Табу

Глава 10

В окнах напротив стали гаснуть огни. Квадратные дыры в бетонных постройках, украшенные цветастыми занавесками или сухими офисными жалюзи, тухли друг за другом, как свечки на именинном торте. Жители, отбросив тяжелые мысли, брели спать, кутаясь в надежды на светлый завтрашний день. Им было уютно и спокойно. Когда город засыпал, все становились равными. Мысли прокуроров, преступников, губернаторов и обычных работяг наполнялись скучными бытовыми проблемами и заботами.

Они думали о том, что дети выросли из одежды, строили планы на лето, грезили об отпуске и мечтали об одном – о спокойствии.

Мерцающий мегаполис затихал, давая шанс отдохнуть и набраться сил перед очередным трудовым днем, пусть он и был у каждого свой. Мы все одинаковые. Спорим, у кого работа тяжелее, кто спал меньше, кто устал больше. Можно подумать, что жизнь становится проще, знай ты, что у Машки из пятого подъезда работа легче твоей. и ты сразу выдыхаешь, понимая, что причин пожалеть именно тебя намного больше, чем Машку. А что дальше? Упоение своей важностью?

Мы все в бреду самозначимости, мы в агонии зависти и пошлости. И тянем все это дерьмо в дом, щедро делимся за обеденным столом с родными, приправляя ужин свежими сплетнями. Мы больны. Мы больше не ценим друг друга. Превратились в зверье, готовое жечь и убивать за мнимую «правду». Творим идолов и подчиняемся им, как щенки слепые…

Очутившись в чужом городе, схожим с моим только небом, стало страшно. А что дальше? Жить? А как? Я думала, что у меня была жизнь. Своя жизнь. Но как же я оказалась глупа и наивна. Я была семечкой, которую воткнули в плодородную почву, будучи уверенными, что она прорастет. И я проросла… Конечно, у меня же не было выбора. Все было дано мне заботливым отцом, в спектакле которого я играла не последнюю роль.

Я вторые сутки не отходила от окна, вглядываясь в поздние рассветы и ранние закаты. Пыталась найти что-то новое в обыденном. После «душевного» семейного ужина я никого не видела. Мой телефон молчал все это время, а единственным спутником в тягомотине будней был монотонно бурчащий телевизор…. Он рассказывал о причине запоров, рекламировал лекарство от импотенции, анонсировал слезливые сериалы про жизнь простых людей, снятые на деньги богатеньких зажравшихся бизнесменов. Но больше всего я любила ночь… Сигнал окончания вещания успокаивал меня, раскрашивая белоснежную безликость спальни в разноцветные полоски. Беспокойное сердце подстраивалось под монотонный писк, давая легким расправиться.

Тридцать восемь часов тишины. Обо мне забыли. Телефон молчал, не позволяя нарушить паузу. Я гипнотизировала серебристый смартфон, моля о звонке, сообщении или об очередной рекламной рассылке от магазина. Хоть кому-то же я должна быть нужна? Хоть одной душе?

Ладно – отец. Его я еще могу понять, его мозг закипает от злости, но почему другие так легко вычеркнули меня из жизни? Знакомые просто перестали брать трубку, как только слух о банкротстве просочился. Подруги… Какое емкое слово. Но для меня оно ничего не значит.

У меня никогда не было подруг. Я не ходила на девичники, не приглашала шумных девчонок на дни рождения, не сплетничала о новеньких парнях до утра по телефону.

Будучи запертыми в интернате для девочек, нас воротило друг от друга. Наш день был расписан по минутам. Все начиналось с раннего подъема и обязательных посещений секций, направленных на создание красивой женской фигуры. Никто не стеснялся столь резкой правды, давно привыкнув к этому. Строгие тренеры вытягивали наши икроножные мышцы, моделируя красивую линию бедер, мы стояли у балетных станков, изгибая еще детское тело для того, чтобы поразить будущего богатенького мужа невероятной изящностью. Учителя были всего лишь слугами, выполняющими прихоти горе – родителей. А мы были всего лишь детьми.

Детьми, которым было очень холодно и одиноко… Простыми девчонками, которым хотелось гулять и дурачиться. Мы были просто детьми, которых начали готовить к взрослой жизни слишком рано. Слишком. Мы не сопротивлялись, утопая в тоннах внеклассных занятий. Единственным желанием нескольких сотен девчонок, волею случая выброшенных на обочину родительской любви, было общение вне стен интерната. Мы называли это ВОЛЕЙ.

Мечтали о каникулах, чтобы скинуть надоевшую форму в клеточку и вдохнуть воздух свободы. Но и это удавалось не каждой. Вечно занятые родители нас иногда просто забывали забрать на новогодние праздники, оставляя скучать в серых спальнях с подписанными кроватями.

Подруги… Они рядом, когда у тебя все хорошо. Они присасываются к твоему счастью, подворовывая мегабайты удачи и благополучия, но как только все меняется, как только жизнь отворачивается, «самые близкие» оказываются так далеко от тебя. И ты снова остаешься один.

Я настолько пристально смотрела на немой смартфон, что пропустила звонок. Хотелось завизжать от радости и броситься галопом по квартире, запинаясь о неразобранные коробки с вещами.

– Алло, – незнакомый номер не смущал. Я готова была пообщаться даже с оператором статистического отдела торгового центра.

– Моська, ты куда пропала?

– Саня?

– А кто же еще? Обещала позвонить, а сама пропала. Как прошел семейный ужин?

– Как обычно. Все были максимально милы и добры друг к другу.

– О-о-о-о… Какая прелесть, – рассмеялась Сашка, оглушив меня звоном своего голоса.

– И не говори.

– Сегодня пятница, а ты дома? Немедленно собирайся, я еду за тобой. Адрес жду в сообщении. И не надейся, что я просто так исчезну. Нас ждут великие дела этой ночью…

Меня и уговаривать не нужно было. Девчонка, над которой я смеялась изо дня в день на протяжении многих лет, оказалась единственной, кто позвонил мне за последнюю пару суток. Лишь она потеряла меня.

– Забавно… Как там они сказали? Семья?

Мне стало смешно. Очень смешно. Я смеялась, пока со скоростью ветра расчесывала спутанные волосы, натягивала черные джинсы и рыскала в коробках в поисках чего-то поприличней футболки с Микки-Маусом, из которой я выросла еще классе в десятом, кажется.

Гребаное семейство со своими прибабахнутыми раутами. Что за потребность выряжаться для своих же? Что за тяга похвастаться воспитанными отпрысками и помериться толщиной кошелька? Разве ЭТО семья?

Сашка была одной из тех, которую всегда забирали на каникулы. Да, она могла просидеть в доме, окруженном охранной, все праздники, но ее никогда не забывали. Мы же были пропущенным пунктом в списке покупок, как туалетная бумага, которую все вечно забывают купить.

Я радовалась не тому, что выйду «в свет», а тому, что просто выберусь из камеры, в которую заточила себя собственноручно. Эти стены стали давить на меня. Они убивали. Хотя… Мертвое убить невозможно.

Противная трель домофона прогремела в пустой квартире, но я уже этого не слышала, потому что мчалась по лестнице, игнорируя лифт, а когда открыла дверь, то обжигающий мороз ворвался в легкие, выталкивая всю смуту переживаний, в которых я варилась несколько дней подряд.

– Нас ждут великие дела, – прошептала Саня и дернула меня за рукав, утаскивая в сторону машины. – Великие, слышишь?

…

– А что потом? – Саня отставила бокал вина и вцепилась в мою руку, словно боялась, что я перестану изливать свою душу.

– А потом ничего. Я вернулась из столицы и осела дома. У меня не было ни высшего образования, столь ценимого моим папенькой, ни самоуважения. Но была навязчивая идея.

– Какая?

– Выйти замуж и вырваться из дома, как можно скорее.

– Так, ладно, – Сашка смахнула слезу и вскочила с уютного кожаного дивана. – Хватит воспоминаний. Ты была ребенком, прожившим в закрытом интернате десять лет. Какой мудрости они от тебя ждали? Глупости все это. А теперь давай веселиться? Я прошу тебя.

– А меня и простить не нужно.

– Вот и хорошо, – Сашка выглянула из импровизированной кабинки, занавешенной разноцветным тюлем, отделяющим нас от шумного зала. Как по мановению волшебной палочки, появилась официантка, быстро заменившая бутылку вина на темный ром.

– О, все серьезно?

– А чего мелочиться?

– Действительно, – рассмеялась я и опрокинула приторно-сладкую жидкость, разлившуюся теплом в груди.

– А что Янка? – Саня выдержала паузу, чтобы продолжить допрос с пристрастием. И боюсь, что просто так мне от нее не отделаться.

– А с ней все хорошо. Побывала замужем, кажется, уже не раз, но до сих пор строит из себя трогательную ранимую душу. От всего-то у нее румянец, от всего слезы на глаза наворачиваются. Аж тошнит порой.

– У нас не столица, конечно, а город, хоть и миллионник, но ещё та деревня, сама знаешь. О ней никто не говорит плохо.

– Как о покойниках? – рассмеялась я, наливая очередную порцию, правда, уже в высокий бокал вишневого сока.

– Тьфу на тебя, Моська. Вы ж сестры.

– Ага. Сестры… Она и я одной крови, кажется, так в мультике? Сань, ты чего, на Мальдивах мозг подплавила?

– Почему?

– Да потому, что семья – награда. И её удостаиваются не многие. Это не про нас. Мы слишком разные. Она выросла на пуховой перине, которую отец до сих пор взбивает по нескольку раз на дню, а я – сорняк. Что там выросло, и как это росло, никому не интересно. Так почему меня должна интересовать ее жизнь? Почему меня должны трогать ее трепетные чувства к собственному охраннику?

– Я тоже слышала об этом. Наша неприступная Моисеева, и какой-то качок.

– Надо признать, что он даже симпатичный качок. Очень!

– Моська, да ты пьяная, – рассмеялась Санька и, схватив меня за руку, потащила в сторону танцующей толпы.

– Отпусти.

– Что? – не поняла я, потому что это именно она держала меня мертвой хваткой.

– Отпусти их всех! Пусть горят. Это твоя жизнь, и проживи ее так, как хочешь именно ты…

– Кто ты, дамочка? И куда дела стеснительную толстенькую Саньку?

Сашка взмахнула головой, рассыпав длинные волосы по обнаженной спине. Подняв руки вверх, девчонка стала кривляться в танце, демонстрируя толпе миниатюрную фигурку и гибкость поджарого женского тела. Она выгибалась, приводя мужчин в шок каждым резким движением округлых бедер, обтянутых кожаными штанами.

– Отпусти, Моська! Слушай музыку и отпускай.

– Я не танцую.

– Я не слышу тебя. Ты думаешь, сюда приходят потанцевать? – разрумянившаяся девчонка пыталась перекричать музыку, не останавливая свой танец. – Мы приходим сюда отпустить тех говнюков, что сворачивают нам кровь до заката и после рассвета. Отпусти.

И я отпустила. С силой выдохнув, задрала голову и стала кружиться. В голове заметались мысли, попытавшие сбить меня с намеченного курса, но я не сдавалась. Сегодня я отпущу их всех! К чертям каждого, с их идеальным видением мира. Пусть горят в аду со своей моралью!

Сегодня есть только я. Только мои желания. Никаких: семья, должна и прочее.

Как только эта мысль промчалась в моей голове, сердце ухнуло от облегчения. И меня понесло… Легкие расправились, непролитые слезы высохли. А в животе запорхали бабочки. Легкость и невесомость. Перестала следить за внимательными взглядами. Слушала музыку и летала. Все мысли исчезли, оставив в голове лишь настойчиво – ясный образ тупого качка. Лазарь застыл в голове прочно засевшей занозой, и никуда не собирался проваливать.

– Раздевайся, – прошипел он мне, ворвавшись в теплый салон авто в полураздетом виде. На его идеальном торсе таяли снежинки, но он даже не морщился, буравил меня взглядом, правда, всего лишь мгновение. Потому что вскоре я оказалась на заднем сидении своей новенькой машины. Уложив меня на спину, стал срывать спортивную майку, возрадовавшись отсутствию бюстгальтера. Ледяные руки опустились на грудь, заставив меня выгнуться, как кошку. Я готова была орать не от холода, а от наслаждения. Его взгляд, наполненный живым огнем, полосовал меня, холод рук остужал. Меня бросало то в пот, то знобило. Я словно летела. Нет! Скорее, падала с крутого обрыва, не зная, что меня ждет внизу.

Он не разговаривал со мной. Просто делал свое дело, забирая то, что душило меня изнутри. Как только на мне не осталось ни грамма одежды, Сережа быстро поставил меня на колени, развернув лицом к незатонированному заднему стеклу. Не дав и опомниться, вошел так быстро, что сбилось дыхание.

Мои руки сжимали кожаные подголовники, как опору. Он прижимал меня к спинке сидения, замирая на пару секунд, чтобы я ощутила всю мощь его тела, весь жар его дыхания и власть, которой он упивался, наполняя меня собой вновь и вновь. Мне оставалось только смотреть на трассу, по которой изредка проезжали машины. Яркий свет фар скользил по моему лицу, шее и груди. Водители, шокированные откровенной картиной, слегка притормаживали, затем скрывались за крутым поворотом. От закипающего возбуждения я орала так, что звенели окна, голос срывался, переходя на сиплый шепот, но потом вновь выкрикивала проклятия в сторону Лазаря…

– Он не сводит с тебя глаз, – прошептала Санька, возвращая меня с небес на землю. Потребовалась пара секунд, чтобы глаза привыкли к свету, а помутневший от возбуждения разум помог вспомнить, где я. Низ живота болезненно пульсировал. Сердце нервным танцем гнало кровь по венам, меня штормило, и пробивала дрожь… Я была в шаге… всего в одном мгновении от апокалипсиса. Но как только поняла, кто на меня смотрел все это время, вспыхнула с новой силой.

– Лазарь… – прошептала, пробираясь сквозь толпу. Он быстро исчез из поля зрения, но уже через мгновение наткнулась на него в плотном кольце танцующих. Он был, как обычно, достаточно хорош и невероятно сексуален. Ладони, что сжимали мою грудь, были спрятаны в карманы джинсов.

– Раздевайся, Лазарь… Раздевайся. Немедленно…