девушкой.

— Я пришла убираться, — демонстративно отвечаю на русском.

— Свою комнату я убираю сам, — отрезал он, поджав губы. — Выйди вон.

Словно ножом полоснул последней фразой. Медленно закипаю.

— Полегче на поворотах, любимый братишка, а не то твоя подружка узнает о наших маленьких шалостях, — цежу я, резко двигаясь к выходу. — Я не имела ни малейшего понятия, что это твоя комната, Катарина не предупреждала.

Хотела пройти мимо, но он внезапно схватил меня за запястье. Весьма больно.

— И поэтому ты полезла по ящикам? — холодно парировал он.

Все это время девушка переводила свой возмущенно-недовольный вид с меня на своего парня, явно не понимая русскую речь.

Я стушевалась. Не зная, что ответить. И впрямь, какого черта я шарила по чужим вещам?

Просто вся таинственность вокруг него напрягала, я хотела узнать о нем больше, обнаружить хоть какой-то козырь, и, судя по письму под моей подушкой, мне это удалось. Мне нужно хоть что-то, что поможет приструнить сводного брата и прожить остаток сезона спокойно. Но то, что я обнаружила здесь вызывало только еще больше беспокойства, кучу туманных вопросов и желание все расставить по полкам в своей голове.

— Отпусти, — я дернула рукой, но он не пошевелился, продолжая сверлить меня взглядом и сдавливать запястье. — Твоя пассия сейчас во мне дыру прожжет, отпусти меня. Мне больно.

Он прикрыл на секунду глаза, затем выпустил руку, нервно выпрямляя пальцы, словно коснулся чего-то гадкого.

— Забирай с собой, — Макс кивнул на огромную тележку в углу, про которую я успешно забыла.

Кусая губы, схватила тележку за поручни и покатила вон из комнаты.