Сын вечности

Один. Братья. Эмиль

Я обязательно хочу прожить свою жизнь правильно, но сказать того же о своем брате не могу.

В полночь нам исполнится восемнадцать, но Брайтон все еще не вырос. В детстве мы вечно воображали, будто мы небожители. Такие же, как те, что сегодня заполонили улицы города. Их жизнь то еще веселье, но Брайтон предпочитает закрывать глаза на мрачные заголовки, которые мы видим каждый день. Я не могу заставить его принять правду, но я могу следить за собой. Я больше не надеваю костюмы Чароходов на Хэллоуин, не смотрю, как небожители и твари, запертые в стальные клетки, дерутся, пользуясь своими врожденными силами. Не смотрю! Хватит. Хватит.

Я не лезу к нему, потому что мы прямо друзья, ну, вы понимаете. Если к нему кто пристанет, я в стороне не останусь, хотя я тот еще дрищ. Но, блин, пару раз я сомневался, что мы действительно близнецы. Может, Брайтона подменили при рождении или там тайно усыновили. Конечно, всю эту чушь я вычитал из комиксов про избранных, которые обожал с детства.

Он как с цепи сорвался по поводу этой вечеринки, пытается взять как можно больше интервью для своего онлайн-сериала «Небожители Нью-Йорка», но всем на него плевать. Народ празднует появление Венценосного мечтателя, бледного созвездия, которое останется в темном небе примерно до конца месяца, а потом заснет на очередные шестьдесят семь лет. Никто точно не знает, когда появились небожители и откуда взялись их силы, но вся история указывает на их связь со звездами. Может, их прародители сошли с неба. Как бы то ни было, созвездия для них очень важны.

Для разнообразия приятно посмотреть, как небожители веселятся. В последнее время они собирались только для протестов против насилия и дискриминации, которых за последние девять месяцев стало раза в два больше. Жизнь гея, конечно, тоже не рай, но после Блэкаута, самого чудовищного нападения на Нью-Йорк на моей памяти, люди обращаются с небожителями как с террористами.

Сегодняшний вечер напоминает мне мой первый прайд. Родные и друзья про меня уже знали и не возражали, но глупо было притворяться, что при мысли о незнакомых людях живот не завязывался узлом: примут ли они меня? Тут не помешала бы способность читать мысли. На прайде я чувствовал облегчение, безопасность, счастье и надежду. Они будто сплелись в прочную веревку, связавшую нас всех. Впервые в жизни мне было легко среди незнакомцев.

Интересно, многие ли небожители чувствуют сегодня то же самое?

Брайтон стоит за штативом, снимает людей, идущих вдоль палаток, а потом направляет камеру на огромную мерцающую венценосную фигуру в небе.

– Завтра все изменится, я чувствую, – говорит Брайтон. – Люди захотят снимать и нас.

– Может быть.

Брайтон молчит так долго, что тишина становится неловкой.

– Ты мне никогда не веришь. Вот увидишь.

– Может, хватит? – спрашиваю я. – У тебя и так дел до фига. Колледж, новый город, переезд на следующей неделе, твой сериал…

– Люди иногда обретают силу в восемнадцатый день рождения, – перебивает меня Брайтон.

– Ага, в кино и книгах.

– Да, основанных на биографиях настоящих небожителей, которые действительно обрели силу в восемнадцать.

– Ты представляешь, какая это редкость?

– Редко – не значит невозможно. – Брайтон всегда побеждает в спорах, так что я затыкаюсь. Не хочу ссориться перед самым днем рождения. Беда в том, что он не распознаёт в моем молчании белый флаг. – Время как никогда подходящее, Эмиль. Венценосный мечтатель повышает силу любого небожителя. Если от Абуэлиты нам досталась хотя бы искорка колдовства, она может разгореться. Я… я просто чувствую, что так и будет.

– Чувствуешь? Твой очередной пророческий пранк?

Брайтон встряхивает головой и смеется.

– Неплохая идея, но нет. Я серьезно. Я не могу объяснить, но у меня словно по всему телу разливается напряжение.

– Спорим на двадцатку на это твое предчувствие?

Легкие деньги, которых хватит на еще один графический роман.

– Заметано.

Мы бьем друг друга кулаком в кулак и свистим. Наш коронный прием.

Брайтон нацелился на тусовку на крыше, и мы встаем в очередь. В особняк из бурого камня втягивается все больше народу. Перед нами стоят две тетки в коротких плащах, какие часто носят небожители. Меня прямо корежит, когда я вспоминаю, что всего два года назад у нас тоже такие были, чисто для развлечения. Мы вообще не знали, насколько сакральны эти плащи, пока Пруденция, наша лучшая подруга, не рассказала нам о традициях. Я тут же отнес наши в ближайший приют. Женщины входят внутрь, мы поднимаемся на крыльцо, но вежливый громила перекрывает нам путь.

– Вход только для небожителей.

– Так это мы, – отзывается Брайтон.

На несколько мгновений в карих глазах охранника вспыхивают галактики. Верный признак небожителя.

– Докажите.

Брайтон бессильно пялится на него, будто, если он как следует постарается, в его глазах тоже зажгутся звезды и кометы.

– Простите за беспокойство. – Я стаскиваю Брайтона с крыльца и смеюсь: – Ты что, думаешь, можно просто наврать, что у тебя есть сила? А глаза – твой поддельный паспорт?

Брайтон не слушает меня. Он смотрит на пожарный выход.

– Давай пролезем тайком и сделаем несколько эксклюзивных кадров.

– Что? Нет. Чувак, это же просто вечеринка. Кому она нужна?

– А вдруг там будет ритуал?

– Это не наше дело. Я туда не полезу.

Он снимает камеру со штатива.

– Ладно.

Я смотрю на телефон.

– До нашего дня рождения пятнадцать минут. Давай просто погуляем.

– Дай мне пять минут. – Брайтон пялится на крышу. – Это же такой офигенный материал.

Я сажусь на тротуар в обнимку с его штативом.

– Я тебе не начальник.

– Пять минут, – повторяет Брайтон и лезет по пожарной лестнице. – И не горбись!

Вообще-то не все мечтают о накачанных мышцах и красивой осанке. Кое-кто прячет свое тощее тело в огромных футболках и сутулится, потихоньку мечтая о дне, когда получится вжаться в самого себя и исчезнуть навсегда.

Инстаграм тянет меня к себе, так что я достаю телефон. Сначала я вижу в ленте своего любимого видеографа дикой природы. Она снимает фениксов – огненных птиц, способных возрождаться, – во всем их великолепии. Последним она выложила видео, где сверкающий буревестник влетает прямо в грозовую тучу, где-то в Бразилии. Я проматываю ленту и вижу качка, пресс которого я очень хорошо изучил за последние пару месяцев. Хотя я пытаюсь следовать его плану тренировок, я вообще не похож ни на него, ни на десяток других спортсменов, которых я фолловлю. Его мотивационные тексты сегодня меня не вдохновляют, поэтому я откладываю телефон и пытаюсь вернуться в реальный мир.

Вечеринка очень крутая.

Дети бегают по воздуху, взрослые жарят мясо на лучах света, бьющих из ладоней. Я надеюсь, что Николас Криквелл, первый парень, который мне по-настоящему нравился, тоже сегодня празднует. Мы сидели на лабораторных за одной партой, и он так любил химию, что в колледже планировал заняться алхимией и варить зелья. Он был симпатичный, очень приятный в общении и однажды меня офигенно удивил, когда дематериализовал сломанную дверцу шкафчика, чтобы я смог достать калькулятор для контрольной по алгебре. Я хранил его секрет от всех, особенно от Брайтона. И хотя Николас мне доверял, он говорил, что не готов к отношениям, так что мы просто дружили. Интересно, поменял бы он свое мнение, будь у меня кубики на животе?

На улице продают красивые серебряные бинокли. Я бы с удовольствием выкинул на них кучу денег, но ма первой мне напомнит, что учебники сами себя не купят. Особенно если учесть, что она до сих пор оплачивает безумные счета за экспериментальное лечение папы с использованием алхимических ритуалов крови. Ритуалы только ускорили течение рака крови – папа умер в марте. Он обожал звезды и очень ждал Венценосного мечтателя. Может быть, я в полной мере оценю красоту этого созвездия, когда стану старше и смогу позволить себе бинокль, а папа увидит его в следующей жизни, если кто верит в такие штуки.

Я слышу стук каблуков по асфальту, отворачиваюсь от шатра и вижу девушку лет двадцати. Лицо ее блестит от пота, как будто она бежала несколько кварталов. На ней плохо сидящий жакет без рукава, рука красная, будто сгорела на солнце, особенно по контрасту с бледным лицом. Так себе наряд для ночной пробежки. Над ней нависают двое: девчонка, которая бежит по воздуху в десяти футах от земли, и парень, которого несут потоки ветра, по дороге поднимая пыль и мусор.

Я вскакиваю, намереваясь уйти. Поворачиваюсь к пожарной лестнице, на которой где-то на уровне четвертого этажа висит Брайтон.

– Брайтон, спускайся!

Девушка спотыкается о тротуар и падает на землю. Надо перестать быть мудаком и помочь ей, но страх сильнее – я вжимаюсь в стену. Девушка встает, хватается за подборку шатра, которая загорается оранжевым светом. Белое пламя бежит по ее рукам, как будто их обмакнули в бензин и подожгли. У шатра нет шансов, и огонь быстро перекидывается на соседние. Вряд ли это улучшит общественное мнение о небожителях, которые и без того считаются опасными.

Кто-то хватает меня за плечо, и я тут же роняю штатив.

– Ты живой? – спрашивает Брайтон. Спустился он очень быстро.

– Пошли. – Я перевожу дух.

– Погоди-ка. – Брайтон хватается за камеру: драка его очаровала.

– Ты серьезно? – Я дергаю его за руку, но он отмахивается.

– Я должен это заснять.

– Да иди ты!

Для второго лучшего ученика в потоке Брайтон бывает невероятно глупым. Будь на его месте кто-то еще, я бы сразу свалил. Я не гожусь в герои, хотя мне нравилось себя таким воображать. Я слишком хочу жить, чтобы этой самой жизнью рисковать. Но Брайтон не может обойтись без кадров для своего сериала. Большинство небожителей оказались умнее и слиняли, чтобы на это не смотреть. Кое-кто исчез так быстро, что я глазом моргнуть не успел.

Висевшие в воздухе вылетают из тени на освещенное луной пространство, и эмблема Чароходов на магоустойчивых жилетах сверкает, как созвездие, давшее им имя.

– Марибель и Атлас! – орет Брайтон, вскидывая свободный кулак.

Что такого могла натворить эта девчонка, раз ее преследуют Чароходы? Ее руку вновь охватывает белое пламя, и я вижу ее глаза. Звезды в них не мерцают. Глаза черны, если не считать кольца оранжевого огня вокруг зрачка. Затмение. Знак призрака. Теперь я понимаю, почему за ней гонятся Чароходы. Я не всегда согласен с их жесткими силовыми методами, но Чароходы единственные, кому хватает смелости признать, что призраков необходимо остановить, пока они не уничтожили всех тварей и не разрушили наш мир. Я надеюсь, что их всех посадят. Красть кровь у тварей, чтобы обрести силы только потому, что ты не родился небожителем… отвратительное преступление. Регулярные вспышки белого огня сами по себе достаточно страшны, и нам не следует быть здесь, если призрак сгорит в пламени феникса.

Я пытаюсь утащить Брайтона, но меня пугает блеск в его глазах.

Мы слишком хорошо знаем, как опасно потреблять кровь тварей.

Призраки жертвуют жизнью ради силы, и очень надеюсь, что мой брат никогда не ошибется, приняв эту трагедию за чудо.