Таинственный пруд. Том 2

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Путешествие прошло без особых событий. В теплые дни мы выходили на палубу, усаживались там и мечтательно болтали. Мы не могли не вспоминать наше путешествие в Австралию и, конечно, Джервиса: он был так полон оптимизма, так уверен в том, что вернется домой богатым человеком. Ему и в голову не могло прийти, что он вообще не вернется домой…

В Тасмановом море штормило, а когда огибали мыс Доброй Надежды, Морвенна предпочла сидеть в каюте. Мы с Джастином продолжали выходить на палубу, и наедине у нас была возможность говорить на темы, которые мы держали в тайне от Морвенны.

Он был поразительно искренен. Я думаю, он не мог забыть о том, что Джервис спас его жизнь, и казалось невероятным, что он погиб ради этого, выразив перед тем явное презрение к Джастину.

У меня сложилось впечатление, что Джастин заботился обо мне потому, что не мог отблагодарить Джервиса за сделанное им.

— По справедливости, именно он должен был спастись! — говорил он. Джервис был лучше меня — не думаю, что я решился бы спасти его… Я много размышлял об этом, Анжелет! Когда, наконец, откопали его тело, первой моей мыслью было: «Теперь никто не узнает обо мне! Знает об этом только Анжелет, а за нее можно быть спокойным».

— На твоем месте я не упрекала бы себя, Джастин, — отвечала я. Полагаю, это была естественная реакция.

— Но он погиб, спасая меня…

— Да, это, несомненно, важно, но это было типичным для Джервиса. Он всегда действовал благородно, не размышляя, в повседневной жизни.

Он менялся, садясь за карточный стол!

Но он никогда не стал бы жульничать!

— Нет… в карточной игре, но играть на деньги, которых у тебя нет, это тоже своеобразное жульничество! — я вспомнила о мадам Бужери. — Джервис был склонен к этому. По-своему, вне всяких сомнений, он был благороден, исключительно добр, склонен к самопожертвованию, что ясно проявилось, но все мы несовершенны. Джастин, ты должен позабыть об этом, все осталось позади.

— С тех пор я не жульничал в картах.

— И ты совсем бросишь это?

Некоторое время он молчал, потом произнес:

— Я зарабатывал этим на жизнь, Анжелет.

Ты имеешь в виду… Ты жил на свои выигрыши?.. Те, которые получал, благодаря использованию своих «подходов» к игре?

— Ты очень мягко выразилась, Анжелет! В лондонских клубах таким образом можно выиграть крупную сумму денег. То, что я делал в этом городке, было… заурядно. Конечно, это волнующее занятие: ведь если тебя хоть раз поймают, то все кончено навсегда, но я был умелым шулером. Должно быть, я сильно оплошал, раз меня сумел поймать Джервис!

— Бедная Морвенна! Она такого высокого мнения о тебе!

— Я пообещал себе, что если найду золото — брошу это занятие навсегда! Я стремился к этому: с тех пор как я женился на Морвенне, я был вынужден постоянно бороться со своей совестью.

Она считает, что у меня есть какой-то источник дохода, а единственный мой доход — вот это…

— Ты мог бы пойти работать на шахту Пенкаррона…

— Я бы не выдержал: жизнь в глухомани, далеко от всего, к чему я привык…

— А теперь?

— Я изменился, вернее, случившееся изменило меня, я пытаюсь жить честно! Меня поймал Джервис, а это значит, что я стал допускать оплошности, уже не в совершенстве владею этим «искусством». Это началось с тех пор, как я женился на Морвенне, а теперь у нас еще и ребенок. Это все меняет! Если отец Морвенны вновь предложит мне что-нибудь, я приму его предложение, Анжелет, и попытаюсь сделать все, чтобы преуспеть.

— Ах, Джастин, я так рада за тебя! Ты должен позабыть обо всем, что было с тобой раньше.

Ты — мой добрый друг, Анжелет! С тобой я чувствую себя в безопасности, ты меня не предашь. Я рассмеялась.

— Дорогой мой Джастин, я не считаю тебя закоренелым грешником: полагаю, ты изымал излишки у богачей!

— Ну, в этом-то городке…

— Если ты все это бросишь, если начнешь жить достойной жизнью, я думаю, ты сможешь стать очень счастливым человеком. Должно быть, это ужасное напряжение, когда постоянно боишься, что тебя кто-нибудь поймает!

— Да, но одновременно это и очень волнующее чувство!

— Но теперь ты обязан думать о Морвенне и Патрике. Ты можешь с этим покончить, Джастин?

— Да, могу, — ответил он.

Я была рада за Морвенну. По крайней мере она могла рассчитывать на счастливую жизнь.

Вот так проходили дни, и с каждым днем мы были все ближе и ближе к дому…

Настал знаменательный день. Какая стояла суматоха! Как все были взволнованы! Все собрались на палубе, ожидая, когда покажутся белые утесы Англии.

А потом я увидела своих родителей и родителей Морвенны, высматривающих нас среди выходящих пассажиров. А потом — крик радости, и мои родители, удивленно глядящие на меня и держащие в объятиях свою внучку.

Наступило небольшое замешательство. Мои отец и мать одновременно пытались обнять меня. То же самое происходило вокруг Морвенны. Джастин стоял рядом, улыбаясь.

— Мое милое дитя! — восклицала мать. — Ах, Анжелет… — Ее глаза были наполнены слезами. — А это Ребекка… Ах, что за чудесное дитя! Точь-в-точь такая, какой была ты! Взгляни, Рольф…

Они оба были вне себя от волнения.

— Слава Богу, теперь ты дома! — сказал отец. Мы собирались провести в Лондоне несколько дней, до того как отправиться в Кадор.

— Всем в Лондоне не терпится повидать тебя, — сказала мать, — так что встреча тебе обеспечена! Позволь, Анжелет, я возьму на руки малышку. О, Господи, какая худенькая! Нужно будет это дело поправить.

Отец взял ручной багаж, остальные вещи должны были переправить прямо в Корнуолл.

Итак, мы прибыли в Лондон. Мы остановились в доме на Вестминстерской площади, который выглядел, как и прежде. Встретить нас собралась вся семья дядя Питер и тетя Амарилис, Мэтью и Елена с Джеффри, Питеркин и Френсис; пришла и Грейс Гилмор.

Все нежно расцеловали меня и выразили восхищение ребенком.

— Надеюсь, вы не возражаете против того, что я прибыла на это чисто семейное торжество? — спросила Грейс. — Вы все так добры ко мне, что я чувствую себя членом вашей семьи.

— Я очень рада видеть вас, Грейс! — ответила я.

— Теперь, когда Анжелет вернулась домой, и вам следует погостить у нас в Корнуолле, — сказала мать.

Амарилис ворковала над малышами. Их поместили в старой детской, и слуги спорили о том, кому присматривать за ними.

Спать в роскошной постели, есть вкусную пищу, оказаться в мире удобств и комфорта — все это было чудом, но к этому быстро привыкаешь, и вскоре ко мне вернулась та же ноющая боль. Я думала о Джервисе, который умер, и о Бене, который был вдалеке, чувствуя себя страшно одинокой.

В течение этих дней, проведенных в Лондоне, мать очень заботилась обо мне.

— Ты не хочешь говорить об этом? Бедняжка, конечно, это было ужасно для тебя! Каким Джервис был благородным человеком! Об этом даже написали в газетах: дядя Питер позаботился об этом, — мать грустно улыбнулась. — Ты же знаешь, он умеет выжать выгоду из всего, что бы ни случилось!

Я представила заголовки: «Родственник Мэтью Хьюма — храбрец», «Герой, потерявший жизнь, спасая своего друга, является родственником Мэтью Хьюма хорошо известного политического деятеля…»

Я хорошо представляла ход мыслей дяди: «Это даст нам не один лишний голос».

Я ответила, что уже могу говорить о случившемся.

— И зачем вы только поехали туда?

— Этого хотел Джервис.

— Да, я слышала о долгах…

— Он думал, что найдет золото и расплатится со всеми.

— Азартные игры, не так ли? Так много молодых людей пало их жертвой, и никто не извлекает из этого уроков!

Я не стала рассказывать матери о том, что Джервису никогда не удалось бы извлечь никаких уроков из случившегося. Он был рожден азартным игроком и остался бы им до конца своей жизни. Я хотела, чтобы у нее в памяти остался образ героя.

— Он так и не увидел Ребекку!

— Нет, но он знал о предстоящих родах.

— Бедный Джервис! Ты еще оправишься, моя дорогая! Ты так молода! Конечно, нужно время, чтобы пережить такое…

— Да, — согласилась я. — Мне нужно это пережить.

— Мы собираемся отвезти тебя домой, будем о тебе заботиться. Не знаю, захочешь ли ты остаться жить в Корнуолле, но тебе понадобится время, чтобы прийти в себя. Здесь у тебя тоже есть дом… который мы подарили вам на свадьбу.

Теперь он уже не мой: дядя Питер взял его в качестве залога за деньги, которые он ссудил Джервису, чтобы тот мог расплатиться в долгами и отправиться в Австралию. Теперь этот дом принадлежит дяде Питеру.

— Он сообщил нам об этом и сказал, что махнет рукой на долги…

— О нет! Долги следует платить… В том числе и ему.

— Ну, твой отец обо всем позаботился! Он настоял на том, что выплатит долг Питеру, и дом опять принадлежит тебе. Ты не должна ни в чем сомневаться, поскольку эта сумма была взята из денег, которые в любом случае принадлежали тебе. Но предложение Дяди Питера было очень великодушно. Вообще он странный человек! Он был всегда очень добр ко мне, а моя мать ненавидела его. Конечно, есть в его жизни темные пятна, но есть и много хорошего!

— То же самое можно сказать о большинстве людей: никого нельзя назвать безоговорочно хорошим или безоговорочно плохим — так мне кажется…

— Возможно, и так. Наверное, Морвенна поедет в Корнуолл. Пенкарроны много говорили с нами о планах на будущее. Они были страшно расстроены и очень скучали по Морвенне. Мистер Пенкаррон собирается сделать очень соблазнительное предложение Джастину, чтобы удержать его в Корнуолле.

— Ты имеешь в виду совместное дело?

— В конце концов это разумно! В свое время все перейдет Морвенне в качестве наследства, а значит — и Джастину. Мистер Пенкаррон хочет, чтобы это стало семейным делом и чтобы тем же самым потом занялся юный Патрик.

Я думаю, тебе будет приятно жить недалеко от Морвенны? Ах, Анжелет, я так счастлива, что ты вернулась! Конечно, ужасно, что с тобой нет Джервиса, но будем благодарны судьбе за то, что у нас есть…

— Благодарны за то, что у нас есть! Именно так я и собираюсь жить…

Морвенна сообщила мне, что Джастин согласился отправиться в Корнуолл и работать вместе с отцом.

— Теперь я так счастлива! Мне очень не хотелось бы расставаться с родителями, а они обожают Патрика. У меня все так хорошо уладилось! Если бы и у тебя все так сложилось, Анжелет.

— И у меня будет все в порядке, — сказала я. — Меня окружает моя семья… Да разве не чудесно просто быть дома? И еще у меня есть Ребекка…

Таким образом я вернулась в Кадор.

Там постарались, чтобы мне все понравилось. Мою комнату привели в такой вид, будто я никогда и не покидала ее, но в ней поставили колыбель.

— Я подумала, что тебе хочется поначалу держать Ребекку при себе, сказала мне мать, — но как только ты решишь, мы подготовим для девочки детскую! Уже несколько служанок просят, чтобы им позволили обслуживать тебя. Я думаю поговорить с нянюшкой Кроссли: очень уж она хорошо справлялась и с тобой, и с Джеком.

— Давай пока немножко подождем, хорошо? — попросила я. — Ребекка еще совсем маленькая! Я сама ухаживала за ней в Австралии… Поначалу мне помогала местная акушерка, а уж с такой кучей помощников, как здесь, я и подавно управлюсь!

— Я понимаю, ты еще не совсем пришла в себя, это естественно. Отец сказал, что понадобится время для того, чтобы все улеглось после того, что тебе пришлось пережить в Австралии.

Похоже, что за время моего отсутствия Джек стал совсем взрослым. Он приветствовал меня менее эмоционально, но так же тепло, как родители. Теперь он много занимался делами поместья вместе с отцом. Он очень интересовался Австралией и забрасывал меня кучей вопросов. Родители прислушивались к этому озабоченно, опасаясь, что разговоры на эту тему могут разбередить мои раны.

Морвенна часто приезжала в Кадор, а я ездила в Пенкаррон. Она была просто счастлива: Джастин решил поселиться здесь, и ее отец нашел, что у него превосходные деловые качества. Патрик стал чудным двухлетним ребенком — на год старше Ребекки; частенько они весело возились вместе.

Конечно, я не могла не пойти к пруду. Выглядел он так же загадочно, и воспоминания о случившемся вновь нахлынули на меня. Я стояла на краю темной воды, пытаясь вообразить, что кроется под ее поверхностью. Все это время он лежал там, на дне пруда, который, как говорили, был бездонным.

Я каталась вдоль берега моря, доезжая до старого лодочного сарая, ездила в город и на рыбный мол. Казалось, что здесь ничто не изменилось. Как и раньше, рыбацкие суденышки танцевали на волнах; как и раньше, мужчины чистили рыбу, а старики, сидевшие на камнях, чинили сети. В дверях стояла миссис Фанни. — Доброго здоровья вам, мисс Анжела! Значит, вернулись, да? И малыша, гляжу, с собой привезли? Ужас, конечно, что с вашим муженьком случилось! Ну что, теперь, миленькая, сделаешь, хорошо хоть вы вернулись, за границу-то ездить никому на пользу не шло!

Мисс Грант, занимавшаяся в своей лавке вышиванием, окликнула меня:

— До чего же хорошо, что вы вернулись, мисс Анжелет!

Старый Пеннилег и его бармен, закатывавший бочки в подвал, окликнули меня:

— Приветствуем вас дома, мисс Анжелет!

На меня смотрели с сочувствием — на вдову, чей молодой муж погиб столь благородно, при таких трагических обстоятельствах.

Я сказала матери:

— Ничто не меняется в Полдери. Все выглядит таким же, как всегда.

— Да, люди умирают и рождаются… Ты помнишь старого Рубена Стаббса, который жил возле пруда Бранока?

Как всегда, при упоминании этого места я насторожилась.

— Как же не помнить старого Рубена! Своеобразный человек! У него ведь есть дочь?

Дженни, по-моему?

— Как раз об этом я тебе и хочу сказать: Рубен умер еще до вашей свадьбы.

Я помнила его: неопрятный старик, похоже, вечно занимавшийся сбором дерева, выброшенного прибоем на берег. Когда я его видела, у меня всегда возникало какое-то нехорошее ощущение. Он смотрел на людей, проходивших мимо его домика, так, словно боялся, что они у него что-то украдут, а Дженни, его дочь, была, как говорили, связана с нечистью.

— Я как раз собиралась сказать тебе про Дженни, — продолжала мать. Она всегда была несколько странной, ты же сама помнишь… Разгуливала, разговаривая сама с собой, пела. Если к ней обращались, она пугалась и отворачивалась.

Ну, так вот, после смерти отца она стала совсем странной.

Твой отец сказал, что ее следует оставить в покое, что она безвредна. Дженни поддерживала чистоту в домике: этим она всегда занималась, а уж после смерти отца там все стало прямо сверкать! Она понемножку подрабатывала на фермах, когда там требовались дополнительные рабочие руки. В общем занималась всем понемногу, ничего особенного за ней не замечалось, а странной она была всегда. Ну, и что, ты думаешь, произошло? Дженни родила ребенка!

— Она вышла замуж?

— О нет, никто не знает отца ребенка. Хотя был здесь мужчина, который чинил изгороди и помогал фермерам: что-то вроде сезонного рабочего: то сенокос, то уборка, то сев и так далее. Он с ней разговаривал, и она, видимо, его не боялась. Ну, так вот, он куда-то исчез, а у Дженни через некоторое время родился ребенок, примерно в то же время, что и Ребекка. Все ждали, что произойдет, но вмешиваться не пришлось: Дженни совершенно изменилась, стала совсем нормальной. Ни одна мать так не заботится о своем ребенке, как она! Самое настоящее чудесное исцеление! Ты видела ее домик, когда ходила к пруду?

— Я… я не хожу туда.

— Ну, еще увидишь ее в городке… Всегда с ребенком!

— Я очень рада за нее. А каков был приговор общества? Что сказала миссис Фанни, я предполагаю!

Мать рассмеялась.

— Понятно, что без упоминаний о Судном Дне не обошлось, ты же ее знаешь, но Дженни на это, конечно, не обращает внимания.

Я хорошо понимала, насколько изменилась жизнь Дженни: у меня самой был ребенок.

Прошло лето, потом — осень, наступило Рождество. Пенкарроны провели его вместе с нами. Мои родители постарались отметить его по-особому, поскольку я вернулась домой, а в семье появился новый член, для которого это было первым Рождеством.

Ребекке было почти два года. Мне с трудом верилось, что я так давно не виделась с Беном. Я продолжала постоянно думать о нем. По правде говоря, я вспоминала его все чаще. Сначала меня занимали возвращение домой и встреча с семьей, а теперь, когда эти волнения улеглись, во мне вновь ожили воспоминания. Я старалась судить Бена построже. Он был амбициозен — я всегда знала это. Он жаждал денег и власти — это было весьма распространенной чертой у мужчин. Он желал во всем побеждать — должно быть, мой отказ был первым его настоящим поражением. Теперь я очень ясно понимала это. Теперь я все прекрасно понимала, а главное, что я не смогу никогда быть счастлива без Бена, меня всегда будут преследовать мысли об упущенной возможности. Я не осуждала его за то, что он сделал, поскольку, когда любишь человека, любишь его не только за достоинства, но и за слабости. Я попыталась избавиться от этих мыслей, полностью погрузившись в рождественские заботы.

Ребекка уже начала разговаривать. Она называла себя «Бекка», и все согласились принять это имя.

Было трогательно видеть, как от удивления загорелись ее глазки, когда в дом внесли рождественское полено, когда его украсили лавром, вечнозеленым самшитом и падубом. Взволнованная, раскрасневшаяся миссис Пенлок постоянно крутилась на кухне. Ребекка стала ее фавориткой и пользовалась всякой возможностью, чтобы проскользнуть в эти таинственные края. Я не одобряла этого увлечения, поскольку миссис Пенлок, убежденная, что ребенка нужно «откормить», постоянно совала ей что-нибудь в рот.

Мы с матерью украсили рождественскую елку куколкой феи, предназначенной Ребекке, и куклой шута в колпаке с колокольчиками, предназначенной Патрику. Развесили мы и рождественский плющ — еще до того, как внесли елку. Две плети пересекались под прямым углом и украшались еловыми лапками и яблоками. Это сооружение подвешивали к потолку, и пара лиц противоположного пола, встретившись под ним, должна была целоваться. Такое же сооружение, украшенное омелой, повесили и в кухне, что доставило всем слугам большое удовольствие: конюхи постоянно заглядывали туда, стараясь при случае облапить и поцеловать кого-нибудь из молоденьких служанок, причем миссис Пенлок в данном случае не возражала, допуская подобное даже по отношению к своему величеству, поскольку стояло, по ее словам, «такое уж время года».

Приходили рождественские певцы и нищие со своими чашами: это был еще средневековый обычай. Мы поддерживали старые корнуоллские обычаи, потому что мой отец, хотя и не был корнуоллцем, очень интересовался историей древних кельтов и знал древние обычаи герцогства, честно говоря, лучше, чем большинство корнуоллцев.

Он поощрял и танцоров в масках — еще дохристианский обычай, так что в нашей округе существовала группа таких танцоров, поочередно посещавших зажиточные дома и в течение года устраивающих представления. Дети были в восторге от их выступлений, особенно от сценки поражения дракона Святым Георгием.

Утром мы отправились в церковь и, вернувшись домой, сели за стол с традиционным гусем и пудингом с изюмом. С елки сняли подарки, и никто не был обделен. Дети придавали празднику особую прелесть, и мне никогда не доводилось видеть такого удовлетворения на лицах Пенкарронов, как сейчас.

Джастин, как они сказали, «приживался», но я могла предположить, что давалось это ему нелегко. Трудно было ожидать, что он безболезненно впишется в тихую провинциальную жизнь, — Джервису это наверняка не удалось бы, — и все-таки я искренне надеялась, что он сумеет порадовать Морвенну и ее родителей.

Когда у детей, переполненных рождественскими впечатлениями, начали, наконец, закрываться глаза, мы отправили их спать. Последними словами Ребекки перед тем, как она окончательно заснула, были: «Мама, а завтра мы опять устроим Рождество?» Я поняла, что праздник удался.

Вот так шло время.

Зимой заболела и умерла дочка Дженни Стаббс. Это несчастье тронуло всю округу, горевала даже миссис Фанни. Меня всегда удивляло, что люди, осуждавшие других в основном за то, что те не похожи на них, люди, бескомпромиссно осуждающие мелкие прегрешения ближних, неожиданно менялись, когда происходила трагедия. Все жалели Дженни Стаббс, это была настоящая трагедия.

Бедняжка Дженни! Она была просто ошеломлена свалившимся на нее горем. Мать отправилась к ней с корзиной вкусной еды, чтобы утешить ее. Я пошла вместе с ней. Дженни, казалось, не замечала нашего присутствия. Поскольку у меня была Ребекка, я особенно глубоко могла ощутить ее горе. Мне хотелось хоть как-то помочь ей.

Она очень изменилась: новая живая, смышленая Дженни, к которой мы уже успели привыкнуть, куда-то исчезла, и опять появилось жалкое запуганное существо. Это было печально. Все пытались хоть как-то помочь ей: те, на кого она работала, предлагали ей побольше работы; таким образом они пытались выразить ей свое сочувствие.

— Она оправится, но на это понадобится время, — сказала миссис Пенлок.

Миссис Фанни полагала, что это наказание за грехи.

— Все уже раньше сказано: родившееся от не праведного ложа неугодно нашему Господу!

Меня очень рассердили ее слова, и я возразила:

— А ведь он должен быть доволен тем, как этот ребенок изменил Дженни!

Миссис Фанни бросила на меня осуждающий взгляд, и я поняла, что теперь она начнет всем подряд рассказывать, что мисс Анжелет не следовало ездить в заграничные края, поскольку люди, пожившие среди язычников, начинают и сами терять страх Божий.

Конечно, горю бедняжки Дженни нельзя было помочь по-настоящему, но все старались относиться к ней как можно добрей, раскланиваясь с ней и дружелюбно улыбаясь, где бы она ни появлялась.

Стояла весна — лучшее время года в этих краях, где землю ласкают юго-восточные ветры, приносящие теплые дожди от могучего Атлантического океана. Обильно цвели цветы — ярко-желтый чистотел, золотые одуванчики, красные лихнисы и вьюнки. Цвели деревья; воздух был наполнен пением скворцов и дроздов; морские ветры были свежими и опьяняющими.

Шла время. Забыла ли я о старой жизни? Насколько часто я возвращалась мыслями к тому городку, состоящему из хижин? Сейчас там наступала зима. Я пыталась представить себе мистера и миссис Боулз в их лавке. А сколько там родилось детишек? А кладбище? Джервис и Дэвид Скэллингтон, лежащие неподалеку друг от друга… Я пыталась стереть воспоминания о Голден-холле… А как они провели Рождество? Как идут дела у Бена? Продолжает ли шахта приносить богатую добычу? Должно быть, продолжает, иначе он уже давно бы вернулся. Я не могла поверить в то, что он там счастлив. Как это могло быть возможно? Бен был человеком, любившим живые разговоры, ему доставляли наслаждение споры. В городке была пара человек, с которыми он мог поговорить, но Лиззи… Лиззи была мягкой, доброй, любящей, но могла ли она дать ему то, в чем он нуждался? А может быть, такой мужчина, как Бен, привыкший быть во всем главным, нуждался именно в такой послушной жене?

Вот в таком направлении развивались мои мысли. Я пыталась забыть обо всем, но, хотя жила в Кадоре, где окружающие делали все, чтобы я была счастлива, хотя возле меня была любимая дочь, я тосковала по грязному австралийскому городку… по пыли, по жаре, по мухам, по всем неудобствам жалкой хижины.

«Должно быть, ты сошла с ума», — говорила я себе и отправлялась играть с Ребеккой. Мы прогуливались с ней в саду; я слушала ее забавные замечания; я старалась побольше говорить с родителями; я стала очень много читать. Отец сумел заинтересовать меня отдаленным прошлым, историей нашего герцогства, его своеобразными обычаями. Он глубоко изучил его, и наши беседы с ним были очень интересными. Мне следовало бы быть счастливой…

В апреле мы получили письмо от Грейс: она уже так давно не видела нас, нельзя ли ей приехать и погостить у нас пару недель? Мать с энтузиазмом ответила, что мы с нетерпением ждем встречи с ней.

У тети Амарилис была привычка регулярно писать письма, и она держала нас в курсе всех событий, происходящих в Лондоне. В основном ее письма были заполнены описаниями смелых проектов дяди Питера, прекрасных выступлений Мэтью в парламенте и того, насколько удачно идет работа в миссии у Питеркина и Френсис.

Кроме того, мы узнали, что Грейс устраивает у себя в доме приемы. Ее дом был невелик, но люди с удовольствием приходили туда. Грейс тоже часто приглашали в гости, и Питер заботился о том, чтобы она постоянно приходила к ним домой. «Питер говорит, что она прирожденная хозяйка дома, — писала тетя Амарилис. — Он полагает, что ей вновь следует выйти замуж. В конце концов после смерти Джонни прошло уже много времени, нельзя же скорбеть вечно. Возможно, в один прекрасный день и в самом деле ей встретится какой-нибудь достойный мужчина?»

— А тебе не кажется, что тетя Амарилис сама не прочь заняться сватовством? — спросила я.

— Вполне возможно, — ответила мать.

Прибыла Грейс. Хотя ее нельзя было назвать красивой, она, как всегда, выглядела ухоженной и элегантной.

Мы с Джеком приехали на станцию, чтобы встретить ее. Грейс бурно выразила свою радость.

— Просто чудесно снова встретиться с тобой, Анжелет, и я не могу дождаться, когда увижу Ребекку!

— Она называет себя Бекка, — сообщила я. — Видимо, Ребекка ей произносить еще трудновато.

— Бекка! Мне это нравится, необычное имя. Вообще мне кажется, что у тебя будет необычный ребенок, Анжелет! Ты и сама достаточно необычна.

Как прекрасно оказаться здесь вновь! Я никогда не забуду все, что для меня сделала ваша семья.

Теперь это твоя семья, — сказала я. — Ты вошла в нее через брак, но и до этого почти была ее членом.

Такое чувство, что я возвращаюсь домой! Мать с радостью встретила ее.

— А ты помнишь, как шила нам платья? Меня так и подмывает использовать тебя, пока ты у нас в гостях!

— Я с удовольствием соглашусь! — заявила Грейс. — Тогда наверняка почувствую себя совсем как дома.

— Ты всегда должна чувствовать себя здесь как дома, — сказала мать.

Грейс выразила восхищение красотой, обаянием и умом Ребекки, что очень понравилось мне. Ребекке Грейс тоже понравилась.

Мы с удовольствием выслушали последние известия из Лондона.

— В нашем кругу постоянно говорят о политике, — говорила Грейс. — Как много было шума, когда умер Палмерстон, этого никто не ожидал! Правда, ему было почти восемьдесят, но ему было ни за что не дать этих лет, до самого конца он был крепким стариком. Люди обычно стояли возле Кембридж-хауса на Пиккадилли, дожидаясь, когда он выйдет в своем элегантном костюме и на своей серой лошади отправится на Роу. Все любили этого старого грешника: до самого конца он заглядывался на женщин, и это всем нравилось, его называли добрым старым Пэмом. Он сохранял здравый ум и бодрость и, умирая, говорят, заявил: «Умереть? Я? Вот уж последнее, чего вы от меня дождетесь!» Королева очень расстроилась, хотя он никогда не был ее любимцем. Его заменил лорд Рассел, но ненадолго. Как только старый Пэм умер, либералы потеряли популярность, и теперь премьером вновь стал лорд Дерби. Это, конечно, на пользу Мэтью.

— Сложная игра — политика, — сказала мать. — В ней все постоянно меняется.

— Поэтому-то она так и интересна! — ответила Грейс.

— Мы кое-что здесь слышали… даже здесь… о Бенджамине Дизраели.

— О да, это будущая звезда! — воскликнула Грейс. — А возможно, и не будущая: он уже появился на политическом небосклоне. Мы еще много услышим о нем, ему удалось очаровать королеву, что само по себе удивительно. Вряд ли кто-нибудь мог предположить, что ей понравятся жирные черные космы!

— Вряд ли такое могло понравиться принцу-консорту! — заметила я.

— А как она чувствует себя после его смерти? поинтересовался отец.

Я заметила, как мать бросила на него испепеляющий взгляд. Это значило: совершенно неуместно говорить о покойных мужьях в присутствии Анжелет. Он понял ее и сконфузился.

— Похоже, она упивается своей скорбью, — ответила Грейс и сменила предмет разговора.

Ребекка проявила особую благосклонность к одной из горничных. Та была молода, но умела обращаться с детьми. Звали ее Энни. Мать заявила, что, по ее мнению, Энни должна помогать мне присматривать за ребенком, пока мы не примем окончательное решение относительно няни Кроссли. Я хорошо помнила ее: превосходно справляется со своим делом, но любит командовать в детской, а мне не хотелось делить с кем-то мою дочь.

Таким образом, приглашение Энни в помощь мне казалось идеальным решением, тем более, что она понравилась Ребекке.

Я никогда не забуду этот день. Мне пришлось пережить, пожалуй, самые горестные часы в своей жизни.

Мы с Грейс отправились на верховую прогулку. Грейс хотела съездить на пустошь. В это время года там было очень красиво: цвел утесник, и воздух был замечательным. Энни осталась присмотреть за Ребеккой и сказала, что они погуляют.

Когда мы вернулись домой, там царила страшная суматоха. Узнав о случившемся, я похолодела от ужаса: Ребекка пропала!

Энни заливалась слезами: они прогуливались, смеялись и болтали, когда Энни вдруг споткнулась о камень, упала и ударилась головой. Она показала нам грязные кровоточащие ладони.

— Я от этого потеряла сознание, — говорила она, — а когда пришла в себя, Бекки не было!

Где?! — закричала я. Мать обняла меня.

— Ее уже ищут, она не могла никуда деться.

— Когда это случилось?

— Примерно час назад… Возле дороги… неподалеку от дома Черри.

— Там ищут, — успокоила меня мать. — Ищут везде.

Вмешалась Грейс:

— Мы тоже поищем, пошли, Анжелет, она не могла уйти далеко.

— Одна!

Она же совсем крошка!

— Бекка очень сообразительна. Возможно, она сама отправилась домой?

— Мы тоже так подумали, — сказала мать, — вот почему я и жду здесь.

Мы отправились верхом к дому Черри. По пути мы встретили отца, в его глазах читалось отчаяние. Мне стало дурно от страха.

— Мы там уже были: никаких следов…

— Ничего, мы взглянем еще раз, — ответила Грейс.

Мы ехали, и с каждой минутой мой страх усиливался. В голове у меня кружили самые разные предположения. Куда дочь могла отправиться? Ей никогда не говорили, чтобы она не ходила одна, просто потому, что она никогда не оставалась без надзора.

Предположим, кто-нибудь похитил ее. Цыгане? Никаких цыган поблизости не было. И тут страх сжал мое горло. Пруд!

— Поворачиваем, — сказала я Грейс.

— Куда ты собираешься?

— Пруд… — пробормотала я.

— Пруд! — как эхо откликнулась она, и в ее голосе я услышала страх.

Грейс молчала. Моя лошадь перешла на легкий галоп. Мы свернули с дороги, и впереди показался пруд… мерцающий, зловещий. Пустив лошадь шагом, я доехала до самой воды, и там в глаза мне бросилась небольшая сумочка из синего шелка, вышитая, с ручкой из цепочки. Я узнала ее: она висела на рождественской елке как подарок. Подарок достался Ребекке, и она везде таскала с собой эту сумочку. Не могу описать тот ужас, с которым я смотрела на эту маленькую сумочку.

Я глянула на пруд. «Это возмездие! — истерически думала я. — Мы сбросили туда тело этого мужчины, а теперь пруд забрал моего ребенка!»

Наверное, я бросилась бы в воду, но Грейс удержала меня.

— Что это? — спросила она.

— Сумочка Ребекки!

— Ты уверена? Я кивнула.

— Это может значить только одно…

Я взглянула на темную зловещую воду. Грейс сказала:

— Давай возвращаться домой! Нужно рассказать о том, что мы обнаружили…

— Бекка! — бессмысленно позвала я. — Вернись ко мне, Бекка!

Эхо насмешливо ответило мне откуда-то из ив, нависавших над водой, плакучих ив, оплакивающих Ребекку. Но. Грейс была права: мы ничего не могли поделать. Нужно было вызывать помощь. Пруд прочешут, но, что бы мы ни делали, здесь уже ничто не поможет.

Я плохо помню происходившее. Слышала, как Грейс что-то объясняет, и наступило замешательство. Потом отец поехал куда-то с группой мужчин. Я слышала, как они переговариваются: они собирались «прочесать» пруд.

Настала дочь. Мужчины еще не вернулись. Возле меня сидели мать и Грейс. Никогда не забуду, как выглядели их лица в свете факела — выражение полной безнадежности.

На сердце у меня было тяжело Где-то в глубине души была еще одна мысль: «Неизвестно, найдут ли ее, но его найдут наверняка!»

Ребекку не нашли, но труд оказался не напрасным. У самого берега, на мелком месте, нашли мужские золотые часы и цепочку. Кроме этого, нашли останки какого-то человека. Они слишком долго пролежали в воде, чтобы их можно было опознать, но представители властей приехали и забрали их, вместе с часами, которые, похоже, вызвали их интерес.

Я лишь наполовину осознавала происходящее, я думала о своем ребенке. Пока существовала надежда: по крайней мере она не утонула.

Мать обнимала меня. Грейс сидела рядом, сочувственно глядя на меня.

— Бекка вернется, — говорила мать. — Она могла заблудиться и где-нибудь уснуть…

Мысль о том, что дочь находится где-то одна, испуганная, не в состоянии найти дорогу домой, была ужасна, но это было менее ужасно, чем возможность, что она лежит на дне этого ужасного пруда.

Я не могла оставаться в доме, мне обязательно нужно было отправиться на поиски, и ноги, казалось, сами собой вновь привели меня к пруду. Грейс настояла на том, что пойдет вместе со мной.

— Она должна быть здесь, мы нашли ее сумочку. Бекка! — закричала я, и мой крик возвратился ко мне эхом.

А потом я услышала это: отчетливый звук колоколов, исходящий, казалось, из глубины пруда. Должно быть, это снилось мне? Они предвещали несчастье, а я могла думать лишь о своем ребенке.

Я взглянула на Грейс: она тоже слушала их, удивленно озираясь. Затем она неожиданно сорвалась с места и побежала вдоль берега пруда к зарослям кустов. Я услышала ее крик, она вытаскивала кого-то из кустов. Это была Дженни Стаббс. В руке она держала детскую игрушку — два колокольчика на палке, которые и звенели.

— Вот они — колокола! — воскликнула Грейс. Дженни пыталась вырваться, но Грейс крепко держала ее. Я подошла ближе и сказала:

— Значит, это ты выкидывала эти шутки с колоколами, Дженни?

Она исподлобья взглянула на меня.

— Моего папу ни разу не поймали, никогда!

Он звенел ими, когда сюда приходили люди и мешали нам.

Грейс забрала у Дженни игрушку и встряхнула ее.

— Значит, вот они какие — колокола Святого Бра-нока! — произнесла она.

— Почему ты хотела, чтобы мы ушли отсюда, Дженни? — спросила я.

— Здесь сперва их много было! — сказала она. — Все здесь собрались, возле пруда, а теперь вы пришли… Я подумала, что вы хотите забрать ее у меня!

Мое сердце бешено заколотилось.

— Забрать ее, Дженни? А кого, ты думаешь, мы хотели у тебя забрать?

— Ее, Дейси.

— Твою дочку?

Она кивнула.

— Она вернулась!

— А где она? — выдавила я из себя.

Она посмотрела на меня хитрым взглядом. Я не стала продолжать разговор: что было сил, я бросилась к ее домику. Дверь была заперта, я стала колотить в нее. Я услышала детские шаги, и меня охватило облегчение: я их узнала!

— Бекка! — закричала я.

— Мама! Мама! Я хочу домой! Мне уже здесь надоело!

— Открой дверь, Дженни, дай мне ключ!

Она сдалась и вручила мне ключ. Я открыла дверь, и Ребекка оказалась в моих объятиях.

Нам удалось выудить кое-какие подробности из Ребекки. Когда Энни осталась лежать у дороги, она решила пойти погулять, увидела Дженни, а Дженни взяла ее за руку и сказала, что отведет домой. Дженни сказала, что ее зовут не Бекка, а Дейси, и что ее дом не там, где она думала, а совсем в другом месте. Она не испугалась, Дженни хорошая. Она дала ей молока и сказала, что она должна лечь в постель рядом с Дженни. Она не возражала, пока ей не надоела эта игра.

Все были вне себя от радости, но мы с матерью очень жалели Дженни.

— Бедняжка! — сказала мать. — Она решила, что действительно нашла свою дочку! Она на самом деле очень больна! Я хочу попросить Гренделлов подержать ее у себя: миссис Гренделл хороший человек, а Дженни часто у нее работала.

Гренделлы были фермерами, арендовавшими землю на территории Кадора, добрые, честные, трудолюбивые люди, на которых наверняка можно было положиться.

— Никто не сможет позаботиться о ней лучше! — говорила мать. — Нельзя осуждать Дженни за то, что она сделала: она не собиралась причинить ребенку вред и заботилась о Ребекке все время, пока та была с ней!

К ней нужно отнестись помягче.

Я потребовала, чтобы кроватку Ребекки перенесли в мою комнату. Это приключение не принесло ей никакого вреда, но она хотела побыть со мной. Мне хотелось того же самого — я должна быть уверенной в том, что дочь в безопасности и совершенно здорова.

В газетах Бодмина сообщалось о находках в пруду.

На цепочке и часах, найденных там, были инициалы: «МД» и «ВБ». Они были не выгравированы, а, казалось, просто нацарапаны. Читателям напоминали о событии, имевшем место много лет назад. Некий человек был арестован по обвинению в особо мерзком убийстве: он обесчестил и убил девочку. Вскоре он должен был предстать перед судом, но сумел бежать из тюрьмы. Его смогли проследить до района Полдери, но, несмотря на тщательные поиски, так и не обнаружили. В конце концов решили, что ему удалось бежать из страны.

Он пролежал в воде так долго, что опознание останков было почти невозможно произвести, однако определенные факты указывали на то, что это был тот самый человек. На часах стояли инициалы «МД»: его звали Мервин Данкарри. Инициалы «ВБ», должно быть, принадлежали человеку, к которому он питал особые чувства. Трудно понять, каким образом у бежавшего заключенного могли оказаться такие часы: пока он находился в тюрьме, их у него наверняка не было, но его тюремная одежда была найдена на Бодминской пустоши, так что он явно сумел получить помощь от кого-то извне. Впрочем, можно было предположить, что он украл одежду, а вместе с ней и часы, и лишь потом нацарапал на них эти инициалы. Полиция считала, что на основании этого можно считать его личность установленной. Каким образом часы оказались на мелком месте, в то время как он лежал в глубине пруда, — оставалось загадкой, но полиция была почти убеждена в том, что останки человека, обнаруженного в пруду Святого Бранока, принадлежали Мервину Данкарри, хотя дело об убийстве так и не было закрыто.

Мне показалось, что Грейс очень потряс этот случай. Я предположила, что она подумала о Ребекке, прогуливавшейся там в одиночестве, в то время как на свете существуют такие ужасные люди.

Несколькими днями позже, когда мы вместе с ней ехали верхом, ей захотелось спуститься к берегу моря. Мы проскакали галопом до лодочного сарая, там она остановила лошадь и сказала:

— Давай привяжем лошадей и немножко погуляем пешком.

Прогуливаясь, она задумчиво сказала:

— Я все время думаю об этом человеке в пруду… На эту тему мне не хотелось говорить, и без того мне было трудно избавиться от мыслей о нем после этой находки в пруду. Я сказала:

— Мне не хотелось бы слишком задерживаться! Я не могу теперь положиться на Энни в делах, связанных с Ребеккой.

— Как раз теперь-то она будет вдвойне внимательной, да и другие сейчас не спускают с ребенка глаз. А ты не думаешь об этом человеке? Я очень хорошо помню, когда это произошло. Тогда здесь гостил молодой человек…

— Ты имеешь в виду… Бен?

— Да, Бен. Ты помнишь, у тебя еще было кольцо?..

— Да, — тихо ответила я.

— На нем были инициалы «МД» и еще две буквы рядом, по-моему, «ВБ», те же самые, что на найденных часах. Ведь ты нашла это кольцо, не так ли?

Я кивнула.

Где, Анжелет?

— Это… это когда со мной произошел несчастный случай…

— Здесь, на берегу… возле лодочного сарая? Я промолчала.

— Странно все это! — сказала Грейс. — Часы оказались в пруду, а кольцо здесь, возле лодочного сарая? Зачем бы ему приходить сюда и терять здесь кольцо, а затем отправляться к пруду и тонуть там? Что ты об этом думаешь, Анжелет?

— Все это очень загадочно…

— Покажи мне место, где ты нашла кольцо.

— Я не помню, плохо помню.

Грейс, нам пора! Она положила руку мне на плечо.

— Анжелет, — она держала меня очень крепко и смотрела прямо в глаза. Ведь ты что-то знаешь, не так ли? Что-то об этом человеке! Ты помнишь: с тобой был несчастный случай, ты была тогда здесь, на берегу, нашла это кольцо…

— Все это было очень давно, я не помню!

— Анжелет, мне кажется, что ты помнишь!

Дело обстояло не так, верно?

Я почувствовала, что оказалась в ловушке, и вновь появилось то же самое безудержное стремление, которое охватило меня тогда, с Джервисом: мне хотелось говорить и объяснять. Я услышала, как произношу слова:

— Нет, все обстояло не так!

— У тебя возле этого пруда всегда появлялось особое чувство, не так ли?

— Откуда ты знаешь?

— Я наблюдала за тобой: при упоминании о нем с тобой что-то происходило. Что связывает тебя с этим прудом? Ты знала, что они найдут его там?

— Да! — воскликнула я. — Я действительно знала, потому что…

Грейс придвинулась ближе, в ее глазах блестело нескрываемое любопытство. Она еще крепче сжала мое плечо.

— Расскажи мне об этом! Расскажи, Анжелет, тебе станет легче, когда ты расскажешь.

Я прикрыла глаза и вновь увидела всю эту картину.

— Нам не следовало делать этого! Мы должны были вызвать туда людей, сообщить властям о том, что он мертв.

— Мертв? Кто?

— Этот человек, убийца…

— Ты видела его?

— Да, видела! Он собирался сделать со мной то же самое, что с той девочкой, но в последний момент появился Бен. Они начали драться. Мужчина упал и ударился головой о кусок старой стены: до этих раскопок там было почти ничего не видно, просто острый камень, скрывающийся в траве. Он проломил себе об этот камень голову и тут же умер. Мы с Беном сбросили его в пруд…

Она смотрела на меня. Я с трудом узнавала ее. На бледном лице огнем горели глаза.

— А кольцо? — спросила она.

— Оно валялось на берегу. Я подняла его, ни о чем не думая, положила в ящик и сразу же забыла о нем. Мне и в голову не могло прийти, что это его кольцо. А потом ты сказала, что оно тебе нравится, и я отдала его тебе.

— Понимаю, — медленно проговорила Грейс. — И все время, пока разыскивали его, вы знали, что он лежит мертвый на дне этого пруда?

Я промолчала.

Теперь я понимаю, как это произошло, — сказала она. — А кто еще знает об этом? Ты кому-нибудь говорила?

— Только Джервису!

— Джервису, — медленно повторила она. Грейс, ты думаешь, мы поступили плохо?

— Я думаю, вам не следовало прятать его тело. Теперь я тоже считаю, что это была ошибка, но тогда нам это показалось лучшим выходом из ситуации. Мы боялись, что у нас будут неприятности, что нас могут обвинить в убийстве… Нечто очень похожее случилось когда-то с моим дедушкой. Ты же знаешь, в драке погиб мужчина, пытавшийся напасть на девушку. Это сочли убийством и сослали деда в Австралию, на каторгу, на семь лет.

Это было давным-давно!

— Но не так уж давно. Наверное, мы действовали поспешно, но мы не знали, как нам лучше поступить. Мужчина был мертв, но в любом случае его повесили бы! Мы внушили себе, что ему лучше было умереть такой смертью.

— Но все это тяготило твою совесть, правда? Все эти годы?

Такие вещи невозможно забыть!

Я рада, что рассказала тебе об этом, Грейс.

— Да, я тоже рада…

На обратном пути мы почти не разговаривали, думая о человеке, тело которого пролежало все эти годы на дне пруда Святого Бранока.

Грейс вернулась в Лондон, и мне очень не хватало ее. Я начала ощущать постоянное беспокойство. Мне казалось, что меня уложили на огромную перину, тщательно укутав: временами, по-моему, родители забывали о том, что я уже не ребенок. Я чувствовала, что все глубже погружаюсь в какое-то забвение, поскольку все окружающие пытаются охранить меня от любых событий, считая, что они могут повредить мне. Они забыли о том, что я была замужем, что я путешествовала в Австралию и вела там очень нелегкую жизнь. Я поняла, что мне трудно приспособиться к тихой жизни провинциальной дамы, проживающей в самом дальнем углу Англии, — пусть даже в доме, где было проведено детство.

Мать, видимо, понимала мои чувства. Я была уверена в том, что они подолгу обсуждают мои дела с отцом. Они устроили несколько званых обедов, куда были приглашены молодые люди, — хотя они были не очень молодыми и большинство из них я знала с детства. Я понимала намерения своих родителей: они полагали, что я должна вновь выйти замуж, и пытались подыскать мне подходящего мужа. Я сообщила, что не собираюсь выходить замуж, а когда соберусь, то предпочту найти его сама. Они поняли, что я вижу насквозь их незатейливые хитрости. Слишком уж сильно они желали мне счастья, а я чувствовала себя скованной, замкнутой, именно потому, что на меня обращали слишком много внимания. Мне хотелось бы рассказать им про Бена и мои чувства к нему, но про это я ни с кем не могла поговорить.

Однажды к нам на чай заглянула миссис Пенкаррон. Она любила наносить нам такие краткие визиты. Кроме того, конечно, они приглашали нас на обеды в Пенкаррон Мэйнор, а мы их — в Кадор. Морвенна вместе с Пенкарронами состояла в заговоре, имевшем целью подыскать мужа для Анжелет. Меня это смешило и беспокоило.

В данном случае миссис Пенкаррон явилась к нам с новостями. Сидя в гостиной и медленно попивая чай, она сказала:

— Мы много говорили — Джошуа и я — про Джастина.

Я насторожилась и подумала: «Что же он там мог натворить?» Я представила себе карточный стол в столовой Пенкарронов. Кстати, они никогда не играли в карты, но я почему-то представила себе Джастина, покрасневшего, с виноватым видом, с тузом червей, торчащим из рукава.

— Он очень хороший молодой человек, очень умный, — сказала миссис Пенкаррон. — Мы так благодарны ему за все! Ему удалось сделать нашу Морвенну счастливой.

— Это, безусловно, так, — согласилась моя мать.

— Он по-настоящему любит ее и обожает юного Патрика.

— Ну, Патрик просто очаровательный.

Наша Ребекка льнет к нему, а у нее хороший вкус!

Миссис Пенкаррон улыбнулась.

— Поначалу я была, конечно, против, в общем-то, как и Джошуа, но он сказал, что мы не должны быть эгоистами, и он прав. Уже давным-давно, до того, как Морвенна вышла замуж, он говорил, что нам нужно завести себе офис в Лондоне. С деловой точки зрения это было бы очень полезно: маркетинг, экспорт и все такое прочее… Джошуа говорит, что отсюда трудно вести дела, и он начал подумывать о том, чтобы открыть там офис, поставив во главе его Джастина. Он сказал Джастину… так, между делом. Видите ли, они смогут перебраться в Лондон. В конце концов, хотя это и далеко отсюда, существуют ведь железные дороги! А Джастин говорит, что они будут довольно часто приезжать сюда. Патрик, наверное, сможет жить у нас, поскольку в Лондоне они будут очень заняты, а деревенский воздух мальчику полезен! Придется, конечно, проделать кое-какую работу, но это пойдет на пользу делу… Теперь, конечно, когда есть член семьи, который может взять в руки дела этого офиса.

— Понимаю, — сказала моя мать. — Нам будет очень не хватать Морвенны, правда, Анжелет?

При этом она внимательно смотрела на меня, а после того как миссис Пенкаррон покинула нас, сказала:

— Я думаю, ты завидуешь Морвенне, потому что она едет в Лондон?

— Джастин будет доволен, — ответила я.

На этот раз мать воздержалась от дальнейших разговоров, но я знала, что они с отцом постоянно обсуждают мои дела, и задумалась, что опять у них на уме? Наконец, все прояснилось.

— Анжелет, я думаю, ты не возражала бы против поездки в Лондон. Должно быть, тебе здесь скучновато?

— Вовсе нет, просто…

— Я понимаю, — сейчас она думала про Джервиса. — Конечно, дорогая, то, что произошло с тобой, — трагично. К тому же ты так недолго была замужем. Все это, разумеется, очень беспокоит нас, но ты же знаешь, что и отец, и я всегда желали тебе только лучшего, так что оба мы пришли к заключению, что если тебе пойдет на пользу пребывание в Лондоне, то мы не станем упрекать тебя в том, что ты бросаешь нас. У тебя там есть дом, там дядя Питер и тетя Амарилис, Елена и Мэтью… ну, в общем вся семья… Я почувствовала, что у меня поднимается настроение. Это обещало перемены и неожиданности, и мать, всегда тонко улавливающая мои настроения, поняла это.

— Значит, все улажено! — сказала она. — Ты можешь отправиться туда вместе с Морвенной и Джастином. Я напишу Амарилис: полагаю, ты можешь пожить у них, пока не приведут в порядок твой дом. Может быть, ты возьмешь с собой Энни, чтобы она помогла тебе присматривать за Ребеккой? Нам, конечно, будет очень недоставать тебя, но мы будем навещать вас, а ты в любой момент приезжай сюда!

Я обняла ее и крепко прижала к себе.

— Вы всегда там добры ко мне! Рассмеявшись, она ответила:

— А чего еще ты могла ожидать от нас? И я, и твой отец, и Джек больше всего хотим вновь увидеть тебя счастливой!

К нам зашла Морвенна. Она была очень довольна, что я еду вместе с ними.

— Я не очень-то хотела бы ехать в Лондон, Анжелет, — сказала она. Мне здесь нравится, а деревенский воздух, я думаю, Патрику ничто не заменит.

— В Лондоне есть чудесные парки, — напомнила я.

— Да, но это не то же самое. С другой стороны, Джастин очень доволен: конечно, какой из него провинциал! Знаешь, это просто превосходная мысль лондонский офис!

Милая Морвенна, она была расстроена. Ей хотелось продолжать жить незамысловатой провинциальной жизнью точно так же, как мне хотелось бежать от нее. Между тем, несомненно, она очень оживилась, узнав, что вместе с ними буду и я.

За несколько дней до отъезда пришло письмо от Амарилис:

«Мне так не терпится увидеть Анжелет и милую крошку Ребекку… Морвенну с Джастином тоже, разумеется. Так будет чудесно — собраться всем вместе! Мы уже взялись приводить в порядок дом Анжелет, но она, несомненно, может гостить у нас столько, сколько захочет, да она и сама об этом знает.

Кстати, кто бы мог подумать: Бен приехал на родину! Теперь он очень богатый человек. Питер оживился и, по-моему, страшно гордится им. Бен говорил, что не вернется домой до тех пор, пока не найдет много золота, и, клянусь Богом, он сдержал свое слово. Питер говорит, что Бену можно доверить любое сколь угодно крупное дело. Шахту свою он там продал. Я думаю, он „снял оттуда все сливки“ и теперь навсегда намеревается обосноваться в Англии. „Хватит бродяжничать, — сказал он. — Я сыт этим по горло“. Он купил себе красивый дом неподалеку от нас, но его дом побольше нашего. Похоже, он будет вести настоящую светскую жизнь, поскольку — что бы вы думали? — он собирается заняться политикой. Питер считает это весьма забавным. Мне, конечно, хотелось бы, чтобы они оба были в одном лагере. Вы же знаете, что Питер поддерживает консерваторов, и Мэтью является весьма уважаемым членом консервативной фракции нашего парламента, однако Бен решил связать свою судьбу с либералами. Вы представляете, какие оживленные у нас теперь идут разговоры! Вообще, должна заметить, с момента его приезда жизнь у нас пошла значительно веселей. Такой уж человек этот Бен, в его обществе просто невозможно скучать.

Мне очень жаль его бедняжку жену. Милая Лиззи, она такое славное существо, сплошная доброта, но совершенно не приспособлена к здешней жизни. Я бы сказала, что она несколько простовата. Не думаю, что она будет здесь счастлива, хотя обожает Бена и очень гордится им. Но какое место она может занять в его грандиозных планах, я просто не знаю.

Елена может рассказать вам, что значит быть женой парламентария, но Елена входила в эту роль постепенно, да и Питер, конечно, очень многое сделал для того, чтобы, поддержать карьеру Мэтью. Он сделал бы это и для Бена, но тут есть сложность они ведь находятся, так сказать, по разные стороны баррикады.

Я радуюсь одному — тому, что Грейс очень привязалась к Лиззи, а Лиззи — к ней. Это очень хорошо, Грейс стала для нее чем-то вроде компаньонки и наставницы. Она помогает ей выбирать одежду, покупать вещи, в общем, поддерживает ее. По-моему, она становится просто незаменимой и для Лиззи, и для Бена. Бен, должно быть, очень благодарен ей за это. Да и самой Грейс это тоже только на пользу. Временами мне кажется, что она чувствует себя одинокой. Я-то всегда считала, что ей пора вновь выйти замуж. В конце концов Джонни погиб уже давно, Грейс достаточно долго была в трауре. Но пока, судя по всему, кандидатов в мужья у нее не было, так что подвернувшаяся возможность присматривать за Лиззи является благословением и для Грейс, и для Лиззи.

С нетерпением жду встречи с Анжелет и Ребеккой.

Любящая вас Амарилис.»

В то время как мать читала вслух письмо, я уже думала про Бена, вернувшегося в Лондон и выполнившего свою клятву.

Меня беспокоила перспектива новой встречи с ним, но вскоре это чувство было подавлено ощущением радостного волнения.

Прибыв в Лондон, мы сначала отправились в дом на Вестминстерской площади, где нас тепло приняла тетя Амарилис. Ребекка и Патрик, получив свою порцию восхищенных оценок, было уложены в старой детской. Там поставили две кроватки рядом, так как Амарилис решила, что дети в чужом доме должны находиться вместе — на случай, если они проснутся ночью и испугаются.

С собой мы привезли Энни, а при Морвенне была Мэй, нянюшка Патрика. Возможно, подобрав нянюшек здесь, мы могли бы отправить наших назад, в Корнуолл. Джастин с Морвенной должны были провести здесь одну ночь, а я задержаться до тех пор, пока не будет готов мой дом.

Было так чудесно увидеть всех вместе, и я сразу же почувствовала себя лучше. Елена и Мэтью привезли с собой Джеффри, приехали Питеркин с Френсис, а как раз в тот момент, когда мы собирались сесть за стол, явились Бен с Лиззи.

Как только я увидела его, прекрасно выглядящего, с глазами, которые стали еще ярче на загоревшей до бронзового цвета коже, — я сказала себе, что, зная о его прибытии в Лондон, мне не следовало приезжать сюда. В Корнуолле я изо всех сил пыталась позабыть о нем, но здесь это окажется совершенно невозможным.

— Анжела, — сказал он, — как приятно встретить тебя здесь!

— Спасибо, что пришел, Бен. Ах, здесь и Лиззи! Как я рада видеть тебя, Лиззи.

Она застенчиво улыбнулась мне, и я расцеловала ее.

— Я не ожидала увидеть вас здесь так скоро!

— Я собирался вернуться при первой же возможности, — ответил Бен.

— Тетя Амарилис написала нам о том, что вы приехали.

— И ты решила взглянуть на меня?

— Ну, на самом деле я уже давно собиралась приехать.

О вашем возвращении я узнала всего несколько дней назад.

— Так или иначе — мы все вместе…

Мы уселись за стол. Дядя Питер, чьи виски стали серебриться еще больше, выглядел, как всегда, величественно и весьма молодо для своих лет. Он занял место во главе стола, раскланявшись со всеми. Тетя Амарилис — все с тем же добрым, совершенно лишенным морщин лицом, — заняла место на другом конце стола.

— Итак, вы решили организовать здесь офис? — сказал дядя Питер Джастину.

— Да, я начну этим заниматься с завтрашнего дня, — ответил Джастин.

— Я могу представить вас людям, которые могут оказаться полезными.

Милый дядя Питер — кто-то когда-то сказал, что он «держит по пальцу в каждом пироге», и это было правдой. Я вспомнила о том, что он сделал для нас с Джервисом, и подумала, что если даже он — старый греховодник, я все равно люблю его. Я была уверена в том, что он может оказать существенную помощь Джастину и, даже если узнает о слабости Джастина, не будет слишком строг к нему. Одной из самых положительных черт таких грешников, как дядя Питер, является их терпимость к слабостям других.

Питеркин и Френсис рассказали нам о работе их миссии, а Джеффри — о юриспруденции, которая должна была стать его профессией, однако в разговоре доминировали дядя Питер и Бен, а главной темой была политика.

Мне было очень любопытно слушать их. Мэтью покорно соглашался со всем, что говорил тесть, но Бен был не намерен уступать своему дедушке. Они придерживались противоположных мнений: дядя Питер превозносил достоинства Дизраели, сменившего лорда Дерби на посту премьер-министра, Бен связывал свои честолюбивые мечты с восходящей звездой Уильяма Гладстона.

— Дизраели внимательно прислушивается к королеве, — говорил Бен, — но сильным человеком в политике является Гладстон. Он станет премьер-министром, попомните мои слова, это время не за горами, и он продержится на посту долго. А кто такой этот Дизраели?

— Умнейший политический деятель нашего времени! — сообщил дядя Питер. — Королева понимает это и оказывает ему всяческую поддержку!

— Но правление в этой стране осуществляется отнюдь не только королевой! У нас существует избирательная система, и в конечном итоге все решает народ. Он твердо поддержит сильного человека, подобного Гладстону, а не такую ненадежную личность, как Дизраели.

— Но новый билль о реформе означает еще миллион новых избирателей, а билль Гладстона принесет лишь половину этого количества.

— В таком случае, — сказал Бен, — мы позаботимся о том, чтобы новые избиратели все проголосовали за нас.

— О нет! — воскликнул дядя Питер. — Это мы позаботимся о том, чтобы они проголосовали за нас.

Вот так они и продолжали горячо спорить, сохраняя взаимное уважение к друг другу.

Я нашла, что уже первый день пошел мне на пользу, и когда ночью я лежала в постели, я продолжала думать о Бене, живущем в собственном роскошном доме вместе с Лиззи, вряд ли выдавившей из себя хоть одно слово за весь вечер. Я задумалась, что нам всем готовит будущее?

Через неделю я поселилась в своем доме. Амарилис с Еленой помогли мне подобрать новых слуг и среди них — няню, которая должна была присматривать за Ребеккой. Мою дочурку очаровал Лондон, больше всего ей понравились парки. Ребекка полагала, что все любят ее, и поэтому сама любила всех; ей доставляла наслаждение жизнь, и она делилась этим чувством со всеми окружающими. Каждый день я благодарила Бога за то, что он дал мне ее. Внешне она была очень похожа на Джервиса, и характер у нее был тоже отцовский, что могло только радовать при условии, что в ней не появится пагубная страсть, которая была единственной отрицательной чертой Джервиса.

Морвенна тоже устроилась. Джастин был счастлив, а этого для нее было вполне достаточно. Дети же наши были готовы не расставаться друг с другом.

Однажды, вскоре после того, как я переехала, меня решил навестить Бен. Это было примерно около полудня. Энни повела Ребекку в гости к Морвенне. Девочка должна была провести первую половину дня с Патриком, а я собиралась совершить кое-какие покупки. Я уже готовилась выходить, когда Мэгги, моя горничная, вошла и сообщила, что какой-то джентльмен желает видеть меня.

— Он назвал свое имя? — спросила я.

— Да, мадам: мистер Лэнсдон.

Я ожидала увидеть дядю Питера.

— Бен! — ахнула я.

— Ну, не нужно так удивляться! Ты же знала, что я обязательно зайду навестить тебя. Просто чудесно, что мы смогли с тобой встретиться!

— Почему?

— Что за вопрос! Потому что больше всего на свете я желал видеть тебя — вот и весь ответ!

Я рассмеялась, стараясь вести себя непринужденно.

— Значит, золото кончилось, и ты вернулся?

— Я никогда и не собирался оставаться там! Нет, золото еще не кончилось, кое-что осталось…

— Но, конечно, уже не то, что было. Полагаю, твоя шахта стала такой же, как все остальные?

— Пожалуй, получше: кое-что я оставил другим.

— И за золото дали хорошую цену?

— Цену, которую покупатель счел возможным заплатить! Но я пришел говорить не о делах.

— А о чем ты решил поговорить?

— Мне просто хотелось побыть с тобой. Он шагнул ко мне, а я отступила назад.

— Ничто не изменилось! — сказала я.

— Да, полагаю, ничто не изменилось, — печально ответил он. — Мне очень не хватало тебя, я постоянно думал о тебе. Может быть, и ты вспоминала обо мне?

— Мне было о чем подумать.

— А теперь мы оба в Лондоне…

— Я не знала о том, что ты здесь, пока не решила приехать в Лондон.

— А если бы знала заранее, то могла бы изменить свои планы? Слушай, давай перестанем ходить вокруг и около! Я люблю тебя, Анжела! Я люблю тебя уже давно, с тех пор, когда ты была еще маленькой девочкой… Ну почему тебе было всего десять лет? Если бы все сложилось по-другому…

— Я не понимаю, на что ты жалуешься. Ты получил свою шахту! Если бы ты женился на мне, у тебя не было бы ничего этого.

— Тебе следовало уйти ко мне раньше… Мы вернулись бы домой вместе. Джервис дал бы тебе развод.

— Ты очень легко распоряжаешься чужими разводами!

— Теперь я понимаю, что быть с тобой, любить тебя — это для меня важнее всего на свете!

— Важнее золотой шахты?

— Да, я бы нашел какой-нибудь другой способ сделать состояние… так, как это сделал мой дедушка. Я очень похож на него, у нас тот же образ мышления.

— В политике?

— Да, и в политике, неважно, что мы с ним в разных лагерях! Я не имею в виду точку зрения на какие-то вопросы, я имею в виду цели, то, как мы относимся к проблемам вообще. Несомненно, я являюсь его внуком! Давай поговорим о нас, Анжела! Все получилось не так, как мы хотели, мы оба оказались в невыгодной позиции, в то время как нам следовало быть вместе. Так уж случается в жизни. Но если ты не можешь получить полностью то, чего хочешь, ты вынужден довольствоваться хоть чем-то.

— Что ты имеешь в виду?

То, что мы любим друг друга! Мы оба здесь, так, как мы хотели, у нас не получается… Но почему бы не взять от жизни хоть что-то?

— Ты имеешь в виду тайную интрижку?

— Я имею в виду… хоть что-то! Мы ведь не можем махнуть на себя рукой только оттого, что один из нас не свободен: вначале — ты, а теперь — я.

— А Лиззи?

— Ах, Лиззи… Она добрая невинная девочка! Я никогда не смогу бросить Лиззи. У меня есть чувство долга перед ней: я обещал ее отцу всегда заботиться о ней.

Твое обещание было частью той цены, которую тебе пришлось заплатить за золотую шахту?

Ты помнишь, давным-давно, когда мы с тобой были на пустоши, ты рассказала мне историю о людях, добывавших золото в оловянной шахте? Золото им показали какие-то маленькие человечки, и эти мужчины заключили сделку, обязавшись отдавать человечкам часть своего дохода, и обещание свое они держали. А когда их сыновья стали жульничать — золото исчезло!

Ты боишься, что если оставишь Лиззи, твое золото исчезнет? Но ты же покончил с золотом, у тебя теперь есть состояние.

— Я имею в виду, что если как-нибудь обижу ее, то потеряю что-то свое… Возможно, самоуважение?

— О, Бен, каким ты вдруг стал благородным!

— Знаешь, я раньше действительно не был таким, но постарайся понять мои чувства к Лиззи.

— Ты относишься к ней, как к какому-то талисману, как к нейкерам из шахты! Если ты оставишь ее, она сделает так, что тебя постигнет какое-нибудь несчастье…

Но твоя любовь к ней не столь глубока, чтобы ты не ввязался в унизительную любовную интрижку!. Унизительную для тебя, для меня, для Лиззи!

— Ты слишком драматизируешь! Ты ведь любишь меня, правда?

Я заколебалась.

— Я знаю, что ты не хочешь отвечать, потому что ответ на этот вопрос ясен: ты никогда не забывала обо мне!

— Мы вместе с тобой пережили ужасное испытание. Ты слышал о недавнем происшествии?

— Да, слышал: нашли часы и еще что-то с его инициалами. Должно быть, это было потрясением для тебя?

— Сначала я не ощущала ничего, кроме облегчения! Я боялась, что там найдут Ребекку: она пропала, и именно по этой причине стали обследовать пруд.

— Бедняжка Анжела! Какое ужасное испытание для тебя!

— Все это время она была в безопасности. Ее забрала некая женщина, у которой умер ребенок, а ей взбрело в голову, будто Ребекка — ее дочка.

Он обнял меня, и на несколько секунд я позволила себе роскошь прижаться головой к его груди. Тут же я отстранилась и сказала:

— Я полагаю, Бен, лучше всего нам не встречаться друг с другом… наедине. Конечно, мы будет видеться в кругу семьи, этого достаточно.

— Для меня этого недостаточно! Я пожала плечами.

— В следующий вторник я даю званый обед. Ты ведь еще не видела мой дом? Обязательно приходи. Будут мой дедушка и Амарилис, конечно, Елена и Мэтью, ну, и друзья. Я надеюсь быть выдвинутым в качестве кандидата от округа Мэйнорли в графстве Эссекс. Мне нужно поближе познакомиться с кое-какими людьми.

Я понимающе улыбнулась.

Бен добавил:

— Надеюсь, там будут Питеркин и Френсис, но вообще, боюсь, что их не слишком интересуют подобные затеи.

— Но зато такие затеи очень интересуют тебя! сказала я. Родственники, преданно занимающиеся благотворительностью, и все такое прочее!

Он улыбнулся.

— Да, ты очень похож на дядю Питера! — сказала я.

— Большую помощь нам оказывает Грейс Хьюм, а Лиззи просто льнет к ней. Бедняжка Лиззи, она теряет здесь голову. Она уверена, что делает все не так, что она плохая хозяйка дома, но когда рядом с ней Грейс, то все для нее становится не таким ужасным.

Грейс всегда помогала нам, с тех пор как появилась… много лет назад. Ты помнишь? Она была там, когда…

— Да, помню. Так вот, она помогает Лиззи подбирать одежду, прочие вещи… Она бывает у нас очень часто — всегда, когда готовится что-то важное, она приходит и останавливается у нас.

— Я рада, что Грейс оказалась так полезна вам. Со временем Лиззи привыкнет и сумеет стать достойной женой премьер-министра! Я полагаю, ты метишь именно на этот пост?

— Всегда хорошо метить повыше! Возможно, туда не попадешь, но уж куда-нибудь попадешь наверняка. Так мы увидимся во вторник?

— Я там буду.

— Я подумал, что стоит пригласить Джастина с Морвенной. Вместе вам будет лучше.

— Ты обо всем подумал!

Бен вдруг сделал шаг ко мне и взял за руку.

— Я не собираюсь отпускать тебя, ты же знаешь. Я найду какой-нибудь выход!

— Выхода нет, — ответила я. — Его просто не существует!

— Он всегда существует! — твердо сказал Бен.

Меня посетила Грейс. В ней произошли неуловимые изменения: ее походка стала более легкой, пружинистой, а вокруг нее, казалось, появилось сияние. Я подумала: «Неужели она влюбилась?»

Я вспомнила, что о ней писала тетя Амарилис. Она считала, что Грейс нужен муж, дело было только в том, чтобы найти подходящего кандидата. Нельзя было ожидать, что она будет вечно оплакивать Джонни.

Я ждала доверительного разговора, но его не последовало. Вместо этого Грейс заговорила о Лиззи.

— Такое милое существо! Я привязалась к ней сразу же, как только увидела.

— Бен сказал мне, что ты очень добра к ней.

— О, ты видела Бена?

Мне не хотелось рассказывать ей, что он приходил навестить меня, и я сказала:

— В тот вечер, когда мы приехали, он был на обеде.

Ах, да! Он очень выдержанный и спокойный, но временами ему бывает трудновато.

Ты имеешь в виду… Лиззи? Грейс кивнула. Я улыбнулась.

— Она принесла ему в приданое целое состояние!

— Я знаю, что ее отцу принадлежала земля, на которой Бен нашел золото. Лиззи это очень радует, она мне много рассказывала об этом. Она понятия не имеет, чего от нее здесь требуют, но она привыкает… понемножку. Я делаю для нее все, что могу.

— Немало, насколько я знаю.

— Это Бен так сказал? — Да.

Грейс улыбнулась, явно довольная.

— Она очень старается, все это даже трогательно. Лиззи хочет быть достойной Бена.

— Конечно, он высоко метит! Ты имеешь в виду политику?

— Он относится к мужчинам, которые преуспевают во всем, но с женитьбой на Лиззи ему привалило счастье.

— Слушай, Анжелет, тебе не нравится Бен?

Я почувствовала, что на моем лице появляется кислая улыбка, но я попыталась непринужденно бросить реплику:

— Он умен, остроумен и все такое прочее…

— В твоих устах это звучит неодобрительно…

— Одобрять его или не одобрять — это не мое дело.

Вероятно, он счастлив, у него роскошный дом и блестящие перспективы. Чего еще может желать человек? Лиззи, конечно, — это совсем другое дело…

Грейс нахмурилась и внимательно взглянула на меня. Ты что-то очень разволновалась…

— Неужели?

Я этого не замечаю. Расскажи мне лучше, как у тебя дела. Чем ты все это время занималась?

— У меня маленький дом, но иногда там удается собрать интересную компанию. Старшие Лэнсдоны всегда очень хорошо относились ко мне, так же как Елена и Мэтью. Они приглашают меня в гости, где я знакомлюсь с разными людьми, и некоторых из них приглашаю к себе. Но с тех пор как приехали Бен с Лиззи, у меня слишком мало свободного времени!

— Бен говорит, что ты стала для Лиззи кем-то вроде дуэньи, — В самом деле? — Она удовлетворенно улыбнулась. — Но я же не могла позволить, чтобы это невинное существо растерялось в городских джунглях! Она ведь просто невинная овечка, а что касается одежды она даже не представляет, как тут люди одеваются! Тогда, за ужином, мне показалось, что Лиззи просто очаровательна!

— Моя заслуга, дорогая! Я осуществляю руководство, обучаю ее разговаривать с людьми: что она должна говорить, чем их можно заинтересовать… У Лиззи уже неплохо это получается! Да, кстати, никаких новостей о том мужчине и часах?

Нет, совершенно ничего…

— Я думаю, мы больше никогда о нем не услышим, и это к лучшему, ты согласна со мной?

Я была согласна, а про себя подумала: «Что-то с ней произошло. Интересно бы знать — что?»

Меня поразила роскошь в доме Бена. Дом дяди Питера тоже был богатым, но этот превосходил его.

Холл и площадка широкой лестницы, где стояли Бен и Лиззи, принимавшие гостей, были освещены канделябрами. Грейс стояла чуть в сторонке, как фрейлина.

Собралось около трех десятков гостей, большинство которых было хорошо известно в политических кругах Англии. Подошел дядя Питер и поцеловал мне руку.

— Что ты думаешь об этом мероприятии? — спросил он.

— Весьма впечатляюще! — ответила я.

— Сказать тебе правду? Я немножко завидую: Бен решил переплюнуть меня!

— Говорят, что Бен «пошел в старика»!

— Я жалею о том, что мы так поздно встретились! Измена в семейной жизни заставляет впоследствии о многом пожалеть! Полагаю, именно поэтому люди считают необходимым соблюдать вполне определенные нормы поведения: если ты соблюдаешь их — жизнь твоя течет мирно!

— А не показался бы такой образ жизни несколько скучноватым человеку с твоим темпераментом?

— Возможно, — согласился дядя, — но человеку, собирающемуся чего-нибудь добиться в жизни, я не посоветовал бы нарушать общепринятые условности!

— То есть, вести себя не так, как ты… и Бен люди, достигшие такого успеха?

— Мы с ним похожи, мы не отступимся, а большинство отступается. Когда-то я слышал историю про Уолтера Рейли и королеву. Он нацарапал на оконном стекле алмазом: «Как хочется сюда забраться — как страшно было бы упасть».

Королева забрала у него алмаз и начертала ниже: «Тому, кто трусит, лучше и не пытаться». Взять и просто так испортить прекрасное окно! Но, возможно, ради такого случая это и стоило сделать?

— Но ты, дядюшка, никогда не боялся забираться высоко?

— О нет, надеюсь, что нет! Мне удалось в жизни совершить кое-какие опасные восхождения. Бен похож на меня. Гораздо больше, чем Питеркин или, скажем, Елена.

— Да, — согласилась я, — Должно быть, в молодости, дядя Питер, ты был очень привлекательным мужчиной!

Он рассмеялся.

— Из этого можно сделать вывод: ты считаешь Бена очень привлекательным, а меня уже нет?

— Я вовсе не это имела в виду: вы всегда будете привлекательны… оба.

— Это напоминает мне одну цитату из нашего достопочтенного друга Дизраели: «Всем нравится лесть, но когда ты преподносишь ее королевскому величеству, то следует замешивать ее погуще». Не этим ли ты сейчас занимаешься, моя милая?

— Вовсе нет, хотя я всегда считала тебя королем этого семейства, так что в общем-то и относиться к тебе следует как к царственной особе. Но я сказала чистую правду, не имеющую ничего общего с твоим статусом!

— Ты милая девочка!

И очень напоминаешь мне свою бабушку! Ее смерть была для меня ударом. Такой ужасный конец столь яркой и привлекательной женщины, и такой молодой! Вот к нам идет моя прекрасная невестка Френсис. Пожалуй, я покину тебя, поскольку она настолько добропорядочная дама, что рядом с ней я ощущаю себя ужасным грешником!

К нам подошел Питеркин. Они с Френсис выразили мне радость по поводу встречи и спросили, надолго ли я собираюсь обосноваться в Лондоне.

— Это будет зависеть от различных обстоятельств, — ответила я. — У меня здесь есть дом, и я могла бы вести совершенно независимую жизнь, что очень приятно. Конечно, я не хочу сказать, что меня не устраивает гостеприимство дяди Питера и тети Амарилис.

— Я понимаю, что тебе хочется независимости, — сказала Френсис. — Ты могла бы как-нибудь зайти к нам в миссию?

— Я подумала, что если вы меня туда не пригласите, я сама приду.

— Мы в любой момент с радостью встретим тебя и можем даже дать какое-нибудь поручение!

— У нас там очень много дел, — объяснила Френсис, — особенно сейчас, когда мы расширили свою деятельность. Мы приобрели соседний дом, у нас теперь большие кухни, и мы каждый день раздаем голодным бесплатную похлебку, вкусную и питательную. Так что нам постоянно нужны помощники!

— Большинство людей, работающих у нас, — пояснил Питеркин, — верит в необходимость нашего дела, так что в основном это люди со средствами. Мы не можем себе позволить платить жалованье, и все деньги которые нам удается получить, идут на бедных! — Я знаю, что вы делаете просто чудеса!

— В основном это удается благодаря щедрости моего свекра, — заявила Френсис. — Он очень помогает нам, особенно когда наступает какой-нибудь политический кризис и нужно привлечь внимание к благотворительной деятельности нашей семьи! От этого Мэтью и выигрывает. А все, что Питеру нужно взамен, — чтобы мы сообщали, кто именно оказывает нам материальную помощь. Я говорю, что это очень умеренная плата!

Френсис постоянно цинично высказывалась о дяде Питере, и я знала, что за его действиями всегда кроются тайные мотивы, но ведь он действительно давал миссии солидные средства, и это было главным.

Обед был просто великолепным. Бен, сидевший во главе стола, направлял разговор в нужное русло любопытный, остроумный, затрагивающий важнейшие темы, в основном касающийся событий, происходящих в политических сферах. Много из присутствующих были, похоже, близко знакомы с «Дизи», мистером Гладстоном и даже с Ее Величеством. Многое говорили о королевском «оруженосце» Джоне Брауне, который, по мнению многих присутствующих, был более чем «оруженосцем». Обсуждали весьма скандальные карикатуры, появляющиеся на эту тему в прессе, и строили предположения относительно того, заставят ли эти слухи королеву выйти из пассивного состояния.

Я заметила, что Грейс участвует в разговорах и, похоже, разбирается в происходящем не хуже остальных. Лиззи, по-моему, не произнесла ни слова. Она сидела в противоположном от Бена конце стола хозяйка дома, на которую никто не обращал внимания. Временами казалось, что она вот-вот разрыдается, и я заметила, что она постоянно бросает взгляды в сторону Грейс, которая сидела неподалеку от нее. Однако Грейс включилась в оживленную беседу и совсем не обращала внимания на бедняжку Лиззи. Как мне хотелось быть поближе к ней и поговорить!

Я очень внимательно наблюдала за Беном. Он сидел во главе стола, уверенный в себе и в том, что вскоре станет членом парламента. Для этого ему нужно было лишь участвовать в выборах, и чувствовалось, что он убежден в победе.

Пару раз Бен перехватил мой взгляд и улыбнулся мне. Наверное, он догадывался, о чем я сейчас думаю. У меня вдруг появилось дурацкое чувство, что все происходящее организовано ради меня, чтобы напомнить мне о том, что он из тех людей, которые всегда выигрывают.

По окончании обеда дамы прошли в гостиную, оставив мужчин в столовой, куда подали портвейн. Наконец, мне удалось подойти к Лиззи и сказать ей:

— Вам хорошо удался обед, Лиззи!

Подошла Грейс.

— Ты хорошо справилась со всем, Лиззи! — сказала она.

— Правда?

— Конечно! С каждым разом все легче, верно? И как чудесно, что к нам пришла Анжелет!

— Вы ведь живете в провинции? — спросила Лиззи.

— Да, вместе с родителями.

— Там, должно быть, мило? Я надеюсь встретиться с нашей малышкой!

— О, Ребекку нельзя теперь называть малышкой, ей это не нравится. Она девочка и желает, чтобы все принимали это к сведению!

Лиззи радостно рассмеялась, и с ее лба исчезли морщинки озабоченности. Я сказала:

— К Патрику это тоже относится: он настоящий маленький мужчина! Они вместе играют, и им нравятся здешние парки. Я приведу их к вам в гости как-нибудь, можно?

— Ах, пожалуйста!

Пока мужчины были заняты делами, Лиззи проводила меня в свою спальню. Рядом была небольшая дамская гостиная, но она привела меня именно в свою комнату. Я поняла, что она хочет поговорить со мной наедине. В этой комнате ничто не говорило о присутствии Бена. «Значит, у них раздельные спальни?» подумала я.

Лиззи спросила:

— Это уже почти закончилось, правда? Ну, этот вечер?

— О да, вскоре мы разойдемся, и ваш чудный дом опять будет в вашем полном распоряжении!

— Я имела в виду не это.

Она пристально взглянула на меня и, неожиданно обняв, расплакалась.

— Ах, Лиззи, Лиззи, — забормотала я, — что с тобой? Моя милая, не плачь, а то у тебя покраснеют глаза, а ты ведь не хочешь, чтобы гости это заметили?

— О нет, нет!.. — Теперь она начала дрожать.

— В чем дело, Лиззи? — мягко спросила я.

— Мне… я хочу домой, я здесь не справляюсь! Мне не нужно было приезжать сюда!

Ты имеешь в виду необходимость встречаться с этими людьми?

— Я не знаю, о чем с ними говорить! Грейс учит меня, иногда я что-нибудь говорю, но никогда не знаю, что делать потом! Я никогда не научусь, я просто не такая умная, как они. Я знаю, Бен жалеет о том, что женился на мне!

— Он это сказал? — резко спросила я.

Лиззи покачала головой.

— Я просто знаю…

— Он не… не добр к тебе?

— Нет, он очень добрый, хороший, спокойный, но ему просто приходится быть спокойным. Ему нужно было жениться на Грейс!

Мне хотелось сказать: «Но Грейс не принесла бы в приданое золотую шахту!» Вместо этого я ответила:

— Он женился на тебе, Лиззи, поскольку хотел этого.

— Я думаю, его уговорил мой папа!

Бедняжка Лиззи! Я была переполнена жалостью к ней и почувствовала, что во мне вскипает ненависть к Бену. В тот день он обнаружил в ручье золото, сохранил это в тайне, попытался купить эту землю, а когда это не удалось, женился на Лиззи и бросил ее в жизнь, к которой она была совершенно не приспособлена.

— Знаешь, Лиззи, все это, связанное с приемами, светской болтовней, все это на самом деле неважно!

— О, все это, это же нужно Бену! Потому что он собирается стать членом парламента! Тогда мне будет еще хуже, этому я никогда не научусь. Я пробую, но я не умна… Я недостаточно умна для Бена!

— Знаешь, а мужчины и не любят умных женщин!

Лиззи удивленно взглянула на меня.

— Это так! — я начала развивать эту мысль. — Им нравится думать, что они сами очень умны! Я знаю некоторых умных женщин, которым приходится скрывать свой ум… для того, чтобы они могли нравиться мужчинам!

Она покачала головой.

— Ты просто пытаешься утешить меня! Ах, Анжелет, мне так трудно! Я боюсь!

— Совершенно напрасно, Лиззи…

— Грейс очень добра ко мне, но она же здесь не все время. Она помогает мне, учит, что надевать и что говорить, но я все делаю не правильно! Я не сплю по ночам: лежу, думаю обо всем этом, и мне так хочется, чтобы я вернулась туда, чтобы был жив папа и чтобы ничего не менялось!

— Ах, Лиззи, напрасно! Ты замужем за Беном, ты видишь, как высоко его все ценят!

— Вот в этом-то и дело: мне не нужно было выходить замуж за Бена!

— Ну, Лиззи, теперь ты замужем и только подумай: без тебя у него не было бы всего этого! Ты принесла ему в приданое шахту, и он очень многим обязан тебе. Я уверена, что он это понимает. Ты любишь его?

Она кивнула.

— У меня есть Грейс, а теперь еще ты, и все равно мне лучше, когда я сплю! Грейс принесла мне что-то для того, чтобы я лучше засыпала.

— И что же именно?

— Я забыла название! Там на бутылочке написано, я покажу тебе.

Она открыла ящик и достала бутылочку.

— Лауданум, — ошеломленно прочитала я, «экстракт опиума»…

— Это хорошее лекарство, Анжелет: я от него засыпаю. Просто не нужно принимать больше, чем положено, а то станешь слишком сонной.

— Возможно, тебе нужно посоветоваться с доктором? Надо поговорить о приеме этого лекарства!

Лиззи поморщилась.

— Я не хочу этого делать, я же не больная!

Я просто волнуюсь и потому не могу уснуть.

От этого лекарства мне становится лучше: я все сплю и сплю, потом просыпаюсь, и утром все выглядит по-другому.

— Я все-таки не знаю, следует ли тебе принимать это, Лиззи? А Бен знает?

Она покачала головой.

— Ведь ты не расскажешь ему, правда?

Мне не хочется, чтобы он знал, что я беспокоюсь.

— Нет, я не скажу ему, но ты посоветуешься с доктором? Я знаю, что с лауданумом нужно обращаться очень осторожно…

— Хорошо, — согласилась она.

— Послушай, Лиззи, нам с тобой нужно почаще видеться. Нам есть о чем поговорить с тобой, нужно показать тебе Ребекку, Морвенна приведет своего Патрика…

— Пообещай мне это!

— Я обещаю, но и ты должна поговорить с доктором! А теперь, наверное, нам пора идти?

Когда мы вернулись в гостиную, там уже были и мужчины.

Некоторое время мы разговаривали, разделившись на небольшие группы. Я заметила, что Джастин о чем-то серьезно говорит с Грейс. Ко мне подошел Бен. Усевшись возле, он поинтересовался, нравится ли мне прием.

— Очень интересно, — ответила я.

— А мой дом тебе нравится?

— Мне кажется, он очень подходит для твоих целей.

— Буду считать, что ты одобряешь его. Как приятно видеть тебя здесь!

Ты не будешь избегать меня?

— Это будет зависеть от того, как станут развиваться события.

— Если мне удастся временами видеться с тобой, жизнь для меня станет более терпимой!

— А я думала, что она более чем терпима для тебя: ты просто символ успеха!

— Какой-то пустотой веет от этого успеха…

— Ты не ожидал этого, когда взвешивал свое золото? Ну, а теперь тебе предстоит взять штурмом парламентскую Англию!

— Ты слишком высокопарно выражаешься! Ты всегда была такой! — Бен придвинулся ко мне ближе.

— Веди себя сдержанней: люди могут заметить.

— Совершенно не представляю, как я могу скрыть свои чувства к тебе?

Тогда, учитывая сложившиеся обстоятельства, нам, пожалуй, лучше не встречаться!

— Возможно, не на людях, а где-нибудь… наедине?

— Я не собираюсь затевать с тобой тайную любовную интрижку!

— Может, все-таки встретимся? Мы можем прогуляться по реке… куда-нибудь, где можно поговорить…

Не обращая внимания на последнюю реплику, я сказала:

— Я разговаривала с Лиззи и, по-моему, она не слишком счастлива.

Бен промолчал.

— Честно ли было забрать у нее золотую шахту и бросить ее в такую среду, где она не может жить?

— Мы совместно владеем шахтой, — сказал Бен.

— А я считала, что собственность замужней женщины становится собственностью мужа. Что за вредный закон!

— Мне и в голову не приходило лишить Лиззи чего-то, что ей принадлежит. Я изо всех сил пытаюсь дать ей все, чего она желает.

— Я думаю, все, чего она желает, — это тихая провинциальная жизнь, что-нибудь похожее на ее жизнь до брака с тобой.

— Постепенно она привыкнет. Она была так довольна, когда узнала, что ты придешь к нам!

К нам подошла Грейс и села по другую сторону от Бена.

— Вечер оказался удачным! — сказала она. — Я искренне поздравляю вас, Бен!

— Вечер еще не закончен, — напомнил он.

— Нет, он действительно очень удачен! Я заметила, что лорда Лейзенби очень насмешили карикатуры на Ее Величество!

— Это естественно, он настроен антимонархически. Понятия не имею, почему он с его происхождением настроен таким образом, разве что из упрямства?

— Да, все это забавно, а взгляните на бедняжку Лиззи: она одна-одинешенька! Пойдем со мной, Анжелет, следует позаботиться о ней.

— Да, — согласилась я, и мы встали.

Бен с сожалением взглянул на меня, я как будто не заметила этого, и мы с Грейс пошли чем-нибудь занять Лиззи. Она была очень признательна нам, и весь остаток вечера мы провели с ней.

Вернувшись домой, я ощутила некоторую приподнятость, смешанную с грустью. Меня совершенно очаровала личность Бена. Какое наслаждение доставляло бы мне помогать ему в его политических баталиях! Говорили, что Мэри-Энн Дизраели была идеальной женой для своего мужа. Сам он заявлял, что действительно женился на ней ради денег, но если бы он вторично стал перед таким выбором, то женился бы на ней вновь — по любви! Возможно, когда-нибудь все так обернется и у них с Лиззи? Миссис Дизраели всегда поджидала своего мужа, возвращавшегося из палаты общин, и как бы поздно он ни вернулся, она подавала ему холодный ужин. «Моя дорогая, — так он, якобы, заявлял, — ты ведешь себя скорее как любовница, чем как жена!» Он был очарователен в своем цинизме, но Лиззи, пожалуй, не похожа на Мэри-Энн Дизраели…

Меня очень опечалила ситуация, сложившаяся в их Доме, которую я смогла оценить сегодня вечером, и не только оттого, что поняла, чего именно я лишена. Бедняжка Лиззи, она никогда не сможет измениться! Глядя в ее ясные голубые глаза, я видела, как она борется с собой. Грейс относилась к ней чрезвычайно заботливо, но Грейс не могла находиться возле нее постоянно… Сегодня вечером это было ясно видно.

Я размышляла — что же может произойти дальше? Было совершенно несомненно, что Бен преуспеет в своих намерениях, а «когда он заберется на самую верхушку намазанного салом шеста» — еще одна аллюзия Дизраели! каким образом Лиззи будет помогать ему поддерживать достигнутое положение? Как должен чувствовать себя выдающийся политик, если его жена более уместна на австралийских золотых россыпях, чем в роскошном английском особняке своего мужа?